Месяц Седых трав

Глава 8 Мир вашему дому! Весна 1196 г. Горы Хангай

Никого! У скалы не было ни одного найманского воина. Ни единого.

– Может быть, они прячутся в горах? – несмело предположил Гамильдэ-Ичен. Вот уж кого не спрашивали…

– Может быть, и так, – задумчиво кивнул Кэзгерул. – А может быть, и по-другому. Нам бы самим сейчас неплохо спрятаться – кераиты будут здесь очень скоро.

– Так и сделаем, – согласно кивнув, Баурджин приказал своему десятку – вернее, тому, что от него осталось, – быстро свернуть с дороги и подниматься вверх по какой-нибудь охотничьей тропке.

– А по какой нам идти? – снова спросил Гамильдэ-Ичен. – Ведь тропинок тут очень много.

– Вон по той! – Баурджин уверенно показал рукой на первую попавшуюся. Как бывший командир, знал – никогда, нигде, ни в какой ситуации не нужно показывать бойцам собственные сомнения. Бойцы должны быть полностью уверены в командире. Вот как сейчас.

– Едем! – махнув рукой, юноша первым поскакал по тропинке, за ним двинулся его заметно поредевший десяток и Кэзгерул со своими.

Выбранная Баурджином тропинка уходила круто в горы. Впрочем, воины не стали уходить далеко, а чуть поднявшись, залегли на краю пропасти меж двух коричневато-карминных скал. Хорошее было место, удобное: если вдруг кераиты надумают пуститься в преследование, то очень многие из них найдут быструю смерть в ущелье.

Кэзгерул, погладив расцарапанную щеку, подошел к побратиму, предложил посмотреть на дорогу из-за чахлых кусточков, что росли у одной из скал.

– Конечно, посмотрим, – улыбнулся Баурджин. – Я и сам хотел тебе сказать.

Оставив лошадей под присмотром воинов, оба десятника побежали к скале, где, достигнув кустов, и расположились с весьма относительными удобствами – скрючившись и прижавшись друг к другу. И черт с ним, с неудобством, долго здесь сидеть парни вовсе не собирались, так, посмотреть только.

Внизу, в дорожной котловине, послышался быстро приближающийся шум – топот копыт, гомон. Миг – и из-за скал выскочил передовой отряд кераитов во главе с пожилым мужчиной в блестящих доспехах из мелких металлических пластинок. Вероятно, это и был сам кераитский хан Тогрул, старший брат красавчика узурпатора Эрхе-Хара. Не задерживаясь, вражеские воины, гремя оружием, пронеслись по дороге дальше – Баурджин даже не мог предположить куда. Честно сказать, он до самого последнего момента надеялся, что вот-вот, вот сейчас, спугивая сидящих на голых вершинах скал орлов, прозвучит боевой клич найманов, и тяжелая конница Инанч-Бильгэ, выскочив из засады, наголову разгромит беглецов-кераитов. Баурджин даже представил все в лицах – как скачут свои, как кричат, как носятся в воздухе тучи стрел и тусклое весеннее солнце играет в разящей стали. И гордая ухмылка тронула губы юноши, а рука сама собой легла на эфес сабли.

Но нет… Ничего не случилось. Кераиты спокойно улепетывали, и никто им в этом не мешал, даже не преследовал. Почему? Что еще задумали Инанч-Бильгэ и Эрхе-Хара? Господи, а не побратимы ли со своими десятками невольно показали врагу путь из долины? Да, показали. Невольно. Но ведь не сами по себе, ведь их сюда послал… да Жорпыгыл и послал! Значит, что же, получается, он предатель? А какой смысл предавать победителей ради побежденных? Нет, кажется, все тут намного хитрей…

– Если б мы не укрылись сейчас в горах, а стояли бы и раздумывали, кераиты б нас просто смели, – негромко заметил Кэзгерул Красный Пояс.

Красный пояс… У кого он теперь, интересно? Впрочем, не об этом нужно сейчас думать – часть кераитских воинов вдруг отстала от главных сил, остановилась. Некоторые из всадников спешились, наклонились… Ясно! Ищут следы! Значит, все ж задумали продолжить преследование. Вот, сволочуги! Ну, вообще-то, все правильно – хан и главные силы ушли, а эти, видать, получили приказ найти и уничтожить затаившуюся группировку врага, сиречь – оба десятка побратимов и приставших к ним воинов. Вернее, то, что от этих десятков осталось.

– Уходим! – на ухо прошептал Кэзгерул. – Они сейчас живо обнаружат наши следы.

Воины внизу вдруг обрадованно зашумели.

Баурджин усмехнулся:

– Уже обнаружили! Ты прав, брат, – уходим.

Завернув за скалу, парни быстро побежали к своим, где после недолгого совета решили поджидать кераитов здесь же, на горной тропе.

– Пусть только попробуют сунуться! – хохотнул Кэзгерул. – Живо окажутся в пропасти.

– А много их? – спросил кто-то.

Баурджин прищурился:

– На дне ущелья места хватит для всех! И еще останется.

Юноша оглядел своих. Гамильдэ-Ичен, худющий Гаарча с толстощеким Хуридэном, здоровяки Юмал и Кооршак – их все же не убили, лишь правая рука Юмала была перетянута грязной шелковой тряпицей. Вот других парней – Ильгана с Цыреном и еще некоторых, увы, – уже не было. То ли погибли, то ли ранены, то ли просто отстали. Шесть человек, считая самого Баурджина. Вот и весь десяток. У Кэзгерула – немногим лучше.

– Смотрите, вот они! – бросил вдруг Гаарча и поплотней вжался в снег, ноздреватый и темный.

У самого края ущелья, выйдя из-за красной скалы, показались враги. Остановились, внимательно осмотрели тропу, спешились…

– Приготовить стрелы, – передал по цепочке Баурджин. – Стрелять только по моей команде.

Они залегли за камнями. Лучники – нищие воины захудалого рода. Десятка полтора. А врагов, даже на первый взгляд, раза в три больше. Правда, это только те, кого видно, кто вот здесь, у тропы. Пойдут вдоль пропасти или нет? Ага, совещаются… Все ж таки решились пойти!

Трое вражеских воинов – из простых, без всяких доспехов, всего лишь в вывернутых полушубках – оставив коней, двинулись по узенькой тропке. Осторожно, крепко прижавшись к отвесной скале. Что ж – они сами выбрали свою незавидную судьбу…

– Приготовились, – тихо приказал Баурджин и сам наложил на тетиву стрелу, целя, правда, не в этих троих, а в тех, что толпились у красной скалы. – Стреляйте!

Длинные боевые стрелы тяжело просвистели в воздухе. Не успев даже вскрикнуть, двое вражеских воинов – те, что шли первыми, – пронзенные насквозь, полетели в пропасть! Третий тот час же повернул обратно, правда, назад до своих не дошел, упал, но в ущелье не свалился, так и остался лежать ничком на тропе, утыканный стрелами.

Быстро сориентировавшись, кераиты убрались за скалы и тоже начали огрызаться – одна из их стрел чуть было не попала Баурджину в шею.

– Не высовываться! – уклонившись, предупредил он. – Будем ждать, когда снова полезут.

– Можем и не дождаться, – сзади подполз Кэзгерул. – Кераиты не дураки, чтоб подставляться под стрелы, да еще в таком неудобном месте.

Баурджин обернулся:

– Думаешь, поищут обходную тропу?

– А ты как бы поступил на их месте?

– Да уж точно, на рожон бы не лез. Послушай-ка, нам нужно бы выставить дополнительные посты.

– Обязательно! Пойдем поищем подходящие места – тут, если что, и без нас обойдутся.

Десятники, осторожно посматривая на врагов, все еще пускавших стрелы – правда, уже в гораздо меньшем количестве – отползли в безопасное место и уж только там, за скалою, поднялись на ноги. Местность вокруг казалось неприглядной и неуютной – скалы, пропасти, тропинки, редкие кустики, ложбинки с пористым весенним снегом. Высокие разноцветные скалы – синие, темно-голубые, красные – царапали вершинами низкое облачное небо, дул промозглый ветер, довольно студеный и мерзкий, однако кое-где за скалами солнце уже пекло так, что впору было снимать лишнюю одежду.

– Вон, – осматриваясь, Баурджин кивнул на горушку с поросшим низеньким редколесьем склоном. – Удобное для вражин место, чтоб подкопить силы. А откуда они могут сюда пробраться? А вон по той тропке, – юноша показал рукой, – раз. Либо – по тому ручью, точнее, по его руслу – два. Значит, нужно выставить два поста – у ручья и у тропки. И вот там, – Баурджин кивнул на лысую вершину горушки, – хорошо бы посадить пулеметчика… тьфу ты, лучника… а лучше – двух.

Кэзгерул покачал головой:

– Вряд ли кераиты сюда доберутся. Где мы, а где эта горушка?

– Слушай, брат, – Баурджин бросил на побратима усталый взгляд. – Вряд ли, не вряд ли – давай сейчас обсуждать не будем, а будем исходить из того, что враги вот сюда вот, на этот склон, вполне могут выйти. Выйти, сконцентрироваться и внезапно ударить с тыла. Ведь могут?

– Ну, допустим, могут, – скрепя сердце согласился Кэзгерул. – Правда, не думаю, чтоб это им пришло в голову – больно уж сложно. Надо искать обходную тропу, ползти по ручью – муторно.

– Зато действенно и относительно безопасно!

– Но у нас на счету каждый воин!

– В ущелье не нужно много. Оставим там… Гаарчу с Хуридэном, здоровяков-братьев, ну, я еще с ним буду – вполне достаточно. Ты же с со своими возьмешь на себя вот этот участок, – Баурджин обвел рукой местность. – Ну и мелкий Гамильдэ-Ичен останется для связи – пусть шастает между нами туда-сюда, даже если все будет спокойно. Да, чуть не забыл. Ты поручи своим людям по ходу дела подстрелить какую-нибудь живность – в этом лесочке наверняка водится дичь.

– У нас есть вяленое мясо, – возразил Кэзгерул. – Правда, немного. Ну, в крайнем случае, можно пить кровь наших коней.

– Кровь будем пить, когда уж совсем припрет. А сейчас почему бы и не поохотиться, коль есть такая возможность?

Кэзгерул с некоторым удивлением посмотрел на побратима:

– Знаешь что, анда? Я теряюсь в догадках – ты сейчас рассуждаешь, как опытный полководец – нойон. Но ведь я знаю, да и все знают, что ты нигде не мог этому научиться, ты же рос рядом с нами. Мне иногда даже страшно становится тебя слушать, настолько ты бываешь прав! Мне, к примеру, мысль насчет этой горушки даже в голову не пришла бы. Откуда она пришла к тебе? Ведь ты же нищий пастух, а вовсе не полководец! Или… Или ты действительно испил из волшебной чаши в заброшенном дацане колдовского урочища Оргон-Чуулсу?

– Испил, испил, – захохотал Баурджин. – Такой там крепкий оказался айран – до сих пор в голове шумит!

– Да ну тебя, анда! Все шутишь.

А Баурджин уже не смеялся, а задумчиво смотрел в небо.

– Опасаешься, как бы не начался снегопад? Может! И тогда уж нам придется несладко.

Юноша перевел взгляд на побратима-анду:

– Как ты думаешь, враги могут сунуться ночью?

– Ночью – в горы? – Кэзгерул рассмеялся. – Если только сойдут с ума.

– Это хорошо… хорошо…

– Чего уж хорошего-то?

– Кэзгерул, мы ведь совсем не знаем эти горы.

– Да, не знаем. К сожалению.

– А, значит, выход у нас один – возвращаться в долину к своим по хорошо знакомой дороге.

– Ага, – громко засмеялся Кэзгерул. – Хотел бы я посмотреть, как это можно проделать? Там же враги!

– Враги явятся за нами, думаю, завтра с утра. Вряд ли они станут мешкать.

– Что-то я тебя не очень понимаю, брат.

– И пойдут они в обход, через вот это горушку. По крайней мере, я бы сделал именно так, а у меня пока нет оснований подозревать кераитов в глупости.

– Анда, не говори загадками. Чего ты хочешь?

– Есть одна мысль. Твои парни умеют ставить настороженные луки?

– Среди них есть опытные охотники!

– Я скажу им, что нужно будет сделать. Да, ты не против, чтобы мои воины принесли клятву тебе?

– Мне?!

– Так, на всякий случай.

– Даже не знаю, что и сказать.

– Мы ведь с тобой побратимы!

Кэзгерул засмеялся:

– Уж ты и хитер, анда! И, знаешь, я боюсь, что ты… что с тобой… В общем, храни тебя Христородица и Иисус Христос!

Осмотрев местность – «проведя рекогносцировку», говоря словами генерала Дубова, – Баурджин четко осознал: им нужно вырываться отсюда как можно быстрее. До тех пор пока враги не вышли к лесистой горе. Первое время, конечно, их можно сдерживать, и вполне успешно, но ведь кераитов много, а окруженных мало – когда-нибудь, рано или поздно, вражеские лучники просто-напросто перестреляют посты, после чего без особого труда займут лесистый склон. Дальше уж и говорить не стоит: ударят с обеих сторон, и, как говорится, пишите письма. Значит, не нужно ждать. А вот создать у врага такое впечатление нужно – за счет охоты, костров и прочего. Дескать, запертые в горах найманы там и собираются отсидеться. Н-да-а… Гибельный путь! Что ж, придется чем-то жертвовать… вернее – кем-то! А, где наша не пропадала! На Халкин-Голе, под Сталинградом, на Четвертом Украинском что, легче было?

По возвращении Баурджин собрал всех – и своих, и кэзгеруловых, и приблудных. Четко разъяснил, кому что нужно будет делать. Вроде бы всем все было ясно. Однако неожиданно заартачился Гамильдэ-Ичен! Вот уж от кого ничего подобного не ждали!

– Нет! – неожиданно заявил парнишка. – Мой нойон – Баурджин, и я останусь ему верным до самого конца! Почему я должен приносить клятву верности другому? Нет, Кэзгерул Красный Пояс – хороший воин и командир. Но ведь у нас пока есть свой!

– Мы тоже не будем присягать другому! – переглянувшись, тут же заявили здоровяки – Кооршак и Юмал.

И напрасно Баурджин убеждал, что это – для их же пользы.

– Ты просто хочешь нас обидеть, нойон! Не знаем, уж чем мы перед тобой провинились.

– Ладно, – десятнику скоро надоело спорить. – Будь по-вашему, пусть уж все остается, как есть, в конце концов, быть может, всем нам придется погибнуть и к своим не вернется никто. Я вовсе не хотел вас обидеть, а…

– Мы прекрасно поняли тебя, нойон! – невежливо перебил Гамильдэ-Ичен. – Ведь по воинским законам кочевий десяток, не уберегший своего вождя, подлежит смерти. Если ты собрался умереть, Баурджин-нойон, – знай, мы тоже умрем вместе тобой!

– Эх! – с улыбкой махнул рукой Кооршак. – Хорошо сказал парень! Верно и красиво… я б так не смог!

– О, мой верный Гамильдэ-Ичен! – подойдя ближе, Баурджин порывисто обнял парнишку. – Верные друзья мои… Что ж, коль уж вы так хотите… будете помогать уйти остальным! Гаарча, Хуридэн – а вас я все же попрошу дать клятву моему побратиму. В случае чего вы отомстите за нас!

– О, мы так и сделаем, Баурджин-нойон! Как скажешь, – Гаарча льстиво заулыбался, а толстощекий Хуридэн усиленно закивал. Да, эти парни вовсе не собирались за кого-то там умирать. Впрочем, Бог им судья.

Остальных Баурджин расставил по местам уже вечером. Здоровяков – у пропасти, Гамильдэ-Ичена – на горушке, за целым рядом настороженных самострелов. Гаарча с Хуридэном укрылись вместе с десятком Кэзгерула в лесочке, но не в той стороне, где самострелы и Гамильдэ-Ичен, а гораздо ближе к обходной тропе. Спрятались. Кэзгерул, правда, явно обиделся на своего анду – уж как порывался вчера остаться с ним, и как долго пришлось его уговаривать Баурджину. Уговорил-таки кое-как. Ты, сказал, не за себя сейчас отвечаешь, а за других – вот и отвечай, да как можно лучше.

– Ну, не дуйся, анда! – Баурджин все ж таки улучил момент, хлопнул по плечу побратима. – Поверь, я вовсе не горю желанием поскорее покинуть этот мир. Сколько еще тут не выпито хмельного, сколько не познано дев! Нет, рано мне спешить на тот свет, рано!

Кэзгерул встрепенулся:

– Рад слышать такие слова, брат! Если все сложится – я буду ждать тебя на равнине семь дней… нет, девять!

– Ну-ну, уймись, друже! Вполне достаточно трех.

Уже начинало темнеть, как всегда в горах – быстро. Вот только что было еще достаточно светло и вдруг – раз: темнота, хоть глаз выколи! Бархатно-черная ночь словно бы упала на землю, набросилась, выскочив из какого-то тайного укрытия, вонзая острые клыки редких из-за облачности звезд в остатки еще голубеющего неба, окрашенного зловещим багрянцем заката. Ветер утих, и от того, кажется, стало еще страшнее – мерцающие в разрывах черных облаков звезды казались злобными глазами ночных демонов. На той стороне – с вершины горы, куда поднимался сейчас Баурджин, было хорошо видно – разложили костры и пели протяжные песни.

Нападут! – осторожно ступая, думал юноша. – Обязательно нападут! Иначе б не вели себя так беспечно… Нарочито беспечно! Мол, смотрите все, слушайте – сидим вот сейчас и честно отдыхаем… как немцы 22 июня на польско-советской границе! Тихо, спокойно, благостно… Постреливали только, гады, да и самолеты со свастикой то и дело нарушали воздушную границу. Командование же твердило одно – не поддаваться на провокации! Не поддаваться! А вдруг – артподготовка, бомбежки наших городов и сел… И голос Молота по радио – война. Это уж потом выступил Сталин – «братья и сестры». Как ненавидел его в тот момент Дубов! Ну, как же так можно было? Ведь ясно по сути, что такое фашизм… И только потом уже понял, а ведь в чем-то прав был вождь. Для Германии – не только для гитлеровской, война на два фронта означала верную и скорую смерть, как уже было в Первую Империалистическую. Что же, выходит, Гитлер сам себе враг? Бросился на СССР, оставив за собой непобежденную Англию… решился-таки на самоубийство. Правда, пер, как паровой каток – к лету сорок второго докатился аж до Волги! И долго потом пришлось выгонять… Кроваво и долго…

– Эй, Гамильдэ-Ичен! – поднявшись на вершину горы, тихо позвал юноша.

– Я здесь, Баурджин-нойон!

– Задачу помнишь?

– Конечно, нойон. Метать стрелы, пока ты не подашь знак, потом – на лошадь, потом – с лошади, в ущелье, ну, там где ручей.

– Молодец, – похвалил Баурджин. – Смотри, завтра стрельбой не увлекайся. Нам врагов не перебить, заманить надо. Прикидываешь?

– Да, – согласился плохо видимый в темноте Гамильдэ-Ичен, потом немножечко помолчал и снова подал голос, правда, уже тише. – А можно кое о чем тебя спросить, Баурджин-нойон?

– Ну, спроси, – Баурджин усмехнулся. – За спрос монет не берут!

– Зачем ты сейчас всех спасаешь? И сам рискуешь больше других… я ж понимаю. Ведь тот же Жорпыгыл, будь он на твоем месте, просто выставил бы сейчас всех в засады, а сам бы уехал, куда глаза глядят, бросил бы воинов, отсиделся бы где-нибудь…

– Как крыса!

– Ну, он же вождь!

– И я – десятник, – негромко отозвался Баурджин. – Пусть маленький, но командир. А значит, не только за себя, но и за всех вас, за весь десяток ответственный. Не только о себе, но в первую голову о вас, о бойцах, думать должен.

– Нойон не должен думать о простолюдинах!

– О бойцах, Гамильдэ-Ичен, о бойцах… Вот если они не будут уважать своего командира, пойдут ли за ним в смертный бой?

– Пойдут! – убежденно отозвался парнишка. – Потому что, если в бою погибнет нойон, по неписаным законам предадут смерти всех его воинов. И это справедливо!

– Справедливо? – Баурджин усмехнулся. – Ладно, пусть так. Только я не хочу такой справедливости, а хочу, чтобы вы уважали меня не только за страх, но и за совесть. Только тогда я могу на вас положиться.

– О, мы уважаем тебя, нойон, и готовы за тебя умереть не из страха, а, как ты сейчас сказал, по совести.

– Хорошо, если так… Только, Гамильдэ-Ичен, помни – лишь плохой воин стремится к смерти. Умереть ведь легко. Подставить свою шею под шальную стрелу – долго ли? Много ли ума надо? А вот нанести врагу урон, перехитрить его, пересилить и самому выйти из боя живым – вот это потруднее будет, чем просто помереть. Ведь так?

Гамильдэ-Ичен помолчал:

– Ну, наверное, так.

– Вот! А ты говоришь! Не страшно тебе?

– Страшно, – признался Гамильдэ-Ичен. И тут же торопливо поправился. – Не врагов страшусь и не смерти, а златовласой девы в золотой юрте – Кералан-Дара – ужасного демона в женском обличье!

– Что еще за Кералан такая?

– О, историю эту я слыхал еще от своего учителя, уйгура. Хочешь, господин, расскажу? – Парнишка явно был рад, что хоть кто-то сейчас его слушает, что хоть кто-то есть сейчас рядом. Тем более такой смелый и благородный человек, как Баурджин-нойон.

– Говорят, кто встретит эту деву – тот погибнет самой лютой смертью. И еще говорят, ни за что нельзя заходить в ее юрту – там и останешься навсегда. Вот однажды молодой охотник с Севера, Оттанга-Мерген, как-то заплутал и вышел к истокам Орхона…

Честно сказать, Баурджин слушал рассказчика лишь краем уха, больше так, коротал время. Юноша поначалу собирался заглянуть к Юмалу с Кооршаком, но было настолько темно, что предпочел не рисковать – еще угодишь в потемках в какое-нибудь ущелье, запросто!

Утром, едва забрезжило, кераиты пошли в атаку. С обеих сторон – от ущелья и здесь, перед горушкой – все, как и предсказывал Баурджин. Ржали кони, свистели стрелы, слышался боевой клич, и вот уже первые лучи восходящего солнца засверкали на вражеских шлемах. И тут же послышались крики! Ага! Нападающие наткнулись на самострелы! Так вам! Судя по крикам, охотники Кэзгерула постарались не зря.

Обняв на прощанье Гамильдэ-Ичена, Баурджин быстро спустился вниз, к лошади. Вскочив в седло, прислушался – со стороны ущелья раздался шум обвала, устроенного здоровяками. Юноша улыбнулся – отлично, значит, все шло по плану. Однако Кооршаку с Юмалом уже пора уходить. А значит – те вражьи силы, что наступают сейчас со стороны пропасти, очень скоро будут здесь. Вот-вот… Ну, где же? Баурджин нетерпеливо поежился, всматриваясь в утреннюю туманную мглу. Ага, вот они! Отлично!

– Хур-ра-а-а! – возопив насколько мог громко, юноша хлестнул коня и птицей понесся по узкой тропе, увлекая за собой быстро приближавшихся кераитов. Ну, догоните-ка!

Остальные враги – те, что шатались по лесу, – наконец обошли горушку, вернее, их вывел за собой Гамильдэ-Ичен, при отступлении производивший как можно больше шума. Побежал по лесу, петляя, словно заяц, наводя преследователей на настороженные охотничьи самострелы, затем – оп! – скатился в ущелье, на дно, в заснеженное русло ручья, затаился среди камней, замер. А кераиты пронеслись мимо – еще бы, они ведь хорошо знали, куда сейчас бежать, за кем гнаться – ну, конечно же, за тем большим и шумным отрядом врагов, что несся сейчас прочь, далеко в горы. Там, в тумане, периодически возникали размытые контуры всадников и слышались злобные крики! Да уж, Баурджин старался вовсю: орал, ругался, останавливаясь, с грохотом кидал камни, выныривая из кисельно-молочной мглы то здесь, то там. Хорошо, повезло с утренними туманами… Впрочем, почему повезло? Они всегда бывают в горах в это время.

Вихрем промчавшись по тропке, юноша повернул коня к скалам, слыша за своей спиной угрожающие вопли преследователей:

– Кху! Кху!

Баурджин усмехнулся:

– Ну, теперь поищите…

Судя по времени, родные людишки уже должны были перейти пропасть и рвануть по широкой дороге в долину. А долина сейчас принадлежала найманам! Дай-то бог, все удастся. Удастся, как же нет?! Хотя, конечно, нельзя предусмотреть все, могут быть и досадные случайности, вроде вражеской засады, оставленной как раз у пропасти. Однако если хорошенько подумать – ну чего ради кераитам оставлять там засаду? А вдруг из долины явятся их враги? А ведь могут, и в любой момент. Тем более неизвестно, как долго продлится преследование и куда заведет погоня? Нет, вряд ли кераиты оставили засаду, вряд ли…

Хорошо бы, успели спастись свои: здоровяки с Гамильдэ-Иченом. Должны. Здоровякам всего-то и нужно пропустить врагов да быстренько перебраться через ущелье; Гамильдэ-Ичену – чуть посложнее. Дольше ждать, да и потом выкарабкиваться из ручья. Не провалился бы под лед… хотя ручей там вроде бы мелкий.

Рассуждая таким образом, Баурджин, затаившись, смотрел, как скачут неизвестно куда враги. А солнце тем временем поднималось все выше, да и день, как назло, выдался ясный. Через какое-то время туман рассеется, и враги обнаружат, что впереди никого нет. И что они будут делать? Что бы сделал на их месте он, Баурджин? Да просто-напросто выслал бы часть отряда назад, хотя бы нескольких воинов – самых быстрых – посмотреть что да как. Они ведь искренне полагают, что гонятся за целым отрядом, а значит, коли уж этот отряд где-то спрятался да решил повернуть назад – его будет видно. Даже десяток всадников не спрячется в здешних кустах – слишком уж они мелкие, а тропинки – узкие, крутые, не по каждой еще и проедешь. Немного здесь и проверять, просто проскочить по тропе хотя бы во-он до той черной скалы, или, лучше – до той синей сопки – на нее удобнее забираться, даже на лошадях можно. Доехать до вершины, оглядеться – видать далеко. А какие тропинки не видны, так по тем на лошадях не проехать. А это вообще мысль – бросить лошадь, никакой кочевник так никогда бы не поступил! Значит, бросить? Юноша потрепал по гриве коня – смирную монгольскую лошадь, неказистую, зато выносливую. Да, не по всем горным тропинкам пройдет конь. А бросить вроде бы и жалко. Да и потом как добираться к своим? Попутки не ходят. Но в горах с лошадью… А если не в горах? Если спуститься во-он в ту долину? Кажется, там даже растет лес, и довольно густой.

Посмотрев из своего укрытия налево и вниз, Баурджин увидал проглядывающую в сгустках быстро исчезающего тумана низменность или плоскогорье. Небольшое, вдававшееся узеньким языком меж высокими красноватыми скалами. Выглядело плоскогорье довольно уютно – сверкающий на солнце снежок с обширными пустошами-проталинами, смешанный лес… Привязать лошадь подальше – ищи его, свищи в лесу, никакая погоня не страшна! Одно только смущало сейчас юношу – чтобы спуститься в долину, нужно пройти километра два вниз, ведя под уздцы лошадь. Пройти открытой тропою, змеящейся средь синих холмов и скал. Сверху одинокого путника будет о-очень хорошо видно, о-очень хорошо… Впрочем, а кому тут смотреть сверху? Японским летчикам-самураям? Так их тут, слава Богу, нету… Их-то нету, а вот вражины вполне могут забраться хотя бы во-он на ту скалу.

Баурджин оглянулся, вздохнул. Ну, пока еще сообразят, доскачут, заберутся… Как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест!

Подхватив под уздцы коня, юноша решительно зашагал вниз. Шел, насвистывал. А что свистел? Что-то из Утесова, кажется. Из художественного кинофильма «Веселые ребята»…

Свистел, свистел… И досвистелся! Вот уж верно говорят, что нехорошая это примета – свистеть. Нехорошая, правда, в финансовом смысле… Но тут, похоже, тоже не повезло. И Бог выдал, и свинья съела – позади появились всадники, небольшая такая группа, человек десять. Для разведки и поиска беглецов – в самый раз. И ладно бы те появились, так они, собаки такие, еще и явно заметили Баурджина! Потому что слишком уж поспешно рванули вниз. Вот гады! А и правильно, он-то, Баурджин, ведь точно так же бы поступил на их месте, о чем буквально только что и подумал.

Ну, уж тут делать нечего. Оглянувшись, юноша бросил лошадь – уж не до жиру! – и со всех ног рванул вниз, к лесу. Бежал, можно сказать, почти не разбирая дороги, чувствуя за спиной угрожающе-радостные вопли преследователей. Чуть было не поскользнулся на подтаявшем льду, взмахнул руками, словно птица крыльями, ускоряя бег, перемахнул неширокий овражек… подумал запоздало – а если б оказался широким? Сверзился бы… Перепрыгнул какую-то лужу, прошлепал по грязи, обогнул здоровенный камень – и вот он, лес! Вот тут-то, братцы, вам меня не поймать! Хотя это, конечно, в зависимости от того, кто сейчас за ними гнался – охотники или скотоводы? На конях – значит, скотоводы. Те в лес уж точно не сунутся, разве что немного пройдут по тропинке. Эдак недалеко, чтобы не заблудиться. Вон она, тропинка-то, утоптанная, довольно-таки широкая – и кто тут по ней, интересно, ходит-то? А вот и свернуть в сторону! Хоть в эти кусты!

Как Баурджин подумал, так и сделал – резко свернув с тропы, протиснулся сквозь ореховые заросли, еще безлистные, голые, и углубился в лес дальше, в самую чащу – нехоженую, буреломную, с густыми мохнатыми елями. Или то были лиственницы? Пройдя по лесу километра с полтора – бежать тут не было никакой возможности, да и силы уже иссякли – юноша замер, прислушиваясь. Да, кажется, с тропы донеслись голоса. Кто-то перекрикивался… И крики эти удалялись обратно к горам! Значит, нет там охотников, точно. Но и возвращаться в предгорья не стоит – наверняка там выставили засаду. Однако не ночевать же в лесу – холодно да и сыро еще. К тому же – и голодно, все припасы – сухое молоко и вяленое мясо – остались с лошадью, в переметных сумах. А неплохо было бы сейчас перекусить! Баурджин сглотнул слюну и помотал головой, отгоняя навязчивые мысли. Прошелся по чаще километра два. Потом свернул к тропе – вот, вроде бы она там должна бы проходить, вот за той елкой… Нет? Ну, значит, за той сосной. И там нету! И там… И вон там! Одни буреломы да чащи!

– Поздравляю вас, товарищ генерал, – сам над собой поиздевался путник. – Вы, кажется, чуть-чуть заблудились. Так, слегка… Эх, разведка, ититна мать!

А между тем небо над головой уже синело. Солнце, правда, еще светило… вроде бы… где-то там, за горами… Эх, костерок бы сладить! Спичек бы… Ага, спичек! А это что болтается на поясе? Железная пластинка, камень – что это, как не огниво? А ну-ка, товарищ генерал армии, принимайтесь-ка за работу – добывайте огонь. Хотя, может, все ж таки выждать? Как гласит старая солдатская мудрость – лучше быть грязным и голодным, чем чистым и мертвым… или там, пленным. Наверняка преследователи не будут ждать долго – но ночку вполне могут и просидеть, надеясь на предательский костерок. А ну, зажгите его, зажгите, товарищ генерал, что ж вы…

Баурджин потянул носом… чем-то ведь явно пахло! Вроде бы жарили что-то – мясо или грибы. Нет, грибы, пожалуй, еще рановато. Значит, мясо. Или птицу – упитанного такого рябчика! И в стороне, противоположной от той, где находились преследователи.

Беглец и сам не заметил, как ноги, словно сами собой, уже несли его на вкусный запах готовящейся пищи. Манящий запах этот постепенно становился все отчетливей, лес явно светлел, становился реже, пока наконец и вовсе не кончился, вернее – расступился, окружив небольшую вполне симпатичную полянку с журчащим по ее краю ручьем. Баурджин глянул на полянку – и замер, увидав у ручья… сияющую золотой парчой юрту… Наверное, ту, о которой и рассказывал давеча Гамильдэ-Ичен. Мол, демон там какой-то должен быть, в этой юрте. А что нам, фронтовикам, демон? Видали мы демонов на Четвертом Украинском – куда там всей нечисти! А, говоря конкретно, демон – есть ненаучный факт, с помощью которого церковники объегоривают несознательное население в корыстных целях. Ну уж советского генерала, да к тому же – фронтовика-разведчика – объегорь попробуй! Не родился еще тот демон!

Так рассуждал Баурджин – генерал Дубов, – чувствуя где-то глубоко в подсознании импульс жуткого страха – он словно бы кричал: беги, беги, беги!

Юноша усмехнулся:

– Ага, сейчас, побежал! Надоело уже сегодня бегать-то? Что я, нормы ГТО сдаю, что ли? А ну-ка зайдем, попросим чайку переночевать!

Решительно шагнув к юрте, Баурджин дернул вверх полог:

– Мир вашему дому!