Миротворец

Глава 23

— Не совсем так, — ответил губернатор, — спроектировал его поляк Ян Кубицкий, но заказчиком все же был наш человек, великий князь Константин. Сейчас у нас по плану обед, а затем большое совещание по разным вопросам… приглашено двадцать пять человек.

— Мне этот план нравится, — заметил царь, — дайте список приглашенных, поизучаю во время обеда…

— Ну, допустим, про Болеслава Пруса и Генриха Сенкевича я слышал, это известные писатели, — сказал царь по окончании обеда, — а кто такие Михаил Бобжинский и Юзеф Пилсудский?

— Первый это один из самых популярных польских историков, — ответил Шувалов, — причем объективных историков, он не из тех, которые проливают крокодиловы слезы по былым временам, а пытается разобраться в том, как поляки пришли к нынешнему состоянию…

— Это достойно, — похвалил его Александр, — надо будет послушать, что он выскажет.

— А второй, — продолжил губернатор, — один из лидеров оппозиции, руководитель так называемой Польской социалистической партии… я слышал, что вы, государь, недавно встречались с аналогичными людьми в России, вот и подумал, что будет интересен польский взгляд на это… но если вы возразите, я немедленно вычеркну Пилсудского из списка.

— Нет, что вы, — открестился царь от такого предложения, — пусть остается — посмотрю хоть вживую на людей, недовольных властями. А вот еще на слуху такие польские фамилии — Адам Мицкевич и Фредерик Шопен…

— К сожалению, оба они уже умерли, государь, — склонил голову Шувалов, — так что присутствовать никак не смогут.

— Жаль… полонезы и мазурки Шопена у нас часто на балах играли… а у Мицкевича мне больше всего запомнилась поэма «Конрад Валленрод» про крестоносцев. Однако, давайте начинать наше совещание, если народ собрался — кто выступит со вступительным словом?

— Это я хотел предложить вам, государь, — слегка смутился губернатор, — мои помощники даже набросали примерные тезисы выступления, — и он протянул царю небольшой листочек с текстом.

— Хорошо, — вздохнул Александр, — пока присутствующие рассаживаются, я немного вникну в суть, — и он начал читать то, что написали помощники.

— Господа, — царь встал, когда все расселись и успокоились, — мы собрались здесь с тем, дабы обсудить наболевшие вопросы и наметить пути дальнейшего развития. Ни для кого не секрет, что во взаимоотношениях центральной российской власти и населения Привисленской губернии имеется некоторое напряжение, что не может не вызывать озабоченности с обеих сторон. Призываю вас, господа, высказываться прямо и без обиняков, не опасаясь никаких последствий от своей критики… но призываю все же держаться в рамках и критиковать конструктивно, а не огульно…

Шувалов сильно удивился, потому что царь не использовал ни одного тезиса из его меморандума, но виду не подал — царь всегда прав. А остальные присутствующие сильно оживились, в зале начался некоторый гул, а потом руку поднял Михаил Бобжинский (перед каждым на столе стоял бумажный прямоугольник с его фамилией).

— Прошу вас, господин Бобжинский, — предоставил ему слово Александр, усаживаясь на свое место.

— Михаил Бобжинский, — счел нужным повторить он содержимое бейджика, — профессор Ягеллонского университета, историк, до недавнего времени был депутатом Галицкого сейма во Львове, а сейчас преподаю в Варшавском университете. Автор десяти изданных книг по истории Польши.

— Послужной список достойный, — кивнул царь, — продолжайте, господин Бобжинский.

— Ни является секретом, ваше величество, — начал он с поклона в сторону председательствующего, — что в сердце каждого поляка живет историческая память о временах могущества польской державы, которая простиралась от Балтийского до Черного моря и была одним из основных акторов европейской истории на протяжении четырехсот лет… Однако, время идет, реалии изменяются — в конце концов пала и Римская империя, и Византия, хотя они тоже были очень могущественными на протяжении полутысячелетия. Подошел к концу и золотой век Речи Посполитой, причем страна оказалась разорванной на три приблизительно равные части.

— Римская империя, — напомнил ему Шувалов, — оказалась разорванной на гораздо большее число частей.

— Вы правы, — на секунду замешкался Бобжинский, но тут же подобрал нужные слова, — но все же распад Рима был очень давно и успел стереться из памяти народов. В отличие от распада Польши, которое произошло всего сто лет назад… так вот — разделение людей, говорящих на одном языке, исповедующих одну и ту же религию и совсем недавно по историческим масштабам соединенных в одном государстве, это, мягко говоря, неправильно и несправедливо…

— Опять же сделаю небольшую ремарку, — вставил свое слово Александр, — возьмем, к примеру, немцев… нет возражений?

Бобжинский молча помотал головой из стороны в сторону, тогда царь продолжил.

— На немецком языке говорят не только в нынешней Германии, а еще и в большей части Австрии, в половине Швейцарии, в Бельгии, да и голландский язык не слишком сильно отличается от немецкого. Это тоже несправедливо, скажете вы?

— Скажу, что это просто результат исторического развития, — смело поднял перчатку историк, — к тому же Германия никогда не владела ни Австрией, ни Швейцарией, на протяжении многих сотен последних лет они развивались параллельно.

— Хорошо, убедительно возразили, — улыбнулся Александр, — продолжайте свою мысль.

— А главная мысль моего выступления заключается в том, что объединение всех земель, где говорят по-польски, является неизбежным в историческом плане… возможно, что не очень быстрым, но неизбежным. Однако, лично я считаю, что приближение этого момента революционным путем будет явной ошибкой — нам, полякам, достаточно двух восстаний, 30 т 63 года. Эволюция, вот что необходимо в наших отношениях… как говорится в одной русской поговорке — вода камень точит.

— Можно мне сказать? — на этот раз руку поднял Сенкевич, маленький человек с бородкой и возрастом под пятьдесят.

Александр молча сделал ему приглашающий жест, тогда Сенкевич пригладил свою бороду и начал.

— Меня зовут Генрих Сенкевич, я писатель, член-корреспондент Императорской академии наук, автор двадцати романов, в том числе исторической трилогии «Потоп», «Огнем и мечом», «Пан Володыевский»…

— Читал-читал, как же, — отозвался царь, — очень увлекательно написано… в русской литературе книг такого жанра остро не хватает. Вам, наверно, неплохо платят за ваш труд?

— Не жалуюсь, государь, — позволил себе улыбнуться Генрих, — хватило на покупку своего дома в Варшаве и загородного поместья… однако, я продолжу по теме нашего собрания, если позволите… недавно вы, ваше величество, издали указ об учреждении Государственной Думы, правильно? Таким образом, насколько я понимаю с высоты своего образования, Российская империя постепенно преобразуется в Российскую республику, так?

Александр, к которому был обращен, собственно, это вопрос, некоторое время размышлял, после чего выдал свой ответ:

— Можно и так сказать… такой республики, как во Франции, у нас, конечно, не появится, я, знаете ли, пока не очень стремлюсь на гильотину, как Людовик 16й, но конституционной монархией, как в Англии или, допустим, в Швеции, российскую систему можно будет назвать очень скоро… после выборов.

— Так вот, — продолжил Сенкевич, — как я понял из положения о выборах, которое опубликовано одновременно с вашим указом, Привисленские губернии, составляющие ядро польских территорий, там приравнены ко всей остальной части России, верно?

— Да, это так, — согласился Александр, — вас что-то не устраивает в этом?

— Да, государь, не устраивает… у Польского генерал-губернаторства же есть своя конституция, дарованная нам еще вашим дедушкой Александром 1 м…

— Была у вас конституция, — поправил его царь, — ее же отменили после восстания 1830 года.

— Вы правы, — склонил голову набок Сенкевич, — сейчас конституция не действует де-юре, однако большинство ее положений существует и исполняется де-факто. Таким образом, можно констатировать, что Польша в составе Привисленского края это несколько особая территория в составе империи, поэтому подходить к выборам в Думу у нас следуют немного дифференцированно…

— Я понял вашу мысль, — поморщился император, — давайте уже без ваших длинных периодов, а коротко — что вы предлагаете?

— Мое предложение очень простое — изменить порядок подсчета голосов в Привисленском крае… например одного депутата от землевладельческой курии выбирать не от 1200 избирателей, а от 600… и от горожан скорректировать норму примерно так же… что же касается крестьян и рабочих, там можно оставить существующие нормы.

— Я вас услышал, — потер виски царь, — это предложение надо будет обсудить… займусь этим по возвращении из заграничной поездки… у вас, кажется, тоже есть, что сказать? — указал он на поднявшего руку Пилсудского.

— Да, государь, — достаточно молодой еще человек без бороды, но с длинными усами, он встал, одернул на себе сюртук и начал, — меня зовут Юзеф Пилсудский, я один из руководителей Польской социалистической партии… недавно получил срок по обвинению в покушении на вас, Александр Александрович, но уже отбыл его в Иркутской губернии, примерно там, куда ссылали декабристов…

— Да-да, помню это дело… — погрузился в воспоминания царь, — вы, кажется, там вскользь проходили — помогали кому-то из активных членов группы Ульянова… а вот ваш брат оказался замешан гораздо сильнее — он до сих пор в ссылке?

— Да, государь, на Сахалине — срок заканчивается в 1902 году…

— Вы же знаете, я решил помиловать практически всех оппозиционеров — если он напишет прошение, даю слово, что рассмотрю его в кратчайшие сроки. Но мы, впрочем, отвлеклись, что вы хотели сказать?

— Как вы знаете, социалисты выступают за облегчение положения угнетаемых слоев общества — рабочих и крестьян, а также за справедливое перераспределение прибавочной стоимости, получаемой так называемыми эксплуататорами…

— Да-да, — прервал его речь Александр, — господина Маркса я прочитал… Капитал это очень хорошая вещь в части анализа текущего момента, но довольно слабая в части прогноза… как это там у него сказано… при 300 процентах нет такого преступления, на которое капитал не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы…

— Небольшая поправка, государь, — смело высказался Пилсудский, — Маркс, собственно, не сам это придумал, а просто процитировал слова английского экономиста Даннинга. Однако, дело состоит не только в процентах прибыли… точнее не в их количестве, а в принципе — капиталисты не имеют права выжимать все соки из трудящихся ради получения своих сверхприбылей… это несправедливо, и этому должен быть положен конец согласно нашим партийным положениям.

— Понятно, — побарабанил пальцами по столу Александр, — но вы же не просто социалисты, как понял, а польские социалисты — это как-то отражается в вашей программе действий?

— Конечно, государь, — Пилсудский опять поправил лацканы сюртука и продолжил свою тему, — наша партия выступает за объединение всех польских земель в единое государство, а также за полную независимость этого государства… в котором, конечно же, будут реализованы наши программные требования относительно перераспределения общественного богатства.