Люди Края

Глава 22. МАСКА

— И все равно здесь плохо, — упрямо пробормотал пес.

— Здесь не плохо, а непривычно, — терпеливо возразил ему Мельник. С той минуты, как они поднялись на борт „Артемиды“, пес брюзжал постоянно и, очевидно, собирался заниматься этим до конца полета. — Нет врагов, не с кем сражаться, некого выслеживать. Вот тебе и скучно. Да еще и глаз новый, ты к нему никак не привыкнешь. Вот и злишься.

— Это так, — согласился пес- Но есть другое. Мы здесь одни. И это плохо.

— Понимаю, ты скучаешь по Чжану и Элен, — сказал разведчик. — Но Анна — разве она не своя? Она же тебя спасла, вынесла на руках, помнишь?

— Да, ты говорил. Хотя помнить не могу — я был тогда без мысли, — сказал пес.

— Без сознания, хочешь ты сказать, — поправил Мельник. — Да, тебе тогда тяжело пришлось. Раны были очень тяжелые, никогда раньше ты таких не получал. Вот у тебя после них чутье и сбилось, и все тебе кажется не так. Ничего, скоро прилетим на Арес, пересядем — и на Никту. Там и отдохнем, и потренируемся. Может, и Элен туда прилетит — мы с ней так договорились.

— На Никте хорошо, — сказал пес- Сделай, чтобы скорее, ладно? Пускай во сне, в ящике, только быстрее.

— Не можем мы лететь со сверхускорением, друг мой Ган, — с сожалением сказал разведчик. — Это чужой корабль, не я тут хозяин. А хозяева не привыкли летать, как мы. Это же обычные люди, не супи и не пруви, понимаешь?

— Понимаю, — сказал пес, после чего замолчал и лег, привалившись к стене. Пластик в этом месте немедленно вздулся, образуя подушку. Пес возмущенно зарычал, перевернулся и растянулся посреди каюты, не забыв при этом оглянуться на разведчика: не смеется ли тот?

Мельник сделал вид, что занят изучением повязки на плече, хотя самому так и хотелось рассмеяться: демонстративное неприятие Ганом удобств, которые на каждом шагу предлагал корабль, не могло не забавлять. Псу ничего не нравилось — ни услужливо раскрывающиеся двери, ни мебель, принимающая форму тела, ни голос, предлагающий перечень блюд, стоило псу подумать о пище и пару раз облизнуться, ни даже пейзажи Никты на стенах каюты. На предложения электронного повара Ган отвечал лаем, словно никогда не знал человеческого языка, с изгибавшихся под ним диванов спрыгивал и спал исключительно на полу. Мельник про себя улыбался, в то же время хорошо понимая пса. Он уже жалел, что принял предложение Хельдера лететь до Ареса на его корабле. Мог бы лететь на том же „Дираке“, с которым было связано столько воспоминаний (Хельдер включил „букашку“ в гонорар), мог купить новый корабль: миллионер действительно щедро расплатился с ним за освобождение дочери. Так что теперь разведчик мог приобрести не только ракету, но и приличный участок на Никте или Кроне, основать новое поселение или стать спонсором Гринфилда. Впрочем, это не требовалось: Хельдер заверил, что будет по-прежнему помогать поселенцам.

Стать гостем „Артемиды“ Мельник согласился, во-первых, из-за лечения: миллионер взял в полет целую бригаду врачей, так что Ган и сам Мельник могли залечивать свои раны здесь, не теряя времени в земном санатории. Во-вторых, отказаться было просто неудобно: Хельдер выражал ему и Гану такую искреннюю признательность, был так готов сделать все что угодно, что обидеть его отказом язык не поворачивался.

Миллионер даже предлагал соорудить возле Ворот № 32 искусственный астероид, который стал бы памятником Чжану Ванли. Мельник, подумав, от предложения отказался, заявив, что если уж Хельдер хочет почтить память погибшего супи, то лучше будет, во-первых, установить возле всех важных Ворот дополнительную защиту (комиссия начала устанавливать дополнительные посты, но как-то медленно), а во-вторых, учредить грант для молодых людей, стремящихся стать воинами-супи на страже закона. Ну а памятники, если уж так хочется их сделать, лучше установить на Никте, Гее и Кроне — планетах, которые оказались бы отрезанными, не соверши Чжан то, что он совершил.

Эти предложения были немедленно приняты, словно веления свыше. Отказаться от приглашения после этого было бы просто свинством. Тем более что предложение отца повторила Анна. Узнав, что разведчик колеблется и под разными предлогами отказывается лететь на „Артемиде“, она явилась к нему и заявила, что идея лететь на Арес, а потом на Крон, Гею и Никту принадлежит ей и только ей — сам Хельдер после всего случившегося ни за что не покинул бы Землю. А она считает, что отказаться от посещения мест, куда ей так хотелось попасть, значило бы признать превосходство Хищника и его дружков, признать, что именно они, а не человечество, являются хозяевами пространства. Она хочет увидеть места, о которых столько слышала, но при этом ей было бы гораздо спокойнее, если бы такой человек, как Питер Мельник, был бы рядом. Хотя бы часть пути.

Так Мельник и Ган оказались на борту яхты Гленна Хельдера. В таких условиях разведчик еще не летал. Изначально продуманная до мелочей, предусматривающая каждый шаг и каждый вздох пассажира роскошь яхты его забавляла и немного льстила. Потом очень быстро надоела и стала раздражать. Однако в отличие от Гана разведчик понимал, почему у него не вызывают восторга ни искусственная гравитация, ни живые сады, ни пейзажи на стенах, которые можно было спутать с настоящими видами планет. Роскошь потакала слабости и беззащитности человека. Она словно говорила ему: „Не беспокойся ни о чем, оставайся таким, как есть, — цивилизация всегда сможет тебя защитить и выполнить любые желания“. Но Мельник-то знал, что это не так. Если даже океанские лайнеры до сих пор страдали от штормов, а на самых современных аэробусах отказывали двигатели, то что же говорить о космосе? „Лучше бы иммунитет повысили да ускорение научились переносить“, — думал он, наблюдая, как по утрам в коридорах под птичий щебет распускаются цветы. Эта имитация Земли казалась ему фальшивой и неуместной.

Разумеется, Гленну Хельдеру он ни о чем таком не говорил. Когда миллионер спрашивал его о впечатлениях и не нужно ли чего, Мельник неизменно отвечал, что он восхищен, поражен, удивлен и ни в чем не нуждается. Миллионер был доволен — ему очень хотелось, чтобы разведчику понравилась его яхта.

А вот Анна, похоже, догадывалась об истинных чувствах гостей. За обедами в кают-компании она не поддерживала разговоры отца о том, как бы еще можно было улучшить яхту и какие удобства еще ввести. Вместо этого она расспрашивала Мельника о тех деталях их поисков, которые еще оставались ей неизвестны. Так что скоро все на борту „Артемиды“, от капитана до последнего стюарда, знали, какие замечательные подвиги совершили, спасая дочь Хельдера и людей на Никте и других планетах, Чжан Ванли, Элен Солана, пес Ган и помогавший этим выдающимся разведчикам Питер Мельник.

Особенно Анну интересовали эпизоды, связанные с Элен: ее освобождение с Сирены, быстрое превращение в супи, схватки на Никте и Логосе, посещение отца на Утопии. Видимо, ей было интересно, как переносила такие испытания девушка, никогда не мечтавшая стать воином; возможно, тоже побывавшая в застенках похитителей Анна примеряла эти ситуации на себя.

Вот и сегодня дочь владельца корабля заговорила на волновавшую ее тему.

— Жаль, что я видела Элен только там, на базе, — сказала Анна, отодвинув очередное блюдо (Мельник заметил, что она, как и он сам, ест очень мало). — Там было не до разговоров. А мне бы так интересно было с ней поговорить! Как думаешь, Питер, мы еще сможем встретиться? — Анна еще на „Дираке“ перешла с ним на „ты“, заявив, что после всего пережитого они не должны разговаривать, „как два посла перед объявлением войны“.

— Почему же нет? — ответил Мельник. — Мы договорились, что как только она окажется по эту сторону „заколоченного“ Коридора, то сразу со мной свяжется. Пока, правда, звонка не было. Но, возможно, она напишет мне на Никту — ведь я ее туда пригласил отдохнуть.

— Интересно, удалось ей уговорить своего отца? — продолжала размышлять Анна. — Судя по вашим рассказам, он совсем оторвался от людей и стал очень странным существом. Боюсь, у Элен ничего не получится. У меня даже есть опасение…

— Чего ты боишься? — спросил Хельдер.

— Боюсь, что отец увидит в ней прежде всего врага своих покровителей и убьет ее, — договорила Анна.

— Элен — не обычный человек, она супи высшего уровня, — напомнил Мельник. — Опасность она всегда почувствует. Я думаю, она не будет слишком доверять своему отцу и поворачиваться к нему спиной. Хотя, конечно, было бы обидно погибнуть вот так — после всего, что случилось.

— После того, как ты ее вытащил, едва живую, прямо из-под носа этих бандитов, — уточнила Анна.

— Ну там было уже недалеко… — пробормотал разведчик и, меняя тему разговора, спросил у капитана „Артемиды“: — Как я понял, мы проходим Ворота завтра?

— Нет, уже сегодня, — ответил капитан Шмеллер, еще год назад командовавший патрульным крейсером — Хельдер за большие деньги переманил его с армейской службы. — В двадцать три ноль-ноль по бортовому времени. Я как раз хотел всех предупредить.

„Ну вот наконец в этом сиропе будет что-то стоящее, напоминающее настоящий полет“, — думал Мельник, возвращаясь после обеда в свою каюту. Двери, как всегда, услужливо распахивались перед ним, мягкое покрытие пола прогибалось под ногами, а воздух благоухал, словно он шел по цветущему саду. Какие уж тут испытания! Ничего, спустя семь… нет, уже шесть с небольшим часов вся эта роскошь отключится, аромат рассеется, и космос напомнит о себе.

Оставшиеся до Ворот часы они с Ганом решили использовать для небольшого курса восстановительных процедур. Ничего особенно серьезного, так, пустяки: немного упражнений, дающих нагрузку поврежденным и регенерировавшим органам, потом легкая имитация боя, еще один цикл упражнений, уже потяжелее, и снова бой.

Они как раз дошли до второй схватки — Ган защищал поставленную в центре каюты вазу, которая должна была изобразить охраняемый ценный предмет, а Мельник пытался его схватить, — когда в двери запел сигнал, и на дверном экране появилось изображение Анны Хельдер.

— Я бы хотела продолжить наш разговор — тот, за обедом, — произнесла девушка. — Если не помешаю, конечно.

— Да, конечно, всегда к твоим услугам, — сказал разведчик, выпрямляясь и переводя дыхание (вот ведь что значит выйти из формы — даже небольшая нагрузка сбивает сердце с ритма!).

Дверь распахнулась, Анна шагнула в каюту. Ган тяжело посмотрел на нее, встряхнулся, как делают собаки после купания, и направился в угол.

— Мне не дает покоя одна мысль, — сказала Анна, садясь в кресло. — Как я поняла, вы с Элен собираетесь туда вернуться?

Она могла не называть место, о котором шла речь, — Мельник ее понял.

— Ну не сразу, — ответил он. — Сначала надо восстановить силы, хорошенько подготовиться… Может, привлечь кого-то из числа моих друзей-разведчиков… И потом, это сильно зависит от того, удалось ли Элен уговорить отца. Если Александр согласился полететь с ней, тогда Хищник становится менее опасен. И пусть тогда сидит на своем Логосе хоть до скончания веков, на местных пауков охотится. А вот если Солана остался с ним… В таком случае надо что-то делать.

— Но почему именно вы с Элен снова должны лезть в эту дыру? — возмущенно спросила Анна. — Что, у Комиссии больше никого нет, чтобы справиться с этой бандой?

— Нет, люди, конечно, есть, — сказал Мельник. — Хорошо подготовленные пруви, не слабее меня. Но ситуация слишком… необычная, что ли. Заговор супи, „заколоченный“ Коридор, мир темной материи, угроза блокады части Края… Масса странной, необычной информации, к тому же полученной от чужого для Комиссии человека — от меня то есть. Прежде чем начать что-то делать, им надо все хорошенько проверить. К тому же Комиссия очень бережет своих людей — она не пошлет их на Логос, если не будет гарантии, что они смогут вернуться.

— Своих людей она бережет! Это замечательно! — воскликнула Анна. — А остальных, тех, кто может оказаться во власти бандитов?

— Не надо требовать от чиновников Комиссии слишком много, — возразил ей Мельник. — Я уже давно имею с ними дело и потому стал немного понимать. Они должны обеспечивать законность и порядок на всем Крае — на десятках планет, удаленных друг от друга на миллиарды километров. При этом укладываться в бюджет и отчитываться перед начальством в Системе. Что могут, то они делают. Установили возле „заколоченного“ Коридора постоянный пост — и то хорошо. Задержать Хищника, если он решит еще раз наведаться на Край, солдаты вряд ли смогут, а вот оповестить всех — пожалуй. Но туда, в логово Хищника, они сунутся, только когда будет принято решение на самом верху и стянуты превосходящие силы. А мы с Элен не обязаны ни перед кем отчитываться и можем не ждать решений. И не будем.

— Значит, ты твердо решил, — заключила Анна. — Знаешь… я пошла бы с вами. Если бы от меня была хоть какая-то польза. Хочется…

— Отомстить? — закончил оборванную девушкой фразу разведчик.

— Да! — кивнула Анна. Она вцепилась в подлокотники, подалась вперед. — Самой всадить заряд в эту довольную блестящую рожу… стрелять, пока он не сдохнет… Она опустила голову, сжалась в кресле.

— Извини, — глухо сказала девушка. — Это похоже на истерику, а я сама терпеть не могу истерик. Извини.

— Несладко тебе там пришлось, да? — спросил Мельник. Ему хотелось как-то ее утешить, но как? Он не привык иметь дело с девушками. — Ты так ничего и не рассказала… ну, о том, как там жила. Может, если расскажешь, станет легче?

— Нет, не хочу, — твердо сказала Анна. — Не буду я об этом рассказывать. Ладно, я пошла.

Она встала, направилась к двери. Обернувшись от услужливо распахнувшихся створок, сказала:

— Во всяком случае — удачи вам!

— Ты так говоришь, словно прощаешься, — заметил Мельник. — Нам после Коридора еще лететь и лететь. Ускоряться вроде не собирались?

— Пока не планировали, — подтвердила Анна. — Это я так… не обращай внимания. Ну пока.

Когда дверь закрылась, Ган еще немного полежал неподвижно, потом встал, вышел на середину каюты и пробурчал:

— Мы не закончили урок. Продолжим?

— Что ж, время есть, — согласился Мельник, занимая боевую стойку. Прежде чем начать атаку, спросил: — Почему ты ее так не любишь? Она тебя спасла, а ты все время отворачиваешься. С Элен ты так себя не вел.

Пес ответил не сразу — он молчал чуть ли не минуту. Потом сказал:

— Не знаю. Нет ответа. И не говори больше, что она спасла. Ты будешь атаковать?

Безопасности пассажиров на „Артемиде“ уделяли внимания даже больше, чем комфорту. Готовить их к прохождению Коридора начали загодя, часа за два.

Мельник потерял счет предупреждениям о предстоящем испытании. Они настигали в каюте, в коридоре и холле, куда он отправился, чтобы немного пробежаться. Но предупреждения — это были только цветочки. За ними последовали настоятельные требования скорее — за полчаса до Ворот! — улечься в специальное кресло. Когда Мельник с Ганом этими требованиями пренебрегли, загорелся сигнал тревоги и в каюту явился второй пилот, чтобы проверить, что случилось с дорогими гостями. Пришлось лечь — причем кресло мелодичным голосом все время давало подробные инструкции, как в нем удобнее разместиться и как вести себя во время прохождения. А венцом всего стало предложение воспользоваться (для снятия стресса, неизбежного при таком тяжелейшем испытании, как Коридор) услугами корабельного психолога — как до, так и после Коридора. Седовласый господин, чье изображение появилось на внутренней поверхности крышки кресла, успел повторить свое предложение дважды, прежде чем Мельник нашел кнопку, которая его отключала.

Наконец все голоса заткнулись, на внутренней крышке люка загорелся красный сигнал — корабль вошел в Ворота. „Ну вот и Край, вот наконец и Край!“ — твердил Мельник, чувствуя, как впадает в тревожную дрему. Он давно научился спокойно переносить неприятные ощущения, которыми сопровождалось прохождение Коридоров. Немного горечи в том сиропе, который окружал их в последние две недели, — это даже хорошо.

Чувство безостановочного падения, скольжения в гибельную бездну, и зацепиться не за что… Опасность, от которой надо немедленно защищаться, а он руки не может поднять… Все это длилось, длилось — и все же кончилось. Мельник открыл глаза. Так и есть — красный огонь потух, загорелся сиреневый, извещая, что Коридор остался позади. Сейчас дадут кислород, потом сиреневый сменится на зеленый, замок крышки автоматически расстегнется, и можно будет вставать.

„Как там Ган?“ — подумал разведчик и в этот момент почувствовал, что под крышку начал поступать газ. Однако это был не кислород, нет, совсем не кислород. Он успел сделать лишь слабый вдох, но все равно ощущение было такое, будто он впустил в носоглотку и глубже — в бронхи, в верхушку легких — стаю голодных скорпионов. Адская боль сжала тело в конвульсиях, рот хотел раскрыться — вдохнуть еще, дышать, скорее! Однако мозг скомандовал иное. Легкие сжались, выталкивая ядовитую смесь наружу, после чего дыхание остановилось. Он мог не дышать дольше, чем любой ныряльщик: на испытаниях у Софийского выдерживал полчаса. Однако он не собирался лежать столько времени в ядовитом облаке. Надо было срочно снять крышку и выбраться из кресла. В стандартной процедуре пробуждения крышка отъезжала автоматически, но на автоматику надеяться не стоило — какая, к черту, автоматика, если ему дали яд вместо кислорода!

Глаза оставались закрытыми — он знал, что пускать ядовитую смесь к глазам нельзя ни в коем случае. Вслепую нашарил защелки ручного открывания кресла, потянул… Ничего не произошло, крышка оставалась закрытой. Потянул сильнее — обе защелки остались у него в руках. Дьявол, что происходит?! Он вспомнил, что где-то за головой должна находиться еще кнопка аварийного раскрытия кресла. Ага, вот она. Надо нажать… Черт, еще раз…

Сотни тысяч крохотных капсул антидота уже спешили с током крови к его искалеченным бронхам и носоглотке — скорее покончить с внедрившимся в ткани ядом, исправить повреждения. Однако им требовался чистый воздух и еще вода, много воды. Надо было выбраться из ядовитого облака, которое продолжало — он это чувствовал — проникать в тело сквозь кожу лица и рук, пропитало одежду. Ну же, открывайся!

— Что, не получается? — услышал он в наушниках знакомый голос- Можешь не стараться — она не откроется. Я об этом позаботилась. Сколько у нас с тобой осталось времени — минут шесть? Думаю, хватит, чтобы поговорить. Я знаю, ты можешь долго обходиться без воздуха, так что можно не торопиться. Самое важное ты узнаешь. Кстати, твой четвероногий друг уже перестал дергаться — свернулся крючком и лежит тихо. С ним, полагаю, уже покончено. Скоро с тобой будет то же самое.

Я думаю, тебе прежде всего хочется узнать, почему я это делаю. Угадала? Коротко можно ответить двумя словами: ты опоздал. Если бы ты явился за мной на следующий день после того, как Дэвид захватил „Магеллан“, я бы встретила тебя как освободителя. Может, даже заключила в объятия. Но за те две недели, что ты со своей компанией мотался по Вселенной, многое изменилось, дорогой Питер. Дэвид познакомил меня с теми возможностями, которые дает превращение в супи, со своими планами, показал Логос и Утопию. И я перешла на его сторону, представляешь? Я всегда была послушной девочкой, мыла руки перед едой и после, помогала бедным, училась. А оказывается, ничего этого не нужно. Можно наплевать на все законы, обычаи, мнения — и стать совершенно свободной! Да, в этой жизни есть свои тяжелые стороны, есть опасности, но жить так гораздо интереснее, чем под крылышком у папы. И я решила стать союзницей Командора — такой же, как Солана. Кстати, я уверена, что у Элен, бедняжки, ничего не выйдет. Я успела познакомиться с Александром, он прилетал к нам на Логос, и убедилась, что он наш с потрохами. Он так переживал из-за своей оплошности — ну, когда он сообщил вам, что Дэвид полетел закрывать Коридор. Он пообещал в скором времени создать новую установку, еще мощнее. Конечно же он выполнит свое обещание. И теперь он иначе встретит свою энергичную доченьку. Ты не беспокоишься за Элен, а, Питер?

Даже если бы Мельник мог ответить Анне Хельдер, он бы не стал этого делать и не стал бы ее ни о чем спрашивать. Все было ясно. Он слышал о таких превращениях, хотя сам с ними не сталкивался, — когда тихого, воспитанного, но внутренне тяготящегося обычной жизнью человека прельщает дерзкая сила, и вчерашний инженер или полицейский становится пособником бандитов. Подробности такого превращения, случившегося с дочерью Хельдера, его не интересовали. Не все ли равно, как и почему? Было только досадно, что не догадался: ведь некоторые вещи, если сейчас вспомнить, бросались в глаза. Например, то, что Хищник держал Анну не в тюрьме, как Норвик держал Элен, а рядом с собой. Вот Ган, умница, сразу почуял фальшь, а он оставался слеп как крот. Ну да ладно, чего теперь сокрушаться. Теперь надо радоваться тому, что Анне Хельдер хочется выговориться. Ей мало просто убить его — надо еще доказать, что она поступает правильно. А это дает ему время. Крышка кресла не хочет открываться — пусть. В конце концов, она держится лишь на нескольких защелках. Надо только собраться с силами и потом действовать быстро: вряд ли дочь Хельдера явилась сюда безоружной.

— А еще тебе наверняка хочется узнать, почему же я, став союзницей Дэвида, не стала сражаться на его стороне, а пошла с вами, — продолжала Анна. — А тебе не показалось странным, что вам так легко удалось уйти с Логоса, что вслед вам не пускали ракеты, не было погони? Такой опытный разведчик, как ты, Питер, должен был обратить на это внимание. Дело в том, что Дэвид предусмотрел ваше появление. Столкнувшись с тобой на Никте, а потом возле Ворот, он понял, что ты ужасно упрям и пойдешь до конца, обязательно попытаешься меня освободить. И тогда был разработан план „Маска“. Ты слушаешь, Питер?

Да, он слышал ее. Защитные системы его организма уже заканчивали свою работу, яд был полностью выведен, он был готов к бою. Осталось совсем чуть-чуть — и вперед. Пусть говорит. У нее есть еще полминуты.

— Думаю, ты слушаешь. Если я все правильно рассчитала, у тебя еще есть минута-другая. Я успею. Так вот, мы готовились к вашему появлению. Поэтому меня перевели из комнаты рядом с кабинетом Дэвида наверх, в лабораторию. Обычно-то я проводила большую часть дня в его обществе — с ним было так интересно! Расчет был на то, что вы кинетесь меня искать и попадете в ловушку — выхода из лаборатории нет, и вас должен был прикончить либо симбик, либо сам Дэвид. Однако вы оказались сильнее и хитрее, чем мы думали, и вырвались из западни. Но этот вариант также предусматривался. В этом случае я должна была играть роль послушной девочки, идти с вами и даже помогать по мере сил. И я справилась с этой ролью, правда, Питер? Мы добрались до ракеты и стартовали, и никто не послал ракету-перехватчика, не снарядил погоню. Почему? Да потому что мне нужно было попасть на Землю, чтобы забрать отца. Дэвиду остро не хватало наномастеров высокого уровня. Он сам был таким мастером, но скорее практиком, чем теоретиком, а требовался именно теоретик: разрабатывать новые программы, методики, работать с детьми. Дэвид намерен вырастить новое поколение супи, целую армию, призванную заселить Вселенную. И отец нам в этом поможет. Я уже поговорила с ним, еще на Земле. Вначале он, конечно, возмущался, даже угрожал — представляешь? Но ведь мой папа любит свою доченьку — не то что Александр, для которого дело важнее всего на свете. Поэтому он согласился. Так что тут, на „Артемиде“, мы вдвоем ломали перед тобой комедию. Кажется, у нас получилось. Ну вот, теперь ты все знаешь, Питер, и можешь спокойно умереть.

„Давай!“ — мысленно скомандовал Мельник. Словно подброшенный мощной пружиной, он всем телом обрушился на крышку кресла. Сорванный с пазов пластиковый колпак отлетел в сторону, а сам он, по инерции продолжая движение, перевалился через борт и приземлился на пол. Уже можно было открыть глаза, но, чтобы осмотреться, требовалось время, а его терять было нельзя. Поэтому он, не останавливаясь, прыгнул в ту сторону, откуда слышал голос Анны Хельдер.

Он промахнулся. Там, куда он целился, была пустота. Зато с другой стороны грохнул выстрел, правое плечо обожгло болью.

— Черт, все-таки вырвался! — пробормотала девушка.

Теперь он увидел ее: держа перед собой тяжелый пистолет, она отступала к двери. Прежде чем он успел броситься на нее, она выпустила целую очередь. Для новичка, лишь пару недель назад взявшего в руки оружие, она стреляла весьма метко: пули ложились совсем рядом, ему пришлось прыгать из стороны в сторону, уворачиваясь от них и в то же время приближаясь к ней. Следующим прыжком он бы настиг ее, но дверь за ее спиной предусмотрительно распахнулась, Анна шагнула за порог и что-то нажала у себя на поясе. Сверху бесшумно скользнула вниз другая, стальная дверь, — и уж она-то распахиваться явно не собиралась.

Преследование оборотня, носившего имя Анна Хельдер, на время откладывалось, да он и не ставил перед собой такой цели. Мельник бросился к креслу Гана, одним ударом сбил крышку, поднял пса и перенес его на кровать. Еще не осматривая друга, только прикоснувшись к нему, он понял, что дело плохо. Пес не дышал, давно не дышал, и сердце не билось, он был почти мертв. Он, как и сам разведчик, умел останавливать дыхание, только запас времени, когда он мог обходиться без воздуха, у него был намного меньше. Но Мельник знал, что мозг Гана еще жив: резервная система кровообращения пруви в случае опасности снабжала прежде всего мозг. Гана еще можно было спасти — нужны были лекарства, много лекарств. А они у разведчика всегда имелись.

Он бросился к стенному шкафу, распахнул его — и замер: шкаф был пуст. Ни вещей, ни оружия, ни одежды — ничего. Анна Хельдер оказалась предусмотрительнее, чем он ожидал. Тогда он почувствовал ярость — слепящую жгучую ярость, которая редко овладевала им даже в самых опасных схватках. Ах, вы так? Он оглядел каюту, прошелся вдоль стен, выбирая место, — и прыгнул. Первый удар оказался неудачным — стена лишь слегка подалась. Он прыгнул еще и ударил выше, туда, где сходились стена и потолок. Потолочная панель отскочила, открывая переплетение труб и кабелей. Он подскочил, повис, держась одной рукой за какую-то трубу, а другой, раненой (чепуха, рана уже почти зажила), стал методично рвать все, что перед ним находилось.

Несколько раз его ударило током, из разорванной трубы хлынула вода — он не обращал на это внимания. Где-то вдалеке взвыл сигнал тревоги, свет в каюте мигнул и погас, а он все рвал и гнул, пока не освободил пространство достаточной ширины. Ударил еще раз — панель отвалилась, открывая проход в коридор. Там брезжил слабый свет — видно, включилась аварийка. Он спустился вниз, взвалил Гана на плечо, взобрался к пролому и, оглядевшись, спрыгнул в коридор.

Петр Кийт, механик, очень спешил — надо было срочно найти и устранить повреждение, которое вывело из строя всю систему управления кораблем и лишило его связи. К тому же еще и вода из системы жизнеобеспечения стала куда-то уходить. Может, крохотный метеорит, не замеченный радарами, пробил обшивку? Кийт повторял это задание раз за разом: он понимал, что от того, насколько правдиво оно будет звучать, может зависеть его жизнь.

Добежав до двери, ведущей в пассажирский отсек, он услышал впереди шаги: кто-то бежал ему навстречу. Повернув за угол, Кийт едва не столкнулся с бежавшим. Это был почетный гость Гленна Хельдера, знаменитый разведчик Питер Мельник, проникший в темный мир, в самое логово пиратов, чтобы спасти Анну Хельдер. Правда, теперь гость был сам на себя не похож: свитер залит кровью, лицо покрыто струпьями, глаза яростно сверкают… На плече разведчик нес своего спутника, говорящего пса-пруви.

От такой встречи Кийт растерялся, поэтому зачем-то прижался к стене и сказал:

— Я ищу неисправность. Где-то порван кабель. Возможно, крохотный метеорит пробил обшивку.

И лишь потом догадался спросить:

— С вами что-то случилось? Вам помочь?

— Медотсек там? — хрипло спросил гость.

— Да, вон за тем углом! — с готовностью подтвердил механик.

— Поломка там, возле моей каюты, — буркнул разведчик, пробегая мимо Кийта.

— Большое спасибо! — произнес ему вслед механик.

Однако когда пассажир со своей ношей скрылся за углом, он почему-то не поспешил к месту поломки. Вместо этого механик осторожно двинулся вслед за разведчиком. Дойдя до поворота, он выглянул из-за угла.

Дверь во врачебный отсек была открыта, оттуда доносились голоса. Несколько метров, отделявших его от этой двери, Кийт преодолевал, казалось, целую вечность: ведь Анна Хельдер предупреждала, что разведчик слышит, словно кошка. Пока он крался, разобрал, о чем говорили в отсеке. Разведчик требовал лекарства, произнося одно за другим незнакомые Кийту названия, а доктор Петрич доставал их. Одного лекарства, как оказалось, в отсеке не было, но доктор выразил готовность сходить за ним на склад.

Тут Кийт наконец добрался до двери и заглянул в отсек. Разведчик стоял боком к нему возле операционного стола, на котором лежал пес; доктор стоял в стороне, возле шкафов. Со словами „не надо никуда ходить, я обойдусь“ Мельник повернулся к столику, на котором были разложены лекарства. На несколько секунд он оказался спиной к двери. Такой момент нельзя было упускать. Кийт шагнул вперед, поднял пистолет и выстрелил.

Он не боялся промахнуться — ведь он стрелял не пулей, и большая точность здесь не требовалась. Тонкая сеть, развернувшись в полете, лишь одним краем задела руку разведчика — и тут же вся обернулась вокруг него, стягиваясь как можно туже. С яростным ревом Мельник рванулся, стремясь разорвать путы. Может, ему это и удалось бы — ведь у этих пруви, как известно, сила буквально нечеловеческая, — но тут подоспела помощь. Госпожа Хельдер, которая и послала механика на это опасное задание, как и обещала, в решающую минуту оказалась на месте. Появившись в дверях, она выпустила в разведчика одну за другой еще две сети. Он рванулся еще раз, пошатнулся — и рухнул на пол.

— Ну вот и все, Питер, — сказала Анна, входя в отсек. — Теперь, надеюсь, ты успокоишься. Будь ты супи, ты, пожалуй, мог бы еще преподнести нам какой-нибудь сюрприз, но ты же у нас не супи.

— Положите его на эту тележку, — скомандовала она, повернувшись к Кийту и Петричу. — И собаку тоже.

— Зачем их куда-то везти? — удивился доктор. — Давайте я введу ему успокоительное посильнее, положим в хирургический бокс, и пусть спит до самого Ареса. А там пусть полиция с ним разбирается. А пса надо в морг — он мертв.

— Я же вам объясняла — он взбесился! — воскликнула Анна. — Внезапно набросился на меня, я еле вырвалась. А потом голыми руками порвал силовой кабель и кучу труб. С разведчиками-пруви, долго пробывшими в космосе, такое бывает. Это не лечится, понимаете? И ваши успокоительные, доктор, для него все равно что вода. Он вырвется из любых пут, порвет все запоры — и убьет всех на борту!

— Но вы же сами только что сказали, что ему не вырваться! — возразил Петрич.

— Хватит болтать! — произнесла Анна Хельдер. Кийт никогда не слышал у нее такого голоса — свистящего, похожего скорее на шепот. Она взмахнула рукой — и доктор, не успев высказать новых возражений, рухнул на пол.

— Помоги мне! — приказала она Кийту, и сказано это было так, что механик безропотно повиновался. Вместе они погрузили разведчика, врача и мертвого пса на тележку и покатили ее в сторону кормы.

Кийт вначале думал, что они направляются на склад, но вскоре понял, что ошибся. Их путь закончился в глухом конце коридора, перекрытом стальной плитой. Анна нажала кнопку на панели, плита ушла в потолок, и они оказались в небольшом пустом помещении. Это был тамбур возле служебного люка. Отсюда в экстренных случаях производился выход из корабля в пространство — например, если по какой-то причине выходили из строя наружные антенны или нужно было осмотреть дюзы.

Кийт направил тележку к шкафам, в которых хранились скафандры, но Анна остановила его.

— Не нужно, — сказала она. — Поставь здесь, возле люка.

Петр Кийт был человек исполнительный и никогда не перечил хозяевам, но тут он не выдержал.

— Я думал, вы хотите пристегнуть его к кораблю, — он указал на разведчика, — и держать снаружи, пока не прибудет полиция, но как же без скафандра? И что будет с доктором? Что вы собираетесь делать?

— Как ты все-таки глуп… — задумчиво произнесла Анна, глядя на механика. — Я-то думала, ты уже догадался. Нет, видимо, с тобой не получится. А я надеялась…

— Что не получится? — спросил механик.

— Уже неважно, — сказала Анна Хельдер.

Кийт хотел сказать, что, если он что сделал не так, еще не поздно исправить, но не успел — рука хозяйки ударила его в грудь; вроде бы не сильно, но дыхание пресеклось, сердце остановилось, и механик рухнул на пол.

— Жаль… Такой молодой, здоровый… Мог бы получиться… — пробормотала Анна.

Она легко, словно пушинку, подняла механика и взвалила его на тележку рядом с доктором. Программа, вложенная в нее две недели назад, начала работать. Тело налилось силой, мышцы были готовы выполнить любую команду. Ей хотелось подкрасться к врагам, вступить в схватку с пятью, шестью — неважно, сил хватит, — убить их одного за другим… Ну да ничего, скоро ей все это предстоит. А пока можно немного потерпеть.

Она надела легкий скафандр и подошла к Мельнику.

— Ну вот и все, Питер, — сказала она. — Сейчас ты умрешь. Может, это даже лучше, что ты не задохнулся там, в кресле. Ты умрешь, как и подобает разведчику, — в пространстве. Вид у тебя, правда, будет не очень возвышенный, но ведь никто особенно глазеть там на тебя не будет, верно? Ты ничего не хочешь сказать мне на прощанье, а, Питер? Может, что-то передать для Элен?

Разведчик молча смотрел на нее.

— Не хочешь говорить? — словно бы с сожалением произнесла Анна. — Ну тогда прощай.

Она надвинула шлем, открыла люк и с силой толкнула тележку вперед.