Миракулум

Глава семнадцатая

Сердце бухало, словно было барабаном, по которому нещадно и с силой бьют. Рассказанная история обо мне, но ни имя, ни события жизни не обрушили лавину воспоминаний. Я оставалась Крысой, я хотела бежать отсюда вместе с Аверсом, и никакие богатства и обхождения мне не были нужны! Даже то, что я цатт, что я не с этого Берега, не ужаснули…

Была эта жизнь, был один значимый человек, и ничего кроме!

Сдержат ли они слово? Быть может и нет… поэтому, оставив все, я разыскала Анике и сказала, что побег нужен сегодня. Что Леир и служитель допрашивали меня, задавая вопросы странные и подозрительные. И все планы могут рухнуть… Лесничая скрипела зубами, но решила, что я права.

Вечером, перед тем как идти кормить пленников, она долго наставляла меня по последним мелочам, дала бутыль, веревки, и после я ждала ее возвращения. Когда Анике вернулась в маленькую кухню, я уже стояла на пороге одетая и с корзиной:

— Я сказала страже, что их ужин припозднился, и его принесет кто-то из слуг. Выжди еще. Делай все, как я велела!

— Да, хозяйка!

— Пусть с тобой будет удача.

Я порывисто обняла ее, ткнувшись лбом в плечо, но лесничая отдернула меня за шиворот:

— Хватит нежничать. Не прощаемся.

И ушла. Я ждала, высчитывая про себя пять раз по сотне, а потом решилась идти. Но едва открыла дверцу, как услышала звук труб от ворот замка. Еще никогда ни одно прибытие кого бы то ни было не возвещалось так. Донеслись еще шум, звуки, снова протяжный голос труб.

— Наместник! Только бы эти двое не стаи искать меня сейчас!

Я кинулась вперед.

— Ужин!

Двое ратников открыли мне, пропустили, и жадно взялись за корзину. Один сразу разломил курятину и впился зубами в хлеб. Второй достал бутыль.

— А можно… можно и мне глоток? — Робко попросила я, не торопясь к выходу. — На этих кухнях спину не разогнуть…

Цатт не понял меня, и я, улыбнувшись, показала пальцем на бутылку и на себя, сложив ладонь, как чарку держу. Тот тоже улыбнулся. Налил себе, протянул, но я из рукава вынула свою крошечную плошку.

— Мне немного.

Крепкое вино, в которое Аника добавила ядовитого отвара, разлилось и мне, и ратникам. До смерти оно их убить не убьет, так сказала лесничая, но сознания лишит надолго, и болеть потом будут не один день. Когда они запрокинули головы, то и я, только плошку плеснула за ухо. К счастью, для них незаметно.

Утерев губы, заулыбалась шире, потянулась за добавкой. Цатт хохотнул, посмотрел масляными глазками, и снова разлил. После второй чарки я замахала на себя руками, стала тихонько смеяться, и расстегнула свою овчинную накидку. Сняла колпак и чепец с головы. Брови ратника поползли вверх. А я, не стесняясь, потянулась за их хлебом и откусила кусок. Стреляя глазами то на одного, то на другого, я улыбалась и медленно жевала хлеб. Пока один, не догадавшись о чем-то своем, не дошел до двери и не поставил внутренний засов на место. Когда, сев на скамью, старший цатт усадил меня на колени, я едва могла улыбаться так же, как до этого — делая вид, что я совсем не против этого. Зелье должно было начать действовать, они оба должны заснуть совсем скоро…

— Может ты подарок от господина Этора, а?

Я засмеялась, не понимая. И потянулась за плошкой.

— Тебе хватит, девочка, а мы выпьем. Если тебе так хочется вина, то завтра мы подарим тебе весь погреб!

Терпеть пришлось недолго — лицо цатта сначала покрылось испариной, потом помутнел взгляд. Губа опустилась. А ратник помоложе, что и весил поменьше, уже уронил голову на руки и замер за столом. Разомкнув ослабевшие руки, я вскочила, уверилась, что оба уже не могут мне мешать, сняла с них куртки и с трудом стянула сапоги. Вытащила из-за пояса со спины припрятанные веревки и стала вязать руки и ноги так, как показывала Анике. Даже если они очнутся раньше, чем придет смена, выпутаться они не должны. Уложив их под столом, я приникла к двери выхода и прислушалась — там было тихо.

Голова моя была ясной, и даже волнение не пыталось завладеть мной — цель всего моего пребывания здесь почти достигнута, и все подчинилось четкому порядку действий, не раз оговоренных с хозяйкой.

Два засова на первых дверях я еле сняла — они оказались довольно тяжелы. Быстро нашептала ошарашенным мужчинам, что нужно делать, и не издавать шума. Со вторыми и прочими дверьми мне уже помогли.

Спасибо полутьме, в которой я не могла видеть так ясно взгляда Аверса. Он кинулся ко мне, едва заметил, и я ответила ему коротким объятием.

— Надо бежать!

Отпрянув, не дав волю чувствам, я громким шипящим шепотом выговорила:

— Слушайте меня. Делать все, как я скажу! Оступитесь — погибните, наместник прибыл в замок и завтра вас ждет виселица!

— Говори, милая, говори, — радостно, но слабым голосом произнес один, — веди, куда скажешь.

Они все были заросшими, бородатыми. Столпились вокруг меня. Никто и не думал гнуть что-то свое. Один из них не мог наступить на ногу и товарищ поддерживал его, закинув руку на плечо. Различив среди семерых трех более молодых мужчин, я сказала:

— Вы идете первыми — там целина, и у калитки нужно хорошо раскидать снег, чтобы открыть. Там напрямую до леса. Аверс, — я запнулась, выдохнув, — помоги раненому, понесете его на спине по очереди. Сначала до калитки, потом до опушки, и так меняйтесь. Старайтесь сильно не уставать… пожалуйста. До лошадей нам идти долго. А ты, — я кивнула последнему, — возьми куртки и сапоги цаттов. У кого хуже обувь и одежда, раздели… До выхода чуть еще ждать нужно!

Я прильнула к двери, выжидая.

— У меня преданных много, — говорила Анике. — Как я скажу, так одна из служек с огоньком оплошает, и загорится у нас… да что-нибудь загорится! Хоть ненадолго, а лишние люди на задний двор не выйдут. Делом будут заняты!

Как я была благодарна Аверсу, что он не подходил ко мне больше и не касался меня. Даже не искал взгляда. Я лишь украдкой раз посмотрела в его сторону — крепко ли на ногах стоит, не болен ли вдруг, не падает от жара и слабости? Оружейник был как все — исхудавшим, но живым. И двигался без немощи, хоть и без прыти тоже.

Когда были готовы все, я первая вышла во двор, осмотрелась, а потом уже на воздух вышли остальные. Кто пошел к калитке, протаптывая путь, торопились. Разгребали занос руками, не жалуясь ни на холод, ни на спешку. Заледенелые, практически вросшие засовы, вынимали из петель в шесть рук. И калитку через снег наружу проталкивали в три плеча. И прорвались.

Дальше, к опушке — так быстро, как могли. Крестьянин, что не мог наступать на ногу, был и без сапога — ступня распухла, и он давно был босым. Чтобы не отморозиться, ему двое намотали свои рубахи на ногу, а сами бежали с куртками на голых плечах. Аверс нес хромого попеременно с другим, но когда выбрались на лесную дорогу, самый рослый из пленных сказал, что один его донесет хоть сколько. И я позволила.

Мы пошли быстро.

Дом лесничей был встречен возгласам радости. Собаки залаяли, но я, наученная, крикнула:

— Гать, шавки!

И они замолкли.

Трое пленных знали Анике, и, насколько я поняла, были из того самого сопротивления. А прочие, вместе с оружейником, попались по воле несчастливого случая — он искал меня, а остальные охотились вдалеке от селений на замковых угодьях. Объяснив, что шестеро должны уехать, а мы останемся, только один спросил «почему?».

— Кто путь до травницы знает, езжайте вперед. Только так, чтобы прочие не отстали. А у нас еще последнее дело здесь. Хозяйка велела, будем ждать.

— Да поможет вам небо, сестренка… — донеслось от кого-то.

— И вам.

Одевшись получше, переобувшись, кому было нужно, они вывели лошадей и цепочкой выехали на охотничью дорогу. Я еще смотрела им в след, но тьма быстро скрала силуэты. В этот миг, когда все было сделано, я почувствовала слабость. Меня оставили и уверенность, и спокойствие, хотелось упасть в снег лицом и долго плакать. А от голоса Аверса все перевернулось:

— Зачем ты убежала из Шуула тогда? За картами?

Я обернулась и кивнула:

— Я спрятала их, когда ты ушел. Я боялась цаттов.

— Ты безумная девчонка… я думал, что ты погибла. Я добрался до тракта, видел следы борьбы, павшую лошадь, кровь. Не знаю, кто на кого напал…

— Я все тебе расскажу потом.

Сглотнув комок в горле, прошла мимо Аверса к дому, не подняв на него головы, не взяв его за руку. Мне казалось, что если я хоть жестом выдам ту волну горячей нежности, что на меня накатила — я пропаду. Со мной что-то случится, — я стану столь уязвимой, что умру от одного только чувства беззащитности. Вцепиться в Аверса, обнять, прижаться — вот, чего я хотела! И боялась собственных желаний!

— Пойдем.

— Подожди. Я еще хочу подышать пространством.

Оружейник был в нескольких шагах от меня. Он стоял, запрокинув голову, и я видела в воздухе след от теплоты дыхания.

— Цатты жестоки к врагам. Они бы убили тебя не задумываясь, если бы узнали зачем ты в Раомсе.

— Но ведь не узнали.

— А я потом думал, что сошел с ума, и твой голос снаружи мне только почудился. Даже если бы это был морок, я ждал его каждый последующий день. Как тебе удалось освободить нас?

— Мне помогли. В замке есть наши люди.

— Рыс… — в глубоком голосе оружейника послышалась почти мольба. — Подойди ко мне. Я знаю, что я грязен, от меня смердит, и по такому следу меня найдет даже самая старая собака… но подойди хоть на шаг ближе.

Я сделала эти шаги на деревянных ногах, почти упала ему в руки и разрыдалась.