Малый драконий род

Вариен

Это было очень странное путешествие. Когда мы покинули Волчий Лог, уже перевалило за полдень, но остаток дня радовал нас солнцем и теплом. Мы шагали вместе и разговаривали: семеро человек и Салера (рядом с Уиллом). Я узнал о том, как Уилл повстречал ее, а мы с Ланен вкратце рассказали им историю нашего с ней знакомства. Время пролетело незаметно. На ночлег мы расположились под прикрытием небольшого лесочка.

На следующее утро мы пробудились с первыми лучами солнца, встретив рассвет нового дня, который, как вскоре выяснилось, оказался совершенно необыкновенным.

Пока мы спали, зима, казалось, проиграла в единоборстве с весной и отступила, и вокруг нас сейчас разливалось весеннее тепло. Мелкие, стелющиеся цветочки диких розочек, едва начинавших распускаться в Кайбаре, сейчас были в самом цвету. Я ожидал, что, как только мы начнем подниматься в горы, время, чего доброго, повернет вспять, однако пока этого не происходило. Впрочем, Уилл заверил меня, что когда мы заберемся повыше — а путь наш лежал к горной долине, служившей подобием перевала, — то склоны видневшихся впереди островерхих пиков еще овеют нас холодом. В самом деле, на некоторых вершинах я видел снеговые шапки; однако в нижней своей части Сулкитское нагорье оказалось весьма приветливым. По пути Ланен показала мне яркие желтовато-алые цветы с коротенькими стеблями, а дальше, в залитой солнцем теплой и тихой лощине — змееголовник, с розовато-синими соцветиями кистевидной формы, наполнявшими воздух благоуханием.

Странно, что я запомнил именно цветы, не правда ли? Объятый скорбью по своим потерянным собратьям, примирившись с этим горем и радуясь новому упрочению нашего с Ланен союза, я находил наибольшую отраду в ярких весенних красках, распестривших склоны гор.

Ланен шагала подле меня, необыкновенно молчаливая. Чувства, связывавшие нас, были не простыми — таковыми им никогда уже не суждено было стать, — но теперь, повернувшись к мраку лицом, мы преодолели самое худшее. Она знала — по-настоящему, до глубины души понимала, — что в произошедшей со мною перемене, ниспосланной Ветрами, ее вины не было, и я в конце концов тоже осознал это. А теперь она и сама изменилась, по собственной воле превратившись в необыкновенное двойственное существо, почти так же как и я. И нам обоим было о чем поразмыслить: о дарах и лишениях, о жизни и смерти — и о единстве душ.

Я помню яркие цветы...

Шикрар

Крылья я держал плотно подобранными, чтобы поверхность их была как можно меньше. Бури, вечно свирепствующие между Колмаром и нашим островом, всегда могучи и опасны. Полет был нелегок, если не сказать большего.

Я покинул Идай лишь день назад. Мы обнаружили, что большинство кантри не прочь некоторое время передохнуть, прежде чем пуститься дальше, ибо вторая часть путешествия обещала быть намного опаснее первой. К тому же дождь прекратился и засияло солнце, так что теперь даже скалистый островок многим из нас показался гораздо приветливее, чем неведомые угрозы, поджидавшие нас в Колмаре.

Я объявил, что отправлюсь вперед, разузнаю получше о коварстве штормовых ветров и встречусь с Ланен и Вариеном, чтобы обсудить с ними, как лучше подготовить гедри к нашему возвращению. Идай хмурилась, но пообещала, что разум ее будет для меня открыт денно и нощно. С ее стороны это было крайне великодушным поступком — ведь хранить бдение на протяжении нескольких дней подряд непросто. Впрочем, она всегда отличалась самоотверженностью и бескорыстием, наша госпожа Идай.

Как бы там ни было, сейчас я бы охотно променял все щедроты мира на то, чтобы рядом со мною в воздухе был кто-нибудь еще. Двое лучше угадывают воздушные потоки; я же сейчас чувствовал себя совсем одиноким, высоко паря над терзаемым ветрами морем. Мышцы отдавались болью — оттого, что до этого мне пришлось нести на себе Никис Утомленную (я успел стать свидетелем того, как прочие мои сородичи прозвали ее так, бедняжку). Но силы пока не изменяли мне.

Островок Роздыха покинул я на рассвете — и уже час спустя столкнулся с бурями. День прошел в напряжении; за ним потянулась бесконечно мучительная ночь: мне постоянно приходилось бороться за высоту — воздух то и дело норовил уйти из-под крыл, и тогда я оказывался в опасной близости от воды. Я вконец изнемогал от усталости — поэтому-то и допустил глупость, утратив бдительность, когда встречный ветер ненадолго стих. Я перевел дух и на мгновение сомкнул крылья, чтобы чуть-чуть передохнуть...

Вдруг передо мною взметнулась воздушная стена, точно невидимая каменная преграда. Меня отбросило и перевернуло, но я все же ухитрился принять прежнее положение и подняться выше, избежав падения, однако правое мое крыло пронзительно заныло, поврежденное в одном из суставов. Оно не было сломано, хвала Ветрам, однако боль доставляло нестерпимую. Но выбора у меня не оставалось: до земли еще лететь да лететь, так что приходилось полагаться только на себя.

Впрочем, мне повезло. Я обнаружил, что воздушная стена, возникшая у меня на пути, является пределом распространения бурь. Я начал подниматься выше; это было нелегко: каждый взмах крыльев отдавался вспышкой боли.

Тут-то я и возрадовался, что поблизости нет Идай, ибо не в силах был более сдерживать себя. Некому было мне посочувствовать или помочь — и с каждым взмахом крыльев из горла у меня вырывался громкий крик. Так было немного легче, и все же я всерьез начал опасаться, смогу ли добраться до земли с покалеченным крылом, без чьей-либо подмоги.

«Выбора нет, учитель Шикрар, — сказал я себе. — Ты взялся выполнить это задание ради всех кантри, а до земли еще долгие часы лета, в какой бы стороне она ни лежала. Ветер и жизнь — или холодное море и медленная смерть, Шикрар!»

Да, выбор был невелик. Втянув воздух полной грудью, я взревел, возвещая Ветрам о своей боли, продолжая упорно подниматься все выше и выше.

«Впереди — Колмар. Колмар и Акхор — и новая жизнь. Все хорошо».

На некоторое время я перестал разговаривать сам с собою, чтобы выправить угол взлета.

«К тому же, — вновь обратился я к себе, — если думаешь, что Никис заработает долгие годы насмешек, представь, что ожидает тебя самого, если ты не осилишь этот полет. Во имя Ветров! Тогда каждый, кого ты когда-либо учил летать, волен будет насмехаться над тобою до скончания дней твоих!»

Казалось, прошла целая вечность, пока я пытался достичь Вышнего Воздуха — лишь там меня ждало спасение. С каждым ударом крыльев я вскрикивал от боли. Наконец замолчал: воздух сделался тоньше, и теперь крылья рассекали его легче, однако боль не уменьшилась.

Я знал, что жизнь моя зависит от того, какую высоту я буду сохранять. Я с радостью отдал бы десяток лет жизни, лишь бы встретить восходящий воздушный поток, но студеное море, ревущее подо мною, было бесчувственным и равнодушным — холодная водяная смерть поджидала меня.

Разумеется, я умею плавать. Летней порой мы часто нежимся в воде; по правде говоря, всем известно, что лететь над самой поверхностью воды легче всего, — но сейчас я ни за что не осмелился бы на это, ибо, находясь в объятиях водной стихии, взлететь в воздух уже невозможно. Коснись я поверхности моря, это равнялось бы для меня гибели.

Такие мысли заставляли меня взмывать все выше. Быть может, я и старейший из всех кантри, но все же впереди у меня никак не меньше двух келлов жизни, а я еще мечтаю увидеть, как внук мой начнет летать.

Когда же наконец я отыскал в небесных высях широкий воздушный поток и, выбиваясь из последних сил, почувствовал под собою его мощные волны, то расслабил крылья и отдался на их волю. Это мне и было нужно. Поднебесная река быстро и легко перенесла меня через средоточие бурь, минуя ужасную воздушную стену. Воззвав к Идай, я сказал ей, что она, возможно, сумеет пролететь здесь вместе с остальными более успешно, чем это удалось мне.

Небо впереди расчистилось, ветры начали стихать, и вскоре волны Вышнего Воздуха рассеялись. Но, чуть снизившись, я встретил еще одно воздушное течение: оно струилось с запада на восток и оказалось достаточно сильным, чтобы я смог воспользоваться им. Возлегши на его упругие волны, я вновь дал крыльям отдых, вознося хвалу Ветрам и переводя дух. Мое покалеченное крыло все так же сильно ныло, но сейчас мне было не в пример легче переносить эту боль: я избавился от необходимости рассекать воздух, а вместо этого легко парил над морем.

Казалось бы, такая простая вещь — отсутствие боли; но когда боль упорно не желает отпускать нас, мы готовы взвыть от отчаяния.

Позволив себе свободно парить, я обнаружил, что мне страшно нелегко собраться с мыслями. Я опирался на то немногое, что было мне известно: согласно сведениям, полученным от Предков, у меня впереди был еще целый день полета. Чувствовал я себя совершенно изможденным, однако знал, что мне придется вновь набирать высоту, едва я немного отдохну. Совсем немного, совсем чуть-чуть, чтобы боль унялась...

«Шикрар? Хадрэйшикрар, это Идай. Как у тебя дела, друг мой?»

Я вздрогнул и пробудился от голоса Идай. Оказалось, что я влетел в облако, и это сбило меня с толку; однако по давлению на крылья я понял, что нахожусь гораздо ниже, чем следует. Через мгновение я уже вновь поднимался ввысь, чувствуя, что воздух вокруг сделался намного жестче. «Странное дело, — подумалось мне. — Воздух неспокоен: так бывает, когда вода встречается с...»

И вдруг, вылетев из облака, я наткнулся на мощный восходящий поток воздуха, который поднял меня и благополучно пронес над скалистым утесом, высоко вздымавшимся над водой; но в следующий же миг я внезапно попал в воздушную яму, и меня стремительно потащило к земле.

«Не такого приема я ожидал», — мелькнуло у меня в голове, прежде чем тьма поглотила меня.

Майкель

Я обнаружил их, когда они начали подниматься в горы. Они были далеко впереди — миновали долину внизу и уже взбирались на следующий склон; к тому же их было больше, чем я ожидал. В одном из них я, как мне кажется, распознал Вариена: блеск его серебристых волос трудно было не заметить при ярком солнечном свете; но Ланен я узнал сразу же, едва лишь увидел, несмотря на расстояние.

Наконец-то, наконец! Я даже остановился на миг.

Но откуда, во имя Владычицы, откуда у меня была такая уверенность, что эта движущаяся точка вдали — Ланен?

Вновь я вгляделся вперед. Я не мог различить, сколько всего там было человек, но явно больше четырех. И по меньшей мере три лошади, хотя, возможно, и больше — четыре или пять. Поначалу с ними было еще какое-то странное животное, хотя позже, когда солнце поползло к закату, оно отделилось от них. Двигалось оно очень быстро. Это могла быть лошадь каурой масти, но я не был в этом уверен. Однако точно знал, что Ланен была там, и даже мог сказать, какая именно из маленьких точек — она.

Просто уму непостижимо.

Я безуспешно пытался постичь причину своей уверенности. Само собой, я глубоко сочувствовал девочке, однако нас с нею не связывали никакие узы. Правда, до этого я просил помощи у Владычицы Шиа, но все же нынешние мои чувства не походили на божественное наитие. При одной лишь мысли о Богине у меня отчего-то начинало крутить внутренности, и поэтому я не мог мыслить ясно.

Я вынул из мешка свои припасы: уже темнело, и следовало остановиться на ночлег. Остальные, судя по всему, тоже разбивали лагерь: я видел, как взметнулось пламя костра, теплое и дружественное среди темнеющих окрестных склонов. Во мне проснулся страстный позыв — отправиться туда сейчас же, поговорить с Ланен, предупредить ее, снова оказаться среди добрых людей — и обогреть руки и сердце у их огня.

При этой мысли я вдруг согнулся пополам от пронзившей тело судороги. Я не мог ни стоять, ни ходить, не говоря уже о том, чтобы насобирать хворосту для костра. Поужинав холодной снедью, я почувствовал себя несколько лучше, но внутри по-прежнему все болело. «Хватит, — подумал я, — надо что-то делать». Поев и немного отдохнув, я вознес молитву Владычице и воззвал к своим целительским способностям.

Подобные действия всегда сопровождаются неким полуотрешенным состоянием. А я был так слаб, что это вызывало у меня головокружение; но все же, собрав в кулак всю волю, я продолжал взывать к своей силе. На мой зов явилось лишь тусклое мерцание. Несмотря на свою слабость, я попытался направить его на излечение боли, терзавшей мне внутренности, однако даже небольшая попытка очень быстро изнурила меня. Когда я закончил, боль осталась такой же, если не сделалась еще сильнее.

Я сидел, прислонившись спиною к камню, завернувшись в свои тонкие одеяла в попытке отгородиться от ночи. Все-таки холод и боль обострили мне разум — наконец-то.

То, что со мною происходило, заставляло меня думать, что здесь что-то не так. Вернее, все. Все, что я ни делал с тех пор, как покинул Верфарен, не имело под собою никакого здравого смысла. Я намеревался отправиться на северо-восток, что и сделал, однако двигался черепашьим шагом, не имея ни определенной цели, ни места назначения. И несколько дней ничего не ел — это уж совсем глупость. А эта внезапная потребность — да какое там, порыв! — отыскать Ланен и предупредить ее? Откуда, во имя Святой Матери, стало мне известно, в каком направлении следует ее искать?

Я содрогнулся, но не от холода. Ибо все-таки разыскал ее — разыскал в целом мире, за каких-то несколько дней. Это казалось до отвращения подозрительным. Чем я руководствовался? Что меня понукало и почему?

Вновь меня передернуло: боль судорогой прошлась по внутренностям. О пресвятая Богиня, милостивая Шиа-а-а-а!..

Зубья Преисподней! Боль терзала меня все больше — каждый раз, когда я пытался взмолиться к Шиа или хотя бы подумать о ней, — острыми, внезапными, мучительными приступами.

Я вновь обратился к своей целительской силе, не обращая внимания на чувство слабости, нахлынувшее сразу же, едва вокруг меня возникло тусклое мерцание. Я целитель третьего разряда — мне под силу за считанные минуты врачевать переломы, сращивать разорванную плоть, снимать лихорадку. Когда Ланен была на пороге смерти, я спас ей жизнь...

Борьба была нелегкой, но в конце концов я добился того, что меня окружило довольно яркое силовое поле. Собравшись с духом — что потребовало от меня не меньше усилий, чем вызов силы, — я прибегнул к внутреннему зрению целителя и заглянул в собственное тело.

Меня сейчас же выпростало: желудок мой освободился от недавней трапезы, и без того крайне скудной; потом меня еще долго крючило, хотя выйти наружу было уже нечему. Никому не пожелал бы я узреть внутри у себя что-либо подобное. О Матерь, о милостивая и благословенная Владычица всего сущего — земли под ногами, воды вокруг и луны, что робко светит в небесах, — сохрани своему сыну жизнь хотя бы для того, чтобы он сумел преодолеть эту напасть!

Свернувшись у меня во внутренностях, вонзив клешни мне в хребет и поводя туда-сюда шипастым хвостом, внутри меня сидел демон. Я не призывал его, не позволял ему вторгнуться мне в душу, не говоря уже о теле, — он был засунут туда против моей воли. Берисом, разумеется.

Я слышал о подобных вещах, но не думал, что такое может произойти со мной. Про себя ведь каждый уверен, что с ним никогда ничего подобного не случится... Это был рикти-посыльник. Такое заклятие требует от демонов многого и так или иначе дорого обходится тому, кто вызывает их для этой цели, однако цена эта не идет ни в какое сравнение с той, которую платит намеченная жертва.

Нет никакой возможности избавиться от этой твари. Вот в чем, оказывается, коренилась причина моего непонятного стремления, казавшегося мне совершенно необоснованным. Я не знал, зачем Берису было нужно, чтобы я выследил Ланен и находился рядом с нею, когда она остановится на ночлег, но мне стало понятно, что я должен буду что-то сделать. «Нет, — поправил я себя. — Это Берис через своего демона хочет что-то сделать с моей помощью».

Единственный способ избавиться от посыльника. — убить тварь немедленно; однако жертва не может сделать этого сама, ибо демон почует угрозу и скует человеку мышцы, чтобы помешать ему завершить дело. Если я не найду кого-либо, кто мог бы убить его во мне, останется просто ждать, когда он приступит к действию, убив меня при выходе из моего тела. Посыльник так или иначе приводит жертву к смерти. Для меня в любом случае конец будет самым ужасным.

Страшные я пережил мгновения, когда осознал все это, сидя в одиночестве, на холоде, посреди неприветливых горных кряжей, без возможности разжечь даже небольшой костер. Но я сейчас же твердо решил, что всеми силами, всем своим существом буду бороться с демоном и противиться его воле, покуда меня на это хватит. Быть может, продлится это совсем недолго, однако даже самая малая задержка будет выигрышем, победой над тем, что все равно уничтожит меня в конце концов, что бы я ни предпринял. По крайней мере, я погибну сражаясь.

Едва я принял это решение, как через меня прокатилась волна боли, и я в беспамятстве повалился назема.

Окруженный тьмою, я грезил об огне.

Салера

Когда в небе потемнело, я покинула их. Каждый миг, проведенный рядом с Ним, был мне в радость, но в то же время меня тянуло к своим братьям и сестрам. Оставив двуногих, некоторое время я бежала по земле, пока не нашла подходящее место для взлета, откуда взмыла в темнеющую высь и вскоре уже миновала зубчатую каменную гряду, за которой находилась долина где мы все собрались.

Внутри у меня взыграла радость, едва я снова увидела их: так много моих сородичей в одном месте! За последние несколько дней нас стало еще больше: прибыли новые. Я и не мечтала о том, что нас окажется настолько много. Помню, я искала глазами, не присоединился ли к нам кто-нибудь из Опустошенных, однако не видела ни одного. Из своих вновь обретенных сородичей я поприветствовала тех, кого знала ближе всего, с кем уже не раз летала.

Мы не знали, чего ждали там. Мы испытывали радость оттого, что находимся вместе, но не задавались причинами. Я попробовала познакомить родичей с некоторыми звуками. Показала им, как произносится сочетание, обозначающее меня, потом воспроизвела короткое, но трудное сочетание, которое относилось к Нему, и наконец попробовала повторить звуки, обозначающие Серебристого — существо с неподходящим для него обликом. Кажется, некоторые пытались повторять за мной, однако в то время подобное нам было непривычно и казалось слишком трудным.

Я подняла взор, посмотрела на луну, уже несколько пополневшую, и улыбнулась ее смеющемуся лику, обращенному на меня с небес.

Они прибудут, прибудут уже завтра, и все будет хорошо.

Напившись воды, я заснула — но даже во сне, находясь среди моего народа, я грезила о Нем.

Уилл

Салера покинула нас на второй день, с наступлением сумерек. Она устремилась вверх по склону, и я, провожая ее взглядом, понял, что мы встретимся с ней на перевале. Двигались мы довольно быстро — до горной долины, где мы надеялись укрыться, оставалось каких-то полдня пути. Местечко было подходящим: там можно остановиться и спокойно передохнуть. Оттуда до Рябинищ еще день ходу, но там путь уже полегче.

Джеми, Релла и я следовали впереди прочих: когда путь не был слишком крутым — верхом, а в остальных случаях — ведя лошадей под уздцы. Двое моих спутников то и дело принимались рыскать да вынюхивать что-то по всей округе или пускались в старческую болтовню. Впрочем, оба они многое повидали на своем веку, и меня вполне устраивало просто ехать рядом и слушать их разговоры.

Не забывал я и о двоих своих подопечных. Арал довольно беспечно относилась к путешествию: она шагала то рядом со мною, то с Велкасом, то вдруг принималась донимать Вариена и Ланен. История их приводила ее в восторг, и она приставала к ним с расспросами до тех пор, пока у них хватало терпения на них отвечать. В конце концов Ланен не выдержала и отослала ее прочь, любезно, но настойчиво. Арал, похоже, это ничуть не задело.

Единственным, кто меня беспокоил, был Велкас. Он еще больше обычного замкнулся в себе, и даже Арал поначалу не удавалось его пронять. Она поведала мне, что произошло: Велу удалось использовать часть силы из того неиссякаемого источника, который он скрывал даже от самого себя. По мне, так это было причиной скорее для радости, однако Велкас, казалось, только и делал, что вновь и вновь мучил себя размышлениями об этом.

Когда вечером мы разожгли наконец огонь, я осознал, что объят глубоким трепетом. Мне было хорошо оттого, что скоро я окажусь дома, но дело было не только в этом. Не знаю, что являлось причиной: страх ли, предвкушение или просто холод, но по мере того, как сгущалась тьма, дрожь передалась каждой частице моего тела. И чувство было странное — я напоминал себе пчелу, жужжащую над лугом, полным клевера. Это было нечто неуловимое, но оно не давало мне спать добрую половину ночи. И не только мне.

Велкас

Большую часть путешествия я брел молча, отрешившись от прочих. В воздухе я ощущал нечто странное — и чуть было не указал на это спутникам, но вовремя спохватился: недаром долгие годы учился скрывать свои чувства. Возможно, я ошибался. Быть может, причиной тому была всего лишь высота, на которой мы находились. Кроме того, я сейчас пытался понять так много всего сразу, что, возможно, нынешнее мое чувство явилось лишь следствием моих бурных переживаний. Арал провела подле меня некоторое время, и этого оказалось ей вполне достаточно: она поняла, что я держусь настороже. И время от времени она шагала рядом со мной в дружеском молчании, за что я был ей очень благодарен; а один раз пробормотала что-то вроде: «Ты правильно делаешь, Вел. Я знаю, это нелегко, но лучше всего выждать, пока мы не остановимся на привал». Легче мне от этого не стало, но все же было отрадно знать, что ей известно о моем состоянии.

На самом деле она и представления не имела, насколько я вынужден был держать себя в узде. Ей-то ничего не стоило сказать мне, чтобы я высвободил свою силу позапрошлой ночью, и я внял-таки ее просьбе. И от этой мысли меня слегка бросало в дрожь.

Если смотреть на это под определенным углом, становилось понятно, что я осмелился подчинить себе Вышнее божество — или склонить ко благому делу того, кто являлся Погибелью для мира. Я свел на нет работу целого десятилетия, чтобы спасти Ланен, отчаянно нуждавшуюся в моей помощи. И мне удалось это, причем я сам совершенно не пострадал, да и миру тоже ничего не угрожало!

Я все еще чувствовал себя несколько ошарашенным. Ведь я сделал невозможное. Смешал кровь этой женщины с драконьей — но, несмотря на столь неслыханную смесь, она до сих пор была жива! Это казалось невероятным. Я чувствовал, что нахожусь одновременно в двух мирах: первый — тот, что окружал меня сейчас, и второй, где действовал здравый смысл, согласно которому она должна была потерять детей или погибнуть — или и то и другое сразу. Смерть была единственным возможным следствием ее недавнего состояния. В лучшем случае я сумел бы спасти ей жизнь, но дети все равно были обречены на гибель.

Однако ничего подобного не произошло. Позапрошлой ночью я высвободил значительную часть своей силы, чего не осмеливался проделать многие годы, и теперь женщина не только была спасена — у нее появилась возможность выносить своих детей. Какими они станут, я не имел представления, но в том, что они будут жить, была моя заслуга.

Где-то внутри у меня зашевелилась мысль — настолько глубоко, что не доставила мне неудобств, и я смог к ней прислушаться — мысль о том, что, быть может, мне не стоит отвергать свою силу, а воспользоваться ею в полной мере.

В полной мере.

И выбрать для себя путь Вышнего божества. Ланен славная девушка. Чтобы спасти ей жизнь, мне потребовалась лишь часть силы, а теперь и дети ее будут живы-здоровы.

Какой смысл быть Погибелью для мира? Ведь вокруг не останется никого, кто сможет быть свидетелем моего торжества.

...К тому времени как мы остановились на ночлег во второй раз, я уже внутренне примирился с тем, что произошло. Уилл вызвался стеречь первым, и мы не возражали: каждому было понятно, что нашему другу не удастся заснуть. Ланен с Вариеном по сравнению с ним немного выигрывали. Только Релла и Джеми вроде бы спали в ту ночь как обычно. С чистой совестью, что было даже удивительно.

Арал подошла ко мне и уселась рядом, когда костер уже начал угасать.

— Вел, я знаю, что ты тоже чувствуешь нечто странное, — сказала она негромко. — Что происходит, будь я проклята?

— Провалиться мне на месте, если б я знал, то уж наверняка постарался бы что-то предпринять, чтобы получить наконец возможность отдохнуть, — ответил я. — Я уже несколько часов пытаюсь не обращать ни на кого внимания. Ты верный друг, Арал, но прошу тебя: я еще не восстановил силы, потраченные во время лечения.

Это было в общем-то ложью, но все же лучше, чем если бы я просто попросил ее убраться. Вскинув брови, она посмотрела на меня, выражая своим видом сомнительное сочувствие, и удалилась.

Я улегся и закрыл глаза, пытаясь отстраниться от внешнего мира. Пробовали когда-нибудь спать ночью при дико воющем ветре? Вот примерно то же самое.

Ланен

Ночь тянулась долго. Наконец, ближе к рассвету, мне удалось на несколько часов вздремнуть.

Проснулась я еще более уставшей, чем была до этого, и Вариен чувствовал себя не намного лучше. Туманное, серое утро отнюдь не способствовало настроению: одежда наша пропиталась промозглой сыростью, и нам было куда холоднее, чем вечером. Спасибо хоть Уилл всю ночь поддерживал огонь. Я подивилась ему: он сказал, что за ночь не сомкнул глаз, но при этом казался гораздо бодрее нас. Разумеется, если не считать наших старых опытных бойцов. Релла, как обычно, проснулась с онемевшей спиной, но Джеми отчасти уже знал, как помочь ей унять боль: сам тоже поохал, жалуясь на свой бок; но я-то сразу смекнула, что к чему.

— Да, ты всегда готов посочувствовать, — сказала я, посмеиваясь над ним, пока допивала вторую кружку челана.

— Тебя не проведешь, — отозвался он, потягиваясь. — В следующий раз оставлю тебя дома.

Я хотела было поддразнить его, но тут, к моему удивлению, в голове у меня раздался голос Идай:

«Вариен? Ланен? Могу ли я поговорить с вами?»

"Разумеется, Идай, — отозвался Вариен, который взял за обыкновение носить свой венец постоянно. — В твоих мыслях мне слышится тревога. Что случилось?"

"Нет ли вестей от Хадрэйшикрара? — спросила она, и теперь даже мне стала слышна озабоченность в ее голосе. — Я только что пыталась воззвать к нему и даже услышала, как он начал отвечать, однако потом последовала тишина".

«Я ничего не слышал, госпожа», — ответил Вариен.

Я уставилась на него в полном замешательстве, но он взял меня за руку и проговорил вслух:

— Не сейчас, попозже я тебе все объясню.

«Значит, ты опасаешься за него?» — вновь заговорил он на Языке Истины.

«Он уже должен был добраться до вас», — сказала Идай.

Мне с трудом удалось подавить вопль изумления — не очень, правда, успешно. К счастью, Идай ничего не слышала, кроме успокаивающего голоса Вариена:

"Мы отыщем его, если сумеем, госпожа, — ответил он. — К нам Шикрар тоже не обращался. Быть может, он отдыхает после перелета?"

"Возможно, Акхор. Но мне не нравится, что я его не слышу. Умоляю, найдите время, чтобы разыскать его, и разбудите, если сумеете".

«Сделаем все, что в наших силах», — заверил ее Вариен. Он поморщился: я поняла, что от истинной речи у него вновь разболелась голова. Похоже, сейчас он переносил ее даже хуже, чем я, хотя и мне это давалось не очень-то легко.

«Благодарим тебя, госпожа, что поделилась с нами своей тревогою. Пусть его ищут все, а кто найдет, пусть даст знать остальным», — вырвалось у меня чуть ли не само собой, и я поняла это, только когда услышала ее ответ.

Вариен снял венец и потер виски, морщась.

Я молча глядела на него. Наконец он поднял глаза.

— Чего ты?.. Ах да! — проговорил он.

— Вот-вот, — откликнулась я, не зная, удивляться ли мне, рассердиться или обрадоваться. — И давно тебе известно, что Шикрар направлялся сюда?

Из приглушенных чертыханий у себя за спиной я заключила, что Релла все слышала.

— Да нет... Ланен, ведь это из-за боязни за твою безопасность я решил ничего тебе не говорить... За последнее время в землях кантри случилось многое, — проговорил он в нерешительности (ну точь-в-точь маленький ребенок, забывший выполнить поручение матери). — Ланен, может, тебе стоит присесть. — Тут он улыбнулся, чуть ли не проказливой улыбкой. — То, что я тебе сейчас поведаю, — чистая правда, и она, вне всяких сомнений, колкая. А еще она рогатая, хвостатая и когтистая. И речь пойдет не об одном, а о многих.

— О многих? — переспросила я слабо. — А кто это — многие?

Спеша, чтобы ее не опередили, Релла подскочила к нам и резво уточнила:

— И чего они хотят?

— Это те, что вскоре прибудут сюда, в Колмар, правда, я не знаю, когда именно. Если Идай не ошибается, Шикрар должен быть уже здесь.

— Да кто прибудет-то? — чуть ли не прокричала я.

— Кантри, — промолвил он так, точно и сам не мог в это поверить. — Кантри, мой древний народ. Они летят сюда. Драконий остров, как вы его называете, объят пламенем и пеплом, и они все погибли бы, если бы остались там. Больше лететь им некуда. Они направляются сюда. Кантри летят в Колмар.

Если бы я поспорила, что шестеро человек ни за что не смогут простоять столь долгое время в молчаливом удивлении, то непременно проиграла бы.

Релла

Когда я вновь обрела способность дышать, то разразилась смехом — долгим и громким. Один из целителей прибегнул к чему-то такому, что, по-видимому, должно было помочь нам преодолеть ошеломление, но я уже не в силах была остановиться.

— Или поделись с нами, над чем ты тут покатываешься, или замолкни, а то квохчешь, как старая курица, — проговорил Джеми сухо.

— Берис... ну Берис же! — еле выдохнула я. — Клянусь Владычицей!.. Я бы отдала свое годовое жалованье, лишь бы увидеть его лицо, когда до него докатится эта весть! — Никто не пошевелился. — Как, разве вы не понимаете? — продолжала я. — Он ведь все свои надежды возлагает на демонов — это то самое его преимущество противостоять которому не может почти ничто. А теперь... Ха-ха-ха!.. Ох... Теперь сюда летят существа, которые способны уничтожить этих проклятущих тварей одним выдохом, и он ничего не сможет с этим поделать! Нет, это просто великолепно!

Похоже, слова мои наконец-то развеселили и остальных. Лично я то и дело вновь начинала заходиться смехом — и так на протяжении часа, пока мы продолжали путь. Думаю, Вариен так и позабыл рассказать обо всем остальным.

Похоже, мой добрый знакомец Шикрар собирался пожаловать к нам первым. Хотя я провела больше времени с его сыном Кейдрой, но Шикрара очень уважала. Он обладал честной душой. Единственным недостатком было то, что душа эта заключалась в неимоверно громадном теле. Он был вдвое крупнее своего сына. На Драконьем острове он смотрелся лучше некуда, однако я и представить его не могла здесь, в Колмаре. Слишком уж он велик для наших-то земель. Хотя увидеться с ним в Колмаре я была бы не прочь, ежели, конечно, он отыщется. Судя по речам Вариена и Ланен, никаких его признаков тут пока не было.

Хмурое утро растаяло в солнечном дне, как поется в древних песнях. Я лишь порадовалась этому, кости мои были уже далеко не первой молодости, ночным холодом их пробрало насквозь. Все утро я больше шагала пешком, чем ехала, пока мы поднимались все выше и выше в горы. Здесь было заметно холоднее, чем внизу, да и воздух казался несколько тоньше. Тут Уилл указал куда-то вперед и объявил:

— Наконец-то! Вон он, проход к горной долине.

— Как нельзя кстати, а то у меня уже живот подвело с голоду, — весело отозвалась Ланен. — Но где же, Уилл? Я не вижу никакого прохода, одни лишь скалы.

Он ухмыльнулся.

— В этом-то вся и суть. Если не знаешь, что там есть проход, сама ни в жизнь не отыщешь. Следуйте за мной.

Усевшись на одну из лошадей, он проехал слегка вперед — и вскоре на глазах у всех точно исчез в скале. Я подумала, что проход будет легче увидеть, когда мы подъедем поближе, но пока мы не приблизились вплотную, можно было поклясться, что там ничего нет, кроме сплошного камня. Вошли мы по одному, друг за другом, ведя лошадей под уздцы: проход был узким. И вскоре перед нами открылась большая круглая долина, покрытая зеленью и окруженная высокими скалами. В дальнем ее конце, немного левее, виднелся небольшой лесочек, который был наполовину скрыт двумя черными изгибистыми отрогами, круто сбегавшими с высоких скалистых стен к зеленой траве. Они походили на два громадных скошенных столпа по обеим сторонам от входа: незаметно начинаясь где-то в высоких утесах, книзу они все больше расширялись, пока наконец не встречались с землей.

Все это я узрела в первые же мгновения — благодаря своей выучке за время работы в Службе: постепенно привыкаешь сразу охватывать взглядом всю местность и отмечать возможные пути к быстрому отступлению. Но на первый взгляд выхода из долины не было — а потом мне стало уже не до изучения скал. Вся долина кишмя кишела Салерами.

Майкель

Проснувшись, я обнаружил, что уже шагаю вперед: вниз в логовину и вновь вверх, по склону нового кряжа, неизменно следуя к цели. Я совершенно не помнил, как встал, завтракал ли, да и мешка моего при мне не было. И тогда, одинокий, без надежды на чью-либо помощь, лишенный даже самых необходимых вещей, я начал борьбу.

Поначалу это было не особо трудно. То небольшая задержка, то нарочито устроенный привал — хотя отдых мне вовсе не требовался, лишь бы придержать тварь, что обосновалась во мне, не дать ей приблизиться к жертве. Она хотела, чтобы я шел быстро, и я приложил все усилия, чтобы идти как можно медленнее. Но быстро обнаружил, что как только начинаю думать о борьбе с демоном отвлеченными понятиями, то сразу же проигрываю: шаг мой ускорялся сам собою, а я этого даже не замечал, пока вновь не развивал ту скорость, какой от меня хотел демон. Поэтому я начал замедлять каждый отдельный шаг. И заставил себя сосредоточиваться на каждом последующем.

Пресвятая Шиа, как же это было тяжело! Впрочем, судя по тому как демон сопротивлялся, мне, должно быть, все же кое-что удавалось, и я, подключив всю свою волю, продолжал борьбу.

Прежде я много и упорно работал над тем, чтобы сделаться искуснейшим целителем, доводя свои природные способности до совершенства путем настойчивой и упорной учебы. Порою бывало нелегко, но я научился сосредоточивать всю свою волю на той или иной задаче до тех пор, пока не выполнял ее полностью. Благодаря этой выучке сейчас я стойко сопротивлялся чужой воле, хотя каждый шаг требовал от меня огромной сосредоточенности и решимости. Демон, разумеется, тоже противился, однако я использовал приемы, призванные противостоять первоначальному натиску, которым нас в свое время обучали. Если целитель ранен, он не может работать с прежней плодотворностью, поэтому перво-наперво нас обучили, как исцелять самих себя. Если же на это нет времени, то существует способ отстраниться от терзающей тебя боли. И я прибегнул к этому приему отстранения, чтобы защитить себя, хотя мне было известно, что потом это дорого мне обойдется.

Я чуть не рассмеялся. Все-таки привычка жить так сильна! Я даже забыл, что для меня «потом» уже не существует...

Тут-то я и понял истину старинного присловья: «Страшнее всего тот, кому нечего терять: ему нечего и страшиться». И чтобы доказать это, я встал как вкопанный, не обращая на отчаянное сопротивление демона, сосредоточившись лишь на том, чтобы смотреть вокруг на недавно народившуюся весну, слушать пение пташек, вдыхать чистый воздух, наполненный терпким ароматом жизни. Я стоял на залитом солнцем горном склоне, и слезы текли у меня из глаз, хотя не боль была тому причиною.

Вокруг меня расцветала жизнь во всей своей красе, и в самый разгар схватки со смертью я урвал мгновение, чтобы возрадоваться чудесному великолепию мира, что окружал меня, прежде чем я буду вынужден покинуть его навсегда.

Вариен

Представители Малого рода собрались вокруг нас. Горный луг так и пестрел ими: здесь были самые разнообразные оттенки — от ржаво-железистого до ярко-медного, как кожа Салеры. Все мы застыли, пораженные этим чудом.

Салера вышла вперед, приветствуя нас. Первым этой чести удостоился Уилл: она легонько пихнула его носом и радостно произнесла: «Ухир-р». Потом она подошла ко мне и с поклоном изрекла: «Хф-фар-риан». Ошибки быть не могло: она знала мое имя. Она была до боли близка к тому, чтобы начать говорить по-настоящему. Не в силах удержаться, я вновь потянулся к ней, обращаясь на Языке Истины:

«Ну же, малышка. У тебя уже так много получается, Салера! Я Вариан, ты ведь знаешь, что такое имена. И ты способна учиться — о милая моя сестра, услышь меня, сделай же этот последний шаг, это ведь такая малость после всего того, чего ты уже достигла!»

Ответа не было. Ланен положила руку мне на плечо.

— Ладно, дорогой. Мы с самого рассвета на ногах, а солнце уже почти над головой. Надо бы вспомнить и о еде, о питье.

— Ты не понимаешь, — ответил я с трепетом. — Эти существа — иные. Мне говорили, что они живут одиноко или в лучшем случае разрозненными парами...

Она посмотрела на меня, и лицо ее искривила усмешка.

— Еще как понимаю. Я ведь живу здесь, разве забыл? Но еще я понимаю, что ты сегодня совсем не завтракал и если вскорости чего-нибудь не перекусишь, то рухнешь от истощения. Не очень-то подобающе это будет выглядеть со стороны, правда?

Я глянул на нее. Глаза ее сияли так же ярко, как и мои: она знала, в самом деле осознавала, насколько это все было удивительным. А еще ей гораздо лучше были известны пределы возможностей человеческого тела. Когда она вложила мне в руку толстый ломоть хлеба с сыром, я съел его с жадностью, запив водой из небольшого ручейка, что протекал в дальнем лесочке. Воду принесла Ланен, и при этом за ней всюду следовали крылатые создания, с любопытством следя за каждым ее движением. Странно было заниматься настолько обыденным занятием, как прием трапезы, в столь необыкновенном месте, но ничего зазорного в этом не было.

Когда мы покончили с нашим скорым обедом, день был в самом разгаре. До этого я все утро то и дело пытался воззвать к Шикрару, покуда меня не начала мучить головная боль, однако так и не получил ответа. Страх мой за него все более возрастал, и я решил сделать еще одну последнюю попытку, прежде... прежде чем встретить то, что было уготовано нам Ветрами. Я вложил в свою мысленную речь душу и сердце.

«Шикрар! Хадрэйшикрар, друг мой, где же ты? Я опасаюсь за тебя, сердечный мой друг, слишком долго от тебя не слышно вестей. Поговори же со мною, пробудись ото сна, очнись от ран, воззови ко мне!»

К величайшему своему облегчению, я услышал его голос: звучал он слабее, чем обычно, но все же это означало, что друг мой жив.

«Я слышу тебя, верный мой товарищ! Хвала Ветрам, я здесь! Я стою на земле Колмара — правда, меня немного пошатывает. Если говорить по совести. Я повредил крыло. Летать я все же могу, но это доставляет ужасную боль».

«Шикрар! Вот уж воистину — хвала Ветрам! Где же ты?»

«Подожди-ка, друг, дай осмотреться. Ага. Я стою на высоком, поросшем травою утесе у самого моря. Не знаю, к северу ли я или к югу от владений гедри, но земля, что расстилается передо мною, дикая и невозделанная. А вы где?»

«В южной части Колмара, чуть южнее большой реки, что делит его земли надвое, — ответил я. — Попытайся подняться в воздух, и если только ты неподалеку от этой реки, ты увидишь ее. К югу от нее и дальше на запад тянется высокое взгорье, лежащее меж двух больших городов. Я нахожусь посреди этих гор, в высокогорной долине — другой такой ты явно нигде не найдешь. И... ах, Шикрар, в это трудно поверить: здесь Малый род!»

«Что ты говоришь?!» — взрычал он, и голос его разума был объят изумлением.

Я рассмеялся:

«Ты не ослышался, друг мой, Малый род. Мы нашли их — или они нас. Шикрар, в них явственно заметны проблески сознания!»

«А пытался ли ты к ним воззвать?» — спросил он взволнованно.

"Пытался, друг мой. Разум их пока молчит, но они уже почти способны говорить вслух. Одна из них, Салера, выучила мое имя. Они так близко, Шикрар! Давай же, разыщи нас, друг мой! — взмолился я. Теперь, когда я услышал его голос и знал, что он находится совсем недалеко, я почти телесно ощущал боль от долгой разлуки. К тому же я очень хорошо знал старину Шикрара. — Быть может, тебе удастся им помочь".

Он рассмеялся. Будь благословенно его имя — он рассмеялся от восторга.

«Акхор, ради того чтобы увидеть Малый род, я бы добрался до вас и ползком, даже если бы все мои четыре ноги были переломаны. Что для меня легкое повреждение крыла? Я разыщу вас, пусть даже мне придется вас вынюхивать!»

"Да помогут Ветры тебе в полете, — ответил я; восторг и радость затмевали даже быстро явившуюся боль в голове. — Прилетай скорее, брат мой".

«Лечу, сердечный мой друг, лечу».

Он найдет нас, увидит сверху — и прилетит. Это было восхитительно. Я повернулся к Ланен:

— Ты слышала?..

— Все слышала, дорогой мой. — Она взяла меня за руку. — Давай подойдем к ним, Вариен. У меня какое-то совершенно необычное чувство.

Огромное сборище представителей Малого рода разомкнулось перед нами и вновь сомкнулось позади; все они внимательно следили за нами. Так мы и шли все вместе, окруженные ими: они с любопытством обнюхивали нас, издавая странные звуки. Я изо всех сил старался понять, что они пытаются сказать, но безрезультатно. Наконец посреди этого огромного луга мы вновь встретились с Салерой. Она стала перед нами и не давала пройти, преграждая нам путь своими крыльями.

— В чем дело, девочка? — спросил Уилл. Он протянул руку, чтобы дотронуться до нее, но она не далась. Вместо этого повернулась ко мне.

— Хф-фар-риан. С-сар-рэйр-ра. — И, вытянув свою длинную шею, она дотронулась носом до моего самоцвета. — С-сар-рэйр-ра.

Я затрепетал. Каждой частицей своего существа я почуял, что готовится нечто необыкновенное. Мир для меня словно сжался — в нем остались лишь Ланен, Салера и я. Ланен дрожала, как и я, быстрой и мелкой дрожью, отчего к щекам ее подступила краска, а в глазах полыхнул огонь.

Я вновь попытался мысленно обратиться к Салере — скорее по привычке, ибо это обычный способ общения среди моего народа, — но не успел произнести и пару слов, как Ланен остановила меня.

— Нет, Вариен. До этого еще далеко. Вернись к самому началу. — Она указала мне на выпуклость, что выступала на лбу у Салеры. — Начни вот отсюда.

Я протянул руку, чтобы дотронуться до головы Салеры. Она храбро осталась стоять на месте, когда моя кожа коснулась ее брони. Мне показалось, будто до меня донесся какой-то странный звук; это было неожиданно, и я сейчас же убрал руку.

— Что-то тут есть, ты была права. Но я не понимаю: я ведь дотрагивался до нее и раньше, и ничего не происходило... — начал было я.

— Тогда на тебе не было твоего венца, ты ведь снял его тогда, — тихо напомнила мне Ланен. — Может, все настолько просто?

— Насколько просто? Да, когда я прикасаюсь к ней рукой, это влияет на нас обоих, но...

— Да нет же. Не рукой, — перебила она. Голос ее был необычным, полным трепетного благоговения, словно она говорила с кем-то другим в этом диковинно сжавшемся мире, где было место лишь нам троим. — Кажется, как просто! Но если получится...

— Ланен! — проговорил я.

— Твой самоцвет, — сказала она, осторожно кладя руку Салере на шею. — Вариен, дотронься до выступа у нее на лбу своим самоцветом, не снимая его с головы.

— Но такое принято лишь между родителями и ребенком, Ланен, — возразил я.

— Да, я знаю, — ответила она просто. В голосе ее звучала уверенность.

Я дрожал так сильно, что едва мог стоять, и все же сделал, как она говорила. Я потянулся к Салере, и хотя обычно подобное прикосновение могут себе позволить лишь матери по отношению к своим детенышам, я все-таки дотронулся до нее своим самоцветом: в том месте, где должен был находиться ее камень. Прикосновение вызвало чуть ли не вспышку, но...

Больше ничего не произошло. Со вздохом я опустил голову и, охваченный скорбью, прильнул лбом к голове Салеры; самоцвет мой все еще касался ее безжизненного выступа.

«Так близко, так близко, прелестная моя сестричка, — думал я с грустью. — Увы, я возлагал такие надежды на эту встречу! Быть может, получится в другой раз, или через десять лет, или же...»

И тут Ланен, гладившая Салеру, положила руку мне на плечо, чтобы утешить меня.

В следующее же мгновение по телу моему словно пронеслось пламя — всеобъемлющее, хотя и не разрушительное. Оно взревело у меня в голове, оглушая, закручивая, и мысли, слова, образы — все это точно вмиг было кем-то увидено, узнано и ворочено мне. Перед глазами у меня поплыло, и я попытался сосредоточиться, как делал это всегда, — на самоцвете, которым по-прежнему касался лба Салеры. И сейчас же пламя из всех уголков моего существа собралось воедино — и устремилось через мой самоцвет к Салере, точно огонь, переметнувшийся от зажженной спички на щепки.

Что-то менять было уже поздно. Твердое покрытие лобного выступа полыхнуло, и Салера закричала от боли. И сейчас же Уилл, Велкас и Арал вновь оказались с нами — хотя, как мне было известно, они и до этого все время стояли здесь же. Уилл обхватил руками Салеру, не зная, что предпринять, как быть с пылающей броней у нее на голове.

Внезапно Велкас озарился сиянием — даже в лучах полуденного солнца оно казалось ослепительным. Арал стояла подле него, хотя вокруг нее свечение было гораздо слабее, и вдруг из мешочка, который носила на шее, извлекла самоцвет неизвестного кантри, погибшего давным-давно. Едва коснувшись его, она вскрикнула и схватила Велкаса за руку. Вместе они потянулись к Салере — спасти ее, исцелить, унять пламя, бушевавшее вокруг ее...

...Вокруг ее самоцвета!

Пламя исчезло, как только новый самоцвет был освобожден из заточения. Целители залечили нежную кожу, что образовалась вокруг, и уняли боль. Я был поражен: даже в такой момент они помнили о своем долге. И меня ошеломило, что действия их оказались успешны по отношению к кантри! Впрочем, тогда я об этом не думал: подобные мысли пришли мне в голову намного позже.

Все мы были объяты благоговейным трепетом, глядели и не верили своим глазам: перед нами в лучах солнца блистал только что рожденный самоцвет, ярко-голубой, как глаза Салеры. А она отвернулась от нас и смотрела на Уилла. Он стоял позади нее: едва услышав ее крик, он не нашел ничего лучшего, как обнять ее, и так держал все время, покуда длилась боль.

Он изумленно ахнул, увидев сверкающий голубой камень посреди ее медно-красного лба. Она повернулась прямо к нему, уселась на задние ноги и, заглянув ему в глаза, тихо произнесла:

— От-тец-ц.

— Салера, — отозвался тот, и собственный голос подвел его, надломившись.

Не говоря больше ни слова, она положила свою голову ему на плечо, а он обнял ее за шею.

Я мог бы любоваться ими часы напролет, но мне не позволили. Что-то толкнуло меня под руку.

Повернувшись, я увидел одного из родичей Салеры: он оказался гораздо мельче, чем она, и взирал на меня снизу вверх. Был он цвета серой стали, и чешуйки его брони отливали ровным, красивым блеском. Он еще раз пихнул меня под руку.

Я повернулся и посмотрел на Ланен, которая в восхищенном изумлении наблюдала за Уиллом и Салерой.

— Прошу прощения, милая, — проговорил я с улыбкой. — По-моему, наша задача еще не вполне завершена.

Она оглянулась и посмотрела на неотвязного малыша, потом обвела взглядом весь луг, на котором было полно моих малых сородичей, Затем вновь глянула на меня и усмехнулась.

— Хвала Владычице, что мы пообедали, Вариен. Думаю, день будет долгим!

...Часы пролетали в неясной круговерти мыслей и пламени. Теперь, когда я имел кое-какое представление о том, чего ожидать, я мог действовать более плодотворно, позволяя новой жаждущей душе видеть мои мысли и перенимать у меня самое необходимое из языка и кое-что из знаний. За несколько часов я весьма наловчился в этом. Кроме того, уже с первым малышом мы открыли, что, когда Ланен возлагает на нас свои руки раньше, чем я дотрагиваюсь самоцветом до лба своего дальнего родича, для всех нас это оборачивается куда меньшим потрясением.

Ланен и прочие то и дело заставляли меня прерываться, чтобы отдохнуть и перекусить, однако спать сейчас я мог не больше, чем отказать кому-нибудь из тех, что просили меня помочь им. Во время одной из коротеньких передышек мне внезапно пришло в голову, что это, должно быть, насмешка Ветров. Я вдруг глубоко осознал, что даю этим необыкновенным, восхитительным созданиям то, чего сам навсегда лишился.

Завидовал ли я ими? Еще как.

Испытывал ли я к ним ревность? Разумеется.

Подумал ли я хоть раз о том, чтобы отказать им в помощи? Ни на миг. Ревность и зависть мои были искренними, и я не мог отбросить их, да и не стремился — потому что превыше всего, подобно рассвету, по сравнению с которым пламя свечи становится совсем незаметным, была радость, переполнявшая мне сердце каждый раз, когда освобождался новый самоцвет. Рубиновые, сапфировые, опаловые, желто-топазовые, изумрудно-зеленые, как и мой собственный, — столь же разные, как оттенки кожи и склад нрава существ, которые теперь ими владели.

Единственное, что я помню, помимо этого, случилось вскоре после того, как зашло солнце. Мы отдыхали, выкроив несколько мгновений, а луна стояла высоко и ярко светила, когда новоявленные обладатели самоцветов вдруг взмыли в воздух, испуская вверх пламя, и принялись танцевать в темном небе, облитые лунным светом, воспевая восторг, радость и восхищение, что охватывали их, — голосами, которыми раньше не владели.

Эти мгновения навеки запечатлелись в моем сердце. Ни смерть, ни жизнь, ни глубокая, точно время, скорбь, ни радость, способная сдвинуть горы, — ничто не в силах сравниться с образом этих ярких молодых созданий, впервые увиденных мною в небе, предающихся радости в сиянии лунного света, отражающегося в их самоцветах, которые были похожи на множество летучих звезд, — эти прекрасные мгновения будут со мною всегда...

А потом еще одна голова настойчиво ткнулась мне в плечо: опять требовалась наша помощь... Временами я словно проносился через каждый год своей тысячелетней жизни, подобно старому дереву, которое, погибая, порождает новую жизнь; иногда я словно возрождался телом и духом благодаря почтению и признательности, что оказывали мне эти существа, вновь обретшие душу.

Я не замечал ни времени, ни тьмы, ни холода, ни усталости. Знаю лишь, что когда последняя душа обрела свободу и обладатель ее, преисполненный благодарности, раскланялся мне, прежде чем радостно присоединиться ко всей стае, приближался уже рассвет. Я глянул на небо, словно впервые за все время прозрел.

— Во имя Ветров, Ланен, неужели прошло так много времени?

— С какого момента? — откликнулась она устало.

— Салера обрела свою истинную сущность после полудня...

— Да, это было вчера, — со вздохом подтвердила Ланен и улыбнулась мне. — Ты был точно одержимый, любимый мой. Но все хорошо. — Как и я, она окинула взглядом небо, дивясь первому рассвету новой жизни Малого рода. — Мы ведь не могли прекратить своих действий, пока последняя душа, томившаяся в безмолвном мраке, не была освобождена, — прошептала она.

Я встал и потянулся: тело мое затекло сразу в нескольких местах, я тут же это почувствовал, едва попробовал выпрямиться. Ланен рассмеялась — чистым смехом, идущим от самого сердца, и я присоединился к ней. Иначе нельзя было дать волю глубочайшему изумлению, сильнейшему ликованию, что охватило нас. Мы смеялись, осыпали друг друга поцелуями, обнимались, вновь смеялись — пока даже камни, казалось, не начали вторить нам.

Так что теперь Шикрар узнает куда больше новостей.

Майкель

К ночи я достиг лишь внешнего кольца скал. Демон внутри меня был уверен, что Ланен находится по ту сторону, и понукал меня рыскать среди камней в поисках прохода. Уже стемнело, и это было мне на руку. Я по-прежнему боролся, а теперь и вовсе почувствовал едва ли не ликование — но тут посыльник вооружился последним средством, однако таким, что хуже некуда.

Отчаянием.

Он начал являть мне ужасные картины смерти. Моей смерти. Я узрел во тьме огненный ливень, хлынувший на красу, так меня прежде радовавшую: все, что я когда-либо любил и лелеял, в один миг обратилось в пепел. Потом я увидел собственный труп, гниющий на склоне горы: некому было позаботиться о нем, предать его земле — плоть моя была поживой червям и воронью...

Таковой была борьба. В полном одиночестве, среди холодных камней, забыв обо всем, что творится там, в круговороте жизни, я направил всю силу своего одинокого духа на борьбу с отчаянием, когти которого были острее мечей, а дыхание обжигало огнем из Преисподней. И едва я начинал одолевать, как демон сейчас же принимался заново мучить меня мрачными картинами смерти и разрушения. Уже было я сдался, уже было прекратил борьбу — но вовремя понял, что именно борьба укрепляет мою волю, которая все еще способна сопротивляться.

Затем внимание мое привлек какой-то шум, и я поднял голову вверх. Там, над острым каменным гребнем, я увидел парящих драконов. Они изображали в небе некий крылатый танец и каким-то непостижимым образом сверкали, точно отражая собою лунный свет, объятые всеобщей радостью. Демон воспользовался моим замешательством и нанес новый удар, но я этого даже не заметил, ибо радость, охватывавшая этих существ, передалась и мне, их благодарственная песнь точно эхо отразило всю мою жизнь — и в эти мгновения боль утратила надо мною всякую власть.

Однако, объятый божественным трепетом, я позабыл о том, что боль может иметь и иные последствия. Я просто лишился чувств — но последним, что я видел, были драконы, кружившие и реявшие в небесах, предаваясь восторгу, и сердцем я до последнего мгновения парил вместе с ними, пока разум мой не поглотила тьма...

...Когда я вновь очнулся от боли, оказалось, что я куда-то бреду. Демон незаметно провел меня через проход в скалах, и сейчас я осторожно пробирался вдоль южного края горной долины. Казалось, невозможно было пройти столько и остаться незамеченным, ибо на лугу было полно всевозможных и самых разных существ: лошади, люди, драконы — причем последние в таком количестве, какого я себе и представить прежде не мог. Их, наверное, было тут не меньше двух сотен, и все их внимание оказалось приковано к чему-то такому, что происходило посреди луга.

Я попытался закричать, но голос мой точно пропал. Это было похоже на зловещий ночной кошмар, когда время замедляется, и, вместо того чтобы бежать, ты ползешь, а если пытаешься звать на помощь — из горла вырывается лишь слабый писк. Будь у меня голос, мне, может быть, удалось бы призвать кого-нибудь на помощь, чтобы он убил чудовище, сидевшее внутри меня.

Но я не мог произнести ни звука, и некому было мне помочь. Теперь демон спешил, так что я всеми силами старался, чтобы шаги мои были как можно мельче, медленнее, из-за чего все происходящее стало лишь больше походить на кошмар. Я по-прежнему боролся за каждый шаг, но теперь тварь находилась ближе к цели, и мешать ее продвижению стало еще труднее. Я ощущал, как одежда моя пропитывается потом оттого, что приходится напрягать все мышцы, противясь посыльнику. К тому времени как он... вернее, как мы с ним достигли голого каменистого выступа, я уже боролся с ним без передышки добрых десять часов и вконец измотался. Мы уже миновали две трети пути: похоже, демон направлялся к противоположной стороне долины, где темнело что-то похожее на лес.

После этого мне пришлось немного уступить враждебной воле и терзавшей меня боли, ибо утомление давило непосильным бременем. Я уже не исчислял победу шагами, а перешел на вдохи. Вот на этом вдохе я не сошел с места... На следующем тоже удалось воспротивиться, и демон продвинулся лишь самую малость... На третьем я передохнул, и тварь заставила меня сделать полшага, но на четвертом вздохе я вновь остановил ее...

Ночь тянулась бесконечно долго, пока демон не пронзил меня вспышкой новой, мучительной боли — и тут я не выдержал. Лишь на какое-то мгновение я расслабился, только чтобы перевести дух, вздохнуть полной грудью, прежде чем вновь вступить в борьбу. Но за это время я покрыл половину оставшегося расстояния. Прежде чем ступить под своды деревьев, я ухитрился поднять голову и вознес хвалу Владычице: небо начинало светлеть, бесконечная ночь все-таки закончилась.

Я решил вступить в последний бой. Позволив демону беспрепятственно вести меня к намеченной им цели, я начал взывать к своей силе. Он почувствовал это и пытался помешать мне, но теперь решимость моя была железной, и боль для меня ничего не значила, ибо я знал, что нахожусь уже на пороге смерти. Я призвал всю свою волю, до последней капли, все свое мастерство и всю силу, которой только обладал, и, вверив душу Владычице, обратил это все против твари, сидевшей у меня внутри.

Я услышал, как демон завопил, когда мощь Владычицы Шиа обрушилась на него подобно карающему копью. Волну за волной устремлял я в него силу, топя его в священном свете Богини. Будь я посильнее или же более сведущ в природе демонов, мне, возможно, удалось бы убить его — но он достиг-таки того, к чему стремился. Я был больше не нужен.

Я был благодарен тому, с какой быстротой он порвал мне спинной мозг, ибо боль сейчас же прекратилась — внезапно, будто задули пламя свечи. Я ничего не чувствовал, пока он выползал наружу, и до последнего мгновения вокруг меня держалось сияние Владычицы. Последним, что я видел в жизни, были первые лучи рассвета, озарившие высокие вершины вокруг, сверкая на великолепной чешуе прекрасных драконов, и последним отблеском мысли я возблагодарил Владычицу за то, что она позволила мне унести эту красоту с собой в мрачное царство смерти.

Шикрар

После разговора с Вариеном я передохнул несколько часов, но едва в небе появились первые признаки рассвета, я взмыл ввысь, воспользовавшись восходящим потоком воздуха — того самого, что не дал мне разбиться о скалы. Крыло ныло, однако еще было способно нести меня, а воздушный поток помог подняться на приличную высоту. Чтобы отыскать то, что мне было необходимо, пришлось довольно долго лететь на север, но я сразу понял, когда достиг нужного места: представшую перед моим взором реку нельзя было спутать ни с какой другой — только ее и было видно на таком большом расстоянии. Горы темнели к западу от меня, не слишком далеко.

"Вариен, дружище, как у вас дела? — воззвал я, когда позади меня из-за края земли начало выплывать алое солнце. — Кажется, я уже недалеко. Большую реку я нашел, а скалистое взгорье простирается передо мною".

Он не отозвался, и я попробовал обратиться к Ланен:

«Госпожа Ланен, почему Вариен...»

"Я здесь, Шикрар, — ответил он наконец. Голос его звучал совершенно необычно. — Твой голос для меня так же отраден, как летний день холодной зимой, друг!"

«Вариен, что нового? Какие новости о Малом роде?»

"Разыщи же нас, брат мой, — ответил он.— Ах, Шикрар! Это одновременно и Неведомое, и Слово Ветров! Я не знаю, как это передать тебе. Ты должен сам все увидеть".

Он казался усталым, но несказанно счастливым. Я несся по направлению к острым вершинам и гадал: что же там будет такого удивительного?

Берис

Где же он? Этот проклятый демон уже должен был явиться ко мне. Ему следовало быть здесь еще несколько часов назад! Уже рассвело, лучшее время упущено! Если он вскоре не явится, я вынужден буду...

Ага, вот и он! Славно.

— Повелитель, ис-сполнено! Добыч-ча ж-ждет, с-скоропутные верви ус-становлены в с-сердце ж-жертвы и оба пути для тебя открыты.

— Ты припозднился, — проворчал я. — Ты должен был явиться сюда несколькими часами раньше.

— Ж-жертва была выбрана не та, повелитель, — радостно прошипела тварь, ибо знала, что я не оговаривал с ним сроки. — Ц-це-лители с-спос-собны с-сопротивлятьс-ся нам. Он был могуч-чим ц-целителем и убил с-себя прежде, ч-чем я з-зас-ставил его воз-здвиг-нуть алтарь. Приш-шлос-сь делать это с-самому, а это не входило в с-стоимос-сть.

— Верно говоришь, несчастный демон, — ответил я, бросив еще одну горсть лансипа в огонь. Рикти с жадностью втянул в себя дым — вот и будет с него.

— Теперь вс-се готово. С-сделка наш-ша с-свершена, вс-се кончено. Чтоб тебе прожить вс-сю ж-жизнь в боли и умереть в одино-чес-стве, — проговорила тварь нараспев и, плюнув в мою сторону, исчезла. Я не обратил внимания на ее жалкие выходки.

Итак, все было готово для вызова Лишенного Имени, Владыки демонов, — и я осуществлю это, едва Ланен окажется у меня в руках. Предстояло сделать еще многое, да к тому же быстро, но для моего возвращения все было подготовлено.

Я захватил с собою все магические орудия, что были в моем распоряжении. Эти вещицы весьма полезны: предварительные приготовления уже сделаны, остается лишь переломить любую из тонких глиняных пластин, заключающих в себе необходимые чары, чтобы явился тот или иной демон. Столкнись я с трудностями, где бы я ни находился, у меня под рукою будет любое количество рикти, от одного до целого полчища, а в случае крайней необходимости я смогу вызвать и ракшу из Третьей Преисподней. Так что у меня есть надежная защита от разных непредвиденных обстоятельств. Мои средства задержат даже кантри — на такое время, чтобы я успел появиться, схватить девчонку и сейчас же убраться.

Наиболее полезным магическим орудием в борьбе против кантри является, разумеется, Кольцо семи кругов, однако сейчас времени уже нет. На создание подобной вещи ушло бы гораздо больше двух дней, а медлить нельзя, судя по словам Марика. Вот ублюдок. Не мог раньше мне сказать!

И все же я готов. Серебристо-черное мое одеяние, пронизанное охранными и защитными чарами, послужит мне лучше всякого доспеха — недолго, правда, но мне вполне хватит.

Я находился посреди своей комнаты для вызова, освещенной множеством свечей. Подле меня стоял Дурстан.

— Будь готов утихомирить ее, как только мы появимся, — сказал я ему.

— Готов, — зычно ответил он. — Удачи, повелитель.

— Иначе и быть не может, — бросил я, становясь в круг, обозначавший начало исходящей скоропутной верви.

Потребовалось неизмеримо ничтожное мгновение времени. В следующий же миг я оказался на другом конце верви и ступил в небольшой лес. Быстро оглядевшись вокруг, я нигде не заметил Ланен. Было нелегко обнаружить вообще какие бы то ни было признаки людей. Вместо этого я увидел перед собою сотни мелких драконов, из тех, что обычно населяют леса. Я переломил одну из пластин, и явился рикти.

— Разыщи в этой кутерьме живых людей и сообщи мне, где они находятся, — приказал я.

Я не мог предполагать, что столкнусь с этими тварями, и сейчас не знал, как они могут себя со мною повести. Из своего лесного укрытия я наблюдал, как рикти полетел на поиски, и увидел, что несколько драконов ринулись его преследовать. Затем к своему удовольствию я услышал крик: «Осторожно, демон!» Голос был вполне человеческим, и я мог сказать, откуда он исходит, поэтому гибель рикти от жалкого огня этих тварей не слишком меня расстроила.

Да, там были люди, на открытом месте, и по виду их я рассудил, что они в страшном замешательстве. Что ж, чудесно. Ага, а вот и моя добыча.

Меня охватило какое-то сумасбродное чувство. Я извлек почти все пластины, которые имел при себе, кроме той, что предназначалась для вызова ракшаса, и быстро переломал их. В воздухе сейчас же кишмя закишели рикти, в ожидании моих приказаний. Я указал в сторону людей.

— Оставьте в живых одну: высокую женщину с длинными волосами! Остальных — убить! — выкрикнул я, чтобы заглушить крики и шипение орды драконов на лугу.

Демоны обрушились на врага всем полчищем, и я направился следом, чтобы забрать свою добычу.

Вариен

В самый разгар нашего ликования появился первый демон — один-единственный, и его быстро уничтожили. Если бы не крик Уилла, мы могли бы и вовсе его не заметить. А так мы были хоть к чему-то готовы, когда вслед за первым появилась целая туча демонов, устремившихся прямо на нас.

Первым моим побуждением было взметнуться в воздух и испепелить их; но когда в следующий миг я вспомнил, что более не способен на подобное, сейчас же воззвал на истинной речи к своему нареченному брату:

«Шикрар! Торопись, друг, на нас напали рикти!»

Голос его прогремел боевым кличем:

«Гляди-ка, явились себе на погибель! Вот и прекрасно! Теперь я знаю, где вы, ибо отсюда чую их скверну. Я лечу, Акхор!»

А пока, не зная, сколько времени понадобится Шикрару, чтобы добраться до нас, я обнажил меч — как единственное свое средство защиты, ибо клыки, когти и огненное дыхание остались для меня в прошлом.

Для меня, но не для Малого рода. Прежде я не мог знать наверняка, что они поведут себя так же, как и кантри; но, должно быть, ненависть к ракшасам коренилась в самых глубинах их естества. Мои малые сородичи взмыли навстречу вражьему полчищу, изрыгая пламя и пуская в ход клыки и когти.

Ланен, встав подле меня, тоже обнажила свой клинок. Велкас был уже окружен своим сияющим ореолом, ничуть не потускневшим, хотя до этого ему пришлось трудиться всю ночь, высвобождая моих малых родичей; однако на лице у него явно читался страх. Арал, встав возле него, тоже облекла себя своей силой, но ее ореол был едва заметен при свете раннего утра. Она только успела извлечь самоцвет неизвестного Предка, когда орда злобных тварей обрушилась на нас.

Мне не было видно ни Джеми, ни Реллы, а Уилл находился среди возрожденных родичей Салеры. Я лишь успел заметить, как он пытается пробиться к Велкасу и Арал, но тут на меня напало сразу трое демонов. Краем глаза я видел, как Ланен с жаром размахивает мечом.

Мой собственный меч им явно не понравился: тела их состоят из плоти, и поэтому они уязвимы. Но я замешкался. Из горла моего вырвался крик, когда еще двое рикти впились в меня: один в лицо, другой в спину — но, к моему удивлению, оба сейчас же завизжали, а остальные, вот-вот готовые напасть, вдруг ринулись от меня прочь. Я лишь успел увидеть того, который попробовал было вцепиться мне в лицо: с удивлением смотрел я, как когти его, поранившие мою плоть, полыхали огнем; с воплями он умчался восвояси. И другие рикти пытались меня атаковать, однако сейчас же разворачивались и уносились прочь. Словно что-то чуяли...

Ну разумеется! Мою кровь. Как бы я ни изменился внешне, кровь у меня, похоже, оставалась прежней. И в голову мне сейчас же пришла мысль, какая при обычном положении вещей вряд ли явилась бы. Но в пылу сражения я тотчас же ухватился за нее, ибо терять было нечего. Быстро отерев ладонью кровь, заливавшую мне щеку, я размазал ее по клинку.

Ланен билась в нескольких шагах от меня, и ей приходилось нелегко: я заметил кровь у нее на руке и на лице. Это ввергло меня в бешеную ярость, и я принялся прорубаться к ней. Первая же тварь, которую я ударил обагренным собственной кровью мечом, взвизгнула и исчезла — значит, я верно предугадал! С яростной радостью я прикончил еще одного рикти, заслонявшего мне путь к возлюбленной.

Уилл

Я был застигнут врасплох в стороне от остальных, поскольку прогуливался с Салерой. Оказалось, что теперь она знает куда больше слов, хотя ей еще только предстояло выучить весь язык полностью; но мы уже пытались с ней беседовать, когда внезапно напали демоны. У меня при себе не было даже моего посоха. Я попробовал было кинуться назад, чтобы вооружиться им, но путь преграждало слишком много драконов: все они спешили взмыть в воздух и вступить в бой. Демонов тоже было не счесть, и когда один из них вцепился мне в руку, которой я попытался прикрыться, то я решил, что настал мой конец, как вдруг кто-то с силой оторвал он меня эту тварь и разодрал в клочья. Я изумленно уставился на Салеру. Она стояла возле меня, а новый ее самоцвет так и сиял. Извергнув пламя, она спалила еще одного демона, а потом и следующего. Ей пришлось сбить меня с ног, чтобы добраться до четвертого, собравшегося накинуться на меня сзади, и тут я понял, что лишь путаюсь у нее под ногами.

И тогда я поступил не слишком по-геройски, признаю это, но, с другой стороны, я ведь и не герой. Я просто остался на земле, скрючившись у ее ног, в то время как моя отважная Салера защищала меня от всякого посягательства этих тварей.

Велкас

Мне не удавалось этого сделать. Я полагал, что, раз уж однажды высвободил всю свою силу, то и сейчас волен повторить то же, однако не сумел. Давнее строгое предписание, запрещавшее мне вступать в бой с рикти, все еще было в силе. Выругавшись, я еще раз попытался воззвать к этой силе внутри меня, подключив всю свою волю, но наткнулся на ту же глухую стену. Когда рикти во множестве обрушились на нас, я лишь смог воздвигнуть преграду, чтобы окружить себя самого, — правда, ярость моя, вызванная собственным бессилием, была настолько велика, что заслон получился на редкость несокрушимым. Я воздвиг бы его и вокруг Арал, но она воскликнула: «Нет!» — и мне оставалось лишь подчиниться. Как это у нее уже повелось, она вынула свой камень — самоцвет души — и, держа его перед собою в ладони, пустила через него поток своей силы. Некоторое время ей удавалось держать тварей на расстоянии от нас обоих и даже уничтожить некоторых из них, однако их было чересчур много. Лучшее, что мы могли сделать, — это обеспечить собственную защиту, но тут заметили неподалеку Джеми с Реллой. Никогда не доводилось мне видеть столь искусное мастерство совместного боя на мечах: казалось, их окружают сразу десять клинков. И, несмотря на это, они уже были ранены и выбивались из сил. Одеяние Реллы было разодрано, и лохмотья ткани местами окрасились кровью. А у Джеми была рассечена щека до самой кости. Они, как и мы, мало что могли сделать, кроме как отсрочить неминуемую гибель.

Я повернулся к Арал.

— Можем ли мы защитить и их? — прокричал я, сопровождая слова жестом, потому что вокруг стоял шум от кипевшего сражения. Она кивнула. Мы направились к ним, и по пути Арал старалась разогнать как можно больше демонов — но это было все равно что вычерпывать море чашкой.

Мы подоспели как раз вовремя. За несколько мгновений до того, как Релла оказалась в пределах моего защитного поля, одна из тварей уселась ей на спину и впилась зубами в шею. Женщина лишь коротко вскрикнула и упала. Арал уничтожила демона, и в следующий миг я оградил всех нас своим силовым щитом; однако Релла была тяжело ранена.

— Вел, ты можешь делать одновременно два дела? — спросила Арал. Я был поражен: в голосе ее слышалась смертельная усталость. — Я почти выбилась из сил, а у нее дела совсем плохи. Кровь я остановила, но моих возможностей недостаточно, чтобы исцелить ей раны.

«Хвала Владычице, — подумал я, — наконец-то и я могу хоть что-то сделать».

Ни на миг не ослабляя воздвигнутого заслона, я глянул на Реллу, пластом лежавшую на траве. Арал была права, здорово ей досталось. Ей требовалось исцеление под благословенным взором Владычицы — и сейчас же вся моя сила в полной мере воспрянула во мне, как в ту ночь в Волчьем Логу. Меня точно окатили ледяной водой: я мигом распрямился и встряхнулся. Коротким усилием мысли я приподнял Реллу с земли, заставив ее повиснуть в воздухе прямо передо мною. Демон повредил ей спинной мозг. Задача была не из легких: мне нужно было глубоко сосредоточиться, чтобы срастить ткани, и кроме того, я должен был следить за прочностью силового щита, что оборонял нас от врагов.

Не думайте, что я хвастун. Против рикти я был беспомощен: только и мог, что воздвигнуть обычный заслон вокруг себя да нескольких своих товарищей. Но когда я приступил к исцелению, это было для меня подобно согревающему пламени. Даже в безумии битвы это не стоило мне особого труда. К счастью, Релла была без чувств. Перво-наперво я позаботился о том, чтобы очистить рану от всяких следов ракшасовой скверны, потом обработал разорванные ткани и вновь соединил их, заставил срастись, залечил мышцы и кожу. Закончив, я глянул на свою работу: на шее у Реллы осталась лишь красноватая полоса.

Поначалу меня обеспокоило выражение лица Джеми. Он казался изумленным, это было очевидно, но вместе с тем испуганным — это так не вязалось с образом бывалого бойца.

— Это невозможно, никому не под силу залечить такую рану за какие-то мгновения. Невероятно!

Арал пришла ему на помощь. На миг она положила руку ему на плечо.

— Я же говорила, что он на многое способен, — сказала она с усмешкой и вновь обратилась к демонам.

Берис

Я дал рикти некоторое время, чтобы измотать людей, заставить каждого из них думать только о схватке, о демонах, что им угрожали, и больше ни о чем. Все вышло так, как мне и было нужно.

Приготовив конец второй демоновой верви, я зашагал к тем двоим, что копошились в самой середине свалки. Это были Ланен и сереброволосый. На полпути я переломил последнюю пластину, и передо мною предстал ракшас из Третьей Преисподней. Я прервал его неизменное бахвальство.

— Узри: я приготовил для тебя отборную добычу. Но прежде возьми вон того, — указал я, — с серебристыми волосами. Убей его, — добавил я, — а уж потом расправляйся с прочими.

Он взметнулся, точно нетопырь, и устремился на жертву. Я направился следом.

Вариен

Рикти уяснили, что мой меч сеял смерть, и у нас с Ланен появилась возможность слегка перевести дух. Пока я повторно размазывал по клинку свою кровь, Ланен повернулась ко мне: в глазах отчаяние, лицо мокрое от слез.

— Проклятье, Вариен, я не в силах тебе помочь, — проговорила она. — Слишком я медлительна с мечом, а по-другому мне их не пронять. Ненавижу чувствовать себя беспомощной.

Я взял ее за руку:

— Знаю. Может, тебе станет легче, если еще раз напоследок представишь, будто я — прежний Акхор, защищающий тебя от рикти своими когтями и клыками?

Она рассмеялась, стоя посреди поля битвы.

— Еще как легче станет. Спасибо тебе, Акор, — сказала она.

Затем внимание наше было привлечено каким-то движением далеко в стороне. Мы глянули туда. Вверив свою душу Ветрам, я обратился мысленно к Ланен:

«Кажется, участь наша нас настигла. Укройся где-нибудь, если сумеешь, милая. Я отвлеку эту тварь. Ступай же, немедленно!»

Это был ракшас, и он летел прямо к нам.

Берис

Все шло так, как я замыслил. Сереброволосый готовился встретить ракшаса с мечом в руке, отослав Ланен прочь, чтобы та где-нибудь укрылась. Она заметила неподалеку кучку своих товарищей и устремилась к ним, но я тут же наложил на нее простенькие чары, мгновенно погружающие в сон. Вернее, они должны были подействовать мгновенно, но все же что-то в ней достаточно долго сопротивлялось, и она успела обнаружить, кто наслал на нее колдовство. Когда она увидела меня, глаза ее расширились, и она попыталась закричать — однако заклятие молчания срабатывает быстро даже на расстоянии и к тому же очень действенно. И все же Марик предупреждал меня, что она владеет бессловесной речью — поэтому я спешно кликнул пару рикти, велел им подхватить ее под спину и тащить следом за мной, а сам бегом направился к скоропутью. Теперь все зависело от скорости.

Я не предполагал, что на исходе битвы придется иметь дело еще и с одним из кантри.

Шикрар

Я мчался со скоростью, на какую только был способен. Однако поврежденное мое крыло грозило вот-вот отказать, а я не мог этого позволить. Пришлось мне лететь медленней, чем я того хотел, чтобы вовсе не рухнуть вниз. Я воззвал к Вариену, чтобы сказать ему, что я рядом, но он не отвечал. «Ну вот, — подумал я мрачно, — вновь он не может ответить мне в разгар сражения».

Когда я подлетел настолько близко, что мог слышать шум битвы, то совсем потерял голову из-за зловония ракшасов и оттого, что мой сердечный друг молчал. Я немного снизился, жертвуя преимуществами неожиданного нападения, чтобы осмотреться и понять, с чем придется иметь дело. Зрелище было зловещим: долина подо мною кишела целым полчищем рикти, и кроме того, я заметил одного ракшаса — тот сражался...

Сражался с Вариеном.

На лице у друга я видел кровь, а разумом слышал, как Ланен выкрикивает его имя.

С ревом и пламенем начал я падать вниз, устремившись на ракшаса. Увидев меня, Вариен отскочил в сторону. Демон обернулся, чтобы встретить меня, и успел вцепиться мне в броню, когда я на него налетел. Но это было единственное, что он сумел сделать. Меня обуревала ярость, не говоря уже о том, что я был Старейшим и самым крупным среди всего нашего народа. Одно движение челюстей — и он встретил свою смерть, а в следующее мгновение я спалил дотла его труп своим очистительным огнем.

Вариен исчез.

Вариен

Я попытался отыскать взглядом Ланен, как только ко мне воззвал Шикрар; я не мог ответить ему, отбиваясь мечом от ракшаса. Тот несколько отвлекся — я слышал, что эти твари способны чуять нас, так же как и мы их, — и бился вполсилы: смекнул, что неподалеку один из кантриов, и, видно, побаивался за свою жизнь. Краем глаза я видел, как Ланен бежит к остальным, под защиту целителей. Но вдруг она упала. Я пытался отделаться от ракшаса, чтобы помочь ей, но тут ее подхватили двое рикти и со страшной скоростью потащили через луг — к лесу у дальнего его конца.

Она вскричала, обращаясь ко мне на Языке Истины:

«Вариен! Я околдована, я не в силах сопротивляться, помоги мне! Шикрар, ко мне!»

«Бегу, Ланен! Шикрар, скорее, ее схватили!» — выкрикнул я.

И тут увидел Шикрара, готового обрушиться на ракшаса. Чудовище сразу же забыло про меня, и я стрелой помчался на помощь Ланен.

Будь луг свободным, я, возможно, догнал бы ее, но на меня то и дело набрасывались рикти, и мне приходилось от них отбиваться.

«Шикрар, помоги ей!» — вскричал я в муке и отчаянии, когда мой окровавленный меч разогнал последних рикти, что окружали меня.

Шикрар, огромный и грозный, пронесся мимо меня, разбрасывая по сторонам рикти, если они подворачивались ему под ноги, — я помчался следом, да так стремительно, что сам того не ожидал.

Но мне казалось, будто я бегу где-то глубоко под водой. Каждым усилием мышц, каждым ударом сердца я стремился догнать тварей, утащивших Ланен, однако чувствовал, что с каждым моим шагом вокруг сгущается невероятный мрак, — я лишь видел, что демоны уносят ее от меня на своих крыльях.

Все свои силы, всю любовь и вообще все, что у меня имелось, я с отчаянием обратил на то, чтобы оказаться рядом с ней, — но тщетно.

Рикти достигли леса. Там, у опушки, стоял человек, молодой и сильный, от которого так несло ракшасами, словно он сам был одним из них.

"Шикрар, тут гедри, он виновник всего — уничтожь его, умоляю, я сам не могу!" — вскричал я на Истинной речи — и на какую-то долю мгновения возрадовался, когда увидел, что очистительное пламя обрушилось на это мерзкое отродье...

Но оно не причинило ему вреда.

Заклинатель демонов расхохотался, и по его знаку рикти послушно бросили Ланен ему в руки.

— Не-е-ет! — вырвался у меня из горла исступленный крик. «Останови его, Шикрар!»

Слишком медленно.

Слишком поздно.

До сих пор я просыпаюсь среди ночи оттого, что в памяти всплывают эти последние мгновения. Я вижу, как Ланен заметила меня, пытается вырваться из лап Бериса, протягивает ко мне руки, отчаянно выкрикивает мое имя на Языке Истины: на уста ее наложена печать молчания.

«Вариен! Вариен! Акор!!!»

Отбросив меч, я во весь дух рванулся вперед, преодолевая последние локти, что разделяли нас, но этот мерзавец, пленивший ее, сделал лишь один шаг назад — и исчез.

Вместе с ней.

— Не-е-ет!!! — возопил я, упав на колени и в исступлении царапая землю в том месте, где только что стоял похититель. «Ланен! Ланен!!!» — выкрикивал я то на Языке Истины, то вслух.

Молчание.

А Шикрар точно обезумел. Подобно мне, он поддался первому же внутреннему порыву — принялся остервенело взрывать каменистую землю, точно Ланен могла сквозь нее провалиться. Когда же наконец он осознал, что не в силах отыскать ее, то обратил свою пламенную ярость на оставшихся рикти.

Наши малые родичи славно бились, однако ни пламенем, ни силой не могли сравниться с повелителем кантри, впавшим в неистовство. Никогда прежде не доводилось мне видеть, чтобы кого-либо из нашего народа обуревала столь безумная жажда убийства. Представители Малого рода попятились с почтительным трепетом, когда с громоподобным рыком он принялся палить все вокруг себя — и не останавливался, пока в живых не осталось ни одного рикти, а когда убивать больше было некого, пустился рвать в клочья трупы.

Наконец я воззвал к нему, сокрушенный и убитый горем:

«Шикрар, все кончено. Они мертвы. Сожги их».

Огромные языки пламени взметнулись над изувеченными трупами, выжигая землю дочиста, до самого камня. Очистительное пламя, похоже, вывело его из безумия, ибо он потряс головой и принялся озираться по сторонам, в конце концов остановив взгляд на мне.

— Вариен... Вариен, я не сумел ее спасти, — проговорил он сокрушенно. А в голосе его разума, донесшемся до меня, слышалось смятение: «Я пытался всеми силами, но не смог... Акхор... Они были слишком далеко». — Он склонил голову; его била дрожь. Потом он добавил вслух: — Акхор, Акхор... Я не слышу ее...

Я попытался ответить, но слова застряли у меня в горле, а голос не желал подчиняться.

"Шикрар, брат мой, — простонал я на Истинной речи, — я тоже ее не слышу".

Я вновь попробовал воззвать к ней сквозь безмолвный мрак — и со страхом подумал, что теперь до конца дней своих не услышу ответа...

«Ланен! Ланен! Услышь меня, отзовись!.. Ланен!..»

Ответа не было, и сил у меня тоже не оставалось. Я стоял на коленях этим ярким весенним утром, беспомощно и глупо уставившись на то место, где она исчезла.

Я не мог даже плакать. Душа моя потонула в безысходном отчаянии, превосходящим всякие слезы... Но в сердце моем продолжал отдаваться размеренный, тягучий стон — еще долго после того, как разум мой поглотила тьма.

Ланен... Ланен... Ланен...