Маленькое одолжение

Глава СЕДЬМАЯ

При виде моего отступления типы в стетсонах откинули головы и испустили пронзительные, блеющие крики. Шляпы при этом свалились, и взгляду моему предстали бараньи морды с рогами. Бебеки, чтоб их. Эти, правда, показались мне крупнее, чем те, кто нападал на меня в первый раз. Крупнее, сильнее и стремительнее.

И по мере того, как они начинали догонять меня, я заметил еще одну подробность.

Оба достали из-под пальто автоматические пистолеты.

— Только этого еще не хватало, — буркнул я на бегу. — Это нечестно.

Оба открыли по мне беглый огонь, и это мне очень не понравилось. Пусть я и чародей, но пуля в башку разворотит мне мозги точно так же, как любому другому. Еще меньше мне понравилось то, что они стреляли не веером. Попасть в движущуюся цель нелегко даже из автоматического оружия, так что старый, добрый метод стрельбы длинными очередями основан на чисто математических принципах: чем больше выпущено пуль, тем больше шанса во что-нибудь попасть. Но не наверняка.

Бебеки стреляли как профессионалы. Короткими, прицельными очередями — с поправкой, конечно, на то, что стреляли они на бегу.

Что-то врезалось мне в спину чуть левее позвоночника — ощущение было такое, будто меня с размаху ударили костяшкой пальца. Не самое приятное ощущение. Я пошатнулся — не столько от силы удара, сколько от неожиданности. Тем не менее, я продолжал бежать дальше, как можно сильнее втянув голову в плечи. Заговоренный материал ветровки выдерживал попадания бебекских пуль, но из этого вовсе не следовало, что какая-нибудь из них не угодит в оставшиеся незащищенными ноги — а это означало бы для меня почти верную смерть. Ну, разве что бебекам пришлось бы приложить для этого чуть больше усилий.

Трудно рассуждать здраво, когда в тебя стреляют. Так уж устроены люди, что в момент, когда жизнь вот-вот готова оборваться самым что есть неприятным образом, они редко являют собой образцы рационального и творческого мышления. Рассудок рассудком, а у тела свои собственные представления о логике выживания, и сводятся они как правило к двум: «порвать угрозу в клочки» или «задать стрекача». Разумные мысли в процессе принятия решения участия не принимают — все решают инстинкты.

Однако наши инстинкты складывались довольно долго, так долго, что не в состоянии угнаться за потенциальными угрозами. Убежать от пули нельзя, да и схватываться врукопашную с тем, у кого в руке пистолет, тоже мало смысла, если вы, конечно, не самоубийца. Ни скорость, ни безрассудно-агрессивное поведение не могли мне помочь. Надо было придумать какой-то другой выход.

Еще одна пуля ударила в полу ветровки, дернув укрепленную заклятием кожу вперед. Точно так же дернулась бы она от попадания камня, только камни не издают в полете такого злобного жужжания. На бегу я опрокинул мусорный контейнер в надежде на то, что он задержит бебек хотя бы на секунду-другую.

Вот видите: приходится-таки действовать рационально и, можно сказать, творчески — даже на бегу по замерзшему переулку, спасаясь от взаправдашних сказочных персонажей, которые поливают тебя свинцом. Признаюсь, это труднее, чем могло бы показаться.

Я не осмеливался оглянуться на них. Я мог бы прикрыться от пуль силовым щитом, но для этого мне пришлось бы остановиться, а у меня не имелось ни малейшей гарантии того, что один из них не перемахнет через него как звезда кун-фу. Ну, и никто не мешал им напасть на меня с двух сторон.

Конечно, будь я на их месте и проследи я меня до этого переулка…

Грохот выстрелов за моей спиной стих, и до меня, наконец, дошло, что происходит.

Подбегая к дальнему концу переулка, я вскинул посох, целясь наугад перед собой, и взвизгнул: «Forzare!»

Я мог бы рассчитать время чуть лучше. Поток невидимой энергии, сорвавшись с конца моего посоха, тараном устремился вперед. Он угодил в третьего бебеку в момент, когда тот выступил из-за угла, замахнувшись здоровенной дубовой палицей. Попади я в него точнее, и он полетел бы от меня вверх тормашками. Однако удар пришелся ему в правое плечо, вырвав палицу у него из рук и заставив его описать пируэт, которому позавидовал бы любой пьяный.

Я не слишком хорошо разбираюсь в овцах, но с лошадьми дело имел — спасибо моему второму наставнику, Эбенизеру МакКою, на ферме у которого я прожил несколько лет. Я знаю, например, что ноги у них ужасно уязвимы — особенно с учетом того веса, который на них приходится. С лошадиными ногами может случиться множество неприятностей — например, легко может сломаться одна из на удивление хрупких мелких косточек чуть выше копыта. Такая травма может лишить лошадь подвижности на несколько недель — если не навсегда.

Поэтому, добежав до пытавшегося восстановить равновесие бебеки, я с размаху врезал ему посохом по ноге. Удар получился что надо — будь у меня в руках бейсбольная бита, и то вряд ли вышло бы лучше, — и я услышал резкий, характерный треск. Бебека испустил пронзительный, полный боли вопль и рухнул в снег. Стараясь не сбавлять хода, я миновал его, бегом пересек улицу и устремился к ближайшему углу, пока его дружки не успели снова поймать меня на мушку.

Так вот. Загоняя дичь, всегда убедитесь прежде, что тот, на кого вы ее гоните, готов с ней справиться.

Я нырнул за угол за считанные доли секунды до того, как пистолеты за моей спиной грянули снова. Пули высекли из кирпичной стены град осколков. В стене рядом со мной виднелась железная дверь — судя по всему, аварийный выход без ручки снаружи. Вряд ли мне удалось бы оторваться от бебек — с их-то скоростью. Я решил рискнуть, остановился и приложил к двери ладонь, отчаянно надеясь, что замок у двери обычный, пружинный, а не какой-нибудь засов.

Хоть в этом мне повезло. Я ощутил механизм замка, сконцентрировался, еще раз пробормотал: «Forzare,» — и мысленно потянул ригель от косяка. Замок отворился. Я прыгнул внутрь и захлопнул дверь за собой.

В доме царили темнота, тишина и неожиданное, даже неуютное после уличной холодрыги тепло. Задыхаясь, я привалился спиной к двери.

— Хоро-ошая дверь, — прохрипел я. — Умница. Хорошая, крепкая дверь, каких боятся эти рогатые твари из Небывальщины.

Я услышал движение за дверью только потому, что прижимался к ней ухом. Негромко хрустнул снег.

Я застыл на месте.

До меня донеслись какой-то шорох и дыхание, напоминающее негромкое конское фырканье. И снова тишина.

Должно быть, секунды три прошло, пока до меня дошло: бебека с той стороны делает то же самое, что я: прислушивается в надежде понять, кто там, за дверью.

Нас с ним разделяло не больше пяти-шести дюймов.

И я стоял в полной темноте. Если что-нибудь пошло бы не так, и бебеке удалось бы попасть внутрь, о бегстве я мог даже не помышлять. Я не видел ни пола, ни стен, ни каких-либо других препятствий, способных преградить путь к бегству. Лестницы, например. Или чего-нибудь ржавого и режущего.

Я замер, не осмеливаясь пошевелиться. Даже стальная дверь не помешала бы бебеке изрешетить меня сквозь нее — при наличии, конечно, достаточно мощных патронов. И потом, никто не говорил мне, что из оружия у него один только пистолет. Я как-то видел, с какой легкостью можно проткнуть человека мечом сквозь такую дверь, и зрелище это, признаюсь вам, не из приятных.

Поэтому я стоял, стараясь не производить ни звука и думать по возможности рациональнее.

Кажется, тогда я вспомнил один из тот фильмов про маньяка в маске призрака, в котором парень прижимается ухом к душевой перегородке — точно так же, как делал это я. Таящийся в соседней кабине убийца втыкает нож прямо в ухо своей жертвы.

Мысль эта привела меня в панику, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не удариться в слепое бегство. Ухо отчаянно зачесалось. Если бы я не знал, что бебекам только и нужно, что выгнать меня как кролика из кустов, мне бы не удалось сохранять спокойствие. Это далось мне нелегко, но я справился.

Прошло, наверное, недели полторы, прежде чем я услышал еще один выдох из не по-человечески больших легких и тихое, едва слышное поскрипывание снега под копытами.

Дрожа от адреналина, усталости и холода, я как мог бесшумнее отодвинулся от двери. Если я хотел выбраться из этой истории целым и невредимым, мне нужно было соображать лучше, чем эти рогатые задницы. Бебеке, Мебеке и Ненеке известно, что я спрятался здесь, и они не намерены отказываться от добычи. Один из них сторожит дверь, не давая мне возможности покинуть здание тем же путем, каким я в него попал. Значит, двое других огибают здание в поисках входа.

Одно я знал совершенно точно: оставаться здесь, когда они его найдут, мне не хочется.

Я снял с шеи амулет-пентаграмму, пробормотал заклинание, и он засиял неярким, голубым светом.

Я стоял в чем-то вроде служебного коридора. Голый цементный пол, стены из неокрашенного гипсокартона. Две двери в правой стене и еще одна в дальнем конце коридора. Я приоткрыл первую и заглянул внутрь. Дверь открывалась в помещение, словно щупальцами осьминога окутанное трубами. Бойлерная, а может, венткамера. Здесь не укроешься.

Следующая дверь оказалась заперта на висячий замок. Не могу сказать, чтобы мне нравилось это делать, но я поднял посох, зажмурился, сосредотачиваясь, и выпустил из покрытого рунами деревянного дрына еще один заряд энергии — на этот раз довольно узкий, направленный. Заряд невидимым топором рассек сталь замка и врубился в деревянное полотно. Обломки замка вместе с петлями полетели на пол; металл в месте разлома тускло отсвечивал багровым.

Комната за дверью оказалась, судя по всему, мастерской техника-смотрителя — небольшой, но очень рационально оборудованной. В ней стояли верстак, шкафы с инструментами и ящики с разнообразными запчастями от электролампочек до воздушных фильтров, дверных петель, раковин и унитазов. Я позаимствовал несколько предметов, оставив на верстаке последнюю пару двадцаток из бумажника — скорее, в виде извинения. Потом я на цыпочках вернулся в коридор и направился дальше вглубь здания.

Следующая дверь тоже оказалась заперта. Ее я отворил с помощью фомки, позаимствованной из мастерской. Пришлось немного пошуметь.

Сзади, из-за стальной двери донесся гортанный звериный рев. Что-то ударило в дверь, но недостаточно сильно, чтобы высадить ее; удар сопровождался болезненным воплем. Я оскалил зубы в недоброй ухмылке.

Дверь открывалась в довольно просторный вестибюль офисного здания. На контрольной панели рядом с дверью, которую я только что взломал, мигал огонек. Судя по всему, я привел в действие охранную сигнализацию здания. Что ж, это было мне на руку. От ближнего полицейского участка нас отделяло не больше квартала, а прибытие наряда с мигалками и всеми прочими штуками, скорее всего, прогнало бы бебек, заставив их отложить расправу до лучших времен.

Но постойте-ка. Если дом оборудован охранной сигнализацией, я не мог не задействовать ее, входя из переулка, а с тех пор прошло минут пять. И где в таком случае полиция?

Скорее всего, дело в погоде, решил я. Улицы занесены снегом. Куча проводов порвалась, из-за чего в городе наверняка проблемы с электричеством и связью. Дорожные происшествия вызвали пробки на дорогах, а после взрыва принадлежавшего Марконе здания полицейский участок даже в такой поздний час перегружен работой. Вполне естественно, что реакция на вызов запаздывает.

За стеклом входной двери шевельнулась тень, и я разглядел одного из бебек.

В моем распоряжении не оставалось и минуты.

Я сорвался с места прежде, чем сообразил, что я делаю, и устремился к лифтам. Опущенная перед дверью решетка не позволила бы бебеке вломиться в вестибюль, но не мешала ему расстрелять меня из пистолета прямо с улицы.

Звук выстрелов напоминал треск разрываемого холста, только в тысячу раз громче. Стекло разлетелось, засыпав все помещение осколками. Часть пуль зацепила решетку и, отрикошетив от нее, с визгом заметалась по вестибюлю. Остальные полетели в меня.

Я успел на бегу выбросить левую руку в направлении бебеки и направить заряд воли в браслет-оберег. Висит у меня на руке такая фиговина: сплав разных металлов и заклятий в форме цепочки из миниатюрных рыцарских щитов. Так вот, заряд моей воли активировал наложенные на него при изготовлении заклятия, и между мной и бебекой выстроился почти невидимый, если не считать бледного голубоватого свечения, выпуклый экран защитного поля. Пули ударили в него, от чего по его поверхности разбежались светящиеся круги — как волны от камня в тихом пруду.

Двери всех трех лифтов были раздвинуты. Я сунулся в ближний ко мне, пробежался пальцами по всем кнопкам от первого до последнего этажа и выскочил обратно. Затем повторил процедуру со вторым лифтом, прыгнул в третий и поехал прямиком на самый верх. Глупо облегчать бебекам преследование, особенно если каждая выигранная секунда может оказаться критически важной.

Двери кабины сдвинулись — потом зажужжали и раздвинулись обратно.

— Ох, ну давай же! — рявкнул я и хлопнул ладонью по кнопке верхнего этажа с такой силой, что на коже, наверное, остался синяк.

Я зарычал от боли. Двери, дернувшись, сдвинулись и с вялым каким-то звоном снова раздвинулись. Я так и продолжал колотить по кнопке, когда бебеки наглядно продемонстрировали, во что они ставят охранные системы смертных.

Ясное дело, прикосновение металла гибельно для любого обитателя страны фэйре. Ясное дело, они не могли прорваться ни через стальную дверь, ни сквозь решетку на главном входе.

А вот с кирпичными стенами, как выяснилось, все обстояло по-другому.

Последовал оглушительный грохот, и стена рядом со входной дверью взорвалась. Именно так: не рухнула, а взорвалась, с такой сверхъестественной силой ударили в нее снаружи. Осколки кирпича летели как пули. Керамический горшок с искусственной зеленью разлетелся к чертовой матери. Несколько осколков залетело в лифт и отрикошетило от стен. Вестибюль заволокло кирпичной пылью.

Бебека, только что совершивший то, что оказалось не по зубам Большому Серому Волку, ворвался в это облако, выставив вперед свои изогнутые рога. Он оступился, тряхнул головой, потом увидел меня и оглушительно заблеял.

— Черт! — заорал я лифту, еще раз надавив на кнопку. — Ну давай, давай, давай!

И лифт послушался. Кабина начала подниматься в момент, когда бебека, опомнившись, вскинул свой пистолет и открыл огонь. Пули пробили относительно мягкий металл лифтовой двери, но я держал свой браслет-оберег наготове, так что в меня не попало ни одной, и я успел еще, уезжая вверх, издевательски расхохотаться.

Воистину верно говорят: нет ничего, что возбуждало бы сильнее выпущенной в тебя и прошедшей мимо пули. Тем более, если стрелок — наемный убийца из сказочной страны.

Миновав четырнадцать этажей, я вышел в темный коридор и в свете поднятого над головой амулета нашел выход на кровлю. Дверь оказалась металлическая, с серьезным замком, и открыть ее с помощью фомки у меня не было ни малейшего шанса.

Я отошел на шаг, поднял посох и нацелил его на дверь. Было время, когда я выпалил бы в нее со всей дури, сорвав к чертовой матери с петель и оставшись при этом без сил. Теперь же я аккуратно прицелился в нижнюю дверную петлю и повторил: «Forzare!»

Луч невидимой энергии вроде того, которым я разделался с висячим замком на первом этаже, с негромким треском разрубил петлю. Я повторил это с двумя остальными петлями, потом с помощью фомки выдавил дверь из рамы и выбежал на крышу.

Здесь дул довольно сильный ветер — даже в эту относительно тихую ночь. Впрочем, городские небоскребы даже слабый ветерок усиливают почище аэродинамической трубы, а я находился довольно высоко над уровнем земли. Ветер надул ветровку как хороший парус, и мне пришлось наклониться ему навстречу. Хорошо еще, снега на крыше лежало немного — ну, не считая мест, где ее прикрывали от ветра выступающие из нее архитектурные детали. Там он доходил мне до колена.

Несколько секунд у меня ушло на то, чтобы сориентироваться. Поднявшись на высоту четырнадцати этажей, вы получаете вид на улицы и здания, отличный от того, к которому вы привыкли на земле. Я прикинул, с какой стороны здания я в него заходил, и поспешил туда в поисках пути к бегству, который я приметил еще тогда.

Это были не пожарные лестницы, украсившие боковые фасады здания своей ржавеющей паутиной. Эти штуковины гулкие как черт-те что, и бебеки наверняка взяли их под контроль. Вместо этого я перегнулся через парапет и нашел нишу в кирпичной стене. Она тянулась на всю высоту здания — этакий желоб шириной три фута и глубиной два. Они располагались на каждом углу здания — наверное, для красоты.

Не могу сказать, чтобы я совсем не дрейфил. Четырнадцать этажей вниз совсем не то же самое, что четырнадцать этажей вверх, особенно если не пользоваться лифтом или пожарной лестницей. Особенно когда стена здания поблескивает коркой наледи.

Еще мгновение я колебался. Придуманный мною план сразу показался мне не таким уж разумным. Собственно, на меня работало еще и то, что бебек на этот раз было всего трое. Один держал под прицелом лифты. Еще один следил за пожарными лестницами. Таким образом, на активное преследование оставался только один бебека. Я не знал, как быстро доберется он до кровли, но почему-то не сомневался, что это произойдет довольно скоро.

Идея просто-напросто столкнуть бебеку с крыши зарядом из моего посоха обладала несомненной привлекательностью, но я решил не делать этого. Падение с четырнадцатого этажа могло только взбесить бебеку до предела и уж наверняка выдало бы мое местоположение. Уж лучше тихо улизнуть, оставив их в убеждении, что я продолжаю прятаться где-то в доме.

Поэтому я перебрался через парапет, прямо на ветер. Нос и пальцы онемели почти мгновенно. Я постарался не обращать на это внимания и свесил ноги вниз, упершись ими в кирпичные стенки ниши. Потом с отчаянно бьющимся сердцем соскользнул с парапета, так что мой вес теперь приходился на ноги, и только распор их не давал мне грохнуться вниз, на тротуар. Опустившись чуть ниже, я смог упереться в стенки еще и локтями, что немного убавило нагрузку на ноги.

Вряд ли я смогу описать в точности, что я испытывал, глядя вниз. Правда, время от времени землю от меня закрывали снежные вихри. Начав путешествие с крыши, я уже не мог вернуться. Одна ошибка, одно неверное движение, один неожиданный клочок льда — и я смело мог бы записать в список своих инкарнаций понятие «лепешка».

Изо всех сил упершись локтями в стенки, я ослаблял усилие на ноги, позволяя им сползти на несколько дюймов вниз, после чего фиксировал их и передвигал вниз локти. И еще раз. И еще.

Так я и спускался вниз — коротенькими отрезками по пять-шесть дюймов, извиваясь как червяк. Я одолел футов десять спуска, а потом представил себе навязчивую картинку: бебеку, наставляющего на меня пистолет с расстояния в несколько футов и небрежно выпускающего мне в башку всю обойму.

Я начал спускаться быстрее. Желудок сводило судорогой от высоты и страха. Я слышал собственные жалкие всхлипы — хорошо еще, негромкие. Ветер завывал, швыряя снег мне в глаза. На ресницах начала застывать ледяная корка. Куртка почти не защищала от ветра, и я начал непроизвольно дрожать.

Посох я потерял, когда до земли оставалось футов пятьдесят. Он просто выскользнул из моих закоченевших пальцев, и я затаил дыхание. Стук от его падения мог привлечь внимание бебек, в результате чего вся моя затея с этим безумным способом бегства разом потеряла бы смысл.

Однако тяжелый дубовый дрын упал в сугроб и бесшумно ушел в снег. Я постарался последовать за ним, только не так быстро.

Я не поскальзывался до тех пор, пока до земли не осталось не больше десяти футов. Да и тогда я ухитрился приземлиться более-менее мягко — по большей части потому, что плюхнулся в тот же сугроб, который поглотил мой посох. Я начал выбираться из него и чуть не упал, запутавшись ногами в посохе. Я подобрал его почти совершенно утратившими чувствительность руками и выбрался на тротуар.

Светящийся шар мелькнул в дальнем конце переулка, скрылся, появился снова и устремился ко мне.

Лицо Тук-Тука показалось мне непривычно хмурым, даже суровым. Он нырнул ко мне, на лету приложив к губам пальчик. Я кивнул.

— Мне нужно знать, как отсюда выбраться, — произнес я беззвучно, одними губами.

Светящийся шар Тука подпрыгнул в знак согласия и унесся прочь. Я поднял взгляд. В небе мелькали другие шары переливающегося света — светлячки, которых и не заметить, если не знать, что искать. Ожидая Тука, я принял необходимые меры предосторожности.

Как и прежде, ждать пришлось недолго. Тук вернулся меньше, чем через минуту, и махнул мне рукой. Он летел первым, а я старался не отставать. Я замерзал все сильнее. Падение в сугроб запорошило меня всего снегом, который начал таять, а в такую погоду мокрая одежда хуже всего. Мне необходимо было шевелиться. Смерть от переохлаждения, возможно, уступает по зрелищности расстрелу в упор, но мне еще предстояла серьезная работа.

Добравшись до дальнего конца переулка я услышал далекий, приглушенный снегом и ветром блеющий крик бебеки. Я оглянулся и успел увидеть, как он спустился с крыши тем же путем, что и я — только гораздо быстрее.

Мгновением спустя до меня донесся полный боли вопль — это бебека, спустившись на землю, обнаружил, что в снегу в изобилии разбросаны гвозди, позаимствованные мною из мастерской. Вопль не стихал несколько секунд. Должно быть, один из гвоздей застрял у бебеки в копыте, и я, несмотря на холод и усталость, не смог удержаться от мстительной ухмылки. Вряд ли этому светили в ближайшее время эльфийские танцы при луне.

Что ж, двое бебек уже охромели по моей милости, и я очень надеялся на то, что это заставит их отказаться от дальнейшего преследования — по крайней мере, временно. Впрочем, кто их, бебек, знает. Я старался не отставать от Тука, уводившего меня глухими переулками все дальше от посланников Летних. Вокруг меня, охраняя с флангов, метались туда-сюда маленькие рождественские огоньки — гвардия Ца-Лорда бдительно несла свою вахту.

В нескольких кварталах от места, где я оторвался от бебек, я обнаружил работавший круглосуточно продуктовый магазин и ввалился внутрь, в блаженное тепло. Продавец недоверчиво косился на меня, пока я, пошатываясь, рылся в карманах в поисках мелочи, бросил ее на тарелочку у кассы и переместился к стойке кафетерия. Только после этого продавец, похоже, убедился в том, что ему не нужно доставать из-под прилавка дробовик или что там у него лежало, и принялся снова глазеть в темное окно.

По магазину шаталось еще несколько покупателей, и я увидел в окно, как по улице, рассекая снег, проехала полицейская машина — скорее всего, наряд выехал проверить сработавшую в доме сигнализацию. Славное, людное место. Возможно, безопасное. Я так замерз, что с трудом удерживал в руках бумажную кофейную чашку. Кофе обжег мне язык, но все равно был восхитителен — даже без сливок. Я сделал большой глоток и ощутил, как к телу понемногу возвращаются чувства.

Я постоял немного со слипающимися глазами и допил кофе. Потом скомкал чашку и бросил ее в мусорный бак.

Кто-то похитил Джона Марконе, и я должен был найти и спасти его. У меня складывалось ощущение, что Мёрфи вряд ли придет в восторг от подобной перспективы. Блин-тарарам, это мне и самому совсем не нравилось. Но не это тревожило меня больше всего.

Больше всего меня тревожило то, что во всем этом была замешана Мэб.

Для начала, кой черт она вообще заставила Грималкина говорить за себя? Ну, если не считать того, что это вывело меня из равновесия сильнее, чем обычно. О, конечно, на вид она держалась достаточно откровенно, но на деле происходило гораздо больше, чем она мне говорила.

Ну, например: Мэб сказала, что посланные Летними убийцы напали на меня потому, что она выбрала меня своим эмиссаром. Однако для этого ей пришлось бы сделать выбор давным-давно, по крайней мере за некоторое время до того, как бебеки напали на меня во дворе дома Карпентеров.

А это произошло за несколько часов до того, как нехорошие парни похитили Марконе.

Кто-то разыгрывал партию, это точно. Кто-то о чем-то умалчивал.

У меня складывалось еще менее приятное ощущение того, что если я не найду кто это делает, зачем и как, Мэб выкинет меня в мусорный бак, как я только что выкинул бумажную чашку.

Смяв предварительно в труху, разумеется.