Меж двух огней

Глава 28

Обри Вундерман вбежал в спортивный зал. С дюжину морских пехотинцев, которые за прошедшие несколько недель из непонятных и совершенно чужих людей превратились в его друзей, радушно кивнули ему, послышалось несколько энергичных и не вполне пристойных приветствий в адрес «нашего звездоплюя». Он уже привык к этому и (поскольку звание позволяло) не остался в долгу, ответив в том же духе. Странно, но именно здесь и ни в каком другом месте на корабле он чувствовал себя, как дома, и полагал, что никогда не сможет относиться к морпехам так, как принято относиться на флоте к «бронецефалам».

Он с нетерпением ждал назначенного часа занятий, и это тоже было странно, если считать его тренировки лишь жестом отчаяния. Но, несмотря на постоянные ушибы, он стал получать от занятий удовольствие. Его худенькое тело налилось мускулами, а внутренняя подтянутость (как и уверенность в себе) радовали его даже больше, чем появившееся вместе с ними сознание собственной физической силы. Кроме того, он признавал, что спортзал стал для него убежищем. Люди здесь действительно любили его… и ему не приходилось беспокоиться о внезапном появлении Штайлмана. Вундерман усмехнулся. Если существовало такое место, где Рэнди Штайлман ни за что не посмел бы показаться, то это, конечно, территория морской пехоты!

Но вдруг Обри остановился, и от удивления его улыбка сползла с лица: в центре спортзала он заметил двух человек. Старший сержант Хэллоуэлл был одет не в обычный затасканный спортивный костюм, а в официальное кимоно и подпоясан черным поясом, соответствующим его рангу, а напротив сержанта стояла леди Харрингтон.

Капитан тоже была в кимоно, и Обри заморгал от удивления, увидев на ее поясе семь полос. Он знал, что у нее черный пояс в coup de vitesse, но он никогда не представлял себе, что она имеет такую высокую степень. Было только два официально присуждаемых разряда выше седьмого. Те считанные люди, которые достигли девятого во все времена назывались просто «Мастер», и только большой глупец мог спросить почему.

Однако на поясе главного сержанта Хэллоуэлла было восемь полос, и Обри судорожно сглотнул. Он знал, что ганни во время занятий не проявляет всю силу и мастерство, но он не предполагал, насколько высок уровень Хэллоуэлла, – и с внезапным уважением подумал о своей неспособности выиграть у такого наставника. Однако эта мысль тут же сменилась удивлением при виде капитана. Насколько ему было известно, она никогда не посещала спортзал морской пехоты, поэтому ее присутствие здесь вызвало у Обри волну противоречивых эмоций.

Он вовсе не избегал ее, старшина третьей статьи, работающий на мостике, не может «избежать» встречи с полубожеством, командующим кораблем Ее Величества, но с тех пор, как Штайлман избил его, он чувствовал себя в ее присутствии крайне неловко. Он понимал причину своего стеснения и полностью признавал правоту Джинджер и главстаршины Харкнесса: надо было рассказать правду о случившемся и верить, что капитан все уладит. Но Обри по-прежнему беспокоился о своих друзьях и о том, что такой мерзкий тип, как Штайлман или его дружки, может с ними сделать. А еще Вундерман признавался себе, что уже избавился от отчаяния и неверия в то, что не сможет поквитаться со Штайлманом, и теперь сгорал от нетерпения сделать это самостоятельно, без чьей-либо помощи Это было его личное дело, и хотя он знал, что потакает простому упрямству, он ничего не мог с собой поделать.

Обри боялся, что капитан сама спросит его о том, что случилось. Он понимал, что не сможет ей солгать, и знал, что, вероятно, не станет запираться, если она прямо прикажет ему говорить правду. Но хотя она бросила на него несколько испытующих взглядов, когда в прошлый раз он докладывал ей, но давить не стала. И вот теперь она здесь, и если она заметила его, неужели не догадалась, для какой цели он здесь находится? И если поняла, то не захочет ли она положить этому конец? Бесспорно, она могла это сделать. Обри представить себе не мог, что капитан что-то не выполнит, если примет решение, и он терялся в догадках, не за этим ли она сюда пришла.

Но в данный момент ее внимание было полностью сосредоточено на Хэллоуэлле. Они оба были одеты в более тяжелые защитные костюмы, чем обычно надевали для борьбы морские пехотинцы, и оба, отвесив друг другу традиционный поклон, встали в стойку.

Вся деятельность в зале прекратилась, морпехи молча собрались вокруг центрального татами, и Обри присоединился к ним. Древесный кот капитана устроился на брусьях и, навострив уши, оглядывался по сторонам, а Обри почувствовал, что затаил дыхание, глядя, как капитан и Хэллоуэлл абсолютно неподвижно стоят лицом к лицу. Оба были довольно высокими, но морпех был на десять сантиметров выше капитана, и Обри по собственному печальному опыту знал, каким быстрым мог быть его наставник. Но проходили секунды, а ни один из бойцов не двигался. Они просто смотрели друг на друга с такой сосредоточенной напряженностью, что Обри ощущал ее физически.

И вот они начали. Несмотря на обостренное внимание, с каким Обри следил за ними, он бы не сказал точно, кто был первым. Показалось, что они двинулись с места одновременно, как будто их мускулы управлял одним мозгом, а руки и ноги наносили удары с такой скоростью, какой Обри до этого даже не мог себе представить. Он-то думал, что майор Хибсон движется как молния, и это было правдой, но капитан и старший сержант при такой же скорости были намного крупнее.

Coup de vitesse лишен элегантности дзюдо или айкидо. Это жесткий наступательный стиль, который без всякого зазрения совести перенял понемногу из каждого источника – от французского бокса до тай-чи note 17 – и, извлекая суть из каждого, вобрал в себя всю их свирепость. Обри знал, что некоторые люди считают эту борьбу жестокой и недовольны атакующим стилем, требующим гораздо больших энергетических затрат, чем айкидо, которое считается самым совершенным из всех видов боевых искусств. Но, глядя на капитана и главного сержанта, Обри понял, что перед ним – два убийцы… и понял, почему Хонор Харрингтон из всех видов борьбы предпочла именно этот. Для него настал момент удивительного внутреннего постижения своего капитана: он понял, что она никогда не будет довольствоваться защитой, если у нее есть возможность атаковать, и никто никогда не заставит ее отступить. Она двинулась прямо на Хэллоуэлла, и, несмотря на его преимущество в силе, росте и мастерской степени, именно она вела атаку.

Руки в перчатках и ноги в протекторах с глухим стуком ударялись в защитные доспехи соперника. Обри смотрел, как они выполняют комбинации, которые он даже не мог описать, не говоря уже о том – вот смехотворная мысль! – чтобы воспроизвести самостоятельно. Их лица были бледными от напряжения, и вдруг юноша вздрогнул: левая нога Хэллоуэлла с силой ударила капитана в живот.

Но Хонор предвидела этот удар. Она не могла уклониться от него, поэтому двинулась навстречу, ударив правым локтем по ноге противника, прежде чем та коснулась ее. Обри услышал громкий треск, когда рука в налокотнике обрушилась на мощную голень главного сержанта, и Хэллоуэлл охнул, поскольку этот прием свел на нет большую часть силы, сложенной в удар, достаточно мощный, чтобы заставить охнуть и капитана, но она даже глазом не повела. Рука, нанесшая удар, отскочила и распрямилась. Ее кулак понесся прямо в солнечное сплетение Хэллоуэлла, но тот успел поставить блок. Это изменило направление удара, но пока он блокировал правую руку капитана, левая рука нанесла жесткий рубящий удар под колено все еще вытянутой ноги соперника. Колено рефлекторно резко согнулось, и капитан, перенеся вес на одну ногу, другой обрушилась на правую лодыжку противника, а ее правая рука замельтешила, подобно взбесившейся ветряной мельнице, – хотя на самом деле все движения были рассчитаны. Хэллоуэлл вертел головой, уходя от ударов и блокируя их, но кулак Харрингтон в какой-то миг ушел от блока и ударил в грудную клетку противника, а ее нога махом прошлась по его лодыжке. Он стал падать, попытавшись заплести ногой ее ноги, чтобы увлечь ее за собой, и это ему почти удалось. Он действительно чуть не сбил ее с ног, но она увернулась таким отточенным движением, как будто только этого и ожидала. Ее левая рука вылетела вперед, проскользнув из-за спины под левой подмышкой Хэллоуэлла, и вцепилась в его запястье. Потом капитан, наполовину отвернувшись от противника, дернула его запястье вверх, оттянув локоть назад и сильно заломив его в противоположную сторону, чтобы заставить Хэллоуэлла перевернуться. Его рука оказалась зажатой под его же корпусом, а ее правая кисть метнулась вниз в рубящем движении, чтобы остановиться в тот самый момент, когда коснулась его беззащитной шеи.

– Сдаюсь, – невозмутимым тоном признал поражение Хэллоуэлл, и они раскатились в стороны и встали на ноги. Морпех массировал левую руку, сгибая-разгибая пальцы, и улыбался. – Айрис Бэбкок научила вас этому, так ведь, мэм?

– Вообще-то, да, – согласилась капитан, улыбнувшись в ответ.

– Она всегда была такой коварной, – заметил Хэллоуэлл.

Он перестал разрабатывать свою руку и снова поклонился.

– С другой стороны, – добавил он, – и я тоже не прост. И оба бойца снова встали в стойку.

Двадцать минут спустя Обри Вундерман понял, что больше всего на свете не хотел бы (и он искренне надеялся, что этого никогда не произойдет) рассердить капитана или старшего сержанта Хэллоуэлла. Ганни победил капитана по очкам, набрав семь к шести, но даже Обри видел, что вполне могло получиться наоборот. Капитану удалось сделать то, чего никогда не мог добиться Обри: когда они с Харрингтон обменивались поклонами в конце поединка, Хэллоуэлл на самом деле вспотел и запыхался. Конечно, капитану тоже пришлось нелегко, а на правой щеке ее наливался заметный синяк.

– Спасибо, ганни, – тихо сказала она, когда они сошли с татами, а весь зал вернулся к своим занятиям. – У меня не было такой хорошей встречи с того времени, когда я в последний раз работала в спарринге с Айрис.

– На здоровье, миледи, – пророкотал в ответ Хэллоуэлл, массируя ушиб на затылке. – Не так уж плохо для флотского офицера, да и для капитана, если позволите.

– Позволяю, – согласилась она, и на ее щеке появилась ямочка, когда она улыбнулась. – Нам надо будет попробовать еще раз.

– Как скажет капитан, – усмехнулся Хэллоуэлл. Она кивнула ему, а затем посмотрела на Обри.

– Привет, Вундерман. Я так понимаю, что вы все это время работали здесь со старшим сержантом и главстаршиной Харкнессом?

– М-м… да, мэм.

Обри почувствовал, как вспыхнуло его лицо, но капитан, склонив голову, лишь несколько секунд задумчиво рассматривала юношу, а потом снова обернулась к Хэллоуэллу:

– И каковы его успехи, ганни?

– Довольно сносно, миледи. Довольно сносно. Он немного колебался, когда мы начали, но сейчас, кажется у него серьезные намерения.

Обри почувствовал, что его румянец стал ярче. Хэллоуэлл подмигнул ему и улыбнулся капитану.

– Мы все еще работаем над основными движениями, но он быстро все схватывает и не слишком часто допускает одни и те же ошибки.

– Хорошо.

Капитан вытерла лицо полотенцем и, повесив его на шею, нагнулась к древесному коту, подбежавшему к ней с другого конца зала. Она взяла его на руки и улыбнулась Обри.

– Я бы сказала, что вы стали намного крепче, Вундерман. Мне нравятся мускулистые люди. И мне нравится видеть моих людей в хорошей физической форме… и знать, что в случае необходимости они сами могут о себе позаботиться.

Ее кот повернул голову к Обри, и молодой человек почувствовал, как его сердце замерло. «Она знает», – подумал он. Она поняла настоящую причину, по которой он здесь находился, зачем ему нужна хорошая физическая форма. И еще одна мысль внезапно пришла ему в голову. Она не только знает, она одобряет его. Ни один капитан не мог позволить себе прямо сказать члену своего экипажа, что хочет, чтобы он вправил мозги другому члену экипажа, но она именно это только что дала ему понять, и Обри почувствовал, как плечи его расправляются.

– Спасибо, миледи, – тихо сказал он. – Хочется верить, что я смогу постоять за себя, если придется. Конечно, мне еще многому нужно научиться у старшего сержанта и главстаршины Харкнесса.

– Вот и отлично, они оба – хорошие преподаватели – весело ответила капитан, энергично похлопав его по плечу, и ее карие глаза стали вдруг необычайно серьезными. – С другой стороны, я сделала для вас все, что могла, заставив ганни выложиться. Теперь он в вашем распоряжении.

– Спасибо, миледи.

Обри поглядел на улыбающегося Хэллоуэлла и почувствовал, что невольно начинает улыбаться сам.

– Только если это не заставит его отыграться на мне, мэм! – внезапно добавил он.

– Не бери в голову, Вундерман, – ухмыльнулся Хэллоуэлл. – В конце концов… – Он широко улыбнулся капитану и закончил в унисон с Обри:

– На этом корабле прекрасный доктор!

– Присаживайся, Раф.

Хонор откинулась на спинку кресла и указала место за столом напротив. Наверху на своем обычном насесте устроился Нимиц, рядышком с котом нежилась Саманта, и Кардонес, усаживаясь, улыбнулся им уголком рта. Хонор, проследив за его взглядом, пожала плечами. Саманта, как и Нимиц, уже освоилась с управлением лифтами, и коты, казалось, пытались распределить время так, чтобы им не приходилось оставлять своих людей на слишком долгий период.

– Вы сказали, что у вас появились какие-то новости, мэм? – спросил старпом, и она утвердительно кивнула.

– Мы не поняли это сразу, но на борту «Вобона» мы нашли-таки настоящую золотую жилу. Ты знаешь, что Кэрол все это время работала с найденными материалами?

Кардонес кивнул. Лейтенант Уолкотт заняла у Хонор свободное место офицера разведки, обнаружив восхитительные способности к этой работе.

– Так вот, вчера вечером они со Скотти просматривали личные планшеты экипажа и нашли кое-что весьма интересное.

– Кэрол и Скотти, гм?

Кардонес коротко глянул на древесных котов и, недоуменно подняв бровь, вопросительно посмотрел на капитана, которая вместо ответа молча пожала плечами. Инструкции запрещали любовные связи между офицерами одной командной цепочки, но Тремэйн и Уолкотт имели одинаковое звание, хотя Скотти был старше по выслуге, зато служили они в разных подразделениях.

– Так что же они нашли? – спросил Кардонес.

– Вот это, – Хонор положила на стол планшет. – Судя по всему, лейтенант Хаутон вел дневник.

– Дневник? – Глаза Кардонеса сузились. – А Кэслет в курсе?

– Я не знаю. И не собираюсь ему рассказывать, – ответила Хонор. – Мы, естественно, не дадим ему понять, как много нам известно, но, с другой стороны, я также не хочу, чтобы он бранил Хаутона за эту вольность. С одной стороны, ему нравится этот человек, с другой, к чести Хаутона, я не считаю, что он записывал здесь какие-то секретные сведения. Но мы можем прочитать кое-что между строк.

– Например? – Кардонес с напряженным лицом подался вперед.

– Большая часть записей, как и следовало ожидать, имеет личный характер, но есть несколько ссылок на «эскадру», хотя он из осторожности никогда не упоминает о количестве кораблей. Есть также довольно язвительный комментарий по поводу приказа помогать андерманским торговым судам, в нем содержится намек на планы дипломатов по выгодной подаче информации относительно событий, вызванных действиями этой самой эскадры, а также ссылка на гражданина адмирала Жискара. Я, честно говоря, ничего особенного найти не ожидала и просто на всякий случай проверила нашу базу данных. И обнаружила некоторые сведения о Жискаре. До переворота он был всего лишь коммандером, но у нас нашлись выдержки из его досье, которое РУФ собирало на него, потому что он служил военным атташе в Мантикоре… а еще потому, что он служил инструктором в их военном колледже.

– Коммандер? – заморгал Кардонес, и Хонор энергично закивала:

– Я полагаю, что он добился бы более высокого звания, если бы родился в семье Законодателей. Ты же знаешь, как трудно было простому человеку прорваться в разряд флагманских офицеров – господи помилуй, Альфредо Ю они сделали всего лишь капитаном! Но, по косвенным данным, Хавьер Жискар в Народном Флоте был одним из самых ярых апологетов войны на торговых путях.

– И логическим следствием этого стала отправка его сюда, так? – пробормотал Кардонес.

– В самом деле. Мне жаль, что у нас нет на него более подробных сведений, хотя я полагаю, что нам повезло найти даже такую малость: при старом режиме он занимал почти никакую должность. А еще мне жаль, что мы не знали об этом прежде, до того как отослали «Вобон». В нашем файле на него есть примечание: РУФ имеет гораздо более полное досье на Жискара, чем мы.

Кардонес понимающе кивнул: даже с современной технологией хранения информации не было никакого способа втиснуть в электронную память отдельного корабля все огромные архивы РУФ на вражеских офицеров.

– Но то, что у нас есть, – продолжала Хонор, – заставляет предположить, что он отстаивал идею развертывания тяжелых сил для систематических операций. Он также настаивал на необходимости вести интенсивную разведывательную деятельность в помощь главным силам. Очевидно, этим и занимался «Вобон», до того как Кэслет наткнулся на Суковского и узнал о Варнике.

– Мне все это не нравится. – Кардонес потер бровь. – Если его назначили, чтобы он претворил в жизнь свои идеи, тогда ему позволят сгруппировать именно те силы, какие он планировал.

– Совершенно верно. Я бы сказала, что мы вполне можем столкнуться по меньшей мере с эскадрой тяжелых крейсеров, а может, даже линейных крейсеров, в распоряжении которой имеются разведывательные подразделения легких крейсеров. С нас бы хватило и легких крейсеров, а уж тяжелые или линейные крейсера вполне могут разнести вдребезги практически любое сопровождение наших торговых караванов, учитывая общее сокращение.

– И тут появляемся мы, – тихо сказал Кардонес.

– И тут появляемся мы. – Хонор вертела в руках планшет, хмуро разглядывая его. – Если Жискар находится здесь, – наконец произнесла она, как бы размышляя вслух, – и если он использует для своей разведывательной сети все республиканские дипломатические и торговые представительства в этом регионе, тогда он должен иметь схему местных судоходных маршрутов, правильно?

– Да, мэм. – Кардонес кивнул, пытаясь понять, куда она клонит.

Хонор поморщилась.

– Хорошо, давай пойдем дальше и предположим, что он уже знает (или очень скоро узнает) о том, что у нас в этом районе есть рейдеры. Исходя из схемы наших потерь и учитывая причастность к ним хевенитов, следует заключить, что Жискар, должно быть, действует, разделившись на отряды. Он может использовать свои тяжеловооруженные суда поодиночке – но, вероятнее всего, он создал дивизионы минимум по два корабля в каждом: его лекции в военном училище явно подчеркивали необходимость серьезно относиться к собственной безопасности и без крайней нужды силы не распылять. Но будь ты на месте Жискара и скажи тебе кто-нибудь, что в регионе появилась эскадра мантикорских вспомогательных крейсеров, изменил бы ты оперативную схему?

– Да, мэм, – ответил Кардонес после некоторого размышления. – Если он даже для совершения обычных набегов делает ставку на концентрацию кораблей, то на случай встречи с нами он увеличит размер подразделений. Он не сможет охватить большой участок пространства, но при этом он будет знать, что на всю его ораву попадутся один или два наших корабля. И конечно, он не будет рассчитывать на то, что мы действуем поодиночке, а это подстегивает его желание концентрироваться.

– Согласна, но я думала о другой крайности.

– Другой? – Кардонес нахмурился. – Какой, мэм?

– Допустим, что Жискар так же сообразителен, как и мы, но он не знает, что мы захватили один из его вымпелов или что у нас есть какая-то другая причина подозревать об его присутствии. Учитывая это, на его месте я бы предположила, что мой мантикорский коллега поступит точно так, как мы и сделали: двинется в область максимальных потерь и будет ее патрулировать.

Хонор взглянула на Кардонеса, тот кивнул, и она продолжила:

– Пошли дальше. Теперь, ставя себя на его место и исходя из этих предположений, я думаю, что могла бы принять решение показаться где-нибудь еще. В какой-нибудь такой области, где я могла бы нахапать много торговых судов с относительно небольшим для себя риском, в то время как охотники будут изо всех сил искать меня в совершенно ином секторе.

– Я полагаю, что это имеет смысл, – согласился Кардонес, внимательно изучая лицо своего командира. – Вопрос только в том, где бы вы смогли найти такую цель.

– А вот здесь, – спокойно сказала Хонор и включила голографическую карту.

Загоревшаяся на ней схема показывала подходы к юго-западному сектору Конфедерации, и капитан ткнула световой указкой в точку, лежащую на расстоянии примерно двадцати световых лет от Саксонии. Кардонес смотрел на нее какое-то время, а потом глаза его сузились: до него дошло, что светлая точка находится в районе, известном как «Провал Селкира».

«Провалы» были участками гиперпространства между гравитационными потоками. Они встречались не так уж редко: фактически, большая часть всего гиперпространства была одним огромным провалом, потому что гравитационные потоки обычно довольно узки – по межзвездным масштабам. К сожалению, потоки размещались бессистемно (схема их расположения больше всего напоминала лоскутное одеяло), а это означало, что большинство маршрутов космических кораблей вынужденно пересекали хотя бы один поток. А поскольку любой поток по мощности превосходил все, что мог выдумать и произвести человек и обладал собственной уникальной частотой и течениями, то взаимодействие между ним и импеллерным клином мгновенно производило высвобождение энергии, достаточной, чтобы уничтожить абсолютно любое судно. Именно по этой причине до тех пор, пока не были изобретены паруса Варшавской и датчик гравитационных аномалий, экспедиции колонистов продолжали использовать оборудованные анабиозной аппаратурой субсветовые суда, и путешествия нередко продолжались целыми столетиями. Команды исследовательских кораблей, которые исследовали гиперпространство, составляли отчаянные смельчаки: человеческие потери были огромны. Экипажи собирались снова и снова, привлеченные страстью к путешествиям, а также щекочущими нервы приключениями и фантастическим жалованьем. Но те, кто улетал с семьей к новому месту жительства, довольствовались путешествием в условиях нормального пространства и в низкотемпературном сне.

В 1273 году эры Расселения физик Адрианна Варшавская, специалист по гиперпространству, установила на испытательном судне «Флитвинг» кардинальным образом перепроектированные и намного более мощные узлы импеллера (которые она назвала «альфа-узлы»), вырабатывающие самые первые паруса Варшавской. По большому счету, это были просто две плоскости сжатого пространства обыкновенного импеллерного клина, но «Флитвинг» выбрасывал их не в форме клина, а в виде огромных дисков, перпендикулярных оси корабля. Настоящее чудо заключалось в том, как Варшавская научилась управлять парусами, потому что именно это открытие позволяло подстраивать их фазу и синхронизироваться с гравитационным потоком. Они обеспечивали устойчивость «Флитвингу» относительно гравитационного потока плавно подстраиваясь к ее силе и частоте, «захватывали» часть его энергии, которая позволяла судну использовать сам поток как движитель – и благодаря инерциальным компенсаторам двигаться с громадным ускорением. Как бонус – при взаимодействии между парусом и потоком вырабатывается невероятное количество энергии, которая могла использоваться и, тем самым, экономить рабочее тело реакторов. Само собой разумеется, парус Варшавской произвел революцию в практике межзвездных путешествий. Вместо того чтобы как чумы, избегать гравитационных потоков, капитаны начали их искать с помощью гравитационных датчиков которые она же и создала (и которые были названы в её честь «детекторами Варшавской»). С тех пор потоки превратились из смертельных ловушек в самые эффективные средства передвижения, известные человеку. Судно, снабженное обычным импеллерным двигателем, могло идти на той же установившейся скорости в нормальном пространстве, но в гиперпространстве извилистый маршрут, уклоняющийся от известных потоков, в значительной степени увеличивал время путешествия, а последствия столкновения с неожиданным потоком оказывались фатальными. Корабль же, передвигавшийся в потоке, ускорялся быстрее, требовал меньше затрат энергии и избегал опасности столкновения с потоком.

Однако во время любого длительного рейса судну почти всегда приходилось делать хотя бы один переход (а обычно и больше) между гравитационными потоками, и эти переходы производились – со всеми предосторожностями – на импеллерной тяге.

И уж в «Провале Селкира», подумал Кардонес, без этого точно не обойтись.

Главные межзвездные маршруты были проложены так, чтобы избегать крупных провалов. Это зачастую удлиняло путь, но считалось оправданным с точки зрения безопасности и экономических затрат. Провала же Селкира, однако, было невозможно избежать. Просто никакого обходного пути для судов, курсирующих между империей и Силезией, не существовало. И вдобавок ко всем неприятностям, это место было родиной так называемого «бродячего» гравитационного потока, известного под названием «Разлом Селкира».

Большинство гравитационных потоков «фиксированы», то есть являются частью системы взаимосвязанных между собой формаций, что заставляло их сохранять позиции относительно друг друга. Они двигались так годами, а если изменялись, то медленно и постепенно, как единое целое, и всегда были предсказуемы.

«Бродячие» потоки вели себя по-другому. Эти потоки были ответвлениями или протуберанцами, отброшенными другими потоками, и не входили в общую систему. Они могли появиться и исчезнуть без предупреждения или с невероятной скоростью изменить положение – хотя большинство гиперфизиков полагало, что нестандартные потоки на самом деле были цикличными явлениями и время их появления можно будет предсказывать тогда, когда будет собрано достаточно информации о них. Капитаны торговых судов более всего хотели получить и менее всего желали собирать подобную информацию.

Но «Провала Селкира» нельзя было избежать, поэтому суда, курсирующие между империей и Конфедерацией, пересекали его на импеллерном двигателе, с исключительно низкой скоростью (порядка 0,16 с ), чтобы иметь шанс уклониться, если их датчики внезапно засекут приближение «Разлома Селкира». Это означало, что им требовалось целых пять дней, только для того чтобы пересечь Провал, зато появлялась гарантия, что они останутся целы.

– Вы думаете, хевы могут устроить засаду конвоям в Провале?

Вопрос Кардонеса был риторическим, и Хонор кивнула.

– Почему бы и нет? – спокойна спросила она. – К настоящему времени все в Конфедерации знают, что мы используем для охраны наших конвоев только эсминцы, этого достаточно, чтобы удержать от нападения обычных пиратов, но не тяжелые или линейные крейсера. И плотность частиц в Провале необычно низкая. Если установить там дозорную линию, то диапазон действия датчиков в таких условиях будет намного больше, а низкая скорость потенциальной жертвы позволит перехватить любое судно, вползающее в поле зрения. Более того, он может идти за ними на импеллерном двигателе, с включенной бортовой защитой, с ракетами наготове. Тяжелые суда могут полностью уничтожить сопровождающую охрану и затем беспрепятственно переловить транспорты.

– И за один раз уничтожить целых сорок-пятьдесят торговых судов, – тихо сказал Кардонес.

– Вот именно. Однако, – Хонор закинула ногу на ногу и переплела руки на правом колене, – все это только предположение. Нам нельзя игнорировать возможность, что Жискар решит продолжить охоту в прежних угодьях, или попытается претворить в жизнь обе концепции разом… хотя мне кажется, что это не так. Подобная тактика слишком расходится с его упорной идеей о концентрации силы.

– Я не думаю, что надо сразу отметать эти догадки, мэм.

– И я так не думаю. – Хонор, нахмурившись, посмотрела на голографическую карту и вздохнула. – Ну что ж, я вижу только один выход. Мы будем проходить Саксонию послезавтра. Я собиралась сделать простой облет планеты и двигаться прямо в систему Марш, но теперь я склоняюсь к решению задержаться. Возможно, внутри этой системы у андерманцев или конфедератов есть какие-нибудь боевые единицы, которые захотят присоединиться к нам в Марше.

– Вряд ли, мэм, – отозвался Кардонес. – Когда мы шли сюда, подразделение конфедератов готовилось выступить против сепаратистов Психеи, а если там сейчас не проходит ни одного конвоя, то самое большее, что будет в распоряжении андерманцев, это один-два эсминца.

– Я знаю. Именно поэтому я собиралась идти в обход, пока все не прояснится. Тогда мы могли бы задержаться, сделать довольно длительную остановку, чтобы разослать через наше посольство новые сообщения для остальной части эскадры. Я отправлю для Элис приказ продолжать операцию, но переключиться на андерманский или конфедератский опознавательные коды и обеспечивать себе маскировку при любом перехвате до тех пор, пока она не удостоверится, с кем имеет дело. Кроме того, – продолжала Хонор, снова откинувшись на спинку кресла, – пошлю донесения на Грегор и в Адмиралтейство. Если Жискар действует в этом районе, то нам нужны еще корабли, и срочно. Я не знаю, где адмирал Капарелли найдет дополнительные единицы, но ему придется придумать, где их взять.

– А атака на Варнике?

– Мы доведем это дело до конца, независимо от того, получим мы поддержку андерманцев или нет, – решительно сказала Хонор. – Лучший способ положить конец деятельности пиратов – это уничтожить их в самом логове, а Марш – основная база, которую мы смогли установить. Главное: Варнике намного опаснее обыкновенного пирата с большой дороги. Мы должны как можно быстрее ликвидировать его.

– А потом, мэм?

– Потом, я думаю, нам надо присмотреться к Провалу. В случае необходимости мы можем позаботиться о себе лучше любого торгового судна. Я собираюсь совершить облет этого района – используя андерманский опознавательный код – и посмотреть, не удастся ли нам обнаружить признаки дозорной линии. Для них будет неожиданностью, что на борту торгового судна установлены датчики военного образца, но если у них есть приказ помогать андерманскому космическому судоходству, они не должны к нам цепляться. Нам надо без лишних сложностей облететь весь район, и если мы засечем слабые излучения военных кораблей, устроивших засаду, то для Адмиралтейства это станет подтверждением нашей гипотезы.

– Что мы будем делать, если засечем их, мэм? – Мы должны избегать одного – вступать с ними в бой, – твердо сказала Хонор. – Если в их распоряжении есть линейные крейсера, то они окажутся быстрее нас. И в конечном счете даже в Провале, где мы можем использовать наши кассеты, они нас уничтожат. В самом лучшем случае нам повезет вначале справиться с одним-двумя их кораблями, но ведь если они собрали там целую дозорную линию, кто-то обязательно заметит что соседей бьют… – она покачала головой. – Адмиралтейство не имело никакого намерения посылать нас сражаться с крупными военными кораблями, и в этом отношении я не хочу проявлять инициативу. Возможно, с «Бесстрашным» или «Никой» я была бы более агрессивной, но на «Пилигриме» я испытываю острое желание выглядеть как можно более безобидной при встрече с хевенитской эскадрой.

– Гм… – Кардонес в течение двух секунд мысленно прокрутил все сказанное и усмехнулся. – Пожалуй, я соглашусь с таким подходом, мэм, – бодро сказал он.