Механическое стаккато (СИ)

Глава 3

ТАЙМС, криминальная хроника:

'СПАСЕНЬЯ НЕТ! Еще недавно мы думалаи что, соблюдая комендантский час, не станем жертвами 'охотников за деталями'. Мы были уверены, что государственные учреждения охраняются надежно. Тем большим потрясением стало похищение недавно прооперированной пациентки из больницы Св. Иоаннеса на Флит-стрит.

Тело двадцатипятилетней Ребекки Мирриам Локхарт было обнаружено после обеда дворником на территории больницы. Как удалось выяснить следователям, прибывшим вскоре после обнаружения тела, девушка даже не оказывала сопротивления, находясь в послеоперационном шоке. Убийца вырезал механическое легкое, еще вчера вживленное девушке в грудь, и изуродовал лицо, пытаясь запутать следствие.

Неужели нет спасенья? Неужели, охотники за деталями пойдут дальше? Стоит ли продлевать себе жизнь механическими деталями, если на следующий день, могут прийти и за вами? Есть ли схема, по которой действуют охотники?

Следствие продолжается, обещая вскоре дать жителям Лондона хоть какие-то ответы'.

Бернардт прочитал эту заметку уже после вызова в полицейский участок — на следующий день после операции Ребекки. Новость повергла его в шок.

Домой из участка он вернулся совершенно измученным, уж слишком назойливыми оказались люди в Скотланд-Ярде. Но он понимал их — столько времени безуспешно пытаться что-то накопать по делам 'охотников за деталями', и не выдать реальных результатов! Все, что мог сам Бернардт на допросе — это отнекиваться, быть вежливым и предоставить все официальные данные: личную медкарту Бекки, копию договора с ее дядей.

Около недели он ходил мрачным, а потом все снова вернулось в нормальное русло. Да вот еще богатый дядюшка Ребекки так и не ответил, хоть ему и было отправлено письмо с приложенными копиями всех нужных бумаг по ее делу. В Лондоне он больше не объявлялся. Да и по доступным каждому гражданину источникам стало понятно, что данный богатый джентльмен в Лондоне вообще не проживал и никаких билетов из города ни разу не покупал.

Чтобы замять эту историю, сохранить престиж и репутацию клиники, Бернардт потратил немало сил. И спустя два месяца воспоминания о Бекке постепенно перешли в раздел странных и не очень хороших снов — вроде была девушка, а вроде и нет.

Город тем временем, несмотря на тяжелую и холодную зиму, готовился к Рождеству. Конечно, ни о каких ночных гуляниях не могло быть и речи, но люди в магазинах и на улицах поговаривали о том, что, если уж их будет много — разве кто нападет на толпу? Хотелось праздника, каждый устал бояться и таил обиду на этот год, город и власти. Никому не хотелось омрачать праздник страхом и тревожными новостями.

Улицы тонули в пару, словно в густом тумане — системы отопления работали из-за морозов на износ. Люди казались призраками или проплывающими снами в этом белом мареве. Вот и привиделось, что у одного из призраков — лицо Бекки. Это произошло вечером, когда Бернардт возвращался домой. Механических органов у него не было, так что он чувствовал себя в относительной безопасности.

Он практиковался в хирургии, чтобы не потерять квалификацию, в больнице среднего пошиба. Там ходили слухи, что 'охотники за деталями', скорее всего, просто нашли какую-то старую больничную картотеку и теперь вынюхивают тех, на кого у них есть дело. Эта версия звучала достаточно убедительно, хотя многие, в кого была вмонтирована механика, все еще тряслись, постоянно ожидая чего-то не слишком хорошего. Пациентов в последнее время стало гораздо меньше.

Не удивительно, что вспомнилась Бекка и даже примерещилась. На нервной почве еще и не то может привидеться. Доктор закутался в пальто и снова взглянул в сторону миража, но нет, у призрака было ее лицо.

— Куда прешь?!

Доктор отшатнулся, чудом увернувшись от пролетевшего мимо кэба. Стал протискиваться дальше, собирая нелицеприятные выражения, умудряясь зацепить каждого второго прохожего. Наконец Бернардт поймал свой мираж за руку, развернул к себе:

— Бекка? — это точно она! Он чувствовал это. — Но ведь…

— Вы обознались… — голос, тем не менее, был ее. Рука девушки легко выскользнула, и она поспешила затеряться в толпе.

Бернард видел, как она, прибавила шаг, петляя в потоке людей, идущих с работы, как почти побежала к спуску в метро. Но гололед ее задержал, девушка, так похожая на Ребекку и с голосом Ребекки, вскрикнув, упала на лестнице. Тут Бернардт и догнал ее:

— Болей в груди не было? — спросил он первое, что пришло в голову, помогая подняться.

Что еще он мог сказать? Он-то думал, что она мертва, хоть на опознание его и не пригласили, только лечащего врача Бекки, а к тому моменту им был не Бернардт. Бекка, уже не было сомнения, что это она, ответила не сразу:

— Все хорошо, — в карих ее глазах испуг мешался со смущением.

— Замечу, что притворяться девушкой 'ой, вы попутали' бесполезно, — Бернардт прижал Бекку к себе. На несколько секунд.

— Я каблук сломала, — рассеянно проговорила она. Ладони ее были ледяными, да и пальто, судя по виду, скорее подходило к началу осени, чем к рождественским дням. Бледное лицо, запястья, ставшие еще тоньше, усталый голос. — Извините, наверное, нам стоит разойтись. Но Бернардт не выпускал холодную руку, не обращал внимания на слабые попытки избежать объятий.

— Так как начало истории я уже знаю, предпочел бы услышать ее конец, — сказал он строго. — И, предупреждая вопрос: нет, в полицию я не побегу и даже намека им не дам. Ребекка вздохнула, на запястье бешено бился пульс, она озиралась по сторонам, будто ее преследовал не только Бернардт.

— Не здесь, — сдалась она. — И за мной, и за вами могут следить.

— Пойдем, тут есть один паб, где мы можем поговорить.

Бернардт знал несколько таких мест, где никто не запоминал чужие лица и не подслушивал чужие разговоры. Иногда в таких заведениях он договаривался о новом 'клиенте' для лечебницы: сколько было признано недееспособными богатых мамаш, папаш и дядюшек, даже не вспомнить. Паб располагался недалеко от метро. Механические меха под вывеской выпускали в людей пар, окутывая их словно облаком. Вывеска 'Ржавая шестерня' соседствовала с вывеской опиумного притона 'У Виви'.

Внутри заведения стены украшали старые часы охристо-бурого цвета, не оставляя вопросов о названии места. Тут было довольно оживленно, но Бернардт пошел на второй этаж, минуя кухню. Еду готовил мрачный толстяк с механическим глазом, постоянно протирая окуляр серым полотенцем, уж очень быстро он запотевал.

На втором этаже оказалось тише. Пространство делилось на кабинки, которые легко можно зашторить, скрывшись от посторонних глаз. Доктор повел девушку в самую дальнюю.

— Итак? — Бернардт отодвинул стул для Ребекки, после сел напротив.

Она не спешила заговорить. Он принялся выстукивать невеселый ритм по потемневшей медной окантовке деревянного стола, все еще обдумывая реальность встречи.

— Почему же я пару месяцев был уверен, что ты не слишком жива?

— Мне жаль, что моя пропажа доставила вам неудобства, — Бекка откинулась на спинку стула, отвела взгляд в сторону, словно пыталась что-то разглядеть через задернутую занавесь. Девушка поднесла замерзшие пальцы ко рту и грела их дыханием. — Мне сказали, что я должна уйти, пришлось спровоцировать поломку легкого. Будто оно не совсем пережило купание в реке. Но в больнице мне не дали отойти от операции — забрали через пару часов, как вы ушли.

— Я так понимаю, ты связана с 'охотниками на детали'? — Бернардт открыл меню, небрежно лежащее на столе, и, что-то выбрав, протянул девушке с жестом, который подразумевал, что она может заказывать, что угодно.

После того неожиданного порыва, когда он прижал ее к себе у метро, доктор решил вести себя более отстраненно. Оттого казалось, что меню интересует его больше, чем то, что могла поведать Ребекка.

— Нет никаких охотников за деталями, никто не ворует их, — быстро проговорила девушка, будто пытаясь быстрее скинуть с себя домыслы доктора.

К меню она даже не прикоснулась, только попросила заказать ей бренди, потом добавила:

— Механизмы всегда добывали незаконными способами, как и органы для пересадки. В этом году таких случаев не больше и не меньше. Паника в газетах раздута.

— Надеюсь, та несчастная была уже мертва, когда ее решили выдать за тебя, — доктор не спрашивал, просто выразил надежду.

Ребекка не сняла плаща и продолжала дышать на руки, то ли никак не могла согреться, то ли нашла предлог не смотреть на мужчину. Повисла еще одна пауза, потом, будто очнувшись, Бекка ответила:

— Та девушка умерла у нас. О подмене я узнала только на прошлой неделе. Меня слишком рано забрали из больницы, и только вчера я смогла выбраться в город. Весь месяц пролежала в горячке, стараясь не выкашлять слишком много крови. Но сейчас все уже хорошо.

— Зачем тогда кого-то потрошить? В чем смысл? — Бернардт нажал на звонок, подзывая официанта, затем достал сигарету и прикурил. — Мы работали с некоторыми образцами при пересадке новых механизмов, где в старых моделях детали не были проиндексированы. Я мыслю в верном направлении?

— Считаю, что вам не стоит мыслить в этих направлениях, — отрезала девушка. — Поверьте, рассказывая вам что-то, делаю вамлишь медвежью услугу. А мне бы не хотелось доставлять вам неприятности. Я говорила, что не доведет до добра привычка хранить чужие тайны, — Ребекка, наконец, посмотрела своему собеседнику в глаза. — Посмотрите на меня — я кукла. Мне же каждое неосторожное слово аукнется. Да и вам разве понравился полицейский допрос?

— Аппарата для чтения мыслей пока еще не изобрели, и если ты меня не выдашь, то беседа останется только между нами, — Бернардт замолк, оставив на лице легкую полуулыбку. — Никто не узнает о нашем разговоре.

Раздались шаги, и вошел официант, которому доктор быстро продиктовал заказ. Когда они снова остались одни, беседа продолжилась:

— Хранение тайн мое личное хобби, и я хотел бы понимать, во что оказался втянут. А потом, Ребекка, если за нами следили, то мне наверняка будет не очень хорошо. Приятно сознавать, что я хотя бы знаю, из-за чего. Кстати, Ребекка — это настоящее имя?

— Да, настоящее.

Им подали напитки, Бекка пригубила бренди. Следующая ее фраза вышла жестче предыдущих:

— Знаете, времена, когда я удовлетворяла любые чужие желания, прошли. Ваше хобби — ваша забота, — она вдруг встала. — Может вы, и привыкли играть чьими-то жизнями, но в меня уже играет кто-то другой. Я не хочу сломаться раньше времени. Прощайте, Бернардт! Она решительно вышла из кабинки. Доктор не успел и приподняться со стула, как услышал, что что-то за ширмой с глухим грохотом упало на пол.

Доктор и официант подбежали к Ребекке почти одновременно. Девушку поднял Бернардт, померил пульс. Ничего серьезного, просто истощение, да и кто будет в такие холода разгуливать в осенней одежде? К тому же, были осложнения с легким, если она только-только начала вставать.

Он успокаивающе улыбнулся официанту:

— Слишком тугой корсет. Упакуйте наш заказ и вызовите кэб, пожалуйста. Мы могли бы выйти не через общий зал?

Бернардт поднял девушку на руки и последовал за молчаливым гарсоном. Тут большинство обслуги было именно такой — совершенно не любопытными и молчаливыми, что весьма ценилось клиентами.

Очнулась Ребекка в доме доктора, в постели. Она поняла, где находится, не открывая глаз. В этом ей помогли уже знакомые запахи благополучия: чистоты, дорогой лакированной мебели, и еще каких-то неуловимых тонких незнакомых Ребекке вещей. И запах еды. Девушка открыла веки, чувствуя отсутствие плаща, юбок, а также то, что ее корсет ослаблен.

— Даже не знаю, радоваться ли мне, что я не в участке, или нет, — сев не без труда, она подтянула колени к груди, обняла их руками.

Ее платья были бедны и скромны, но лучше белья, скрытого от посторонних глаз. Оно же было таким перештопанным и истончившимся от жесткой воды, что голой показаться не так уж стыдно, нежели в нем.

Бернардт сидел за небольшим столиком. Он читал книгу, будто нарочито не спеша обратить внимания на девушку, и ел ножку курицы. Так же Бекка приметила и остальные части запечной птицы на подносе, а еще картофель и хлеб. Уловила аромат горячего глинтвейна, пряный и обволакивающий, обещающий согреть.

— Я бы хотела одеться, — сказала она громче. — За мной могли следить, нам не стоило показываться вместе!

— Я внес тебя через черный вход, сам вошел через парадный, — Бернардт махнул куриной ножкой на бордовое что-то, скорее напоминающее зимний плащ, чем предмет домашнего гардероба. — Накинь пока мой халат, твоя одежда в сушке. А еще иди и поешь, а то эффект от твоего выступления смазался.

Доктор захлопнул книгу, и пристально оглядев девушку, добавил:

— Тебя на работе не кормят и не одевают? Осеннее пальто для зимы уже более чем бесполезно.

— Как только подсохнет одежда — я уйду, — Бекка осторожно встала и укуталась в халат. — Вы все еще надеялись пополнить свою коллекцию тайн?

Она опустилась на стул напротив. Ее тонкие руки белеющие на фоне бордовой ткани, торопливо налили глинтвейн в бокал. Ребекка осушила его несколькими глотками, потом положила себе картошки.

— Боже, просто какая-то форма проституции! — воскликнула она, принимаясь за еду. Ей хотелось бы быть более изящной, более сдержанной, но она слишком изголодалась. — Мне печально осознавать, что я в ваших глазах лишь возможность потешить хобби.

— Это скорее форма издевательства, — мужчина поправил манжет рубашки, будто чего-то от нее ожидая. — Сначала морочить мне голову полгода, грубо инсценируя расстройство, потом считаться мертвой, а потом явиться снова и упорно молчать, предупреждая об опасностях, которые могут вообще никогда не случиться. Может, хватит загадок?

— Извините, но вас в этой истории мне жаль меньше всего, — ответила Ребекка, больше думая о том, как восхитительна курица.

Доктор терпеливо ждал, когда она насытится. Он поднялся, и Ребекка проследила глазами за тем, как он подошел к окну, задернул плотные расшитые шторы. И хоть уже стемнело, комната погрузилась в еще более волнующий полумрак.

— Хотите знать, каково мне было у вас 'наблюдаться'? — сказала она, отпила еще глинтвейна и окончательно повернулась к доктору. — Каково, помимо действительно серьезных и опасных сделок, еще строить из себя больную? Стараться держаться на грани помешательства и адекватного состояния, чтобы меня выпускали? Реальность вообще уходит, да и все эти процедуры не облегчали мне жизни! Мертвой я оказалась? Да вам-то что? Вам разошедшиеся после дороги швы в подвале ржавой иглой по живому штопали? Вы потом в этом же подвале задыхались, чаще мечтая, чтобы эта жизнь уже закончилась, чем о том, чтобы продолжалась? Вам ли теперь жить с мыслью, что для вашего прикрытия изуродовали мертвую женщину, бросили ее тело на улицу, без права быть похороненной друзьями? А теперь еще рассказывать вам все? Давайте еще и вас уберут из-за моей болтливости, это мне подбавит мук в аду! Зато ваша коллекция баек пополнится! Ребекка порывисто встала, откидывая на стол салфетку. Но сделала лишь шаг, замерла, будто осознавая выпаленные в гневе слова.

— Сказала первую половину, говори и вторую! — доктор понял, что ее решимость пошатнулась, сам сделал шаг ближе. — И прекрати истерику, конечно, я не знаю о твоих страданиях, я вообще ничего о тебе не знаю!

— Зачем вам это? — уже совершенно спокойно, даже будто ощущая вину, спросила Ребекка.

— О, ну не начинай снова, — Бернардт сжал виски пальцами, его движения становились все резче, будто у кота, которому надоело аккуратно играться с мышкой, и уже пора схватить свою маленькую жертву, — Наверняка дело в чем-то простом, раз это не маньяк. Что это? Контрабанда, государственная диверсия, разборки бандитских шаек, шпионаж за новыми разработками, чистка нелегальной партии органов?! Я просто хочу знать, разве не достаточная причина? Скажи, и можем сделать вид, будто ты остаешься мертвой, и я ничего не знаю о тебе. Выпущу через черный ход, и не буду даже вспоминать о тебе!

Доктор оказался еще ближе, нависая над девушкой, крайне раздраженный. Похоже, что он сорвался, как и Ребекка минутой раньше.

— А вы ведь тоже кругом меня дурили, — ее еле слышный шепот прошелестел чуть громче, чем дорогая ткань халата от опущенных на колени бледных рук. — Слушали, делали вид, что пытаетесь помочь, речь такую красивую про слова сказали. Пока я строила из себя шизофреничку, вы прикидывались, что у вас есть сердце. Маскировались под человека, которого можно было бы полюбить. Но сейчас вы так наседаете на меня с вопросами, что я, кажется, могу поверить, что с вас и пытать меня станется! Можете попробовать, если так желаете…

Ребекка выдохнула, ее тонкая фигура сгорбилась, будто на нее давила тень склонившегося над ней Бернардта.

— Конечно, весь Лондон стоит на ушах, — добавила она. — Мы довели город до комендантского часа, людей до боязни выходить на улицы. Тут уж, выясняя детали, доктор Штейн, не стоит жалеть средств.

— Я принесу твою одежду, — доктор отвернулся. Бекка знала, что ей удалось его устыдить. И 'доктор Штейн' подействовало так, как надо.

— Я не собираюсь пытать кого бы то ни было, и уж тебя точно, — сказал Бернард, стоя у двери. — Могу быть на чьей-то стороне, если знаю, что она собой представляет. Но нельзя помогать или рассуждать о чем-то, играя в прятки.

Бекка не ответила, сняла халат, ожидая свою одежду, уже было не до стеснения. К чему стыдиться и переживать из-за дыр на одежде, когда твоя жизнь и душа одни истершиеся нитки? Ей хотелось быстрее одеться и уйти. Казалось, что, выйдя на улицу, она станет менее уязвима, окажется на свой территории.

Она чувствовала себя дурой. Второй раз связалась с этим человеком из высшего света, и снова больно уязвлена. Глупо вообще думать о другом мире. И глупо отвлекаться, когда надо служить делу, а не размышлять о собственных метаниях.

— Бекка, извини, я… — доктор вернулся с ее одеждой. У него был вид проигравшего человека. Ребекка могла считать, что в этом раунде победа за ней, как и в предыдущем, и еще раньше. Он проигрывал уже третий раз. — Если вдруг тебе понадобится моя помощь, то ты знаешь, где меня найти. Я помогу не по какой-то выдуманной причине, а просто потому, что могу.

Он вышел за дверь, чтобы она могла одеться. После всех его доводов о хобби и интересе к тайнам, последние слова казались слишком высокопарными.

Бекка оделась, все еще продолжая мысленно ругать себя. О чем она думала, соглашаясь на эту встречу? Рассчитывала выговориться? Вспомнить относительно тихие дни или хоть как-то поесть? Нет, дурочке хотелось сочувствия. Помощь — глупо, она была втянута в такое дело, выход из которого только вперед ногами. Поучений и напутствий работать дальше, не уступать своей мелочной душонке и слабому духу — о, этого хватало и на заводе. Жалость — так унизительно и так просто!

И все же, неужели снова придется вот так вот расстаться, чувствуя, что все кончено? В кармане пальто нашлись какие-то гроши, можно найти за них что-нибудь избавляющее от мыслей до утра. Если ее пустят хоть в один клуб. Господи, лишь бы никто не узнал о встречи с доктором!

Ребекка решительно открыла дверь, кивнула Бернардту:

— Прощайте, я помню, где выход с прошлого раза.

Он подал ей плащ, Ребекка накинула его и торопливо запахнулась, будто мерзла уже тут, в доме доктора.

— Выйди с черного, около кухни, — посоветовал доктор, — там можно сразу попасть в довольно темный переулок, потом на чертовски многолюдную улицу. Так тебе будет удобнее.

Бернардт замешкался в двери, завороженно коснулся ее лица, как в прошлый раз, там, на чердаке, когда они чудом спаслись. Но никто не сказал ни слова.

Ребекка дошла до угла. Все еще кружилась голова, сломанный каблук мешал идти, приходилось касаться рукой холодных стен. Девушка опустилась на лавку, как только свернула с улицы, сил не было даже посетить притона. Она позволила себе заплакать, успокаиваясь тем, что просто устала.

Две женщины, видевшие, как Бекка выходила из богатого дома, тут же выдали несколько предположений:

— Кажись, джентльмен не уплатил девице, — не без доли радости заметила дама, которая была чуть моложе своей подруги.

— Или того хуже, отказался от услуг, — ехидно приметила вторая. Ее товарка издала тонкий смешок, и они прошли мимо Бекки.

Но доктору и его бывшей пациентке предстояла еще одна встреча. Бекка пришла сама. В клинике, где Бернардт практиковался, как хирург, она отсидела положенную очередь и даже заполнила какие-то регистрационные бумаги, где кратко описывалась небольшая травма запястья.

Девушка заняла одно из кресел, даже позволила, чтобы ее пальто повесили на вешалку, хотя ей и было холодно. Она надела свое лучшее платье — дешевый темно-коричневый вельвет, теплый, не слишком истершийся на швах. Голову Бекки украшала не нового вида шляпка с темной сеточкой вуали, скрывающей часть ее лица, локоны, выпущенные из прически, тоже скрывали его.

Медсестра объявила, что доктор свободен, и Ребекка прошла в кабинет.

— Хм… Сейчас подойду. Садитесь пока на стул, — сказал Бернардт, не оборачиваясь к пациентке.

Он выглядел оживленным, даже каким-то радостным в этой клинике, не то, что в собственной лечебнице, там его поведение казалось апатичным и заносчивым. Он обмывал инструмент в мойке. Открыл большую бутыль спирта, чтобы окончательно продезинфицировать, потом с доброжелательной улыбкой развернулся к девушке, и, не узнавая ее с вуалью, спросил:

— Итак, что вас беспокоит?

— Я подумала, что мы все же можем поговорить.

Он не мог не узнать ее голос. Девушка прикрыла дверь, но осталась стоять рядом с выходом. Улыбка исчезла с лица мужчины. Бернардт нахмурился, вряд ли он мог ожидать такой встречи, тем более, здесь.

— Не ты ли мне сказала 'прощай' не так давно? — справившись с удивлением, сказал он. — Впрочем, я обещал помощь, верно? Закрой дверь, и поговорим.

Бекка повернула замок, он щелкнул.

— Не вы ли так рьяно желали знать правду? — парировала она. Ребекку задели слова и холодный тон доктора. — Или уже передумали?

Она отошла от двери, прислонилась к краю стола для осмотров. Крупная сетка вуали не могла полностью скрыть некоторые следы на ее лице: темный синеватый след на левой скуле, засохший росчерк на разбитой недавно губе.

— Все еще хочу. В прошлый раз твои слова меня задели и заставили задуматься, извини, если был груб, — быстро, будто говоря одну из своих дежурных фраз, проговорил Бернардт, он присел на стул и выжидающе посмотрел на девушку. — Почему ты изменила свое решение, Бекка?

— Вы уверены, что здесь я могу говорить спокойно, что никто не задержит меня? — Бекка отошла к окну, отодвинула занавесь, приоткрыла одну из ставней. — Извините, больничный запах просто убивает…

— Ты можешь быть спокойна, Бекка. Здесь безопасно. Рассказывай.

— Я курьер, — начала девушка, — я доставляю детали.

Она рассказала, что пребывание в лечебнице стало для нее хорошим прикрытием, а статус душевнобольной позволял поступки, которые не всегда вписывались в рамки поведения приличной горожанки. Все было продумано, вплоть до приводов в полицию. Клиенты — очень богатые люди. За несколько месяцев такой работы Ребекка смогла возместить хозяину затраты на ее содержание в клинике и купить партию протезов и механических органов для ребят с завода, на котором она жила, вместе со всеми членами их тайной группировки.

— Люди все меньше и меньше стоят для нашего общества. Механизируя быт вокруг нас, мы сами не замечаем, как становимся не более чем инструментами! — глаза Ребекки под черной сеточкой вуали засветились особым светом, что часто озарял глаза тех, кто находил благородного слушателя идей, составляющих смысл жизни говорящего. — Рабочих заменяют автоматоны. Те люди, которые уже не могут конкурировать с ними, становятся бесполезны, остаются без средств к существованию. Свои деньги я зарабатываю, чтобы отсрочить для наших людей списание с заводов.

Но прогресс и автоматизация, а также износ старых протезов, стремительнее, чем моя возможность зарабатывать.

— Не думал, что ты из тех, кто пытается спасти весь мир ради светлого будущего, — доктор достал сигарету, но быстро опомнился, убрал ее обратно в портсигар.

Она знала, что он думает: из-за горстки людей она связалась с сомнительной компанией, калечила и постепенно убивала себя, лишала нормальной жизни. И все это — ради чужих. Вполне предсказуемые мысли для человека из круга Бернардта.

— Даже не знаю, что сказать тебе. Что не так с деталями? — вспомнил доктор об 'охотниках'. — Почему из-за них готовы убить? Ведь они и так продаются, почему бы не оформить их продажу легально?

— Эти детали аналог деталей экстра-класса, технология засекречена государством. Проще говоря, мы торгуем хорошими подделками. Но не убиваем, — спеша откинуть подозрения доктора, Бекка покачала головой. — Мы похитили несколько автоматонов с заводов, в конструкции одного как раз были детали нужного образца, двое других нужны были только, чтобы запутать след. Но на нашей совести нет убийств! А автоматоны лишь машины, отнимающие у нас право на жизнь!

Она выдохнула, успокаиваясь, и продолжила:

— Сейчас я почти не поставляю детали. Тот случай с рекой и чердаком — хозяин решил, что происшествие может послужить раскрытию нашей деятельности, и приказал меня забрать. Я не могу пока носить заказы, но еще остались протезы, которые мы купили для рабочих. Беда в том, что наш хирург Джепетто умер неделю назад. Он не раз вытаскивал меня с того света, сотнями спасал жизни наших ребят, давал им возможность работать дальше.

Ребекка опустила взгляд в пол, не торопясь, пересекла всю комнату и остановилась у двери. И в тот же миг посыпалось на пол разбитое стекло. Через окно в комнату впрыгнули три человека. Щелчок замка уже никто не услышал. Бекка отошла в сторону, и в дверном проеме показалась еще тройка ребят. Они быстро заперли дверь и окружили доктора.

— У него есть оружие, — предупредила Бекка.

— Подозреваю, они не на прием к врачу, верно? И регистрационные бумаги они тоже не заполнили, да их никто не заполняет… — доктор покачал головой и, подняв руки, медленно встал. Оказывать сопротивление шестерым громилам он, судя по всему, не думал, и это было здраво. — Даже не представляю, что вы сказали на регистрации, наверно, что у вас острая язва…

— Сестра мило разрешила нам зарегистрироваться позже. Очень вежливая девушка, — Боб — один из мужчин, обошел Ребекку, подошел к доктору и коротким ударом отправил его в не очень полезную, но долгую отключку.

Проснулся Бернардт в полутемной комнате, где было так душно и жарко, что он взмок. Доктор лежал на узкой, шаткой софе, окон в комнате не было, только смутные очертания железной двери виднелись в полумраке.

— Простите, что все вышло так грубо, — Бекка сидела рядом и прикладывала к вискам доктора прохладную влажную ткань. — Я не хотела втягивать вас, но мне привели несколько весомых аргументов, — сумрак делал заметнее следы побоев на ее лице.

— Весомых — это главное, — Бернардт поморщился и застонал. Голова болела немилосердно, но кое-что беспокоило его гораздо больше. — Прошлого… Джепетто… тоже так приглашали к сотрудничеству?

— Нет, он был нашим другом. Ему были не безразличны люди, — в словах Ребекки явно прозвучал упрек. — Но теперь, так или иначе, мы с вами в одной упряжке. Обратно из нее, как я и говорила, только ногами вперед. Простите меня за это, но я ничего не решаю, — девушка смочила ткань, выжала, и снова приложила ее к голове доктора. — Когда отойдете от удара, я познакомлю вас с остальными.

— Может, просто отпустите, откуда забрали, и всем скажем, что ваши ребята выбили из меня лишние знания? — Бернардт сел, отворачиваясь, избегая прикосновений Ребекки, но покачнулся и ухватился за ее плечо. — Хотя нет, вы такие увлекающиеся люди, что можете выбить из меня что-нибудь более нужное, мозги, например…

Он заставил себя встать, опираясь на Бекку, фокусируя зрение и успокаивая рванувшееся было наружу содержимое желудка. Потом укоризненно посмотрел на виновницу своего неприятного приключения.

— Если я откажусь, меня ждет подворотня и проломленный череп? А если соглашусь, то какие плюсы? Зарплата? Оборудование? График работы? Ей-богу, девочка, давай уж, рассказывай, что знаешь…

— Обращайтесь ко мне, пожалуйста, по имени, — Бекка поддержала доктора за руки. — График работы вам обещаю плотный. Новое место жительства, широкий сплоченный коллектив. Возможность работы с новыми материалами и механизмами — простор для импровизации и новых идей! А честно говоря, наши думают, что вы не справитесь, что в подметки не годитесь Джепетто, способного заставить человека жить с коробкой от обуви и парой шестеренок вместо органов. Но выбора у нас нет, а вы так рьяно интересовались делом, что практически в паре со мной подписали пожизненный контракт на работу.

— Интересно. Ладно, давай не будем затягивать и пойдем со всеми познакомимся. Потом, когда у меня перестанут трястись руки и разрываться от боли голова, можно будет посмотреть, ровня ли я вашему предыдущему мяснику, — Бернардт сделал шаг вперед, качнувшись в сторону. — Помогите-ка мне, Аврора.

— Вы бы вполне могли полежать немного. Вечером я вас познакомила бы с ребятами. А завтра помогла убраться в операционной. Вам, как аккуратисту, это, наверно, важно.

Бернардт снова посмотрел на нее. Ребекка успела сменить платье, теперь на ней были белая блуза, надетая на корсет, и брюки. Потом он снова оглядел свою камеру. Она не блистала порядком и шиком: маленькая комната, душная из-за чрезмерного отопления, с покосившейся узкой софой, стулом, на котором стояла побитая временем плошка с водой. Что-то стучало за стеной и гудело — надоедливые звуки, которые для больной головы становились невыносимее с каждой минутой.

— Плохо умею спать в одном помещении с теми, у кого я в рабстве, — доктора, наконец, оставила напускная веселость, и он тяжело опустился на софу, передумав выходить и знакомиться со своими похитителями. Он закрыл лицо руками, выдохнув, помассировал виски. — Венера, выйди на пару минут. Оставь меня.

Ребекка вышла, прикрывая за собой дверь. Бернардт слышал, как она подперла спиной дверь. Завод, значит? Что ж, имея представление о лондонских заводах — практически небольших городах, доктор знал, что сбежать, не зная территории, невозможно. А вот заблудиться и умереть с голоду в какой-нибудь заброшенной кладовой очень даже реально.

Бернардт глухо застонал, отчаянно.

— Агата! Можешь вернуться… — позвал он. — Помоги мне встать, и покажи операционную, а вечером со всеми познакомишь.

Нужно хоть чем-то занять руки, сейчас мелко дрожащие. Доктор не знал, что делать, чтобы стало лучше, только какая-то глухая тоска не давала успокоиться. Так, наверное, чувствует себя лиса, попавшая в капкан, и чтобы убежать, вынужденная отгрызть себе ногу, только для того, чтобы умереть еще более жуткой смертью. Бекка села рядом с ним:

— Я понимаю. Все кажется более чем ужасным, — она коснулась его плеча. — Потерпите какое-то время, Бернардт. Обещаю, что вытащу вас отсюда. Просто постарайтесь быть нам другом, помочь нам.

— Пойдем. Не заставляй меня устраивать тут истерику и злить тебя, Мари, — Бернардт выдавил из себя улыбку и похлопал Бекку по ладони. — Покажи мне операционную, я хоть знакомым делом смогу себя занять, а то мне сейчас так страшно, что я даже не представлял, что могу дрожать.

По пути в операционную Бекка показывала ему и другие важные места, такие как душ с туалетом, рядом с комнатой доктора, ниже столовую, еще что-то, что совершенно не запоминалось в переплетении переходов, труб и лестниц. Не завод, а просто механическая империя! Операционная была в небольшом подвале. Одна лампочка нервно мигала. Было два стола, один меньше, другой больше, вокруг много не совсем медицинских инструментов и механизмов — все больше походило на мастерскую механика, нежели хирурга.

— Вот здесь я провела много времени, — сказала Ребекка. — За той дверью что-то вроде палаты на две койки.

Она ходила по операционной, касалась пальцами выложенных на полках инструментов. Бернард понял, что эта операционная для нее скорее память об умершем друге, человеке, не раз державшем ее жизнь в руках.

— Когда после Рождества пройдет затишье, и будут новые заказы, я тоже не раз окажусь на уже вашем столе. Как-то так, — она похлопала ладонью по столу, как хлопают по холке коня, успокаивая его перед тем, как заскочить в седло. — Здесь, конечно, стоит убраться, но для этого вам стоит пообщаться с механиком, чтобы лучше представить оснащение наших ребят.

— Не верится, что здесь действительно кого-то оперировали, — доктор покачал головой. — Да и тебе надо дать время отлежаться, чем все время перекраивать грудину. Чем они вообще думают?

Бернардт сердился. Инструментарий Джепетто привел его в ужас. Разве что скальпели были не ржавыми, да и только. Непонятно, как с помощью этого железа можно работать с людьми.

— Ощущение, что тут развинчивают старые автоматоны, а не оперируют людей.

В ответ Ребекка лишь виновато пожала плечами.

— Рабочие завода оснащаются куда тяжелее людей, которым вставляют механические органы. Поэтому здесь больший упор на механику, — в комнату вошел человек, мужчина, хотя облик его первым делом заставлял отшатнуться: так мало он походил на человека. — Но я верю, что мы сработаемся, и с этим не будет проблем.

У вошедшего вместо лица была маска, с конусом, похожим на клюв, совсем таким, как у маски в кабинете Бернардта, только от этой еще шли разнообразные трубки и ряд окуляров, да и это не была просто маска — таким было лицо человека. Протянутая для рукопожатия рука тоже сверкала в неясном освещении трубками и механизмами.

В операционной пахло скорее как в мастерской — маслом, железом и разными техническими жидкостями, но вот запах от человека в маске все равно выделялся — вкус чего-то горелого, приторного, а так же пота и старой, будто отсыревшей ткани.

— Бернардт, это Патрик — наш главный механик и мой муж, — представила его Бекка.

*Иллюстрация Царакаевой Ирины

— Я уже работал с подобным, — вместо приветствия сказал Бернардт, делая вид, что его волнуют только профессиональные вопросы. — Это проще чем тонкая хирургия, но работать с этой ржавчиной я не буду. Могу я просить принести некоторый инструментарий из моего дома, сделать нормальное освещение и кое-что по мелочи, прежде чем мы начнем хоть какие-то отношения? Доктор Штейн сделал каменное лицо, облик Патрика его не впечатлил. Трубки могли говорить либо о том, что была пробита шея, либо что работать приходиться в тяжелой, загрязненной среде.

Да и этот 'муж' — не тот ли подонок почти обнулил итог дорогостоящей операции Бекки и теперь украсил ее лицо синяками? Хорошо же они тут людей спасают. Скорее просто пытаются продлить срок их службы, прикрываясь благородными намерениями, типичные фанатики.

— Конечно, мы отправим ребят привезти нужное. Под присмотром Бекки, раз уж вы общались, — скрипучий утробный голос, раздающийся из-под металлических пластин и прочей механики, не выдавал одобрения, хоть главный механик и старался быть вежливым. — Что касается Бекки… Иди сюда.

Девушка подошла к своему супругу, тот повернул ее спиной и постучал где-то в районе поясницы:

— Когда заказ надо доставить совсем скрытно, мы пользуемся услугами Бекки. Там есть небольшая полость, это очень удобно, а корсет позволяет ей не так долго валяться после операции.

— Забавная конструкция, — Бернардт улыбнулся, убрав одну руку за спину, чтоб не сорваться в бесполезную драку, в которой наверняка выиграет Патрик. — В чем смысл всего этого? Деньги? Борьба с прогрессом? Простое желание управлять кем-нибудь с исковерканным представлением о морали и законной деятельности? Не поймите неправильно, но, кажется, мое окружение почти не изменится, несмотря на пребывание на вашем заводе…

Явно прозвучал намек на психбольницу, но Бернардт боялся и пытался хоть как-то заглушить свой страх. Патрик его намека не понял, или умело проигнорировал, но ответил:

— Скажем так, я делаю эти детали — подделки под засекреченные оригиналы. Но я такой же исполнитель, как и Бекка, и прочие. Даже я не знаю, кто стоит на самом верху. Наша с Беккой работа позволяет помогать друзьям. Никакой идеи, никакого фанатизма, — Патрик прошелся по операционной, подвинул что-то из механизмов, глянул на мигающую лампу. — Думаю, мистер Штейн, если бы у вас было больше родственников, будь у вас дорогие вам друзья и коллеги, вы бы тоже постарались продлить их жизнь.

— Дело в том, что мы, по сути, не нужны уже государству, у нас нет особых льгот, чтобы накопить на старость, — Ребекка поддержала мысль своего супруга, но Бернанрдту показалось, что она старается незаметно отодвинуться от Патрика. — Нужно отслужить определенное количество лет, но многие становятся ненужными гораздо раньше. Да и никто не отменял несчастных случаев. Мы просто стараемся выжить, — добавила она без прежнего азарта, даже со смущением.

— Советую вам отдохнуть и поужинать, — перебил ее Патрик. — У меня сейчас много работы, но завтра я покажу вам свободные протезы и с тех, кому мы их поставим. Бекка поможет вам оборудовать комнату, убраться в операционной и прочее. Можете распоряжаться ею.

Бернардт взял со стола один из протезов и вытащил из него рычажок контроля силы, задумавшись о чем-то:

— А пока я побуду тут, разберусь с тем, что мне нужно, а что… — доктор задумчиво покрутил деталь в пальцах, потом резво вставил ее обратно быстро и уверенно, и кинул весь протез в кучу хлама. — Если Бекка принесет мне еды и очки, которые ваши удальцы не догадались прихватить, это будет лучшей помощью с вашей стороны. Патрик, кивнув, ушел.

— Простите, я совсем забыла, — Ребекка достала из-за ворота очки, очечника она не нашла, поэтому просто зацепила их дужкой за кромку корсета. — Извините, за столь непочтительное их ношение. Ну, так я принесу еды?

— Муж? Шутишь, что ли? — доктор взял очки и, вытерев стекла, нацепил на нос. Почти тут же отвернулся к столу, глубоко дыша, чтобы успокоиться. Молча начал перебирать детали, инструменты и бумаги, валявшиеся в беспорядке, разделяя их на горки нужного и ненужного, постепенно откладывая то, что было совсем хламом, а что еще и послужить могло. Потом хлопнул себя по лбу и обернулся к девушке:

— Ах, да, еда… Спасибо за очки, Бекка, ты тут самая сообразительная, похоже. Так что там про еду?

Бекка вернулась спустя минут двадцать. Она принесла небольшой поднос: тарелка наваристой каши с мясом, чай в жестяной кружке, графинчик с чем-то алкогольным и пара кусков хлеба.

— Патрик спас меня, — тихо сказала она. — Если бы не он, я бы умерла тогда на улице. Потом спас, когда я почти сгубила себя наркотиками. Я обязана ему. Вас удивляет, что он мой муж?

— И это тоже.

За двадцать минут Бернард успел многое. Инструменты погрузились в медицинское судно, залитые керосином, рядом разместился большой ящик с механическими приборами, отвертками, щупами и тому подобным. Часть протезов оказалась выложена на столе, часть на полу, а остальное валялось грудой в углу. Бумаги заняли свое место на одной из полок шкафа, на которой ранее невообразимой кучей лежал столетний хлам. По полу приходилось пробираться очень осторожно, почти все пространство было занято деталями, лежащими на идеальном расстоянии друг от друга.

— А что было перед этим? У тебя же наверняка интересное прошлое? — доктор сел на край операционного стола, перенес поднос к себе на колени. Он подумал, что, в конце концов, сможет дойти когда-нибудь до поведения Бекки, тревожиться за людей и работать за еду. Низшая ступень существования. Паразитизм наоборот.

— Да ничего интересного, — Бекка, пока доктор ел, принесла воды и начала мыть освобожденные в некоторых местах от хлама полки, протирала ножки столов и ящики. — Мои родители из рабочего класса. Когда мне было двенадцать, моего отца списали с завода, его оснащение устарело, а мы не могли себе позволить новых протезов. Он не выдержал бесполезности и пробил себе голову на штамповальном станке. А мама через год скончалась от гриппа. В четырнадцать я устроилась уборщицей в один кабаре-клуб, к пятнадцати я уже танцевала в нем. Ребекка будто рассказывала не свою, а чужую, малоинтересную историю.

— О, сейчас я вам кое-что покажу, — она подставила табуретку, с нее встала на стол и достала какую-то коробочку с верхних полок. Села рядом с доктором. — Раз уж это теперь ваш кабинет, пусть мой тайник останется тут, хорошо? Если Патрик увидит их — он выбросит все. Бекка открыла покореженную ржавчиной коробку. В ней аккуратно лежали фотокарточки, сложенная вчетверо афиша, вырезки из газет. Девушка развернула афишу, рекламирующую программу кабаре. Ряд красоток выставлял вперед свои стройные ножки. Девушки улыбались и нагибались настолько, чтобы оставались видны и их стройные талии, и напудренная грудь, приподнятая корсетом. Бекка стояла в центре, моложе своих товарок, но ее формы уже составляли неплохую конкуренцию другим танцовщицам. Глаза ее светились, и даже яркий макияж не казался на ней вульгарным.

— Я долго там танцевала, клуб был среднего пошиба, но благодаря откровенности и свободным нравам его посещали многие богатые господа. У меня появлялись поклонники, которые дарили дорогие подарки, угощали. Я не была шлюхой, но с некоторыми спала. Мне было страшно за свою жизнь, а все эти мужчины казались такими успешными, непоколебимыми, как стена.

— Миленько, — доктор кинул ложку в пустую тарелку и стал потихоньку пить из кувшина, закусывая хлебом. — Просто протри полки, пол подождет, все, что на полу, работает только наполовину, и придется конструировать что-то рабочее из того, что есть. Там, в углу, можно сгрести мусор до второго пришествия или пока не появится литра три кислоты. И насчет освещения, одна мерцающая лампочка — это просто издевательство, проще вовсе выключить свет и работать на ощупь. Да, возвращаясь к теме, как ты вообще свернула на кривую дорожку, мощеную наркотиками?

— Как-то раз я ужинала у одного джентльмена, он был ужасен, будто сошел со страниц Диккенса, но я голодала, нам задерживали оплату уже второй месяц, и я была готова есть цветы, которые нам иногда присылали. Его жена пришла как раз в тот момент, когда его руки лапали мои коленки, но скандала не случилось. Эта женщина — Лита — сказала что-то вроде 'какая миленькая' и ушла к себе.

Бекка достала из стопки газетную вырезку с фотографией дамы лет тридцати, весьма симпатичной, с лукавым взглядом, одетой по последней моде.

— Я стала ее компаньонкой. То есть теперь я развлекала не ее мужа, а скрашивала ее вечера. Мы бывали в салонах, скупали самые модные комплекты, курили все, что только можно было достать. Дни, иногда целые недели просто выпадали из памяти, путались в наркотическом угаре вместе с событиями, людьми. Когда она умерла от передозировки, я оказалась снова на улице. Не буду описывать все мои метания, скажу, что меня спасли ребята с завода, а главным образом Патрик и Джепетто. К двадцать первому своему году я стала женой Патрика.

В руках Бекки были еще какие-то карточки, на одной из них — она и ее покровительница. Девушки явно уже были 'хороши', их глаза слишком блестели, они держали друг друга за руки и целовали в губы, с озорством косясь на фотографа.

— Моя жизнь была бесполезным мусором, может быть, и теперь меня ничего хорошего не ждет, но я хотя бы приношу пользу.

— Всех не спасешь, Бекка. Нельзя же всю жизнь страдать за один раз оказанную услугу и проявленную человечность. Ты хоронишь сама себя, я этого принять не могу, — Бернардт некоторое время рассматривал фотографии, потом сложил назад в коробку. Мысли его были полны замыслами побега, но пока он еще слишком мало знал о заводе.

— Послушай, а если я инсценирую свою смерть, что сделают с телом? Бекка захлопнула коробку:

— Сожгут. Я же сказала, что постараюсь вас вытащить. Верьте мне, — девушка задумалась, проверила замочек на коробке, и вдруг швырнула ее в груду механического мусора. — Я слов на ветер не бросаю. Пойду, отнесу вашу посуду, после провожу вас в комнату. Уже поздно, и все устали.

Девушка забрала поднос и ушла.

— Здорово! — оставшись один, доктор встал и со злости пнул один из протезов, тот ударился о стену.

Его будущее и спокойную старость эти типы уже разрушили. Никто не станет ждать, когда руководитель вернется на свое место в клинику, да и место хирурга не будет пустовать.

А что здесь? Его и не выпустят никуда, будет коротать свои дни, как последний мясник, как этот проклятый Джепетто, которого угораздило сдохнуть так не вовремя. Будет делать бесполезную, по сути, работу. Зная рабочих, доктор не сомневался, что эти люди не дадут времени на то, чтобы протез прижился, а уж тем более на точную настройку. Скорее они предпочтут проработать на фабрике и еще двадцать раз прийти потом, и, конечно же, в последний момент, когда уже не будет сил терпеть. Бернардт был уверен, что дело так и сложится.

Что остается? Надеяться на Бекку? Ждать посильной помощи от нее? Она и сама-то не смогла сбежать, если хотела, конечно.

— Просто сдохните уже, наконец… — добавил он вслух, это были слова пленника, искренне ненавидящего своих сторожей. Даже Бекку, она была на их стороне, ограничила его свободу — того, кому было наплевать на незнакомых людей и их проблемы. Она лишила его нормальной жизни, заточила тут, на заводе, в варварских условиях.

Он тихо рассмеялся, как безумцы, не так давно бывшие его пациентами. Правильно, надо пока вести себя хорошо и потом потихонечку, узнав все о заводе, бежать.

Когда девушка вернулась, Бернардт вел себя пристойно, собирал части протезов и даже что-то напевал под нос, только взгляд изменился.

На второй день в операционной все было разобрано, и доктору доставили его вещи. На третий они уже провели с Патриком первую операцию. Несмотря на неприязнь к механику, работать с ним было весьма увлекательно. Еще произошел один несчастный случай — его тоже разрешили успешно, рабочего удалось спасти.

А на вторую неделю на стол к доктору привели Бекку, но не на операцию, а лишь на осмотр. Видимо видно, Патрик планировал новую передачу фальшивых деталей.

Сама девушка никак не вписывалась во все это общество. Хотя все к ней относились с большим теплом.

— Бекка у нас святая, — делился за обедом один здоровяк, левая рука которого могла забивать сваи в пять раз тяжелее него самого. — Мы ее любим. Хотя, честно признаться, кто в глубине души не мечтает, чтобы она скорее уже отчаялась, и вышла работать, так, как положено девке? По-хорошему, так ей бы только лучше было. Все эти махинации слишком опасны.

А женщины девушку недолюбливали, гоняли по поручениям, обзывали хозяйской сучкой, за то, что кто-то сверху запретил портить девушку чрезмерной работой — она их городское лицо. Сама Бекка как-то жила среди всего этого, сильно уставала, часто нервничала, но не думала уходить.

Бернардт возвращался из операционной и, наплевав на правила, курил. На верхних этажах завода было чуть больше свежего воздуха.

— Бернардт? — голос Ребекки послышался откуда-то сверху. Она свесилась с перил, с балкона почти под крышей. — Дайте мне руки, я втяну вас сюда.

Девушка нашла место, где перила кончались, и легла на пол, чтобы дотянуться до доктора.

— Хорошо, — Бернардт послушался ее и протянул руки.

Вообще, он тут делал все, что ему говорили, или почти все, что не противоречило здравому смыслу, да что там, даже устанавливал неоткалиброванные детали, если так велел Патрик. Он не жалел этих людей, не видел в них людей, и не хотел видеть, если честно.

Бекка еле справилась, чтобы втянуть мужчину наверх, потом долго сидела на полу, пытаясь отдышаться.

— За дверью в комнате есть телефон, мне удалось подключить его, — сказала она. — Позвоните какому-нибудь своему другу, тому, кому вы доверяете. Пусть он поможет перевезти ваши вещи и деньги в безопасное место. Скоро должен случится заказ, я смогу выйти в город, и у меня есть план.

Доктор кивнул. Вспомнить номер было сложнее всего. Звонок не другу, но тому, кто готов помочь в ответ за старые услуги. Еще несколько звонков другим должникам, и доктор вышел из комнатки.

Уехать, так и не отомстив этим людям, он просто не мог…

Бернардт застыл. Почувствовал боль в ладони и обнаружил, что его трясет от ярости, а полумесяцы ногтей отпечатались на ладони. Он опустился на корточки, посмотрел на Бекку, протянул к ней руку, погладив по щеке.

Хотелось задушить ее и этим самым открыть счет в пользу мести Патрику, но еще было не время. Он склонился над девушкой и поцеловал ее, не зная как благодарить за шанс сделать самому хоть что-то без решений свыше. Благодарность, смешанная с бешенством.

— О, Бекка, ты не представляешь, что ты для меня сделала… Бекка отстранилась, глядя в глаза доктору. Видно, почувствовала скрытую агрессию:

— Я еще ничего не сделала, рано меня благодарить.