Меч Бури

Глава 11

Холодный ночной ветер пролетел над долиной, встряхнул ветки сосен и обрызгал дождем белый лед, лежащий на плечах горы, в каменных недрах которой находился Торбардин.

Женщины с детьми на плечах и мужчины, в глазах которых уже почти погасла надежда на помощь, стояли у подножия горы со стороны Южных ворот. Совсем немногие, поеживаясь от ночного холода, с интересом разглядывали ворота, большинство на них и не смотрело – они чувствовали только усталость и холод.

И вдруг послышался детский смех. Так странно и так неожиданно! Но ведь дети есть дети, они не могут обойтись без шалостей, как бы ни устали.

Несколько часов назад восемьсот человек со страхом подходили к воротам гномской крепости, они боялись, что их надежды окажутся тщетными: гномы не дадут им приюта.

В долине мелькали огни – слабые светлячки, подобные маленьким мерцающим звездочкам. Дым костров плыл в воздухе и серым покрывалом ложился на реку.

Все понимали: предстоящая ночь будет ночью ожидания и молитв. Понимали также и то, что эта ночь будет бессонной для их представителей на Совете Танов Торбардина: Таниса Полуэльфа и Женщины с Равнин – Золотой Луны. Смогут ли они убедить Совет предоставить убежище беглым рабам?!

Хорнфел любил своих подданных. Он восхищался их искусством, радовался их преданности роду и клану, восторгался воинской доблестью, высоко ценил их упорство, их жажду свободы и независимости.

Именно свою независимость, а не отсутствие уважения проявил старый седой воин Девара, охраняющий Южные ворота, когда увидел подошедших к нему на рассвете двух танов. Он лишь на мгновение повернулся к ним, коротко кивнул и снова стал всматриваться в рассветную мглу.

«Они нисколько не боятся своих правителей, – думал Хорнфел. – Никто не кланяется и не преклоняет колени. Они уважают своих танов потому, что мы тоже да их рода».

Хорнфел улыбнулся, взглянув на своего спутника, – тот смотрел на стражей, охраняющих ворота, без улыбки. Он, Гнейсс из Девара, отвечал за охрану Южных ворот, и Хорнфел, хорошо знавший своего друга, понимал, что тому хочется, чтобы его подчиненные не посрамили бы его перед таном Хайлара. Когда придет время Торбардину вступить в войну, именно деварцы станут авангардом гномской армии. И Гнейсс верил в своих воинов.

Хорнфел задумчиво слушал звон брони и оружия, стук сапог о камень, слышал приказы, которые отдавал капитан охраны, видел Гнейсса, идущего вдоль стены и вглядывающегося в долину далеко внизу. Холодный ветер обдувал стену. Рожденный в горах, ветер нес запах сосновых лесов и покрытых льдом озер. На тысячу футов ниже ворот лежали альпийские луга. Эти луга, сейчас позолоченные восходящим солнцем, были одними из самых плодородных в Харолисовых горах, но гномы здесь ничего не выращивали – они кормились от ферм, расположенных в пещерах внутри горы.

– Взгляни, Гнейсс, – сказал Хорнфел, показывая рукой на луга. – Восемьсот человек вполне могут, нисколько нам не мешая, прокормиться на лугах и в долине.

Гнейсс фыркнул.

– Ты снова об этом?

– Не только об этом, мой друг. Мы не можем больше откладывать решение их участи. Ты сам принес мне известие о том, что пограничные патрули уже видели беглых рабов у наших ворот. Надолго ли хватит терпения восьмистам голодным и напуганным людям? Пока они мирно ждут решения Совета. Но они не смогут ждать долго, нет, не смогут.

– Что это должно значить? – Гнейсс отвернулся от стены, неожиданно сжал кулаки, в глазах сверкнул гнев. – Принять их иди драться с ними? – Он показал на долину. – Эти луга скоро покроются снегом, а снег скоро станет красным от крови людей. Попробуй-ка убедить Совет…

Хорнфел ответил, осторожно подбирая слова:

– Но сам ты принял какое-то решение или ты думаешь, как Рилгар и Ранс?

– Я думаю так, как я думаю! – рявкнул Гнейсс.

Снег ложился на его каштановую бороду большими хлопьями. Повернувшись спиной к долине, не принимая предложения поселить людей так близко от Торбардина, он стал смотреть на стражей, наблюдавших за окрестностями. Глаза его сузились. Хорнфел никак не мог понять: не загипнотизирован ли Гнейсс Рилгаром.

– Скажи мне, что ты думаешь, Гнейсс? Сейчас мне приходится обо всем лишь гадать, и ни одна из моих догадок не кажется мне правильной.

Гнейсс, все еще глядя на стражей, покачал головой.

– Я думаю, что мои воины вынуждены будут воевать на земле, далекой от этих гор – от гор, где мы родились. Я думаю, что они будут умирать на войне, до которой им нет никакого дела.

Старый довод! Хорнфел уже устал отвечать на него, он просто не знал, что еще можно сказать, кроме того, что уже говорил на бесчисленных заседаниях Совета. И еще – он не хотел говорить, пока Гнейсс не успокоится.

– Теперь это наше дело, Гнейсс. Восемьсот беглецов – у наших ворот. Только что ты сказал, что скоро эти луга будут залиты их кровью. Но они нам не враги. Наш враг – Верминаард. Он изгнал эльфов из Квалинести, он захватил Пакс Таркас. Верминаард поработил людей и теперь то же хочет сделать с нами. Когда он захватит Харолисовы горы, он захватит весь север и восток континента. Если ты считаешь, что он не вознамерится захватить и Торбардин, то, я думаю, ты не годишься в военачальники.

– Мне тяжело слышать твои слова, Хорнфел, – холодно произнес Гнейсс.

– Времена сейчас тоже тяжелые, друг мой. Если мы не сумеем как Можно скорее принять верное решение, Верминаард продиктует нам свое. А я не думаю, что мы сможем жить под его диктовку.

Гнейсс невесело улыбнулся.

– Юмор висельника тебе не подходит.

– И виселица, однако, не должна подходить и тебе.

Девар пристально посмотрел на него.

– Виселица – это для предателей.

– Ты думаешь, Рилгар, если он воцарится в Торбардине, будет называть тебя по-другому?

– Рилгар? Он – ставленник Верминаарда? Прав ли ты, обвиняя Рилгара? Хорнфел пожал плечами.

– Это не обвинение, пока только подозрение, мой друг.

Гнейсс посмотрел вокруг, на горы и луга, на небо, и небо словно бы помогло ему, понять нечто важное. Когда он снова, взглянул на Хорнфела, его глаза горели возбужденно.

– Но ведь уже выкован Королевский Меч?

Хорнфел кивнул:

– Да, выкован.

– Что ты сказал? Почему ты так уверен? Откуда ты это знаешь, Хорнфел? Ты ведь не мог просто прийти к кузнецу и приказать ему сделать Королевский Меч!

Хорнфел улыбнулся:

– Конечно, не мог. Изарн собирался выковать всего лишь красивый меч. Но Реоркс в ту ночь коснулся стали, и Изарн сделал Королевский Меч. Ты слышал об этом. Гнейсс, должен был слышать. Только Меч сразу же был украден.

– Но почему?

– Это все Рилгар. Но мне известно, где сейчас Меч. – Хорнфел коротко рассказал Гнейссу все, что знал о Мече. – Рилгар жаждет получить Меч Бури не меньше, чем я. Реоркс да защитит нас! Я только надеюсь, что Рилгар сейчас так же далек от Меча, как и я. Ставленник он Верминаарда или нет – Рилгар все равно опасен.

Рука Гнейсса сжала кинжал.

– Я проучу его!

– Нет. Нет, не сейчас, если ты не хочешь, чтобы Торбардин сгорел в огне междоусобицы.

Гнейсс хорошо понял Хорнфела. В Совете Танов – как бы две партии, причем иной раз кажется, что обе они хотят одного и того же. Если Рилгар умрет сейчас, – даже не важно, по какой причине, – его армия начнет в Торбардине войну. И тогда уже не будет иметь значения, у кого находится Королевский Меч. Огонь, зажженный Реорксом в стальном сердце Меча, станет символом кровавой междоусобицы. Гномы будут убивать гномов, как это было три столетия назад, во времена Войны Гномских Ворот.

– Сегодня ночью я буду поднимать тост за его здоровье, – пробурчал Гнейсс, – и молиться в душе, чтобы он умер еще до рассвета.

Хорнфел засмеялся.

– Гнейсс, осторожно! – Он вздохнул: Сейчас пришло время оставить раздоры. Необходимо дать приют беглым рабам. Наши враги – Верминаард и Рилгар, а эти люди еще пригодятся нам как союзники.

– Люди? Они, наверное, все похожи на твоего любимого мага.

– Ну нет, ни один из них не похож на Музыканта. А Музыкант – бесхитростный и верный друг. Я удивлен, что твои проницательные глаза не видят этого. Пусть даже у всех этих беглецов душа не лучше, чем у овражных гномов, – мы нуждаемся в союзе с ними.

Гнейсс некоторое время молчал. Когда он наконец вновь заговорил, – Хорнфел почувствовал: он уже все обдумал и принял окончательное решение.

– Собирай Совет Танов сегодня ночью, Хорнфел. Я буду за тебя. – – Он пошел ко входу, ведущему внутрь горы. Хорнфел двинулся было за ним, но Гнейсс остановил его. – Нет, ты оставайся пока здесь. Тебе ведь по душе свежий воздух. Любуйся лугами и представляй себе, как они будут выглядеть, когда их заселят люди. Затем представь себе, как они кричат, собравшись у Южных ворот. Они ведь не смогут жить в долине зимой, и нам придется поселить их в горе. Восемьсот человек! – Гнейсс фыркнул. – Ну что ж, в Торбардине достаточно места…

Девар ушел, а Хорнфел повернулся лицом к долине. Он увидел летящего над лугами орла, увидел золотистый блик солнца на его спине. Не стоит сейчас звать назад Гнейсса, ни к чему. Хорнфел вспомнил о «своем любимом маге».

Где они сейчас, живы ли: маг, Киан Красный Топор и подмастерье Изарна Станах?

Прошло уже четыре дня, как Музыкант перенес себя и своих спутников на дорогу, ведущую в Старую Гору. Нашли ли они уже Королевский Меч? Ведь Хаук мог уйти из города прежде, чем они туда пришли. Может быть, они все трое уже мертвы. А может быть, живы. Они могли уже найти Меч. А могли и не найти. Единственное, что он знал точно, – Меча у Рилгара нет. Эта его уверенность основывалась на том, что он, Хорнфел, еще жив.

Хорнфел никогда не видел Меча Бури, но мечтал о нем много лет до того, как он был сделан, сделан – и украден. Он хотел коснуться его стали, почувствовать связь между собой и правителями, умершими сотни лет назад. Меч Бури был его мечом – мечом Хайлара, сделанным для тана Хайлара, который должен править всем Торбардином, так же как правили Торбардином его предки.

Ветер с гор запел высоким голосом, словно зазвучало эхо одной из военных песен мага. Или одной из его кабацких песен; Хорнфел повернулся к долине спиной.

– Дорогой Джорди, – произнес он, – если ты жив, я молюсь, чтобы ты поскорее принес Меч.

«Если нет, если ты умер, – думал он, входя в гору, – тогда нам всем надо будет держать ухо востро. Если Королевский Меч попадет в руки Рилгара, в Торбардине восторжествует тирания…»

Гном Задира сложил из камней большую пирамиду и спрятался за ней от яркого света ненавистного солнца. За пирамидой пристроился и Агус – Серый Вестник, он шептал заклинания, чтобы мысленно связаться со своим таном. Занимался день. Задира закрыл глаза, ему хотелось, чтобы Рилгар поскорее разрешил им вернуться домой. Он и его подчиненные встречали здесь, во Внешних Землях, уже пять рассветов и теперь страстно мечтали о том, чтобы как можно скорее вернуться в глубинные коридоры под Торбардином. Малыш и Бодряк, спавшие сейчас в тени, сравнительно легко переносили мучительный для тейварцев солнечный свет, но Вулфен, у которого было прозвище Безжалостный, кажется, уже слегка повредился в рассудке. Задира крайне удивлялся, что Музыкант, любимый маг Хорнфела, которого сторожил Вулфен, все еще жив.

Задира обнажил зубы в злорадной улыбке. Похищение было проведено отлично. Они взяли Музыканта, когда тот возвращался из леса с пойманным на завтрак кроликом. Обе луны уже закатились, было совсем темно. Вот ведь как: даже маг оказывается беспомощным, словно младенец, если к его спине приставлен арбалет, а к горлу – меч.

Конечно, Задира надеялся, что Рилгар не поинтересуется здоровьем мага. Вулфен, кажется, постарался в полной мере отомстить магу за ранение, которое он получил четыре дня назад. Задира прислушался к ветру, шелестевшему замерзшей за ночь травой. Шелест ветра был таким же тихим, как шепот Серого Вестника. Задира вздрогнул.

Дрожь не была вызвана магией Серого Вестника! Сам Задира не был магом, но он достаточно долго служил тану дерро, чтобы по крайней мере привыкнуть к магическим ритуалам. Нет, дрожь вызывало само присутствие лишенного клана гнома, Серого Вестника, волосы на шее которого сейчас стояли дыбом.

Тень от пирамиды перемещалась, Вестник оказался на самом ее краю. Он надвинул на голову капюшон темного плаща, его единственный глаз сверкал зловещим светом; пустая левая глазница была черна. Лицо его стало похоже сейчас на неподвижную маску. Серый Вестник более всего напоминал голодного волка. Задира как можно теснее прижался спиной к камням пирамиды.

– Тан желает с тобой говорить, прошептал Вестник и поднял голову. В его зрячем глазу сверкнул свет и тотчас погас. Когда он заговорил снова, его голос стал совсем другим – голосом Рилгара. Задира отчетливо слышал ровный голос тана Тейвара.

– Вы взяли мага?

Гном облизал губы, перевел дыхание, набрал в легкие побольше воздуха. Серый Вестник – голос Рилгара – молча ждал.

– Да, тан, маг у нас, живой.

– А Меч?

Задира проглотил комок в горле.

– У него нет Меча, тан. Мы взяли его на рассвете, Вулфен сразу же допросил его, но маг ничего не сказал. – Задира посмотрел на построенную им пирамидку; около нее виднелось круглое выжженное пятно кострища, валялись мелкие кости – остатки еды Музыканта. – Меча у него нет, он ведь все дни был здесь. И нам пришлось убить Киана, гнома.

Серый Вестник вздохнул, он, кажется, услышал что-то, чего не слышал Задира. Но это, конечно, гнев самого Рилгара вспыхнул сейчас в зрячем глазу Вестника.

– А где подмастерье? Третий из их компании?

– О нем нам пока ничего не известно. – Теперь Задира говорил быстро. – Маг ждал здесь кого-то, я думаю, как раз этого Станаха Молотобойца. Меч, без сомнения, окажется у него, тан. Больше ему не у кого быть.

– Да? Хорошо. Может быть, и так. Ждите его. Если Меч у него, убейте его.

Голос тана стал резким, насмешливым.

– Возможно, вы справитесь с ним – он теперь один. Если у него нет Меча, пусть Вестник перенесет его ко мне. Может, он будет более покладистым, чем этот проклятый Хаук.

– И если у подмастерья нет Меча, то?… – спросил Вестник уже другим, своим голосом; теперь он сам разговаривал с таном, со стороны казалось: он говорит сам с собой.

– Да, Вестник, да. Довести дело до конца, как всегда, придется тебе. Развлекись пока с любимым магом Хорнфела. И сделай все так, чтобы он нас больше не беспокоил.

Маг видел пламя у своих глаз, сверкающее, как метка Королевского Меча, темно-красное, как кровь Киана. Он видел свет восходящего солнца, плотно закрыв глаза, мучимый невыносимой болью в израненных руках.

Тейварцы беседовали в тени от пирамиды Киана и своей только что построенной пирамиды. Музыкант хорошо слышал их разговор и знал, что скоро они убьют его. А затем, думал он, они станут ждать здесь Станаха. Станах придет сюда завтра – с Мечом или без Меча.

Слова целительного заклинания звучали у него в мозгу. Но он не мог претворить заклинания в реальность: Вулфен изуродовал его руки так, что он не может ими пошевелить. А без необходимых жестов заклинание теряет всю свою магическую силу. Вулфен не дурак – он сразу лишил Музыканта возможности защищаться. У него осталась одна-единственная магическая вещь – его старая деревянная флейта, висевшая на поясе.

Флейта не вызвала у них подозрений – ведь они часто видели, как маг, развлекая ребятишек, играл на ней. Они были и правы, и неправы. Казалось бы, самая что ни на есть обычная флейта… Но она обладала магической силой и помогала при самых трудных заклинаниях. Заклинания…

Впрочем, все они утратили свою силу для мага с изуродованными пальцами; для мага, который едва мог дышать, а от продолжительности выдоха тоже зависело магическое искусство флейты.

Тейварцы называли его «любимый маг Хорнфела». Ну что же, пусть так, хотя он, как и большинство гномов в Торбардине, называл себя. просто Музыкантом. Он был предан тану душой и телом, и называться любимым магом тана было для него честью.

В легкие Музыканта просочилась кровь, он слышал ее бульканье при каждом вздохе. Когда он кашлял, на губах выступали капли крови. Как избавиться от боли, как избавиться от мучителей-тейварцев? И хотя у него из-за дикой боли почти не было сил думать, не думать он не мог.

Любимый маг Хорнфела? Да.

Музыкант появился в Торбардине три года назад, грязный и уставший, как собака. Той ночью в горах была гроза, жуткая, дикая летняя гроза. Сам Музыкант не помнил, как он очутился в Торбардине, но не раз слышал рассказ об этом от других.

Его подобрал в ту ночь один из стражей Южных ворот. Весь в грязи, едва живой, он лежал у стены, где буквально только что стоял страж.

– Как будто его выбросило бурей, – сидя за кружкой эля рассказывал потом этот страж своим приятелям. – Говорю вам, я сперва думал:

парень мертв. – Он отпил из кружки и призадумался. – А может, он и вправду сначала был мертв, а потом магически вернул себя к жизни? Что мы знаем об искусстве магов?

Музыкант бесшумно вздохнул, затем попытался совсем не дышать. Морщась от боли, он начал медленно, дюйм за дюймом тянуть правую руку к флейте.

Что с ним делать, никто в Торбардине не знал. Капитан стражей даже высказал предположение: а что, если маг послан шпионить за гномами Торбардина?

Глубоко под Торбардином были тюремные камеры, Музыкант очнулся в одной из них, закованный в кандалы и недоумевающий: как и когда он сумел сделать такое заклинание, что очутился в Бездне?

Он понятия не имел, где находится в действительности, пока не узнал, что его тюремщики – гномы. Тот, кто приносил Музыканту еду и воду, был неразговорчив и на все вопросы отвечал только «да» или «нет». Правда, однажды он принес Музыканту теплое одеяло, но принес молча. И он ни разу не освободил от оков руки мага – они всегда были скованы.

«Всегда, – думал он с закрытыми от боли глазами, пока медленно тянул руку к флейте, – они все всегда помнят о руках мага».

Через два дня Музыканта привели на Совет Танов. Он предстал перед ними скованный: гномы боялись, что он может магически защитить себя или воздействовать на танов так, что они, помимо своей воли, поверят в его невиновность. Музыкант рассказал танам о том, что в Торбардин он попал совершенно случайно, он намеревался оказаться совсем в другом месте.

Таны совещались очень долго, как и всегда. Одни кричали «шпион», другие не верили в это, но считали, что, оказавшись в гномских владениях, маг совершил грех, и не хотели простить ему этот грех. Драконы уже летали в небесах Кринна, во Внешних Землях вот-вот должна была начаться война. Таны склонялись к тому, чтобы на всякий случай держать Музыканта закованным – закованным на всю жизнь! Такое решение удовлетворяло большинство из них, но, конечно, не самого Музыканта.

Лишь один из танов настаивал на освобождении мага – Хорнфел. Он считал, что молодой маг рассказал правду и что наказывать его просто не за что. В конце концов Хорнфел поручился за него, дав слово чести, и Музыканту предоставили свободу.

Уже совершенно онемевшая рука мага коснулась флейты. Почувствовав это, он начал потихоньку пододвигать ее к лицу. Казалось, он слышал в своих легких ток крови, в ушах его снова зазвучали слова Хорнфела:

«Я обычно правильно сужу о тех, кто приходит ко мне; надеюсь, я не ошибся и в этот раз. Помни, Джорди: ты теперь хранитель моей чести. Так смотри же, храни ее верно».

Маг думал тогда, что оправдать доверие Хорнфела будет не так уж и трудно. Гном ему нравился, к тому же маг был обязан ему своей свободой. Помимо всего прочего, он был очарован Торбардином; а надо сказать, в Торбардине побывало совсем немного людей. Джорди ответил Хорнфелу искренне и никогда не пожалел о сказанном.

– Мы будем доверять друг другу, сэр. – Так сказал Джорди гному, который спас его от холода и мрака тюремного подземелья Торбардина. – Я перед тобой в долгу, и, если тебе будет нужна моя помощь, можешь на меня рассчитывать всегда.

Первые два года молодого человека в Торбардине звали кто Джорди, а кто «любимый маг Хорнфела». Затем дети, которым очень нравилась его игра на флейте, стали звать его Музыкантом.

Обливаясь потом, собрав все силы, Музыкант локтем пододвинул флейту как можно ближе ко рту. Теперь она лежала около плеча. Музыкант изогнулся и сумел схватить флейту зубами.

Один из тейварцев засмеялся – смех его был похож на завывание ветра. Музыканту надо было выпрямиться. Но едва он пошевелился, сломанное ребро вонзилось ему в легкое. Кровь просочилась туда, где должен был быть только воздух. Теперь он не мог как следует вздохнуть, не мог произнести длинное заклинание. Да и времени на это у него уже не было.

«Заклинание… – думал он, – быстрое и надежное заклинание, которое унесет меня отсюда».

Переносящее заклинание. У него не было сил на заклинание, которое унесло бы его далеко отсюда, но даже если он просто окажется в ближайшем лесу, им придется все равно искать его немало времени. «Конечно, может быть, они не все пойдут искать меня, – думал он, медленно наполняя легкие воздухом. – Но все равно им придется окликать друг друга, и Станах услышит их голоса и поймет, что здесь засада».

Музыкант закрыл глаза и стал думать о поляне в лесу недалеко от опушки Эльфийского леса – эта поляна была ему хорошо знакома. Тейварцы будут поначалу долго шарить поблизости, прежде чем рискнут отправиться к границам Квалинести…

Ему надо было сыграть три ноты, низкие, звучащие как ветер, пролетающий над высокой травой. И сказать три магических слова.

Он знал слова и нашел для них дыхание… В безвременно магическом пространстве маг уже не чувствовал боли, не нуждался в дыхании. Все ощущения его исчезли, унесенные музыкой трех нот, и все вокруг было пусто, как на морском берегу после отлива.