Механическое стаккато (СИ)

Глава 4

Прошел месяц. Бернардт за это время успел просвети несколько операций, да и сама операционная под влиянием нового хирурга обустраивалась лучшим образом — насколько рабочие могли себе позволить. Люди на заводе относились к доктору с уважением, ведь он доказал, что не хуже Джепетто, а порядок в операционной наводил их на мысль, что, возможно, даже лучше.

Ребята никогда не отказывали в просьбе что-либо привезти или добыть из города, хотя жители завода редко его покидали. Сам завод был чем-то вроде небольшого государства. Здесь существовали свои законы, свои распорядки и даже что-то наподобие кварталов. Населявшие его люди казались немного грубоватыми, но в душе добродушными и простыми.

Ненависть будили лишь Патрик и пятерка приближенных к нему людей, занимающихся деталями. Остальные же люди завода не знали ничего про махинации. Как у них появился хирург, скорее всего, тоже не догадывались.

Еще была при заводе женщина уж больно свирепого вида — главная повариха. Необъятная телом, как ей и полагалось. Правая рука механическая, трубки, зажимы и матерчатые, уже порядком истершиеся подушечки на механических пальцах, а вместо правой груди железный щиток. Говорили, что ее покойный муж окатил беднягу горячим бульоном. Эта женщина после того, как Бернардт спас ее сына после несчастного случая на производстве, зачислила доктора в любимчики. Это обеспечивало доктора Штейна толковой и вкусной едой, не тем варевом, что подавали всем остальным. Сама Дора и в глаза-то доктора не видела, но иногда подсылала Бекку то со свежим хлебом, то с кувшинчиком вина.

Бекка же на заводе оставалась замкнутой, никакого намека на то, что когда-то она шалила в трамвае, или как-то иначе баловалась, изображая из себя сумасшедшую. Более того, не верилось, что у нее когда-то могли быть такие глаза, как у молодой танцовщицы с афиши кабаре. Ребекка глаз не поднимала, проходя мимо доктора.

Сегодня было Рождество. Кто-то из свободных рабочих набрался с утра, остальные же с нетерпением ждали конца рабочего дня и праздничной ночи. Кухня работала так, что до стен, где проходили трубы от печей, невозможно было дотронуться, как они накалились. Завод к постоянному своему гудению и скрежету добавил и другие звуки: к шагам людей, выкрикам, сейчас примешалась еще и музыка.

— С праздником вас, — Бекка встала на пороге комнаты доктора, прислонившись плечом к косяку.

На ней было потрепанное платье, видимо, со старых танцевальных времен. Некогда белые и серебряные блестки по большей части поблекли, а часть вообще обсыпалась. Подол платья спускался только на ладонь ниже колен, ноги девушки обтягивали белые чулки, а обута она были в поношенные танцевальные туфли.

— Пойдемте вниз, присоединимся к коллективу, — позвала она, грустно улыбаясь. — Не я одна вас зову, а все. Они воображают, что вы ко мне хорошо относитесь, вот и послали меня. Идемте, грех сидеть тут в праздник.

Бернардт оглянулся на девушку и оторвался от перебирания одного из протезов. Тут он зарывался в работу каждую свободную минуту, потому что больше делать было нечего, либо спать, либо пить, либо есть, либо работать, а уж работы было предостаточно.

Куча металлолома стала наполовину меньше, часть даже функционировала в ком-то, очищенная от ржавчины и пересобранная в рабочий протез. Сам доктор не выглядел замученным, может быть, слегка безумным, но все еще сохраняющим свой прежний лоск.

Бернардт встал и прошел к двери, мимолетно взъерошив Бекке волосы, рассеянно посмотрел вниз сквозь перекрытия старых лестниц. Он собирался отомстить этим людям. Очень скоро. Но стоило ли?

— Останови меня, если я захочу сказать что-то лишнее, Моргана, — сказал он.

Сначала Бернардт думал, что просто передразнивает девушку, намекая на то, сколь лицемерна она была, но сейчас нашел новый смысл в этом действе — путании имен. Он не хотел привязываться к этим людям, не хотел знать их имен, чтобы потом не сделать попытки их пожалеть. А лица, да что лица, он не запоминал их, они были всего лишь пациентами.

Его существование здесь имело те же правила игры, что и в психбольнице: веди себя хорошо, а то злые санитары придут и покажут, насколько ты был неправ.

— У меня есть небольшой подарок для тебя… — доктор вернулся обратно в кабинет и взял сверток в мятой бумаге.

Он закурил, потом разодрал кулек и вытащил оттуда кожаный футляр с фотоаппаратом, нацепил Бекке на шею. И, не дожидаясь ее ответа, стал спускаться вниз по железной лестнице. В полутьме только огонек сигареты тлел. В зале уже вовсю шел праздник.

— О, док! — первый же, увидевший Бернардта рабочий, хлопнул его по плечу. — Смотрите, док пришел!

— С Рождеством, док!

Доктор Штейн получил еще несколько тяжелых шлепков по плечам, нетрезвых объятий и разной степени нелепости пожеланий. Все звали его присесть за их стол, Бернард выбрал ту, компанию, что сидела подальше от группы Патрика. Самого механика он пока не видел.

Люди выпивали, смеялись, танцевали что-то весьма подвижное, хоть и неуклюже, под веселую музыку. Когда вернулась Бекка, ее тут же закружили в танце. Девушка танцевала прекрасно, с удовольствием принимая участие в музыкальном безобразии. Она смеялась, кружилась, позволяла очередному громиле поднять ее в воздух.

К Бернардту она вырвалась не сразу, тяжело дыша, уперлась руками в стол:

— Это странный подарок. Неужели я когда-то захочу что-то запечатлеть в своей жизни? — ей налили вина, и она осушила половину стакана. — Потанцуйте со мной. Вы же не можете не уметь, — Ребекка протянула мужчине руку.

Доктор кивнул. Он был сегодня необыкновенно молчалив. Танец… он уже и забыл, когда в последний раз делал что-то подобное, отличное от резания чужой плоти, механической настройки деталей или их переборки, пытаясь, сделать что-то рабочее из того, что имелось под рукой. Как давно он прикасался к женщине?

После выпивки в зале стало уже гораздо меньше танцующих. И Бернардт согласился. Что-то щелкнуло внутри, захотелось почувствовать себя хоть чуть-чуть человеком, а не медицинским автоматоном, в которого он неуклонно превращался.

Бекка вывела мужчину в центр залы. Рабочим понравилось, что девушка снова будет танцевать, а импровизированный оркестр, увидев в паре с ней доктора, заиграл нечто мелодичное. Ребекка улыбнулась, хоть и не смотрела на Бернардта. Она протянула ему вторую руку и сделала шаг вперед, оказавшись так близко, что коснулась его грудью.

Он положил руку на ее талию, прижимая к себе еще ближе, склонил голову, касаясь щекой ее волос. Глубокий вдох, мягкое покачивание на ногах, попытка прочувствовать партнершу. Близкое объятие оказалось неожиданно удобным, и Бернардту чудилось, что он слышит чужое сердце.

Он начал танец. Их ноги переступали легко, бедро девушки то и дело касалось его, а ее рука покоилась за плечом, легко обнимая шею. Доктор забыл обо всех устремленных на них взглядах, растворяясь в каждом движении, своем и ее.

У Бекки были теплые щеки, бархатная кожа, иногда ее ресницы, щекоча, скользили по щеке мужчины. Если положить ладонь на ее шею, то под ворохом волнистых волос таилось влажное тепло — от предыдущих быстрых танцев.

Девушка забывалась под музыку, наверно, раньше она была отличной танцовщицей, или дело было не в старом ремесле, а в ее партнере? Иногда рука Бекки покидала ладонь доктора, и она легко касалась его шеи, лица. Только ее взгляд не удавалось поймать.

Фигуры танца чередовались, то следовали быстрые шаги в четверть счета, только и успевай переступать, то темп замедлялся, и казалось, будто пара просто застыла или попала в густое невидимое желе. Даже нынешние зрители, не привыкшие к подобным танцам, почувствовали, насколько далеки от этой пары, от этого изящества, грусти и невысказанной страсти.

Музыка стихла. Кто-то, засмотревшись, вообще выронил инструмент, и доктор остановился, не выпуская девушку из объятий. Какие-то несколько секунд, но настолько интимные, что не верилось, как вообще они могли возникнуть в окружении всех этих рабочих. Он отступил, и, взяв Ребекку за руку, коснулся губами запястья, не тыльной стороны ладони, или пальцев, как обычно принято. Голос у доктора после танца стал хрипловат, более глубок.

— Ты была великолепна, Бекка, — настоящее имя. Третий раз в этом месте. Первый, когда она захватила его очки, второй, когда дала шанс позвонить, и сейчас.

Бекка ответила улыбкой, взглядом быстро отведенных в сторону влажных глаз. Отчего-то стало невыносимо оставаться здесь, в зале, полном остальных, ненужных людей. Выбежать из столовой? Остаться веселиться? Как вообще мир еще не рухнул после этого танца, почему еще продолжал существовать? Это было совсем лишним, так не хотелось пускать что-то чужое, отличное от близости.

Бекка все еще не убирала рук с плеч доктора. Ее короткий взгляд, мазнувший по лицу Бернардта секундой раньше — сколько невысказанного было в нем! Может, Бекка и обманывала с самого начала, может, она лгунья, аферистка, преступница, в конце концов, она заманила доктора в это место, но как все это далеко от того, что таилось в ее глазах!

Десятки чужих взглядов, устремленных на пару, все же подействовали на доктора отрезвляюще. Он не должен забывать, что застрял в этой 'стране щелкающих механизмов'. Бернардт покачнулся, потом выпустил руку Ребекки и нацепил на лицо свою фальшивую улыбочку: 'кажется со мной не все в порядке, но, пожалуйста, не беспокойтесь'. Девушка видела ее довольно часто, и точно знала, насколько та наигранна.

— Всем хорошо отпраздновать, а я пойду спать, что-то совсем вымотался. С Рождеством! — Бернардт пошел к лестнице, но послал Ребекке взгляд, приглашающий последовать за ним. Доктор даже захватил бутылку вина со стола, хотя, возможно, ему и всучили ее по дороге. Бекка постучалась спустя минут пятнадцать. Конечно, Патрика не было в зале, он работал, он терпеть не мог праздники, но лишняя осторожность не повредит. Да и эти минуты дали время Бернарду подумать о том, придет девушка или нет. Ребекка закрыла за собой дверь:

— Я никогда не танцевала так.

— Как? — Бернардт покопался в столе, достал оттуда вторую кружку, плеснул вина и протянул девушке. Он так и не поднялся со стула, оставаясь сидеть, закинув ногу на ногу. Половина бутылки уже была опустошена, а взгляд доктора стал мягче и нежнее.

— В паре, — пояснила Ребекка, приняла кружку в неуверенные руки, но даже не пригубила, отставила на столик. — Хочу быть трезвой.

— Разве на праздник не положено пить вино и радоваться? — доктор опрокинул в себя остатки из своей кружки, поставил ее рядом с Беккиной и неожиданно уткнулся в колени девушки, присевшей на краешек стола. Его руки обняли ее властно и осторожно одновременно.

— Наверно, положено, — растерянно и в то же время успокаивающе проговорила Бекка, проводя ладонью по волосам мужчины. — Вы, должно быть, страшно меня ненавидите.

— Ты сделала меня никем. Совершенно бессильным. Я не знаю, как к тебе относиться, — доктору хотелось плакать, проклятое вино на голодный желудок, на измотанное ненавистью сердце, доза спиртного для обезумевшего сознания оказалась чрезмерной.

Бернардт злился на себя: с полбутылки расклеиться. Но видно, слишком уж велико напряжение, и разум решил взять выходной после многих недель сплошных переживаний и работы.

Ребекка была ему одновременно и близка, и вызывала неприязнь своим желанием похоронить себя ради других людей, которые не испытывали к ней той благодарности, какой она заслуживала. Не раз он хотел начать ошибаться на операциях, убивая потихоньку, не сразу, чтобы смерть через некоторое время можно было списать на отказ механизмов или плохих сосудов, но все не начинал, ведь главные враги все равно бы остались вне досягаемости. Патрик и его банда.

— Нет, не правда! Ты всё, — Бекка соскользнула со стола, опускаясь на колени перед Бернардтом, отвела разметавшиеся волосы с его лица. — Ты — шанс для многих, ты — руки, которые могут удержать жизнь. Ты — единственное, к чему мне бы хотелось стремиться в этой жизни.

— Это слова, — в прошлый раз он убеждал Бекку, что могут помочь не только поступки, но и слова. Теперь, кажется, пришла ее очередь. Такая ирония судьбы вызвала безмолвный смех, и плечи доктора затряслись в нелепом припадке.

Женское тепло обещало защиту, обещало отдых, и он поддался этим обещаниям, потянул Ребекку на себя, сажая на колени, откинул каштановые локоны с ее белых плеч, припал поцелуями к шее.

Ребекка сказала растерянно:

— Знаешь, у меня есть только два пути. Навсегда остаться тем, что послужило началом этого несчастья в вашей жизни. Или стать чем-то светлым, тем, что было рядом в сложный период.

— Тогда, может, уйдешь из этого города вместе со мной? — доктор нащупал шнуровку корсета и стал распутывать ее.

Хотелось просто наброситься и разодрать все, что не давало до конца насладиться ее кожей, разгоряченной и мягкой. Он что-то отвечал ей, но уже не слушал ни ее слов, ни своих.

— Что же я там буду делать? — грустно улыбнувшись, спросила Бекка таким голосом, будто бы спрашивала ребенка.

Корсет сдался легко, а платье и того быстрее, на девушке остались только небольшие шортики, опять же танцевальные, и широкий пояс, к которому крепились все эти, как казалось, бесчисленные подвязки для чулок. Девушка прижалась щекой к щеке Бернардта, шепнула на ухо:

— Поцелуйте меня.

Он исполнил ее просьбу, даже больше. Он целовал ее долго, снова и снова, больше ничего не говоря.

Все, верно, решают поступки, не слова. Нет смысла переубеждать, уговаривать на побег, он просто заберет ее с собой, как только выдастся такая возможность. Если уж Бернардт когда-то мог играть в опасные игры со знатными семьями, которые не чурались грязных трюков и имели у себя целые гвардии убийц, то что могут сделать с ним эти бедняки?

Бернардт ликовал, скоро его заточение кончится, а пока он возьмет все, что может.

*Иллюстрация Царакаевой Ирины

После рождественской ночи все стало иначе. Не показывая на людях своего отношения к Бекке, доктор был с ней нежен и довольно настойчив, если они оставались одни. Избегал Патрика, возился с чем-то, уже не так много времени уделяя протезам. Переродился и его взгляд, это был уже не загнанный в ловушку отчаявшийся человек, но охотник, который выжидает нужного момента. Потому доктор избегал тех, кто мог это почувствовать и насторожиться.

Нужный момент, однако, откладывался. Бернардт уже продумал, как мог бы сбежать отсюда сам, он изучил завод, как свои пять пальцев, но не мог уйти просто так, простив этих людей и не взяв с собой ту, к которой привязался.

Бекка тоже была осторожна, не давая ни мужу, ни другим рабочим повода для подозрений.

Бернардт услышал в коридоре тяжелые шаги, тут многие весили больше, чем обычные люди, но прихрамывал только один — Патрик.

— Бекка! — крикнул тот своим надтреснутым голосом.

— Минутку, дай поставлю тазы, — через мгновение послышались быстрые шаги Бекки, взбегающей на лестницу. Потом обратно, и она подошла к Патрику, они, судя по слышимости их голосов, стояли за углом коридора у комнаты доктора. — Тебе что-то нужно, Патрик? — голос Бекки звучал нежно и приветливо.

— Скажи, Бекка, ты трогала телефонные линии?

— Вот еще, делать мне нечего! Патрик, опрашивай тех, чья работа заниматься аппаратами, я из прачечной не вылезаю.

— Я посмотрел вчера распечатку звонков по заводу и увидел старый номер, который вел в сторожку под крышей, — в голосе Патрика эмоции не читались, из-за помех он всегда казался угрожающим, предвещающим недоброе.

— Там давно ничего нет, все промерзло, наверно. Под крышей-то. Ты ошибся, Патрик. Хочешь, я пересчитаю вечером?

— Да, я тоже подумал, что ошибся, — здесь, наверняка, Бекка собиралась выдохнуть, но Патрик продолжил, — и я запросил счета с телеграфа, три вызова с этого номера. Ты объяснишь мне, в чем дело, Бекка?

— Я не знаю, правда. Отпусти меня работать.

— Ты ходила в сторожку? Вернись сюда, Бекка! — удар было слышно даже за стеной, потом, судя по звукам, Бекка упала.

— Патрик, прекрати! Я ничего не трогала! Никто ничего не трогал.

— Бекка, что ты творишь? — спросил Патрик уже тихо. — Упаси тебя бог навредить тем, кому ты обязана жизнью. Бекка, это же наше дело, наши ребята. Мы семья. Где бы ты была, если бы не мы?

— Может, лучше ей было оказаться в раю, а, Патрик? — доктор поспешил к ним, и сейчас улыбался, поставив одну ногу на высокий порог. Он поднял Бекку на ноги и прижал к себе, а Патрик вдруг увидел глаза демона, в которого все эти месяцы методично превращался Бернардт. — Все лучше, чем затащить ее в ад…

— Я распоряжусь закрыть лишние выходы и поставить охрану и дежурных из свободных рабочих, — рокот, рождаемый маской механика, налился еще большей угрозой. — Ладно, Бекка, думай о том, что ты делаешь. Сейчас совсем не время дурить, наш наводчик убит. Поэтому я объявляю карантин, никто и никуда не выйдет с завода.

Патрик повернулся и ушел, видно, бить свою жену было для него обычным делом.

— Я испачкаю тебя, — Бекка отстранилась, прикрывая рукой разбитую губу. — Я начинаю недолюбливать парней с железными руками.

— Ты знаешь, что подпольная хирургия запрещена, вплоть до смертной казни, Бекка? — Бернардт отпустил девушку, и по одному его решительному выражению лица стало ясно, что доктор больше бездействовать не собирается, и еще несколько недель ждать не будет. Так же стало ясно, что он не собирается втихаря убегать. Доктор наклонился к Бекке и нежно коснулся лица: — Ты способна меня возненавидеть, любимая?

— Бернардт, ничего не смей сейчас делать! — Бекка вцепилась в руки доктора, ее подбородок и ворот блузы были в крови, а взгляд очень испуган. — Ничего не делай, пожалуйста! Мы подождем еще немного и спокойно уйдем отсюда, пожалуйста, не надо никого заставлять страдать, — девушка шептала очень быстро, будто боялась не успеть привести все доводы. -

Пожалуйста, не глупи. Я знаю этот мир, знаю механизмы этой стороны, я нас выведу. А ты знаешь мир вне завода — оставь себе заботы о том, что делать на воле. Просто потерпи еще немного! Тебе плохо со мной? Просто, ради бога, не делай сейчас ничего. Я же все продумала, просто потерпи.

— А кем будет следующий доктор, Бекка? Таким же пленником, как я? — Бернардт холодно усмехнулся.

Он сильно изменился. Больше доктор не был тем, кого она встретила когда-то давно, и даже не тем, кого приволокли сюда. Как будто став огромной змеей, Уроборосом во плоти, он начинал разворачивать свои кольца, чтобы поглотить этот маленький мирок и, возможно, себя вместе с ним.

— Я мог выбраться отсюда две недели назад, но раскидывать улики незаметно так сложно, правда? Если все так и останется, то я начну решительно действовать через два дня.

— Ты всех нас погубишь! — Бекка отпустила руки мужчины, снова прижала ладонь к лицу, наклоняясь, чтобы кровь капала на пол, а не на одежду. Кажется, ее немного трясло. — Я предлагаю просто уйти отсюда, оставить все это на волю Господа, это его забота! Его суду можно карать и давать кому-то право на жизнь или губить. Бернардт, если все это время я не зря страдала, если это хоть что-то стоит, все эти многочисленные операции, все побои и обманы, ты не уничтожишь то, ради чего я на это шла! Ты не понимаешь, что завод ни при чем. Ни я, ни Патрик не принимаем решений! Ни о сделках, ни о твоем похищении! Они такие же рабы, им так же страшно!

— Прости, но это ты не понимаешь, — прервал поток взволнованных речей Бернардт. — Просто убежав, я открою на себя охотничий сезон. Это не единственный филиал этого предприятия, а вы не единственные люди, занимающиеся этим, как ты сама сказала. Эти люди… ты не можешь быть им нянькой вечно.

Похоже, бесполезно было говорить об этом с Беккой, решил доктор, но она заставила его отложить свой замысел на два дня, умерить гнев на время.

— Обрубить концы, — Бекка вздрогнула, услышав скрипучий голос возвращающегося Патрика. — Мистер Штейн, мне было чертовски приятно с вами работать и очень жаль, что я вынужден идти на чрезвычайные меры.

Люди в коридоре появились быстро, обездвижили Бернардта, заломив руки за спину. Один рабочий схватил и Бекку.

— Придется немного сбить ваш пыл, пока вы снова не станете пригодны для сотрудничества, — сказал Патрик. — Очень удачно, что до этого вы были так трудолюбивы, и нам еще не скоро понадобятся услуги хирурга.

— Вам бы было полезно дослушать, что еще вытянет из меня Бекка, — Бернардт и не сопротивлялся, только оскалился и висел на чужих руках, не в силах оказать сопротивление. — Так знайте, что звонок был не один!

— Поверьте, мы примем меры. И очень жаль, что вы даже не сможете узнать, удался ли ваш план, — лица у Патрика не было, а голос его звучал уже бесстрастно. Бекка плакала, здоровяк, державший ее, делал это осторожно, не желая повредить и так побитой девушке.

Несложно представить, что в таком огромном механизме, переплетении труб, коридоров, цехов существуют комнаты, о существовании которых можно и не догадаться. Иногда казалось, что про доктора забыли, просто решили похоронить в этом железном коробе, по недоразумению называемым комнатой. Еды и воды приносили много, но редко, приходилось экономить.

Через некоторое время, счет которому доктор потерял, для Бернардта открыли плохенький санузел, где имелся даже водопроводный кран. Затем принесли его собственные вещи первой необходимости.

Если раньше ситуация казалась абсурдной, то сейчас рехнуться стало легче легкого. Здесь было тихо, как в могиле, не доходили звуки, от которых гудел и скрежетал целый завод. Только всепоглощающая тишина.

Появление Бекки стало неожиданностью. Сколько с последней их встречи прошло времени: неделя или месяц? Рыдающую девушку впустили в камеру, всучили ей в трясущуюся руку фонарик, а та не могла даже слова сказать, даже по имени назвать, то и дело всхлипывая.

— Успокойся. Здесь плохая вентиляция, так что дыши ровнее, — Бернардт подскочил к ней, как только дверь снова заперли.

В комнате было холодно, но доктор выглядел нормально, насколько это возможно. Сейчас он готов был 'их' убить немедля, только бы ему дали возможность. Даже мольбы Бекки не остановили бы его. Он обнял девушку, потянув за собой к крану, где можно умыться.

— Бекка, все нормально, посмотри на меня, слышишь. Все хорошо, — он смочил ее лицо холодной, пахнущей железом водой, — теперь все будет хорошо.

— Ну, как же все будет хорошо? — Бекка стала дышать чуть ровнее, успокаиваясь от воды и близости Бернардта. — Может быть, скоро будет заказ. Может быть, тебя выпустят вмонтировать мне деталь для перевозки. Господи, уже месяц, как ты тут, — девушка заплакала снова, она развернулась к доктору, вжимаясь ему в грудь. — Все совсем плохо, Бернардт.

— Я тут не особенно скучаю, — он взъерошил ее волосы, улыбнулся обнадеживающе. — Расскажи мне, что произошло наверху за это время?

Бекка отстранилась от доктора, вышла из уборной и села на его кушетку, сгорбившись. Она выглядела измученной, ее глаза припухли, руки обветрились и покраснели от работы в прачечной, которой ее решил наказать Патрик.

— Я хотела прийти к тебе чуть раньше, но не решилась, зная, что не смогу промолчать, — Бекка нагнулась еще сильнее вперед, сжимая коленями переплетенные пальцы. — Я жду ребенка. Пускай я не пригожусь тебе там, на воле, но теперь и я хочу выбраться отсюда.

— Я с самого начала хотел забрать тебя с собой, Бекка, так что не говори глупостей. Разденься, осмотрю тебя, — по-прежнему спокойно сказал доктор, но в душе ощущая некоторый шок. Беременности он не ожидал. Да его свидания с девушкой были частыми, но почему-то в голове не укладывалось. — Знаешь, ты так часто говорила мне подождать, что я уже почти привык быть тут. Но теперь, конечно, я думаю, что больше нельзя ждать.

— Пожалуй… — Ребекка не спешила раздеваться. — Я тебе сигарет принесла. Нашла на столе. Страшно подумать, что будет, если Патрик узнает про…

— Плохая вентиляция, я уже говорил, курить не стоит, — Бернардт небрежно сунул пачку под матрац. Желание осмотреть женщину не угасло. Мало ли что, к другому врачу она явно не обращалась, а Патрик, скорее всего, ее бил. — Какое сегодня число? Двадцать седьмое, кажется? Один мой пациент придет меня навестить совсем скоро, если уже не… Так что там с Патриком? Он что-нибудь придумал, кроме как пытаться угнетать всех своим видом и ограниченным пространством?

— Была попытка проверки завода. Потом еще одна. Надо ли говорить, что если я здесь, то все для Патрика прошло удачно? — Бекка расстегивала блузу, ее глаза смотрели на него с нежностью. — Вообще, сейчас и Патрик боится лишний раз вздохнуть: приехали люди сверху, хотя и они не есть верхушка. Я не знаю, кто они, не знаю, о чем говорят и какие решения принимают.

Бекка закончила раздеваться. Иногда она была слишком послушна, а иногда до невозможности упряма.

— Слушай, если заказ будет на дорогую поставку — деталь будет во мне. Но я, — Бекка подошла ближе к Бернардту, чтобы их никто не услышал, и заодно прижаться быстро замерзающим телом. — Я не доберусь до заказчика. Я сделаю звонок на завод и скажу, что они не могут сами достать заказанную деталь, что просят прислать тебя. Патрик не откажет. Правда, за людей сверху я не могу ручаться. Но Патрик их сможет убедить.

— Ты слишком наивна. Меня все равно поведут под охраной, какой смысл в твоем плане, если Патрик перестрахуется? Я уверен, я за время заключения поумнел.

Их могли сейчас подслушивать, акустика маленьких помещений вполне позволяла такое. Он не мог довериться, если и второй план не удастся, то лучше не рисковать.

Бернардт прощупал ее ребра, подвздошье, живот. Хотя конечно, тут требовался не хирург, а гинеколог. На ощупь он определил, что у нее не было трещин в костях или сломанных ребер, что пока все в порядке. Потом накинул на Бекку одеяло, сел рядом и задумался.

— Говоришь, верхушка… много их?

— Этого и Патрик не знает. Он просто подделывает детали и координирует людей на заводе.

Бекка все еще не могла расслабиться. Бернардт ее понимал, раньше ее жизнь тоже не была спокойной, безопасной и радостной, но сейчас, казалось, достигла апогея. И причиной этому стал он сам.

— Наверно, я могу провести тут с тобой много времени, но мне придется уйти — я просто буду тебя объедать и красть лишний воздух. Нет смысла вести беседы о деле деталей, давай лучше согреем меня, — Бекка положила подбородок доктору на плечо. — А потом я расскажу тебе о том, как мы будем жить на воле. Какой там свежий воздух, чистая вода, красивые люди. Что мы больше никого в жизни не обманем, что нас не за что будет ловить.

Бернардт понял. Проще подумать обо всем позже, ведь эта женщина скучала по нему, так же как и он по ней. Сейчас между ними не должно остаться лишних слов, только тепло и страсть, та любовь, которую пока еще не признали обе стороны. Поцелуи, объятия, время на то, чтобы прийти в себя — совсем короткое.

Время шло. Может, Лондон уже впускал в себя весну, может, все еще оставался закован в зимние холода. Под землей царила лишь неизвестность, растягивая в вечность однообразное течение времени.

В камере казалось, что огромный механический монстр — завод, уснул, похоронив в своем погасшем чреве пленника. Но нет, выше он все еще гудел и скрежетал, перегонял пар по своим медным и жестяным венам. Он был по-прежнему бурлящим, разгоряченным драконом.

На собрание пригласили и Бернардта. В комнате были он, Бекка, Патрик и еще двое из компании главного механика. Бернардт впервые увидел комнатку Бекки, так он подумал, увидев на столике расческу и заколки, а в углу, на вешалке новое платье из темно-вишневого атласа. Дорогое одеяние говорило о том, что пришло время нового заказа, что для Ребекки готова новая роль.

Доктор исхудал еще больше, щеки, гладко выбритые даже в худшие времена, потемнели от щетины. Патрик говорил только о деле, даже советовался с Бернардтом, будто бы он и не продержал его несколько месяцев в тюрьме. В любом случае, Бекка была в какой-то мере их женщиной, и главный механик это понимал.

— Дело в том, что копия оказалась несколько больше оригинала, собственно, такое и было требование у заказчика, — начал Патрик.

Кто-то из компании уже высказался, что это лучшая работа механика, и что за эту деталь можно вообще выкупить весь их завод. Патрик никак на похвалу не отреагировал.

— Проблема в том, что она не влезет в тот короб, что внутри Бекки. Его можно чуть выгнуть, не вынимая из тела, органам это не сильно повредит.

Ребекка, сидящая на кровати, бледнела с каждым словом. Она привыкла к частым операциям, хотя с каждым разом все дольше и дольше приходилось отходить от наркоза. Но дело было в том, что девушка уже свыклась с мыслью о ребенке.

— Замена короба на другой будет слишком болезненна и потребует куда больше времени на восстановление. А его у нас нет, — Патрик достал старый чертеж короба, который уже давно был вживлен в тело его супруги, протянул хирургу.

Ребекка выдохнула и решительно поднялась. Она кинула короткий взгляд на Бернардта и, подойдя к Патрику, наклонилась к области, где у людей находились уши, и во всем призналась. Доктор видел, как белели от напряжения ее руки, зажатые в кулаки, но девушка все еще склонялась над своим мужем, ожидая его реакции на то, что она ждет ребенка от другого мужчины.

Патрик молчал. Мучительно долго молчал, и по его маске невозможно было ничего прочитать.

— Что ж, — наконец проскрипел его голос, и девушка вздрогнула. — Это не то, чтобы меняет дело, но я отказываюсь принимать участие в такой операции. Не волнуйся, Бекка, я сейчас пойду и скажу боссу, что мы не приемлем такой вариант. — Патрик встал, пошатнувшись, вроде как его хромота стала еще заметнее. — Бернардт, вы составите мне компанию, чтобы убедить их в том, что сейчас мы не можем рисковать здоровьем Бекки?

— А разве я могу отказаться? — доктор не понимал, как мог спокойно стоять и слушать все, что говорили эти люди. Внутри горело пламя злобы, и только чудом он держал себя в руках. Он вышел вслед за Патриком, не собираясь что-то доказывать, но собираясь, наконец, что-то делать.

Завод гудел. За время заточения доктора произошло уже несколько несчастных случаев со смертельным исходом, люди попадали под прессы, станки, случайно падали с лестниц, будто проклятие обрушилось на это место. Не было ни малейших подозрений на кого-либо, все происходило при свидетелях, но частота ужасала. Около десяти смертей за два месяца, да еще, за время заключения Бернардта, детали у некоторых рабочих пришли почти в полную негодность.

— Можете и отказаться. Спать с Беккой ведь не значит о ней заботиться? — Патрик шел быстро, следом его соратник, позади Бернардта другой. — После того, как тут все пошло наперекос после ваших операций, не хочется доверять вам Бекку.

Босс ждал их в худо-бедно оборудованном к его приезду кабинете. И новость привела его в бешенство:

— Из вас — уродов, эта девка единственная, кого можно выпускать на улицу!

Боссом был высокий человек, наверное, еще больше Сэма из клиники Бернардта. Но нервничал и суетился он так, будто рожден был маленьким толстячком. Хотя рычание, звучащее в его словах, уменьшаложелание над ним шутить.

— Кого мне убить? Кому хватило мозгов обрюхатить ее?

— Она моя жена, — Патрику и его команде пришлось отойти к стене, чтобы дать свободу мечущемуся по кабинету шефу. Главный механик был настроен не менее серьезно, чем его босс. — Мы не станем делать операцию.

Босс ответил ударом. Он схватил со стола какой-то бесформенный протез и залепил им по маске Патрика. Если бы не стена, механик упал бы, а так он медленно сполз по ней на пол.

— Послушайте, крысы, сюда, — здоровяк чуть успокоился и сказал с расстановкой и предупреждением, — либо вы делаете так, как мы договорились, либо я сам ее выпотрошу.

— Крысы? — Бернардт шепнул себе это под нос, покачав головой.

Он раздумывал, согласиться с этим человеком в том, что Патрик и его банда — 'крысы' или нет. По всему выходило, что тот прав. А вот решение об операции Бекки было плохим, однако, кажется, выбора не было. Конечно, можно просто убить этого человека, если убедить Патрика, но тот наверняка приехал не один, а с охраной.

Доктор промолчал — достаточно он проработал с психами, чтобы знать, чем все кончится, этот человек вел себя так же.

Операция прошла успешно — Бекка выжила, короб деформировали, как требовалось, но плод… его пришлось удалить. Бернардт винил себя в том, что не смог сосредоточиться. Сложно оперировать ставшую тебе родной женщину и удалять своего же ребенка из ее чрева из-за нехватки возможностей, помощников, времени, оборудования, собственных ошибок. Отсутствие практики в течение долгого времени сказалось, не хватило, видимо чего-то, или просто судьба.

В любом случае, после того, камера исправлена и вложена в нее деталь, как был наложен последний шов. Бернард попросил бутылку спиртного, а Патрик не посмел отказать.

Ей увеличили срок на то, чтобы отлежаться, на пару дней, не больше. С перевязками и прочей мелочью мог справиться и Патрик. Но было то, на что механик не мог повлиять, ему пришлось спуститься и привести к Бекке Бернардта.

— Ей пора ехать в город. Постарайся, чтобы она была адекватна, — Патрик пропустил доктора в комнату, подумав, как удачно, что Бернардт еще и психиатр. Механик закрыл за собой дверь на ключ, оставив доктора и женщину наедине.

Бекка лежала на кровати, уже одетая в красивое платье столь насыщенного благородного цвета, что от него преображалась даже неказистая комната с облезлыми стенами. Девушка лежала на животе, прижав к себе подушку, взгляд застыл где-то за границами темного угла. Мелькнула мысль, что если Бекку перевернуть — она бы была, как мертвая — холодная и нездешняя, в последнем своем нарядном костюме.

— Бекка, любимая. Посмотри на меня… — Бернардт встал на колени и склонился над девушкой, нежно погладил ее по голове.

Что сказать женщине, над которой ты проводил операцию и не смог все сделать так, как надо? Он-то прекрасно понимал, что нельзя всех в мире осчастливить и невозможно всегда все делать идеально, нельзя все знать или не ошибаться ни в чем, но как дать понять это Бекке? Сказать, что на этой операции жизнь не кончается, что все будет хорошо?

Он оглянулся на дверь, хорошо, что Патрик ушел, а то бы он сам его выпроводил, неважно как.

— Бекка, все не так плохо, но ты должна еще немного постараться. Скоро у нас будет такая жизнь, как ты хочешь, как ты мне рассказывала. Матка в порядке, мы заведем на воле целую охапку детей, мальчиков и девочек, только сделай сегодня последнюю попытку, а потом нас никто больше не найдет. Слышишь?

Бекка кивнула. Она, молча, лежала еще какое-то время, потом поднялась на руках, садясь боком.

— Что ж, похоже, у тебя теперь тоже должок мне, — девушка улыбнулась грустно, но и ободряюще одновременно.

Очень женская улыбка была у Бекки. Так улыбаются любящие женщины, закрывая глаза на собственные беды, чтобы поддержать своего мужчину. С любыми горестями и несчастиями, видя такую улыбку, можно жить дальше и ждать лучшего.

— Да, все будет хорошо, — холодные пальцы Бекки обхватили лицо мужчины, совсем, так же, как и тогда на Рождество, когда чуть не начался тот спор о значении слов. — Уже завтра мы будем ехать с тобой на лучшем экспрессе, так далеко, как только можно. Только верь мне и ничего не предпринимай.

— Я не буду… — Бернардт промолчал. Еще когда он сидел в подобии тюремной камеры, уже тогда знал, что его придут навестить. — Надеюсь, нам повезет сегодня.

*Иллюстрация Царакаевой Ирины

Один из буйных пациентов — Сэл, или Салли Монтгомери Ферчайлд, как его звали раньше — убивающий за идею. Человек, боящийся кошек до панического визга, и один из лучших убийц Лондона. Бернардт попросил выпустить его из палаты двадцать пятого числа, а двадцать седьмого он уже был на заводе.

Такое же проклятие несчастных случаев посетило как-то раз и психиатрическую лечебницу, пока доктор не разгадал убийцу, после этого 'игра' перестала интересовать Салли. Бернардт увидел в нем не только психа, но ценный кадр в будущем. Доктор получил право, чтобы Сэл был рядом с ним.

На заводе кошек не водилось, иначе бы Сэл не пошел сюда. Вокруг доктора было ужасно интересно, Сэл видел, как его заперли, хотел выпустить, но не стал. Видел женщину доктора. Видел Патрика и его людей, некоторых уже знал, видел, как те работают на улицах — всего лишь жалкие шавки, таких убить проще всего. Видел большого босса, все называли его Фитц, и его прихвостней, но с этими рядом не ходил, они были опаснее.

Балки и лестницы стали ему родным домом, он спал где-то под чердаком или нырял в душный смрад между станками, сворачиваясь там калачиком. Вот и сейчас, предвкушая что-то интересное, он подпрыгнул, вцепился костлявыми пальцами в опорную балку крыши и устроился там, с безумной высоты наслаждаясь общей картиной.

— Выходите, доктор Штейн, — в комнату-камеру доктора протиснулись два здоровяка из пятерки Патрика и сам механик. — Идите за нами, да простит меня Господь, — рабочий перекрестился и махнул ружьем в сторону выхода.

Коридор был темный, длинный, два фонарика в руках мужчин не разгоняли темноту. Откуда-то еще сильнее тянуло холодом. Куда бы они ни шли, это не было подъемом на верхние этажи завода.

— Патрик, не хочу я дока кончать. Он моего брата чинил.

— Ты слышал приказ, Вил.

Группа остановилась. Впереди идущий мужчина повесил на торчащий из стены обломок арматуры фонарик и попытался повернуть огромный вентиль на железной двери. К нему присоединился еще один рабочий, и вместе они с большим трудом смогли открыть дверь. Доктора же постоянно держали под прицелом.

Дверь открылась, оттуда дохнуло влажным холодом. Вообще в пригородах Лондона, сплошь застроенных заводами, чистого воздуха не было, но даже этот был для Бернардта истинным счастьем.

Темная ночь с матово-серым небом безучастно наблюдала за ними. Пар окутывал стены завода, столбы дыма от котельных поднимались высоко к навсегда скрытым тяжелыми облаками звездам. Под ногами хрустела прошлогодняя трава, подернутая инеем, трескались тонкие корочки льда, намерзшие на лужицах, скопившихся в чьих-то следах.

Где-то шумела вода, скорее всего — слив. Ветер продувал одежду насквозь, трепал волосы. Вокруг ничего не было видно, кроме монументальной подкопченной стены завода и белесого тумана. Это были самые прекрасные вещи, особенно если им суждено стать последними в жизни.

— К стене, доктор Штейн, — Патрик передернул затвор. — Ближе к стоку. Пришлось отходить, чертовому механику вздумалось выбирать место для своего выстрела. Вил снова попросил прощения у Господа, второй громила делал вид, что осматривает затвор у двери.

— Ладно, ребята, валите к черту.

— Спасибо, Патрик. Хватит нам грехов на наши души.

— Дверь прикрой.

Глухо захлопнулась дверь, отсекая нутро завода от свободы. Обидно погибать, наконец, оказавшись за стенами своей тюрьмы. Патрик прицелился. Грохот от выстрела был ужасен, он превратился в весь этот мир, ударил рикошетом в бок металлического монстра — завода и тот, верно, вздрогнул весь до самых своих труб.

Но на этом мир не кончился. Выстрел заставил против воли зажмуриться, но стоило Бернардту открыть глаза, как Патрик уже стоял ближе, держа в руке пистолет, не ружье.

— Позвоните Бекке, как только окажетесь в городе, — механик протянул доктору оружие рукояткой вперед. — Оружие, деньги и номер телефона, по которому вы с ней свяжетесь.

— Спасибо.

Было ли страшно? Было. Но доктор нутром чувствовал, что смерть к нему придет не таким образом, а если и ошибся, что ж, такова его участь. Да и Сэла невозможно остановить, он бы играл тут, пока не осталось бы игрушек.

Убийца оказался позади Патрика не слишком большой тенью, в штанах, когда-то со стрелками, стертых башмаках, бесформенном сюртуке, жилетке, накинутом сверху плаща, драном шарфе и с тесаком в руке. Он коротко поклонился доктору. Сэл был готов покончить тут со всеми, и для начала с механиком, но рука Бернардта его остановила.

— Патрик, я очень хочу вас убить, вы понимаете, за что. Зачем вы отпускаете меня?

— В дурных книжках герои любят говорить речи о своих намереньях. А я скажу, что ребята там, за дверью, они не будут глухи до бесконечности. Конечно, ты можешь и убить меня, но не думаю, что это лучший вариант покончить со всем, что было, — Патрик пожал плечами, повернул свою голову металлической птицы, оглядев Сэла. Потом снова вернул взгляд на доктора. — Если, конечно, можно расценить 'хочу убить' и 'вот он убьет за меня', как джентльменский поступок. Да и Бекка, для нее время бежит сейчас еще быстрее, чем для вас.

— Заведите кошку, Патрик. Я рано или поздно вернусь, но если к тому времени у вас будет кошка, то вернусь только я, — доктор пошел к выходу, а когда Патрик снова повернулся к Сэлу, того уже след простыл, он даже не услышал, как паукообразный человек неопределенного возраста исчез.

Бернардту странно было ощущать, что он теперь свободен, и пока не выбрался за территорию завода, все еще не верил до конца в это. Доктор добрался до телефонной будки и набрал номер, который дал ему Патрик.

— Бернардт? — голос Бекки по телефону звучал иначе, и все же не узнать его было сложно, как и не услышать волнения девушки.

— Бекка, где ты? — интересно, она знала о том, что доктора собираются пристрелить? Если нет, то не стоило говорить ей об этом, решил он. Да и о Сэле стоило промолчать до поры до времени. — Где мне тебя найти?

— Езжай на вокзал. На регистрации твой билет. Я… я постараюсь успеть. В любом случае, садись в поезд. Я могу рассчитывать, что все так и будет? — Бекка перешла на шепот, она говорила быстро, и вообще, где она находилась? Передала ли заказ? Скорее всего, деталь из нее уже вытащили, тогда ей будет сложно добраться.

— Я сделаю, как ты говоришь, — не стал спорить Бернардт, раз так случилось, то наверняка она заранее все продумала. Хотя расстрел вряд ли включался в план, это уже, кажется, инициатива механика. Прямо хоть прощай его теперь.

Уже в купе поезда доктор пришел в себя, оставалось только волноваться и ждать Бекку. Да еще он видел Сэла, когда входил на вокзал, хотя, может, это был просто похожий на него бродяга.

Бекка не успела на поезд, а может, и вовсе не собиралась на него успевать. Так или иначе, с пронзительным гудком, окутываясь белым паром, состав двинулся в путь. Может быть, девушка должна сесть на первой остановке? Но нет, и в этот раз Бекка не пришла.

Бернардт просто ждал. Если девушка планировала этот побег, возможно, она приедет следующим поездом, он подождет на платформе конечной станции, мало ли что могло ее задержать.

Он заказал себе кофе в купе, развернул вчерашнюю газету, впитывая в себя информацию. О, как давно он всего этого был лишен! Как не хватало ему поймать кэб, пройтись по улицам, поговорить с тем же билетным кассиром, хлебнуть нормального кофе. Да, наконец, просто самому сделать выбор, а не вести себя как пай-мальчик без возможности вообще что-то выбирать.

Хотя нет, на заводе он мог выбирать, спать ли ему дальше или все же проснуться, умываться ржавой водой или сделать вид, что лицо до сих пор чистое, но почему-то это пришлось не по вкусу.

— Бекка, надеюсь, с тобой все хорошо… Проводник принес чашечку кофе и встревожено посмотрел на доктора.

— С вами все в порядке, сэр?

— Лондон ошеломляет, не правда ли? — Бернардт отпил глоточек свежесваренного кофе и зажмурился. Из глаз чуть было не брызнули слезы. — Все нормально, спасибо.

Оставшись один, он еще долго вглядывался в окно, пытаясь различить силуэт Бекки на станциях, теша себя иллюзией.

Джентльмен откинулся на спинку сидения своего шикарного авто. Постучал пальцами в белых перчатках по кожаной оплетке руля с эмблемой фирмы Морган. На пути его машины у повозки с овощами отвалилось колесо, и вот половина товара уже мокла на мостовой. Можно иметь дорогую машину с открытым верхом, но в мелких дорожных неурядицах ты все равно окажешься наравне с извозчиками, кэбменами и прочими участниками дорожного движения.

Мужчина как раз успел докурить, как бакалейщик и полицейский оттащили с дороги нелепую повозку. Он нажал на газ, машина отозвалась благородным ревом.

— Мистер! Мистер! — к машине, поддерживая юбки одной рукой и шляпку другой, бежала молодая женщина в атласном платье очень примечательного цвета.

— Мистер! — Бекка, не боясь запачкать кружевные перчатки, уперлась руками в верх дверцы. Она пыталась отдышаться, а водитель авто тем временем пребывал в коротком удивлении, от такого поведения леди, и от осознания того, насколько красива эта безумная.

— Вас подвезти, мисс?

— О, да! — Бекка открыла дверцу машины, подобрала юбки и так ловко в нее уселась, будто всю жизнь была пассажиркой в столь роскошных авто. — Мистер, гоните быстрее. Это вопрос жизни и смерти.

— Куда же вас отвести?

— На вокзал. Нет, сколько сейчас времени? Боюсь, на вокзал уже поздно, мы поедем за поездом!

— Помилуйте, леди, я еду на свидание. Никак не могу сейчас гоняться за поездами! — джентльмен снисходительно улыбнулся девушке.

Бекка наклонилась к уху водителя, одновременно накрывая его руку своей теплой после бега ладонью.

— Это же вопрос жизни и смерти, мистер. Как вас зовут? Клянусь, я назову в честь вас своего сына! А уж Бог, не смею сомневаться, непременно поможет вам с вашей возлюбленной, после того как вы поможете мне.

— Клайв Шеппард.

— Давите на газ, Клайв, — Бекка вернулась на свое сидение.

Мистер Шеппард бросил взгляд на тень заговорщицкой улыбки девушки, которую не прикрывала сеточка со шляпки, и вдавил педаль.

— О, я и не знала, какое это удовольствие, так нестись на машине! — ветер заглушал слова Бекки и стремился сорвать с ее прически шляпку, приходилось держать ее рукой.

Девушка оглянулась назад. — Клайв, неужели я вижу на вашем заднем сидении 'вдову'?

— О да, 'Мадам Клико'!

— Думаю, я украду ее у вас.

— Вы ужасная нахалка, мисс! — водитель и Бекка залились смехом, ветер тут же сорвал его с их губ и унес в кроны деревьев.

— Вон поезд! Мы почти догнали его. Прибавьте скорости!

— Что вы делаете, безумная? Сядьте на место!

— Я снимаю юбки, не могу же я прыгать в них на поезд!

— Господь милосердный, вы же вывалитесь!

— О, я имею некоторую практику. Подайте мне вдову, я заверну бутылку в юбки, иначе они просто не долетят!

— Вы представляете, во сколько она мне обошлась?!

— Еще немного, я почти достаю до перил! Ну же, подтолкните меня!

— Клайв! Запомните — Клайв!

Мужчина видел как все дальше и дальше поезд уносит от него сумасшедшую девушку, машущую ему рукой, так нелепо и в то же время эффектно выглядящую на подножке вагона в вишневом корсете и белейших панталонах.