Люди Быка

Глава 11. Союзник

Семен доел мясо и запил его добрым литром бульона. На душе у него немного полегчало, захотелось поговорить, пожаловаться кому-нибудь на злую судьбу и, может быть, получить поддержку. Хью, как это часто с ним случалось, почувствовал Семеново желание на расстоянии и совершенно случайно оказался у костерка руководителя экспедиции. В одной руке неандерталец держал здоровенный шмат сырого мяса, от которого без помощи ножа отдирал зубами куски и заглатывал, почти не жуя.

— Садись, повечеряем, — кивнул Семен. — Бульона попей — в котле еще осталось.

— Хью мясной вода любить, — признался неандерталец и опустился на корточки.

— Похоже, застряли мы тут, — вздохнул Семен. — Завтра, наверное, полдня нарты чинить придется.

— Завтра можно чинить день весь. Ехать надо нет.

— Это еще почему?! — удивился начальник.

— Снег. Сильно снег.

— Метель будет? Сильный ветер со снегом? — догадался Семен. — Ты чувствуешь?

— Хью знать, — пожал плечами главный неандерталец. — Другой темаг тоже знать. Снег быть — да. Сильно ветер — знать точно нет.

— Та-ак… — протянул Семен. — Давно известно, что неприятности любят сбиваться в стаи. В одиночку они ходят редко. Надо вещи собрать и сложить, чтобы не потерять под снегом.

— Вещи давно собрать, — улыбнулся представитель «альтернативного» человечества и выдал: — Враг — бить. Еда — иметь. Неприятность где — Хью видеть нет!

— Зря я погнал вслед за Рыжим, — покаялся Семен. — И вы за мной… Нарты вот переломали…

Хью посмотрел на него с удивлением:

— Зря нет совсем! Делать надо так только.

— Это почему же? — со слабой надеждой поинтересовался Семен.

— Мамонт — наш, — ответил неандерталец. — Он сражаться ходить. Мы ходить с мамонт вместе. Нужно так всегда.

— Ну, а если бы мы не вмешались, эти рогачи бы все равно разбежались, — усомнился Семен.

— Не-ет, — засмеялся неандерталец. — Хью такой бык знать хорошо. Когда бык много, он бояться мало. Мамонт кричать, собаки лаять, все на бык бежать. Он испугаться, он убегать.

«А ведь парень прав, — подумал Семен. — Эти животные при угрозе перестраиваются в оборонительное каре, защищая молодняк и самок. Атаковать такой строй не станет никакой мамонт, как бы разъярен он ни был. У него просто нет соответствующей инстинктивной программы. А при массированном нападении быки просто разбежались. И люди (хозяева или братья?!) не смогли им помешать… Кстати, о людях!»

— Слушай, Хью, я ведь так и не понял, где находились нирут-куны. На быках ехали, что ли?

— Нирут-кун бык спина лежать, — авторитетно заявил неандерталец. — Две руки их быть. Бык с нирут-кун два край ходить. И центр ходить.

— Их и не видно было…

— Да, — кивнул Хью. — Одежда как бык, запах как бык.

— Дерьмом, что ли, обмазались? — выдал гипотезу Семен.

— Хью знать нет, — пожал плечами неандерталец. — Семхон нирут-кун живой говорить успеть?

— Успел немного. Они, похоже, совсем чокнутые. Этот без своего быка и жить не захотел. А ты, случайно, не видел, куда наш Рыжий делся?

— Хью видеть: Рыжий туда ходить. Другой мамонт за ним ходить.

— Увел, значит… — вздохнул Семен. — Взял под свою защиту… Молодец, старый!

Извечное правило сработало: хорошее событие может случиться, а может и нет; неприятность же состоится обязательно, сколь ни была бы низка ее вероятность. Утром Семен обнаружил крышу своей палатки прямо перед носом — под весом мокрого снега кое-как натянутая шкура провисла. Ни о какой езде в тот день не могло быть и речи. Члены экспедиции занимались починкой транспортных средств и отъедались впрок свежим мясом — неандертальцы и собаки с трудом носили свои раздутые животы. Способностью столько есть Семен, увы, не обладал. Ближе к вечеру немного похолодало, а снегопад почти прекратился. Воспользовавшись этим, Хью организовал ходку к бычьей туше за мясом — без нарт, на лыжах с заплечными мешками. Помимо основного груза они принесли две новости — хорошую и… непонятную. Каким-то образом неандертальцы определили присутствие поблизости нескольких мамонтов. Есть ли среди них Рыжий, они понять не смогли. И второе: туша быка почти не пострадала от падальщиков, а вот труп всадника… исчез. И никаких следов — свежий снег все спрятал. Вот это Семену категорически не понравилось. Кроме прочего, ветер постоянно дул в одну и ту же сторону — от Большой реки — и, соответственно, неандертальское и собачье чутье могло контролировать совсем не широкий сектор пространства.

— Завтра на рассвете будем уходить отсюда, — заявил Семен. — А до тех пор держите оружие наготове!

— Держать надо нет, — засмеялся Хью. — Оружие готово всегда есть!

С этим трудно было не согласиться. Когда-то давно неандертальцы жутко не любили и боялись всего нового. В том числе незнакомых мест, новых маршрутов. Не в том смысле, конечно, что опасались врагов или хищников, а боялись в не опробованном месте подцепить мистическую скверну, лишиться благорасположения предков и, соответственно, удачи. С тех пор многое изменилось. В частности, у «цивилизованных» неандертальцев страх выродился в постоянную боеготовность за пределами знакомой территории. В любом походе они равнодушны к своей экипировке, к комфорту на ночевках, но вступить в бой или атаковать добычу готовы в любой момент. В данном случае на пятнадцать человек они не взяли даже приличной палатки, зато на каждой нарте поверх поклажи был привязан большой грубый щит, который совсем не добавлял удобства пассажирам. Доказывать эффективность этого защитного приспособления давно никому было не нужно.

Ночью Семен спал отвратительно. Это было неправильно и обидно — если грядут неприятности, то перед ними нужно как следует выспаться. В очередной раз он проснулся перед рассветом и решил больше не мучаться, а встать и начать готовиться к отъезду: «Поскольку еще темно, то можно разжечь костерок и разогреть остатки вчерашнего ужина». Отсутствие по утрам горячей пищи, особенно зимой, Семен кое-как терпел, но не любил ужасно. Никаких углей, конечно, не сохранилось, так что пришлось ощупью собрать лучковое приспособление для добывания огня. Работать им можно было и в палатке, а потом — с горящей растопкой — вылезти наружу.

Сначала появился запах дыма, потом под деревянным «сверлом» засветился крохотный огонек. Семен собрался его раздуть, но услышал снаружи шаги и упустил момент — огонек потух.

— Ты, что ли, Хью?

— Да. Огонь надо нет.

— Почему? Только не говори, что к нам подкрадываются нирут-куны! В темноте только мы воевать умеем.

— Нирут-кун чуять нет. Бык — да.

— Свят-свят-свят! — пробормотал Семен, пытаясь вспомнить, с какой стороны ветер трепал палатку, пока он возился со сверлом. Получилось, что с разных.

— Их много?

— Хью думать: очень много — далеко. Или мало — близко.

— Ясненько, — сказал Семен и начал выбираться наружу.

Решительно ничего хорошего там не оказалось — утренние сумерки, холод, ветер, снег. Причем снег сухой и мелкий. Его несли порывы ветра, и было непонятно, метель это или пурга. Семен уже приучил себя не мечтать в таких ситуациях о теплой квартире или ванне с горячей водой. Однако в данный момент ему почти до слез захотелось солнца, тепла и… определенности ситуации.

«Допустим, на нас собираются напасть. Что можно сделать? Снять лагерь и убраться отсюда? Но по такому снегу мы сможем двигаться, в лучшем случае, со скоростью пешехода — всем, кроме каюров, придется идти на лыжах впереди каравана и торить лыжню для нарт и собак. Остаться на месте, занять оборону? Но вероятный противник знает о нашем местонахождении и может адекватно спланировать атаку… Ч-черт, и видимость безобразная!»

Когда окончательно рассвело, даже Семен смог разглядеть сквозь снежные заряды черную полоску вдали. Собаки начали рваться и лаять. По-видимому, стадо стояло на месте, а если и приближалось, то очень медленно. По приказу начальника лагерь был свернут, груз увязан, собаки запряжены.

— Тронулись! — дал команду Семен и занял место в арьергарде. В принципе, часть оружия можно было свалить на задок нарты, но он решил весь арсенал тащить на себе: арбалет, сумку с болтами, пращу, сумку с камнями и, конечно, пальму, древко которой исполняет роль лыжной палки. И со всем этим вперед — сквозь пургу.

Семен перегревался изнутри и жестоко мерз снаружи. Плюс к этому в короткие просветы между снеговыми зарядами он видел, что стадо позади скорее приближается, чем отдаляется.

Километр… Километр… Еще километр…

Местность сделалась совсем открытой, а склон, вдоль основания которого они двигались, более крутым и ровным. Даже не будь пурги, в левую сторону видимость не превышала бы сотни метров. К тому же сменился ветер — стал дуть в основном навстречу.

Далеко впереди Хью вышел из строя и остановился, пропуская мимо себя упряжки. Когда Семен с ним поравнялся, неандерталец спокойно сказал, показывая вперед:

— Там бык тоже. Много.

— Очень мило с его стороны, — сказал Семен и злобно выругался. — Я на его месте еще бы и сверху зашел! Капюшон надень — голову отморозишь и будешь ошибаться, как я.

— Голова морозить нет, — усмехнулся Хью и постучал себя пальцем по низкому широкому лбу. — Там кость один!

— Не один, а несколько! — поправил начальник своего подчиненного. — Останавливай караван к чертовой матери! Нарты ставь в круг — вплотную. Собак распрягайте и привязывайте!

Из груженых нарт составили кривобокий многоугольник. С собаками пришлось повозиться — они норовили вырваться и убежать, словно чуяли опасность. Ветер вдруг стих, воздух очистился от снега, и Семен, взглянув вверх, мрачно усмехнулся:

— Ну вот, на сей раз не ошибся!

Дело в том, что некоторая свобода выбора при принятии решения у него все-таки имелась: к примеру, можно было не останавливаться, а продолжать движение в другом направлении. Уходить вправо было бесполезно — через пару сотен метров начинался кустарник, забитый, вероятно, снегом по пояс. А вот ровный пологий склон слева выглядел очень соблазнительно. Только теперь на перегибе этого склона в какой-нибудь сотне метров от каравана одна за другой стали возникать фигуры бегущих быков и… людей!

Три… Пять… Восемь… Одиннадцать!

Сосчитать людей Семен не смог — оказавшись на склоне, они отстали, и животные заслонили их своими телами. Семен слишком долго прожил в этом мире, чтобы спутать убегающее от опасности крупное копытное с разъяренным самцом, атакующим противника. «Как они умудрились их так разозлить, ведь сейчас не период гона?!» — мелькнула глупая и бесплодная мысль.

Изматывающе-тягостное развитие событий сменилось их стремительным калейдоскопом. С ужасающей ясностью Семен понял: он не знает, что делать в такой ситуации! «Нарты быкам не помеха — их и человек перепрыгнет. Они нас просто сметут…»

— И-айти! — негромко прикрикнул Хью, и пятеро неандертальцев подняли тяжелые взведенные самострелы.

— Хетху, Утхо, Лиук — тыгана тау!

Трое обнаженных по пояс (когда успели раздеться?!) парней перепрыгнули через нарты и, увязая в снегу, вразвалку побежали навстречу быкам. Через десяток шагов сначала один, а потом и двое других начали раскручивать над головой длинные связки ремней с оплетенными камнями на концах.

Это — бола!

Такие орудия появились у «цивилизованных» неандертальцев давно. Сначала Семен счел их увеличенной репродукцией бола лоуринов, с которыми те охотятся на мелких птиц. Он подумал, что это простое обезьянничание, мода на которое скоро пройдет. Однако она не прошла, а только шире распространилась. Оказалось, что своеобразное строение плечевого сустава не мешает неандертальцам отправлять в полет эти тяжелые треххвостые штуки. А вот как «продвинутые» хьюгги их используют в деле, Семен так и не удосужился поинтересоваться — ему хватало хлопот с их «дикими» сородичами.

— Дгама! Ти дгама! — сказал Хью. — Май-а!

«Первого, только первого, — машинально перевел команды Семен. — Стреляйте!»

— Туп! Туп-туп, туп! — недружный залп, больше похожий на очередь.

Бегущий тяжелой рысью на полкорпуса впереди других черный бык мотнул рогатой головой, сбился с такта и пихнул боком соседа. Тот шарахнулся в сторону, освобождая дорогу раненому, и при этом сам, вероятно, кого-то задел. В переднем ряду образовался просвет — прямо напротив парней. Но быки были уже близко — чудовищно близко. Казалось, остановить их может лишь бетонная стена.

И тогда полетели бола.

Огромные рогатые звери были слишком близко, чтобы кто-то из метателей мог промахнуться.

Слишком близко, чтобы кто-то из парней мог рассчитывать на спасение…

В этом мире Семен повидал много варварских приемов и войны, и охоты. Но это зрелище, растянувшееся на несколько секунд, заставило его содрогнуться.

Передние ноги трех бегущих вниз по склону животных внезапно оказались спутанными. Один из быков захромал, резко сбавил скорость, и задний налетел на него, сбив с ног. Двое других просто грянулись наземь, один даже перевернулся через голову, придавив спиной неандертальского парня. На упавших налетели бегущие сзади…

Удары.

Звериный рев.

Лай собак…

И в финале, как театральный занавес, плотный заряд снега, почти скрывший от зрителей жуткую сцену. В этой белой мути — совсем рядом — мелькнули огромные серые тени — уцелевшие быки промчались мимо.

В общем шуме Семен еле расслышал новую команду по-неандертальски.

Пять тяжелых, обтянутых несколькими слоями кожи щитов образовали стенку поверх груза, уложенного на нарты. Личный состав сгрудился за ними. Семена заставили согнуться и втиснуться в середину.

Он успел увидеть, как парень-неандерталец обламывает древко торчащей из плеча стрелы. Какое-то время Семен слышал лишь отрывистые команды Хью, стук тетивы самострелов, собачий лай, мычание и рев раненых быков впереди. Потом он распрямился и увидел поверх щитов цепь наступающих — она приближалась, образовав вогнутый полумесяц. Копья воины несли за спиной и на ходу стреляли из больших луков. По-видимому, им сильно мешал боковой ветер, но они были совсем близко — подходили к тушам мертвых и раненых быков.

— Все в кучу! Стрелять только в крайних!

Чья-то рука пригнула вниз Семенову голову, с боков его стиснули так, что он почти не мог пошевелиться. И Семен сделал единственно возможное в его положении — выпустил древко пальмы, опустился еще ниже — к самым ногам неандертальцев. Руки получили некоторую свободу, он вытянул из чехла нож и безжалостно перерезал все ремни, на которых висело его оружие и боезапас. Убрал нож обратно в чехол и…

И чуть не упал на истоптанный снег — давление прекратилось, окружавшие его ноги пришли в движение.

— А-р-р-а! — прошептал Семен, вскакивая с пальмой в руке.

Вокруг уже плескалась рукопашная. В ней, похоже, участвовала сама природа — поле боя накрыло плотным снеговым зарядом.

Последнее, что успел он подумать перед тем, как включиться в кровавую игру, — надо бы отпустить собак, чтоб не мешались под ногами. Впрочем, в кругу нарт их уже не было.

Атакующие перли со всех сторон, так что места для драки хватило всем.

…Этот неандертальский парень, похоже, стрелял до последней возможности и теперь оказался с арбалетом в руках вместо палицы. Этой тяжеленной штукой воин буквально вбил в землю одного противника, ударом в плечо отбросил второго далеко в сторону, а до третьего дотянуться не смог — копье, пропоров одежду, вошло ему глубоко в живот. Владелец копья умер немедленно — Семен рубанул его клинком пальмы по шее.

И сразу же ему пришлось отводить древком еще два копья и — длинный рубящий в горизонтальной плоскости. Достал только одного, распоров ему рубаху и кожу на груди…

Мах, разворот, смена опорной ноги, тычок в корпус — есть!

Однако раненый тигдеб продолжает действовать! Наконечник его копья Семен едва успел отбить в сторону предплечьем левой руки, а правой, с широким замахом из-за спины, рубанул сверху — есть!

Дело было сделано — вокруг образовалось свободное пространство — на длину оружия. За спиной находились, в основном, свои, а впереди стояла груженая нарта, на которую противник должен взобраться, прежде чем вступить в схватку. Это символическое заграждение оказалось неожиданно эффективным…

Семен вошел в режим боя — работал пальмой экономно и жестко. Колол, рубил, рассекал оскаленные лица, увеличивая завал из мертвых и раненых на нарте и рядом с ней. Только бы не запнуться о чей-нибудь труп…

И вдруг правая нога потеряла свободу. Едва успев выдернуть клинок из бока очередной жертвы, Семен глянул вниз — раненый стоял на коленях. Левой рукой он вцепился в Семеновы штаны, а правой… В правой у него был длинный костяной стилет — ойла. И удар уже пошел…

Семен выпустил древко пальмы и перехватил чужую руку в последний момент — у самого живота. Успел глянуть влево — тигдеб еще не завершил прыжок с кучи трупов, но прицел его копья был верен. И Семен прянул вниз, пытаясь пропустить наконечник над собой и, одновременно, изо всех сил выламывая, выворачивая чужую кисть со стилетом. Это получилось неожиданно легко, и Семен, наваливаясь на противника сверху, вдавил острую кость не то в грудь, не то в шею. Одновременно он почувствовал, что второй атакующий не смог остановиться и, запнувшись о его бок, полетел на землю. При этом он окончательно повалил и Семена. Ему, чтобы встать, нужно было перевернуться, и он опоздал — противник вскочил раньше.

Таких приемов Семен никогда не отрабатывал — мышцы импровизировали сами: дотянулся, схватил чужую ногу и рванул в сторону. Пока противник падал, он сам оказался на ногах. И — прыжок. Увернуться тигдеб не успел — кости грудной клетки дружно хрустнули.

Великий вождь и учитель народов едва успел восстановить равновесие — чужое копье шло прямо в грудь. Но нападающий обо что-то запнулся, и Семен успел ухватить древко левой рукой и рвануть на себя, помогая встречному движению противника. Кисть правой он свернул в кулак и — прямой удар в лицо с разворотом корпуса на девяносто градусов. Добивать по-настоящему было некогда и нечем — Семен просто пнул противника ногой в пах и метнулся к брошенной пальме. Он даже не успел ее толком поднять — в полусогнутом положении отбил рукой вверх наконечник чужого копья, а правой приподнял свой клинок, прижав торец древка к снегу. Прыгнувший через нарту тигдеб насадился на лезвие, как жук на иголку, но инерция была слишком велика — вместе с противником Семен вновь оказался на снегу. Он вывернулся из-под трупа, вскочил, рванул на себя древко пальмы и…

И обнаружил, что бить больше некого. Оглянулся и успел увидеть, как падает под ударом неандертальской палицы тигдеб, пытавшийся перебраться через нарту в обратную сторону — наружу.

Способность воспринимать окружающее возвращалась быстро: «Как мало осталось наших! Но что творится вокруг?!»

В клубах снежной пыли мелькали фигуры быков и людей. Похоже, они не убегали, а просто метались по равнине. Топот, мычание, крики, собачий лай и… И рев мамонта, который то приближается, то удаляется.

Порыв насыщенного снегом ветра чуть не свалил с ног. На несколько секунд мир скрылся в белой круговерти. И вдруг ветер резко стих. А еще через какое-то время белый занавес упал. И все стало видно — далеко и отчетливо.

— Что же ты делаешь, Рыжий?! — простонал Семен. — Ведь это же человечьи разборки!!

На равнине между основанием склона и кустами русла ручья разъяренный, запорошенный снегом мамонт гонялся за быками. Догнать он никого не мог — туры двигались быстрее, казались рядом с ним маленькими и шустрыми. Впрочем, вдали темнела лежащая на снегу туша, а чуть ближе раненый бык пытался встать на ноги, но у него ничего не получилось.

Плохо соображая, что делает, Семен влез на нарту и, балансируя на спине трупа тигдеба, окинул взглядом дальние окрестности.

«Стадо, от которого мы уходили, подошло, вероятно, совсем близко. Только смять нас оно не успело — набежал Рыжий и начал всех гонять. Теперь быки движутся в обратном направлении — мамонт шугает последних. Люди (много-то как!) пытаются догнать стадо, но явно отстают — снег слишком глубок для них. А те? Было же и впереди какое-то стадо? Гадство, никуда оно не делось — вон чернеет! Правда, ближе не стало…»

Последние туры наконец сориентировались и устремились вдогонку за остальными. Мамонт мощно и грозно проревел им вслед, развернулся и, качая бивнями, направился к раненому быку. Что было дальше, Семен не увидел — новый порыв ветра накрыл все белой мутью. Зато он почувствовал, как руки и ноги наливаются тяжестью и отказываются повиноваться. Со своего наблюдательного пункта Семен спрыгнул, но не смог устоять на ногах и повалился в снег: «Когда же это кончится, Господи?! В моем возрасте, в моем положении нужно армиями командовать, приказы отдавать, а не пальмой махать! Чушь, бред, гадство… Хоть бы ветер стих!»

Последнее пожелание, как это ни странно, силами природы было выполнено. Примерно через час ветер начал стихать. А еще через час установился почти полный штиль и даже на пару минут выглянуло солнце!

Потери оказались велики. На ногах осталось шестеро неандертальцев, включая Хью. Троих тяжелораненых сородичей они добили. Четвертого убить Семен не разрешил. Парень — метатель бола — попал под копыта быков, и Семен, наспех переодевшись в сухое, долго прикручивал ему шины на переломанные конечности и пришивал трясущимися пальцами отодранные куски мяса. Шансов, что он выживет, было немного, но они были — неандертальцы исключительно живучи, у них быстро срастаются кости и затягиваются раны. Парня закутали в шкуры и уложили на разгруженную нарту.

— Может, и оклемается, — сказал Семен, оттирая снегом окровавленные руки. — Твой сын все-таки.

— Хью дети много, баба много. Баба другой родить, — спокойно заявил неандерталец и сменил тему: — Арбалет стрела остаться мало. Еще делать надо.

— Где ж мы кремень-то возьмем на наконечники? — вздохнул Семен.

— Хороший камень нет — плохо, — согласился Хью. — Искать надо.

— Это зимой-то?! — безнадежно усмехнулся Семен. — Ничего, наверное, с этим не поделаешь… Меня больше волнует, что мы остались без собак.

— Хью думать, собака сам приходить скоро, — довольно уверенно заявил неандерталец. — Есть хотеть — и приходить.

— Еще чего! — не поверил Семен. — Вон мяса сколько валяется!

— Нет, — улыбнулся Хью. — Собака привыкать человек еда брать. Бык шкура толстый, кусать сильно плохо.

— Будем надеяться, что они вернутся, — вздохнул Семен. — Хотя бы некоторые… Ты мамонта нашего случайно не видел? Куда он делся?

— Деться нет, — сказал главный неандерталец и показал направление. — Вот там ходить, кусты есть.

— А быки?

— Те — ходить далеко. Эти — место стоять. Нирут-кун там костер жечь.

— Дым чуешь? — напрягся Семен. — Хорошо…

— Хью говорить: наши люди ньяиохгмо надо, убитый нирут-кун мнольдииогу надо. Семхон это любить нет.

— Спасибо, что предупредил, — усмехнулся Семен. — Лыжи-то мои целы? Пойду к Рыжему — вдруг он ранен?

— Мамонт ранен помогать нет, — печально сказал Хью.

— Знаю… Но все-таки! — ответил Семен и отправился искать свои лыжи. Быть свидетелем каннибальских обрядов над убитыми сородичами и врагами ему совершенно не хотелось.

На приближение человека мамонт не реагировал очень долго. Лишь когда осталось метров 15—20, он развернулся, уставился маленькими глазками и шумно выдохнул воздух. Семен постоял, восстанавливая дыхание и настраиваясь на ментальный контакт.

— «Тебе причинен ущерб?»

— «Не знаю (не имеет значения)», — ответил Рыжий.

— «А для меня имеет! — отреагировал Семен. — Вдруг я смогу помочь?»

— «Сможешь. Но не сейчас (слишком рано)».

— «Да не желаю я тебя убивать! — возмутился человек. — Хочу, чтоб ты жил!»

— «Я тоже. Пока еще».

— «Тогда стой спокойно!» — потребовал Семен.

Ответ можно было перевести примерно так: «Отстань, угомонись, займись чем-нибудь полезным». Рыжий отвернулся, выломал хоботом приличный пучок веток и принялся запихивать его в рот. Семен обошел мамонта по кругу и насчитал три торчащих в нем стрелы. Четвертая просто запуталась в шерсти и висела на боку. Прикинув толщину слоя этой самой шерсти, шкуры под ней и длину древка, человек пришел к выводу, что, скорее всего, они если и пробили кожу, то наконечники сидят в слое жира — вряд это опасно. Сомнение вызывала стрела, торчащая из нижней части бока: «Неужели пробила брюхо?! Этого хватит, чтобы мамонт начал загибаться от перитонита? Этакая живая гора может умереть от укола маленькой тонкой палочки?! А черт его знает — возможности проверить не было… Что делать?»

Зачехленным клинком пальмы Семен попытался раздвинуть шерсть возле стрелы. Ее оказалось неожиданно много, и рассмотреть он ничего не смог. Легонько стукнул по древку стрелы, потом чуть сильнее. Оперенная палочка упала на снег, оставив наконечник в шкуре. «И всего-то, — облегченно улыбнулся Семен. — Повезло тебе, парень! И с меня хоть одна забота долой — меньше совесть будет мучить. Но чего это ты?»

Мамонт действительно забеспокоился — перестал ломать куст, поднял хобот, переступил ногами, поворачиваясь в сторону. Семен зашел спереди, стараясь держаться на приличном расстоянии от бивней. Попытался встретиться взглядом.

— Ты чего? Больно, что ли?

Ответа человек не получил, но почувствовал нарастающее раздражение зверя.

— Да нет там у тебя ничего! — заверил Семен. — Считай, что комар укусил! Они ж издалека стреляли! И вообще, наверное, их стрелами твою шкуру не пробить!

Мамонт как бы не слышал его, хотя ментальный контакт не прервался. Его злоба усиливалась, и Семен всерьез забеспокоился:

— Прекрати! Все же в порядке!

— «Идут…»

— Кто?

— «Они…»

Человек сообразил, что мамонта интересует что-то другое, и торопливо повернулся лицом к слабому ветру. Они действительно шли: вдали цепочкой вышагивали пять быков. Кажется, на них были всадники. Двигались они явно по направлению к «укреплению» из нарт. Правда, были от него еще далеко.

— «Поубиваю гадов!» — принял Семен невнятную мысль животного. Мамонт шагнул вперед — прямо на него.

— Нет! — сказал Семен. — Они не нападают!

Мамонт, кажется, понял, но сделал еще шаг вперед.

— Не нападают! — стоял на своем человек. — Их слишком мало! А нападут — сами справимся! Без тебя!

— «Поубиваю гадов… — чуть спокойнее выдал мамонт и попросил: — Уйди, перестань мешать!»

— Нет! — категорически отказался человек. — В конце концов, это сначала мои враги, а потом уж твои! Значит, я первый. А ты — за мной!

Ответ не был отрицательным — скорее просто неодобрительным. Воспользовавшись этим, Семен развернулся и, отталкиваясь древком пальмы, с максимально возможной скоростью двинулся навстречу каравану. Метров через тридцать он оглянулся — Рыжий шел за ним. Всадники, вероятно, заметили это движение и остановились. «Сволочи! — ругнулся Семен, — Могли бы и поближе подъехать! У меня же лыжи не беговые, а этот волосатый слон, того и гляди, на пятки наступит! Это, получается, я на своих самодельных „дровах“ в такую даль должен чапать?! И вообще, на фига я это делаю?! А что, собственно говоря, надо делать? Идиотизм какой-то…»

Когда «бежать» осталось метров двести, Семен остановился и повернулся к своему спутнику:

— Стой! Дальше я сам! Один! Видишь, они не двигаются?

Мамонт был явно недоволен, но остановился.

— Не лезь в наши человечьи разборки! — вздыбил эмоциональную волну Семен. — Неужели не понимаешь, что для тебя и для твоих «плохие» двуногие опаснее любых саблезубов?! Дружи с «хорошими» двуногими, подпускай к ним детенышей, а от «плохих» просто держись подальше! И вообще…

Семен «грузил» мамонта, наверное, несколько минут. Он, собственно говоря, не столько хотел наставить его на путь истинный, сколько сам желал перевести дух и хоть немного просохнуть от пота. Когда же он оглянулся, то увидел, что расклад изменился: четверо всадников спешились и стояли на месте. Их быки нарушили строй и рыли копытами снег. Пятый же медленным шагом двигался прямо к Семену.

— Видишь, он один! — сказал человек мамонту. — Он не нападает. Может, он другой?

— «Нет, — молча ответил зверь. — Он такой».

— Перестань! — рассмеялся Семен, кое-как расшифровав полученный мыслеобраз. — Просто от них ото всех одинаково анашой воняет!

Кажется, незваный союзник аргумент принял — опустил голову, двинул туда-сюда бивнями, разворошив снег, и стал выщипывать хоботом показавшиеся пучки сухой травы. Семену осталось утереть пот с лица, принять гордую позу и ждать.

Бык остановился перед ним метрах в пяти.

— Здравствуй, Брат-Мамонт, — сказал Танлель. Предводитель стада легко спрыгнул на снег, вынул изо рта трубку и хрипло взвыл: — «…Я на лампочке сижу-у! Обкурился как хочу-у!..»

— Приветствую тебя, Брат-Бык, — усмехнулся в ответ Семен и зарычал на предельно низких тонах: — «…Забива-аю косячо-ок, чтобы взял меня торчо-ок!»

Контакт состоялся, и Семен продолжил, чуть повысив тональность:

— Далековато забрело твое стадо! Разве ты забыл?!

— Я все помню, Мамонт! — скривился в виноватой улыбке старейшина. — Стадо не переходило реку. Со мной пришли лишь воины. Нас привела сюда жажда крови. Мы утолим ее и вернемся обратно.

— С каких это пор люди-быки пьют кровь?! — изобразил изумление Семен. — Давай, брат, рассказывай!

Танлель рассказал, и Семену осталось лишь удивляться, до чего тесен этот бескрайний и сравнительно малолюдный мир. И опять во всем виноват оказался именно он.

У тигдебов, как выяснилось, тоже бывает подобие осенних саммитов. В том смысле, что существует район, где стада пасутся в непосредственной близости друг от друга. Быки и люди ходят друг к другу в гости. У первых все просто — кто кого перебодает, тому и достанутся чужие коровы. Люди развлекаются более разнообразно, в том числе выпендриваются друг перед другом качеством имеющейся анаши: у кого эта травка волшебней, тот и молодец. Конечно же, Танлель не удержался и похвастался не только новым курительным приспособлением (трубкой), но и угостил братьев-предводителей «счастливым дымом». С трубками обошлось все благополучно — началось поголовное освоение их производства. С опиумом же получилось хуже. Он так понравился предводителям, что они только его и курили, пока у Танлеля не иссяк скудный запас. Большинство с этим смирилось и перешло на анашу. А вот предводитель Идущих Впереди Танлелю не поверил и стал требовать провести с ним обмен наркотиками. Ничего из этого не вышло, и расстались они почти врагами. Это «почти» исчезло после того, как в начале зимы Идущие совершили набег на ставку Танлеля. Защищать ее было почти некому, поскольку воины ушли с быками на поиски зимних пастбищ. Никакого «счастливого дыма» бандиты, конечно, не нашли и от обиды забрали общественные запасы анаши, а всех отловленных женщин изнасиловали. Если последнее деяние можно было хоть как-то понять и простить, то первое не лезло ни в какие рамки приличий народа тигдебов. Друзья, конечно, не оставили ограбленных в беде и поделились своими запасами, однако «сохранить лицо» Танлелю можно было, лишь отомстив соответствующим образом. Вместо нормальной человеческой (бычьей) разборки, Идущие совершили очередную подлость — откочевали на земли, которые, как они знали, клан Танлеля считает для себя запретными. Последнему ничего не оставалось делать, как тоже провести часть быков-воинов по льду замерзшей реки. Поняв, что номер не удался, Идущие согласились наконец бодаться по-человечески и даже место определили — вот в этой долине. Только в дело вмешались люди-мамонты и накрутили Идущим быкам хвосты. Зачем-то…

— Как зачем?! — удивился Семен. — Они мамонтов бьют!

— Странно… — сказал Танлель и некоторое время размышлял, теребя бороду. — А-а, понял! Это им понадобилась сила мамонтов для сражения с нами!

— Мамонты никому не дают свою силу, — поучительным тоном сказал Семен. — Только берут.

Когда Танлель и его люди удалились, Семен обратился к Рыжему:

— Я ни за что не смогу объяснить тебе, чем одни двуногие отличаются от других. Я и сам это не всегда понимаю. Разобраться в людях могут только люди. Для этого, в основном, мы и нужны ВАМ.

В тот день Семен напился молока от пуза. В войске Танлеля ни одной женщины не присутствовало, зато имелся пяток «матерей» — дойных коров. Только доить их в походе не полагалось — молоко нужно было сосать прямо из вымени.

Два дня спустя битва двух кланов тигдебов все-таки состоялась. Собственно говоря, Семен изначально не сомневался, что у этого народа есть определенные правила-ритуалы, по которым проводятся подобные разборки. Именно так и оказалось, но сценариев было много, и следовало выбрать оптимальный для данного случая. Вот в этом-то выборе Семен и принял самое активное участие. А еще ему немалого труда стоило уговорить Рыжего присутствовать, но ни в коем случае не вмешиваться.

Два стада встретились. Оставив быков позади, воины вышли вперед и… И стали заниматься ерундой — стрелять друг в друга из луков, постепенно сближаясь и истощая свой боезапас. До рукопашной дело так и не дошло. На перегибе склона над полем битвы возникла фигура огромного мамонта, а следом появились три собачьи упряжки. Мамонт грозно заревел, собаки залаяли, и нарты двинулись к месту битвы.

Появление данных персонажей воины Танлеля приветствовали радостными криками, чего нельзя было сказать об их противниках. У руководства Идущих хватило ума начать процедуру сдачи оружия.

Следующие три дня были посвящены курению гашиша, бесконечным посиделкам и… сексу. В том смысле, что женщины побежденного клана были отданы в распоряжение победителей. В этом развлечении Семен участия не принимал — как выяснилось, в условиях зимних кочевок у местных дам дело с гигиеной обстоит весьма и весьма туго. А вот на посиделки в конопляном дыму он обрек себя сам. И все из-за гуманизма — глава клана Идущих должен был быть умерщвлен, но Брат-Мамонт уговорил победителей оставить его в живых. Месть же Семен предложил заменить многочисленными аннексиями и контрибуциями. Такой подход оказался для победителей новым и оригинальным, но они быстро вошли во вкус, так что автору идеи пришлось притормаживать своих последователей.

Нужно было принимать решение, и Семен его принял. Ему страшно хотелось вернуться в форт и заняться работой над учебниками, но… Но он пришел к выводу, что под этот танк, кроме него, бросаться некому.

Дней через пять Хью со своими людьми отправился в обратный путь. А Семен вместе с раненым неандертальцем остался у скотоводов. С ним осталась собачья упряжка. Вождю и учителю народов предстояла задача огромной важности: сформировать и закрепить в стадах тигдебов не один, а целых два мифа.

«Эти изначальные скотоводы сейчас, конечно, не очень опасны для данного мира, — рассуждал Семен. — Но о их будущем можно судить по родной планете. Быки-туры, наверное, входят в состав мамонтовой фауны, но в нашей тундростепи им не место. Кроме прочего, вступив с ними в симбиоз, люди непомерно увеличили их численность, чем грубо нарушили природное равновесие. Организовать их истребление? Устроить геноцид? Может быть, еще и придется, но сначала… Сначала надо полностью использовать все выгоды момента, ведь этот момент — время рождения мифов.

Имеется множество свидетелей тому, как мамонт действовал вместе с людьми. Это, конечно, было не совсем так, но версию нужно закрепить — за рекой живут люди-мамонты, и людям-быкам туда лучше не соваться. Увидел мамонта — сматывайся, пока не поздно. Однако скотоводы, похоже, бурно развиваются, и им нужно куда-то расселяться, куда-то двигаться. Сейчас они это делают бессистемно. Почему бы не попытаться систему ввести? И, разумеется, через миф. Какой? О „земле обетованной“, конечно! С неандертальцами получилось вроде бы неплохо, но они были в кризисе, а эти скорее на взлете. Ну и что? В моем мире кроманьонцы расселились по миру из Африки — по-видимому, через Ближний Восток. Здесь, наверное, дело обстояло так же. Значит, в подсознании должно сидеть воспоминание о местах, где всегда тепло и полно всяких приятностей. Они клюнули на опиум? Вот и пусть он станет для них одной из таких приятностей! Мозги у них устроены так же, как у меня, а к подсознанию пробиться не трудно — они часто бывают под „балдой“. Только бы мне самому наркоманом с ними не сделаться! Впрочем, привыкание к гашишу вроде бы происходит медленно, а вот опиум лучше не пробовать!»

Остаток зимы Брат-Мамонт занимался тем, что ходил в гости — посещал большие и малые стоянки народа тигдебов. И всюду рассказывал на разные лады сказки о могучих людях-мамонтах и теплых странах, где никаких мамонтов нет, а есть много всего хорошего, быки там будут благоденствовать круглый год. Когда — уже весной — он в третий раз услышал пересказ своей сказки в незнакомом стойбище, его посетило чувство некоторого удовлетворения.

Раненый неандерталец выжил и к весне стал вполне дееспособен. Он, кстати, в немалой степени способствовал Семеновой популярности среди скотоводов — о «нелюдях» они знали лишь понаслышке. Семен, конечно, заявил, что неандертальцы тоже люди-мамонты, и ему охотно поверили: бесстрашные, почти не имеющие природных врагов быки от парня шарахались, как от саблезуба. «Генетическая память, — усмехался Семен. — Лошади их боятся еще сильнее!»

Обратный путь был труден — весна наступала буквально на пятки. Семен боялся, что они опоздают и застрянут до лета. Но все обошлось — река вскрылась только через неделю после прибытия в форт.