Маленькое одолжение

Глава ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Увидев зияющее отверстие, оставленное Крошкой бебекой в восточной стене Юнион-Стейшн, Майкл застыл на месте.

— Боже милосердный! — выдохнул он. — Гарри, что здесь произошло?

— Небольшая проблема, — ответил я.

— Вы мне ничего не сказали.

— Вид у вас был занятый, — сказал я. — Ну, и потом у вас уже имелось пара сотен нехороших парней, чтобы с ними справляться, — я мотнул головой в сторону пролома. — А у меня всего один.

Майкл задумчиво покачал головой, и я заметил как Люччо тоже косится на пролом с чем-то вроде легкой тревоги на лице.

— Но вы с ним справились? — спросил Майкл.

Люччо, склонив голову набок, посмотрела на Майкла, потом — пристально — на меня.

— Разумеется, — как мог невозмутимее ответил я. Потом повернулся на пятках и свистнул. — Мыш!

Мокрый насквозь, но полный энтузиазма пес, громко шлепая лапами по залитому водой мраморному полу, вылетел из кассового зала и понесся к нам. Он затормозил с легким юзом, подняв волну, которая с верхом захлестнула мои башмаки. Архив с интересом посмотрела на Мыша и шагнула в его сторону — но дальше ее не пустил Кинкейд, положив руку ей на плечо.

Майкл посмотрел на девочку, потом на собаку и нахмурился.

— Есть, — произнес он, — еще одна проблема.

В кабине Майклова пикапа только три кресла.

Мы все промокли до костей, и времени высохнуть или переодеться до прибытия полиции у нас не оставалось. По дороге к гаражу я поймал на себе не один не то, чтобы слишком дружелюбный взгляд — после того как я объяснил, что это я привел в действие систему пожаротушения. На мой взгляд, это не совсем справедливо, и в конце концов, никто не может обвинить меня в том, что я не испытывал на себе последствий этого наравне с остальными.

Возможно, Архив и ребенок вроде жутковатого Билли Мэйми из «Запретной Зоны», но все же она ребенок. Поэтому то, что она поедет в кабине, никем не оспаривалось. Майкл собрался садиться за руль.

— Я не оставлю ее сидеть там одну, — заявил Кинкейд.

— Ох, да ладно вам, — возмутился я. — Он же, черт подери, Рыцарь Креста. Он не сделает с ней ничего такого.

— Не принимается, — сказал Кинкейд. — Что, если кто-нибудь обстреляет ее по дороге? Он готов заслонить ее своим телом от пуль?

— Я… — начал Майкл.

— Еще как, черт вас побери, готов, — прорычал я.

— Гарри, — произнес умиротворяющим тоном Майкл. — Я с радостью буду защищать ребенка. Но мне будет несколько затруднительно делать это и одновременно вести машину.

Мыш издал негромкий, встревоженный звук, и это привлекло мое внимание к тому, что Архив непривычно для себя тиха. Она стояла рядом с Кинкейдом, дрожа; глаза ее закатывались.

— Черт, — всполохнулся я. — Сажайте ее в кабину. Кинкейд, Майкл, поезжайте, живо!

Кинкейд схватил ее в охапку, и они с Майклом сели в кабину пикапа.

— В-ваш д-дом д-далеко отсюда, С-страж? — спросила меня Люччо.

Выглядела она неважно. То есть, с учетом обстоятельств она выглядела очень даже ничего. Однако при этом она промокла до нитки и изрядно замерзла — она опустилась обнять Мыша за шею, вроде как лаская его, а на деле вытираясь о его мех. Я-то видел, какова Люччо, командир корпуса Стражей, в бою, поэтому мое мнение о ней давно сформировалось. Глядя на женщину, которая, не моргнув, встречалась один на один с учениками Кеммлера, которую я как-то видел стоявшей под шквальным огнем из автоматического оружия, чтобы защитить своих подопечных — в общем, глядя на нее, я как-то обычно забываю, что роста в ней пять футов четыре дюйма, веса — сто тридцать или сто сорок фунтов, и все насквозь промокшее.

Именно такой она сейчас и была.

В самом эпицентре метели.

— Это недалеко, — ответил я. Потом подошел к пассажирской двери пикапа. — Посадите ее на колени, — сказал я Кинкейду.

— Она пристегнута поясом, — возразил Кинкейд. — Она и так в опасности, постояв на морозе.

— Люччо весит ненамного больше, чем Ива, — как мог ровнее заявил я. — И опасность схватить пневмонию грозит ей почти так же, как девочке. Поэтому вы сажаете Иву на колени и освобождаете место в кабине моей начальнице — как и подобает джентльмену.

Кинкейд все так же спокойно посмотрел на меня своими ледяными глазами.

— Или что?

— Я вооружен, — сказал я. — А вы нет.

Не меняя выражения лица, он посмотрел на меня, потом на мои руки. Одна из них оставалась в кармане плаща.

— Вы думаете, я поверю, что вы меня убьете?

— Если вы попытаетесь заставить меня выбирать между вами и Люччо, — ответил я с колкой улыбкой, — я совершенно не сомневаюсь, кому мне спеть гавайскую колыбельную.

Зубы его блеснули в неожиданной, волчьей улыбке. Он подвинулся, пересадив замерзшую девочку себе на колени.

Когда я вернулся за Люччо, она держалась на ногах только потому, что Мыш сидел на морозе как вкопанный, поддерживая ее. Она вяло пробормотала какие-то возражения — она даже пыталась сохранить командный тон, но поскольку она произнесла это по-итальянски, я постановил, что ее мозг тоже замерз и принял командование местными силами корпуса на себя, что было несложно, поскольку силы эти состояли из одного меня. Я сунул ее в кабину пикапа и пристегнул ремнем рядом с Кинкейдом. Он даже помог мне с этим — мои пальцы слишком закоченели, чтобы справиться с этим быстро.

— Гарри, — произнес Майкл. Он повернулся назад, вытащил из-за спинки сидения одеяло с электроподогревом и кинул его мне. Я поймал его и благодарно кивнул: холод уже начал подбираться к моему желудку.

Вот так мы с Мышом оказались в кузове пикапа — промокшие насквозь, в разгар зимы, в разгар бурана. С желудка холод переполз мне на грудь, и я свернулся калачиком, поскольку ничего другого мне просто не оставалось делать. Прибегать к магии я не мог. Мой шар солнечного огня плохо сочетался бы с движущимся пикапом, особенно с учетом того, как меня трясло. Я хотел согреться, не изжариться заживо.

— П-порой гал-галантность — отс-тстой, — буркнул я Мышу, стуча зубами.

Мой пес, чья пышная зимняя шуба мало помогала, поскольку тоже промокла, прижимался ко мне с такой же силой, как я — к нему под одеялом. В кабине пикапа тем временем делалось все теплее, судя по тому, как запотевало заднее окно. Я ощущал себя персонажем Диккенса. Я подумал, не объяснить ли это Мышу, хотя бы для того, чтобы занять время и мысли, но ему, бедолаге, и без Диккенса плохо приходилось. Поэтому мы провели поездку в жалком, сострадательном молчании. По идее, нам навстречу должны были бы мчаться, вспыхивая мигалками, полиция, пожарные и «скорые». Не знаю, я был слишком занят, развлекаясь непроизвольными ритмичными сокращениями всех мышц моего многострадального тела, чтобы обращать на это внимание.

Спустя тридцать секунд после начала поездки я исполнился уверенности в том, что вырублюсь и очнусь спустя пятьсот лет в будущем, но оказалось, что мне пришлось страдать всего каких-то жалких двадцать минут или около того, прежде чем Майкл затормозил перед моим домом.

Обе дверцы кабины распахнулись одновременно, и до меня донесся усталый, но властный голос Люччо.

— Донесите его до дверей чтобы он смог дезактивировать оберегов!

— Я сам, — сказал я, поднимаясь. Правда, вслух у меня вышло что-то вроде «Мммммммммммгх», и когда я сделал попытку встать, я едва не выпал из кузова. Меня подхватил Майкл, и Кинкейд быстро подскочил, чтобы помочь ему спустить меня на землю.

Я смутно ощутил, как рука Кинкейда скользнула мне в карман пальто и вынырнула обратно пустой.

— Вот сукин сын, — произнес он с ухмылкой. — Так я и знал.

Из кабины пикапа выбралась Люччо, неся подмышкой совершенно безжизненное тельце Архива. Руки-ноги у девочки болтались как тряпичные, рот приоткрылся во сне, щеки изрядно порозовели.

— Поднимайтесь, Дрезден! — скомандовала она. Голос ее звучал жестко как всегда, но, хотя за время поездки она немного отогрелась, одежда оставалась почти такой же мокрой, и я видел, как она ежится на морозе. — Живее.

Я вяло шаркал ногами, пока не вспомнил, что их полагается переставлять поочередно. Это заметно ускорило наше продвижение. Мы подошли к двери, и кто-то сказал что-то насчет опасных оберегов.

Это не шутки, подумал я. У меня здесь такие обереги, что от вас разве что жирные пятна на асфальте останутся. Но это все фигня: видели бы вы, на что способна Гард…

Люччо рявкнула еще что-то про оберегов, и я подумал, что вид у нее совсем замерзший. У меня дома камин, она могла бы у него, возможно, отогреться. Я дезактивировал-таки оберегов и хотел отворить ей дверь, как и положено поступать с дамой, но проклятую железяку заклинило, и она отказывалась открываться до тех пор, пока Майкл, пробормотав что-то нелицеприятное насчет любительской работы, не двинул ее плечом.

Потом все как-то, типа, смешалось, только руки и ноги ужасно болели.

Я успел еще подумать: блин, а все-таки классный у меня диван.

Мыш подышал мне в лицо, а потом едва не раздавил меня, уложив башку и верхнюю часть туловища поперек моего тела. Я подумал, не обругать ли его за это, но вместо этого просто уснул на своем замечательном диване.

Дальше была чернота.

Я проснулся, когда комната освещалась только огнем в камине. Я согрелся, хотя пальцы рук и ног неприятно щипало. На теле ощущался некоторый вес, который на поверку оказался почти всеми наличными в доме одеялами. Негромкий, ровный звук дыхания моего пса доносился с коврика в головах дивана, и одна из моих рук, свесившись, зарылась в теплую, сухую шерсть у Мыша на спине.

Где-то рядом капала вода.

Люччо сидела на табуретке у камина, глядя в огонь. На крючке над огнем висел чайник. Рядом с ней стоял таз с горячей водой. Сидя в профиль ко мне, она окунула в таз полотенце и, перекинув его через плечо, протянула сначала в одну сторону, потом в другую. Глаза ее были закрыты от удовольствия. Отблески огня играли на ее обнаженной по пояс спине, и мокрая кожа, под которой играли мускулы, блестела как слиток золота.

До сих пор эта мысль ни разу еще не приходила мне в голову.

Люччо была прекрасна.

То есть, до девиц с журнальных обложек она, пожалуй, не дотягивала, хотя при некоторой подготовке, подозреваю, разрыв мог бы сильно сократиться. Черты ее и раньше казались мне привлекательными, особенно рисунок ее губ в обрамлении щек с этими ее ямочками, контрастирующие с довольно жестким, почти мужественным подбородком. Ее темные глаза имели обыкновение вспыхивать, когда она сердилась или смеялась (последнего почти не видел), и каштановые волосы ее были длинные, пышные, вьющиеся. Она явно ухаживала за ними — в общем, все бы ничего, но для традиционных представлений о красоте в лице ее было слишком много силы.

Но красота-то заключается не только в этом.

Была в ней какая-то не объяснимая словами женственность, которая вдруг открылась мне в этот момент — некая потрясающая смесь мягких изгибов, не выставляемого напоказ изящества и внутренней силы. Как то не совмещалось это у меня прежде с главой Корпуса Стражей. А может, еще важнее оказалось то, что я знал качества человека, одетого в эту кожу. Я знал Люччо не первый год, я побывал с ней не в одной переделке, и думал о ней как о единственной из Стражей-ветеранов, кого я уважал и к которой питал симпатию.

Она тряхнула головой, перебросив волосы на другое плечо и протерла влажным полотенцем освободившиеся плечо и руку — с таким же нескрываемым удовольствием.

Если подумать, прошло уже довольно много времени с тех пор, когда я в последний раз видел обнаженные женские плечи и спину. Как-то в моей жизни подобные зрелища случаются гораздо реже, чем связанные с моей работой всякого рода кошмары. Ну, конечно, даже среди кошмаров рано или поздно мелькает что-то из прекрасной мечты — хоть на мгновение, да мелькает. И несмотря на неприятности в которых я погряз по самое по это, в ту минуту, лежа под всеми этими одеялами, я видел нечто, действительно прекрасное. Я даже пожалел, что у меня нет таланта запечатлеть это углем, или тушью, или маслом — но все, что я мог, это наслаждаться самым что есть простым зрелищем: женщиной, умывающейся перед камином.

Я пропустил момент, когда Люччо остановилась и повернула голову в мою сторону. Я просто вдруг заметил, что спокойный взгляд ее темных глаз обращен на меня. Я поперхнулся. Не знаю, какой реакции я ожидал от нее. Внезапной вспышки гнева, возможно, едкой реплики или, по крайней мере, румянца. Ничего такого Люччо не сделала. Она просто спокойно смотрела на меня в ответ, прикрывая грудь одной рукой, а другой снова окуная полотенце в теплую воду.

— Извините, — пробормотал я наконец, опуская взгляд. Как раз я-то, возможно, покраснел. Вот черт. Может, мне удалось бы выдать это за легкое обморожение, героически заработанное ради ее здоровья…

Она издала негромкий звук, слишком расслабленный, чтобы сойти за усмешку.

— Вас это раздражает?

— Нет, — поспешно откликнулся я. — Господи, нет, ничего такого.

— Тогда чего вы извиняетесь? — спросила она.

— Я… э… — я неловко кашлянул. — Мне просто показалось, что девушка, выросшая в правление королевы Виктории, наверное, отличается некоторой… гм… консервативностью.

На этот раз Люччо точно негромко, чуть ехидно рассмеялась.

— Виктория была англичанка, — сказала она. — Я итальянка.

— А это многое меняет? — удивился я.

— Совсем немного, — ответила она. — В молодости, видите ли, я позировала нескольким художникам и скульпторам, — она запрокинула голову и прополоскала горло. — Ммм. Хотя, конечно, тогда я обитала в своем изначальном теле.

Ну да. В том, что похитила у нее сумасшедшая ученица Кеммлера, чародей-некромант, оставив разум Люччо навеки запертым в другом теле — юном, крепком, красивом.

— Не думаю, чтобы то, в котором вы сейчас, намного уступало тому.

— Спасибо. Но я не хочу, чтобы вы меня неверно поняли. Я воспользовалась бы вашим душем после этого тухлого дождя, но на вашей кровати спит Архив, и Кинкейд запер дверь. Он тоже спит, и мне не хотелось бы, чтобы он хватал меня за горло, не проснувшись. А вы спали, ну и… — она чуть повела плечом.

Это движение сопровождалось такими интересными световыми эффектами на ее коже, что я вдруг даже порадовался тому, что на меня навалено столько одеял.

— Вы-то себя нормально чувствуете? — поинтересовалась Люччо.

— Жив пока, — ответил я.

— Очень галантно с вашей стороны укоротить Кинкейда вот так.

— Нет проблем. Он изрядная задница.

— Но весьма опасная, — заметила Люччо. — Я бы не согласилась ехать с ним, если бы не видела, как он проходил досмотр в Бостоне, — она встала, бросила мочалку в таз и одела сорочку, дав мне напоследок полюбоваться своим силуэтом на фоне каминного огня.

Я вздохнул. Момент прошел. Вернемся к делам.

— Вы-то почему ехали с ними? — спросил я.

— Везла их на переговоры, — ответила она.

— Переговоры?

— Архив связалась с Никодимусом Архлеоном по поводу наших обвинений. Он согласился встретиться с нами здесь, в Чикаго, чтобы обсудить этот вопрос. Вы выступаете в роли партии, инициировавшей это обсуждение, и я прибыла, чтобы исполнять роль вашего секунданта.

Я даже зажмурился.

— Вы? Мой секундант?

Она застегнула блузку, повернулась ко мне лицом и слабо улыбнулась.

— Долг превыше эго. Боюсь, из достаточно закаленных для этой роли Стражей немногие согласились бы на нее. Мне показалось, будет лучше, если вы поработаете со мной, а не с Морганом.

— Вот за это вам и платят большие баксы, капитан. За тонкое понимание людского характера.

— За это, а еще за то, что я очень хорошо умею убивать всяких тварей, — кивнула Люччо. Она повернулась к камину и сняла с полки маленькую деревянную шкатулку Гард. — Дрезден…

— Блин-тарарам, — выдохнул я, садясь. — Капитан, эта штука опасна. Поставьте ее назад, — последнее слово я рявкнул так повелительно, как позволяю себе только работая с Молли, ну, и еще некоторыми из тех, с кем общаюсь по Паранету.

Она застыла как вкопанная, удивленно приподняв бровь, но только на секунду. Потом она осторожно поставила шкатулку обратно и отошла от полки.

— Ясно. Вы держали это в руках, когда мы втащили вас сюда. Вообще-то вы не хотели выпускать это из рук.

— Ну, — сказал я, — нет.

— И это, насколько я понимаю, объясняет, что вы делали на вокзале.

— Ну, — сказал я, — да.

— Случайное совпадение, — предположила она.

Я покачал головой.

— Из моего опыта, когда рядом Рыцарь Креста, таких вещей, как совпадение, не бывает.

Она нахмурилась.

— Со времени, когда я в последний раз исповедовалась, прошло довольно времени. Если быть точной, где-то около столетия. Я не уверена, что Всевышний особенно благосклонен ко мне.

— Неисповедимы пути, — многозначительно произнес я.

Она рассмеялась.

— Я так понимаю, они уже использовали этот прием с вами прежде?

— Постоянно, — кивнул я.

— Хороший человек, — заметила она. — Повезло вам с другом.

Я нахмурился.

— Угу. Повезло, — я тряхнул головой. — Когда переговоры?

— Завтра в полдень, — она кивнула в сторону каминной полки. — Можете сказать, что там?

— Альтернативные ходы, — сказал я. — На случай провала переговоров.

— Не скрытничайте, Дрезден.

Я мотнул головой.

Она уперла руку в бедро.

— Почему?

— Дал слово.

Некоторое время она обдумывала это. Потом кивнула.

— Как хотите. Отдохните пока еще. Вам это необходимо, — она подошла к моему мягкому креслу, устало опустилась в него и без лишних слов свернулась в нем калачиком, накрывшись одеялом. Не прошло и несколько секунд, как она спала крепким сном.

Я подумал, не встать ли мне, чтобы проверить шкатулку Гард, может, позвонить еще Майклу и Мёрфи, но внезапно все мои члены охватила такая жуткая усталость, что выполнить эти мои планы показалось невероятно сложно. Поэтому я устроился под одеялами чуть поудобнее и почувствовал, что засыпаю почти так же быстро.

Последнее, что я заметил, прежде чем вырубиться, это что под всеми этими одеялами я абсолютно раздет.

И вымыт.