Мир обретённый

E=MC2

В нашей Галактике триста миллиардов звёзд, а во всей наблюдаемой Вселенной — более восьми миллиардов галактик. Из этого следует, что если только на одной из миллиона планет может существовать жизнь, и лишь на одной из миллиона этих последних она действительно существует, и лишь на миллионе из третьих эта жизнь разумна, то это значит, что во Вселенной существует никак не меньше полумиллиона различных цивилизаций.

Конечно, скорее всего, будучи так разбросаны в пространстве и времени, они никогда не найдут друг друга. Однако все эти цивилизации проходят общие стадии в развитии, а именно: «до» и «после» определённых событий:

до и после овладения огнём

до и после изобретения письменности

до и после первой плавки железа

Но наиважнейшим пунктом на пути любой цивилизации является тот момент, когда она овладевает способностью сократить количество обитаемых планет во Вселенной на одну штуку.

16 июля 1945 года человечество достигло этой самой важной точки в своём развитии. В пустыне Jornada de Muerto — «Дорога Смерти» — неподалёку от Аламогордо была впервые испытана та самая сила, которая способна истребить всё живое на Земле. До этого момента она существовала лишь в качестве идеи, математической формулы в умах гениев, способных сделать шаг за пределы разумения обычного среднего человека. Но в этот судьбоносный день под конец самой страшной в истории Земли войны наиболее блестящие умы планеты при финансовой поддержке наиболее благополучной страны в мире обратили теорию в реальность.

В этот день и в этом месте была взорвана первая атомная бомба, скромно именуемая «Устройством», — взорвана в великое мгновение обоюдного творения и разрушения, ибо способность творить неразрывно связана со способностью разрушать. Взрыв мощностью в двадцать килотонн вложил в руки человека орудие самоуничтожения, и в этот момент история планеты сделала необратимый поворот.

Бомбу, само собой, никто не любил, но всё же вселенная не могла проигнорировать событие, изменившее лицо мира; и в тот миг, когда сброшенное со специальной башни «Устройство» сдетонировало, вся зона поражения перешла в Междумир и стала самым большим в мире мёртвым пятном — идеально круглым участком спекшегося песка. В нём всё сохранилось в точности таким, как было в то роковое мгновение. В нулевой точке — в «граунд зеро» — то есть в центре мёртвого пятна, находилась сама бомба. В то время как в живом мире «Устройство» распылилось на атомы, в Междумире оно осталось висеть в одном миллиметре от поверхности пустыни, застыв в последнюю микросекунду перед детонацией, в миг неопределённой, бесконечной возможности...

...вероятно, ожидая прихода Мэри Хайтауэр.

Глава 46 Сумма всех слёз

Огромная туча послесветов Мэри, увлекаемая посулами того, что впереди их ждёт нечто невообразимо прекрасное, пересекла пустыню Невады[48]. С собой они несли более двадцати междусветов, коматозные тела которых остались в больницах Артезии. Если всё пойдёт согласно плану, то все они проснутся скинджекерами.

В погожее и холодное январское утро Мэри вступила на мёртвое пятно Тринити. Мэри не из тех, на кого легко произвести впечатление; за время своей смерти она всякое повидала, — и всё же к такому она готова не была. Мёртвое пятно, более мили в поперечнике, представляло собой настоящую сокровищницу перешедших вещей. Чего тут только не было! Стулья, автомобили, игрушки, одежда, книги — словом, все мыслимые творения рук человека, устилали поверхность Тринити насколько хватал глаз. Каждую секунду то там то сям раздавался треск и сыпались искры: между металлическими предметами, словно крохотные разветвлённые молнии, сверкали разряды статического электричества.

Понятно — это было не просто мёртвое пятно. Это был междуворот. Долгие годы Мэри торговалась с искателями, выменивая у них разные нужные и полезные для её детей вещи, но столько сокровищ ей видеть не довелось за всё время её существования в Междумире. Даже братец в свою бытность монстром не собрал на «Сульфур Куин» такого количества ценностей! Мэри понятия не имела, откуда оно всё здесь взялось, да это и неважно. Важно, что оно есть и готово служить ей и её детям.

— Это что — всё взаправдашнее? — спросил кто-то.

— Конечно, — ответила Мэри. Вообще-то, она немного не так представляла себе место, куда её влекло с такой неотвратимой силой, но в некотором смысле это было даже лучше. Здесь находился центр тяготения, средоточие мира.

Они бродили по бесконечному лабиринту перешедших вещей, заворожённые их видом и количеством.

Все дети задавали один и тот же вопрос:

— Что это за место?

И Мэри отвечала:

— Это сердце Междумира. Мы наконец-то пришли домой.

Как выяснилось, Мэри была не первым послесветом, наткнувшимся на междуворот Тринити. До неё сюда добрался другой дух — весьма предприимчивый, хотя и несколько... подмоченный.

Послесветов, спасшихся после нападения на поезд, постигла разная судьба: некоторые из них вновь влились в отряд Милоса, остальные образовали собственные облака и зажили своим умом. Многие присоединились к растущей туче Мэри, стремительно двигавшейся через Техас в Нью-Мексико. Но одну из самостоятельных групп, числом почти достигавшую сотни, возглавил не кто иной, как Спидо.

Спидо никогда не метил в вожди; но поскольку он в своё время считался правой рукой Мэри, поскольку служил машинистом на её поезде и, не будучи скинджекером, единственным из «обычных» послесветов удостоился особых привилегий, облако выбрало его своим вожаком.

— Мэри хотела, чтобы мы шли на запад, — сказал он им, — значит, надо идти на запад.

Спидо не знал о том, что, собственно, ждёт их на западе, но уж лучше двигаться туда, чем оставаться на месте, рискуя вновь подвергнуться нападению Кошмаров.

Представьте же себе их изумление, когда несколькими неделями позже они набрели на громадное мёртвое пятно. Это же мечта искателя! Спидо, искатель по натуре, сразу же оценил огромные деловые возможности находки. Да с такими ресурсами он станет самым богатым послесветом Междумира! И, словно старатель во времена золотой лихорадки, он тут же застолбил всю территорию мёртвого пятна и принялся составлять реестр имеющихся сокровищ.

Спидо не знал, куда их занесло, да это ему и не было интересно. Он уже видел себя главой всемеждумирной деловой империи... но тут в его владениях объявилась Мэри Хайтауэр. Все послесветы бросили Спидо и тут же перебежали к ней. Бывший машинист остался один со своими разрушенными планами и несбывшимися надеждами.

Мэри, конечно, очень удивилась, обнаружив Спидо в этом замечательном месте. Удивилась и обрадовалась: её туча выросла сразу на сотню послесветов! Если так пойдёт и дальше, придётся придумывать новое название для такой огромной группы. Например, циклон. А что, «циклон послесветов» — отлично звучит!

— Благодарю тебя, Спидо, — сказала она, — за то, что позаботился об этих ребятишках и нашёл для меня такое прекрасное место!

— Да... — промямлил Спидо. — Да... конечно... для вас... — На этот раз на его лице не появилось и намёка на его обычную, чересчур широкую улыбку.

Кругом возвышались груды однородных предметов — Спидо и его подопечные проводили инвентаризацию. Одна из куч привлекла к себе внимание Мэри. На первый взгляд она казалась сложенной из... человеческих тел.

— Господи, что это?!

— Ах это... Не волнуйтесь, — заверил её Спидо. — Ну да, оно выглядит так... я знаю, как оно выглядит, но это только пластик.

— Пластик?

— Ну да, пластик. Знаю, это всё жутко странно. Но тут полно странных вещей. — Спидо понизил голос. — Это ещё куда ни шло. Пойдёмте, покажу вам самое необычное из всего, что здесь есть.

Пластиковые фигуры, рассеянные по всему мёртвому пятну, безусловно, казались полной нелепостью тому, кто не знал, зачем и почему они здесь. А секрет был прост: почти все нации, проводящие испытания ядерного оружия, используют манекены для проверки его воздействия на человеческое тело. Обычно эвакуируют несколько населённых пунктов, в пустые дома помещают пластмассовых болванов, а затем сбрасывают бомбу. Как правило, эти самые населённые пункты представляют собой старые, заброшенные военные базы, но отнюдь не всегда. В южном районе Тихого океана ядерные взрывы превратили в радиоактивную пустыню несколько островов вместе с покинутыми домами их жителей.

И, конечно, при нападении на Хиросиму и Нагасаки в пыль были обращены не только вещи, но и люди. В этих двух смертельных разрывах сто тысяч душ единовременно ушли в свет — этой трагедией ознаменовался конец затяжной тяжёлой войны.

Однако вещи, сожжённые ядерными ударами в этих городах, так же как и всё то, что было обращено в пепел в результате всех испытаний во всём мире, не покинули вселенную окончательно. Они перенеслись сюда, на этот граунд зеро, где произошёл самый первый атомный катаклизм, тот, что положил начало всем остальным подобным событиям; и поэтому полигон в Аламогордо будет вечно нести бремя всех утрат.

Междуворот Тринити — это кладовая ядерной памяти.

Для Мэри, чьё земное существование закончилось ещё до появления понятия об атомном ядре и его распаде, всё это было чем-то совершенно новым. Она знала о методах всеобщего разрушения, до которых додумался живой мир, но их масштабы до настоящего момента оставались ей неизвестны.

Сейчас, когда Спидо вёл Мэри вглубь мёртвого пятна, её охватил трепет. Притяжение, пригнавшее её сюда, выросло во много раз, из чего Мэри заключила, что Спидо ведёт её в самый центр междуворота.

— Вот, взгляните-ка на это, — сказал её мокрый проводник.

Они обогнули одну из груд. Перед ними открылось свободное пространство примерно пятидесяти футов в поперечнике. В середине, едва не касаясь заострённым концом песка, висел некий объект. Мэри эта штуковина показалась похожей на огромный металлический кувшин, перевёрнутый вверх дном, или на детский волчок-переросток. Тускло-зелёного цвета, со свешивающимися перепутанными проводами, объект насчитывал более десяти футов в высоту.

— Похоже на космическую капсулу, — проговорил один из скинджекеров.

— Мы полагаем, что это бомба, — сказал Спидо.

— Бомба? Как интересно! — Мэри приблизилась к объекту. Скинджекеры последовали за ней. На вид штуковина казалась тяжёлой. И очень сложной.

Тут Подлиза вскинул руку, но заговорил, не дожидаясь разрешения:

— Э... мисс Мэри... Я думаю, это атомная бомба. Или что-то в этом роде.

— А что такое атомная бомба?

— Вам лучше бы не знать, — ответил Подлиза.

Мэри подступила ближе к объекту.

— А я думаю, что мне-то как раз это знание не помешало бы.

Она протянула руку и коснулась поверхности бомбы.

Неодушевлённые предметы тоже обладают своеобразной формой памяти. Она не похожа на память живых людей; скорее, её можно назвать суммой намерений тех, кто создал тот или иной предмет. Однако что касается «Устройства», то в его памяти содержалось нечто гораздо большее.

В то мгновение, когда Мэри коснулась «Устройства», в её мозгу вспыхнули грандиозные картины всех когда-либо проведённых на Земле ядерных взрывов — и здесь, и на Маршалловых островах, и в Японии и в Сибири, и во всех подземных кавернах во всех концах света. На Мэри снизошло озарение. Она осознала силу, мощь, объём и потенциал этой вещи. Она поняла, на что способны этот и подобные ему объекты и насколько быстро и эффективно они могут действовать.

Мэри отняла руку от предмета. Перед её мысленным взором всё ещё стояли видения ядерных вспышек. Они были почти так же ярки, как свет в конце туннеля, но — о! насколько же они лучше, чище! Когда зрение Мэри прояснилось, она повернулась к своей свите — дети во все глаза смотрели на неё, ловили каждое её слово. Именно этой минуты она ждала. Всё её существование вело к этому моменту.

Она протянула к своим скинджекерам любящие щупальца света.

— Я призываю вас найти все подобные объекты в живом мире. Узнайте, где они находятся и как получить к ним доступ. Не жалейте усилий и вселяйтесь в любого, в кого только понадобится.

— А что потом, мисс Мэри? — спросил Подлиза.

Она ласково коснулась его лица и улыбнулась.

— А потом мы спасём мир.

Глава 47 Кабриолет судьбы

Кому: stopmarynow@gmail.com

От: bighairbertha@aol.com

Тема: остановить мэри

Это опять Алли. Мэри вышла из-под контроля. Мы проследили её передвижения до Нью-Мексико. Скажите Майки, что со мной всё хорошо. Скоро увидимся. Необходима вся помощь, которую только можно получить.

Алли.

Джил молчала, поэтому у Алли и Кларенса не было иного выбора, кроме как непосредственно вмешаться в действия Мэри. Наши друзья прилетели в западный Техас, и Алли, не теряя времени, скинджекила владельца гоночного автомобиля. Кларенс расположился на переднем пассажирском сиденье. После этого они только и знали, что через каждые несколько часов пересаживались из машины в машину.

Следовать за Мэри не составило труда — её путь отмечался катастрофами и бедствиями: сначала Юнис, затем Артезия. Её облако явно двигалось на запад. Туда-то и неслись сейчас по шоссе Алли и Кларенс.

— Только бы нам удалось изолировать её от скинджекеров, а тогда я смогу с ней справиться, — сказала Алли своему спутнику.

— А если из этого ничего не выйдет?

— Если не выйдет, приступим к плану Б.

План Б был так ужасен, что они о нём никогда не говорили, но оба знали, о чём речь. Прикосновение шрамодуха. Если и существовала душа, которую стоило бы загасить, то это, безусловно, Мэри Хайтауэр. И всё же Алли понимала, что полное и бесследное стирание кого-либо, пусть этим «кем-либо» и будет Мэри — это последнее средство. Ужасная расправа с физическими телами скинджекеров и без того давила на совесть Алли, но чтобы намеренно уничтожить душу?.. С Хомяком произошёл несчастный случай. Если же они целенаправленно загасят Мэри, это будет преступлением против мироздания. Возможно, этот акт невозможно будет ни оправдать, ни простить. Вот почему план Б оставался последним средством.

Алли, сидя в чужом теле, не видела, что происходит в Междумире, зато Кларенс вовсю пользовался преимуществами своего двойного зрения. Он-то и заметил мёртвое пятно, как только они проехали городишко Аламогордо.

— Я не знаю, что это такое, но выглядит гадостно, — сказал он.

Алли притёрлась к обочине и, убедившись, что её тушка глубоко спит, счистилась с неё. Вступив в Междумир, она сразу же увидела вдалеке обширное мёртвое пятно.

— Что бы это ни было, — проговорила она, — Мэри — если она, конечно, прошла этим путём — наверняка заметила его. А если заметила, то, можно не сомневаться, пошла разведать, что это такое.

Немного дальше от шоссе отходила вспомогательная военная дорога, ведущая к месту, называвшемуся Тринити. Алли это название показалось знакомым, вот только она никак не могла вспомнить, в какой связи слышала его раньше.

— Ну ладно, — сказала она. — Похоже, мне придётся скинджекить какого-нибудь военного, чтобы пролезть туда.

В тот же день к вечеру Алли скинджекила какого-то офицера. Кларенс сел за руль, потому что он мог видеть Междумир, а Алли — нет. Они покатили по дороге, приближаясь к пятну с севера. Глазам Алли представлялся лишь круглый участок тёмного, спекшегося песка диаметром в одну-две мили, зато Кларенс видел нечто совершенно другое.

— Они там! — в панике вскрикнул он. — Они не просто прошли через него, они там задержались! Нам надо бы... — Кларенс резко отвернул вправо и остановил машину, затем глубоко, с облегчением выдохнул. — Слава богу, я думаю, они нас не заметили.

— Как? Они разве не видят нас сейчас?

— Нет. Я спрятал машину.

Алли попыталась выйти из тушки, но у неё это не получилось.

— Приподнимись с сидения дюймов на шесть, — посоветовал Кларенс, — и попробуй снова.

На этот раз всё удалось. Оказавшись в Междумире, Алли сразу прозрела. Кларенс спрятал джип прямо внутри старого перешедшего пикапа — в двух шагах не различишь. Молодец! Алли теперь сидела на пассажирском сиденье междумирного пикапа, тогда как тело офицера спало в джипе. Пока он не проснётся и не выйдет из машины, его никто не увидит.

Алли глазам своим не верила — вокруг была настоящая свалка. Кое-где мусор был аккуратно собран в кучи и штабеля, зачастую такие высокие, что Алли приходилось задирать голову. Между ними тут и там стояли старые автомобили, по преимуществу 40-х или 50-х годов прошлого века.

Повсюду бродили дети — подопечные Мэри; но мёртвое пятно было загромождено до предела, да и трескучие огни св. Эльма отвлекали внимание; поэтому Алли и Кларенсу удалось выскользнуть из пикапа незамеченными.

Чем дальше внутрь пятна, тем тем больше народу мельтешило вокруг. Скрываться становилось всё труднее. Кларенсу было проще: он мог спрятать живые части своего тела за большими междумирными объектами.

— Если ты планируешь попасть в плен, то ты на пути к успеху, — прошептал девушке Кларенс из-за штабеля кондиционеров.

Нет, конечно. План был изолировать Мэри и затолкать её в землю, если уж обоим претило загасить её душу. Для Алли это означало путешествие в один конец, поскольку ей предстояло уйти в центр планеты вместе с Мэри.

— Нам надо придумать, как заманить её на край пятна, — сказала Алли.

— И как ты это себе представляешь? Стоит тебе только показаться им на глаза, и тебя тут же сцапают и приведут к ней — в самую серёдку пятна, а вовсе не на край. А если я покажу им свою рожу...

— Точно. Все кинутся наутёк, а Мэри окружит себя послесветами, чтобы спасти собственную шкуру.

Они принялись раздумывать над своей дилеммой. Но помощь пришла к ним с совершенно неожиданной стороны.

— Так нечестно! — жаловался Спидо, удаляясь от центра пятна и всей этой суматохи. Ему хотелось оказаться как можно дальше от Мэри. — Это моё место! Я его нашёл!

— Да, но мы теперь опять присоединились к Мэри, — втолковывал ему Нянь, который некогда заведовал «спальным» вагоном. В настоящий момент его обязали собирать кровати и спальные принадлежности для междусветов из Артезии — потенциальных будущих скинджекеров.

— И что с того? — горячился Спидо. — Всё равно нечестно!

Он пнул кучу кондиционеров. Вершина её пошатнулась и обрушилась. На секунду Спидо показалось, что в куче что-то шевельнулось, но ему это, конечно, привиделось.

— Может, я скажу Мэри, что ты чувствуешь себя обойдённым? — спросил Нянь.

— Нет! — перепугавшись, взвизгнул Спидо. Вот уж чего ему никак не хотелось, так это чтобы Мэри узнала, что он от неё откололся. — Нет! Я... Ничего, я не жалуюсь. Я привыкну.

— Привыкай побыстрее. Потому что теперь, когда она с нами, всё пойдёт как раньше. — Нянь пошагал на охоту за кроватями, оставив Спидо наедине с его мыслями.

Оскорблённый и угнетённый, Спидо прислонился к «Тандербёрду» модели 57-го года и наклонился, собираясь счистить грязь и песок со своих вечно мокрых ступней.

— Нечестно... — снова прошептал он, и к его потрясению, ему ответили:

— Ещё как нечестно.

Он быстро обернулся, и кого, вы думаете, он увидел? На переднем пассажирском сиденье красного кабриолета сидела Алли-Изгнанница.

— Мэри всегда и со всеми поступает нечестно, — сказала она, — но при этом ухитряется сделать так, что каждому кажется, будто это как раз то, чего ему хочется. Очень хорошо, что ты раскусил её игру.

Первым побуждением Спидо было бежать к Мэри и рассказать ей, что... Но постой, какой ему от этого прок? Он ничего Мэри не должен! Он ей честно служил в качестве шофёра — сначала на автомобиле, потом на дирижабле, потом на поезде, и как она ему отплатила? Забрала себе его собственность!

— Ты не того... не делай мне больно... — Вот и всё, что мог пролепетать бедный мокрый мальчик.

— Не получилось бы, даже если б захотела. Худшее, что я могла бы с тобой сделать — это послать тебя в центр Земли, но не бойся, не пошлю. Потому что ты наконец-то всё понял. — Она похлопала по водительскому сиденью. — Давай, запрыгивай.

Спидо оглянулся вокруг — не видит ли их кто — и запрыгнул, не затрудняя себя открыванием двери, так, как в его воображении всегда поступал Джеймс Бонд. С мокрым плюхом он шлёпнулся на бархатное сиденье.

— Положи руки на баранку, — приказала Алли. — Давай-давай.

— Зачем? Я никуда не собираюсь.

— Очень жаль, — сказала Алли. — Потому что всё, что есть на этом мёртвом пятне, в том числе и эта машина, могло бы опять стать твоим.

Спидо вздохнул. Он понимал, к чему она клонит.

— Для этого я должен перейти на твою сторону, так?

— Да нет, тебе даже этого делать не придётся. Всё, что мне нужно — это чтобы ты заманил Мэри на край мёртвого пятна.

— А потом?

— А потом не твоё дело. Дальше я сама.

Спидо покачал головой:

— Если я это сделаю, а ты причинишь Мэри какой-нибудь вред, все узнают, что это я тебе помог!

— Думаю, ты достаточно сообразителен и перехитришь Мэри так, что никто не догадается о твоей роли.

Спидо окинул взглядом окружающие их груды богатств и обрёл вдохновение.

— Мы сейчас у северного края пятна, но, думается, я смогу завлечь её к южному. Идёт? За час доберёшься туда?

Алли кивнула. Спидо отправился претворять план в действие, твёрдо уверившись в одном: Алли права, он достаточно сообразителен. Даже очень сообразителен, и он это докажет.

В сердце Тринити послесветы уже приступили к расчистке территории: убирали кучи, двигали мебель — словом, создавали себе жизненное пространство под открытым небом. Здесь должны были поселиться сотни детей — подопечных Мэри Хайтауэр. Для междусветов из Артезии выделили особое помещение, их уложили на удобные кровати, заправленные с военной аккуратностью. Всё говорило о том, насколько важны эти спящие души, которые, проснувшись, пополнят отряд скинджекеров.

Мэри устроила себе салон в самой середине мёртвого пятна с бомбой в качестве главного предмета обстановки, словно это было некое модернистское произведение искусства. Тем временем пять её оставшихся скинджекеров собрались на срочное совещание и начали планировать поездки в Вашингтон, на Ближний Восток, в Россию и прочие места, где можно будет раздобыть ключи к Армагеддону. Настоящая же работа начнётся, когда они покинут Граунд Зеро. На этом тяжёлом и трудном пути ко всеобщей смерти им предстоит проявить все свои умения и навыки. Они не сомневались в успехе: несмотря на все международные соглашения о разоружении, ограничении и прочем, в мире достаточно оружия, чтобы уничтожить всё живое.

— Мне нравится, как вы здесь всё устроили, — похвалил Спидо, входя в салон Мэри. — Я, кажется, нашёл для вас кое-что интересное. Думаю, оно очень хорошо впишется в интерьер.

— Что же ты нашёл? — спросила Мэри.

— Сюрприз! — улыбнулся Спидо. — Но вам точно понравится, обещаю!

Он повёл Мэри к южному краю пятна, где оно граничило с живым миром.

— С этого места мы начали нашу инвентаризацию, — рассказывал Спидо. — Я ещё когда только увидел это впервые, сразу подумал про вас.

Мэри решила было, что он говорит о большой груде сверкающих металлических предметов — от штопоров для открывания бутылок до серебряных спортивных кубков.

— Спасибо, Спидо, — произнесла она, — но мне призы ни к чему. Я не настолько честолюбива.

— Нет-нет, я не об этом!

Он повёл её в обход сияющей груды к нагромождению письменных столов. Растащив их в стороны, Спидо с гордостью указал ей на старинное бюро и постучал по резной крышке:

— Видите? Настоящий дуб! — И тут на его лице возникла знаменитая улыбка от уха до уха, обнажающая совершенно невероятное для любого человека количество зубов.

Мэри захлопала в ладоши. Да, вот это подарок так подарок!

— Как любезно с твоей стороны, Спидо!

— Ну, — скромно сказал Спидо, — мне пришло в голову, что вы будете ещё писать книги. То есть, ведь ещё столько послесветов предстоит обучить, так ведь?

Мэри подошла к бюро, но в это время из ниоткуда вылетела некая фигура и бросилась на неё, сбив с ног и повалив на землю. Спидо отреагировал на это событие с тем же замешательством, что и все остальные.

Алли понимала: у неё будет только один шанс. Они упали на край мёртвого пятна, и как Мэри ни сопротивлялась, Алли, вцепившейся в неё, как клещ, удалось перекатить их обеих на живую землю.

Дети поспешили на помощь своей хозяйке, но тут из-за груды столов выступил Кларенс и пригрозил дотронуться до каждого, кто вмешается в борьбу титанов. Страх перед шрамодухом пересилил желание помочь Мэри.

Мэри дралась ожесточённо, но Алли была сильнее.

— Сначала ты убила моих скинджекеров, а теперь осмеливаешься напасть на меня? — хрипела Мэри. Алли надавила ей на плечи, и та начала погружаться в землю.

— Твоё время на земле подошло к концу, — процедила Алли. — Можешь попробовать завлечь на свою сторону детишек там, внизу, но не думаю, что они станут тебя слушать.

Плечи Мэри погрузились в почву. Она пыталась вывернуться, но Алли ей этого не позволила. Обе девушки накрепко застряли в земле. Да, для Алли это будет дорога в один конец, но оно того стоило.

— А кстати, — продолжала Алли, — в Мемфисе я встретилась с твоим киллером. Он теперь спит под магмочкину колыбельную.

— Да это просто детские игрушки в сравнении с тем, что мы сделали с твоей приятельницей Джил! — И Мэри захрюкала свиньёй. Мысль о мести доставила ей несказанное удовольствие.

И тут вдруг Мэри прекратила сопротивляться. Может быть, подумала Алли, она смирилась со своей судьбой? Но как бы не так: на лице Мэри засветилась улыбка.

— А знаешь, — сказала Мэри, — мы ведь тебя ждали.

Из-за спины Кларенса стремительно выскочил человек — живой человек в военной форме. Это был тот самый офицер, которого Алли оставила спать в джипе. Он, размахнувшись, врезал Кларенсу по голове монтировкой. Кларенс свалился без сознания. В то же мгновение детишки бросились на помощь, схватили Алли и вытащили Мэри из земли.

Затем, к ужасу Алли, офицер достал пистолет.

— Извини, приятель, но Мэри приказала мне сделать это.

Алли отвернулась. Послышался грохот выстрела. Всё было кончено. Единственный шанс положить конец правлению Мэри Хайтауэр был потрачен впустую.

Глава 48 Король-самоубийца

Стечение несчастливых обстоятельств, плохая карма и человеческая ошибка.

Такими причинами Алли оправдала катастрофический провал своей миссии. Ей бы совсем немножко удачи и ещё только несколько секунд — и Мэри конец, а живой мир был бы спасён! Но нет — ей надо было похвастаться убийством Мэриного киллера! И как же безответственно было с её стороны бросить офицера спать в машине! Тот, видно, проснулся, вышел, и тут-то его и увидел скинджекер. Если бы не эти её промахи, то всё повернулось бы по-другому! А теперь в неё вцепились четверо послесветов и надели наручники, пришедшие сюда из той или иной взрывной зоны.

На земле перед ней простёрся Кларенс; струйка крови вытекала из его головы. Алли отвела взгляд — ей было невмоготу смотреть на это. Лишь краем глаза она заметила вспышку света, когда старый герой ушёл туда, куда уходят все...

Постой-постой... Если он мёртв, то почему его грудь подымается и опускается, как будто он всё ещё дышит?

Только сейчас Алли увидела лежащее на земле тело офицера, в его руке по-прежнему был пистолет. Он выстрелил не в Кларенса, он выстрелил в себя! А в Междумире рядом с ним скорчился, дрожа, мальчик азиатской наружности — тот самый скинджекер, что вселился в военного и заставил того покончить с собой.

— Мисс Мэри, не заставляйте меня опять это делать! Пожалуйста, не надо, я не могу!

— Всё хорошо, Сушка, всё хорошо, успокойся.

Мэри подошла к мальчику, и тут Алли увидела такое, чего никогда раньше не видела: послесвечение её противницы вытянулось, обволокло скинджекера, отчего его собственное мерцающее, слабое свечение стало ярким и устойчивым. В считанные секунды мальчик успокоился и, похоже, избавился от груза вины.

— Если ты собиралась удрать, воспользовавшись скинджекингом, — обратилась Мэри к Алли, указывая на мёртвого офицера, — то сейчас у тебя ничего не выйдет. На мили вокруг нет ни одной живой души, кроме, разумеется, вот этого твоего приятеля.

Алли видела теперь, что из головы Кларенса вытекло не так много крови, как ей казалось, но старый пожарный всё ещё лежал без сознания.

Мэри, спокойная и сдержанная, — ведь теперь ей не грозила опасность — продолжала:

— Мне жаль тебя, Алли. Такой потенциал, такой талант, и ты всё это профукала — и ради чего? Ради жалкой попытки соперничества со мной!

О, Алли могла бы многое ей порассказать на этот счёт, но Мэри заранее побеспокоилась о том, чтобы во рту у её соперницы оказался кляп, не то ещё ляпнет что-нибудь такое, о чём её драгоценным детишкам знать не надобно.

— Я воистину верю в перевоспитание, Алли. Я верю, что тебя можно извлечь из той тёмной, полной дурных чувств ямы, в которую ты упала, и привести к свету. Поэтому я дам тебе ещё один шанс...

Мэри наклонилась к ней, и Алли почувствовала, как с ней происходит что-то странное. Вокруг неё что-то словно сомкнулось — так, как это было с Сушкой. Поток послесвечения Мэри окутывал её, словно анаконда свою жертву, сдавливал, пытался слить обеих соперниц воедино. Алли больше не могла сопротивляться...

...и тут она наконец поняла!

Алли узрела праведность устремлений Мэри. Мэри так долго боролась за создание совершенного мира — ибо разве не это цель всякого общества, всякой культуры, всякого духа от начала времён? Построить идеальный мир — разве не в этом вся задача бытия? И не какой-нибудь, а мир, полный духов детей, незапятнанных жизненными грехами, отчаянием и компромиссами; полный душ, спасённых в тот момент, когда их человеческий потенциал чист и ярок! Однако такой мир не будет завершённым без вещей и мест — они тоже непременно должны быть там. Ведь должно же мироздание получить золотую возможность выбрать, какие из творений человеческих рук и ума заслуживают вечности?!

Да, живой мир — это лишь чрево. Роды сопровождаются болью, но ах! — какая же за ними следует великая награда! Чрево в конце концов должно опорожниться, так чтобы Междумир, этот конечный результат любви, воссиял во всей своей славе. Идеальная формула вечности: Междумир, сумма усилий Мэри и её детей, скоро должен вырасти по экспоненте, во много раз!

Глаза у Алли расширились от понимания этой истины... Вот только...

...Мэри была неправа.

Несмотря на то, что душа Алли прониклась грандиозными перспективами Мэри, столь же обманчивыми, как и свет луны, девушка знала: свет Мэри тоже фальшив. Луна не сияет сама, она — лишь мёртвый камень, отражающий свет другого, куда более великого светила.

Живой мир — не чрево. Вот что сказала бы Алли Мэри, если бы ей не заткнули рот. Это детская, школа, дом и очаг. Это исток, в котором рождаются бесчисленные реки будущего. А что такое Междумир? Он — не более и не менее, чем портрет на живых стенах. Конечно, без него вселенная стала бы тусклее и обнажённее, но всё же это лишь отображение живого мира и его место — на стене, не в центре.

Как Мэри ни тужилась подчинить себе душу Алли, из этого ничего не вышло. Скорее даже наоборот — ненависть Алли к врагу превратилась в жалость... потому что Мэри никогда не удастся вырваться из той тёмной ямы, в которой она обреталась. Для Мэри не откроется дверь и не прольётся свет, потому что двери не открываются для тех, кто не видит ничего, кроме стен.

Души обеих соперниц в этот момент были так переплетены между собой, что Мэри прониклась тем, что чувствовала Алли, и теперь от неё к Алли устремился поток ядовитой, смертельной ненависти — той ненависти, от которой рушатся миры.

Мэри отшатнулась, разъединила их послесвечения. Потом взглянула прямо в глаза противнице и промолвила:

— Я дала тебе последний шанс сделать верный выбор, но теперь я знаю — в твоей душе не осталось ничего истинно праведного и непорочного.

Она повернулась к стоящим за её спиной послесветам:

— Будьте добры, принесите сюда саркофаг!

Они бросились выполнять её поручение и притащили старый холодильник — с закруглёнными углами и солидной хромированной ручкой, похожей на ручку на дверце автомобиля, но в отличие от неё открыть холодильник изнутри было невозможно. Холодильник был бледно-голубого цвета — слишком мягкого и приятного, если принять во внимание, с какой целью его собирались использовать.

Команда послесветов установила холодильник на самом краю мёртвого пятна и открыла его. Полки были удалены.

— Считай его защитной капсулой, — проговорила Мэри. — Мы отправим тебя в центр Земли, как подобает цивилизованным людям. — Она уставилась на Кларенса — тот всё ещё лежал без движения. — С моей стороны, однако, было бы неоправданной жестокостью послать тебя вниз и не сообщить о том, что в мои намерения не входило ни убить, ни ранить, ни вообще причинить какой-либо вред твоему приятелю шрамодуху. Но он нужен нам в бессознательном состоянии. Видишь ли, ему сегодня предстоит совершить нечто очень важное. Нечто ужасное, да, но и одновременно прекрасное. Я глубоко убеждена, что в этом случае добро перевесит зло.

И она послала за Милосом.

«Перемешать. Сдать три. Раз, два, три. Выбрать».

Тройка треф.

«Перемешать. Сдать три. Раз, два, три. Выбрать».

Девятка бубен.

«Перемешать. Сдать три. Раз, два, три. Выбрать».

В колоде не хватало валета пик.

Он знал это не потому, что пересчитал все карты в колоде, а потому что это была единственная карта, которая ни разу не открылась, когда он играл в «монте»[49]. Его беспокоило: неужели что-то могло попасть в Междумир не в полном комплекте? Но ещё больше его волновало то, что пропавший валет был одноглазым. В колоде таких одноглазых валетов всего два: валет пик и валет червей. Он забыл, почему эта утрата так ужасала его, помнил лишь, что вся суть игры заключалась в том, чтобы найти этих валетов. Каждый раз при открывании карты его охватывал страх. И каждый раз страх переходил в ужас, когда открывался валет червей и на него искоса взирал его единственный злющий глаз. А потом ужас сменялся облегчением, когда он вновь перемешивал колоду, — лишь для того чтобы опять приняться за ту же игру и снова искать жуткую карту.

Другим послесветам он был теперь известен как Монти — по названию карточной игры, в которую непрерывно играл сам с собой, никому никогда не позволяя выбрать карту. Хотя многие ребята и знали его настоящее имя, они предпочитали называть его Монти, потому что в отличие от Милоса Монти никому не надоедал и не мозолил глаза.

Вот почему когда Мэри призвала Милоса, он отреагировал не сразу. Посланцу пришлось похлопать его по плечу, только тогда Милос оторвался от карт и пошёл вслед за ним туда, где ждала его Мэри.

— Милос, вот и ты! — поприветствовала его Мэри. Он улыбнулся: а, ну да, так его когда-то звали.

— Я к вашим услугам, мисс Мэри, — сказал он и сделал ей предложение, которого не делал никогда и никому: — Я сдам вам три карты, и вы попробуете найти одноглазого валета, да?

— Не сейчас, Милос, — мягко ответила она. — Лучше сделай для меня кое-что другое.

Она наклонилась и поцеловала его с такой теплотой и любовью, что он сразу вспомнил, что испытывает к ней пылкие чувства, вспомнил, сколько полезного он сделал ради этой девушки и сколько ещё в состоянии сделать. Поцелуй Мэри вызвал к жизни целый ряд воспоминаний, выплывших из плотного облака, окутывавшего его мозг. Она прижалась щекой к его щеке и шепнула ему на ухо:

— Мне очень хотелось бы, чтобы ты коснулся шрамодуха, Милос.

Она указала глазами на простёртого на земле всего в нескольких футах от них человека. Милосу в то же мгновение стало ясно, что вот он, тот самый одноглазый валет, который и пугал его, и манил!

— Мне нужно, чтобы ты коснулся его, Милос... и разбудил спящих скинджекеров.

Его глаза, устремлённые на Мэри, налились слезами.

— Сделай со мной то, что делаешь с другими! — взмолился он. — Я видел. Когда ты касаешься их душ. Обволакиваешь их. Сливаешься с ними. И тогда они согласны ради тебя на всё. Ты сделаешь так со мной, да?

Но Мэри покачала головой.

— Я не могу так поступить с тобой, Милос. Ты должен сам сделать выбор. Решение принести себя в жертву должно идти от сердца, и только ты один сможешь принять это решение.

— Но я этого так хочу, — прошептал Милос. Слёзы катились по его щекам. — Стать с тобой одной душой хотя бы на миг...

Мэри избегала смотреть ему в глаза.

— Я не хочу принуждать тебя. Я прошу тебя сделать это.

Милос закусил нижнюю губу, отёр слёзы тыльной стороной ладони. Ему стало стыдно, что он выставил свои чувства напоказ перед всеми.

— Ладно, хорошо, — сказал он. — Пусть карты решат.

Он подошёл к старинному бюро — щедрому подарку Спидо.

Перемешать, сдать три, раз, два, три.

Он выложил три карты, собрался с духом и взял ту, что справа. Секунду он подержал её рубашкой вверх, потом перевернул и, увидев картинку, засмеялся. Это не был валет червей или пропавший валет пик. Это был король червей. Тот самый, что пронзает свою голову мечом[50]. Король-самоубийца.

Милос повернулся к Мэри.

— Ты любишь меня? — спросил он.

Мэри поколебалась, затем сказала:

— Я буду вспоминать о тебе с такой теплотой, которой никогда не испытывала ни к кому другому.

Милос вздохнул — он понял, что чувства сильнее «теплоты» ему от Мэри не добиться.

Глаза всех окружающих были устремлены на него. Алли трясла головой и мычала, пытаясь что-то сказать ему. Милос уронил карты — те рассыпались по земле. Они ему больше не нужны. Он опустился на колени около одноглазого валета, загасившего Хомяка. Милос сознавал, что совершил в этом мире много непростительных деяний. Он понимал, что если бы ушёл в свет, как все, то ему пришлось бы предстать перед самым грозным судилищем. Он не знал, каковы были бы для него последствия, но всё равно боялся их. Все свои чёрные дела он совершал ради того, чтобы стать достойным Мэри. Теперь ему приходилось смириться с тем фактом, что никакие из его поступков не прибавили и никогда не прибавят ему ценности в её глазах. Даже тот, что ему предстояло совершить. Но этот последний подвиг мог сблизить их так, как никогда и ничто не сближало раньше. Наверно, с этим можно жить, подумал он, и тут же вспомнил, что жить-то ему не придётся.

— Я приношу себя в жертву тебе, Мэри. Я делаю это по своей собственной воле, без принуждения.

Он наклонился, без колебаний приложил ладонь к бессознательному шрамодуху... и в один тихий, краткий миг Виталий Милославски прекратил существовать.

И вновь волны скорби прокатились по вселенной, так же, как и после уничтожения Хомяка. Во всех океанах вздыбились огромные одинокие валы — поднялись, закрутились и обрушились — но в тех местах не ходили суда, а значит, человеческий глаз не видел этого. От полярных шапок и всех ледников на суше откололись огромные массивы льда. А в пустыне «Дорога Смерти» сформировался ураган, закрутился против всякой логики по часовой стрелке и завис над Тринити — его ясное, безоблачное око в точности повторяло размером и формой мёртвое пятно. Ураган бушевал не только в мире живых, но и в Междумире, где о таких явлениях раньше даже не слыхивали.

И вновь во внезапном спазме содрогнулись все послесветы. Боль на этот раз была такая, что каждый согнулся в три погибели и рухнул на землю.

Но самую страшную муку переживала Мэри. Это было хуже, чем нож, который принёс ей вторую смерть, хуже, чем всё, что она когда-либо испытывала. Такую боль невозможно было даже вообразить.

— Что я наделала? — завыла она. — Что я натворила? Что я сделала с самой собой?!

Когда боль прошла, её зрение прояснилось. Она увидела, какой страшный вихрь неистовствует за пределами мёртвого пятна. Дети в ужасе сбились вокруг неё. Она поднялась, взяла себя в руки и только сейчас обнаружила, что Алли и шрамодух исчезли.

Кларенс резко очнулся в то самое мгновение, когда угас Милос. Однако старый пожарный никак не мог прийти в себя и сообразить, где он, зачем он здесь, и даже кто он такой — видимо, сказался удар по голове. К тому же, эта самая голова зверски болела — как при самом тяжёлом похмелье. Обернувшись, Кларенс первым делом увидел разбросанные по земле предметы, упавшие с ближайшей кучи: спортивный приз и блестящий шейкер для мартини. Не понимая, откуда взялись эти вещи, он подумал: всё, допился. А вот и шейкер — явный виновник его нынешнего состояния. Между шейкером и призом лежала одна-единственная игральная карта — валет пик.

Повсюду вокруг стонали, согнувшись, десятки призрачат. Доктора утверждали, что призрачата — лишь порождение его больной психики, и похоже, это так и есть. Правда, он знал, как от них избавиться: надо всего лишь прикрыть мёртвый глаз мёртвой рукой, и тогда он не будет их видеть.

Кларенс поднялся; голова его кружилась, как будто он несколько часов провёл на каруселях, и земля теперь ходила под его ногами ходуном. Закрыв мёртвый глаз, он видел оставшимся живым лишь обширный участок спёкшегося песка и чистое небо над ним, но за пределами этого пятна вихрился и завывал ураган. В нескольких шагах от него на земле лежал труп офицера с пистолетом в руке, а вдалеке, на краю пятна, стоял джип.

Кларенс мало что понимал в происходящем, но одно он сознавал со всей ясностью: ему совершенно не хочется оставаться в этом месте. Так и не открыв мёртвого глаза, он заковылял по тёмной твёрдой поверхности к джипу.

В эти же самые минуты Алли, как и все остальные, мучилась от боли, однако она воспользовалась моментом, пробралась между корчащихся послесветов, запустила руку в карман того мальчишки, что надел на неё наручники, и выудила оттуда ключ. Стараясь не обращать внимания на спазм, от которого скрутило всё тело, она вставила ключ в маленькую замочную скважину, повернула — и наручники упали на землю.

Вокруг мёртвого пятна заклубились штормовые тучи. До ушей Алли донёсся вопль Мэри: «Что я наделала?». Алли рванулась к своей противнице, но боль исчезла так же внезапно, как и возникла, и все начали приходить в себя. Алли была умницей и не повторяла собственных ошибок: если она сейчас набросится на Мэри, результат окажется тем же, что и в первый раз. Кларенс исчез. Надо последовать его примеру, а потом затаиться и ждать, когда снова подвернётся возможность справиться с Мэри — в другом месте, в другое время. Может, в следующий раз удача окажется на её стороне. Алли поспешила убраться. Она бежала вдоль края мёртвого пятна, когда её ушей достиг странный звук, перекрывший рёв урагана. Это был гул двигателей! Что-то приближалось, невидимое за тучами, и Алли знала — оно направляется к ней.

Высоко на служебных мостиках и переходах внутри «Гинденбурга» угнездившиеся там многочисленные души Чичен-Ицы продолжали свою бесконечную фиесту — они ведь ничего другого и не знали уже долгое-долгое время. Волна скорби нахлынула на совершенно ничего не подозревающих гуляк с такой яростью, что они выбились из ритма, и им понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и возобновить веселье. Для воинов, набившихся в пассажирские помещения до отказа, словно селёдки в бочке, болевая волна послужила толчком к разжиганию их боевого духа. «Это Восточная Ведьма, её рук дело! — твердили они друг другу. — Но на её удар мы ответим с удвоенной силой!»

Джонни-О находился в командной рубке — не потому, что умел пилотировать, он ведь раньше и в пилотской кабине-то не бывал[51], — но поскольку его так долго носило в небесах в плену у дирижабля, все молчаливо согласились, что он имеет неотъемлемое право на управление. К тому же, когда его гигантские лапы лежали на штурвале, это как-то успокаивало и вселяло уверенность. Король Яш почти всё своё время проводил здесь же — вид из пилотской кабины открывался такой, что дух захватывало. Правда, вот уже сутки короля не было видно, наверно, потерял интерес. Теперь вместе с Джонни на мостике находились Ник, Майки и Джикс. Они как раз заметили внизу мёртвое пятно междуворота Тринити, когда их настиг болевой удар.

— Ух ты, намного хуже, чем в первый раз, — прокряхтел Джикс, кое-как оправившись.

— Думаешь, это загасили Мэри? — проговорил Ник, стараясь не выдать овладевшего им смятения.

— Нет, — твёрдо ответил Майки. — Если помнишь, мы с сестрой перешли в Междумир одновременно. Если бы её загасили, я бы об этом сразу же узнал

Никому не хотелось пускаться в догадки, с кем же это расправился шрамодух, — что бы они ни предположили, радости от этого было мало. И тут, словно придавая веса их беспокойству, в живом мире разразился ливень, сильно ограничивший их обзор. Потоки воды пронизывали «Гинденбург» и находящихся на нём послесветов с таким неистовством, что ребята затрепетали. Но при этом — невиданное дело! — они слышали, как капли колотят по обшивке дирижабля.

— No es possible! Это невозможно! — воскликнул Джикс. — Буря в обоих мирах!

И тут «Гинденбург» бешено затанцевал под порывами яростного ветра.

В тихом, чистом оке бури, на южном краю мёртвого пятна Мэри и её дети пришли в себя от болевого шока, но в душе каждого поселился страх. Хотя Мэри и находилась далеко от «спальни», где покоились междусветы, она знала — они все проснулись в миг Великого Пробуждения. Скоро она узнает, сколько из них обладает способностью к скинджекингу.

Живомирные пески за пределами мёртвого пятна под потоками воды пошли рябью, словно это был океан, а не пустыня. Даже если бы послесветам Мэри и захотелось сейчас уйти отсюда, они не смогли бы этого сделать: песок стал таким мягким и податливым, что они утонули бы после первой же пары шагов.

— Этот ураган накрыл весь мир! — закричал кто-то.

— Чушь! — отрезала Мэри. — Пройдёт так же, как и все ураганы!

Первым, самым неотложным делом было выявить, куда скрылась Алли; но прежде чем Мэри начала организовывать группу поиска, всеобщее внимание привлекло что-то непонятное, происходящее за штормовым фронтом. Одни дети показывали туда пальцами, другие пустились наутёк, но большинство сгрудились вокруг Мэри и ждали её объяснений и директив, в страхе наблюдая за тем, как невероятно массивный объект вынырнул из-за сверкающей стены ливня. Он был похож на планету, спускающуюся с неба прямо на их бедные головы.

Мэри в тот же миг узнала собственный дирижабль — и он шёл слишком быстро и слишком низко! Сначала в воздушное пространство мёртвого пятна вдвинулся нос судна, затем висящая под брюхом пилотская кабина, а потом и вся нижняя часть гиганта врезалась в почву, глубоко, со скрежетом пропахала её, круша всё на своём пути, и наконец дирижабль застыл, словно выбросившийся на берег кит.

Вглядевшись в окна пассажирского отсека, Мэри увидела в них множество лиц — сотни, а может, и больше. И все — чужаки. И все пылали злобой. Затем она опустила глаза к окнам пилотской кабины: рядом с пилотом там стояли три духа, которых она надеялась никогда больше не увидеть.

Майки, Джикс и Ник.

Мэри повернулась к детям, ожидавшим от неё поддержки и ободрения, и крикнула:

— Бегите!

Глава 49 Война душ

— Вот это, скажу я вам, было шикарное прибытие! — возликовал Джонни-О. Его миссия пилота завершилась, поэтому он, не теряя времени даром, взлетел по лестнице, ведущей в корпус судна, и принялся кулаками прокладывать себе путь сквозь толпу к трапу. Майки, Джикс и Ник, умевшие думать не только руками, не стали затрудняться и попросту выпрыгнули из окон пилотской кабины, таким образом первыми выбравшись из дирижабля.

Все ожидали, что в бой против Восточной Ведьмы войска поведёт сам король Яш, но властителя по-прежнему нигде не было видно. Со всей этой толпой, набившейся в корпус корабля, вполне могло статься, что король зажат где-то в пространстве между алюминиевыми рёбрами судна, и ему ещё долго предстоит пробиваться наружу.

В отсутствие начальства командование военными действиями пришлось взять на себя Джиксу. Впрочем, он не имел ничего против. У каждого из тройки вождей была своя роль: Майки ловко разыгрывал из себя божество, когда это было необходимо; Ник служил их совестью; Джикс же всегда был и всегда будет охотником. Конечно, охотиться в стае — немного не то, к чему он привык, однако он не возражал против того, чтобы иметь под своим предводительством тысячу воинов. Джикс видел страх в глазах Мэри Хайтауэр в момент приземления «Гинденбурга», и впервые после долгого перерыва почувствовал свирепую радость, которую испытывает ягуар, учуявший кровь.

Мэри и её армия бежали. Джикс приказал преследовать противника, окружить его и принудить Мэри к капитуляции. Однако выполнить приказ оказалось не так-то просто. Возник ряд проблем:

1) Трап был рассчитан на неспешное нисхождение на землю пассажиров первого класса, а не на бешеный бег грозных майянских воителей;

2) Воины по пути наружу должны были всеми силами избегать прикосновения к статуе короля, стоявшей у трапа, не то они по чистой случайности могли удалиться с корабля и из этого мира навсегда;

3) Поскольку они приземлились на брюхо, то опустить оказалось возможным только один из двух трапов, по каковой причине пылающим боевым духом воинам пришлось спускаться по лестнице гуськом, по одному.

Так что Джиксу ничего не оставалось, как ждать, пока под его началом не соберётся достаточно бойцов. М-да, эта военная операция никак не походила на штурм берегов Нормандии.

Поскольку командование взял на себя Джикс, миссия Майки свелась к одной простой задаче.

— Алли! — закричал он.

Пусть другие управляются с его сестрицей. Он сделал своё дело, заставив короля прибыть сюда, а чтобы устрашить детишек Мэри, превращаться в чудовище было необязательно — они и так улепётывали во все лопатки.

— Алли!

Он чувствовал: она где-то здесь! Ощущение её присутствия было настолько сильным, что он не сомневался — она рядом.

— АЛЛИ!

Но всё, что он слышал в ответ, был лишь боевой клич сбегающих по трапу воинов, да шум ливня и завывание бушующего в обоих мирах урагана.

Алли, похоже, всё последнее время была обречена на то, чтобы тем или иным образом лишаться свободы. Сначала её привязали к поезду, потом сунули в тело койота, потом ей сковала руки и заткнула рот девица, вознамерившаяся уничтожить мир. Как только Алли избавилась от наручников и распознала гул приближающихся двигателей, она решила помочь «Гинденбургу» приземлиться, но дирижабль шёл на слишком большой скорости, и никто в командной рубке не заметил, что Алли находится прямо на пути его следования.

Сейчас она лежала под брюхом воздушного корабля, прижатая к земле, и за топотом сбегающих по трапу воинов, рёвом урагана и криками Майки её зова никто не слышал.

Когда Ник увидел Мэри через окно пилотской кабины, он стал в гораздо большей степени самим собой, чем за всё последнее время. Однако его тут же с невероятной силой захлестнули прежние чувства. Он знал: Мэри — его слабость, но взглянув в её лицо, понял и другую истину: у Мэри тоже была слабость, и эта слабость — он, Ник.

Шагая между кучами разнообразных предметов, загромождающих мёртвое пятно Тринити, он ощущал, как исчезает его проклятие, шоколад; в Нике уже не было вязкой, густой бурой жижи, остались только кое-где небольшие твёрдые участки снаружи, похожие на глазурь. Галстук его всё ещё носил следы шоколада, но рубашка была по большей части белой, а брюки — серыми. На лице оставались кое-где только маленькие коричневые пятнышки. Ник был убеждён: стоит ему только хорошенько держаться за свои воспоминания и находиться в компании тех, кто знал его — и с ним всё будет как надо.

Когда-то он мечтал о том, чтобы «исправить» Мэри, вылепить её по другому образцу — правда, не так, как его самого вылепил Майки, сотворивший голема из расплавленного шоколада. Ник надеялся изменить внутреннюю сущность Мэри, открыть ей глаза, указать лучший путь. Он хотел внушить ей новую концепцию того, что правильно. Теперь же Ник стал куда скромнее в своих желаниях. Ему нужно было лишь остановить её и лишить власти. Если ему удастся хотя бы заронить искру сомнения в её душу — это уже дало бы им преимущество.

Интересно, что она скажет ему, когда они окажутся лицом к лицу? Впрочем, Ника больше занимал вопрос, что он скажет ей. В любом случае, он был уверен, что это будет его последнее противоборство с Мэри Хайтауэр, чем бы оно ни завершилось.

Наконец Джикс и первые сошедшие с дирижабля воины — душ сто или около того — пронеслись мимо Ника, воздев оружие. Ник обернулся и бросил взгляд на великий воздушный корабль. Ему почудилось или «Гинденбург» и вправду сдвинулся с места?

Спидо, спрятавшийся за грудой мебели, первым увидел, как «Гинденбург» начал подниматься в воздух, потому что глаза бывшего пилота были неотрывно прикованы к дирижаблю с момента его приземления.

— О нет, нет! — завопил Спидо и рванулся к кораблю. «Гинденбург» — его и только его! Он честно выменял его много лет назад, но, как и всё прочее, дирижабль каким-то непонятным образом тоже стал собственностью Мэри, а он, Спидо, лишь исполнял обязанности пилота, направляя корабль туда, куда указывала «королева». Один раз он уже упустил свой дирижабль, но больше этого не случится!

Он помчался к трапу. Моторы завыли громче. Обескураженные воины, не ожидавшие от корабля такой прыти, посыпались вниз с трапа. «Гинденбург» поднимался всё выше. Спидо взлетел на крышу стоявшего тут же кадиллака и прыгнул. Ему удалось вцепиться кончиками пальцев в последнюю ступеньку лестницы. Спидо не отличался особой физической силой, но в Междумире сила зависит не от мускулов, а от душевного настроя. Мальчишка затянул себя на нижнюю ступеньку, а потом пробрался в сам корабль. Протолкнувшись сквозь толпу возбуждённых воинов, он направился в командную рубку.

— А ну убирайся из моей кабины! — заорал он на какую-то увешанную с ног до головы золотом личность, торчащую у штурвала.

Личность обернулась, и Спидо немедленно узнал, кто перед ним. Вот это да, кто бы мог ожидать!

— Вари?!

— Не смей меня так называть! — рявкнул Вари. — Я его превосходительство Великий Король Срединного Царства! Внимай моему имени и трепещи!

Да, к сожалению, король Яш-Куук-Мо больше не был в числе пассажиров «Гинденбурга». Ну что ж, сам виноват. Незачем было доверяться своему властолюбивому визирю. Как только на горизонте появились Майки и Ник, Вари сообразил, что его песенка спета. Король точно бросит его в Сенот за то, что он врал насчёт своих связей с Восточной Ведьмой. Вари больше не мог оставаться под властью короля Яша, но и возвращаться к Мэри тоже не желал — та относилась к нему, как малышу. Поэтому Вари ушёл в подполье. Когда король приказал всем своим подданным грузиться в дирижабль, Вари пробрался на «Гинденбург» и, спрятавшись в вентиляционной системе, слушал, смотрел и выжидал.

Бóльшую часть времени монарх проводил в командной рубке с Джонни-О, наслаждаясь видом. В неформальной обстановке, когда не надо было ни на кого производить впечатление, король частенько стаскивал с себя тяжёлое, неудобное золотое убранство и ходил в драной набедренной повязке — той самой, в которой умер много тысяч лет назад. Да, из окон открывались великолепные виды, но почти голого короля вряд ли можно было отнести к числу таковых. Джонни-О почитал созерцание его превосходительства в неглиже разновидностью Шибалбы, преисподней майя, куда он совсем не стремился; и потому он в такие моменты доверял управление автопилоту, а сам смывался с мостика потолковать о том о сём с Майки, Ником и Джиксом и возвращался только тогда, когда король снова обретал пристойный вид.

Как-то раз, когда Джонни-О не было на месте, Вари, наблюдавший за всем из вентиляционного отверстия, сделал свой ход.

Король выглядывал в открытое окно. Вари проскользнул в кабину и застал повелителя врасплох.

— Визирь? — удивился король. Он ничьих настоящих имён не помнил. — Что ты здесь делаешь?

— Пришёл попрощаться, — ответствовал Вари, затем наклонился, схватил короля за голые лодыжки, дёрнул, перевернул и выбросил монарха в окно. Так визирь совершил политический переворот. После низвержения короля, Вари юркнул обратно в вентиляционную систему со всей золотой сбруей и принялся поджидать случая, когда ему удастся убрать с корабля Майки, Ника и Джикса.

Король, само собой, пришёл в негодование и пообещал себе, что расправится со своим визирем самым жестоким образом, как только решит проблему падения с тысячефутовой высоты без мёртвого пятна в качестве места приземления. Хотя бывший монарх мог запамятовать очень многое, чтобы с честью выйти из положения, но, к сожалению, его сияющая корона увенчивала то, что отнюдь не сияло интеллектом. Он заключил, что если не будет такого направления, как «низ», то ему некуда станет падать. Ведь верно же?

— Я не помню, чтобы существовало такое понятие, как «низ», — сказал Яш. — Нет, я это совсем запамятовал.

Проблема заключалась в том, что не-память бывшего монарха в одно мгновение перенесла его в то единственное место, где не существует понятия «низ», а именно — в центр Земли, в котором, куда ни повернись, направление будет только одно — вверх.

Так и получилось, что король Яш-Куук-Мо избежал долгих лет падения и тотчас превратился в самую что ни на есть центральную фигуру на свете, правда, не совсем в том смысле, к которому привык.

— Майки! Я здесь!

Майки услышал зов Алли в ту же секунду, когда «Гинденбург» начал подниматься в небо. Юноша бросился к дирижаблю и увидел встающую на ноги Алли. Майки подбежал к ней, заключил её в объятия, и тут же обнаружил, что у него выросла ещё пара рук, а потом ещё и ещё, и всеми этими руками он обнимал Алли, и всё равно их было мало!

— Я боялся, что это тебя загасили! — сказал он. — Сама мысль была невыносима!

— Нет, загасили Милоса, — ответила Алли. — Твоя сестра заставила его принести себя в жертву.

Майки покачал головой и высказал то, что уже давно чувствовал:

— Она мне больше не сестра. Меган МакГилл умерла много лет назад.

Майки держал Алли в своих многочисленных объятиях, и хотя ему очень хотелось, чтобы мгновение остановилось, он понимал: сейчас необходимо заняться другими делами. Поэтому он втянул обратно лишние руки и проговорил:

— Ник полагает, что в центре междуворота находится первая в мире атомная бомба.

Алли воззрилась на него в ужасе. Только теперь до неё дошло, что это за место.

— Но... но... она же не может взорваться опять, правда? — пролепетала она. — То есть, я имею в виду, здесь же Междумир, здесь вещи не разрушаются...

— Если только, — напомнил ей Майки, — вещь не предназначена для разрушения!

В командной рубке «Гинденбурга» Спидо пялился на Вари в золотой юбке, пытаясь понять, что же, собственно, происходит.

— Великий кто? Превосходительство чего?

В этот момент корабль врезался в обоемирный ураган, и нос «Гинденбурга» нырнул вниз. Вари озадаченно окинул взором ряды приборов и повернулся к Спидо:

— Приказываю тебе доставить меня в Город Душ!

— А ну цыц! — гаркнул Спидо. Как же ему надоело подчиняться чужим приказам! — Раскомандовался! Это мой корабль, а ты на нём только пассажир, так что заткнись. Усёк?

Нос дирижабля наклонился ещё больше, и Вари нервно кивнул.

Спидо, настоящий ас, быстро принялся выправлять положение: он выровнял подъёмный руль; измеритель угла наклона установился горизонтально, и дирижабль стабилизировался. Спидо взял себе минуту на размышление. Он получил обратно свою собственность. К Мэри он не вернётся, пусть это и означает, что он отказывается от богатейшего мёртвого пятна. Нет уж, дудки! Не вернётся никогда!

— Нам надо набрать высоту, но в такой ураган из этого ничего не выйдет, — сказал Спидо. — Нам надо обратно, снова пройти над мёртвым пятном — там око бури, там тихо. А когда достигнем противоположного конца, мы уже будем так высоко, что одолеем ураган.

Спидо повернул корабль, и «Гинденбург» начал подъём над мёртвым пятном Тринити.

Джикс сразу понял, что события приняли плохой оборот, когда увидел плывущий над головой «Гинденбург» с открытым трапом, с которого в этот момент свалился какой-то воин. Юноша-ягуар окинул взглядом своё невеликое войско. Это с ним он собирается воевать против Мэри Хайтауэр?! На дирижабле находилось несколько тысяч солдат, но что толку в этих тысячах, если они все вне досягаемости!

Детишки Мэри выползали из укрытий, и их было огромное множество — гораздо больше, чем воинов у Джикса. Похоже, Мэрины подопечные тоже сообразили это, потому что страха на их лицах больше не было. Даже наоборот: они медленно брали войско Джикса в кольцо.

Джонни-О так и не удалось добраться до выхода из дирижабля. То есть, он почти дошёл, но тут на его пути встало препятствие. Статуя короля. Джонни припомнил тот момент, когда они с Чарли пролетали над Тринити в первый раз, много месяцев назад. Тогда весь корабль наполнился искрами и безмолвными молниями. Сейчас же все электрические разряды, кажется, сосредоточились вокруг статуи, образуя чудесные световые узоры. Во всяком случае, Джонни-О они казались чудесными. Он был заворожён, не мог отвести от них глаз. Другие воины прижимались к стенкам, обходя статую на своём пути к трапу, а Джонни всё стоял около неё и никак не мог налюбоваться.

В его голове проснулась старая мысль: «Наверно, в этом есть какой-то смысл, правда, Чарли? Ну, то, что я не совсем такой свихнутый придурок, как ты?» Хотя Джонни-О по-прежнему не знал, в чём же смысл, он чувствовал, что его судьба каким-то образом связана с этой статуей.

Он до того погрузился в свои думы, что не заметил, как корабль оторвался от земли. И только услышав у себя за спиной голосок, одновременно командный и плаксивый, Джонни-О вышел из транса.

— Ты чего уставился на эту статую? — сказал голосок.

Джонни обернулся и увидел... короля? Нет, это был не король, это был Вари в королевских одеждах.

— Не твоё дело, пацан, — рявкнул Джонни-О. — Пошёл вон!

Но Вари сделал шаг вперёд, подтянувшись, — он старался выглядеть повыше ростом.

— Я теперь твой король. Всякий, кто выкажет мне неуважение, будет брошен в Шибалбу! — Затем Вари взглянул на статую. — Когда мы вернёмся в Город Душ, в кузнице мы найдём ведро с монетами и приделаем статуе новое лицо. Моё. — Он помолчал, давая прочувствовать величие этого мгновения, и добавил: — В качестве наказания за проявленное неуважение, этим займёшься ты, причём голыми руками. Представляю себе, как эти лапищи погружаются в расплавленный металл!

У Джонни-О в мозгу словно искра проскочила. Сверкающая статуя больше не казалась ему прекрасной; даже наоборот — вызывала отвращение.

— Знаешь что? У меня есть идея получше! — С этими словами он обхватил руками обсидиановый пьедестал и повалил его вместе со статуей.

— Эй! Ты что делаешь?!

Джонни пнул статую, и та сползла в раскрытый люк трапа.

— Прекрати! Я приказываю тебе немедленно прекратить!

— Ах, извините. Я не принимаю приказов от всяких сопливых мерзавцев!

Статуя наполовину лежала внутри корабля, наполовину свешивалась в лестничный пролёт — она упиралась в распорку трапа. «Гинденбург» уже преодолел половину мёртвого пятна и продолжал набирать высоту. До земли было далековато.

— Не смей! — завопил Вари.

— Да что ты? И как же ты мне помешаешь? — Джонни пнул пьедестал, статуя высвободилась и загрохотала по ступеням.

— Нет! — Вари дёрнулся спасать шедевр, но Джонни-О выставил ногу, Вари споткнулся и свалился прямо на статую.

— Не-е-е-ет!

И в ту же секунду Вари исчез в сверкании радуг, ушёл туда, куда уходят все — хотелось ему этого или не хотелось. Статуя, на которую он так грубо приземлился, соскользнула с трапа и полетела к мёртвому пятну внизу.

— Ха! — высказался Джонни-О. — Будет знать, поганец! Шибалбу ему, видите ли, захотелось! А задницу надрать — как насчёт этого?

После этого Джонни, весело распевая марш морской пехоты «Поднять якоря!», вернулся внутрь дирижабля и уселся, прислонившись спиной к стенке лестничного колодца. Он сознавал: в эти последние минуты что-то для него изменилось, потому что больше он ничего не хотел, кроме как сидеть здесь и распевать во всё горло.

Кларенс прикрыл свой мёртвый глаз, но плотно заткнуть мёртвое ухо у него не получалось — он продолжал слышать всё, что происходило в Междумире. Старик то и дело налетал обожжёнными частями своего тела на разные невидимые предметы, отчего дорога к джипу становилась настоящим испытанием. Мёртвым ухом он слышал, как мёртвые дети зовут друг друга, слышал приказы, отдаваемые на неизвестном языке, слышал звуки сражения и гул моторов над головой. А затем рядом с ним раздался тяжёлый удар.

Всё ещё плавающий в тумане Кларенс начал что-то соображать. Он вспомнил, что призрачата — не порождение его больной фантазии, они существуют на самом деле. Идёт невидимая война, и он, Кларенс, — участник этой войны. Он припомнил парня с лицом кота. Как его... Джикс. Джикс сказал ему, что у него, старого пожарного, есть своя роль, своя цель. Вот только кругом царила такая вакханалия звуков, что вычленить в этом хаосе какую-то цель было просто невозможно. До джипа было ещё далеко, кругом всё гремело и грохотало, и Кларенс не смог удержаться — он приоткрыл мёртвый глаз. В то же мгновение голая пустыня перестала быть голой пустыней. Однако то, что предстало зрению старого героя, было лишено всякого смысла, потому что видел он в точности то же самое, что и до того, как закрыл глаз.

Спортивный приз и шейкер для мартини.

Только на этот раз оба предмета выросли до огромных размеров. Кларенс подошёл к странным штуковинам поближе. Выяснилось, что приз — вовсе и не приз, а громадная статуя, и по ней бегут разноцветные электрические разряды. Другой предмет тоже оказался не совсем шейкером. То есть по форме он напоминал шейкер, но сработан был из гораздо более крепкого металла, к тому же не серебристого, а тускло-зелёного, и с него свисали какие-то провода. Да и стоял он почему-то на остром конце, вниз головой. При более внимательном рассмотрении оказалось, что он вовсе и не стоял, а висел в миллиметре над землёй.

Чего-то в этой картине не хватало. А, ну да! Между кубком и шейкером должна лежать игральная карта!

И вот тогда всё, что вылетело из головы старого пожарного, вернулось обратно. Он вспомнил, где находится. Он вспомнил, что это за зелёная штуковина — он видел фотографии, когда был мальчишкой. И теперь, приблизившись к самому центру мёртвого пятна, к самому сердцу междуворота, старик понял: Джикс был полностью и целиком прав! У него, Кларенса, есть цель! В его жуткой внешности, в причине, по которой он был вынужден мучиться и влачить эту жалкую полужизнь, крылся глубокий смысл. Потому что сегодня ему предстоит совершить то, что может совершить только он — человек, противоестественно существующий в обоих мирах. С того самого дня, когда его плоть была обожжена и он получил возможность видеть и слышать Междумир, все его мысли, все его высказывания были неполными, незавершёнными. Он сам был неполон и незавершён. Но сегодня в этом необычайном месте, в это самое мгновение он находился на волоске от завершённости, не хватало лишь одной детали — игральной карты. Впрочем, не в ней дело, она — лишь символ, знак, потому что настоящим одноглазым валетом являлся он сам, и это он должен быть помещён между двумя сущностями — между «здесь» и «потом».

Своей левой, междумирной рукой Кларенс крепко ухватился за статую. Затем протянул свою живую руку вправо, по направлению к бомбе, но не коснулся её — живая рука не ощущала междумирных предметов. Вместо этого она погрузилась в бомбу, как будто той там и не бывало. Кларенс как можно дальше вытянул пальцы, и когда их кончики достигли центра устройства, мощный электрический разряд вырвался из статуи, пронзил тело Кларенса и ушёл в память бомбы. В этот момент неопределённой, бесконечной возможности все трое: статуя, бомба и Кларенс — исполнили то, для чего были предназначены.

Глава 50 Поехали!

В живом мире детонация ядерного устройства имеет весьма предсказуемые и очень разрушительные последствия. Но Междумир — не живой мир. Добавь к детонации десять тысяч волшебных монет — и ты никогда не будешь заранее знать, что выльется из твоего шейкера. Единственное, в чём ты можешь быть уверен, так это в том, что каким бы ни получился коктейль, он будет именно тем, чего хочется мирозданию.

В момент детонации открылся туннель в тысячу футов высотой и в тысячу футов шириной, и в его конце сиял ослепительный свет, ведущий в Великое Неизведанное Запределье. Дети Мэри и воины, сражавшиеся с ними, сразу поняли, что произошло. Изменившиеся тела приняли первоначальную форму. Те, кто забыл своё имя, вспомнили его. Каждый услышал зов света, и тотчас всё то, что ему или ей было приказано делать в Междумире, показалось несущественным по сравнению с этим новым призывом. Вот так все вместе и всё же каждый по одному воины майя и дети Мэри бросились в туннель и завершили своё странствие, уйдя туда, куда уходят все без страха и без сожалений.

В момент детонации руки Джонни-О уменьшились до нормальных размеров, и мальчик сбежал по трапу вниз. Увидев туннель, он бросился прямо в него, радостно воскликнув: «Давай сюда танцующего медведя!». А Спидо, впервые после прибытия в Междумир высохнув, обнаружил, что находится у горизонта событий и ему сейчас предстоит принять самое важное решение в своих обеих жизнях. Как и все остальные, он почувствовал притяжение света, но корабль находился слишком далеко, и мальчик был в силах сопротивляться зову. Он мог бы увести «Гинденбург» прочь, если б захотел, и вернуться к прежней профессии искателя. Но тут ему в голову пришло, что это решение лишит всех других послесветов, находящихся на борту корабля, возможности покинуть Междумир. Поэтому Спидо развернул дирижабль, направил его обратно к мёртвому пятну и влетел в туннель, забрав с собой в свет тысячи ликующих душ.

В момент детонации Мэри Хайтауэр, растерявшая всех своих детей, пока они удирали от наступающего войска, обнаружила, что оказалась одна на том самом месте, с которого всё началось — именно здесь она попросила Милоса принести себя в жертву. Перед ней открылся туннель и свет позвал её, словно рассерженный родитель, но Мэри оказалась вздорным, упрямым дитятей. Схватив наручники, которые сбросила Алли, она замкнула один из них на своём запястье, а другой — на ручке автомобиля, так что как бы властно ни призывал её свет, Мэри Хайтауэр никуда не собиралась уходить!

В момент детонации Алли стала настоящей эгоисткой — она вцепилась в Майки всей силой своей воли и не пускала его в свет. Но Майки знал — ему не удастся долго сопротивляться.

— Пожалуйста, не уходи! — шептала Алли ему на ухо.

— Я и не хочу уходить, — шептал в ответ Майки, — но время пришло.

Им хотелось застыть навечно, держа друг друга в объятиях, и, словно в ответ на их мольбы, свет сделал им драгоценный подарок. Он растянул междумирное мгновение так, что Алли и Майки оно показалось длиной в целую жизнь. Напряжённую. Полнокровную. Завершённую. И когда бесконечное мгновение прошло, Майки поцеловал Алли в последний раз и отпустил её. Он растворился в вечности, оставив ей четыре слова, которые она никогда не забудет:

— Я буду ждать тебя!

И, наконец, в момент детонации последний шоколад оставил Ника. Юноша широко раскинул руки и ждал, ждал, ждал, но... ничего не произошло. Свет не был готов принять его, и он сам ещё не был готов уйти.

Когда все души, желающие завершить своё путешествие, ушли, туннель схлопнулся, и свет погас. Кларенс стоял посреди Граунд Зеро, протянув одну руку к статуе, которой больше не существовало, а другую всё так же твёрдо держа там, где ещё несколько мгновений назад висела бомба.

Бешеный ураган улёгся, истаяв так же быстро, как и набрал силу. Кларенс ощущал теперь то, чего не было раньше — равновесие обоих миров, и понял: его миссия завершилась успехом. Он понял это не только сердцем: его левая рука теперь ничего не чувствовала, левое ухо не слышало, а левый глаз не видел. Он больше не был шрамодухом, а стал просто человеком со шрамами, напоминавшими о спасённых им жизнях. Он мог теперь видеть, слышать и осязать лишь живой мир; и Кларенс улыбался, потому что так оно и должно быть. Единственное, о чём он сожалел — это что не успел попрощаться.

Кларенс покинул Тринити с решением навести порядок в том хаосе, который он сам сотворил из своей жизни. Если ему удалось спасти один мир от разрушения, а другой от диктатуры, то уж разобраться с самим собой будет проще пареной репы.

Глава 51 Голубой запад

Мэри знала, что произошло. Тёмные силы подступили и забрали у неё всех детей. Она с вызовом смотрела во влекущий свет, и когда тот отступил, она осталась одна. Но, как выяснилось, не совсем.

— Здравствуй, Мэри.

Она обернулась и увидела Ника. В нём больше не было ни следа шоколада, даже того маленького пятнышка, с которого всё началось. Мэри очень хотелось возненавидеть его, и не только его — всех их, но у неё не было на это сил.

— Оставь меня в покое, — сказала она и завесила лицо своими медными волосами, лишь бы не видеть Ника.

— Как ты думаешь, почему свет не принимает нас? — спросил он.

— Он звал меня, — призналась Мэри, кивнув на прикованную к дверце автомобиля руку. — Я отказалась идти.

Ник поискал глазами, нашёл валяющийся на земле ключ, присел около Мэри и снял с неё наручники.

— Я так долго любил тебя, — сказал он, — несмотря на всё то плохое, что происходило между нами. Как ты думаешь, почему?

— Я не стану отвечать на твои вопросы, Ник. У меня нет ответов.

— Тогда я сам скажу тебе, почему. Потому что ты позволила мне увидеть себя такой, какой ты могла бы быть. Не такой, какой ты была или какой стала, а совсем, совсем другой. Это значит, что та Мэри, которую я любил, в некотором смысле ещё не родилась. Но, возможно, она родится сейчас.

Мэри взглянула на него и ощутила болезненный укол любви — любви, которая мучила её так долго. Она не могла справиться с этим безжалостным чувством одна.

— Я хочу поговорить со своим братом, — сказала она. — Я хочу поговорить с Майки.

— Майки ушёл, — произнёс голос за спиной Ника.

Там стояла Алли. Джикс тоже был там, вокруг него сгрудились скинджекеры. Все они слышали слова Ника и смотрели теперь на Мэри со смешанным выражением опасения и жалости. Она попыталась дотянуться до них своими световыми щупальцами, но из этого ничего не вышло: её способность увлекать за собой, превратившаяся в некую мистическую силу, полностью пропала. Свет украл её. Послесвечение Мэри померкло и ничем не отличалось от всех прочих.

Тут заговорил Подлиза, забыв даже поднять по обычаю руку:

— Простите, мисс Мэри, но я больше на вас не работаю.

Судя по выражению их лиц, Подлиза говорил от имени всех. Мэри повернулась к Нику, который терпеливо ждал, чем она ответит на его предложение.

— Тебе больше не нужно быть Мэри Хайтауэр, — произнёс он. — Ты можешь стать Меган МакГилл. Всё, что для этого нужно — это признать, что ты была неправа.

Мэри ничего не ответила — ей нечего было сказать. Для неё выбор был ясен.

— Благодарю тебя, Ник, — промолвила она и поцеловала его. Она позволила себе насладиться этим мгновением, запечатлеть его в своей памяти. Затем повернулась и пошла к краю пятна, к тому месту, где стоял старый голубой холодильник. Мэри толкнула его, и тот упал на живой песок. Теперь он и в самом деле напоминал саркофаг. Впервые она заметила название фирмы-производителя на дверце: Вестинхауз. Мэри едва не рассмеялась при мысли о том, что это, пожалуй, и есть тот самый «вест»[52], к которому её тянуло с такой неодолимой силой. Она рванула ручку и открыла дверцу.

— Мэри, не надо! — воскликнул Ник.

Но Алли схватила его за рукав.

— Не вмешивайся. Это её выбор.

У Мэри было мало времени — холодильник уже начал тонуть. Она бросила последний взгляд на Междумир, в котором чуть было не стала полноправной хозяйкой, а потом ступила в тесное, вызывающее клаустрофобию пространство и улеглась на бок, подтянув колени к груди.

«Всё, что нужно — это признать, что ты была неправа».

Нет, для Мэри Хайтауэр это предложение было неприемлемо. Если ей не суждено остаться в мире, для которого лишь она одна служила бы эталоном правоты, то лучше ей вообще в этом мире не быть. Она гораздо охотнее создаст свой собственный — мир только для одного духа. Последним актом Мэри Хайтауэр в качестве гражданина Междумира стало закрытие двери холодильника. Она услышала отчётливый щелчок и погрузилась в темноту и одиночество, в которых ей предстоит пребывать до конца времён.

Ник мог бы броситься за ней и вытащить из саркофага, пока ещё не поздно, но... Алли была абсолютно права. Мэри сделала свой выбор. Остальные присутствующие при этой сцене повернулись спиной и собрались уходить, но Ник с внезапной яростью накинулся на них:

— Нет! — вскричал он, едва сдерживая слёзы. — Мы должны смотреть на это! Мы обязаны почтить её хотя бы тем, что будем смотреть, как она уходит!

Они все стояли вокруг саркофага и наблюдали, как он медленно погружается в почву, пока он совсем не исчез под песками пустыни на своём долгом одиноком пути в незыблемые объятия Земли.