Аквилон. Маг воды. Том 2

Глава 6

— Обчистили чей-то склад и теперь пытаетесь сбыть краденое? — повторил Добролюбов, и в его голосе слышалось не столько обвинение, сколько разочарование.

Волнов ерзал на стуле как школьник перед директором. Трубка в его руке давно потухла, но он не замечал. Смотрел то на меня, то на Добролюбова, явно прикидывая, как бы разрулить ситуацию. Неприятно, когда сделки срываются. Особенно те, с которых рассчитывал на свои десять процентов.

Добролюбов сидел прямо. Руки на столе, пальцы в замок. Классическая поза человека, который принял решение и теперь ждет, что скажет оппонент. Мозолистые ладони, чистые ногти. Обручальное кольцо поблескивает в свете масляной лампы. Семейный человек, работящий, принципиальный. Такие в карты не играют и взяток не берут.

«Дядя думает, Данила плохой!» возмутилась Капля в трубе под полом. «Капля знает, Данила хороший! Данила победил Стража! Честно победил!»

«Конечно, победил, малышка. Но ему это знать необязательно».

— Матвей Семеныч, да ты что! — влез Волнов, но Добролюбов поднял руку, останавливая.

— С тобой, Иван Петрович, потом поговорим. Столько лет тебе, а в сказки веришь.

Удивительно, но вместо раздражения я почувствовал знакомый азарт. Тот самый, что охватывал меня в прошлой жизни перед особенно сложным магическим экспериментом.

Интересная головоломка получается. Как убедить человека-принцип, что твои камни добыты честно?

Прикинем, что у нас есть.

Добролюбов принципиальный до упрямства. Это видно по всему. По тому, как он сам заваривает чай гостям. Такой не купит краденое, даже если это сулит баснословную прибыль.

Далее, он думает, что камни украдены. С рудника или со склада конкурентов. А история про поиски на дне просто прикрытие. И в общем-то, кто бы на его месте подумал иначе? Двадцать три камня! Целое состояние!

И еще нельзя упоминать магию и Стража. Это сразу породит тысячу вопросов, на которые я не смогу ответить, не раскрыв себя. Но даже если я скажу, что на самом деле могучий Архимаг в облике простого студента и победил речного монстра, мне никто не поверит.

Нужна другая легенда. Правдоподобная и непроверяемая. Я откинулся на спинку стула. Простого, но крепкого, как все здесь. И позволил себе легкую улыбку.

— Господин Добролюбов, могу я задать вопрос? Чисто из любопытства.

Он нахмурился, явно не ожидая такой реакции на обвинение.

— Спрашивайте.

— Почему вы решили, что камни краденые? Только потому, что я ныряльщик?

— А откуда еще ныряльщик может взять два десятка отборных русалочьих камней? — он наклонился вперед, уперся локтями в стол. — Озеро большое, но не настолько, чтобы каждый встречный мог найти целое состояние на дне.

— Логично, — кивнул я. — Обычный ныряльщик действительно не может. Но что, если я не обычный?

Добролюбов хмыкнул:

— И чем же вы необычны? Жабры отрастили?

Вот теперь пришло время для моего козыря. Рука потянулась к поясной сумке. Я взял с собой несколько камней.

Сначала я хотел показать камень со слабым зарядом и соврать про удачную находку. Но сейчас это бы не сработало. Добролюбов из тех, кто чует фальшь за версту.

Я достал самый мощный камень.

Он лежал на моей ладони, и даже в полумраке конторы было видно, как он словно подсвечен изнутри. Не явное свечение, которое бросалось бы в глаза, а скорее ощущение внутренней силы.

— Вот, проверьте этот, — я положил камень на стол между нами. — И если он вас не убедит в том, что я нашел их честно, я уйду и больше не побеспокою. Заберу свои камни и найду другого покупателя.

Волнов протянул руку первым, но остановился, посмотрел на Добролюбова, спрашивая разрешения. Тот кивнул.

Лодочник взял камень в ладони и тут же дернулся.

— Матушки святые… — выдохнул он.

— Что там такое? — Добролюбов нахмурился еще сильнее, но в голосе появились нотки любопытства.

— Помнишь тот случай семь лет назад? Когда молния ударила в баржу Крутовых?

Волнов явно искал слова, и для человека, который обычно сыпал прибаутками как из рога изобилия, это было удивительно.

— Помню, — хмыкнул Добролюбов. — Они потом полгода хвастались, что их баржа обгоняла водоходы.

— Так вот, по сравнению с этим камнем, те были как свечка рядом с прожектором, — лодочник сглотнул. — Такого не бывает. Не должно быть.

Добролюбов протянул руку, и Волнов с видимой неохотой передал ему камень. Словно расставался с чем-то драгоценным.

Купец взял камень в ладонь. Секунду ничего не происходило. Потом его брови поползли вверх. Медленно, но неуклонно, пока не скрылись под седыми волосами.

— Измерить, — сказал он коротко. — Немедленно измерить. Механика ко мне! Степан Кузьмич! Кузьмич, черт тебя дери, где ты там⁈

Из глубины склада послышался грохот, ругань и топот. Через минуту в дверях появился механик. Седая борода лопатой растрепалась, на носу висели очки в проволочной оправе, кожаный фартук был весь в масляных пятнах.

— Чего орешь, Матвей? Я турбину налаживаю, тонкая работа!

— К черту турбину. Вот, измерь.

Кузьмич взял камень небрежно, по-хозяйски. И тут же присвистнул.

— Ого! Откуда такая прелесть?

— Вот и выясним откуда. Давай к прибору.

Мы прошли в соседнее помещение склада. У стены громоздился удивительный агрегат.

Я видел много измерительных приборов и в прошлой и в этой жизни, но этот был особенный. Удивительное творение кустарного гения, созданное как будто из того, что выкинули на все окрестные свалки.

Медная конструкция размером с платяной шкаф, вся в трубках, вентилях и манометрах. Сверху торчали какие-то антенны из витой проволоки. Сбоку крутилась ручка с костяной рукояткой. А в центре располагались большой круглый циферблат с делениями от нуля до трехсот и бронзовое гнездо для камня.

Вот это да, подумал я. И оно ещё работает.

— Моя гордость! — Кузьмич погладил прибор, подтвердив мои мысли. — Сам конструировал. Меряет остаточную энергию с точностью до единицы. Ни у кого в городе такого нет!

Думаю, не только в городе, но и вообще в мире.

Он открыл стеклянную дверцу, аккуратно вставил камень. Закрыл, повернул несколько вентилей, проверяя что-то по манометрам.

— Обычный хороший камень показывает тридцать-сорок единиц, — объяснял он, крутя ручку. Прибор начал гудеть, сначала тихо, потом громче. — Отличный, только что из мастерской Крутовых, это пятьдесят. Рекорд за всю мою практику составлял семьдесят три.

Щелчок тумблера. Гудение усилилось. Стрелка на циферблате дрогнула, поползла вправо.

Тридцать… Пятьдесят… Сто…

— Что за… — Кузьмич наклонился к прибору, постучал по стеклу циферблата.

Сто пятьдесят… Двести… Двести пятьдесят…

БАМ!

Стрелка ударилась об ограничитель на отметке триста с таким звуком, словно кто-то шарахнул молотком по медному тазу. Прибор загудел уже не просто громко. Он завыл.

— Мать честная! — Кузьмич бросился к прибору, начал лихорадочно крутить вентили, сбрасывая давление.

Он выдернул камень из гнезда, и прибор мгновенно затих, только пар еще шипел из клапанов.

— Это невозможно. Просто физически невозможно! — механик снял очки, протер вспотевший лоб рукавом. — Камень такого размера не может держать такой заряд!

Не удивительно, что несколько камней лопнуло при зарядке, вспомнил я. Когда я выкачивал энергию из Стража Глубин, то меньше всего думал об их сохранности.

— А если прибор сломан? — спросил Добролюбов, хотя по его голосу было слышно, что он сам в это не верит.

— Сломан? Мой прибор? — Кузьмич обиделся как ребенок. — Да я его каждое утро калибрую! Вот, смотрите!

Он выдвинул ящик под прибором, достал обычный русалочий камень с биркой «Эталон № 3». Вставил в гнездо, включил. Стрелка послушно показала тридцать пять.

— Видите? Все работает! А теперь…

Он снова вставил мой камень. И снова последовал удар об ограничитель на трех сотнях.

В мастерской повисла тишина.

«Дяди онемели!» — веселилась Капля. — «Как рыбки. Рты открывают, а звуков нет! Буль-буль!»

Наконец Добролюбов нарушил молчание:

— Откуда такая концентрация, молодой человек? И не сочиняйте мне про случайную находку. Такие камни не валяются на дне просто так.

Я усмехнулся. Вот теперь разговор пошел в нужном направлении.

— А вы слышали о Черной яме?

— Черная яма? — Кузьмич попятился, инстинктивно прижимая мой камень к груди. — Вы что, спятили? Оттуда никто не возвращался.

— Именно поэтому там и сохранилось то, что сохранилось, — я пожал плечами. — Все боятся, никто не лезет. А зря.

Добролюбов прищурился:

— И вы, значит, полезли? Один? И выжили?

Публика готова. Сейчас она проглотит любой мой экспромт.

— Знаете, почему-то место называют Черной ямой?

— Потому что там глубоко и вода черная, — буркнул Волнов.

— Это то, что видно сверху. А на самом деле там энергетическая аномалия. Как водоворот. Стоит в неё попасть, как она затягивает в центр.

Добролюбов наклонился вперед, заинтересованный:

— Допустим. Но при чем тут камни?

— А они от этой аномалии и заряжаются.

Ну, на самом деле камни зарядились от смерти древнего элементаля, но это им знать не обязательно. И даже вредно для их душевного спокойствия. Представляю их лица, если бы я сказал правду. «Знаете, там жил монстр размером с дом, я его убил, и вся его энергия перешла в камни».

Кузьмич задумался, что-то прикидывая в уме. Потом медленно кивнул:

— Теоретически… теоретически возможно. Если скорость потока достаточная, а перепад температур создает дополнительную турбулентность… — забормотал он. — Да, может накапливаться статический заряд магической природы.

— Вот именно, — обрадовался я. — И камни его впитывают.

— Но как ты их достал? — Волнов наконец-то вспомнил про трубку, начал набивать ее табаком. — Если там такие течения, человека разорвет на части!

— В этом мой талант, — ответил я, пожимая плечами. — Интуитивно чувствую течения и могу их избегать.

Я видел, как они переглядываются. История звучала достаточно безумно, чтобы быть правдой.

— И вы рисковали жизнью ради камней? — в голосе Добролюбова слышалось уже не подозрение, а уважение.

— А что мне еще делать? — я пожал плечами. — Я профессиональный ныряльщик. Это моя работа.

Добролюбов встал, прошелся по мастерской. Остановился у окна, выходящего на причал.

— Хорошо. Допустим, я верю. Но даже если камни честные… Вы понимаете, что натворили? Такая концентрация энергии… Крутовы взвоют от зависти. Они тридцать лет монополию держат, и тут появляетесь вы с камнями, которые их лучшие образцы за пояс заткнут. Сколько их у вас?

— Девятнадцать. Разного размера. Пять вот таких, — я кивнул на камень в руках Кузьмича. — Остальные поменьше, но тоже хорошо заряжены.

— И цена?

— Обсуждаемая.

Купец азартно хлопнул в ладоши.

— А пойдемте посмотрим, на что они способны!

Путь к причалу вел через склад, и я впервые увидел истинный масштаб предприятия Добролюбова.

Ряды бочек уходили в полумрак, как колонны древнего храма. На каждой выжжено клеймо, которое представляло собой стилизованную волну с буквами «ЧВД». Чистая Вода Добролюбова. Рабочие при виде хозяина не бросались изображать усердие, как это обычно бывает. Просто кивали и продолжали работу. Размеренно, без суеты, как отлаженный механизм. Уважают, подумал я.

— Матвей Семеныч! — окликнул нас пожилой механик с полностью седой бородой. — На «Чистом истоке» пятый камень барахлит! Федор говорит, до вечера дотянет, но не больше!

— Как раз вовремя, — ответил Добролюбов. — Может, и не придется к Крутовым идти.

Мы вышли на причал. Солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы разогнать утренний туман. Канал здесь был шире, чем в городе. Метров тридцать, не меньше. И глубже значительно.

«Чистым истоком» оказалась та самая баржа, которая стояла под загрузкой.

Мы поднялись по сходням. Палуба была выскоблена до белизны. Даже швы между досками аккуратно проконопачены и засмолены. Хозяйская рука чувствовалась в каждой мелочи.

— Машинное отделение в корме, — Добролюбов повел нас к железной двери с медными заклепками. — Сейчас увидите сердце баржи.

Мне и вправду было интересно. На «Ласточке», когда я нашел Каплю, движитель был уже разобран. Ну а на утонувшем Альбартосе, который я видел благодаря связи с духом, и вовсе было ничего не разобрать.

Помещение было тесным, но организованным аккуратно. Каждый инструмент на своем месте, каждая труба подписана, каждый вентиль промаркирован.

В центре находилась установка, при виде которой я невольно присвистнул. Интересная конструкция

Массивная медная труба диаметром с бочку проходила через обе стены. Очевидно, забор воды впереди, выброс сзади. А вокруг трубы, примерно посередине…

— Любопытно, — хмыкнул я.

Бронзовое кольцо охватывало трубу, но не касалось ее. Между металлом оставался зазор в палец толщиной. В самом кольце были гнезда для семи камней, расположенные по сложной схеме. Не просто по кругу, а со смещением, создающим спираль.

«Ой-ой-ой! Блестяшка! — запищала Капля. — Большая блестящая штуковина!»

«Она великовата для тебя, малышка»

«А вдруг поместится?» — ошарашила она меня. — «Давай попробуем⁈»

«Нельзя воровать чужие механизмы!»

«Жадина Данила!»

— Интересное решение, — заметил я, разглядывая конструкцию. — Камни создают поле внутри трубы?

— Точно! — обрадовался механик. — Вы разбираетесь! Камни генерируют течение, но сами остаются снаружи. Вода идет через трубу и выбрасывается под давлением.

— А почему семь гнезд? — спросил я, хотя уже понял принцип. — На лодках обычно два камня ставят.

— Два камня являются минимумом, — кивнул Кузьмич. — Слева и справа от трубы. Для маленькой лодки хватает. На баржах ставят пять или семь. Четные числа не используют, поскольку нарушается баланс потоков.

В дверях появился пожилой мужчина с костылем. Седой, загорелый, с изборожденным морщинами лицом речника.

— Федор, бывший лоцман, — представил Добролюбов. — Потерял ногу в аварии, но приобрел уникальный талант.

Федор подковылял к установке, не здороваясь. Приложил ухо к медной трубе, постучал костылем в нескольких местах. Прислушался.

— Третий камень сдох на четверть. Пятый вообще еле дышит. К вечеру встанем.

Он повернулся ко мне, окинул оценивающим взглядом. В его глазах читался вопрос, но прямо спрашивать не стал. Опытный человек, знает, что любопытство не всегда уместно. Такие обычно дольше живут, заметил я про себя.

— С вашими камнями, — загорелся Добролюбов, — мы сможем ходить вдвое дольше без перезарядки! А скорость какая будет!

Мы еще немного поговорили о технических деталях. Я задавал вопросы, стараясь выглядеть заинтересованным дилетантом, а не Архимагом, который создавал куда более сложные конструкции.

— Пойдемте завтракать, — предложил купец. — За едой и остальное обсудим.

После демонстрации Добролюбов повел нас не обратно в контору, как я ожидал, а в другую сторону. К длинному одноэтажному зданию, примыкавшему к складу.

Его предназначение легко было определить по запаху.

Жареные колбаски с яичницей. Свежие блины. И что-то сладкое, творожное, от чего слюнки текли.

Большой зал был заполнен наполовину. За длинными столами сидели рабочие. Кто доедал, кто только садился. Ели сосредоточенно, основательно, изредка перекидываясь короткими фразами.

Добролюбов провел нас мимо общих столов к небольшой двери в конце зала. За ней оказался малый зал. Уютная комната на четыре стола. Белые скатерти вместо голого дерева, фарфоровая посуда вместо жести, стулья с мягкими сиденьями вместо лавок. Но главное заключалось в окнах с видом на канал, а не на глухую стену склада.

— Для мастеров и приказчиков, — пояснил Добролюбов, усаживаясь за угловой стол. — Еда та же, но обстановка поспокойнее. Можно дела обсудить без лишних ушей.

Не успели мы сесть, как из кухни выпорхнула женщина лет тридцати. Полная, румяная, с тем особым цветом лица, который бывает у людей, постоянно работающих у горячей плиты. Крахмальный передник сиял белизной, косынка сбилась набок, открывая пшеничные кудри.

— Ой, Матвей Семеныч! — всплеснула она пухлыми руками. — Что ж не предупредили? Я бы что поизысканнее приготовила!

— Глаша, у тебя и так все изысканное, — улыбнулся Добролюбов. И это была первая настоящая, теплая улыбка за все время нашего знакомства. — Что там сегодня на завтрак есть?

— Блинчики с творогом, яичница с беконом, сырники со сметаной, каша овсяная на молоке. И пирожки! Только что из печи вынула, с яблоками и корицей!

— Неси всё, — кивнул Добролюбов. — И воды не забудь.

Глаша упорхнула, но через секунду ее голова снова показалась в дверях:

— Ой, Иван Петрович! Не заметила сразу! Как поживаете?

Волнов немедленно расправил плечи, выпятил грудь колесом:

— Глашенька! Свет очей моих! Томлюсь в одиночестве, жду, когда вы сжалитесь!

— Ой, да бросьте вы! — она покраснела как маков цвет, но глаза заблестели от удовольствия. — Каждый раз одно и то же! Как приходите, так и начинается!

— А что мне еще делать? — Волнов театрально прижал руку к сердцу. — Сердце не камень! Вижу вас и таю, как масло на сковородке!

— На сковородке! — Глаша прыснула в кулачок. — Вы бы еще сказали, будто как сало на шкварки!

— Глашенька, выходите за меня! — Волнов не успокаивался. — Осчастливьте старого морского волка!

— Матвей Семеныч, ну скажите ему! — засмущалась Глаша.

Добролюбов усмехнулся в седые усы:

— Бесполезно, Глаша. Я ему уже двадцать лет говорю. Он неисправим, за каждой юбкой бегает.

— За каждой юбкой⁈ — возмутился Волнов. — Я только за одной юбкой приударяю! За самой прекрасной! За самой хозяйственной! За той, что блины печет как ангел!

— Ангелы блины не пекут! — Глаша уже откровенно хохотала.

— Откуда вы знаете? Может, на небесах только этим и занимаются!

— Ой, срам то какой! — она поспешно удалилась, но было видно, что осталась довольна.

Волнов заулыбался:

— Видели? Прогресс! В прошлый раз она меня после второго комплимента выгнала, а сегодня выдержала целых пять!

— К твоей свадьбе с ней у меня правнуки появялся, — съязвил Добролюбов.

— Ничего, я терпеливый! Вода камень точит!

Вернулась Глаша с подносом. Старательно не глядя на Волнова, расставила тарелки. Потом внесла второй поднос. Гора золотистых блинов, сковорода яичницы с беконом, миска сырников. Варенье в хрустальных розетках. Вишневое, яблочное, смородиновое. И наконец, графин с водой.

— Наша фирменная! — объявила она с гордостью, все еще избегая смотреть на Волнова. — Чистейшая!

Вода действительно была хороша. Прозрачная как слеза, с легким минеральным привкусом. Я бы почувствовал малейшее магическое загрязнение, но его не было. Абсолютно чистая вода.

Блины оказались божественными. Конкурировать с ними могли только сырники. Те были румяные, воздушные, политые сметаной и вареньем.

— Хороша вода, — заметил я между блинами. — Свой источник?

— Скважина, — ответил Добролюбов с гордостью. — Пробурили пятнадцать лет назад. Сто восемьдесят метров глубиной. Вода из подземного озера, чистейшая.

— Дорогое удовольствие, такая скважина.

— Дорогое. Но оправданное. Я воду не просто продаю. Я за нее репутацией отвечаю. Если на моей бочке написано «чистая», значит, чистая и есть.

Я кивнул, дожевывая сырник, и как бы невзначай спросил:

— Говорят, барон Мергель активно скупает водные скважины в регионе. Конкуренция, наверное, жесткая?

Эффект превзошел все ожидания.

Добролюбов застыл с блином на полпути ко рту. Лицо начало наливаться краской. Вилка погнулась в его хватке, как соломинка.

— Этот упырь! — выдохнул он. — Этот кровосос поганый!

Блин шлепнулся обратно в тарелку. Погнутая вилка полетела на стол. Добролюбов вскочил, прошелся по комнате, остановился у окна, глядя на канал.

— Приходил ко мне полгода назад. Вежливый такой, улыбчивый. «Матвей Семеныч, — говорит, — давайте объединим усилия. Вы входите в мою компанию, я обеспечиваю сбыт и защиту». Я отказался. Вежливо, но твердо.

Он повернулся к нам. В серых глазах плескалась ярость.

— И знаете, что началось потом? «Случайности». Баржа села на мель на проверенном фарватере. Оказалось, кто-то испортил приборы. Потом рабочие начали увольняться. Мергель переманивал двойной платой.

— Сволочь, — выругался Волнов. — Простите, но другого слова нет.

— Есть, — мрачно сказал Добролюбов. — Но при Глаше их лучше не употреблять. А потом знаете что было? Предложение о покупке. Уже не объединение, а прямая покупка. За четверть реальной цены. Я послал его. Прямым текстом, при свидетелях.

Он вернулся к столу, сел. Взял новую вилку, но есть не стал, просто вертел в пальцах.

— Теперь жду подлянки. Он так просто не отстанет. У него план заключается в монополизации всей торговли водой в регионе. А моя скважина и баржи представляют последнее серьезное препятствие.

Волнов попытался разрядить обстановку:

— Да ладно, Матвей Семеныч, не кипятись. На каждого Мергеля найдется своя… кхм… управа.

— Где ж она, эта управа? — горько усмехнулся Добролюбов. — У Мергеля связи до самой столицы. Губернатор с ним за ручку здоровается. Полиция в карман смотрит. А я кто? Купец второй гильдии. Букашка.

Повисла тяжелая пауза. И я вспомнил информацию, отлично подходящую к моменту.

— Кстати, — сказал я, — знакомая моя, доктор Надежда Светлова, работает над интересным проектом. Метод быстрого определения зараженной воды. Может пригодиться в вашем деле.

При упоминании девушки атмосфера за столом мгновенно изменилась. Добролюбов перестал крутить в пальцах погнутую вилку, Волнов оживился как воробей после дождя.

— А! — воскликнул лодочник, и его лысина заблестела от внезапного прилива энергии. — Та самая блондинка! Помню-помню! Вы же вместе приходили, лодку брали!

Он повернулся ко мне с хитрым видом.

— Она проводит исследование эпидемии, — пояснил я, стараясь держать тон максимально нейтральным.

— Редкостная красавица, — добавил лодочник.

— Хочет найти способ, чтобы определить заражение…

— А уж как на вас смотрела…

«Тётя красивая!» — булькнула Капля.— «И действительно всё время на Данилу смотрит».

Я мысленно закатил глаза. Даже водяной дух туда же. Заговор какой-то.

Добролюбов кашлянул:

— Волнов, опять ты за свое. Прекрати всех сватать.

— Да я ж просто отметил! — оправдался лодочник. — Молодые, увлечённые… душа радуется!

Я решил вернуть разговор в деловое русло, пока Волнов не начал подбирать имена для наших с Надей несуществующих детей:

— Суть в том, что доктор Светлова действительно работает над методом определения зараженной воды. И это может быть серьёзным подспорьем в вашем бизнесе, господин Добролюбов.

Купец посерьезнел, и я мысленно отметил, как быстро он переключается с личного на деловое.

— Каким образом?

— Представьте: покупатель может проверить воду прямо при покупке. Увидеть своими глазами, чистая она или нет. Никаких сомнений в качестве.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, — Добролюбов покачал головой. — Если бы такое было возможно, кто-то уже изобрел бы.

— Возможно, для этого нужен был свежий взгляд, — добавил я. — Человек со столичным образованием и современными знаниями.

И магический артефакт, созданный Архимагом, но об этом я, разумеется, умолчу. Пусть думают, что это чистая наука. Так проще.

— Допустим. Но как это работает? На чем основано?

— Этого я точно не знаю, — соврал я. — Но видел предварительные опыты. Вода действительно меняется при заражении.

Еще как меняется. Элементали начинают жрать друг друга как пираньи. Но это детали, которые лучше опустить.

Добролюбов задумался, потирая подбородок. Я наблюдал, как в его глазах борются азарт предпринимателя и природная осторожность.

— Мне нужны доказательства, что метод работает, — продолжил купец. — Реальные, наглядные доказательства.

— Справедливо. Могу устроить демонстрацию.

— Вот это другой разговор! — оживился он. — Покажете метод в деле, объясните принцип, докажете эффективность. Тогда поговорим. Я человек практичный. Готов вкладываться в полезные вещи, но не в воздушные замки.

Волнов не удержался от комментария:

— Матвей Семеныч, а представь, если это правда сработает! Мергель со своей грязной водой сразу вылетит с рынка!

Вот это правильный аргумент. Ничто так не мотивирует, как возможность уничтожить конкурента.

— Если сработает, — подчеркнул Добролюбов, но я заметил, как блеснули его глаза при мысли о разорении барона.

Он повернулся ко мне:

— Вот что, молодой человек. Устройте демонстрацию. Пригласите вашу… доктора Светлову. Пусть покажет и расскажет. Если убедит, буду думать о поддержке. Не обещаю финансирование сразу, но хотя бы рассмотрю возможность.

— Договорились.

— Ладно, господа, — с сожалением вздохнул Добролюбов, глядя на опустошенный стол. — Пора возвращаться к делам.

Я тоже встал, мысленно подводя итоги. Встреча прошла лучше, чем я ожидал. Камни продал, легенда про Черную яму сработала, даже интерес к проекту Нади сумел продвинуть. Можно считать утро продуктивным.

Мы спустились обратно к пристани. Солнце поднялось выше, разогнав остатки утреннего тумана.

Миновали основной склад, прошли мимо мастерской Кузьмича, откуда доносился звон металла и ругань. Видимо, механик все еще возился со своей турбиной. Я предполагал, что мы свернём в контору для расчёта, когда Добролюбов вдруг свернул к дальнему зданию.

— Идемте-ка сюда, — позвал он.

Волнов хитро ухмыльнулся в бакенбарды, но промолчал. Они что, сговорились? Или я параноик? В прошлой жизни паранойя не раз спасала мне жизнь, так что пусть лучше буду параноиком.

Дальний склад был меньше основного, но чище. Никаких бочек с водой, только стеллажи вдоль стен. И на этих стеллажах…

— Вот, — Добролюбов обвел рукой помещение. — Полюбуйтесь Русалочьи камни. Двадцать штук, каждый размером с два кулака. Но тусклые, серые, мертвые. Как галька с берега, только дороже в сотни раз.

— Хотел к Крутовым везти, даже договорился уже. — продолжил купец, подходя к стеллажу. Взял один камень, повертел в руках. — А потом они цену подняли. Триста рублей за штуку!

— Грабеж, — согласился Волнов.

— Вот именно. За двадцать камней получается шесть тысяч! За зарядку!

Он положил камень обратно, повернулся ко мне. И я понял, что вот оно. Сейчас будет предложение, от которого невозможно отказаться. Классический купеческий прием. Сначала показать проблему, потом намекнуть на решение, а потом сделать вид, что идея пришла случайно.

— Вы говорите, в Черной яме можете заряжать камни? — спросил он как бы между прочим.

— Могу, — осторожно ответил я, хотя внутренне уже ликовал. Двадцать пустых камней! Это же идеальное прикрытие для магической практики!

— И сколько времени надо?

— Дня три-четыре для полной зарядки. Зависит от течений и погоды.

Добролюбов прошелся вдоль стеллажей, трогая камни один за другим. Считал? Проверял? Или просто тянул время, обдумывая предложение?

— А цена? — наконец спросил он, не оборачиваясь.

Вот он, момент истины. Назови слишком много и отпугнешь. Слишком мало и не поверит, решит, что подвох.

— Двести рублей за камень при максимальной зарядке, — сказал я спокойно. — Это на треть дешевле, чем у Крутовых.

Добролюбов замер. Волнов затаил дыхание, забыв про свою трубку.

«Все замерли!» — прошептала Капля. — «Как рыбка перед червяком»

Точное сравнение, малышка. Сейчас решается, клюнет ли купец на наживку.

— Двести… — медленно повторил Добролюбов. — За такую концентрацию, как у того камня?

— Не могу гарантировать точно такую же. Черная яма непредсказуема. Но минимум в два раза мощнее стандартной зарядки Крутовых, это точно.

На самом деле я мог зарядить их хоть в десять раз мощнее. Но для этого придётся самому вмешиваться в структуру камней, а к такому знанию они еще не готовы.

Купец развернулся, и я увидел в его глазах тот блеск, который бывает у торговцев перед выгодной сделкой.

— Четыре тысячи за все двадцать?

— При полной предоплате получится три тысячи восемьсот, — неожиданно для себя сказал я. Откуда это? А, ну да, остатки памяти прошлой жизни.

Добролюбов усмехнулся:

— Три с половиной, и по рукам.

— Три шестьсот.

— По рукам!

Мы пожали руки. Волнов облегченно выдохнул и наконец-то закурил свою многострадальную трубку.

— Когда сможете начать? — деловито спросил Добролюбов.

— Хоть сегодня. Но лучше завтра с утра. Подготовлюсь, спланирую маршрут.

— Договорились, транспорт у вас есть?

— Есть! — обрадовался Волнов, отчаянно подмигивая. — Можешь пользоваться лодкой, сколько надо!

Я смотрел на стеллажи с камнями и едва сдерживал улыбку. Теперь можно будет открыто «ездить в Черную яму», а на самом деле заряжать их в любом тихом месте. Идеальное прикрытие для магической деятельности. И деньги неплохие. И репутация. Все складывается как нельзя лучше.

«Данила хитрый-хитрый! — восхитилась Капля. — Всех перехитрил»

«Это не хитрость, малышка. Это… тактический манёвр.»

«О! Капля запомнила! Это когда говоришь правду, но не всю! Как когда Капля говорит, что не брала блестяшку у дядьки-рыбака! Капля просто нашла ее! На дне его лодки! Это тоже маневр?»

Кажется мой водный дух благодаря эмпатии учится даже слишком быстро.

— О чём задумался? — хлопнул меня по плечу радостный Волнов. — Пошли купюры считать!

Дмитрий Долгорукий сидел на жесткой койке и считал трещины на стене. Двадцать семь. Вчера было двадцать шесть две, но ночью появилась новая. Тонкая, как волос, от окна к углу. Может, это его взгляд прогрыз камень? Целую неделю он смотрел на эту чертову стену, изучил каждое пятно сырости, каждую неровность.

Неделю в этой клетке. Сто шестьдесят восемь часов. Он считал все. Трещины, часы, удары колокола на Соборной площади. Что еще делать, когда жизнь сузилась до четырех стен, вонючего ведра в углу и миски баланды два раза в день?

От былого лоска гвардейского офицера не осталось и следа. Мундир, некогда безупречный, висел на нем как на пугале. Золотые пуговицы потускнели, эполеты съехали набок. Щеки покрылись щетиной. Но хуже всего был взгляд. Потухший, как у дохлой рыбы. В нём больше не было той наглой уверенности, которая так нравилась женщинам и раздражала мужчин.

Дверь скрипнула. Долгорукий даже не поднял голову. Наверное, опять баланду принесли. Или ведро выносить. Все одно…

— Встать! — рявкнул тюремщик. — К тебе посетитель, твое благородие!

«Твоё благородие» прозвучало как плевок. Толстый охранник с красным носом алкоголика обожал издеваться над аристократом. Но сейчас в его голосе слышалось что-то новое. Страх? Уважение?

В камеру вошел высокий худощавый мужчина в дорогом черном сюртуке. Граф Алексей Павлович Вердеревский собственной персоной. Двоюродный дядя по материнской линии.

Долгорукий узнал бы эту фигуру из тысячи. Прямой как палка. Седые виски, холеные усы с идеальным завитком. И глаза. Холодные, как у ящерицы. В детстве Митя боялся этих глаз больше, чем розог гувернера.

Граф брезгливо осмотрел камеру, морщась от запаха. Достал из кармана надушенный платок, приложил к носу. Охранник стоял навытяжку, как перед генералом. Еще бы. Вердеревский занимал пост в министерстве. Какой именно, Долгорукий точно не знал, но явно важный. Из тех постов, о которых не говорят вслух.

— Оставь нас, — коротко бросил граф.

— Но… инструкция… — начал было тюремщик.

Вердеревский даже не повернул головы. Просто молчал. Охранник попятился, споткнулся о порог, выскочил за дверь. Щелкнул замок.

Граф стоял, глядя на племянника.

— Ты выглядишь отвратительно, — констатировал он без всякого сочувствия.

Долгорукий попытался выпрямиться, пригладить волосы. Бесполезно.

— Дядюшка… я…

— Молчи. Я буду говорить, ты слушать. Кивни, если понял.

Долгорукий кивнул. В горле пересохло.

— Доказательства против тебя железные. Покушение на убийство при десятке свидетелей. Использование боевой магии в черте города. Разрушение городской собственности. Тот гидрант стоил казне триста рублей. И вишенка на торте. Связь с замужней женщиной.

Каждое слово било как пощечина. Долгорукий сжался, ссутулился.

— Семья не может открыто вмешаться, — продолжил Вердеревский тем же бесстрастным тоном. — Слишком громкий скандал. Газеты уже растрезвонили на всю империю. «Позор гвардии», «Падший офицер», «Любовный треугольник с покушением». Принято решение от тебя официально отречься. Теперь ты просто Дмитрий Николаев. Без титула, без состояния, без будущего.

Мир рухнул. Долгорукий упал на колени, вцепился в полы дядиного сюртука:

— Дядюшка! Умоляю! Я исправлюсь! Поступлю в колониальные войска! Уеду на край света! Куда угодно! Только помогите!

Вердеревский смотрел на него сверху вниз, как энтомолог на жука:

— Патетично. И бесполезно. Но… есть один выход.

Долгорукий поднял голову, в потухших глазах мелькнула надежда:

— Какой? Я все сделаю!

— Главный свидетель должен исчезнуть до суда.

Тишина. За стеной кто-то кашлял. Надрывно, больно.

— Но… как? — выдавил Долгорукий. — Я же здесь! Под стражей!

Вердеревский отряхнул невидимую пыль с рукава:

— Это твои проблемы. У тебя есть друзья снаружи. Точнее, были. Некоторые еще помнят твое существование. Используй их.

— Но как я передам им весточку? Меня же не выпускают!

Граф кивнул на зарешеченное окно под потолком:

— Человек с воображением найдет способ. Человек без воображения отправится на каторгу. Двадцать лет минимум. За полярным кругом. Знаешь, какая там зима? Минус пятьдесят. Пальцы отмерзают за минуту.

Он направился к двери, постучал тростью. Охранник тут же отпер.

У порога Вердеревский обернулся:

— До суда неделя. Не разочаруй семью окончательно. Хотя… ты уже разочаровал. Просто не усугубляй.

Дверь захлопнулась. Долгорукий остался сидеть на полу посреди камеры.

Неделя. Семь дней.

Сто шестьдесят восемь часов до суда.

Или до свободы.

Или до смерти человека по имени Данила Ключевский.