Малый драконий род

Ланен

Мы остановились на ночлег после первого дня пути из Кайбара.

Своих собственных лошадей мы оставили в кайбарской Безмолвной службе прошлой ночью. По уговору, взамен мы могли оставить себе почтовых лошадей — даже после того, как доберемся до места. Служба еще и выиграла от этой сделки: наши-то лошади принадлежали к племенным табунам Хадрона. Хотя и мы не остались в накладе: в нашем распоряжении теперь была скорость. Джеми, однако, ни за что не согласился бы продать своего Огня и поэтому договорился, что заберет его при первой же возможности.

Целительница Безмолвной службы оказалась премилой женщиной: говорила она мало, но ее ласковых слов хватило, чтобы дело пошло на лад. Сейчас я чувствовала себя немного лучше, но начала понимать, что каждый раз, когда за меня кто-либо берется, улучшение поначалу куда менее заметно, словно мое тело говорит мне, что ничего большего сделать нельзя. Я старалась не думать об этом, и большую часть дня мне это удавалось.

Путешествовать на перекладных лошадях — дело удивительное. Сперва было непривычно: никто в здравом уме не будет гнать лошадь во весь опор, если она у него одна. Когда на первом дворе нам предоставили свежих лошадей, мы с Джеми так и покатились со смеху: двое из четырех новых скакунов когда-то принадлежали нам — мы продали их лишь пару лет назад. Похоже, хадронские кони высоко ценились Безмолвной службой. Джеми пробормотал что-то о том, что неплохо бы удвоить цену, чем сейчас же развеселил Реллу.

— Нужно будет как-нибудь обсудить это в ближайшее время, — сказала она. — Только не сейчас. По коням.

На следующем дворе мы с удивлением узрели дородного мерина, которого продали в Илларе не далее как прошлой осенью. Он тоже нас узнал и принялся радостно тыкаться мордой Джеми в плечо. У всех нас сейчас же поднялось настроение.

В общем, едва переправившись через Кай — на темном суденышке, шедшем почти беззвучно, — мы пустились вперед на перекладных и в первую же ночь покрыли значительное расстояние. Лишь на несколько часов остановились мы в какой-то придорожной корчме, чтобы поспать. Я едва не засыпала в седле и кое-как доплелась до комнатушки, которую нам предложили, где рухнула как подкошенная поперек кровати и мигом уснула. Вариену, должно быть, пришлось меня разворачивать, прежде чем улечься самому.

...Когда мы проснулись, был уже день. Мы все спали в одной комнате; Релла встала раньше всех и была поглощена разговором с каким-то человеком в дверях. Наконец, закрыв дверь, она развернулась и мрачно оглядела нас.

— Менее часа назад пронесся слух о целителях Марика. Они знают, что это тебе нужна была помощь в «Трех Государях», девонька, однако им не известно, куда ты отбыла. Последний раз тебя видели в Кайбаре. Так что чем дальше мы уберемся, тем лучше.

— Госпожа, а они не смогут предположить, что мы отправились на поиски более могучих целителей в Верфарен? — спросил Вариен. До этого он целый день отмалчивался. — Должно быть, им известно, что Ланен нездорова.

— Я надеюсь на скорость, что сейчас в нашем распоряжении: она должна нас спасти, — ответила Релла, сгребая в мешок свои пожитки. — Мы раскусили Марикова целителя и, зная, что он доложит о нас, поспешили убраться подальше — так, скорее всего, они и думают. И наименее вероятно, что они станут разыскивать нас в Южном королевстве, где сейчас находится Марик.

Мы посмотрели на Реллу: слова ее показались нам не слишком убедительными. Она подняла взгляд.

— Хоть так, и то ладно. А что, у кого-нибудь найдется предложение получше?

— Да нет, — ответила я и поморщилась. Боль возвращалась ко мне, а голоса с утра звучали в голове чересчур громко, да еще и спина ныла неимоверно. — Коли едем в Верфарен, так поехали. Там я хотя бы смогу достойно подлечиться, прежде чем они найдут меня и прикончат.

Релле, похоже, такая мысль показалась забавной.

Мне же — ничуть. Впрочем, она не знала — я не говорила ни ей, ни кому бы то ни было, — что из меня снова начала идти кровь. Теперь поясница у меня ныла беспрестанно, а езда верхом лишь усугубила боль. Есть я опять не могла: съеденное тут же начинало проситься наружу. Я чувствовала себя вконец несчастной, но была благодарна, что бешеная скачка почти не оставляла нам времени на то, чтобы поговорить.

Самое странное было то, что во время этого неистового бегства мысли мои все время обращались к моей матери. Я обнаружила, что мне до отчаяния хочется поговорить с Джеми о Маран Вене, услышать все, что он способен мне о ней рассказать. Но на самом деле мне и самой очень хотелось пообщаться с нею — хотя я бы предпочла скорее добрую перебранку. В былые свои годы я чуть ли не ненавидела ее, однако с возрастом мне стало казаться, будто это детское чувство обиды во мне постепенно угасло, — и вот теперь я вдруг обнаружила, что заново переживаю все тот же безудержный гнев. Я злилась сейчас даже на Хадрона — за то, что он был таким холодным и бессердечным по отношению ко мне на протяжении многих лет. До чего же глупо! Хадрона не было в живых вот уже полгода; минувшей осенью я узнала от Джеми, что Хадрону с самого моего рождения было известно, что он не является моим отцом, что я ему никто, и все же он держал меня в Хадронстеде в память о Маран, единственной женщине, которую он когда-то любил. Однако сердце не всегда согласно снисходительно относиться к другим, особенно когда ты в таком состоянии.

Но в душу мне закралось и кое-что похуже, к чему другие уже не имели никакого отношения. Мне невыносимо стыдно признавать это, но где-то в тайниках своей души я была обозлена на ребенка, которого носила под сердцем. Знаю, что звучит противоестественно, и я бы отвергла это, кабы могла, но что было, то было. Все просто: мне сказали, что ребенок не сможет пережить собственного рождения, и я злилась на него за то, что он тащил за собою и меня. И пусть в тот чудесный день, проведенный нами в Кайбаре, мы с Вариеном уже представляли себя родителями, я все же понимала, что скорее всего обречена на внезапный и страшный конец, — и это сейчас, когда я едва начала жить! Я была рада, что пока нам не до разговоров, и изо всех сил постаралась закрыть Вариену доступ к своим мыслям...

Весь день мы ехали почти без остановок, подгоняя и лошадей, и себя, а через каждые двадцать — двадцать пять миль достигали очередной подставы и пересаживались на новых скакунов. Бедные животные несколько дней будут ни на что не годны, но они все были молоды и привыкли к подобным испытаниям, поэтому особо мы за них не переживали. Зато каждый день мы покрывали более сотни миль, шесть раз при этом меняя под собой лошадей. Это было так удивительно!

При такой прыти мы, вполне возможно, достигли бы Верфарена уже через день.

Могу догадаться, о чем вы думаете, особенно те, которые сами вынашивали детей. Как же, мол, я была способна на такое? Разве не мучили меня нестерпимые боли? Мучили, и еще какие. А разве от езды верхом боли не усиливались? Разумеется, усиливались. Но что вы от меня хотите? Я была вынуждена скакать быстрее ветра к единственному месту во всем Колмаре, куда не следовало соваться, ибо только так могла спасти себе жизнь. Демоны громко и пронзительно свистели в свои дудки, и я выплясывала так, точно хотела вдоволь натешиться перед смертью, которая, вполне вероятно, уже подбиралась ко мне.

...Мы остановились чуть севернее Элимара, столицы Южного королевства. Релла вновь подыскала для нас постоялый двор. За постой там брали многовато, но местечко было опрятным, а еда вполне приличной. Едва мы расположились, как Релла нас ненадолго покинула, однако к ужину воротилась.

— Я позаботилась кое о чем: вскоре сюда явится очень неплохой целитель, он тобою займется, девочка моя, — сказала она, весьма собой довольная. — Однако не раньше, чем мы поедим, так что пойдемте-ка за стол.

Я вздохнула с облегчением, услышав такую новость; но съесть так ничего и не смогла. Едва мы прибыли, я тут же решила переодеться — и обнаружила, что мне придется менять все свое нижнее белье. Даже мне было понятно, что крови выходит слишком уж много. Угроза смерти начала проступать со всей очевидностью. Я пыталась закрыть глаза на боль, но теперь малейшее движение давалось мне с трудом; к тому же я начала чувствовать легкое головокружение от потери крови. Я забормотала было Релле слова благодарности, но Джеми перебил меня. Он был задумчив и ворчлив с тех пор, как мы покинули Кайбар, но не желал говорить мне, что его тяготит. А сейчас по лицу его было видно, что в душе у него творится настоящая буря, — я решила, что настало время всем нам узнать о его думах.

— Довольно! — выговорил он резко, изо всех сил стараясь говорить потише; его обуревал гнев. Я знала, к чему все клонится, и заерзала на стуле. — Зачем, госпожа Релла?

— Что зачем? — переспросила она, отрывая кусок от каравая на столе. — Как же я проголодалась, провалиться мне на месте! Передай мне масло, Ланен, будь добра.

— Зачем тебе все это? — проговорил Джеми, воззрившись на нее. — Разыскивать целителей, договариваться о перекладных лошадях — вряд ли это часть твоей работы!

Релла глянула на него, слегка смутившись. И не только она.

— К чему сомневаться в дарах Владычицы? — ответила она негромко. — И потом, ты ведь знаешь, что я выполняю задание.

Джеми рубанул рукой по воздуху.

— Да это вздор! — рявкнул он. — Никто не в силах заплатить Службе столько, чтобы нас всех обеспечили перекладными, — никто, даже Маран.

— Что?!

Возглас сорвался у меня с губ сам собой, я ничего не смогла поделать. А оброненного не воротишь — остается лишь слушать. Ну что ж. Я постаралась не обращать внимания на головы, повернувшиеся ко мне со всех углов зала, — должно быть, вскрикнула я довольно громко. Я заговорила потише:

— То есть как это понять — даже Маран? При чем тут еще и моя мать? — спросила я. Для меня все это оказалось довольно неожиданным, даром что Маран до этого весь день не выходила у меня из головы, как я уже говорила.

Релла нахмурилась и покачала головой, глядя на Джеми. Но он повернулся ко мне и сказал сурово:

— Релла работает на нее. Маран платит ей за это. С самого первого дня, когда она ступила вместе с тобой на корабль листосборцев минувшей осенью. С тех самых пор, как вы познакомились. Ты не знала об этом?

— Что? Нет! Я думала... Релла, ты ведь говорила, что Безмолвной службе нужен Марик, ты ни разу... ну, то есть ты, конечно, говорила мне, что знаешь Маран... Проклятье! — вырвалось у меня. — Бубны Преисподней! Джеми, язви тебя в душу! — Я чувствовала себя донельзя глупо и была рассержена: мне казалось, что меня предали. — Опять меня выставляют полной дурой, да?

— Подозреваю, что не тебя одну, а нас всех, девочка, — проговорил Джеми. — Но я не желаю дольше пребывать в неведении. — Он повернулся к Релле. — Ну что?

Продолжая есть, она прервалась лишь на миг, чтобы ответить.

— Я не скажу ни слова, пока не наемся — и пока Ланен не осмотрит целитель. А потом спрашивайте меня, о чем хотите. Только сейчас не приставайте. Я голодна.

Выбора у нас не было. Мы подчинились и принялись за еду. Я не чувствовала совершенно никакого вкуса — впрочем, съела я всего ничего: состояние мое было поганым, и я опасалась, что обильный ужин тотчас же полезет наружу. Поужинав, мы все отправились наверх, в тесную комнатушку, где стояло четыре кровати, занимавших почти все свободное место. Чтобы войти, пришлось протискиваться боком вдоль стены.

Я заползла в ближайшую от меня постель. Мне сделалось совсем худо: дневная тряска давала о себе знать. Но едва мы все оказались внутри и закрыли за собою дверь, Джеми сейчас же повернулся к Релле: он был мрачным и хмурым, и на лице у него читалась угроза. Я сейчас же забыла о своем состоянии.

— Итак, сударыня Релла, — проговорил он, — может, сейчас изволишь объяснить, во имя всех Преисподних, в чем дело?

— Ты ко всему подходишь излишне сурово, Джеми, — покачав головой, ответила она. — Но ты теряешь голову. Подумать только: говорить о таких вещах в общей зале! Нет, право. Стоило тебе спросить — кому надо, услышали.

— Госпожа Релла, — произнес мягко Вариен, не давая Джеми ответить, — яви же нам свою любезность: время приспело — к чему скрывать друг от друга истину?

Речи его застали ее врасплох. Конечно, она знала, кто он такой, но, как мне кажется, все же иногда забывала, что значит прожить на свете столь долгую жизнь. И вот теперь на нее смотрели эти проницательные темно-зеленые глаза, а голос, обращавшийся к ней, звучал столь учтиво... Недаром говорят, что взгляд дракона опасно глубок...

— Да, господин мой дракон, думаю, ты прав, — произнесла она со вздохом. Потом, повернувшись ко мне, улыбнулась: — А знаешь, ты так на нее похожа. Я знаю Маран с тех пор, как она явилась в Бескин, спустя года полтора после твоего рождения. Все это время она была мне доброй подругой, помогала мне в разных делах, хотя и знала, кто я такая и чем занимаюсь. Она для меня — лучший друг на свете, Ланен. Когда я прослышала, что она хочет нанять меня для того, чтобы следить за тобой, я находилась в Илларе. И сейчас же поспешила в Корли, чтобы наняться на этот треклятый корабль, вот и отправилась в плавание. Я думала, что плыву навстречу гибели, — однако я уже говорила, что ради Маран готова была присматривать за тобой. Ты ведь дочь самой дорогой моей подруги. Да, Джеми, она мне заплатила. И сейчас еще платит. Вернее, платит Безмолвной службе. Но сама я ни за какие деньги не согласилась бы отправиться в это плавание, как и не стала бы добиваться, чтобы нам предоставили этих почтовых скакунов.

Она проложила себе путь через загроможденную кроватями комнату и, остановившись перед Джеми, вдруг влепила ему оплеуху.

— Негодяй! — проговорила она негромко, но с внезапным жаром. — Как ты мог, пропутешествовав со мной столь долго, так мало меня узнать? Да, я занимаю сан младшего руководителя Безмолвной службы и сама вольна выбирать себе работу. Да, когда доходит до дела, у меня больше преимуществ, чем у иных прочих. Да, я собиралась попросить вас с Ланен рассмотреть возможность снабжения Службы добрыми скакунами. Но это не значит, что я все делаю лишь за деньги, и не надо думать, будто я только того и жду, чтобы использовать вас в своих целях, а то и вовсе предать. Любого из вас, кого бы то ни было. Я заботилась о Ланен с самого первого дня нашего знакомства, несмотря на то что у нас существуют особые предписания на этот счет, и мне известно, как ей сейчас плохо, хотя ты сам даже ни разу не удосужился поинтересоваться. Я позаботилась и о том, чтобы как можно быстрее добраться до места, и о том, чтобы разыскать Ланен приличного целителя, а все потому, что мне вовсе не наплевать, что ее ожидает, и не только из-за того, что она дочь Маран. — Ярость в ее голосе была почти осязаемой. — Может, я и дура, но с недавнего времени я начала испытывать кое-что и к тебе, Джемет из Аринока, будь я проклята! Но знаешь что, катись-ка ты в Преисподнюю, да не забудь ворота за собой закрыть!

Она проковыляла к двери и обернулась, поглядев на меня. Я прекрасно понимала, что означает выражение ее лица. Взгляд ее словно говорил: «Я скорее изжарюсь в пекле, чем позволю себе разреветься». Я лишь промолчала.

— Когда явится целитель, я отошлю его сюда, девонька. И не ждите меня сегодня.

Я кивнула.

Она вышла, хлопнув дверью.

Джеми не проронил ни сова. Он стоял разинув рот, и на смуглой его щеке хорошо был заметен пунцовый след от пощечины. Вполне заслуженной, по-моему.

— Если ты сейчас же ее не вернешь, Джеми, знать тебя не желаю больше! — проговорила я. Он уставился на меня. Вознеся взгляд к потолку, я коротко взмолилась, чтобы Владычица наделила меня терпимостью. — Болван! Она ведь только что сказала, что любит тебя. Ты что, оглох?

— Чего? — переспросил он с глупым видом. — Но ведь она... она ударила меня, она сказала, что...

— Ступай за ней. Живо. Валяйся у нее в ногах, проси прощения, делай что угодно, но только догони ее, — сказала я. — Во имя Шиа, не заставляй меня вставать с постели и понукать тебя, иди же!

Совершенно оторопев, он вышел из комнаты и затворил за собою дверь.

Я повернулась к Вариену: он стоял с отвисшей челюстью, ничуть не лучше Джеми.

— Ланен! Почему это произошло?.. Нет, мне никогда не понять!..

Я усмехнулась:

— Не понять женщин гедри?

— Любых, не только гедри! — ответил он с улыбкой. — Жены кантри во всем столь же непостижимы, как ты и госпожа Релла. — Он погладил меня по волосам и добавил уже более серьезно: — Но больше всего, дорогая, меня тревожит то, что Джеми вдруг ни с того ни с сего ополчился против друга. Я-то думал, он восторгается госпожой Реллой.

— Это так, любовь моя. В том-то и вся загвоздка. Я знаю Джеми гораздо лучше, чем ты, — произнесла я с трудом, откинувшись на спинку кровати. От возбуждения у меня вновь разболелась голова, а внизу живота кололо и щемило, точно все демоны мира разом принялись щипать мне внутренности.

— Это все из-за почтовых лошадей... Я поинтересовалась у Реллы: оказывается, такая услуга куда как недешева, тут нужно целое состояние, и Джеми это известно лучше, чем мне. Думаю, она уже начала ему по-настоящему нравиться, но когда вышло, что она вон как добра к нам, в нем пробудились подозрения. Так уж он устроен, — добавила я, как бы извиняясь. — Это у него из-за недоверия к людям... нет, пожалуй, из-за недоверия к женщинам, — поправилась я. — С женщинами он никогда не был счастлив.

Вариен нахмурился:

— Еще одна тайна. Я достаточно наблюдал за ним, за твоим нареченным родителем. Он благороден и смел, мастерски владеет мечом и знает тайны иного искусства — возделывания земли, дающей пищу. Сердце у него честное, готов поклясться. Как же такому мужчине не удалось обрести подругу?

С каждым вздохом мне становилось все хуже и хуже, но я знала, что вскоре должен прибыть целитель, и отгоняла боль.

— Наверное, это из-за того, что он оставался со мною в Хадронстеде, — промолвила я, радуясь, что можно отвлечься и о чем-то поразмыслить. — Для любой женщины в округе он слишком уж незауряден: им ведь нужен простой фермер, а он не таков.

Вариен улыбнулся, глядя мне в глаза.

— Да уж, это верно, — согласился он. — Да и ты не так уж проста. — Нагнувшись, он поцеловал меня; теплые его руки нежно легли мне на спину, а губы были настойчивыми и страстными. Владычица свидетельница, я чувствовала себя настолько ужасно, что мне было не до страсти... Хотя это помогло ненадолго отвлечься.

Особенно когда он продолжил свою речь на Языке Истины. Так ему всегда удавалось склонить меня к своей воле: обычная телесная страсть объединялась с восхитительным голосом, дивным эхом раздававшимся в тиши моего сердца, а древний разум моего супруга перемешивался с моим, чтобы породить нечто совершенно новое.

«Ты моя дорогая возлюбленная, Ланен, и песнь моей души наконец-то сложена. Я уже думал, что не смогу любить тебя еще сильнее, отдав тебе все, что только способен был отдать, но тут — о чудо! я узнаю, что ты носишь под сердцем нашего ребенка, и любовь с новой силой переполняет меня неистовой страстью, подобно бурным вешним водам, и вся эта любовь принадлежит тебе, Ланен, Ланен Кайлар, Кадреши-на Вариен!..»

И тут как раз вошел целитель. «Вовремя», — подумала я, хотя благодаря Вариену ненадолго позабыла о своих муках. Я лишь мельком задумалась, намеренно ли Вариен так поступил или случайно. Когда позже я поразмыслила над этим, то решила, что скорее всего намеренно.

Целитель представился: оказалось, что его зовут Джан. Он спросил, что меня беспокоит, а сам тем временем воззвал к своей силе, мягко направив ее на мои ноющие кости. На этот раз я даже ощутила его силу — холодную, голубоватую, — и едва боль оставила меня, как я разрыдалась от облегчения. Когда самое худшее было позади, я смогла расслабиться и дала ему спокойно работать. Но, закончив свои действия, он остановил на мне долгий взгляд и нахмурился.

— Госпожа, известно ли вам, что ваш ребенок губит вас?

— Да, известно. Нельзя ли что-нибудь сделать? — спросила я.

Вновь направив на меня свою чудодейственную силу, он принялся что-то высматривать, долго и пристально. Потом, видно, попробовал что-то применить, но стоило ему увеличить поток своей силы, как меня пронзила нестерпимая боль. Я завопила, он сейчас же остановился и принялся извиняться.

— Госпожа, я не знаю, что тут можно сделать, — сказал он, вновь направляя на меня свое сияние, но на этот раз чтобы унять боль, которую сам же и причинил. Лицо у него было хорошее, доброе, но в глазах у него я видела скорбь. — Я знаю лишь одного мага, который мог бы вам помочь. Это магистриса Эрфик из Верфарена. Она мудра и могущественна, а небывалое ее мастерство проявляется наиболее ярко как раз в помощи при родах. — На этом он мог бы и остановиться, но совесть не позволила ему умолчать. — Госпожа, прошу меня простить, но я должен поведать вам кое-что. Я приостановил боль и кровотечение, однако вскорости все это повторится, особенно если вам придется путешествовать и дальше. Вы... простите, но я должен подготовить вас... — Он был в сильном смятении. Но в то же время оказался очень храбрым. — Вам следует осознать, насколько вы сейчас недалеко от смерти, госпожа. Я вижу, вам не занимать силы, но вы должны мне поверить. Я кое-что сделал, но это поможет вам продержаться каких-нибудь несколько дней. Однако если вы вздумаете вновь скакать верхом, как сегодня, помощи моей хватит лишь до завтрашнего вечера. Вам следует остаться здесь и отдохнуть!

Я сидела перед ним на кровати. Все еще чувствовалось легкое недомогание: я утомилась, и перед глазами все плавало. Но он наверняка ошибался.

— Я не настолько ужасно себя чувствую, господин, — возразила я. — Не верится мне в ваши слова. С чего вдруг мне умирать? Я сильная, за всю жизнь почти совсем не болела. Почему это должно представлять для меня такую опасность?

— Боюсь, в конце концов это приведет к потери крови, госпожа, — ответил он. — Отторжение должно было давно завершиться. При обычной беременности тело ваше само выкинуло бы плод, но в том-то и дело, что у вас беременность необычная. По какой-то причине внутри вас идет борьба между вашей кровью и кровью ребенка, и это замедляет естественный ход защиты. — Он поклонился. — Боюсь, теперь вам сумеет помочь только маг.

Вариен стоял подле меня, и лицо его было неподвижно, точно вырезанное из камня.

— И ничего нельзя сделать? — спросил он, но голос его даже сейчас казался тихим и спокойным.

— Если не найдете мага, который сможет излечить саму кровь, что течет у нее в жилах, то нет, ничего сделать нельзя, — ответил целитель. — Мастерство и сила подобного уровня встречаются крайне редко, если вообще есть на свете; во всяком случае, за пределами Верфарена вы их точно не найдете. А до Верфарена отсюда не менее недели. — Он опустился передо мною на колени; на лице у него явственно читалась искренняя озабоченность. — Госпожа, позвольте мне послать в Верфарен за помощью. Если вы будете находиться здесь, под моим присмотром, пока не явится магистриса, тогда, быть может...

— Нет, — ответила я. У меня голова шла кругом, и я была в замешательстве, но костьми чувствовала, что не могу оставаться здесь и выжидать.

— Мы обсудим это, господин, — произнес Вариен. — Моя супруга очень устала, ей необходимо отдохнуть.

Целитель поднялся с колен и поклонился.

— Хорошо. Все, что я мог, я сделал, но это ненадолго. Предупреждаю: вам следует знать, что вас ждет. Боль возвратится к вам и еще больше усилится. Кровотечение станет еще обильнее. Спина ваша и голова будут болеть невыносимо.

Я кивнула.

— Меньшего я и не ожидала, — ответила я.

Он продолжал изнуренно:

— Когда кровь начнет выходить сгустками, знайте, что конец ваш близок. Да хранит вас Владычица, ибо я ничем больше не могу вам помочь.

— Спасибо вам, — проговорила я. Вариен заплатил целителю причитающуюся сумму и отпустил его.

Думаю, пока целитель был рядом, мне неплохо удавалось сдерживать слезы; но когда Вариен уселся рядом со мной на постель, меня всю трясло, а стоило ему обнять меня, как я откровенно разрыдалась.

Какое-то время он просто не выпускал меня из объятий, позволяя мне смыть слезами свой страх. Но как только я немного успокоилась, он отстранился и взял меня за руку.

— Любимая, прости меня, — произнес он тихо. — Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, но мне нужно тебе это сказать. Что, если он прав?

— Нет! — вскричала я. — Как ты можешь такое говорить! Я не собираюсь умирать!

— Все умершие говорили то же самое, — ответил он. Я была поражена спокойствию его голоса, но стоило мне взглянуть ему в лицо, я увидела, что по щекам у него текут слезы.

— Почему бы нам хотя бы не подождать здесь, дорогая? — Целитель мог бы посидеть возле тебя, а Релла с Джеми доставили бы сюда эту Эрфик. — Он ни на миг не сводил с меня взгляда. -

Здесь, по крайней мере, ты смогла бы отдохнуть, облегчить свои страдания...

— В ожидании смерти? — вскинулась я. — Нет уж, спасибо! Если время обернулось против меня, позволь мне использовать его так, чтобы хоть попытаться получить помощь. А вдруг успею? Почтовые лошади мчатся как ветер, любовь моя, и при такой скорости мы доберемся до Верфарена за день.

Он выпрямился в полный рост. Мне даже показалось, будто я вижу, как он обволакивает себя покровом прожитых лет, точно пытается защититься, глядя на меня.

— Ланен, ты подвергаешь свою жизнь опасности. Тебе следует еще раз все хорошенько обдумать.

— Зачем? — спросила я, начиная злиться. — Я не стану сидеть здесь и ждать, когда меня заберет смерть!

— А я не могу сидеть с тобою рядом и смотреть, как ты умираешь! — вскричал он. — Ланен, я этого не перенесу! Разве я смогу жить без тебя? Кадреши, пожалей меня, прошу! — Он упал передо мной на колени, и лицо его исказила гримаса горя. В это мгновение от былой его выдержки не осталось и следа: вековая броня, прежде все время его оберегавшая, слетела в один миг — взору моему предстал человек, исполненный отчаяния. — Ланен, не покидай меня! — проговорил он срывающимся от рыданий голосом. — Я не вынесу этой жизни в одиночестве!

Я положила руки ему на голову.

— Я не собираюсь умирать, — повторила я.

— Ты не можешь этого знать! — вскричал он, быстро поднимаясь на ноги. — И все же намерена пустить отведенное тебе время на то, чтобы вновь предаться бешеной скачке! А что, если эта магистриса Эрфик из Верфарена не сумеет тебе помочь? Что тогда? Прикажешь мне держать тебя в объятиях до тех пор, пока не истечешь кровью насмерть?

— Вариен! — я опешила от его речей.

— А чего ты еще ожидаешь? Ты не прислушиваешься к советам, несешься очертя голову навстречу опасности, отвергаешь целителя, который предлагает все, что в его силах, лишь бы помочь тебе. Мне не остается ничего другого, кроме как проклясть зачатого нами ребенка или вообще пожалеть о том, что мы с тобою встретились! — Ярость переполняла его, он весь так и трясся. — Я молчал, Ланен, потому что не хотел причинять тебе лишних беспокойств, но для меня невыносимо видеть, как тебя терзает боль вот уже столь долгое время. — Он стоял передо мной, устремив на меня неподвижный, горящий взгляд. «Ты разве позабыла, Ланен Кайлар, что мне слышна каждая твоя мысль? В последнее время ты не слишком заботишься о том, чтобы скрыть от меня свои ощущения. Каждый толчок, каждый болезненный вздох, каждая капля крови и каждый приступ боли — словом, все твои страдания вот уже целую луну передаются и мне».

Его Истинная речь пронзила мне разум, точно мечом. Это было уже слишком.

— Разрази тебя гром, Вариен! — вскричала я. — Ты что же, думаешь, я все это нарочно? Я не открывала тебе своего разума лишь для того, чтобы не дать тебе услышать, почувствовать все то, что меня терзает. Но раз ты все узнал, то и хорошо: ведь именно по твоей милости моя жизнь сейчас в опасности!

За миг до этого лицо его полыхало гневом; теперь же он побледнел.

— Что ты сказала? — выдохнул он.

— Не важно, — пробормотала я, устыдившись собственных слов. Мне не следовало говорить ему такого даже под угрозой смерти. Под угрозой смерти — особенно.

— Поясни, Ланен.

— Нет, — мотнула я головой. — Не заставляй меня. Это всего лишь... Как ты там это называл? Сокрытые мысли?

— Теришнакх , — отозвался он. — Но теришнакх изгоняется сразу же: мысли не успевают обратиться в слова и сорваться с языка. Что ты имела в виду, сказав, что твоя жизнь в опасности по моей милости?

— Оставь это! — выкрикнула я.

— Что ты имела в виду? — повторил он, взяв меня за плечи. Я дернулась, высвобождаясь.

— Это твой ребенок, вот что! — пронзительно выпалила я, видя, как каждое слово обрушивается на него тяжелым ударом. — Все дело в крови, твоей и моей. Ришкаан был прав, Акор! — воскликнула я, от ярости и страха срываясь на визг. — Мы зачали чудовище, и оно убьет меня!

Вариен в ужасе глазел на меня, пока я пыталась перевести дух; но силы мои себя исчерпали — глубоко втянув в грудь воздух, я возопила во все горло, и вопль этот исходил из самой глубины моего существа. Никогда прежде не кричала я так оглушительно и жутко. Я сама испугалась своего крика, а Вариена он и вовсе вверг в ужас; но зато разладу меж нами как не бывало. Он приблизился, заключил меня в свои объятия и держал так, а я рыдала во всю мочь. И его слезы мешались с моими.

"Я буду бороться за тебя, моя Ланен, - донеслась до меня его надломленная Истинная речь. Даже язык разума давался ему сейчас с трудом.— Если смерть осмелится явиться за тобой, я вступлю с нею в единоборство, пущу в ход зубы и когти и буду биться, пока не паду замертво. Ибо как мне жить без тебя в этом мире?"

«Прости меня, любимый, я не хотела говорить этого, слова вырвались сами собой. Никогда еще мне не было настолько страшно, я так напугана! Я не готова к смерти», — ответила я, крепко прильнув к нему.

Так мы стояли, прижимаясь друг у другу что было сил, пока оба не почувствовали, что страшно утомились. Тогда мы легли, ни на миг не выпуская один другого, и я, будучи совершенно изможденной, заснула в его объятиях.

Уилл

Достигнув главного коридора, мы замедлили шаг, чтобы не привлекать к себе внимания. Как обычно, я взял свой плащ и посох, кивнув молодому ученику, совершившему какой-то мелкий проступок и теперь в наказание несшему ночное дежурство у общего прихода. Он окликнул Велкаса и Арал, приглашая их подойти: посетителей сейчас не было, и он желал узнать, как продвигается их совместная работа, о которой был весьма наслышан. Но мои спутники дали ему понять, что сейчас не время, и прошли дальше.

Мы миновали центральный вход, до сих пор являвшийся для нас главной целью, и тут внезапно ощущения мои переменились. За пределами стен у меня вдруг возникло чувство незащищенности. Мы не были подготовлены к побегу: у нас не было ни денег, ни еды, только наша одежда на плечах да палка у меня в руке.

Я было замялся, но Велкас схватил меня за руку и потащил вперед. Он даже не замедлил своего шага. Удивительно: мы с ним оба были высокого роста, но вот в обхвате он уступал мне чуть ли втрое. Мы очутились во дворе и увидели там трех лошадей, оседланных и взнузданных, — ни дать ни взять дар самой Владычицы! Конюх, державший их под уздцы, поприветствовал меня.

— Уилл! Вы не видели магистра Бериса? — спросил он. — Он еще час назад приказал оседлать лошадей, а сам куда-то запропастился.

Во мне проснулась надежда. Одна лишь маленькая ложь — и мы будем далеко отсюда, на добрых конях, которые умчат нас прочь куда быстрее, чем наши ноги. Я уже готов был ответить, но тут вмешался Вел, сказав своим обычным голосом:

— Мы его не встречали, извини.

И он зашагал через главные ворота; Арал поспешила за ним, и мне ничего не оставалось, как с проклятиями увязаться следом. Едва мы миновали ворота и оказались на улице, я попытался переговорить с Велом, но он снова схватил меня за руку. Он оказался куда сильней, чем я предполагал, хотя я и не пытался упираться.

— Можно говорить и на ходу, Уилл. Я не хочу останавливаться, ради чего бы то ни было.

— Тогда почему, во имя Шиа, мы не воспользовались теми лошадьми? — спросил я сердито. — Это ведь дар Владычицы, как пить дать, а ты проходишь мимо...

— Слишком уж все складно выходит, Уилл! — вдруг бросил он. — Чересчур складно, будь я проклят! Лошади ждут целый час. А когда от нас ушел Берис, Арал?

— Как раз около часа назад.

— Он хитер, Уилл. Еще как хитер; вряд ли ошибусь, если скажу, что он все обдумал заранее. Но я-то тоже не лыком шит. По-моему, пора нам слегка прикрыться от посторонних взглядов.

Он на ходу воззвал к своему мастерству, и нас всех тотчас же обволокло сияющим ореолом его магической силы. Сначала я подумал: это все равно что нести посреди ночи высоко поднятый пылающий факел и мнить, что тебя не заметят; однако, как вскоре оказалось, встречные нас действительно не видели.

Я посмотрел на него и тихонько проговорил:

— Вел, мы что, сделались невидимками? Не думал, что такое возможно.

— Конечно, невозможно, и никакие мы не невидимки, — отозвался он. — Но где бы мы ни проходили, заметить нас сейчас труднее всего на свете. Травинка и та привлекает к себе больше внимания, чем мы. Если нас никто не будет видеть, это собьет с толку погоню.

Я был поражен. А он и впрямь мастер своего дела.

— Это-то и было задумано, что мы воспользуемся лошадьми, Уилл. Уж я-то знаю. Тогда мы избавили бы его от лишних забот: должно быть, он подложил в переметные сумы что-нибудь из вещей Эрфик и Кайлина, а потом послал бы за нами демона, чтобы тот выследил нас и убил. — И тут, впервые с тех пор как мы покинули покои школы, Велкас сбился со своего быстрого шага, и в голосе я смутно уловил обеспокоенность; но он по-прежнему твердо смотрел вперед. — Арал, во имя Богини, ты видела ее лицо? Бедная Эрфик! Она была мне небезразлична. Ведь она верила в нас... И я знаю наверняка, как если бы все это происходило у меня на глазах: она пала, успев бросить вызов самому Берису.

Я не стал ни о чем его спрашивать. И так было ясно, что подобное мог учинить лишь верховный маг. Оба магистра погибли без единого звука в паре десятков локтей от нас, и это притом, что Эрфик была самой могущественной из магов школы.

После Бериса.

Арал ничего не ответила. Повернувшись, я посмотрел на нее — и внезапно поразился мертвенной бледности ее лица. И вместе с тем на лице у нее застыло решительное и непримиримое выражение. Арал всегда были свойственны глубокие и сильные переживания, она и по сей день остается такой. Она не слишком тесно зналась с Эрфик, и все-таки мне доводилось порой видеть их вместе, и я не сомневался, что со временем их отношения переросли бы в искреннюю дружбу. Эрфик была в восторге оттого, что Арал с Велкасом занимались совместной работой, и надеялась, что они смогут обучить подобному же и других. А теперь все это — восторг, надежды, дружба — погибло вместе с Эрфик, тело которой бесформенной грудой лежало возле покоев Велкаса... К горлу моему подступила желчь, и я едва сдержал внезапный позыв.

Мы неслись вперед, объятые смятением, точно перепуганные кошки, стараясь не думать о том, что за нами по пятам, вероятно, уже гонится демон и вот-вот нападет. Но едва мы миновали последний дом на окраине Верфарена, Арал вдруг резко остановилась и заговорила. Голос ее был спокойным и ровным. Она вскинула правую руку ладонью наружу.

— Здесь, на этом месте, возлагая душу под десницу Владычицы, я клянусь, что до конца дней своих всеми силами буду бороться против Бериса из Верфарена, повсюду чиня ему препятствия и спутывая его замыслы, а если у меня появится возможность, то и вовсе уничтожу его!

— Подношу Владычице душу и клянусь в том же! — без колебаний вторил ей Велкас.

— Стало быть, нас уже трое, — произнес я торопливо. — Все мы клянемся и призываем в свидетельницы Богиню, вверяя ей свои души. А теперь поспешим вперед, хорошо?

Покинув школу через Восточные ворота, мы свернули налево — и значит, сейчас находились на дороге, что вела на север.

— Куда же мы направимся? — спросил я. — Что подальше отсюда, это ясно, но все-таки — куда?

— Готов выслушать любые предложения, — сказал Велкас, отмахивая огромные шаги. Приподняв руку, он ткнул тонким пальцем вперед. — Туда?

Арал приходилось то и дело поднажимать, чтобы не отстать: ноги ее были вдвое короче наших; впрочем, она довольно скоро приноровилась к нашему шагу.

— На север, что ли? — уточнила она. — Там мы долго ничего подходящего не встретим, Вел. — Она глянула через правое плечо, точно высматривая что-то сквозь рощицу, мимо которой мы проходили. — В той стороне дом, — добавила она мечтательно.

— Там только твой дом, и к тому же до него сотни лиг. Не теряй головы.

— Похоже, у вас обоих память коротковата, — вставил я, стараясь говорить так же ровно, как и Велкас. Передо мной все еще стояло лицо Эрфик, с растрепанными темными волосами... нет, не мог я об этом думать. — Мое жилище всего в нескольких днях пути отсюда. — Я оглянулся. — А если напрямик, минуя дороги, то и того меньше.

Какое-то мгновение они молчали, хотя ни один из нас не сбавил шага, и силовое поле Велкаса по-прежнему окружало нас. Казалось, это не доставляет ему никакого труда.

— Ты и так уже вляпался из-за нас, — произнес наконец Вел. — И вовсе не обязан давать приют двум убийцам. Одной лишь Владычице Шиа известно, кого пошлет Берис за нами по пятам, чтобы разыскать нас и вернуть назад.

— Сначала зашлет кое-кого из магистров, а если у тех ничего не выйдет, прибегнет к помощи наемников и хорошенько заплатит им, чтобы они доставили нас к нему живыми или мертвыми, — проворчала Арал. — Ведь так поступают с убийцами. Но, скорее всего, едва поуляжется шум, как он сейчас же пошлет за нами демонов. Может, сегодня ночью, а может быть, и прямо сейчас — словом, в любой момент. И тех двоих тварей, с которыми мы в последний раз познакомились, он заранее подготовил, это уж точно, а иначе ему потребовался бы жертвенник. Догадываюсь, что он, должно быть, изготовил некий амулет. Тогда заклятие действует еще долгое время после завершения вызова, так что потом уже сложно установить, чьих рук это дело.

— Обнеси себя ореолом, — посоветовал Велкас. — Будь я Берисом, я бы послал демона немедленно, при первой же возможности, чтобы мы не успели подготовиться для защиты.

— Да ну? — сказала Арал насмешливо. — Ты так считаешь? А я было подумала: и так все вокруг полыхает голубым, куда уж больше?

— Что до меня, то я так и так был там с вами и все видел, — сказал я. — Лучшей защиты, чем я, вам не сыскать, а мне самому с демонами тоже не совладать. К тому же если вы оба думаете, что сейчас я соглашусь вас покинуть, то вы совсем рехнулись, даже больше, чем я подозревал. Никто ведь не знает, что мы с вами вместе отмечали праздник зимнего солнцестояния, так?

— Нет, — отозвалась сейчас же Арал. — Я никому не говорила. Не хотела, чтобы тебя из-за нас допекали. Или меня. Люди бывают странными.

Велкас раздумывал чуть дольше, но наконец тоже сказал:

— Нет. Точно помню, что не хотел, чтобы кто-то знал о моих похождениях.

— Ха! — воскликнула Арал, это было в ее духе. — О таинственный и проницательный Велкас, маг из магов! Я-то знаю, почему ты никому об этом не говорил. Все из-за Палистры. Этой златовласой зеленоглазой чаровнице все юноши в школе готовы целовать ей ноги — все, за исключением тебя.

Никогда не слышал, чтобы в голосе Арал звучало такое отвращение.

— Я бы подумал, что ей такой кучи поклонников за глаза хватит, — вымолвил Велкас, откровенно озадаченный; похоже, он был глубоко рад тому, что можно поговорить о подобных пустяках. — Я ни разу не давал ей ни малейшего повода для надежды.

Арал коротко улыбнулась, что было даже удивительно, если учитывать обстоятельства, в которых мы пребывали.

— Как раз этим ты ее и привлек к себе, Вел, как ты не понимаешь! — ответила она, и, несмотря на наше положение, в голосе ее прозвучало удовольствие, точно она была посвящена в нечто такое, о чем мы с Велкасом не догадывались. — Ты ведь играл в «вышибалы», там те же правила: продержаться дольше всех. Без твоего расположения она не будет в выигрыше. Самый величайший маг в школе после ублюдка Бериса держится особняком, со всеми сдержанно-вежлив и, вероятно, не имеет любовницы — лакомая добыча!

— "Вероятно"?

— Я-то тут при чем, так люди думают, — ответила Арал рассудительно. — Ты что, так и не понял, что для Палистры, при ее складе ума, ты совершенно неотразим?

— Сохрани меня Владычица от такого склада, — сказал он, передернувшись и добавив от себя кое-что по поводу Палистры; поскольку последнее его высказывание было не слишком лестным и не делало ему чести, я его с чистой совестью позабыл.

— Как бы там ни было, — сказал я, — никому не известно, что вы тогда были у меня, так что, если судьба к нам благосклонна, никто не сумеет предположить, что мы и на этот раз ушли вместе. Кроме вас двоих, ни одна душа в Верфарене не знает, где находится мой дом. Я предлагаю отправиться к Рябинищам. Хижина моя, конечно, не крепость, однако она хорошо укрыта и находится в стороне от дорог.

— В прошлый раз мы ехали с тобой туда по большаку. А нет ли пути покороче? — спросила Арал.

Я исхитрился улыбнуться:

— Вообще-то есть... Вам известно название Волчий Лог? Это небольшое поселение милях в десяти к северу отсюда.

— Я бывал там несколько раз, только давно, — сказал Велкас.

— Селение это расположено на перепутье — ну, то есть там главную дорогу пересекает тропа, но место это сразу бросается в глаза. — Я призадумался. — Лучше вам знать путь, если вдруг нам придется разойтись. Если пойдете по проселку на запад, в сторону взгорья, то дня через три достигнете обширного зеленого луга высоко в горах. Его окружает кольцо скал, так что сам луг вы не увидите, пока не попадете туда. Вам, возможно, нелегко будет найти путь сквозь скалы, но он там имеется, уверяю, нужно лишь как следует поискать. Пробравшись туда, вы скроетесь от посторонних глаз. У западного края есть небольшой лесок, и если пойдете через него, то в дальней его части наткнетесь на тропу. По ней два дня ходу до моей деревушки — Рябинищ. А оттуда вы ведь знаете, как добраться до моей хижины?

— Я помню, — сказал Велкас. — Правда, не вижу в этом никакого смысла. Что толку прятаться в горах?

— Место это что надо, особенно если никто не знает, что ты там, — возразил я. — Вам ведь все равно нужно будет остановиться где поспокойнее, чтобы обдумать свои дальнейшие намерения.

— А мне кажется, неплохая мысль, — проговорила Арал устало.

— Да какая разница, туда так туда, — сказал Велкас с какой-то горечью в голосе. — Лучшего выбора у нас все равно нет.

Я сейчас же вспомнил, что все случившееся имеет для обоих моих друзей особое значение, а не сводится лишь к потрясению от потери близкого человека. Ни один целитель начиная с третьего разряда не считается таковым без особой печати в своем свидетельстве, дающей ему право заниматься своей деятельностью. В этот день будущее Велкаса и Арал разлетелось в прах, за каких-то пару часов.

— Значит, решено. Но прежде чем отправиться в горы, нам надо где-то разжиться съестным. «Голова Дракона» в Волчьем Логе у росстани вполне подойдет: кормят там любо-дорого, верно говорю. А оттуда пойдем по тропе на северо-запад, в горы. До корчмы нам нужно добраться к закату, а Гайр славный малый, он о нас позаботится. — Мои спутники непонимающе посмотрели на меня. — Гайр, хозяин корчмы. «Головы Дракона». Он мой приятель. Славный парень.

— Тогда тебя-то там точно не должны видеть, — сказал Велкас.

— Чего? — переспросил я тупо. — Да ведь Гайр мой друг, он... Ничего не понимаю...

— Уилл! — произнес Велкас, глядя на меня. Я не ответил. И тут вдруг внезапно все как-то смешалось.

Велкас остановился и, схватив меня, потащил под прикрытие купы деревьев, что росли в стороне от большака. Арал шла следом за мной, держа меня за локоть. Я совсем был не против этого. Внезапно Велкас просветлел, и они с Арал принялись переговариваться, но я не мог разобрать, о чем речь. И вдруг я почувствовал потребность присесть и, кажется, так шмякнулся с размаху наземь, что чуть не отбил себе зад.

В следующий миг я осознал, что сижу прислонившись спиною к дереву, а Велкас смотрит на меня так, словно видит меня впервые. Он даже не пытался поймать мой взгляд, просто смотрел в моем направлении и что-то делал руками. Я почувствовал себя странно, точно сплю или едва-едва начинаю пробуждаться, словно...

— Велкас? — проговорил я, но с голосом моим было что-то не в порядке. Казалось, что он слышится откуда-то издалека. — Арал? Я что, сплю?

Арал была тут как тут: положив руку мне на плечо, она сказала, чтобы я немного помолчал. Она была так близко, что я чувствовал ее запах — точно аромат летних цветов. Святая Владычица, настолько близко! Я невольно вздохнул.

— Тебе больно? — мягко спросила она. Я был в таком состоянии, что чуть было не выложил ей все начистоту, порываясь признаться, что единственная боль, которая меня мучит, происходит оттого, что я люблю ее. Но, хвала Владычице, целительная сила Велкаса наконец взяла свое. Какое-то время я чувствовал себя так, будто был вдрызг пьян; но вскоре это прошло, и я неуклюже поднялся на ноги.

— Во имя Преисподних, что за... — начал было я. Вел положил руку мне на плечо.

— Это от потрясения, — пояснил он. — Ничего страшного. Мы-то с Арал были защищены своею силой, это у нас происходит уже само собой, по привычке, но вот про тебя мы как-то не подумали. Извини, — добавил он серьезно.

Подняв глаза, я встретился с ним взглядом. Ему и впрямь было очень стыдно за себя. Бедняга сокрушался, что упустил меня из виду.

— Да ладно уж, — буркнул я. Извинение со стороны Велкаса было чем-то новым. — Вам ведь все равно не до этого было. А что касается «Головы Дракона», то я уж не знаю, каким образом мне можно схорониться так, чтоб Гайр меня не увидел. Нам все равно понадобится еда и место для ночлега. А корчма эта в трех часах пути, и можете мне поверить, ничего другого мы на дороге не встретим.

Велкас успел лишь сказать:

— Возможно, она нам и сгодится. Но меня заботят два вопроса... Я приготовился выслушать его, но в этот миг на нас вдруг обрушились демоны, и я так ничего и не узнал.

Шикрар

Когда все самоцветы были запечатаны в предназначенных для них сосудах, Кейдра настоял на том, чтобы я немного поспал. Я уж думал, что никогда больше не смогу заснуть, но стоило мне закрыть глаза, как я сейчас же погрузился в сон, а кода проснулся, то почувствовал себя не в пример свежее. Кейдры не было; на полу было нацарапано: «Я с Миражэй». Но прежде чем покинуть меня, он вновь разжег в пещере огонь.

Я решил вынести запечатанные сосуды с самоцветами на прогалину перед пещерой, чтобы не тратить на это время потом; к тому же, сказать по совести, мне не хотелось больше видеть чертог душ, лишенный всей своей сокровенной сути: теперь в стенах там зияли лишь темные отверстия, оставшиеся от каменьев.

Выйдя из пещеры, я к своему удивлению обнаружил, что уже почти рассвело. Утро задалось холодным и свежим; а к тому времени когда я вынес наружу последний сосуд, было уже ярко и солнечно, как ни удивительно для столь раннего времени года. Поначалу меня это чуть ли не возмутило, ведь сердце мое, напротив, было окутано мраком; но что правда, то правда: утро было чудесным. Если мы вынуждены начинать все сначала, то лучше дня и не придумаешь.

Я взлетел в небо.

Летний луг, совершенно не оправдывавший своего названия сейчас, на исходе зимы, оказался полон кантри: они были недовольны, раздражены и сбиты с толку. К своей скорби я заметил, что весь наш народ вполне свободно может разместиться на этом клочке земли. Мне подумалось: а что, если над нами висит злой рок и ничего уже нельзя изменить? Быть может, время кантри в этом мире подошло к концу, и мне предстоит стать свидетелем нашего заката...

Я встрепенулся и припомнил слова, которые сам не раз говорил своему сердечному другу Акхору, когда тот был еще юн. Любой может сдаться, Акхор. Это столь же легко, как и расстаться с жизнью. Смерть и поражение рано или поздно все равно настигнут любого. Но все-таки нужно из последних сил бороться до конца, и пока есть хоть какой-то выбор, следует выбирать жизнь, а не смерть — пока имеется возможность.

Говорить такие слова легко. Гораздо труднее поступать так же. И все же воспоминания сделали свое дело: припомнив, что я сам говорил такие речи Акхору, я сумел заставить и себя прислушаться к ним.

Я готовился к обращению, когда рядом снизился Кейдра.

— Доброе утро, отец, — сказал он бодро. — Как ты нынче себя чувствуешь?

— Неплохо, сынок. Запечатанные чаши ждут тех, кто пожелает их нести. Все готово.

— Мы с Миражэй все думали о предстоящей жизни в Колмаре: о том, что мы будем жить бок о бок с гедри, — продолжал Кейдра с улыбкой. — С нетерпением жду этого часа. Но сегодня ночью Миражэй пришло в голову, что, возможно, неплохо было бы прихватить с собою дары, чтобы сгладить наше столь внезапное прибытие: нас ведь все-таки немало.

— Она мудра, твоя достопочтимая жена. Это славная мысль. Только вот какие дары? — спросил я. Мне нужно было многое сказать собравшимся кантри, но я ждал Идай, которая еще не прилетела. — Что же мы можем взять с собой, что пришлось бы гедри... по душе... — еще не закончив говорить, я понял, на что он намекал. — Кейдра!

Он рассмеялся.

— Да, отец. Деревья хлансифа! Мы можем взять с собою семена, ростки и даже пару взрослых деревцев — там посмотрим, может, какие-то и приживутся. Думаю, тогда наше прибытие будет еще каким желанным.

— Скорее всего, ты прав. Избавить гедри от необходимости пускаться в столь опасное плавание... — тут вдруг я осекся. Больше не будет опасных путешествий через гибельные моря. Как же Кейдра и Миражэй не подумали о том, что во всем мире больше не будет хлансифовых деревьев? Не будет ни лагеря гедри, ни рубежной городьбы, ни Летнего луга, ни Большого грота. Мы не просто покинем наш дом — он пропадет, сгорит, будет погребен под расплавленной породой, а то и канет навеки в бездонный океан. Почему-то сейчас я осознал это во всей полноте.

Это было гибелью моего мира.

Я закрыл глаза. На сердце моем тяжким грузом лежала скорбь.

— Отец? — услышал я голос Кейдры. Тихий, взволнованный, немного напуганный. Я не мог покинуть его, предоставив управляться самому. Еще найдется время погоревать, когда мы все будем в безопасности, подальше отсюда.

Я заставил себя улыбнуться своему дорогому сыну.

— Нам придется посадить собственную рощицу и ухаживать за ней, чтобы потом использовать листья для продажи, — сказал я с улыбкой. — Мысль довольно заманчивая, но нам следует узнать у остальных, согласятся ли они нести на себе эти дары. Вам с Миражэй хватит и того, что вы будете лететь с Щерроком, а я понесу самоцветы Потерянных.

В это время сверху пала темная тень — это была Идай, на лету извинявшаяся за то, что припозднилась.

Разгоняя воздух обратными взмахами крыльев, она снизилась и села подле меня.

— Доброе утро, друг мой, — только и успела сказать она, как вдруг все началось совершенно внезапно.

Пронзительный звук, за все эти дни ни на миг не умолкавший, вдруг резко взлетел до небывалой высоты, сделавшись совершенно непереносимым для уха, и, точно в противовес ему, раздался низкий, протяжный рокот, потрясший и тело, и разум, а земля у нас под ногами вдруг начала неистово дрожать и сотрясаться.

Те из нас, что, подобно мне, сидели на задних ногах, опираясь на хвост, повалились наземь. Это было самое ужасное землетрясение, которое я когда-либо видел. Сложно описать, насколько оно повергло меня в смятение. Сначала этот страшный пронзительный визг, вот уже несколько дней занозой сидевший у меня в голове, а теперь еще и земля уходит из под ног — подобное же чувство бывает, когда при полете тебя вдруг предательски заносит на одно крыло... Деревья, росшие по краю луга, валились с чудовищным треском и стоном; окруженный шумом и кутерьмой, я не отрывал взгляда от земли. Внутренние чувства твердили мне, что земля не может двигаться; однако то, на чем стоял я, двигалось, и значит, не было землею. Я искал глазами твердое место — и не находил. Было от чего прийти в ужас.

Казалось, землетрясение тянулось целую вечность, но Идай, которой удалось оторваться от земли и взлететь, позже сказала мне, что на самом деле оно длилось не так уж и долго. Я был несказанно рад этому. Многие, в том числе мой сын с семейством, успели подняться в воздух, подобно Идай, но те, что оказались менее расторопными, заработали множество царапин и ушибов. Я был бы не прочь на некоторое время занятья своими увечьями, однако понимал — ясно как никогда, — что времени у нас больше нет.

Я обратился ко всем на Истинной речи, поинтересовавшись, не ранен ли кто и не требуется ли помощь. Ответа не последовало, и в этой тиши меня посетила страшная мысль.

Я совсем позабыл об Уришхак и Роккелис. Они были старыми подругами, обе страдали от болей в суставах и на протяжении вот уже около келла жили вместе в большой пещере на севере острова. Когда-то я их навещал: мне доставляло удовольствие общаться с ними; однако это было много лет назад. Я что было силы воззвал к ним обеим, но не получил ответа.

Тогда я позвал вслух:

— Токлурик, прошу тебя, спустись ко мне.

Он приземлился передо мной и застыл в поклоне.

— Да, Старейший? Что от меня требуется?

— Прости, Ток, но ты ведь, кажется, родич Роккелис?

— Да, она приходится сестрой моей матери, и я... Во имя Ветров!

Он присел было, чтобы взмыть в воздух, но я удержал его:

— Постой! Я знаю, что ты полетишь ее разыскивать, но прежде скажи: она объята вех-сном?

— Последний раз вех-сон посещал ее почти десять зим назад, — ответил он рассеянно.

Я знал, что он мысленно взывает к своей тетушке, и по угрюмому выражению его глаз понял, что он услышал не больше, чем я.

— Подожди, Токлурик, — сказал я негромко. — Госпожа Уришхак тоже не отвечает, а она последняя из своего колена. О ней даже некому вспомнить.

— Я должен разыскать Роккелис, если она еще жива! — воскликнул он. — Возможно, она ранена, беспомощна — я должен отправиться к ней!

— Кантри вынуждены будут покинуть остров в течение ближайших часов, друг мой, — сказал я. — Быть может, нам придется вылететь прежде, чем ты воротишься.

— Тогда я полечу следом, — только и сказал он.

— Токлурик...

— Я отбываю, Старейший, — перебил он. — Если к моему возвращению вас здесь не окажется, в какой стороне лежит Колмар?

Я преклонил голову.

— Лети на восток, забирая немного к югу. Землю ты не пропустишь. Но предупреждаю, Ток: если Предки не ошибаются, до Колмара лететь добрых пять дней. Пользуйся каждой возможностью набрать высоту, а когда получится, отдыхай на крыльях ветров... — Тут я умолк: он почему-то усмехался.

Благодарю тебя, Хадрэйшикрар, — ответил он с веселым клоном. — Я еще не забыл твоих уроков. — И, шипя, добавил со смехом: — Да и ты, похоже, их помнишь, несмотря на то что обучать тебе сейчас некого; готов поклясться: то же самое ты говорил мне тысячу зим назад, слово в слово!

— К юго-востоку отсюда находится небольшой островок, которого ты должен достичь на исходе второго дня, — добавил я, когда он вновь присел, чтобы взлететь. — Там есть пресная вода, хотя это единственное, что там можно найти. Остальные не будут слишком уж далеко от тебя: можешь общаться с ними мысленно.

— Спасибо, Шикрар, — ответил он. — Я обращусь к тебе, как только разузнаю о судьбе этих двоих.

— Доброго тебе полета, и поскорее присоединяйся к нам, — сказал я.

Я знал Уришхак и Роккелис уже долгое время, но никогда прежде не случалось, чтобы, воззвав к ним, я не получал ответа ни от одной. Я понимал, что здесь нужен родич, который сумел бы их отыскать; но в глубине души знал, что они покинули этот мир. Меня немного утешало, что хотя бы эти две представительницы нашего рода, лучшие подруги, отправились в свой последний путь вместе, тихо и спокойно: смерть настигла их внезапно, раз мы даже не слышали их криков.

Чем дальше, тем мне было все труднее думать об этом: вокруг по-прежнему стоял кошмарный верезг, который, казалось, никогда не прекратится. А воздух к тому же сделался туманным и был полон чего-то такого, что заставляло многих из нас кашлять. Пора было покидать остров; но прежде оставалось сделать последнее.

— Кто-нибудь из нас сейчас охвачен вех-сном? — вопросил я как можно громче. Голос мой эхом раскатился по лугу, и я услышал два имени: их произнес Трижэй.

— Старейший, вех-сном сейчас объяты двое: Гирэйнтикх и Никис.

— Пытался ли кто-нибудь их разбудить?

— Нет, насколько мне известно.

— Ты ведь родич Гирэйнтикху, так?

— Дальний, — ответил Трижэй и неожиданно улыбнулся. — Хотя в детстве мы с ним так шалили и веселились, что родные братья позавидовали бы.

— Тогда воззови к нему. Приложи все усилия, чтобы стряхнуть с него вех-сон, — проговорил я с жаром. — Он отбыл в свой вех-чертог несколько лун назад, верно?

— Почти три луны минуло, Старейший.

— Он молод, и ему этого вполне будет достаточно. Отправляйся же, да побыстрее, встань возле его уха и кричи, если потребуется, но добудись до него!

— Лечу, — ответил он немного ошарашенно, взмывая в воздух.

Я вновь вскричал, вознося хвалу своим мощным легким и всеобщему молчанию, охватившему моих сородичей, большинство из которых пребывало в глубоком потрясении.

— Кто здесь ближайший друг Никис? — вопросил я. Вперед выступил малыш Дхрейтан. Он был самым младшим из нас, если не считать моего внука: ему едва перевалило за пять сотен лет. Он поклонился мне, как того требует обычай. Я не мог сдержать улыбки.

— Старейший, это я, — ответил он. — Я имею честь быть сердечным другом Никис.

— Могу ли я обратиться к тебе мысленно?

— Разумеется, — был ответ.

«Не время предаваться любезностям. Пойми, Дхрейтан, я бы не стал просить тебя нарушить слово, данное Никис, но жизнь ее в опасности, если нам не удастся согнать с нее вех-сон. Знаешь ли ты, где находится ее вех-чертог?»

Вопрос этот страшно его смутил, чего и следовало ожидать.

В отличие от гедри мы с возрастом прибавляем в размерах — я самый большой из всех кантри, равно как и самый старший. Когда тело наше чувствует потребность расти, нас одолевает вех-сон, причем довольно внезапно: иногда за пару дней, иногда за несколько часов. У каждого из нас имеется сокрытый вех-чертог, вдали от обычного жилища, — туда-то мы и отправляемся, чтобы почивать там в одиночестве. Старая наша чешуя отслаивается и сгорает дотла, а пока мы спим, новая, мягкая кожа, покрывающая наше тело, постепенно затвердевает, превращаясь в броню, на что уходит несколько месяцев, и в это время тело наше беспрепятственно растет. Глубоко объятые вех-сном, мы не в силах проснуться, и любой, кто окажется поблизости, непременно будет подвержен влиянию этого сна и тоже впадет в дремоту. Вот почему наши вех-чертоги расположены в отдалении от прочих жилищ, и поскольку мы не можем противостоять силе сна, мы сохраняем расположение наших вех-чертогов в тайне от остальных, доверяя это знание лишь супругу или самому близкому другу. И эту тайну не должно разглашать.

«Дхрейтан, не будь это вопросом ее спасения, я бы не осмелился на такое, ты ведь знаешь. Ради нее я прошу тебя: покажи мне путь к ее вех-чертогу. Мы отправимся туда вдвоем и совместными усилиями попытаемся разбудить ее или... или, если нам это не удастся, мы попытаемся принести ее сюда».

Изумление Дхрейтана было нескрываемым, но выбора у него не оставалось.

«Я полечу с тобой, Старейший», — ответил он.

«Благодарю тебя. Клянусь Ветрами, Дхрейтан, этим ты окажешь своей подруге неоценимую услугу».

Прежде чем улететь, я обратился к Идай и Крэйтишу. Идай была старейшей после меня, а Крэйтиш — после нее.

— Друзья мои, нельзя терять ни мгновения, — сказал я. — Я отправляюсь с Дхрейтаном, чтобы разбудить Никис, если это удастся, а если нет — принести ее сюда. Все прочее я должен буду оставить вам. У входа в мои чертоги лежат пять сосудов из кхаадиша , а в них — самоцветы душ Предков. Решите по доброй воле, кто понесет их; я был намерен нести самоцветы Потерянных сам, но у меня, возможно, будет более тяжелая ноша. И прошу вас, пошлите дюжину самых быстрых, чтобы раздобыли хлансифовых деревьев или семян — словом, что сумеют найти. Кейдра считает, что по прибытии нам лучше иметь при себе кое-какие дары, и он прав.

— По прибытии куда, Шикрар? — спросил Крэйтиш, и прочие вторили ему. — Куда мы отправимся? Куда нам лететь?

— Выбора нет, родичи, — сказал я. — Мы должны вернуться в Колмар.

— Нет! — вскричал громкий голос, и я не слишком удивился, узнав Риншира. — Мы что же, будем просить приюта у гедри, Шикрар? Перед тем как мы убрались оттуда, половина наших родичей были беспричинно уничтожены одним-единственным гедри. Нам что, следует теперь вернуться и позволить им завершить начатое?

— Прошу тебя, Риншир, — ответил я как можно спокойнее, отражая гнев, которым полнились его слова. — Я знаю, что ты против этого, но сейчас не то время, когда мы вольны выбирать.

— Увы, мой отец говорит верно, Риншир, — вступился за меня Кейдра. — Наши досточтимые Предки подтвердили, что более отправиться некуда. И это действительно так. Я сам вылетал в море до рассвета и возвращался ночью, а иногда проводил в полете двое суток, прежде чем повернуть обратно, и за последних два месяца я только этим и занимался. — Он склонил голову. — Родичи мои, вокруг острова нет ничего, кроме голых скал, да и тех лишь небольшие клочки. Разве что на востоке я обнаружил маленький зеленый островок, до него чуть меньше двух дней полета. Величиной он не больше этого луга, но там есть озерцо с пресной водой и найдется достаточно места, чтобы остановиться. Там, по меньшей мере, мы сумеем передохнуть, прежде чем продолжать полет.

— Шикрар, я все же не... — начал было Риншир, но мое терпение иссякло.

— Глупец! — вскричал я, принимая позу Повеления. — Рок сотрясает землю у нас под ногами, а ты тратишь время на болтовню! Лети же, лети от жребия, который Ветры преподносят тебе, — на юг, на запад, на север, пока силы не оставят тебя и холодное море не поглотит твое тело. Только не препятствуй тем, кто хочет жить! — Вновь обратившись к соплеменникам, я продолжал громким голосом: — Родичи! На протяжении многих поколений Колмар был нам домом, прежде чем мы решили избрать изгнание. Я родился здесь, как и все мы, и наши родители до нас прожили на этом острове; однако было время, когда мы и гедри делили между собою Колмар с самого начала мира, и жизни двух наших народов текли бок о бок. Этот остров мы нарекли Юдолью Изгнания. Но ныне, соплеменники, изгнание наше кончено. Мы возвращаемся домой.

— Превосходные слова. Думаю, до них наконец-то дошло, — пробормотала Идай мне на ухо. — Пока ты сам не подашь пример, никто из них и крылом не шевельнет. Но за тобою они полетят.

Припав к земле, я собирался уже взмыть вверх, но тут Идай на мгновение преградила мне путь и обратилась ко мне мысленно:

«И еще: как ты намереваешься разбудить Никис? Тебе ведь известно, что вех-сон одолевает всякого, кто приближается к спящему».

"Идай, это верно лишь в том случае, если ты лежишь снаружи вех-чертога, греясь на солнышке. А у меня, думаю, будет предостаточно дел, чтобы не заснуть, - ответил я.— И все же я не стану возражать, если ты согласишься взывать ко мне через короткие промежутки времени, чтобы вех-сон, чего доброго, не застал меня врасплох".

Хм! Выходит, ты еще не совсем лишился рассудка, — ответила она довольно резко. Но слова ее, произнесенные на Языке Истины, были куда мягче: — «Отправляйся и будь осторожен, друг мой. Нас всех с разных сторон подстерегают опасности, но тяжелее всего нам было бы потерять именно тебя».

«Обещаю хорошенько заботиться о своей старой шкуре», — ответил я с улыбкой.

— Отправляйся на крыльях Ветров и увлеки за собою столько сородичей, сколько сумеешь, да побыстрее, — добавил я вслух. — Не ждите меня, Идай. Поднимайтесь в небо, летите высоко, по возможности воспользуйтесь воздушным течением. Путь ваш — на восток и немного к югу. Кейдра знает дорогу.

Я повернулся к Дхрейтану.

— Летим, — произнес я и взмыл в воздух.

«Старейший, есть один вопрос», — обратился ко мне Дхрейтан, пока мы летели.

«Да, младший, готов ответить, если сумею», — отозвался я, стараясь придать голосу легкость. Все-таки он был еще слишком молод.

Следует отдать ему должное: его голос оставался спокойным.

«А что, если нам не удастся разбудить Никис?»

"Если нам это не удастся, малыш, тогда я принесу ее сюда сам. Мы не оставим ее", — ответил я, поражаясь собственной уверенности. Впрочем, перелет от ее вех-чертога меня не беспокоил. Я был уверен, что справлюсь. Прежде такого никто не предпринимал, но я не сомневался, что мне это удастся.

Но вот сумеем ли мы нести взрослую соплеменницу, пусть и попеременно, через море на протяжении пяти дней — это еще вопрос.

Релла

Я спустилась по лестнице и вышла за дверь. По привычке я избегала попадаться кому бы то ни было на глаза, но за долгое время работы в Службе научилась с ходу подмечать, что за народ околачивается вокруг. Здесь в основном были местные купцы мелких гильдий, фермеры — и, кстати, целитель, решивший взять себе выпивки, — две молодых парочки, менестрель у стены, игравший, как обычно, сам для себя. Не укрылся от моего взгляда и особый кивок, сопровождавшийся недвусмысленным жестом — человек в углу оказался моим сотоварищем из Службы. «Все в порядке», — дала я знать в ответ. Стало быть, если повезет, ночь пройдет спокойно.

Все это я заметила, пока быстрым шагом пересекала общую залу, чтобы выйти на улицу. Меня всегда поражает, сколько человек может навытворять за каких-нибудь пару мгновений, на свою же беду.

«Да, Релла, изрядную глупость ты отмочила, ударив Джеми. Хороша, нечего сказать».

Терпеть не могу, когда в голове у меня начинает звучать этот голос. Я принялась ходить взад-вперед по улице напротив трактира, так и кипя от гнева.

«Могло быть и хуже, — ответила я голосу, — если бы я врезала ему по-настоящему, как собиралась. Ублюдок! Чего это вдруг на него нашло? Я что, изображала из себя наемницу? Да ни разу, с тех пор как... да, с тех самых пор, как повстречалась с Ланен, будь я проклята!»

«А глаза у нее, как у моей милой Тирис, моей прекрасной девочки, с которой судьба разлучила меня уж столько лет назад! Я уж полагала, меня ничто не возродит. Но когда она начала ни с того ни с сего заботиться обо мне, я, понимаешь, уже не могла думать об этом как об очередном поручении. К тому же она дочь Маран... Бедная Маран, я шлю ей весточку раз в две недели, если не реже, хотя по договору положено четырежды в месяц...»

«Она еще не растратила свойства своего Дальновидца. Она сама обо всем узнает».

«Ну да, насколько ей позволит немое изображение в шаре. Три раза я уже отсылала ей вести. Сегодня можно послать еще одну — через этого, из наших, которого я видела в углу. Странно: что он тут делает? Впрочем, Элимар большой город».

«Ты уводишь в сторону. А Джеми? Что с Джеми-то нам делать?»

«А что тут сделаешь? Ладно, если б мне хотелось просто взгреть его, так нет же, он к тому же еще мне нравится, и я ничего не могу с этим поделать. Он превосходный боец, лопни моя селезенка! Я видела, как он обучал Вариена: терпеливо, мудро... Он замечательный».

«Мы с ним одного возраста, он хорошо сложен, а двигается — точно танцует — все это еще ничего. И относится он к нам (вернее, относился) как обычный человек, а при известном взгляде может показаться вполне смазливым для начала».

«А у нас горб на спине, который с каждым годом болит все больше. Забери меня Преисподняя, он считает, что мы отдали себя в уплату демонам, девочка моя Релледа. Он не посмотрел бы на нас будь мы хоть распрекрасной в мире красавицей. И потом, в сердце его еще не остыл огонь, зажженный Маран, несмотря на все что она с ним сделала. Я слышала это в его речах в ту ночь».

«Да и она все же к нему не безразлична. Помнишь ведь?»

«Забудешь тут».

Думаю, я бы вот-вот пришла к чему-нибудь вразумительному, но тут кто-то тронул меня за плечо.

Вынув кинжал, я одновременно развернулась, но незнакомец уже отскочил подальше, чтобы я не смогла его достать. Это оказался Джеми собственной персоной, стоявший на почтительном расстоянии, и при свете, лившемся из дальней двери, я заметила, что глаза его светятся смехом. Не злым, но удивленным.

— Просто решил удостовериться, что ты не утратила своей сноровки, — сообщил он беспечно.

— Оказался бы поближе, плохо бы пришлось, болван! — огрызнулась я, пряча кинжал в ножны.

— Если бы я оказался поближе, то и впрямь был бы болваном. — Он стоял, держа руки за спиной. — Причем мертвым болваном, — добавил он с полуулыбкой.

Шутка была избитой и вовсе не такой уж смешной, но он улыбнулся шире, всем ртом. Будь прокляты его глаза. Мне не хотелось смирять свой гнев, поэтому я продолжала стоять посреди улицы, вперив в него взгляд.

— Чего хотел, мастер? — спросила я, уперши кулаки в бока. Боюсь, гнев в моем голосе звучал не вполне убеждающее: трудно одурачить того, кто сам занимался когда-то тем же, чем и ты.

— Извиниться, — сказал он и поклонился мне прямо среди улицы.

Я едва не была польщена, как вдруг до меня дошло, что к чему.

— Чудесно! — процедила я, вновь закипая от гнева. — Можешь возвращаться к Ланен и сказать ей, что помирился со мной. Просто оставь меня в покое.

Тогда Джеми улыбнулся — не кривой усмешкой или издевающейся ухмылкой, а обычной, простой улыбкой. О Богиня, какая у него замечательная улыбка!

— Ну нет, еще не все. Возможно, тебе это неизвестно, госпожа, но я, по большому счету мало знаком с женщинами.

— Да ну?

— Не то чтобы я не делил с ними постель, — уточнил он весело. — Делил и даже от души наслаждался этим.

— Можно себе представить.

— И при этом никто из них не жаловался, так что насмешки твои неуместны.

Он начал медленно приближаться ко мне, словно самодовольный серый кот, и клянусь, сердце мое заколотилось так громко, что я думала, он услышит. «Релла, ослиная твоя башка, тебе уже за сорок, прекрати эти глупости», — ругала я себя, однако и не думала прислушиваться к внутреннему голосу.

Он остановился меньше чем в пяди от того места, где я могла бы достать его своим кинжалом. Обычное дело для бойцов, когда они хотят поговорить друг с другом.

— Но я мало на кого обращал внимание с тех пор, как закончились наши с Маран странствия, — продолжал он.

Никогда не замечала, насколько у него приятный голос, с легким выговором на северный манер. Соберись, Релла, возьми себя в руки...

— До недавнего времени. Мы ведь вместе уже целых две луны. Меня восхищают твои навыки, твоя смелость, и, видит Владычица, ты ловчее меня. Но знаешь, я так и не сумел углядеть ни малейшего признака того, что у тебя что-то творится на сердце, вплоть до сегодняшнего вечера. — Его бархатные карие глаза неотрывно смотрели на меня. — Вышло неплохо, Релла, будь я проклят, — продолжал он, — но у меня есть, чем ответить.

И, ступив вперед, он оказался в пределах моей досягаемости.

Тысячи мыслей разом заметались у меня в голове, призывая к осторожности, и часть меня, вышколенная боевой выучкой, тревожно заголосила об угрозе, призывая взяться за оружие; но иногда лучше просто не замечать ни доводов разума, ни привитых боевых навыков, а довериться иной, более древней мудрости.

Не могу припомнить, кто кого первый начал целовать, но очень скоро это уже не имело значения.