Глава десятая Кровавый понедельник
1
— Прекрасно, — Олег Власыч восхищенным взором окинул рокочущее людское море, — Несмотря на понедельник… Откровенно сказать, я сомневался.
— Вы недооцениваете любовь народа к халяве, — весело сказал Семен Никитич.
— Да, но прошло больше ста лет, — бормотал Олег Власыч, но партнер уже не слышал.
Семен Никитич резво подошел к длинным грузовикам, выстроившимся прямо на плацу и отгороженным от народа колючей проволокой. Над проволокой возвышались сооружения, напоминающие поставленные на длинные сваи эшафоты.
У грузовиков сновали рабочие, перетаскивая ящики и кули. Семен Никитич быстро отыскал глазами бригадира — потного толстяка в желтой майке. Грудь и руки заросли рыжеватым мехом и вообще он напоминал орангутанга.
— Эй! — окликнул Семен Никитич.
Бригадир подскочил, искательно улыбаясь.
— Покажи подарки, — приказал Семен Никитич.
Толстяк тут же предъявил прозрачный пакет с разноцветным содержимым. Семен Никитич пошарил в нем и выудил пачку презервативов.
— Надеюсь, самые худшие?
— Да, китайские, дерьмо из дерьма, — заверил бригадир, — Почти в девяноста случаях — импотенция.
Семен Никитич брезгливо откинул презервативы на траву и достал из пакета кусок копченой колбасы.
— Собаки отказались, — весело вещал толстяк, почесывая грудь могучей пятерней, — Почти верняк — отравление и впоследствии облысение…
— Прекрасно, — удовлетворился Семен Никитич и достал из пакета пластмассовую чашку с изображением Алильханова.
— Если налить горячее — тут же расплавится, — докладывал бригадир, — если холодное — взорвется, если теплое — отравление.
— Замечательные подарки, — искренне восхитился Семен Никитич, вытирая руки бумажным полотенцем, смоченным в уксусе. — Ну-с, начнем, пожалуй.
2
Семен Никитич взбежал на эшафот. Из толпы доносились вопли давимых, некоторые сердобольные граждане через головы передавали потерявших сознание детей, а несердобольные лезли по головам к выходу. Между живыми стояли, тараща глаза, мертвецы, толпа шарахалась от них, и давка только увеличивалась.
Но были еще и такие — покрепче, понапористей, которые кричали:
— Подарки! Давай подарки!
Для них, радостно улыбнувшись, Семен Никитич и повел свою речь:
— Дорогие сограждане! Для вас Андрей Даниилович Алильханов заготовил превосходные гостинцы — голосуйте же за него!
Семен Никитич и не думал употреблять такое домашнее слово — «гостинцы», как- то вышло само собой. Улыбаясь, он скоро спустился с эшафота и дал знак рабочим. В толпу полетели кульки с презервативами, колбасой и кружками. Народ подался вперед, задние надавили, передние просели…
3
— Поздравляю, Сергей Леопольдович, — весело сказал Семен Никитич, впрыгивая в машину, — Похоже, мы на финишной прямой.
— Да, пожалуй, — раздумчиво вторил Олег Власыч, — Есть, конечно, некоторые перегибы…
— Какие такие перегибы? — прищурился Семен Никитич.
— Нет, никаких, я пошутил, — поспешил ответить Олег Власыч, — Но необходимо следить за рейтингом. Рейтинг сейчас решает все!
— Вот вы и следите, это ваша работа.
Я уже спал и ничего не слышал. Мне снился странный сон — словно я не актер провинциального театра, а деревянная кукла, и работаю в театре марионеток.
К рукам моим, ногам и рту привязаны тоненькие едва заметные нити и кто-то неизвестный, страшный, которого все в театре шепотом называют «Мастер», дергает за эти нити, и тогда я двигаюсь и говорю. И я счастлив тому, что все за меня уже решено, мне не нужно думать о том, куда пойти, что сказать, кому дать по роже — все придумает и сделает за меня Мастер. Я никогда не видел Мастера, но почему-то уверен, что он хороший человек.
Но однажды в мою пустую деревянную голову вскакивает крамольная мысль: а вдруг Мастер — злодей?
Ну и что с того, меня это не касается, убеждаю я себя, а между тем плету интригу против Мастера. Я подбиваю к бунту других марионеток, но они, запуганные и смиренные, словно овцы, докладывают Мастеру. И вот надо мной склоняется — о, Боже, ведь это он — незнакомец из зеркала!
Я проснулся в холодном поту, с чувством облегчения почувствовал тепло постели. Нет, я никогда не смог бы взбунтоваться против Мастера!