Междуречье

Глава 7

«Уже иду. Я подчиняюсь тебе», — сказал Шарур, встал и быстро вышел из дома отца, дома, в котором прожил всю жизнь. Он торопливо шагал в сторону храма Энгибила. Когда бог так говорит с человеком, ослушаться невозможно.

Видимо, Энгибил поговорил и с Эрешгуном, потому что отец не стал задавать никаких вопросов. На Хаббазу Шарур вовсе не обратил внимания, не до того было. В ушах у него все еще звучал приказ бога.

Однако пока он шел по улице Кузнецов, к нему постепенно стали возвращаться собственные мысли. Только мысли. Воля полностью была парализована великой волей бога. Хотел он или не хотел, ноги несли его к храму. Оставалось лишь посмеяться про себя над собственной глупостью. Да и вор тоже хорош! Оба они полагали, что Энгибил — сонный бог. И оба, конечно, ошибались! Энгибил легко поймал их в то время, как они составляли против него заговор. Что он может сделать? Да все, что захочет! Страх пробрал Шарура до костей, только ноги шагали себе и шагали.

Впереди вздымался храм. Жрец Буршагга уже ждал Шарура перед входом. Губы Шарура сами собой произнесли слова: «Я пришел по приказу великого бога. Я пришел по приказу могущественного бога».

— Знаю, — ответил Буршагга. — Мне приказано ждать тебя и немедленно провести к богу, как только ты прибудешь. — Он говорил ровным голосом, но в глазах плескался страх. Он привык подчиняться приказам Кимаша-лугала, а не Энгибила.

Без дальнейших разговоров жрец повернулся и вошел в храм. Шарур последовал за ним, как недавно шел за слугой Кимаша Инадапой во дворец лугала. Но визит к лугалу не пугал его так, как теперь.

Другие жрецы оставляли дела и поднимали головы, пока они шли через передний двор храма. Точно также смотрели рабы и слуги, когда Инадапа приводил кого-нибудь к лугалу. Шарур попытался прочитать по лицам жрецов, что его ждет, но не заметил ничего необычного. Почему-то это его не успокоило. Жрецы просто принимали приказы бога как должное. Никто не мог противостоять Энгибилу. Кимаш правил, отвлекая Энгибила, а не противодействуя ему.

Буршагга поднялся по лестнице к залу для аудиенций. Шарур понуро брел за ним. На этот раз навстречу им не попалась ни одна куртизанка, о чем Шарур пожалел. Было бы о чем вспомнить перед приговором.

Когда они достигли вершины лестницы, Шарур уже тяжело дышал. А что тут удивительного? Годы-то идут… Впрочем, встреть он Энгибила во дворе храма, было бы то же самое.

Буршагга отступил в сторону и кивнул на дверь: «Бог ждет тебя внутри».

Это и так было понятно. Сияние Энгибила пробивалось даже через закрытые двери. Ничего не оставалось, как собраться с духом и войти.

Энгибил восседал на обитом золотом троне. Шарур распростерся ниц перед Энгибилом. Он не стыдился этого; перед лугалом тоже приходилось падать на брюхо.

«Встань!» Слово беззвучно прозвучало в голове Шарура. И захоти он ослушаться, не смог бы. Стараясь унять дрожь в ногах, он встал на ноги.

— Великий бог, могущественный бог, основатель города, приветствую тебя, — выговорил Шарур. — Скажи, чем я могу служить тебе, и я исполню все, что пожелаешь. Ты мой хозяин. Я твой раб.

— Это я и сам знаю, — самодовольно проворчал Энгибил. Похоже ему нравилось говорить по-человечьи, шевеля губами и издавая звуки. — Я размышлял над твоим делом, Шарур. Обдумывал твои обстоятельства, сын Эрешгуна. — Он скрестил руки на массивной груди, ожидая реакции Шарура.

Шарур в отчаянии не знал, что отвечать.

— И к чему ты пришел, великий бог? — пролепетал он.

— Вот тебе мой приговор, сын Эрешгуна, — возгласил Энгибил.

Шарур склонил голову.

— Я слышу твои слова, о великий бог. Могущественный бог, я подчинюсь твоим словам. «А какой у меня выбор?» — с горечью подумал он.

— Я пришел к тому, — пророкотал Энгибил, — что я слишком крепко держал твою клятву в своей руке. Я решил, что слишком строго хранил твою клятву в своем сердце. Я решил сделать тебе послабление. Можешь занять денег у отца и заплатить выкуп кузнецу Димгалабзу.

— Великий бог!..— Шарур готов был к чему угодно, готов был уговаривать Энгибила смягчить наказание, которое бог замыслил. Скорее всего, это была бы напрасная попытка, но, будучи торговцем он все же не мог не попробовать. Слова бога оказались настолько неожиданными, что он совсем растерялся и мог только глупо таращиться на Энгибила.

А тот пребывал в обычной своей невозмутимости, внушающей благоговейный трепет. Вместе с тем, он выглядел божественно довольным собой, как будто решил сложнейшую проблему.

И что, его из-за этого вызвали в храм? Не может быть. Наверное, есть еще что-то. Иначе придется признать, что Энгибил вовсе не слушал, как он, Хаббазу и Эрешгун строили планы ограбить храм бога.

Шарур смотрел на Энгибила, Энгибил смотрел на Шарура.

— Разве ты недоволен, сын Эрешгуна? — поинтересовался бог. — Разве не радуется твое сердце? В своем неизмеримом великодушии я дозволяю тебе жениться на женщине, которую ты желаешь.

Наверное, он и вправду был ленивым богом. В любом другом случае ему ничего не стоило бы порыться в сознании Шарура и выяснить, с чего это человек не радуется тому, как блестяще бог разрешил его сложнейшую проблему? Шарур представил на месте Энгибила Энимхурсага, который взялся за выяснение подозрительной загадки. Да Энимхурсаг вывернул бы его наизнанку! А Энгибил всего лишь спросил.

И Шарур ответил:

— Да, трижды великий бог, я доволен. Мое сердце радуется, о могущественный бог. Твое великодушие не знает пределов. Ты разрешаешь мне жениться на женщине, которую я желаю. — Шарур проговорил все это скороговоркой, опасаясь, как бы Энгибил не передумал.

Бог улыбнулся. Сейчас он было одно сплошное благодеяние.

— Вот и хорошо, — промурлыкал бог Гибила. — Просто замечательно! Теперь иди, сын Эрешгуна, поведай эту новость семье. И не забудь поставить в известность семью женщины, которую ты желаешь. Пусть обе семьи порадуются. Живите счастливо. Даю тебе свое благословение.

Шарур еще раз пал ниц перед богом Гибила. Затем он встал и пятясь задом покинул дом бога на вершине храма. Буршагга ждал его снаружи.

— Я так понимаю, тебе повезло, сын Эрешгуна, — сказал жрец, когда они начали спуск по длинной лестнице.

— Полагаю, да, — неопределенно согласился Шарур, все еще не в силах оправиться от изумления.

Буршагга не стал выпытывать у него подробности. Жрец не раз видел изумленных людей, выходивших из дома бога. Однако Шарур был уверен, что более удивленного человека жрецу не попадалось.

— Бог благословил сына Эрешгуна, — мимоходом сказал Буршагга жрецам и слугам храма, работавшим во дворе.

К Шаруру подошел Илакаб.

— Ты удостоился божьего благословения, мальчик? — спросил благочестивый старый жрец.

— Я так понимаю, — кивнул Шарур. — Энгибил сказал…

— Будь достойным в своем сердце, — провозгласил Илакаб. — Будь достойным в своем духе. Заслужи доверие бога, и он даст тебе свое благословение.

— Хорошие советы, — вежливо сказал Шарур. Как и на торгах, думал он иначе, но говорить об этом не собирался. Впрочем, Илакаб остался вполне удовлетворенным ответом и вернулся к своим делам: он как раз тщательно расправлял драпировку на стене.

— Я согласен с коллегой, — важно покивал Буршагга. — Он верно говорит.

— Любой человек с ним согласился бы, — сказал Шарур. — Благословение уже в том, что Энгибил благосклонно отнесся ко мне. Воистину, мне повезло, что великий бог решил исполнить желание моего сердца.

По правде говоря, Шарур понятия не имел, с чего это Энгибил решил отнестись к нему снисходительно. По его мнению, ничего кроме гнева Энгибила ему не причиталось. Да и что еще может получить любой смертный от богов? В конце концов, когда Энгибил приказал ему явиться в храм немедленно, он, его отец и Хаббазу не пели хвалу богу.

Но Энгибил об этом не знал! Даже не подозревал. Боги могущественны. Боги знают многое. Но они не всемогущи. Они не всеведущи. И сегодняшний день как нельзя лучше это доказал.

Выйдя из храма, Шарур сообразил, что горные боги доказали то же самое. Будь они всемогущими, сами бы вернули чашу, в которую упрятали столько силы. Были бы они всезнающими, обязательно предусмотрели бы случай, при котором какой-нибудь ванак или торговец продаст чашу какому-нибудь торговцу из Гибила.

Если уж на то пошло, когда Энзуаб послал Хаббазу грабить храм Энгибила, бог понятия не имел о благодарности вора жителю Гибила, и о том, как эта благодарность может повлиять на решения Хаббазу.

Правда, этого пока не знал и сам Шарур. Но Шарур-то не бог. Простые смертные привыкли иметь дело с более простыми задачами.

Когда Шарур вернулся домой, он застал всю семью в сборе. Они выглядели так, словно собирались справлять поминки по мертвому. Все всполошились, стоило ему открыть дверь. Мать и сестра бросились обниматься; отец и брат долго хлопали Шарура по спине. Шарур огляделся. Хаббазу не видно.

— А где вор? — спросил он, переждав приветственные возгласы семьи.

— Он посмотрел, как ты вышел не своей волей, тоже вышел на улицу, а потом сбежал, — ответил Эрешгун. — Я хотел его догнать, но его уже и след простыл.

— Наверное, воля бога напугала его, — скривившись, сказал Шарур. — Он-то считал Энгибила сонным богом, а вышло не так.

— Очень может быть, — сказал Эрешгун. — Честно говоря, меня тоже удивила такая прыть нашего бога. Он, оказывается, интересуется нашими делами куда больше, чем нам хотелось бы.

— Энгибил интересуется именно нашей семьей, — воскликнула Бецилим. — Я думала, это из-за чашки… Но если нет, зачем бог призвал тебя в свой храм?

Шарур все еще пребывал в некотором ошеломлении и никак не мог вернуть утраченное равновесие.

— Бог призвал меня в храм, потому что ты права. Он интересуется делами нашей семьи больше, чем мы думали, — уклончиво ответил Шарур.

— Я твоя мать. Я тебя родила, — с негодованием воскликнула Бецилим. — Не вздумай превращать мои слова в шутку.

— Мама, у меня и в мыслях не было… Я правду говорю. Энгибил вызвал меня в храм и разрешил взять взаймы у отца, чтобы заплатить выкуп за невесту, дочь Димгалабзу.

Последовало гробовое молчание. Шарур даже испугался. Первой пришла в себя Нанадират, она завизжала от восторга и бросилась опять обнимать Шарура. Тупшарру позвал рабов:

— Тащите пиво! Нет, тащите вино! Такая новость заслуживает, чтобы ее отметили особым образом.

— Действительно, новость так новость, — покачал головой Эрешгун. — Она превосходит самые смелые мои надежды. Особенно, если учесть, как ты ушел… — Он даже нахмурился, стремясь постигнуть смысл происходящего. — Интересно, что заставило бога передумать?

— И я о том же думаю, отец, — сказал Шарур. — Я ведь боялся совсем другого, да мы все этого боялись! Но теперь я не сомневался ни в нем, ни в его суждениях.

Принесли вино. Финиковая сладость смыла изо рта Шарура привкус страха, не оставлявший его всю дорогу домой. Он выпил несколько чашек. Ничего удивительного, что у него закружилась голова. Все вокруг ехало то в одну сторону, то в другую. Видимо, он еще не совсем оправился после нападения демона лихорадки. Потом его поразила встреча с вором Хаббазу на улицах Гибила. А когда Энгибил призвал его в храм, он уже решил, что в следующий раз навестит семью только в виде призрака. А тут бог вместо того, чтобы осудить его, оказал милость, и Шарур опять ощутил себя не в своей тарелке.

Эрешгун продолжал хмуриться — не от гнева, как рассудил Шарур, а от недоумения.

— Так зачем все-таки бог призвал тебя? — повторил отец, макая кусок ячменного хлеба в горшочек с медом. — Почему он так поступил?

— Наверное, он решил, что ошибался, — вмешалась Нанадират. — Может, решил, что несправедливо поступил с Шаруром и хотел загладить свою вину?

Шарура это предположение рассмешило. Он засмеялся и никак не мог остановиться. Конечно, виной тому — вино! Это оно заставляло его хохотать. Но отчасти дело было и в испытанном облегчении, это оно смеялось в нем. Ну и слова сестры его насмешили.

— Сестра, бог непогрешим! Как он сказал, так и будет. Боги поступают так, как им заблагорассудится. Они — боги, они все могут.

Нанадират надулась. Эрешгун рассудительно проговорил:

— Шарур прав. У Энгибила была какая-то другая причина. Сначала он дал четкие указания, а потом изменил их. Довольно странно…

— Но что его заставило изменить свое решение? — спросил Шарур. — Ты прав, отец, такое поведение бога по меньшей мере странно. Правда, когда я стоял в храме перед ним, я не думал ни о каких странностях.

— Это понятно, — усмехнулся Тупшарру. — Ты мог думать лишь о том, что бог с тобой сделает, а вовсе не о том, что он может сделать для тебя.

— Ты прав, брат, — согласился Шарур. — Но теперь, когда я ушел от Энгибила, я пытаюсь понять, почему бог поступил именно так.

— Какая разница — почему? — воскликнула Бецилим. — Радуйся, что все так обернулось. Радуйся тому, что он это сделал, радуйся тому, как возрадуется семья кузнеца Димгалабзу, когда до них дойдет это известие. — Мать хитро взглянула на сына. — Радуйся, думая о том, как обрадуется Нингаль, которую ты хочешь сделать своей женой, когда и до нее дойдут новости.

При мысли о радующейся Нингаль у Шарура потеплело на сердце. При одной мысли о свадьбе ему захотелось забыть обо всем остальном: и о воре Хаббазу, и о проклятой чашке из Алашкурри в храме Энгибила.

— Кто сообщит новости Димгалабзу и его семье? — спросила Нанадират. — Может, все вместе сходим? Я хочу посмотреть на Нингаль, когда она услышит.

— Это очень мило с твоей стороны, дочь моя, но спешить незачем, — снисходительно сказала Бецилим.

Тупшарру ухмыльнулся.

— Думаю, Шарур тоже не откажется посмотреть на свою Нингаль, когда она услышит такие вести.

Даже рабыня осмелилась вставить едва слышное: «Это будет счастливое время». Уж ее-то понять было легко. Когда Нингаль придет в дом, Шарур перестанет звать ее для удовлетворения своих желаний.

— Пошли прямо сейчас, — предложила Нанадират. — Плохие вести могут и подождать. А хорошим вестям все рады, их ждать не надо.

— Никогда не должны ждать важные вести, будь они хорошими или плохими, — веско сказал Эрешгун.

Шарур взглянул на отца и встретил напряженный ответный взгляд. И отец, и сын пребывали в задумчивости в отличие от остальной семьи, радующейся безоглядно. Даже рабы улыбались (хотя их радость вполне могла оказаться показной, чтобы доставить удовольствие хозяевам, хотя бы отчасти).

— Ты и вправду думаешь… — начал Шарур.

— А у тебя есть идея получше? — перебил его отец. — Хоть какие-то объяснения…

— О чем вы говорите? — нетерпеливо спросила Нанадират. — Когда мы пойдем в дом кузнеца Димгалабзу?

— Потом, — с досадой оборвал ее Шарур. — Нам с отцом надо кое-что обсудить.

Но Эрешгун помотал головой.

— Нет. Сейчас и пойдем. Поговорим позже. Если пойти прямо сейчас, бог увидит, что сделал хорошее дело. А потом можно будет спокойно все обсудить. Вряд ли мы забудем что-нибудь важное.

Шарур, соглашаясь, склонил голову.

— Это мудро, отец. Пойдем сейчас. Ты прав, потом будет достаточно времени для разговоров. Конечно, мы не забудем, о чем речь.

— О чем вы двое говорите? — повторила Нанадират. Ни Шарур, ни Эрешгун ей не ответили.

Когда Шарур с семьей вошли в кузницу, Димгалабзу затачивал наконечник копья. Увидев гостей, кузнец положил наконечник на верстак.

— Ну-ну, что у нас тут? — сказал он с удивлением. Постепенно на лице у него проступила улыбка. — Полагаю, вы с хорошими вестями?

Эрешгун поклонился.

— Мы в самом деле с хорошими вестями, друг мой, — сказал он. — Энгибил благословил моего сына. Энгибил дал согласие на союз наших семей.

— Вот как! — Улыбка Димгалабзу стала шире, но почти сразу погасла. — Подожди, когда мы с тобой в последний раз говорили об этом, помнится, возникла проблема с выкупом. Пока ее не решить, ни о каком союзе не может быть и речи.

— Этого препятствия больше нет, отец моей избранницы, — сказал Шарур. — Так что можем поговорить о союзе. Сегодня Энгибил вызвал меня в храм и освободил от моей клятвы. Бог разрешил мне занять у семьи, чтобы заплатить выкуп за невесту, за твою дочь.

— Вот так раз! — удивился кузнец. — Тебе выпала большая удача, сын Эрешгуна. Бог редко меняет свое мнение. Почему он передумал?

— Он сказал, что был слишком строг ко мне. Решил сделать послабление. — Шарур постарался точно передать смысл слов бога. На отца он не смотрел. Мысль, родившаяся у них одновременно, могла подождать.

— Ну что же, тебе повезло, сын Эрешгуна, — повторил Димгалабзу. Широкая улыбка вернулась на его лицо. — Это удача для нас всех. — Он хлопнул в ладоши и крикнул рабам, чтобы несли пиво, соленую рыбу и лук для его гостей. Затем он пошел к лестнице. — Гуляль! — позвал он, — Нингаль! Спускайтесь! У нас гости, вам стоит на них посмотреть.

Сверху спустились Нингаль с матерью. Обе держали веретёна; у себя в комнате они скручивали нити из шерсти или льна. Обе удивились, увидев в кузнице всю семью Шарура. Когда Димгалабзу объявил им, с чем пришли соседи, обе радостно вскрикнули.

— Это правда, Шарур? — тихо спросила Нингаль.

— Правда, — гордо ответил Шарур. Большую часть времени предполагаемая невеста смотрела в землю, как и положено скромной и воспитанной молодой женщине в присутствии мужчины не члена семьи. Но время от времени из-под опущенных век она стреляла глазами на Шарура. Он все примечал и с радостью отвечал на эти взгляды.

Гуляль, стоявшая рядом с дочерью, тоже все видела. Она пихнула Нингаль в бок и пробормотала себе под нос какое-то замечание. После этого Нингаль стала реже посматривать на Шарура. Но все-таки изредка посматривала, чему Шарур безусловно был рад.

Принесли пиво, соленую рыбу и лук.

— Выпьем, — прогремел Димгалабзу. — Возрадуемся тому, что наши семьи породнятся. Восславим бога, благословившего этот союз.

А дальше они пели, ели и радовались. Гуляль и Бецилим, склонившись друг к другу, что-то обсуждали вполголоса. Время от времени они поглядывали на Шарура и Нингаль, а затем возвращались к своему важному разговору. Шарур посматривал на них с опасением. У него не было опыта и он ощущал себя довольно глупо, пока не заметил, что отец с кузнецом смотрят на жен с таким же выражением. Ну, уж если их заботили эти тайные переговоры, то для беспокойства явно была причина.

— Ну и как же бог города освободил тебя от клятвы? — спросил Димгалабзу.

— Если ты хочешь спросить, почему бог решил это сделать, тебе придется спросить у него, — Шарур кивнул в сторону отца. Он пока не готов был делиться с кузнецом своими соображениями. — А если ты интересуешься, как он это сделал, то тут все просто: приказал явиться в храм и заявил, что передумал.

— Любопытно, — пробормотал Димгалабзу. — Но странно… Я рад, что Энгибил передумал. Я рад, что бог подумал о тебе. Но это же удивительно, разве нет?

— Я тоже удивился, когда Энгибил вызвал меня в свой дом на земле, — сказал Шарур. Тут он, пожалуй, преуменьшил: не удивился, а пришел в ужас, но кузнецу об этом знать не обязательно. Сейчас он размышлял над вопросом, надо ли рассказывать Димгалабзу о воре. Нет, наверное, не стоит. Или не сейчас.

Нингаль и Нанадират тоже о чем-то шушукались. Глядя, как они шепчутся, хихикают и указывают на него пальцем, Шаруру захотелось провалиться сквозь землю. Он грозно посмотрел на них, но в результате они захихикали еще сильнее. Тогда он зачерпнул еще одну кружку пива.

В этот момент Гуляль громко сказала:

— Решено.

— Да, так и будет, — кивнула Бецилим. Их голоса звучали уверенней, чем голос бога.

Гуляль продолжила:

— Свадьбу назначаем в день полнолуния последнего месяца осени: это не только ради доброго предзнаменования, но еще и потому, что в это время Шарур вряд ли окажется вдали от города с караваном. — Шарур как-то не рассчитывал ни в это время, ни в какое другое оказаться с караваном вдали от города. Другие города Кудурру, и вообще все прочие земли вокруг Кудурру не очень-то рвались торговать с Гибилом. Наверное, сроки свадьбы назначили по настоянию матери, надеясь в основном на хорошую погоду в это время года. Он совсем не против, так что надо будет поблагодарить мать. Только вот ждать еще долго…

Кузнец Димгалабзу был вовсе не глупым человеком, а еще когда-то он был молодым человеком. Он сказал:

— Пусть теперь Шарур и Нингаль обнимутся перед всеми нами, если такое соглашение им по нраву.

Гуляль взглянула на мужа, намекая на то, что у нее найдется что сказать, когда они останутся наедине. Нингаль с улыбкой подошла к Шаруру, Гуляль неодобрительно посмотрела на дочь. Под этим пристальным взглядом объятия пришлось немного сократить, чтобы остаться в рамках приличия. Но все-таки обняться им удалось по-настоящему.

Тупшарру захлопал, Нанадират радостно взвизгнула. Это настолько смутило Шарура, что он выпустил Нингаль даже раньше, чем собирался. Димгалабзу выглядел довольным. Выражение Гуляль оказалось более мягким, чем можно было ожидать.

Шарур поклонился матери своего избранника. Его вежливость заставила Гуляль едва заметно улыбнуться. Впрочем, она сразу же спохватилась и опять напустила на себя строгость. Шарур следил за своим лицом. На торгах он привык к мысли, что незачем второй стороне сделки знать, что он о ней думает.

— Конец осени недалеко, — прощебетала Нингаль. — Не так уж много осталось.

— Ты права, — с чувством произнес Шарур. На его-то взгляд, конец осени едва виделся в дымке времени, но он, так и быть, подождет. Зато уж потом, когда она станет его женой…

Эрешгун рассматривал свою чашку с пивом, словно надеялся найти в ней ответы на все вопросы мира. Факел позади него затрещал и полыхнул, заставив Эрешгуна дернуться. Снаружи в темноте стрекотал сверчок. Вдали завыла собака. Других звуков Шарур не слышал. Его мать, сестра и брат отправились спать на крышу. Рабы тоже спали у себя в душных кабинках.

Шарур тоже заглянул в свою чашку с пивом. Никаких ответов он там не увидел. Он выпил. Если выпить достаточно, это тоже своего рода ответ, только не тот, который нужен ему сейчас. Он вздохнул.

Вздохнул и Эрешгун. Мастер-торговец сделал глоток, а затем проговорил задумчиво:

— Сын, скажи, что ты думаешь. Почему Энгибил выбрал именно такой момент, чтобы освободить тебя от клятвы относительно выкупа?

— Разве мы с тобой не решили почти одновременно, почему все случилось именно так?

— У каждого из нас возникли кое-какие мысли, — Эрешгун усмехнулся. — Но я пока не знаю, насколько они схожи.

— Верно, — признал Шарур. — Ладно, я скажу, о чем подумал. — Прежде чем продолжать, он закрыл глаза амулету Энгибила у себя на поясе. Отец сделал то же самое со своим амулетом. Как бы не пошел разговор дальше, ни один из них не хотел делиться своими соображениями с третьим участником — богом города. Но этих мер предосторожности было явно недостаточно, поэтому Шарур осторожно продолжал: — Я думаю, отец, бог решил освободить меня от моей клятвы, чтобы меня обрадовать, чтобы я забыл обо всех остальных своих заботах.

— Пока мы с тобой, как два осла, идем в одной упряжке по одной тропе, — промолвил Эрешгун. — Тогда скажи мне еще кое-что. Значит, ты считаешь, бог хотел, чтобы ты забыл обо всех других заботах, или только о некоторых?

— Отец, в твоих мыслях такой же порядок, как и на твоих табличках, — улыбнулся Шарур. — Так вот, я думаю, Энгибил особенно хотел, чтобы я забыл о некоторых конкретных заботах. Бог не хотел, чтобы я помогал зуабийцу украсть из его храма чашку, ту самую простую чашку с гор Алашкурру.

— Ты воистину мой сын, — кивнул Эрешгун. — Один и тот же канал орошает твои и мои мысли. Я также считаю, что Энгибил именно поэтому и вызвал тебя. Бог не хотел давать шанс Хаббазу. Энгибил не хотел, чтобы мы помогали зуабийцу.

Шарур почесал в затылке.

— Стало быть ты считаешь, что Энгибил уверился в том, что искомая вещь — простая глиняная чашка — именно потому, что вор из Зуаба хочет ее украсть?

— Вот этого я не знаю, — мрачно сказал Эрешгун. — По мне, так бог с самого начала знал, что предметом силы является именно чашка с гор.

Теперь отец прошел в своих рассуждениях дальше сына. Шарур бросился догонять.

— Значит, ты считаешь, бог знал, а нам сказал, что не знает. То есть ты считаешь, что бог солгал?

— Да, — едва слышно ответил Эрешгун. Голос его был мягким, темным и тяжелым, как свинец. — Именно так я и считаю.

Он зажал глаза амулету так сильно, что побелели ногти на пальцах. Взглянув на свои руки, Шарур понял, что и он сделал так же.

— Но почему? — прошептал он. — Зачем богу говорить нам неправду? Что плохого в том, что мы, жители его города, знали бы?

— Понятия не имею, — сказал Эрешгун. — Я думаю об этом с тех пор, как ты вернулся из храма, но пока не нашел удовлетворительного ответа.

Хотя Шарур сидел сейчас с отцом в своем доме, он невольно взглянул в сторону храма. Мысленным взором он видел его так ясно, как если бы все стены между ними рухнули, как если бы на улице стоял яркий полдень, а не черная ночь. Он очень надеялся, что Кимаш именно сейчас нашел, чем отвлечь Энгибила. Осторожно подбирая слова, он сказал:

— Возможно, бог хочет, чтобы перебои в торговле задушили город? Чтобы Гибил обеднел настолько, что позвал бы бога снова править городом?

— Возможно, — сказал Эрешгун. — Я думал примерно так же. Другого объяснения я пока не вижу, хотя думаю, что дело не только в этом.

— А в чем еще? — удивился Шарур.

— Попробую объяснить. Меня действительно беспокоит то, что Гибилу грозит бедность. А что такое бедность? Слабость. Если Гибил ослабеет, как поступят наши враги? Что подумают в Имхурсаге? Что решит Энимхурсаг? Разве бог Имхурсага не поверит, что слабость Гибила результат слабости Энгибила?

— А-а, — сказал Шарур, — вижу, к чему ты клонишь. Да, это вероятно. Имхурсаг переживает из-за поражений, нанесенных Гибилом. Точно переживает. Если Гибил ослабеет, и бог Имхурсага посчитает это следствием слабости Энгибила, они, конечно, нападут.

— Несомненно, — Эрешгун кивнул. — Только это все равно не помогает понять, зачем Энгибил стремится ослабить собственный город, даже если он рассчитывает восстановить свою власть.

— А-а, — закивал Шарур. — Теперь я тебя понимаю. Ради чего бог скорее унизит свой город, чем отдаст свое сокровище?

— Это только половина загадки, и, я думаю, меньшая половина, — сказал Эрешгун. — Что для Энгибила может оказаться таким важным, что он скорее пойдет на унижение, но не отдаст то, что у него есть?

Шарур опустил голову на грудь. Это нужно было представить. Шарур и раньше замечал, что Энгибилу наплевать на благополучие своего города. Бог не мог не задаваться вопросом, стоят ли такие чудеса, как обработка металлов и письменность, которые помогали народу Гибила выбиться в первый ряд, умалению его власти?

Но ведь одной из забот бога было его положение среди собратьев-богов. Если Гибил ослабеет, Имхурсаг захватит его. Если Имхурсаг захватит Гибил, сила Энимхурсага вырастет, а сила Энгибила умалится. Два бога-соседа действительно ненавидели друг друга, словно две семьи, живущие на одной улице, дети которых бросаются друг в друга камнями.

Как и Эрешгун, Шарур задавался вопросом: «Что могло заставить Энгибила сделать шаг назад — может быть, даже несколько шагов — перед Энимхурсагом, с которым он поссорился в незапамятные времена?»

— Что бы это ни было, оно связано с чашкой, в которую великие боги Алашкурру перелили свою силу, — сказал Эрешгун. — В этом можно не сомневаться.

— Да, — сказал Шарур. Он смутно припомнил чашку, фигурировавшую в его лихорадочных снах. Он бы хотел не вспоминать об этом времени, оно сделало его полу безумцем, но в памяти застряли некоторые осколки.

Эрешгун продолжал:

— Но есть кое-что, в чем мы никак не можем быть уверены: мы не знаем, почему Энгибил так беспокоится об этой чашке, ведь он не вкладывал в нее собственную силу, и поэтому нам обязательно надо выяснить причину его беспокойства.

— Каждое твое слово — правда, — ответил Шарур и добавил шепотом: — Но того, что мы узнали о боге, и так слишком много.

— Что ж, я постараюсь сказать тебе еще одну правду, а потом допью пиво и пойду на крышу спать. Вот последняя деталь: я думаю, мы должны сообщить Кимашу, лугалу, что вор из Зуаба рыщет по его городу.

— Отец мой, и в этом ты прав. — Шарур допил свое пиво. Он встал, погасил все факелы, кроме одного, которым освещал им с Эрешгуном путь наверх.

Когда на следующий день Шарур с отцом шли во дворец лугала, он наконец почувствовал, что теперь полностью пришел в себя после злосчастной встречи с демоном лихорадки. Он шел, озираясь по сторонам, в надежде заметить Хаббазу. Но зуабиец не показывался. Шарур подумал, а вдруг он уже в храме Энгибила, стянул чашку и сбежал с ней.

Уже возле дворца лугала Эрешгун приподнял бровь.

— Сегодня здесь тихо, — заметил он. — Тише, чем обычно.

Шарур кивнул.

— Ослов нет, никто не таскает кирпичи, и куда подевались рабочие?

Перед входом стояла только пара стражников, опиравшихся на копья.

Когда торговцы подошли, один из стражников спросил:

— Чем можем служить, господин торговец? Чем можем служить, сын главного торговца?

— Нам бы поговорить с могучим лугалом Кимашем, — ответил Эрешгун. — Есть дело, о котором должен знать могучий лугал.

Охранники переглянулись. Один из них прислонил копье к стене и ушел во дворец. Вернулся он в сопровождении Инадапы.

Поклонившись управляющему, Шарур поздоровался:

— Доброго тебе дня. Отец уже сказал стражнику, что нам нужно поговорить с могучим лугалом Кимашем.

Инадапа поклонился в ответ.

— Никак невозможно, господин сын торговца. — Он поклонился Эрешгуну. — Мастер-торговец, я сожалею, но никак.

— Но мы пришли по срочному и важному делу, — нахмурился Эрешгун.

— Понимаю, мастер-торговец, но, к сожалению, это невозможно, — повторил Инадапа.

Эрешгун скрестил руки на груди.

— Это еще почему? — грозно спросил он. — Если уж я не могу увидеть Кимаша-лугала, я, чей дом всегда поддерживал лугалов Гибила, то кто может? Если он резвится со своими женами и наложницами, пусть найдет другое время. Мои вести не могут ждать. Если он не сочтет новости важными, пусть его гнев падет на мою голову.

— Он не резвится со своими женами, — сказал Инадапа. — И наложниц с ним нет.

— Ну, а чем же он тогда занят? — спросил Шарур. — Почему не может принять нас?

Инадапа глубоко вздохнул.

— Мастер-торговец, и ты, сын главного торговца, — Инадапа развел руками, — лугал не может вас принять потому, что он говорит с Энгибилом. Этим утром бог призвал его в храм с первыми лучами солнца, и с тех пор лугал не возвращался.

— О, вот как! — выдохнул Шарур. Новость оказалась из ряда вон.

— Желаем ему скорого возвращения во дворец, — сказал Эрешгун. — Надеюсь, он вернется в целости и сохранности, а самое главное — вернется лугалом.

— Да будет так, — горячо поддержал Инадапа.

Похоже, Энгибил решил закончить со своим сонным состоянием, длившемся уже два поколения, и заняться делами.

— Когда могучий Кимаш вернется, господин главный распорядитель, — со всей покорностью обратился к управителю Шарур, — передайте ему, что мы явимся в любое удобное для него время, — а сам подумал: это если Кимаш вернется во дворец как лугал, а не как... как игрушка Энгибила. Он очень надеялся, что так оно и будет. Прочее было бы катастрофой.

Инадапа поклонился.

— Непременно передам. — Он как-то неуверенно помялся. — Надеюсь, все будет так, как ты говоришь.

Шарур посмотрел в сторону храма Энгибила, хотя большую его часть скрывал дворец лугала. Внезапно резиденция лугала показалась ему прозрачной, как вода. Если Энгибил восстанет во всей своей мощи, долго такое огромное здание останется в ведении простого человека?

— Когда могущественный лугал вернется из храма, соблаговоли прислать гонца с сообщением, — сказал Эрешгун. — У нас действительно важное дело, и нам надо обсудить его с лугалом, если, конечно… — он пожал плечами.

— Непременно, — закивал Инадапа. Он встряхнулся, как собака, вылезшая из канала, при этом его большой мягкий живот затрясся. — Надеюсь, скоро настанут времена поспокойнее.

— Да будет так, — хором ответили Шарур и Эрешгун. Вряд ли отец надеется на скорые перемены к лучшему, подумал Шарур. Да и сам он не особенно в это верил.

Они с отцом побрели домой. Оба украдкой посматривали в сторону храма Энгибила. Шарур думал о том, как оно будет, если Энгибил снова приберет город к рукам. Оставит ли он тем, кто не захочет поступиться свободой, возможность бежать в какой-нибудь другой город.

Потом он задумался, как вообще изменится ситуация в городе. Ни в одной другой земле Кудурру новое не пустило такие глубокие корни, как в Гибиле. Но ведь в других городах даже под гнетом городских богов люди оставались людьми. Кое-где на землях между реками еще сохранились энси, страстно желавшие стать лугалами. Может, будь у них такие купцы, кузнецы и писцы, как в Гибиле, кое-кто из них и преуспел бы.

А может, и им не повезет, как, например, ванаку Хуззиясу в горах Алашкурру. Но искры-то все равно будут тлеть, а потом, глядишь, и разгорятся, пусть даже через поколение, через два или через десять.

Возможно, Эрешгун думал о том же. Они поравнялись с уличным торговцем пива. Отец предложил:

— Давай-ка выпьем по кружке. Кто знает, когда мы еще попробуем пива, да и попробуем ли вообще? А то Энгибил попробует его через нас, оглядится по сторонам и начнет думать своей головой…

После таких слов Шарур заплатил торговцу за вторую кружку и уже успел изрядно отпить из нее, когда к разносчику подошел дюжий мужчина и громко потребовал налить ему. Получив кружку, здоровяк повернулся к Шаруру и Эрешгуну со словами:

— А я-то думал, вы все время в трудах, а, мастер-купец?

— Нет, Мушезиб, мы не можем все время работать, — ответил Эрешгун с легкой улыбкой. Как любой купец, по его лицу невозможно было сказать, о чем он думает. Шарура восхищало умение отца скрывать свои мысли. — А ты, я смотрю, тоже не очень занят?

— В наши дни у охранников мало работы, — ответил Мушезиб. — Пока все тихо.

— Если нам повезет, караваны вскоре опять отправятся в дорогу, — сказал Шарур. Действительно, Гибилу просто не повезло. Хорошо бы Энгибилу посмотреть на происходящее глазами торговцев, стражников и погонщиков ослов. Вон имхурсаги водят свои караваны, и хоть бы что.

Глаза Мушезиба заблестели.

— Ты уверен, сын господина купца?

— Уверен, — твердо сказал Шарур, хотя уверенности у него не было и в помине. Но тут глаза его блеснули не хуже, чем у Мушезиба. — И, сдается мне, ты как раз тот человек, который мог бы в этом помочь.

— Я? — удивился капитан стражи. — Да что от меня зависит? Я не участвую в делах больших людей. И уж тем более в ссорах богов.

— Я не об этом, — досадливо отмахнулся Шарур. — Помнишь вора, которого Энзуаб посылал ограбить наш караван, когда мы возвращались с гор Алашкурру?

— Конечно, помню! До смерти буду поминать эту образину, а с последним вздохом — прокляну. Тебе надо было сказать мне. Мы бросили бы его тело в кусты, пусть бы собаки и демоны устроили пир. Или в канал рыбам и ракам.

Ну что же, примерно такое Шарур и надеялся услышать.

— Раз ты помнишь его в лицо, то, наверное, узнаешь, если снова увидишь?

— Обязательно! — Мушезиб говорил очень уверенно. — А потом есть ведь и другие стражники, и погонщики ослов. Уверен, они тоже его запомнили.

Шарур улыбнулся. Отец тоже. Он моментально сообразил, о чем думает сын.

— Так вот, послушай меня, Мушезиб. Этот вор, кстати, его зовут Хаббазу, сейчас в Гибиле. Он намерен ограбить храм Энгибила. Я его видел. Я говорил с ним. Но я не смог отвести его к могущественному судье для правосудия, он смылся. — Шарур не собирался посвящать капитана стражи в подробности встречи с Хаббазу.

Загорелое лицо Мушезиба потемнело от гнева.

— Здесь? В городе? Да еще пришел грабить нашего бога по приказу своего Энзуаба? Сын главного торговца, я его выслежу. Сейчас же расскажу тем, кто его видел тогда. Изловим злодея, вот уж тогда падальщикам будет обед!

— Нет, нет, — покачал головой Шарур, и косматые брови Мушезиба удивленно приподнялись. — Нет, — повторил Шарур. — Приведи его в дом Эрешгуна, нам надо допросить его как следует.

— А уж кусочек золота я тебе обещаю, — добавил Эрешгун.

— Значит, хотите допросить как следует, а? — Мрачное удовлетворение отразилось на лице Мушезиба. — Будете расспрашивать со всем тщанием и с помощью всяких острых предметов?

— Может, и так, — помявшись, ответил Шарур. Он все еще не знал, стоит ли доверять Хаббазу.

Мушезиб поклонился ему.

— Сын главного торговца… — Он поклонился и Эрешгуну. — Господин купец, обещаю, я со своими товарищами обрушусь на этого вора, как рухнувшая стена. Мы падем на него, как балки рухнувшего дома.

— Вот и замечательно, — сказал Шарур, и Эрешгун кивнул. Мушезиб еще раз поклонился каждому из них и удалился с важным видом. Судя по его походке, он уже видел, как возвращается в дом Эрешгуна, таща за шею этого Хаббазу. Шарур тоже надеялся, что долго им ждать не придется.

— Не очень-то на них рассчитывай, — предупредил отец. — Они видели Хаббазу ночью, да и то недолго. И времени с тех пор прошло немало. А он ловкий вор, я бы даже сказал — мастер-вор. Он ведь мог затаиться, понимает ведь, что в городе опасно.

— Ты прав, как всегда, отец, — ответил Шарур. — И все же... буду надеяться.

— Как же без надежды? — Эрешгун хлопнул сына по спине. — Я тоже буду надеяться, но не слишком сильно.

В тот день Шарур складывал цифры на пальцах, когда в дверях появился немолодой мужчина.

— Одну минутку, господин мой, — сказал Шарур, не отрываясь от подсчетов, как сказал бы любому посетителю. — Я сейчас закончу считать… — он не поднимал глаз от табличек.

— Не торопись, — ответил посетитель, и Шарур тут же забыл о всяких цифрах. Голос мужчины был слишком знаком ему. В дверях стоял Кимаш-лугал, только одет он был не в свои обычные роскошные одежды, а в грязноватую тунику и поношенные сандалии. В таких мог бы ходить любой гончар или кожевник.

— Прошу прощения, могучий лугал, — выдохнул Шарур и собрался пасть ниц перед человеком, правившим Гибилом с тех пор, как Шарур себя помнил.

— Стоп, стоп, — остановил его Кимаш. — Во-первых, никаких имен, никаких титулов, пока я здесь. Зови меня... Измаил. — Он с легкостью достал имя из воздуха, как фокусник достает финик из уха женщины.

— Слушаю и повинуюсь. — Шаруру нелегко было удержаться от титула, хотя он уже видел, что Кимаш больше не лугал. Неужто Энгибил лишил градоначальника титула и власти? Неужто отныне грязная туника и стоптанные сандалии навсегда останутся судьбой Кимаша?

Читая его мысли, словно слова, выдавленные на глине, Кимаш сказал:

— Тебе нечего опасаться, сын Эрешгуна. Я все еще такой же, как и был. — Он улыбнулся явному несоответствию своих слов и своего вида, а затем продолжил: — Ну, почти такой же. Некто, очень похожий на меня, сидит на троне во дворце, он одет, как я, пьет мое финиковое вино, ест мою еду. Если захочет, он даже может переспать с моими женщинами — почти со всеми, всех имен я ему называть не стал, есть некоторые, не предназначенные для него. Если бог заглянет во дворец, он увидит лугала, занимающегося тем же, чем и надлежит заниматься лугалу. А я пока побуду Измаилом, незаметным человеком, за которым и следить-то незачем. Мало ли их ходит по улицам Гибила?

Шарур поклонился, признавая осторожность Кимаша. На такой поступок не каждый бы отважился.

— А что, если, — не удержался он от вопроса, — бог призовет лугала в храм, пока Измаил, обычный человек, ходит по улицам Гибила?

— Тогда у нас будут проблемы, — сказал Кимаш. — Но это вряд ли, во всяком случае, не сегодня. Сегодня бог и лугал уже поговорили. Позови отца, если хочешь. — Он улыбнулся. — Измаилу передали, что вы хотели поговорить с ним.

— Как скажете, мой господин, — ответил Шарур, как сказал бы любому покупателю, вошедшему в лавку. Он громко позвал: — Отец! Здесь человек хочет тебя видеть.

Вошел Эрешгун, сразу признал посетителя и тоже собрался пасть ниц, но Кимаш и его остановил и представился, назвав вымышленное имя, объяснявшее заодно и его вид.

Эрешгун покивал.

— Смелый план, господин Измаил, — одобрил он. — Я понял: обычный человек, мало кому интересный.

— Благодарю за похвалу, господин Эрешгун. Хотя с какой стати вам благодарить малознакомого человека? — Глаза Кимаша блеснули. — Но мне интересно, о чем вы хотели поговорить с таким малозначимым человеком, как я?

— Сейчас вам все станет ясно, — сказал Эрешгун, и они вместе с Шаруром рассказали, как Хаббазу пришел в Гибил, чтобы украсть чашку Алашкурри из храма Энгибила, и как вор сбежал, когда Энгибил вызвал Шарура в храм.

Кимаш внимательно дослушал до конца, а потом задумчиво проговорил:

— Тому, кто сидит сейчас на троне во дворце, будет трудно поверить в такое, а вот Измаилу, обычному человеку, поверить будет гораздо проще. Сын Эрешгуна, должен сказать, что в отношении этой чашки ты оказался прав.

Шарур поклонился.

— Благодарю, господин Измаил. Я уже поговорил с людьми из моего каравана, знающими этого зуабийца в лицо, они ищут его в городе. Но пока неизвестно, найдут ли до того, как он соберется в храм, чтобы украсть эту чашку.

— Ты правильно сделал, что отправил людей на его поиски, — сказал Кимаш. — Но как ты думаешь, если он все же попадет в храм и украдет чашку, что он с ней сделает? Отнесет Энзуабу или отдаст вам? Он же должен учитывать, что ты под властью Энгибила? Ты ведь тоже опасался, что мной будет руководить бог?

— Вероятно, да, — сказал Шарур, и Эрешгун согласно кивнул.

— Тогда придется предупредить жрецов Энгибила, — сказал Кимаш. — Я бы предпочел, чтобы эта чашка оставалась в храме нашего бога, а не у какого-нибудь другого бога в Кудурру.

Эрешгун снова кивнул, но на этот раз без особой уверенности.

— Знаете, господин Измаил, — неуверенно обратился к гостю Шарур, — я все еще не понимаю, зачем наш бог не хотел признать то, что уже знает о чашке, когда мы спросили его об этом.

— Признаться, меня это тоже озадачивает, — кивнул лугал. — Не знаю. Бог лгал по каким-то своим соображениям. Откуда мне знать? Ведь я всего лишь человек, да еще из самых простых. — Казалось, он наслаждался тем, что ненадолго сбежал от церемоний, с которыми вынужден был мириться, пока был лугалом. Но уже в следующее мгновение он вернул на лицо серьезность. — Если ваши люди поймают этого вора, пусть немедленно ведут его ко мне.

Простой человек никогда не стал бы говорить таким тоном. Это был приказ начальника, привыкшего повелевать.

— Конечно, мы сделаем так, как ты говоришь, господин Измаил, выполним твое пожелание, как если бы получили его от лугала, — ответил Шарур.

Глаза Кимаш расширились. Потом до него дошел смысл шутки, он запрокинул голову и рассмеялся.

— Это правильно, — сказал он наконец. — Делай, как я говорю, как если бы тебе лугал сказал, и все у нас будет хорошо. Пойду-ка я во дворец. Надо же посмотреть, сколько хорошего вина у меня осталось. Посмотрю, что там у меня с хорошей едой, посчитаю, сколько младенцев родится будущей весной, надо же отличать кукушат от собственных птенцов. — Он надменно кивнул хозяевам, вышел из дома Эрешгуна и зашагал по улице Кузнецов.

— Смелый человек, — сказал Эрешгун, когда лугал ушел. — Умный, находчивый человек. Вполне годится, чтобы править Гибилом и держать Энгибила в покое и довольстве, пока мы… — Он замолчал.

Пока мы, смертные, набираемся сил, вот что он, без сомнения, собирался сказать. Говорить такие вещи при беспокойном Энгибиле не стоило. Он и не стал бы. Но Эрешгун знал, что сын отлично его понял.

— Он именно такой, как ты сказал, отец, — согласился Шарур. — Но неужели действительно придется тащить вора Хаббазу к лугалу, если мы его изловим?

— Так это же ты сказал, что выполнишь требование Измаила, как если бы он был лугалом… — напомнил сыну Эрешгун.

— Сказал, ну и что? — Шарур пожал плечами. — Если бог не постеснялся солгать мне, то мне ли стесняться соврать лугалу?

Эрешгун тихонько присвистнул.

— Ты не учел, что Кимаш может наказать тебя за то, что ты солгал ему. А кто накажет Энгибила за то, что он солгал тебе?

Я и накажу, подумал Шарур, но вслух говорить не стал. Вместо этого он ответил:

— Если лугал предупредит жрецов Энгибила о Хаббазу, выдать ему вора — все равно, что отдать на смерть.

— Скорее всего, да, — осторожно согласился Эрешгун. — Я понимаю, что ты говоришь, сынок. Мы хотим, чтобы чашку из Алашкурри украли. Но Кимаш со своей стороны вполне может рассчитывать на укрепление доверия бога, если отдаст ему вора.

— Да, лугалу будет польза, — размышлял Шарур, — но это не поможет ни ему, ни нам в наших отношениях с другими богами Кудурру, и с богами Алашкурру тоже.

— Вот только интересно, думает ли лугал об этом? Он правит Гибилом, и должен делать все, что приносит пользу городу… То есть сначала он будет думать о пользе для города, а потом о пользе для его жителей. Милость Энгибила ему на пользу, так что в первую очередь он будет заботиться именно о ней. Так я думаю.

— Пожалуй, соглашусь с тобой, отец, — губы Шарура сошлись в горькую линию. — Этим лугал очень похож на бога, не так ли?

Эрешгун посмотрел на сына с удивлением.

— Я об этом не подумал. Но теперь вижу, что в твоих словах есть доля правды.

— Нам же иногда приходится делать кое-что без ведома бога, — Шарур посмотрел на отца. Отец кивнул. — Если Кимаш похож на Энгибила, не должны ли мы иногда делать кое-что без ведома лугала?

— Логично, — кивнул Эрешгун и поднял руку, показывая, что он еще не закончил. — Но подумай вот еще о чем, сынок. Когда нам случается сделать то или иное без ведома бога, лугал помогает нам скрыть сделанное от глаз Энгибила. А если мы попытаемся сотворить что-нибудь без ведома и того, и другого, а это выплывет наружу, кто нам поможет?

— Никто, — мрачно ответил Шарур. — Мы, жители Гибила, привыкли жить свободно. Но если мы свободны, значит, свободны совершать ошибки. — Он поморщился. — Вот только лучше бы нам без них обойтись.

Мушезиб не нашел Хаббазу. Стражники под началом Мушезиба тоже не нашли Хаббазу. И погонщики ослов не нашли. Через пять дней после того, как Энгибил призвал Шарура в храм, Хаббазу сам пришел в дом Эрешгуна.

Вот только что Хаббазу не было. А вот он уже есть. Так, во всяком случае, показалось Шаруру, разыскивавшему среди тюков нужную глиняную табличку. Когда он поднял глаза, Хаббазу уже стоял в трех футах от него, наблюдая за поисками с ироничным видом.

— Ты! — воскликнул Шарур.

— Я, — согласился Хаббазу. Он поклонился Шаруру. — А это ты. Поверь, меня больше удивляет то, что ты после посещения бога работаешь тут, как ни в чем не бывало; чем тебя удивляет мое появление.

— Но как тебе удалось пробраться сюда незамеченным? — спросил Шарур.

— У меня есть свои секреты, — беззаботно ответил Хаббазу. — В конце концов, я вор, посланный самим Энзуабом. — Надо ли было понимать его так, что Энзуаб наделил его силами или чарами, помогающими избежать внимания? А может, он хотел создать у Шарура такое впечатление?

В другое время Шарур не стал бы задумываться о том, блефует ли Хаббазу и в какой степени. Но сейчас его волновало другое — чашка из Алашкурри.

— Ты сделал, что хотел? Или эта вещь все еще в храме Энгибила?

Хаббазу скривился.

— Чашка из Алашкурри до сих пор стоит себе спокойно в храме Энгибила. — Он с укором посмотрел на Шарура. — Бог этого города не такой уж сонный, как меня уверяли местные жители, да что там — он вовсе не такой сонный, как уверяли меня в моем собственном городе!

— А я тебе говорил — не все в Гибиле таково, как ты, возможно, думал, — проворчал Шарур.

— Бог начеку, — сказал Хаббазу. — Его жрецы тоже начеку. Это мешает мне отправиться в храм, добраться до комнаты, где лежит чашка, да и сбежать труднее после того, как я ее заполучу.

— Значит, раз бог и жрецы настороже, ты не можешь пробраться в храм? Не можешь сделать то, за чем тебя послали?

— Ну почему же? Могу. — Хаббазу гордо выпрямил спину, словно его, мастера-вора, обидели в самых лучших чувствах. В конце концов, он же не сомневался в торговых талантах Шарура и его отца. — Могу, — повторил он, — но дело не такое простое, как кажется. Надо тщательно выбрать время.

— Само собой, — Шарур саркастически поднял бровь, — если ты не выберешь время, тебя могут схватить, как схватили тогда охранники каравана под стенами Зуаба.

Хаббазу раздраженно поморщился.

— Это была случайность. Охранникам каравана повезло увидеть меня, а потом еще больше повезло меня поймать.

— И все-таки это случилось, — сказал Эрешгун, спускаясь по лестнице. Шарур только подумал, долго ли отец слушал разговор, как Эрешгун кивнул в его сторону и бросил: — Долго. Достаточно долго. Так вот. Почему бы Энгибилу не повезет заметить тебя? Кто сказал, что жрецам Энгибила повезет меньше, чем охранникам каравана? Они, пожалуй, еще повнимательнее будут. Разве ты не замечал, как часто удача приходит к тем, кто внимателен?

— Верно, господин. Замечал, и не раз. Я просто говорю, что мне было бы проще, если бы бог отвлекся на что-нибудь. И еще проще, если бы жрецы при этом смотрели куда-нибудь в другую сторону.

— Отвлечь жрецов не так уж сложно, — сказал Эрешгун. — В конце концов, они всего лишь люди. Но вот отвлечь бога… — Он замолчал.

— Я хотел у тебя спросить, — вступил Шарур. — Хаббазу, если ты все-таки украдешь эту чашку из Алашкурри, как ты с ней поступишь? Отдашь ее нам или отнесешь Энзуабу, пославшему тебя?

— Когда Энгибил призвал тебя в храм, я почти раскаялся в своем обещании, — признался вор. — Но теперь, когда я вижу, что тебя вызывали не потому, что мы с тобой разговаривали, мне стало ясно, что, хотя он вполне может быть бдительным, он не следит за всем происходящим в городе так, как делают это Энимхурсаг или Энзуаб. Так что наша договоренность остается в силе.

— Это хорошо, — кивнул Шарур. Поскольку они тут думали, как трудно отвлечь внимание бога, Энгибил, вполне мог задаваться вопросом, как отвлечь внимание надоедливых смертных. Во всяком случае, Шарура он отвлек, позволив выполнить свое обещание.

— Твой отец уже сказал, что отвлечь жрецов бога может оказаться не так уж сложно, — сказал Хаббазу. — Но как же ты собираешься отвлечь самого бога?

— Это нелегко, — задумчиво сказал Эрешгун. — Возможно, тебе понадобятся все твои умения… придется показать, насколько ты одаренный вор.

— Чтобы отвлечь бога от заботы о людях и от забот людей, — медленно проговорил Шарур, — лучше всего обратить его внимание на богов и на заботы богов.

— Эта чашка из Алашкурри и так направила внимание Энгибила на богов, — сказал Эрешгун. — Она заставила нашего бога сбросить с себя сонное оцепенение. До этого он и вправду был сонным богом. А мы жили, как хотели.

— Кроме великих богов Алашкуррута, есть и другие боги, дела которых заботят Энгибила уже давно, — думал вслух Шарур. — Если бы он снова стал заботиться об их делах…

— Энзуаб и Энгибил не ссорятся из-за границ между своими землями, — высказался Хаббазу. — Зуаб и Гибил уже много лет обходятся без ссор.

— Это так, — согласился Шарур. — Но если бы Энгибил посмотрел на север, а не на запад, что бы он увидел? Энгибил и Энимхурсаг ненавидят друг друга, причем давно. В каждом поколении люди Гибила воюют с людьми Имхурсага, иногда это случается дважды на жизни одного поколения.

— Три последних поколения Гибилом правили лугалы, и мы каждый раз побеждали жителей Имхурсага, — вспомнил Эрешгун. — Последняя победа заставила Имхурсаг просить мира. — В голосе торговца слышалась гордость за свой город.

— Это странно, — задумался Хаббазу. — Сила вашего бога в городе стала меньше, а сила вашего города возросла.

— Дело не в богах, дело в людях, — решительно сказал Шарур. — Мы жили с этим девизом с тех пор, как Игиги стал первым лугалом. Если бы Энимхурсаг поверил, что Энгибил ослабел, если бы бог Имхурсага поверил, что люди Гибила заняты внутренними сварами, разве он не захотел бы вернуть то, что мы забрали у них за эти годы? Он же наверняка подумал бы: стоит ему протянуть руку, и потерянное вернется?

— С какой стати ему так думать? — спросил Эрешгун. — Мы же видим, Энгибил сейчас развил невиданную активность.

— Допустим, кто-то из гибильцев сбежал в Имхурсаг, — продолжал Шарур. — Предположим, также, что он умолял бы Энимхурсага дать оружие своим воинам, пойти войной на Гибил и восстановить утраченный порядок...

— Да где ты найдешь такого безумца? — спросил Эрешгун.

— Я бы пошел, — ответил Шарур.

Хаббазу пораженно уставился на него.

— Ты бы натравил Энимхурсага на своего бога!?

— А что делать? — спросил Шарур. — Если глаза Энгибила устремятся на север к границе с Имхурсагом, он уже не так внимательно будет следить за своим храмом. Может, тогда он не обратит внимания на вора?

— А-а-а. — Хаббазу длинно вздохнул.

— Подожди, сын мой, — заговорил Эрешгун. — Ты же не стал бы обсуждать это с каким-нибудь торговцем? Ты предпочел бы говорит прямо с богом, правителем города. А бог способен заглянуть глубоко в твое сердце и узнать, говоришь ли ты правду. И если он поймет, что ты лжешь, он ведь может и наказать тебя.

— Да, я пошел бы говорить с богом, который сам правит городом, — сказал Шарур. — Я бы пошел говорить с богом, чей народ лебезит перед ним. Я бы пошел говорить с богом, который очень захочет услышать слова, которые я скажу ему на ухо. А потом он очень захочет поверить в то, что я ему скажу. Боги, как и люди, верят в то, во что хотят верить. Если он поверит тому, что я скажу ему, то не станет разбираться, правду я говорю или нет.

Хаббазу поклонился.

— Сын главного купца, никто не сможет отрицать твоего мужества. Никто не посмеет утверждать, что ты не отважный человек!

— Мужчина должен быть смелым, — сказал Эрешгун. — Но смелый не значит безрассудный. Человек должен понимать разницу между тем и другим. — Судя по его взгляду, брошенному на сына, он считал, что Шарур не видит этой разницы. — Если ты ошибешься, если Энимхурсаг все же заглянет в твой разум, как человек, заглядывает в поясную сумку, проверить, все ли на месте, то ты пропал.

— Но что же может лучше отвлечь Энгибила, чем ссора с Энимхурсагом? — Шарур пожал плечами. — Энимхурсаг — глупый бог. Мы убедились в этом, когда сражались с его людьми. Мы убеждаемся в этом, когда сравниваем наши караваны с караванами из Имхурсага. Я уже побывал в Имхурсаге и вернулся невредимым. А то, что получилось сделать один раз, можно повторить и второй.

— Я согласен с тем, что Энимхурсаг не блещет умом, — заговорил Эрешгун. — Глупый бог, да. Но он бог, и у него есть сила бога. Ты говоришь, что тебе удалось вернуться невредимым? Но ведь Энимхурсаг чуть не убил тебя, хотя ты и представлялся торговцем из Зуаба. Ты же сам мне говорил!

— Что? — вскричал Хаббазу, — какой-то гибилец притворялся жителем моего города? Я оскорблен. Зуаб оскорблен. — Глаза вора воинственно сверкали.

Эрешгун не обратил внимания на его выкрики. Он продолжал:

— А на этот раз ты собрался идти в Энимхурсаг в своем истинном обличии. А он очень не любит жителей Гибила. Так почему бы ему сразу тебя не прикончить?

— Сначала он выслушает меня, отец, — Шарур назидательно поднял палец. — Виданное ли это дело? Чтобы человек из Гибила сбегал в Имхурсаг? Только одно это заставит бога меня выслушать. А когда он услышит, что я призываю его нанести удар по моему собственному городу, он будет просто танцевать от радости. И конечно, не станет вникать, с чего бы это гибильцу говорить такие диковинные вещи.

Хаббазу шумно почесал в затылке.

— Знаешь, сын главного торговца, то, что ты предлагаешь, очень рискованно. Тут твой отец прав. Но это мудрое решение, как мне кажется.

Эрешгун не сдавался.

— Сын, ты готов начать войну между Гибилом и Имхурсагом без разрешения Кимаша-лугала?

— Да, готов, — без колебаний ответил Шарур. — Кимаш-лугал предупредил Энгибила и его жрецов.

— И ты отправишься в Имхурсаг, зная, что теперь ничто не мешает твоей женитьбе на Нингаль? Рискнешь упустить шанс заполучить то, к чему стремился больше всего на свете?

Сильный вопрос. Теперь Шарур действительно колебался. В конце концов, однако, он сказал:

— Конечно, я бы хотел дождаться осени. Энгибил пытался не допустить моей свадьбы из-за этой чашки; другой причины у бога не было. Затем, опять же из-за этого, он изменил свое решение. Так что я пойду и вернусь. Я дождусь свадьбы!

— Вижу, ты твердо решил, — вздохнул Эрешгун. — Ты мужчина. У тебя мужская воля. Ладно. Отправляйся в Имхурсаг, если считаешь, что это поможет делу. Я останусь и буду молиться, чтобы у тебя все получилось.

«Молиться кому? — с недоумением подумал Шарур. — Никто в Гибиле, кроме рабов из Имхурсага, не станет молиться Энимхурсагу. Энгибил будет надеяться, что он потерпит неудачу. Великие боги Алашкурру тоже будут надеяться, что его миссия провалится. Весьма вероятно, что и великие боги Кудурру, боги солнца и луны, неба, бури и подземного мира, присоединятся к ним. Так кто же тогда остается? Никто.» Шарур чувствовал себя очень одиноким.

— Удача да сопутствует тебе, — сказал Хаббазу. Шарур задался вопросом, что он имел в виду. Вор жил бы себе спокойно, исполнял бы приказы своего бога, если бы не столкнулся с Шаруром. Однако, искренне он говорил или нет, Шарур с радостью принял его пожелание. Вот уж удачи ему понадобится столько, сколько он сможет найти.