Машина наказаний

Глава одиннадцатая. «И ад следовал за ним…»

1

Скорый на Москву отошел вовремя, в пути был всего два с небольшим часа, Ефремыч весело вглядывался в выхватываемые мощным лучом куски мира. Напарник спал, изредка всхрапывая; ему не мешал гуд двигателя — за годы работы привыкнешь.

Блестящие от дождя рельсы привычно стелились перед глазами машиниста. Ефремыч глядел на них и думал — а ну как разойдутся в разные стороны? Отчего рельсы должны были разойтись — не понятно, но, скажу вам по секрету, это — главный страх всех железнодорожников.

До ближайшей станции было часов восемь езды и Ефремыч, не скупясь, добавлял пары. Мимо пролетали разорванные ветром леса, редкие огни. Ефремыч был из деревни, но далекой отсюда — в Смоленской области. Вспомнились родные места, жена, дети — Ефремыч улыбнулся и тут…

— Черт подери!

Метрах в трехстах впереди на путях стоял человек.

Ефремыч дал сигнал — тепловоз оглушительно засвистел. Напарник проснулся и, глянув вперед, вскочил.

— Ах ты раз… н этакий, — выругался Ефремыч: человек и не думал уходить.

— Дави, хрен с ним, — посоветовал напарник, — Самоубийца.

Ефремыч с мучительным изумлением посмотрел на него и дернул тормоз.

От скрежета заболели зубы. Поезд тряхнуло, но — Ефремыч знал — тормозной путь редко бывает меньше километра. Он глянул вперед — гадостный самоубийца и не думал сходить с места, на устах же его зоркий глаз машиниста с ужасом разглядел улыбку.

— Псих поганый, — ахнул Ефремыч, когда человек исчез под железным носом тепловоза.

Поезд доскрежетал свою арию и остановился.

2

— Ну, что делать будем? — спросил напарник.

Ефремыч безмолвно шевелил губами. Перед глазами стояла картина: забрызганный кровью буфер, колеса, по шпалам разбросаны куски тела.

— Слушай, Паша, — хрипло попросил Ефремыч, — Ты сходи, посмотри, а?

— Да что смотреть, трогай!

— Ну, Паша!

Павел посмотрел в умоляющие глаза престарелого напарника и, вздохнув, взял с пола фонарь. Он знал, что Ефремыч имеет более двадцати лет стажа и ни разу не раздавил даже гуся. А тут сразу — человек. Сам Паша в этом отношении был тертым калачом — ему приходилось давить и бабу — суицидницу, и просто алкаша, а однажды он снес на переезде легковую машину. И при этом никогда не останавливался.

Открыв дверь, Паша вылез из кабины, медленно спустился по ступенькам. Ночная прохлада сразу влезла под куртку, он поежился, думая о спрятанной в кабине чекушке.

Огибая нос тепловоза, Паша с некоторым интересом размышлял о том зрелище, что сейчас предстанет перед его глазами. Интересно, голову по шее срезало или раздавило, как орех?

— Едрена вошь, — глухо выругался Паша. Буфер был девственно чист. Между тем и он, и Ефремыч совершенно ясно видели, как тепловоз наехал на человека.

— Привет, Паша, — сказал вдруг кто-то за его спиной.

Машинист стремительно повернулся, послав вперед луч фонаря. Перед ним, заслоняясь ладонью от света, стоял некто, в первое мгновение показавшийся Паше молодым кавказцем, но теперь он ясно видел — перед ним не человек, а огромная фарфоровая кукла.

— Откуда вы знаете мое имя? — прошептал Паша, чувствуя дрожь во всем теле.

Холодная усмешка легла на фарфоровые губы, и вдруг от человека к горлу Паши метнулся тонкий луч. Машинист вскрикнул и голова его, ровно срезанная с плеч, упала на рельсы. Колени Паши подогнулись, он опрокинулся назад и стал заливать буфер тепловоза кровью из шейного обрубка.

Крамов резким движением стряхнул с самурайского меча капельки Пашиной крови и спрятал оружие в длинный футляр, похожий на тот, что носят чертежники.

Луна осветила злодея, и едва ли теперь можно было сказать, что это была фарфоровая кукла — нет, то был человек.

— Паша, — Ефремыч высунулся из кабины и тревожно вглядывался вперед.

Паша затопал ногами в тамбуре.

— Ну, как? — нетерпеливо повернулся Ефремыч.

Но то был не напарник.

— Все прекрасно, — улыбнулся Крамов, — Заводи шарманку.

— А Паша? — растерялся Ефремыч.

— Паша не поедет.

Этот человек говорил столь убедительно, так ярко блестели его глаза, что Ефремыч принялся ставшими вдруг неумелыми движениями заводить шарманку — тепловоз загудел.

3

Денг все-таки остался, но Ада Серапионовна не очень-то горевала. В конце концов, она ехала в Москву к своему Серёжику, ставшему вдруг большой шишкой и дополнительный любовник мог только помешать. Приличия ради она устроила несчастному Моисею Ашотовичу прощальный концерт, после которого Денг вынужден был срочно искать новое пристанище: находиться в санатории стало невыносимо. Во всех без исключения окружающих лицах ему читалась насмешка: «А я кой-чего про тебя знаю!».

Аде Серапионовне повезло: народ в массе своей следовал в свежий предолимпийский городок, нежели в пыльную столицу, и она одна-одинешенька расположилась в купе шестого вагона.

Она не успела еще рассовать вещи по полкам и присесть к столику кушать купленную на вокзале копченую курочку, как стали одолевать мечты о богемной столичной жизни. Театры, концерты, клубы-рестораны громоздились друг на друга в какую-то умопомрачительную пирамиду, мелькали лица так называемых звезд, из которых особо выделялся молодой певец с шевелюрою черных, как воронье крыло, волос. Уже сейчас Серёжик, тот, кто собственно и должен был ввести ее в сей мир великолепия, находился где-то на обочине, и Ада Серапионовна не сомневалась ни на мгновение, что темноволосый певец скоро будет у ее ног.

Такие удивительные типажи представляет порой провинция, что трудно не схватиться за голову: сколько спеси, гонору, какая ошеломляющая амбициозность! И откуда вы такие, из Милана либо Парижа, позвольте спросить? Нет, отвечают, мы из Ж…, и «Ж…» в устах их звучит внушительнее, чем Париж.

Завлекаемая мечтами в непроходимые дебри, Ада Серапионовна управилась с курочкой довольно нескоро. Поезд уже шел на всех парах, и в окне, ставшем кривым зеркалом, отражалась лицо путешественницы.

Аде Серапионовне не понравилось, как бестактно окно исказило ее черты, и она сердито задернула занавески: врешь, певец будет моим!

В это время поезд вдруг дернулся, словно раненый индейцем бык, и противно заскрежетал. Аду Серапионовну неудержимо повело в сторону и пребольно ударило лбом о верхнюю полку, злонамеренно раскрытую каким-то идиотом. Здесь, конечно, из уст путешественницы полились слова, знакомые всем много больше, чем хотелось бы. Досталось идиоту, машинисту и зачем-то бедолаге — Денгу, едва ли причастному к этому инциденту.

«Что за станция? — сердито подумала Ада Серапионовна, приоткрывая занавеску, — Почему остановка?»

Станции никакой не было, была сплошная тьма, но прислоненному к прохладному стеклу пострадавшему лбу как будто стало легче.

Поезд тронулся и пошел, нервически подрагивая и с каждой минутой набирая скорость, но Ада Серапионовна все также сидела, приникнув к окну.

В дверь постучали.

— Чаю не надо, — сердито крикнула Ада Серапионовна.

— Откройте, у меня билет, — странный голос, словно пропущенный через мясорубку.

Ада Серапионовна поднялась и, прикрывая посиневший лоб рукой, отворила дверь:

— А что, разве была станция?

— Да.

Крамов отчего-то показался Аде Серапионовне интеллигентным человеком, может, из-за чертежного футляра у него в руках. Впрочем, она была рада попутчику, тем более мужского пола, тем более, недурному собой, тем более, похоже, южанину. Ей всегда нравились южные мужчины — загорелые, горячие, страстные, не в пример их рыбообразным прозрачно-бледным северным собратьям. Серёжик, пожалуй, был единственным исключением.

Ада Серапионовна, перегнувшись через столик, посмотрела в окно, смутно догадываясь, что попутчик глядит на ее пышные формы.

— А вы, наверное, чертежник? — несколько игриво спросила она, обернувшись.

Язык ее как-то сразу примерз к небу — кричать Ада Серапионовна не могла.

В руках у чертежника был длинный меч, не вызывающий не малейшего сомнения в своей остроте. Да и само лицо попутчика приобрело странную заостренность — словно им вдруг всецело овладела идея. Вот только идейность эта совсем не вязалась с фарфоровой кукольностью этого человека.

Перед глазами Ады Серапионовны заблистали острые всполохи; с исказившемся лицом она шагнула к убийце, точно собираясь упасть к нему в объятья. Крамов, не желая запачкаться кровью, отскочил в сторону. Тело несчастной мечтательницы медленно опустилось на не очень чистый пол купе и быстро перекрасило его в красный цвет.

На крупной станции Ефремыча допрашивал следователь, он же осматривал труп женщины в шестом вагоне. Следователь был человек начитанный и, увидев на обнаженной спине Ады Серапионовны начерченный чем-то острым рисунок, сразу понял: это сцена из «Ада» Данте. Последние сомнения отпали: проклятые сатанисты, очередное ритуальное убийство…