Лунное сердце - собачий хвост

Предисловие

В июне, в самом начале полуторамесячного отпуска, который любезно предоставил мне и Инге Лаукайте наш куратор по “школе миростроителей” Чеслав

Волянецкий, я решил упорядочить свой журналистский “архив” - ужасно надоел этот огромный ворох бумаг, сложенный в картонный ящик.

Покопавшись в бумажных залежах, с удивлением обнаружил, что если в определенном порядке рассортировать их, то часть бумаг сама собой складывается в некое подобие документальной повести о событиях, которые имели место осенью минувшего 1968 года. Я же выступлю не столько автором нового опуса, сколько его составителем, поскольку среди найденных в “архиве” творений обнаружились не только мои интервью с крупными советскими учеными и конструкторами, но и документы, написанные другими людьми, - увы, не опубликованные в свое время по той или иной причине.

Мартын Луганцев, 21 июля 1969 года

Глава 1 “Нас напутствовал Циолковский” (Интервью журналиста Мартына Луганцева с профессором М.К.Тихомировым)

- Михаил Клавдиевич, вас называют одним из основоположников нашей космонавтики...

- Это распространенное заблуждение, - он

решительно прерывает меня и хохочет. - Вымыслы и домыслы злопыхателей!

Мы сидим на веранде дачи, которая принадлежит моему собеседнику, профессору Тихомирову. На покрытом белоснежной скатертью столе огромный самовар, тарелочки с вареньем и выпечкой, блюдца и чашечки с чаем. Тихомиров охотно согласился встретиться и ответить на мои вопросы, но попросил приехать к нему на дачу. Сказал, что слегка приболел и не хотел бы возвращаться в Москву. Инга тоже собиралась поехать со мной, но в последний момент начальник отдела откомандировал ее на стройку в Останкино - там завершалось строительство нового всесоюзного телецентра, и “Новые известия” намеревались напечатать об этом фоторепортаж.

- Но именно так о вас говорят и Сергей Павлович Королевин, и Василий Павлович Михеев, и многие другие ваши коллеги, - я настойчиво продолжаю гнуть свою линию. Для “затравки” будущей статьи мне нужно, чтобы Тихомиров рассказал о становлении нашей

отечественной космонавтики. А его роль в этом становлении действительно трудно переоценить. - Вы были заместителем Главного конструктора по программам первых пилотируемых ракетных полетов. Вы предложили общую схему нашей знаменитой ракеты Р-7. Вы разрабатывали первый спутник и орбитальный корабль “Восток”...

- О, вы основательно подготовились к беседе, Мартын Андреевич! - Тихомиров смеется. Смех у него негромкий, похожий на легкое покашливание. - Глядишь, я и в самом деле почувствую себя корифеем! Зазнаюсь и остаток жизни проживу с задранным носом!

- Но ведь все это правда! Вам есть, чем гордиться.

- Это не совсем правда, - Тихомиров утирает носовым платком выступившие от смеха слезы и качает головой. - Во всех этих разработках участвовало очень много толковых и умных ребят. Настоящих конструкторов и проектантов. Как у нас принято говорить, мастеров своего дела.

- Однако общее направление работ всегда задавали вы. Не спорьте, пожалуйста, - я жестом останавливаю уже готового возразить Тихомирова, - я действительно хорошо подготовился к нашей встрече и перерыл целую кучу книг. Кроме того, вы единственный из руководителей нашей космической программы, кто лично встречался с Константином Эдуардовичем Циолковским незадолго до его кончины.

- С Константином Эдуардовичем я действительно встречался, - соглашается Тихомиров, но тут же лукаво щурится:

- Но знал бы кто, о чем мы с ним говорили!

- Ну, и о чем?

- Вопреки распространенному мнению, о перспективах космонавтики мы тогда говорили очень мало. Константина Эдуардовича интересовали больше вопросы философского характера. Вселенная, жизнь, человек... Место человечества на полотне гигантской картины мироздания. Н-да... Он, кстати, к концу жизни пришел к выводу, что без посторонней помощи человечеству будет очень трудно освоить даже нашу собственную Галактику.

- Это как же? - слегка опешил я. - Какая еще посторонняя помощь?

- А вот так, - Тихомиров пожимает плечами. -Циолковский считал, что уже на первом этапе космических исследований очень желательно

объединение человечества с другими родственными цивилизациями для исследования дальней Вселенной. Без такого объединения продвижение людей в глубины Галактики может быть серьезно затруднено. А то и вовсе невозможно. Даже до ближайших звезд мы в одиночку вряд ли доберемся.

- Ничего себе! Значит, если мы на просторах Солнечной системы не встретим каких-нибудь братьев -марсиан, нам так и вековать до конца времен на собственной планете?

- Вполне может быть, - Тихомиров чуть прищуривает глаза, будто пытается сфокусировать взгляд и заглянуть в будущее. - Хотя Константин Эдуардович мог и ошибаться. Ведь он до самой своей кончины так и не решился опубликовать эту свою гипотезу. Решись он на это, можно себе представить, какой всплеск интереса к космическим исследованиям последовал бы в философской среде!

“Нет, пора потихоньку выгребать из этих философских джунглей на просторы практической космонавтики, - мысленно убеждаю я себя. - У меня что в повестке дня значится? История практической космонавтики. А мы все дальше и дальше отклоняемся в философские дебри”.

- Михаил Клавдиевич, - я решаюсь круто изменить линию нашего разговора, - а когда, по-вашему, началось становление советской практической космонавтики? Во времена Циолковского, как я понимаю, и Королевин, и вы все-таки больше занимались отработкой ракет и их двигателей, чем подготовкой к штурму космоса. Или я не прав?

Тихомиров задумывается на несколько секунд, откинувшись на спинку плетеного кресла.

- Знаете, Мартын Андреевич, в тридцатые годы мы как-то не отделяли одно от другого. Да, конечно, собственно ракетами мы занимались больше, хотя и о космических полетах тоже мечтали. Но в более отдаленной перспективе. Не забывайте, что Ракетный научно-исследовательский институт, в котором мы работали вместе с Королевиным, был все-таки полувоенной организацией. От нас руководство страны ожидало, прежде всего, военных разработок. Мы делали ракетное оружие. А космонавтика... В практическую плоскость наши космические исследования перешли уже после войны. Когда Королевина в сорок четвертом году освободили из “шарашки”. Кстати, вы в курсе, что Королевин шесть лет провел в местах не столь отдаленных?

- Знаю, - киваю я. - По ложному доносу. С июня тридцать восьмого.

- Ага, да. Так вот практической космонавтикой мы начали заниматься уже после войны. В сорок шестом Королевин, Михеев, Чертков, другие наши товарищи отправились в Германию, чтобы изучить на месте ракеты Вернера фон Брауха и всю технологию ракетного дела. Тогда среди немецких разработок и были найдены эскизные проекты двухступенчатой ракеты дальнего действия. Вторая ступень этой ракеты была похожа на ракетный самолет и после запуска практически оказывалась в космическом пространстве. Хотя, конечно, и не могла еще совершить полет вокруг земного шара - та немецкая ракета в целом еще не обладала требуемой мощностью.

- Насколько мне известно, немцы так и не смогли испытать эту ракету...

- Кто его знает. Есть версия, что в январе и феврале 1945 года Вернер фон Браух решился на два пилотируемых пуска своего чудовищного детища. Но оба запуска пилотируемого варианта немецкой “Фау” оказались неудачными. Поэтому сегодня и фон Браух, и его соратники предпочитают не говорить на эту скользкую для них тему. Никому не хочется, чтобы история пилотируемой космонавтики начиналась с двух смертей.

- Как я понимаю, мы в практической космонавтике пошли свои собственным путем.

- Да, мы сразу отыскали свою собственную тропинку. Которая, как принято говорить, со временем превратилась в широкую дорогу.

- С чего все началось, Михаил Клавдиевич?

Морщинки сгущаются вокруг его глаз.

- Пожалуй, все началось в августе 1944 года. Польские партизаны обнаружили фрагменты разбившейся “Фау-2”, и советское командование для изучения этих обломков отправило в Польшу специальную группу.

Тихомиров отхлебывает уже подостывший чай из чашки, и начинает рассказывать. О том, как в первые же дни после войны наши специалисты обнаружили в Германии очень крупную боевую ракету, которая по своим возможностям существенно превосходила любую из тогдашних экспериментальных советских ракет. О том, как стали прикидывать, как можно использовать это “немецкое наследство”, и Тихомиров с коллегой Колей Черныхиным пришли к идее создать на базе модернизированной “Фау-2” пилотируемую ракетную систему для исследования космического пространства.

- Но реализовать наш замысел оказалось не так-то просто, - на лбу Михаила Клавдиевича обозначаются глубокие морщины. Взгляд скользит в пространство мимо меня. Тихомиров снова мысленно переживает те уже далекие события двадцатилетней давности. - Свой проект мы назвали ВР-190 - предполагалось, что “Фау” с пилотируемой капсулой на борту поднимется на высоту примерно 190-200 километров над Землей. Обратились в Минавиапром с предложением о внедрении проекта. Вот тут-то и начались бюрократические рогатки... Министерство в тот послевоенный год было буквально завалено военными разработками: авиация становилась реактивной, требовалось перепрофилирование предприятий и строительство новых заводов, испытательных баз и аэродромов. А тут мы со своим мирным проектом изучения космоса. Нас с Николаем стали откровенно “динамить”, притормаживать наш проект. Тогда мы набрались смелости и в мае написали письмо лично товарищу Сталину. Каким-то чудом наше письмо таки дошло до адресата, Иосиф Виссарионович ознакомился с проектом и прямо на обложке написал очень конкретную и короткую резолюцию:

“Реализовать!”. Одно слово Сталина - и все бюрократические препоны словно ветром сдуло! Ну, а тут еще в 1946 году был создан специальный комитет по ракетной технике, который возглавил Лаврентий Павлович Берия. Наш проект, естественно, подчинили этому комитету. Среди всех ракетных разработок, которые Берия в те годы курировал, наш с Колей Черныхиным проект был единственным, в котором на ракете должен был стартовать человек. И наш ВР-190 стал “любимым детищем” Лаврентия Павловича.

Пять лет спустя проект вышел на стадию практической реализации. Летом и осенью 1951 года состоялись шесть пусков ВР-190 с собаками на борту. И только когда техника была уже полностью отработана, решились на пилотируемый полет. Еще до начала испытательных пусков, в марте 1951 года, была отобрана группа из семи будущих космонавтов. Сергей Анокин, Петр Долгов, Ахмет-хан Султан, Анатолий Павлин, Федор Бурцин, Алексей Ледовский, Андрей Митков - сегодня имена этих людей известны всей планете. А в начале пятидесятых о них знали немногие. Создание отряда космонавтов не афишировалось. Во-первых,

руководство в Кремле очень не хотело, чтобы кто-то перехватил у СССР идею ракетного прорыва к звездам. А во-вторых, четверо из ребят - ракетолетчиков

параллельно с подготовкой к полетам на ВР-190 работали и по совершенно секретной военной тематике. Они участвовали в отработке крылатой морской ракеты “Комета” в качестве пилотов - испытателей.

Собаки во время испытательных полетов летали парами. Конструкторы считали, что и в первый полет с людьми на борту должны отправиться тоже два испытателя. Но Берия вызвал Тихомирова в Кремль, внимательно выслушал и сказал: “Пусть в первых двух полетах участвует по одному летчику. Если все пройдет хорошо, будем запускать людей парами”. Лаврентий Павлович был жестким человеком, но осторожным. И хорошо понимал, что случись что-то во время первого пуска сразу с двумя пилотами, Сталин бы ему этого не простил никогда.

- Пятого мая 1952 года испытатель Сергей Анокин сел в кресло пилота капсулы ВР-190, - Тихомиров пробует ладонью бок самовара:

- Остыл. Еще чаю хотите?

- Нет, Михаил Клавдиевич, спасибо.

- Ну, тогда я обойдусь и остывшим, - он наливает в чашку теплой воды из самовара, добавляет немного заварки и отпивает:

- Ну, вот и замечательно. Для моих скромных вкусов, так вполне подходящий напиток... Анокин совершил первый полет в одиночку. Волновались мы в день старта страшно. И Берия тоже очень волновался. Прилетел на космодром за два дня до пуска, ходил по монтажным залам и все проверял едва ли не лично.

Сережа Анокин мне уже потом, лет через пять после своего полета, рассказал прелюбопытнейшую историю. Перед самым стартом, когда Анокин и его дублер Ахмет-хан Султан уже одели свои высотные скафандры, Берия взял Анокина за локоть и отвел в сторону, подальше от чужих глаз и ушей. Вытащил из внутреннего кармана своего маршальского кителя маленький пистолет и протянул его Анокину: “Сережа, в этой штучке пять патронов. Тебе хватит. Спрячь ее где-нибудь, чтобы никто не видел, понял?” “Лаврентий Павлович, - начал Анокин, - я не понимаю...” “Чего ты не понимаешь? -резко прервал его Берия. - Что мы с тобой оба заложники - не понимаешь? Если в полете что-то пойдет не так, -лучше застрелись. Даже если выживешь после аварии, нам с тобой обоим будет крышка, понимаешь? Можешь поверить, лучше тебе будет застрелиться, чем попасть в руки ребят с Лубянки”. Повернулся и пошел. Анокин, конечно, взял пистолет с собой. Мало ли что. Вот такие были времена тогда, Мартын Андреевич. Слава Богу, что полет прошел без замечаний.

- Да. Я представляю, что вы чувствовали в тот день.

- Ну, всю гамму наших чувств представить себе трудно, - Тихомиров грустно улыбается. - Мне в те минуты, когда ракета с Анокиным ушла с пускового устройства, казалось, что у меня просто останавливается сердце. Ведь если бы что-то случилось. Анокин бы наверняка погиб. У нас ведь на ракете даже системы катапультирования не было. Авиационщики в те годы так и не смогли предложить ничего, что нас, создателей ракеты, устроило бы в полной мере. Сережа Анокин очень рисковал. Мартын Андреевич, поверьте, эти пятнадцать минут после старта первой капсулы ВР-190 были, наверное, самыми страшными в моей жизни. Сергей все время был на радиосвязи, подробно докладывал о всех особенностях полета - перегрузках, невесомости, колебаниях капсулы. Но я бы тогда полжизни отдал бы, чтобы быть в ракете вместо него!

Несколько секунд Тихомиров сидит молча, потом продолжает:

- Наконец, от поисковой группы по радиосвязи пришло сообщение об успешной посадке капсулы. Чуть позже поступил доклад и от самого Анокина, что он жив-здоров, самостоятельно выбрался из ракеты и находится на вспаханном поле около какого-то села, ожидая бригаду встречающих. Что тут началось! Все выскочили из командного пункта, смеются, орут, обнимаются. Берия тут же организовал две или три бутылки коньяка, стаканы, и мы без закуски, стоя среди астраханской степи, выпили за успех нашего первого космического пуска. Вот такой он был человек, наш Лаврентий Павлович: в кармане пистолет на случай неудачи, а в машине - бутылки с коньяком для того, чтобы отпраздновать победу. Кстати, о победе... Мартын Андреевич, знаете, когда у капсулы ВР-190 появилось наименование “Победа”? Да вот тогда и появилось, после тоста “За нашу победу!”, произнесенного прямо в степи. Берия подозвал меня и говорит: “Михаил Клавдиевич, готовь информацию об этом запуске для ТАСС. Сегодня у нас какое число? Пятое мая? Через четыре дня будем отмечать седьмую годовщину нашей победы над фашистской Германией. Товарищи, ни у кого нет возражений, чтобы присвоить нашей капсуле ВР-190 наименование “Победа”?” Сами понимаете, возражений не нашлось. Так с тех пор и стала ВР-190 “Победой”.

И начались пилотируемые ракетные пуски. Петр Долгов на “Победе-2” стартовал 2 сентября 1952 года. Полет прошел успешно. С третьего пуска решили посылать в космос экипажи в составе двух человек. В апреле 1953, к майскому празднику, порадовали Родину полетом Ахмет-хана Султана и Алексея Ледовского. В октябре пятьдесят третьего, - снова к празднику, - на “Победе-4” полетели Анатолий Павлин и Федор Бурцин. В марте 1954 года в космос второй раз стартовал Сергей Анокин и его молодой коллега Андрей Митков. И в этом полете.

- Когда до Земли оставалось всего пятнадцать -двадцать метров, внезапно лопнула скоба крепления парашюта, - я замечаю, как на левом виске Тихомирова начинает нервно пульсировать жилка. - Капсула оторвалась и упала на землю. Сергей Анокин отделался сильными ушибами, а вот Андрюше Миткову не повезло. Он получил очень серьезные переломы обеих ног. Долго потом лечился, но, к сожалению, и по сей день ходит с палочкой, прихрамывает... Тогда, в марте 1954 года, своим распоряжением Берия закрыл программу полетов “Победа”. Я был снят с должности Главного конструктора и отправлен в “ссылку”, в конструкторское бюро Сергея Павловича Королевина. Королевин тогда уже полным ходом готовил к полету более совершенную, чем “Победа” баллистическую двухместную капсулу “Луч” и ракету Р-5. Но я отказался участвовать в этой работе. Слишком близко эта тема стояла к моей “Победе”, понимаете, Мартын Андреевич? У меня ведь и нервы, и сердце все-таки не железные.

Тихомиров делает несколько глотков остывшего чая. Молчит, успокаивая нервы. Я тоже выдерживаю паузу в десяток секунд, прежде чем решиться задать новый вопрос:

- Какой же работой вы занялись в Королевинском КБ, Михаил Клавдиевич?

- Занялся проектированием, - голос конструктора снова звучит спокойно. - Сначала проектировал ракету Р-7, нашу знаменитую “семерку”, которая вывела в космическое пространство и первый спутник, и орбитальный космический корабль с Юрой Гагаровым. Да и теперь все еще тянет на себе львиную долю наших космических пусков. Потом занялся проектированием космических аппаратов. Разрабатывал общую схему нынешней лунной экспедиции.

Как известно, американская лунная программа родилась после выступления президента США Джона Кеннеди 25 мая 1961 года. Наша, советская программа высадки человека на Луну стартовала почти на год раньше - 23 июня 1960 года. В тот день совместным постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР были утверждены космические планы СССР на следующие семь лет. Были поставлены задачи облета Луны и высадки на лунную поверхность советского космонавта...

- Погодите, Михаил Клавдиевич, - я принимаюсь мысленно подсчитывать. - 23 июня 1960 года. Но ведь это еще до полета Гагарова! Больше, чем за полгода до первого орбитального космического полета!

- Это так, - соглашается Тихомиров. - А что вас удивляет, Мартын Андреевич? Предварительные разработки межпланетных полетов мы начали во второй половине пятидесятых годов. Где-то около пятьдесят восьмого года, если память мне не изменяет. Прорабатывалась идея пилотируемых космических полетов на Венеру и Марс. И, конечно, номером один в этих планах значилась Луна. Первая ступенька на пути к звездам, так сказать.

Он молчит несколько секунд, собираясь с мыслями, и продолжает:

- Следующие два года после принятия общей концепции лунной программы ушли на то, чтобы определить стратегию нашего движения к поставленной цели. Через год после полета Гагарова, 16 апреля 1962 года, постановлением Совмина были утверждены уже конкретные наши проекты исследования Луны с помощью пилотируемых космических кораблей. Предполагалось осуществить облет Луны с помощью двухместного космического корабля “Север”, который в космос должна была выводить ракета-носитель УР-500 “Протон”. За создание космического аппарата и ракеты-носителя отвечало конструкторское бюро, которым руководил Владимир Николаевич Челомбитов. Ну, а высадку человека на Луну поручили нам, конструкторскому бюро, которым руководил Сергей Павлович Королевин. Для этого предполагалось создать ракету-носитель Н-1 “Ленин”, лунный орбитальный корабль “Знамя” и лунный посадочный корабль “Лунник”. Корабль “Знамя” должен был пилотировать экипаж из двух космонавтов. На Луну высаживался один космонавт.

Решением партии и правительства в сентябре 1962 года при Совете Министров СССР был создан Специальный комитет по космической технике. Комитет возглавил Лаврентий Павлович Берия. Лично. В том же 1962 году завершился и старый спор между Королевиным и Глуховцевым о выборе типа двигателей для ракеты Н-1. Глуховцев был сторонником создания двигателей на высококипящих компонентах топлива. А Королевин не хотел их ставить на Н-1 из-за высокой токсичности высококипящих топлив. Он настойчиво предлагал Глуховцеву заняться созданием больших двигателей на основе использования кислородных и керосинных топлив. Но Валентин Петрович отказался наотрез...

- И как разрешился этот конфликт?

- В лучших наших советских традициях разрешился! - профессор фыркает. - Кто-то рассказал о нем Лаврентию Павловичу Берия. Берия вызвал “на ковер” секретаря ЦК КПСС Дмитрия Федоровича Устиннина: “Что, Дмитрий Федорович, не хочет товарищ Глуховцев делать большие двигатели для нашей ракеты?” “Не хочет”, - отвечает Устинин. “Вызовите его к себе и передайте от меня большой привет, - с улыбочкой на губах говорит Берия. - И напомните, что тридцать восьмой год от шестьдесят второго отделяет всего двадцать четыре года”. А в тридцать восьмом, Мартын Андреевич, Глуховцев был арестован НКВД и несколько лет провел в тюрьме.

- Я знаю, Михаил Клавдиевич.

- Вот Берия и решил на этом сыграть. Глуховцев после разговора с Устининын вышел из кабинета секретаря ЦК бледный, как стена. Переживал, конечно. Но двигатель для лунной ракеты его КБ сделало за рекордные сроки - за три года. В феврале 1967 года мы испытали его в реальном полете при первом пуске ракеты Н-1. Мы тогда очень спешили - все боялись, что американцы будут на Луне первыми...

- Неужели у нас все делалось с оглядкой на Штаты?

- Ну, не то, чтобы с оглядкой, - мне кажется, что Тихомиров немного смутился, - но то, что они дышат нам в затылок в космической гонке, - вот это мы постоянно ощущали. В октябре 1961 года, например, у нас был страшный переполох. Соединенные Штаты тогда осуществили первый пуск ракеты-носителя “Сатурн-1”. Ну, и кто-то из “доброжелателей” нашей космической программы напел в уши Хрущеву и Берия, что уже в следующем году американцы могут высадиться на Луну. Бред, конечно. Ведь на самом-то деле, у них в лунной программе еще и конь не валялся. Но у нас наверху в угрозу утраты лидерства в космической гонке поверили! Все руководство нашей отрасли было собрано на совещание в Кремле, где лично Лаврентий Павлович простым и доходчивым языком объяснил товарищам главным и генеральным конструкторам, что те из них, кто допускает, что мы можем “отдать Луну Америке”, могут заранее сдать свои партийные билеты. А заодно и вспомнить, что хотя культ личности Сталина партия и осудила, но термин “враг народа” никто из политического оборота не выводил и его недолго и снова применить. По результатам этой “накачки” 3 августа 1962 года вышло очередное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР. В нем были установлены точные сроки для наших лунных экспедиций: облет Луны кораблем “Север” -четвертый квартал 1967 года, высадка на Луне с использованием кораблей “Знамя” и “Лунник” - конец 1968 года. Как видите, Мартын Андреевич, мы не опоздали.

Мы постепенно переходим от исторической тематики к вопросам непосредственной подготовки экспедиции на Луну. Михаил Клавдиевич подробно рассказывает, как изготовляется и испытывается ракета-носитель “Ленин”, космические корабли “Знамя” и

“Лунник”. Потом Тихомиров обстоятельно рассказывает обо всех состоявшихся ранее пилотируемых полетах по программе высадки человека на Луну - до нынешнего полета было осуществлено четыре тестовых старта. Многое из рассказанного мне уже известно, но я не прерываю Михаила Клавдиевича - просто получаю удовольствие от беседы с этим хорошим и умным человеком.

И только когда за окном начинаю сгущаться сумерки, я соображаю, что пора бы и честь знать. Задаю последний вопрос:

- Михаил Клавдиевич, полет космонавтов Алексея Леонтьева и Олега Макарина к Луне с высадкой на ее поверхность - это вопрос уже практически решенный. До старта осталось несколько дней. Будут ли еще пилотируемые экспедиции на Луну?

- Конечно, будут! - в глазах профессора зажигаются озорные огоньки. - И очень скоро! А в перспективе - и, поверьте, в очень близкой перспективе, -у Луны появятся сначала орбитальные станции, а потом уж придет и черед строительства на лунной поверхности обитаемой базы. Это уже не мечты, это наши практические планы. Хотите взглянуть на первые прикидки нашего лунного городка?

Он хитровато щурится.

- Какой журналист от этого откажется? - смеюсь я.

- Ну, писать об этом вам вряд ли позволят, - слегка охлаждает мой энтузиазм Тихомиров. - Наши военные имеют свои виды на Луну. Но общую схему я вам сейчас покажу. Пройдемте в мой кабинет.

Он встает из-за стола и, чуть прихрамывая,

направляется внутрь дачного дома. Я иду следом.

Дачный кабинет профессора Тихомирова

оказывается крошечной комнаткой с обычным письменным столом и небольшим книжным шкафом с наполовину пустыми полками.

Он достает с верхней полки лист ватмана и разворачивает его на столе:

- Вот смотрите. Это жилой купол, это энергетический модуль. Вот исследовательская база. Гараж для луноходов... Вот таким будет наш лунный город, - Тихомиров заканчивает свой рассказ. -Впечатляет?

- Очень интересно, - соглашаюсь я.

Тихомиров подходит к книжному шкафу и достает с полки огромных размеров альбом:

- А хотите, я покажу вам свою коллекцию бабочек? Кстати, все иллюстрации в этом альбоме я сделал сам.

Глава 2. “Они полетят завтра” (Неопубликованная статья собственного корреспондента газеты “Известия” Михаила Дунайцева, написанная на космодроме Байконур 22 октября 1968 года).

На Байконур они прилетели с Алексеем Леонтьевым и Олегом Макариным в разных самолетах. Если бы - не дай Бог, конечно! - с экипажем Леонтьева что-то случилось во время перелета, сегодня в полет к Луне ушли бы эти двое.

Они точно так же, как Леонтьев и Макарин, “обживали” ракетно-космический комплекс “Знамя-5”-“Лунник-5” на стапеле в монтажно-испытательном зале космодрома за несколько дней до старта. Если бы в экипаже Леонтьева кто-то заболел, в космос послали бы их.

В ночь перед стартом они ехали с Леонтьевым и Макариным на стартовую позицию в одном автобусе. И в монтажно-испытательном комплексе на второй площадке они одели такие же бело-голубые скафандры “Сокол”, как и “леонтьевская команда”. Вплоть до самого последнего момента перед стартом они были готовы занять рабочие места космонавтов на вершине ракеты.

Дублеры. Владимир Шаталин и Владимир Бугрин.

Собственно о том, что они стали дублерами, а экипаж Леонтьева назван основным для полета на ракетно-космическом комплексе “Знамя-5”-“Лунник-5” мы узнали только позавчера днем, когда состоялось заседание Государственной комиссии. До этого во всех документах фигурировали только две совершенно равноправные пары космонавтов: Леонтьев - Макарин и Шаталин - Бугрин.

Когда ракета “Ленин” оторвалась от стартового стола и скрылась в небесной дали, они вернулись в монтажно-испытательный корпус. Владимир Шаталин и Владимир Бугрин сняли скафандры и на специально оборудованном для доставки на старт наших космонавтов “космическом” автобусе поехали обратно в Ленинск, в гостиницу “Космонавт”.

Практически все места в автобусе оказались свободными, и я напросился в “безбилетные” пассажиры у вихрастого, молодцеватого подполковника, отвечающего за переезды космических экипажей по Байконуру. Я уже был сутки на ногах, без сна, устал страшно. Хотелось поскорее добраться до своего номера в гостинице “Центральная”, принять душ, перекусить и завалиться спать.

Места в автобусе у Шаталина и Бугрина расположены рядом. Случайно или нет, но сидят они сейчас так, как должны были сидеть в спускаемом аппарате космического корабля “Знамя”: слева в кресле дремлет Володя Бугрин, справа, устремив взгляд в бегущие за окном степные просторы, о чем-то размышляет Владимир Шаталин.

Я решаюсь их потревожить.

- Разрешите присесть? - спрашиваю почти шепотом, остановившись рядом с их креслами и указывая рукой на свободные места напротив за деревянным столиком. Обычно на этот столик медики ставят свою аппаратуру для экспресс-анализа состояния здоровья космонавтов. Сейчас здесь нет ни медиков, ни их аппаратуры - Шаталин и Бугрин остались на Земле, строгий и неусыпный контроль за состоянием их здоровья больше не нужен.

- Садись, Миша, - говорит Шаталин, отрывая свой взгляд от степных просторов за окном автобуса. Володя Бугрин открывает глаза и молча кивает.

С Шаталиным я знаком давно, еще со времен его первого космического рейса. Бугрина знаю меньше, но во время его полета на орбиту тоже писал о нем газетную статью.

- Можно задать пару вопросов? - я устраиваюсь в кресле напротив космонавтов.

- Ага, - Бугрин зевает. - Значит, на повестке дня у нас интервью с дублерами...

- Задавай, - Шаталин пожимает плечами. Он выглядит уставшим и опустошенным.

- Переживаете? - я раскрываю свой рабочий блокнот и беру ручку.

- Радуемся за товарищей, - с наигранной бодростью и легкой издевкой произносит Бугрин. - Готовы приступить к дальнейшей работе по подготовке к предстоящим космическим полетам.

- Прекрати, Володька, - Шаталин слегка толкает его локтем в бок.

- Ладно, - Бугрин вздыхает. - Извини, Михаил. Это я в шутку.

- Конечно, переживаем, Миша, - говорит Шаталин. -Переживаем, что не мы полетели на Луну, а Лешка с Олегом.

- А я так и просто им завидую, - признается Бугрин. - Вот честное слово. Завидую. Страшно хочу сейчас оказаться в корабле на их месте. Но чудес не бывает, Миша. Увы.

- Ребята, а может по пять капель? - я лезу в свою дорожную сумку и достаю бутылку пятизвездочного “Арагви” с упаковкой пластиковых стаканчиков. Домашняя заготовка. Как говорит наш редактор, “на всякий пожарный случай”. А “пожарный случай” сейчас, кажется, имеет место быть.

Шаталин оглядывается:

- Медицины и руководства в автобусе нет? Ага, нет... Давай!

- Полетели, - машет рукой Бугрин. - О, а как же без закуски?

- Все предусмотрено, товарищи космонавты, - я снова ныряю внутрь моего “бегемота” и извлекаю на свет божий упакованные в бумажные пакеты сырную и колбасную нарезки. Сыр и колбасу я купил в гастрономе на второй площадке, чтобы позавтракать в гостинице, но сейчас именно тот случай, когда умный полководец должен бросить в бой все свои резервы.

- Ну, Мишка, - восторженно произносит Шаталин, -ну, ты экипировался!

- Работа такая, - я развожу руками. - У нас, как и у вас, приходится постоянно быть в стартовой готовности.

Я отворачиваю пробку на бутылке, открываю упаковку со стаканчиками и разливаю коньяк.

- Хорош, хорош, - останавливает меня Бугрин. -Давай по чуть-чуть. А то на всю дорогу до Ленинска не хватит!

Мы все дружно смеемся.

- За что выпьем? - я поднимаю стаканчик с коньяком.

- Ну, с этим вопросом как раз полная ясность, -Шаталин чокается своим стаканчиком со мной и с Бугриным. - За успехи наших ребят в космосе! За Лешку и Олега!

Мы выпили. Потянулись за колбасой и сыром, закусили.

- Конечно, Михаил, мы переживаем, что не полетели, - говорит Бугрин, бросая в рот кружочек нарезанной колбасы. - Страшно хотелось бы полететь. Но с другой стороны и за ребят радостно! Ведь летят же, черти! Понимаешь? Наши пацаны летят на Луну!

- И дай Бог им успешного полета, - кивает Шаталин. - Чтобы все прошло штатно, без приключений.

- А я, Михаил, признаюсь: до позавчерашней госкомиссии был почти уверен, что полетим мы с Владимиром Александровичем, - на лице Бугрина появляется горькая улыбка.

- Это почему же? - осторожно интересуюсь я.

- А вот почему, - с готовностью начинает пояснять Бугрин. - Сколько раз летал в космос Шаталин?

- Дважды, - припоминаю я. - В апреле 1966 года на “Восходе-6” с Георгием Катушевым и в феврале нынешнего года на первом “Знамени”.

- Вот, - Бугрин поднимает указательный палец. -Добавь в общую копилку нашего экипажа еще и мой полет на “Союзе-8” с Гришей Нелюбовым и Витей Горбатюком. Итого получается три полета на двоих. А у экипажа Леонтьева? Лешка летал на “Восходе-2” в марте 1965 года, Олег - на четвертом “Союзе” в прошлом году. То есть, имеем два полета на двоих. Чей экипаж имеет больший налет, а?

- Между первой и второй промежуток небольшой! -произносит Шаталин. - Наливай, Миша!

Я разливаю в стаканчики “вторую дозу”.

- Давайте за будущие старты! - предлагаю.

- Поехали! - кивает Шаталин.

Мы пьем и закусываем.

- Продолжу изложение статистики, - говорит Бугрин, откусив кусочек сыра. - Кто первым испытал космический корабль “Знамя” на околоземной орбите? И, кстати, первым из космонавтов стартовал на новой ракете-носителе “Ленин”? Ясно кто - Володька Шаталин. Кто первым состыковался с самым первым “Лунником”, когда “семерка” вытащила его в космос? Тоже известно кто - экипаж Нелюбина, Горбатюка и вашего покорного слуги Бугрина. А что в это время делал экипаж Леонтьева? Правильно, он выполнял поставленную еще Владимиром Ильичем Лениным задачу: учиться, учиться и еще раз учиться...

- Погоди, Володя, - останавливает бортинженера Шаталин, - не горячись. Лешка с Олегом тоже не блины с медом у тещи кушали. Кто в мае 1968 года дублировал Береговина и Феклистова в экспедиции “Знамя-3”-“Лунник-2”? Мы с тобой? Нет, Леонтьев и Макарин. А подготовка к полету и сам полет, между прочим, были очень сложными. Это не шутка в скафандре перейти в “Лунник” и четыре часа полетать на нем в автономном полете. А потом состыковаться со “Знаменем” и через открытый космос снова вернуться в корабль.

- Алексей и Олег не летали, - бурчит в ответ Бугрин. - Только тренировались и дублировали...

- Сам же знаешь, что на это сил уходит не меньше, -укоризненно качает головой Шаталин. - А вспомни следующий полет, уже к Луне. Все были уверены, что полетят Леонтьев и Макарин. А кто полетел?

- Хлунов и Жолобцев, - вздыхает Бугрин. - У Жолобцева это вообще был первый полет.

- А Леонтьев и Макарин снова ходили в дублерах. Думаешь, им было не обидно?

Бугрин хмурится.

- Сегодня просто настал их черед, - Шаталин поворачивается ко мне. - Миша, наливай по третьей.

Я снова плескаю коньяк в наши стаканчики.

- Давайте за вас, ребята, - говорю, - и за то, чтобы следующий полет был ваш!

- А я вот тебе сейчас галстук отрежу! - хохочет Бугрин. - За кого обычно пьют третий тост, а?

- За дам, - вспоминаю я. - Ну, тогда выпьем за ваших жен и подруг.

- .И за нашу общую подругу - Удачу, - продолжает с улыбкой Шаталин. - Чтобы она улыбнулась и нам!

- И чтобы мы с Владимиром Александровичем полетели на шестом “Знамени”! - смеется Володька Бугрин.

Глава 3. Люди и Луна (Отрывки из неопубликованной книги журналиста Ярослава Головнева)

Сообщение ТАСС они услышали на втором витке, когда ракетно-космический комплекс пролетал где-то над центральным Китаем.

- Лексей, - позвал Макарин из спускаемого аппарата. Голос его звучал чуть приглушенно, - плыви сюда. Сейчас про нас с тобой говорить будут.

- Сейчас, Олег, - Леонтьев аккуратно стер тампоном несколько пылинок с поверхности левого иллюминатора и пришпилил упаковку с гигиеническим пакетом к крепежному ремню на стене. И только после этого мягко оттолкнулся пальцами левой руки от округлой щеки газового баллона и нырнул к люку в спускаемый аппарат.

Макарин по-прежнему сидел в своем полетном кресле, разложив на коленях журналы бортдокументации.

- Сейчас по радио про наш старт передавать будут, - сообщил он и постучал пальцем по наушнику одетого на его голову шлема с приемо-передающей аппаратурой. - Только что “Маяк” прервал свои передачи для специального выпуска новостей.

- Откуда ты знаешь, что это про нас говорить будут? - Леонтьев подхватил притороченный к ложементу свой шлем с устройствами для связи и поднес наушник к самому уху. “Широка страна моя родная”... Музыка звучала в эфире мелодично и тожественно. - Может быть, это про что-нибудь другое скажут?

- Да, уж прямо! - насмешливо фыркнул Макарин. -Второй корабль с Байконура запустили! Вместо нашего!

- Мало ли что могло на Земле произойти, - пожал плечами Алексей и хитро заулыбался:

- Никита Сергеевич, например, мог в Болгарию поехать. Или в Индию. Вот прямо со смотровой площадки на Байконуре сел в самолет и полетел с официальным визитом к дорогому товарищу Джавахалрару Неру.

- Да ладно дурака валять, Лешка! - хохотнул Макарин. - Про нас это, про нас! Они там, в Москве, и так целый виток ждали: не свалимся ли мы с тобой обратно на Землю? Перестраховщики хреновы!

- Внимание, товарищи! - мелодия прервалась и в эфире зазвучал торжественный мужской голос. Этот голос уже несколько десятилетий знала вся планета. Юлий Левитацкий... Почти четверть столетия назад он сообщил миру о Великой Победе, в октябре 1957-го - о запуске первого космического спутника. А в апреле 1961 года вместе с его зычным голосом в каждый дом на маленькой голубой планете пришло имя первого космонавта человечества - Юрия Гагарова.

- Внимание, товарищи! - повторил Левитацкий, сделал секундную паузу и продолжил:

- Говорит Москва! Работают все системы радиовещания, Центральное телевидение, все системы дальней космической связи. Передаем сообщение ТАСС!

Несколько секунд в эфире висела напряженная тишина. Планета, которая сейчас плыла под кораблем, замерла, прислушиваясь к голосу из далекой Москвы.

- На околоземной орбите - ракетно-космический комплекс “Знамя-5”-“Лунник-5”! - голос Левитацкого вновь торжественно зазвучал среди потрескивания помех.

Макарин показал Алексею большой палец и лицо его расплылось в довольной улыбке.

- Сегодня, 22 октября 1968 года в 5 часов 57 минут по московскому времени в Советском Союзе осуществлен запуск новой мощной ракеты-носителя “Ленин” с межпланетным ракетно-космическим

комплексом “Знамя-5”-“Лунник-5”. Ракетно-космический комплекс “Знамя-5”-“Лунник-5”, выведенный на промежуточную околоземную орбиту, пилотирует экипаж в составе: командира корабля - Героя Советского Союза, летчика-космонавта СССР, полковника Леонтьева Алексея Архиповича и бортинженера - кандидата технических наук Макарина Олега Григорьевича.

Левитацкий сделал паузу и продолжал:

- Целью запуска ракетно-космического комплекса “Знамя-5”-“Лунник-5” является дальнейшее совершенствование межпланетной техники и проведение научных исследований и экспериментов на трассе полете “Земля - Луна”. Бортовые системы ракетно-космического комплекса работают нормально. Самочувствие космонавтов хорошее. Товарищи Леонтьев и Макарин приступили к выполнению программы полета.

Голос Левитацкого сменился аккордами бравурного марша “Мы рождены, чтоб сказку сделать былью”. Леонтьев сунул свой шлем обратно за крепежный ремень на кресле и поднял взгляд на Макарина:

- А ведь летим, Олежка!

- Летим, Лешка! - Макарин засмеялся и хлопнул ладонью по раскрытым бортжурналам у себя на коленях. - В самом же деле - летим!

Глава 4. Автоматы летят к Луне (Интервью журналиста Мартына Луганцева с Главным конструктором Г.Н.Бабаковым)

25 марта 1964 года весь мир замер от восторга -советская межпланетная станция “Луна-11” плавно опустилась на лунную поверхность. Включились фотокамеры и через некоторое время мы, земляне, смогли увидеть, как выглядит вблизи Селена, вечная космическая спутница нашей Земли. Резкие изломы гор и впадины кратеров, нагромождения камней и миллионолетняя желто-серая пыль...

Георгий Николаевич Бабаков - один из создателей “Луны-11”. А точнее - ее Главный Конструктор. Седая шевелюра, высокий лоб с глубокими продольными морщинами, внимательный взгляд из-под черных как смоль бровей. Поверх легкомысленной тениски в мелкую полоску наброшен пиджак. Доброжелателен, улыбчив, спокоен. Говорит неторопливо, как будто взвешивает каждое слово.

Кабинет у него небольшой, но какой-то очень уютный. Горшки с цветами на подоконнике, большой аквариум в правом углу, красивые лимонно-желтые шторы на окнах. Два высоких шкафа с книгами, а между ними - огромных размеров кульман, на котором кнопками распят чертеж чего-то явно космического - круги, конусы, замысловатые переходники. А над кульманом - большой портрет Гагарова в рамке.

- Георгий Николаевич, - я открываю свой репортерский блокнот, - в начале нашей беседы расскажите немного о себе.

Он поправляет пиджак, улыбается и пожимает плечами:

- Да что рассказывать, голуба? Биография у меня самая что ни на есть обычная... Советская...

- И все - таки, - проявляю настойчивость. -Расскажите, как вы пришли в космонавтику.

- Ну, что же. Давайте пообщаемся и на эту тему. Скажу вам прямо: в молодые годы о космосе даже и не мечтал.

Он достает из пачки на столе сигарету, не спеша закуривает и начинает рассказ. Биография у Бабакова и в самом деле неяркая. После школы стал радиомонтером, был призван на военную службу, но вскоре комиссован из-за болезни сердца.

- Во время кросса мой моторчик меня подвел, голуба. Такие вот дела. - он аккуратно сбивает с сигареты пепел в стеклянную пепельницу на столе и улыбается:

- Помню, расстроился я тогда страшно. Все думаю, отбегался ты, Жорка. А потом, уже когда вернулся на гражданку, подумал, трезво оценил ситуацию и сказал себе: “Не боись! Еще не вечер! Еще подышим!” Сказал и забыл про эту свою болячку. Вот нет ее совсем - и все тут! Стал жить так, как и раньше жил. Вернулся на работу в Центральный парк культуры и отдыха, сдал экстерном экзамены за десятый класс и поступил в заочный институт связи. Ну, а в 1937 году женился на Аннушке... Когда началась война перешел на работу в институт автоматики. Был заведующим лабораторией, потом начальником конструкторского бюро. Ну, а потом получил назначение на должность главного конструктора.

Георгий Николаевич на несколько секунд замолкает, задумывается.

- А уже после победы, с 1946 года, началась моя работа по ракетной тематике. Занимался я разработкой многоцелевого комплекса обнаружения целей и поражения их зенитными ракетами. С работой наше конструкторское бюро справилось успешно. Поэтому в октябре 1951 года по приказу правительства меня перевели в ОКБ Семена Лавочкина начальником отдела. Ну, а дальше моя дорожка была уже совсем простенькой. В 60-м я был назначен заместителем главного конструктора по управлению ракетными системами. А второго марта 1963 года стал главным конструктором автоматических станций для исследования Луны и планет Солнечной системы. Так вот теперь называлась совершенно официально моя новая должность.

Он снова улыбается своей мягкой и доброй улыбкой и продолжает:

- Весной 1963 года Сергей Павлович Королевин и Василий Павлович Михеев передали в наше КБ весь своей задел по исследованию Луны и дальнего космоса. Наследство мы получили и славное, и богатое. Поэтому и ответственность была высокой. Стыдно было бы после всех предыдущих наших космических успехов ударить лицом в грязь, правда?

- Да, успехи наши к тому времени были уже на настоящей космической высоте, - соглашаюсь я. - Старт за стартом, победа за победой.

- Все-таки доля везения в нашей космической программе есть, - говорит Георгий Николаевич. - У американ за океаном - одни проблемы и аварии, а у нас как заговорено: ни одной крупной аварийной ситуации! Смотрите сами, 23 сентября 1958 года успешно стартует “Луна-1”, первая в мире межпланетная ракета “Мечта”...

- Но ведь в Луну она все-таки не попала, - замечаю я. - Пролетела мимо на расстоянии нескольких тысяч километров.

- Но зато, - Георгий Николаевич поднимает указательный палец, - мы получили первую в мире искусственную планету. Первый искусственный спутник нашего Солнышка. А в Луну мы попали меньше, чем через месяц, 14 октября. И не просто попали, а выбросили на ее поверхность наш советский вымпел. Ну, а с третьей “Луны”, которую запустили 4 декабря 1958 года, и по пятую включительно мы уже ставили на наших ракетах высокоскоростные фотокамеры. Не просто попадали в Луну, а еще и успевали передать на Землю целую серию космических фотографий. Сергей Павлович Королевин уже тогда думал о лунных экспедициях и искал места для посадок наших лунных кораблей. Американ с их программой “Рейнджер” мы опередили почти на четыре года. А потом начался уже качественно новый этап лунных исследований.

Георгий Николаевич очень подробно рассказывает мне о становлении нашего “межпланетного космоса”. Рассказывает эмоционально, с огоньком, словно еще раз переживает события не таких уж и далеких лет.

- А потом, - Бабаков вздыхает, - были четыре неудачных пуска подряд. Не все ж коту масленица, правда? Удача на какое-то время показала нам свою спину. Судьба как бы взяла с нас плату за все успешные пуски в предыдущие годы.

- Нелегкое тогда было время?

- Нелегкое. - он хмурится. - После аварии “Луны-17” нас, главных конструкторов космических систем, собрал на Старой площади, в здании Центрального Комитета партии секретарь ЦК КПСС Дмитрий Федорович Устинин и устроил настоящий разнос. Главным “виновником торжества”, конечно, был я. Много чего было сказано в мой адрес. И что “Луну-15” мы пускали 9 мая 1965 года, в день двадцатилетия Победы над фашистской Германией. Пуск закончился неудачей, отказала тормозная двигательная установка и 12 мая наша станция разбилась где-то в районе лунного Моря Дождей. “А в это время, - зловещим тоном сообщил Устинин, потрясая пачкой зарубежных газет, - за океаном фашистский недобиток фон Браух успешно запустил ракету “Сатурн”. Вы можете ознакомиться с публикациями, товарищ Бабаков!” И бросил эту пачку газет прямо передо мной на стол. Ну, а дальше разборка пошла еще круче. Ведь семнадцатую “Луну” мы пускали 4 октября 1965 года. Произошла ошибка телеметрии при определении высоты, слишком поздно включились двигатели. Посадочный аппарат разбился о лунную поверхность чуть западнее кратера Кеплера. “Вы что специально подгадали свой пуск к восьмой годовщине запуска нашего первого спутника?! - витийствовал Устинин. - Вы представляете себе международный резонанс?!” Тут за меня вступился Сергей Павлович Королевин. “Даты пусков к Луне, уважаемый Дмитрий Федорович, - совершенно спокойно произнес он, -определяются не пожеланиями Георгия Николаевича, а законами баллистики”. Устинин буквально запнулся на половине слова. Лицо его побагровело. Ну, думаю, сейчас всем достанется, не только мне одному. “Эх, - думаю, -зря ты, Сергей Павлович, голуба, стал на мою защиту. В итоге будет еще хуже”... Но сказать Устинин ничего не успел. Тихонько скрипнула входная дверь и в кабинет вошел Никита Сергеевич Хрущев. Собственной персоной. Остановился на пороге, окинул присутствующих на заседании внимательным взглядом и спросил: “Что, товарищи, совещаетесь?” “Никита Сергеевич, -повернулся к нему Устинин, - третья подряд наша лунная станция не выполняет свою полетную задачу.” “Да, знаю я, Дмитрий Федорович, знаю, - Хрущев отмахнулся от него как от надоевшей мухи. - Я пока еще газеты читаю и радио слушаю”. Он подошел к длинному столу заседаний, уперся кулаками в столешницу и произнес: “Разбор полетов - это хорошо! Разбор полетов может уберечь нас от ошибок в будущем. Космическая техника очень сложная. Да и задачи, которые она решает в космосе, от пуска к пуску становятся все труднее и труднее. ЦК партии, товарищи, это хорошо понимает. ЦК партии верит, что неудачи наши временные и уже в ближайших пусках мы добьемся новых успехов и вернемся на Луну. Так ведь, товарищи?” “Совершенно верно, Никита Сергеевич, - Королевин поднялся со своего места. - Еще один - два пуска - и мы устраним все неполадки”. “Верю, - Хрущев кивнул. - Поэтому хватит совещаться, давайте за работу”. Он повернулся и шагнул к двери. На пороге остановился, снова повернулся к нам лицом и погрозил пальцем: “Но помните: незаменимых людей у нас нет!” И вышел...

Бабаков нервно затянулся, выдохнул дым и загасил окурок в пепельнице:

- С января 1966 года, с запуска “Луны-19”, удача снова вернулась к нам. Мы тогда просто переломили ситуацию. На заводе и на космодроме ввели, как говорили и рабочие, и инженеры, по-драконовски суровые методики подготовки аппаратуры к пуску. И это дало свои результаты. И тогда, и в дальнейших - уже пилотируемых - пусках.

И Георгий Николаевич снова начинает разговор о любимом - о межпланетных станциях, которые готовит к полету его конструкторское бюро.

- Георгий Николаевич, а вы не считаете, что на Луне можно обойтись и без присутствия человека? -спрашиваю я уже в финале нашей беседы. - Полеты людей в космос - это всегда риск. А ваши умные автоматы уже сегодня способны на многое. Я не удивлюсь, если однажды созданная в вашем КБ автоматическая станция сядет на Луне, зачерпнет ковшом пробу лунного грунта и отправится в обратный путь к Земле.

- Человек на Луне должен высадиться обязательно, - Бабаков покачал головой. - Иначе мы никогда по настоящему не овладеем космическим пространством. Помните замечательное высказывание Константина Эдуардовича Циолковского? “Человечество не останется вечно на Земле. Оно сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а потом завоюет все околосолнечное пространство”. Так, кажется? Ну, а наши умные автоматы должны проложить дорогу людям. Помочь освоить космос. А насчет того, чтобы наша станция прилетела на Луну, набрала лунного грунта и вернулась на Землю... Может быть, это не такая уж и фантастика!

И он хитро улыбнулся.

Глава 5. Старт к Луне (Отрывки из неопубликованной книги журналиста Ярослава Головнева)

На семнадцатом витке по команде с Земли включился на разгон двигатель ракетного блока “Г”. Несколько десятков секунд Леонтьев и Макарин с замиранием сердца ощущали едва заметную легкую вибрацию корабля - это удлиненное сопло изрыгало в космическое пространство факел обжигающего газа, переводя ракетно-космический комплекс на трассу полета к Луне.

Леонтьев лежал в своем кресле-ложементе и внимательно следил за тем, как секундная стрелка скачет по цифрам на циферблате маленьких круглых часов над пультом управления. Если двигатель отработает требуемое время, то ракетно-космический комплекс перейдет на трассу полета к Луне. Если не отработает, то связка из кораблей “Знамя”, “Лунник” и ракетных блоков “Г” и “Д” продолжит полет вокруг Земли. Только орбита, по которой движется ракетно-космический комплекс, в этом случае станет очень вытянутой. Конечно, если двигатель ракетного блока выключится раньше времени, о полете к Луне придется забыть. Тогда им с Макариным потребуется срочно паковать вещички и готовиться к досрочному возвращению на Землю.

“Тяни, милый мои, - мысленно обратился Леонтьев к двигателю ракетного блока. Обратился так, будто этот “космический мотор” был живым существом и способен был сейчас прочесть его мысли. - Тяни, дорогой мои! Работай! Страшно не хочется вернуться домой с полдороги. Второго шанса слетать к Луне у нас с Олежкой уже не будет. Поэтому, движочек дорогой, работай. Тяни нашу космическую колымагу. Толкай ее к Луне, толкай. Заждалась тетка Селена гостей. Ждет, не дождется”.

Отказов разгонных двигателей за короткую историю полетов лунных пилотируемых кораблей еще не было. С прошлой осени сначала пролетные корабли “Север”, а потом и орбитальные корабли “Знамя” уверенно уходили в космос, к Луне. Но всякая неприятность когда-нибудь может произойти впервые.

“Но только пусть не сейчас, - взмолился Алексей. -Не сейчас. Не с нашим экипажем. Не с нашими кораблями. И вообще... Пусть совсем никогда и ни с кем эти неприятности не происходят!”

Он заерзал, устраиваясь в ложементе поудобнее. Ложемент был изготовлен по контуру скафандра Леонтьева. Лежать в нем пилоту, не одетому в скафандр “Сокол”, было не очень удобно. Затылок и плечи упирались в твердую металлическую основу ложемента.

“Хорошо, хоть перегрузка на минимуме, - подумал Леонтьев. - Даже до одной единицы не дотягивает”.

- Леша, осталась минута до критики, - напомнил о себе Макарин. Он лежал в соседнем ложементе и тоже внимательно наблюдал за стрелкой. “Критика”, или критическая точка, - это точка во времени, за которой при нормально работающем разгонном двигателе

ракетно-космический комплекс перейдет на траекторию полета к Луне. И тогда уже не двигатель разгонного блока, а законы небесной механики поведут их корабль к цели.

- Вижу, - буркнул в ответ Леонтьев. - Минутка еще осталась!

- “Флаг-один”, “Флаг-два”, - отозвался оператор из наземного Центра управления полетом. - Телеметрия с борта корабля нормальная. Двигатель ракетного блока работает устойчиво. Замечаний нет.

- Поняли, “Земля”, замечаний по работе двигательной установки нет! - ответил Алексей. - На борту порядок!

- Форточку перед стартом мы закрыть не забыли! -весело фыркнул Макарин.

Леонтьев давно уже подметил, что в напряженные моменты на предполетных тренировках Олег часто произносил какую-нибудь шутливую фразу или даже рассказывал анекдот - если была такая возможность. Что же, легкий юмор во время томительного ожидания - это не самый худший вариант человеческой реакции.

Словно услышав мысли Леонтьева, Макарин чуть слышно запел:

- Передай привет Земле,

Дяде доброму в Кремле,

Мы летим на фирменном сопле...

- С ума сошел? - шепотом осведомился Леонтьев. -Мы же в прямом эфире!

- А я что? Я ничего! - засмеялся в ответ Макарин. -Это же студенческий фольклор!

- Студент. - добродушно хохотнул Алексей. -Смотри-ка лучше за приборами, певец!

- Весь внимание, шеф, - парировал словесный выпад командира Макарин. - Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, что до “критики” осталось пятнадцать. Нет, четырнадцать секунд. Короче, даю обратный отсчет времени. Десять, девять, восемь.

Черная стрелочка стремительно скакала по делениям на часах.

- .Три, два, один! - выдохнул Макарин. - Есть разгонная скорость!

- “Заря”, - позвал Леонтьев наземного оператора, -я - “Флаг-один”. Прошли критическую точку разгона. Идем по лунной трассе. Повторяю, идем по лунной трассе!

- Принято, “Флаги”, - отозвался голос в эфире. -Поздравляем вас с началом межпланетного полета!

- Спасибо! - громко выкрикнул в ответ Леонтьев, не сдержав чувств.

- И совсем незачем так орать, Лексей, - наигранно поморщился Макарин. - Нужно всего лишь тихонечко достать бутылку шампанского из тайничка в стене и немедленно выпить ее на троих!

- Шампанского в нашем магазине не оказалось, -засмеялся в ответ Леонтьев. - Могу взамен предложить только сок черники в тубах!

- Для условий космического полета сойдет! -махнул рукой Макарин. - Доставай три тюбика!

- А третий кому? - удивился Алексей.

- Видишь барышню за окном? - засмеялся Олег, тыча указательным пальцем в иллюминатор, в котором показался маленький шарик Луны. - Круглолицую такую... Она с нетерпеньем ждет, когда пилот Леонтьев чмокнет ее в желтую щечку!

- Недолго ей осталось ждать, - поддержал шутку Алексей. - Дня три, не больше!

О, вот за это мы и выпьем! За вашу скорую встречу!

Глава 6. Дорогу “Лунникам” проложил “Север”

“У ракетчиков о нем ходят легенды.

Говорят, что в апреле 1945 года ему, главному конструктору крылатой ракеты 10Х, позвонил Иосиф Виссарионович Сталин. Наши войска стояли уже практически у самых ворот Берлина.

- Как вы считаете, Владимир Николаевич, - спросил Сталин, - имеет ли смысл применять вашу ракету в сложившейся военно-политической обстановке?

- Нет, товарищ Сталин, - ни секунды не медля, ответил он.

- Почему?

- Война уже заканчивается. А применение наших крылатых ракет повлечет за собой только лишние жертвы среди гражданского населения Германии.

- Согласен, - сказал Сталин и положил трубку.

А еще говорят, что перед самой войной его, самого молодого тогда в Советском Союзе доктора наук, вызвал к себе на Лубянку Лаврентий Павлович Берия.

- Поедешь в Берлин нашим резидентом, -безапелляционно заявил Лаврентий Павлович, едва он переступил порог кабинета. - Будешь заниматься технической разведкой.

- Я не смогу, - он покачал головой. - Во-первых, я не знаю немецкого языка...

- Мы тебя научим, - отмахнулся Берия. - Через полгода будешь знать язык, как свой родной.

- Есть еще и во-вторых, - он упрямо стоял на своем.

- Ну, что еще? - нарком недовольно поморщился. Этот самоуверенный молодой человек в безукоризненно отглаженном синем костюме и до блеска начищенных туфлях начинал его раздражать.

- Я считаю, что намного больше пользы смогу принести здесь, на Родине, - спокойно сказал он. -Работая конструктором.

Стекла пенсне наркома грозно блеснули. Он мог сейчас одним своим словом стереть в лагерную пыль этого мальчишку. Потянуться рукой к кнопке вызова секретаря, отдать короткое распоряжение и. Но что-то остановило Лаврентия Павловича. Наверное, этот прямой и открытый взгляд. Спокойная сила и уверенность в голосе.

- Ладно, ступай, - Берия отвернулся. - Иди, работай. Конструктор.

Обе эти истории я услышал от наших редакционных космических мэтров Гусева и Коневалина.

Конструктором крылатой ракеты 10Х, не рекомендовавшим Сталину применять новое оружие против осажденного Берлина, и молодым доктором наук, отказавшим всесильному наркому, был Владимир Николаевич Челомбитов.

Эту фамилию мы, журналисты, пишущие о советской космонавтике, впервые услышали в начале шестидесятых, когда наша страна вплотную занялась подготовкой будущих пилотируемых полетов к Луне. Именно конструкторскому бюро, которым руководил Владимир Николаевич Челомбитов, партия и правительство поручили создать мощные космические ракеты-носители УР-500 “Протон” и лунный космический корабль “Север” для пилотируемых полетов вокруг Луны. Но тогда писать о Челомбитове было запрещено -он, как и многие тысячи его коллег, был полностью засекречен”.

Инга перестает читать вслух набросок очередной моей статьи и интересуется:

- Март, ты думаешь, Аджубеев пропустит такой текст? Со Сталиным и Берией? С упоминанием о засекреченности наших конструкторов?

- Не знаю, Солнышко, - честно признаюсь я. - Кто знает, что на уме у главного редактора газеты? Но попытка не пытка.

Я лежу на диване, и подперев щеку рукой, получаю наслаждение от весенней мелодии ингиного голоса.

Мое Солнышко задумчиво приподнимает бровки и снова обращается к тексту моего опуса:

“- Но времена меняются. Мы с Владимиром Николаевичем Челомбитовым стоим в сборочном цехе его предприятия, у стапеля, на котором к предполетным испытаниям готовится очередной корабль серии “Север”. Челомбитов как обычно подтянут, импозантен. До блеска начищенные туфли, безукоризненно отглаженный темно-синий костюм и подобранный под цвет костюма галстук. Седые волосы аккуратно зачесаны назад. Взгляд темно-карих глаз остр и внимателен.

- Снова будет полет к Луне? - я киваю в сторону космического корабля.

- Нет, - качает головой Челомбитов. - Теперь будем работать только на околоземной орбите. Программа лунных полетов для кораблей “Север” уже завершена. Эстафету у нас приняли “Знамя” и “Лунник”.

Инга продолжает читать, а я вспоминаю, как во время интервью, подробно порасспросив Челомбитова о космических полетах по программе “Север”, все же решился задать вопрос, который меня интересовал больше всего:

- Владимир Николаевич, скажите честно, вам чисто по человечески не обидно, что для высадки человека на Луну решено использовать корабль “Знамя”, а не ваш “Север”, который уже доказал свою надежность?

- Ни капельки не обидно! Хотите - верьте, хотите -нет, - Челомбитов смеется. - То есть сейчас уже не обидно... А шесть лет назад, конечно, я был уверен, что наше КБ совершенно несправедливо обошли. Мне тогда казалось, что с высадкой человека на Луну наша фирма сможет справиться и лучше, и быстрее, чем наши конкуренты. Но партия и правительство решили иначе. Наверное, на то были свои резоны.

Он какое-то время молчит, нервно тиская пальцами поручень стапеля и невидящим взглядом взирая куда-то в металлические джунгли сборочного цеха. Я понимаю, что мой вопрос снова поднял бурю в его душе, холодным ветром прошелся по какой-то душевной ране, которую он тщетно пытался залечить все эти годы. Я уже начинаю, жалеть, что задал этот растреклятый вопрос, когда Челомбитов, уже совладав со своими чувствами, спокойным голосом решает продолжить свой рассказ:

- Понимаете, Мартын Андреевич, программы облета Луны и посадки на ее поверхность в нашей стране стартовали почти одновременно. В апреле 1962 года было принято соответствующее правительственное постановление. У нашего конструкторского бюро опыта создания пилотируемых кораблей и посадочных аппаратов для лунных экспедиций не было вообще. Программа посадки на Луну технически намного сложнее, чем программа облета Луны, поэтому корабли для высадки человека на лунную поверхность поручили разрабатывать именно Королевину и Михееву... Жаль, что нас обошли, но мир, как видите, от этого не рухнул. Все-таки советские космонавты впервые увидели лунные пейзажи из иллюминаторов нашего “Севера”!

Он снова повеселел, и у меня отлегло от сердца. Очень не хотелось, чтобы мой не слишком удачный вопрос испортил настроение этому умному и талантливому человеку. И я твердо решаю повернуть нашу беседу в положительное русло:

- Владимир Николаевич, а в будущем вы больше не планируете участие вашей фирмы в исследованиях Луны и планет Солнечной системы?

- Как же не планируем? Не только планируем, а уже работаем полным ходом! - глаза Челомбитова блеснули веселыми искорками. - Мартын Андреевич, если уж мы начали крутиться в теме межпланетных полетов, то будем так или иначе работать по этой тематике всегда, это уж вы поверьте мне на слово как Главному конструктору! И первыми к Венере и Марсу пойдут корабли, созданные на нашем предприятии! Вот так прямо и напишите в своей статье! Чтобы все ваши читатели об этом знали!

Пока я придавался воспоминаниям, Инга уже успела добраться до заключительной части моей статьи:

- “.Когда пишутся эти строки, ракетно-космический комплекс “Знамя-5” - “Лунник-5” летит к Луне. Летит по трассе, которую уже проторили пилотируемые корабли “Север”, созданные в конструкторском бюро под руководством одного из опытнейших наших конструкторов Владимира

Николаевича Челомбитова. И по которой завтра полетят другие наши - технически еще более совершенные -космические корабли”.

Инга отложила в сторону листы с текстом.

- Ну, как? - поинтересовался я. - Потянет?

- На “троечку”, - недовольно поморщилась Инга. -Слишком бравурно написано. В стиле передовицы нашей главной партийной газеты. Все правильно, но... Но души нет. Я, как читатель, совершенно не почувствовала, что это за фрукт - Владимир Николаевич Челомбитов. И где, кстати, его биографические данные?

- Он наотрез отказался рассказывать о се6е, -вздохнул я. - Категорически! Кстати, именно поэтому я добавил в текст статьи эти две байки о разговоре Челомбитова со Сталиным и Берия.

- Наверное, в этом есть и своя прелесть -продолжать оставаться секретным ракетчиком. Точнее, полусекретным, - иронически усмехнулась и стрельнула плечиками Инга. - Хотя, если судить по тексту твоего опуса, мой милый, Владимир Николаевич Челомбитов вовсе не чурается славы и почестей. Ладно, оставим в стороне скрытые психологические комплексы Главного конструктора.

- Ну, нет, - запротестовал я. - Челомбитов - открыт, жизнерадостен, очень подвижен.

- И все-таки скрытен, - Инга подвела черту моим психологическим изыскам. - Почему скрытничает? Из-за того, что в свое время его лунный проект отодвинули в сторону и предпочли разработки Королевина и Михеева?

- Вполне возможно, - согласился я. - В каком-то смысле его тоже заставили наступить на хвост собственной жар-птице. Он до сих пор убежден, что лунная программа ему бы удалась лучше. А полеты кораблей “Север” - это очень слабое утешение для его высоких творческих амбиций.

- Господи, - вздохнула Инга. - Что у нас за страна такая? Одни психологические комплексы да

нереализованные амбиции! Сплошные скелеты в шкафу и тайны!

Глава 7. Посадка (Из неопубликованных дневниковых записей летчика-космонавта СССР Алексея Леонтьева)

...Двигатель ракетного блока “Д” работает очень мощно и, конечно же, совершенно бесшумно. В космосе не бывает звуков: нет воздуха, и нет никакой другой среды, чтобы передать звуковые колебания.

Я практически не ощущаю перегрузки. Но невесомость, с которой я уже успел сжиться за восемь суток космического полета, пропала. Маленькая куколка полосатого тигренка, подвешенная на тонкой резинке к потолку “Лунника”, теперь не болтается бесцельно в воздухе, выписывая замысловатые траектории, а потянулась вниз, к полу моего кораблика, куда ее влечет невидимой рукой проснувшаяся сила гравитации.

Ложемента и кресла для космонавта в “Луннике” нет. Я просто зафиксирован ремнями и стяжками перед иллюминатором и пультами управления. Но никаких неудобств от этой совершенно нелепой для земных условий позы не испытываю. В невесомости и при низкой гравитации такое крепление даже удобно. Можно в любой момент расслабиться и повисеть в пространстве, не боясь упасть или уплыть куда-то в сторону. И с медицинской точки зрения, как шутили ребята-медики на Земле, тоже очень полезно. По крайней мере, пролежней и геморроя мне точно можно не опасаться.

- “Флаг-один”, двигатель работает устойчиво, -сообщает Земля голосом Володи Шаталина. Он снова вышел на связь, сменив Пашу Поповца. Наша старая традиция: дублер отвечает за общение центра

управления полетом с экипажем корабля в самые напряженные моменты космического рейса.

- Меня это радует, “Гранит”, - отвечаю я, называя Шаталина его полетным позывным.

С позывным Володькина Шаталина связана веселая история, в свое время наделавшая много шума как в отечественной, так и в мировой прессе. В первый полет, еще на “Восходе-6”, Шаталин отправился под позывным “Амур”. В нашем Центре управления полетом и в Звездном работают “очень серьезные люди”, и они всегда считали, что Амур - это только название большой реки где-то там, на востоке необъятной страны по имени Советский Союз. Нашим “очень серьезным людям” и в голову не могло прийти, что у древних римлян был бог любви, который тоже звался Амур. Нет, конечно, где-то и когда-то, кажется, еще в школе, они что-то такое читали об этом самом Амуре. Но потом, с годами, под грузом “очень серьезных космических дел”, из их мозгов совершенно выветрился даже легкий намек на “любовную” составляющую имени Амур.

Бедный Володька! Не успел он вернуться из полета, как все юмористы от Бреста и до Дальнего Востока зубоскалили про “амурные похождения” советского космонавта. Где-то в Америке, в Штатах или в Канаде, какой-то мелкий деятель от космонавтики тиснул в бульварной газетенке большущую статью о сексуальных экспериментах на советском корабле “Восход-6”. И пошла писать губерния! Мировую прессу буквально штормило от догадок и предположений на тему “секс в космосе”. Даже на послеполетной пресс-конференции экипажу “Восхода-6” нашими, советскими мастерами пера был задан вопрос с “любовным” подтекстом. Красный, как только что сваренный рак, Володька, потея и заикаясь, вынужден был оправдываться и доказывать представителям прессы, что ничего “такого” не было и даже в принципе быть не могло.

Конечно, руководство ЦУПа и Звездного городка получило легкий втык в высоких инстанциях за “ослабление идеологической работы при подготовке экипажей космических кораблей и потерю политической бдительности”. Наши начальники во главе с генералом Маканиным озабоченно почесали затылки, и в свой второй полет, на корабле “Знамя-1”, нарушая уже сложившуюся традицию, по которой космонавт получает позывной один раз и навсегда, Шаталин ушел с новым именем - “Гранит”. Весомый позывной, товарищи. Солидный. Серьезный. Это вам, понимаешь ли, не легковесные летающие амуры с их любовными стрелами! “Амурные” остроты постепенно сошли на нет. Но прозвище “Римский Бог” за Володькой так и осталось.

Сквозь стекло иллюминатора я вглядываюсь в лицо Луны за бортом моего кораблика. Лунная поверхность ощутимо замедляет свой бег. Это значит, что связка “Лунника” и ракетного блока “Д” теряет орбитальную скорость. Мы уже не летим по орбите над Луной, а по параболической кривой начинаем падать на ее поверхность.

С каждой минутой это падение становится все более заметным. Луна за окошком “Лунника” постепенно приближается. Очень необычное зрительное ощущение. Кажется, что Луна растет, распухает, как свежее тесто, раздается вширь. Вот уже скрылась за контуром иллюминатора линия горизонта. Кратеров становится все больше, мелкие становятся крупными, крупные -большими. На лунной поверхности теперь можно различить гораздо больше трещин, выпуклостей и впадин, чем было видно с окололунной орбиты.

В моем послевоенном детстве был случай, когда мы с соседскими пацанами сами сшили из тряпок мяч. В освобожденном от немчуры, раздолбанном снарядами и голодном Ворошиловграде с футбольными мячами было туговато. Тогда мы из всякого тряпья, презрев предлагавшуюся помощь наших сестер и знакомых девчонок, соорудили круглое чудо, и чуть ли не с утра и до самой ночи гоняли его на очищенном от мусора пустыре, в который превратилась спортивная площадка около развалин нашей школы. А потом, потные, перемазанные грязью, с разбитыми локтями и коленками, но счастливые, возвращались домой. И всех счастливей, наверное, был я, потому что нес в руках, прижимая к старой, разодранной майке наш мяч - весь в серой, въевшейся пыли, со шрамами от бесконечных штопок и рваными дырами новых, только что полученных ран.

Почему я вспомнил сейчас об этом? Луна за окошком кораблика была удивительно похожа на тот самодельный мяч из моего мальчишеского прошлого...

“Лунник” движется не по прямой, а по сложной посадочной траектории, периодически поплевывая в пространство огненными стрелами из двигателей ориентации. Ждешь, Луна? Жди, дорогая. Я лечу. Скоро буду. Если техника, конечно, не подведет.

- “Флаг-один”, - снова появляется в эфире Шаталин. Володька сегодня на удивление немногословен. Видимо, Земля решила не мешать мне пустой эфирной трескотней во время посадки. - Корабль в полном порядке. Прошел отметку “десять”.

- Понял, “Заря”, - бодренько откликаюсь, - прошли “десятку”.

“Десятка” - это десять километров над поверхностью Луны. Радиолокатор моего кораблика измеряет расстояние, а система радиосвязи отсылает полученные данные по трем каналам: напрямую на Землю, на “Знамя” и на автоматическую станцию “Луна-30”. С лунного корабля и летящей по орбите станции информация ретранслируется в ЦУП. Связь сразу по трем каналам нужна для обеспечения надежного управления во время спуска.

- Леша, ты только что побил рекорд Женьки Хлунова, - говорит Шаталин. - Поздравляю!

- Принято, “Заря”. Высылайте ракету со спортивным комиссаром - зафиксировать рекорд, - шучу в ответ. - И не забудьте бутылочку шампанского!

Рекорд Хлунова - это отметка в девять с половиной километров. Именно до этой высоты над лунной поверхностью опустился в предыдущем полете Женька Хлунов на четвертом “Луннике”. Я нахожусь уже ниже. Сейчас на Земле нет человека, который когда-либо имел возможность посмотреть на Луну с такого близкого расстояния.

А смотреть есть на что. Горы, расщелины, холмы, впадины и, конечно же, сотни и тысячи кратеров проплывают под моим кораблем. Не знаю, с чем это связано, но с приближением к поверхности Луны там, внизу, появилось гораздо больше оттенков светло-серого цвета. И еще есть коричневато-бронзовые, и даже зеленоватые участки. Вот хорошо бы было прилуниться, выйти из корабля, а вокруг - зеленая травяная лужайка. Солнышко в зените, желтая россыпь одуванчиков. И лунные кузнечики прыгают...

- “Флаг-один”, пройдена отметка “пять”, -напоминает о своем существовании Шаталин. - Все параметры корабля в норме.

И снова пауза. Тихая, глухая и очень тревожная пауза. Длинная, как полярная ночь.

Я хорошо знаю, что означает эта долгая пауза. Именно сейчас все наше космическое руководство, собравшееся в центре управления полетом, принимает окончательное решение по посадке “Лунника”. Царев, Михеев, Чертков, Маканин, Керимбаев и еще около полусотни управленцев от гражданских и военных инстанций собрались в зале заседаний, заслушали доклады всех служб, обеспечивающих полет, и вот-вот вынесут вердикт. Как там у Шекспира? “Быть или не быть - вот в чем вопрос”. Очень хочется, чтобы “быть”. Очень не хочется возвращаться домой почти от самого порога домика “тетушки Селены”.

- Леша, принято решение на спуск, - мне показалось, или голос Володьки действительно дрогнул. - “Флаг-один”, как понял? Подтверди прием.

- Понял тебя, “Заря”, - говорю я. - Идем на спуск! На борту порядок, самочувствие отличное.

И для пущей убедительности показываю большой палец прямо в черный блестящий глазок телекамеры, которая неотрывно и неусыпно глядит мне в лицо с первой минуты моего появления в “Луннике”.

- Смотришься замечательно, - смеется в ответ Володька. - Первый парень на деревне!

- ..С поставленной сельсоветом задачей стать

первым парнем на Луне, - продолжаю я его фразу. В наушниках шелестит смех. Видимо, в ЦУПе шутка многим понравилась.

Ловлю себя на мысли, что как-то неловко сейчас чувствовать себя пассажиром на борту “Лунника”. На Земле, в ЦУПе, на наземных измерительных пунктах, народ пыхтит по полной программе, трудится в поте лица. А я здесь лечу себе спокойненько, едва ли не помахивая Луне белым платочком из окошка моей летающей “избушки”.

Лунная поверхность под кораблем движется все быстрее и быстрее. Сейчас как раз тот участок траектории спуска, когда корабль летит наиболее быстро.

Справа на пульте замигал круглый желтый глаз лампочки индикатора.

- “Заря”, принимаю пеленг два, - сообщаю на Землю. Это значит, что система управления “Лунника” поймала сигнал с “Лунохода-5”, который уже третьи сутки торчит в расчетной точке на лунной поверхности и ждет -не дождется моего прилета.

- Фиксируем пеленг-два, - подтверждает Шаталин.

Так, а где же пеленг-один? Должен быть еще сигнал с “Лунохода-3”. И пеленг-три - с запасного “Лунника-3”, который в законсервированном режиме стоит на Луне уже несколько месяцев. Сейчас третий “Лунник” и оба “Лунохода” образуют на Луне почти правильный треугольник, в центре которого находится район предполагаемой посадки. Садится можно не только по трем пеленгам, но и по двум, и даже по одному. Но... Но лучше все-таки по трем. Один пеленг - хорошо, а три -лучше!

Секунда ползет за секундой. Наконец, на пульте одновременно вспыхивают еще два огонька. У циклопа в глубине пещеры открылась пара дополнительных глаз. Глазастенький ты мой.

- Есть пеленги один и три, - рапортую немедля. -Работаем штатно!

Автоматика моего кораблика захватила все три радиоточки на лунной поверхности. Сразу же включились двигатели ориентации корабля, расположенные над потолком кабины. В верхней части иллюминатора несколько раз полыхнули веселые оранжево-зеленые зарницы. “Лунник” чуть-чуть подровнял ориентацию по полученным с поверхности Луны пеленгам.

Внезапный и резкий толчок где-то под днищем корабля. Несколько секунд достаточно сильной вибрации. Но до “пыточной камеры” в Звездном городке - очень далеко. Там действительно зуб не попадал на зуб, а здесь - так себе, легкая дрынчалка. Толчки и вибрация в ощущениях подтверждают информацию с пульта управления “Лунника”: двигатели ракетного блока “Д” выключились.

Вот и все, дорогой товарищ Леонтьев. Теперь или посадка на Луну, или аварийное возвращение на орбиту после включения двигателей самого “Лунника”. Третьего, как говорится, не дано.

Впрочем, почему не дано? Ведь существуют два варианта посадки: удачный, то есть штатный, и... Н-да... Тогда на лунной поверхности появится еще один кратер. Которому впоследствии будет присвоено имя Алексея Леонтьева, как нетрудно догадаться.

.Что-то темное наползает на сердце из мрачной бездны. Хохочущий гестаповец целится в мальчишку из пистолета..

Вдох. Выдох. Спокойно!

А откуда это мысли у меня такие мрачные? Сдрейфил я, что ли? Да нет, вроде бы. Пока все идет нормально. Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить.

Тихонечко начинаю насвистывать “Из-за острова на стрежень, на простор речной волны”. “Нервная энергия всегда должна находить выход”, - учил нас инструктор по парашютным прыжкам Николай Константинович Никитский. Мы, первый отряд советских космонавтов, молодые и еще “необстрелянные” космосом, взлетали на учебном самолете в солнечное апрельское небо над парашютной базой где-то под Энгельсом, весело хохотали, горланили песни, подначивали друг друга - и прыгали, прыгали, прыгали. С разных высот, на любую местность, днем и ночью. Кстати, именно тогда Юрка Гагаров дал мне приклеившееся уже, наверное, на всю жизнь прозвище “Блондин”. За мои светло-рыжеватые волосы, которых с годами на голове остается все меньше и меньше...

- “Флаг”, приготовиться к разделению, - в голосе Шаталина прорезаются тревожные нотки. - Десять секунд до отделения ракетного блока “Д”.

- Понял, “Заря”, - отвечаю. - Будем отрезать хвост!

В наушниках слышу легкий Володькин смешок. Еще одна шутка принята.

Странное у меня сейчас состояние.

Тревожно-веселое. Случиться может все, что угодно. Повлиять на что-либо я практически не в силах. Поэтому остается только один способ контролировать ситуацию -шутить. Шутить так, чтобы зубы не стучали.

Снова резкий толчок снизу. Намного сильнее прежнего, даже язык прикусил. Сердце ласточкой ныряет в невидимую бездну.

- Есть разделение, - говорит Шаталин спустя несколько томительно долгих секунд после толчка. -Включение двигателей лунного корабля!

Череда тревожных мгновений. Могут ли секунды ползти медленно, как улитки? Оказывается, могут.

Поглядываю в иллюминатор. Кратеры за окошком ускорили бег.

Новый толчок снизу, но уже не такой резкий, как первые два. Можно сказать, даже нежный. Лунный корабль начинает дрожать. И мгновение спустя я уже слышу приглушенное взревывание ракетного мотора. Это двигатель “Лунника” включился по сигналу бортового посадочного радиолокатора “Планета”.

Звук работы двигателя становится чуть тише и размереннее. Он доносится не снаружи - там, за бортом, по-прежнему почти вакуум, какой там может быть звук?

Звуковые колебания передаются снизу по конструкции моего кораблика. Такое впечатление, что все вокруг вдруг стало ворчать. Но не зло, а почти по-дружески, как ворчит на поздно вернувшегося и подвыпившего хозяина любящий и верный дворовой пес.

Сначала тяга посадочного двигателя идет почти на режиме максимума. Кораблик прекращает движение к Луне, слегка заваливается на бок и даже поднимается на несколько десятков метров вверх. На мгновение мелькает перед глазами неровная полоса лунного горизонта. Как серый оскал огромного дракона. Потом тяга двигателя падает до шестидесяти процентов от номинальной. “Лунник” выравнивается и снова начинает приближаться к Луне. Если смотреть со стороны, то мой кораблик только что выполнил что-то, отдаленно похожее на известную фигуру авиационного пилотажа - “петлю Нестерова”. Это предусмотренная программой полета операция. Теперь с уверенностью можно сказать, что ракетный блок “Д” отстал от корабля окончательно и сейчас летит к Луне по баллистической траектории. Наша ящерка сбросила хвост и теперь уже не получит этим огрызком из прошлого по затылку в самый неподходящий момент. Казалось бы мелочь, а все-таки приятно.

- “Флаг-один”, высота две тысячи метров, -информирует Земля. - Переходим на ручное управление.

Я несколько раз щелкаю тумблерами на пульте, нажимаю добрый десяток кнопок, и аккуратно берусь пальцами правой руки за рукоять управления. И только проделав все эти операции, сообщаю:

- Перешел на ручной режим. Как поняли, “Заря”?

- Принято, “Флаг-один”, - отзывается Шаталин. -Идешь на ручняке!

Правильно, Вовик, правильно. Идем на ручняке. Идем не потому, что сдохли основные тормоза или автоматика, а потому, что так написано в программе полета. Наши инженеры посчитали, что космонавт -Леонтьев, Шаталин или Валерка Быков, персоналии не имеют значения, - с посадкой справится все-таки лучше, чем самый умный-разумный робот-автомат. Человек -венец творения, и его сама “должность во Вселенной” обязывает быть умнее киберов.

Но ручное управление кораблем - все-таки иллюзия. Сейчас “Лунник” летит на высоте чуть более полутора километров, и его по-прежнему ведет автоматика. Потому, что вера наших инженеров в способности человека-космонавта - это хорошо. Но вот в высоких инстанциях есть мнение, что автоматика все-таки надежнее. “Не надо возражать, товарищи конструкторы, у нас большой опыт партийной и хозяйственной работы. И с человеческим материалом в отдельности, и с трудовыми массами в целом. Поэтому пусть космонавта подстраховывает работающая автоматика!”.

И автоматика “Лунника” подстраховывает, выдает команды, ободряюще подмигивает лампочками световой сигнализации. Но теперь, после перехода “на ручняк”, у меня есть возможность в любой момент вмешаться в безупречную работу “космического робота” и перехватить управление “Лунником”. После этого в моем распоряжении будет примерно минута времени, чтобы с помощью ручного управления двигателями ориентации и регулирования тяги основного двигателя выполнить зависание корабля, его маневр над лунной поверхностью, окончательно выбрать посадочную площадку и прилуниться. Всего ничего...

При выборе места посадки возможности ограничены пятачком в пятьсот-шестьсот метров. Если на этом пятачке я не найду удобную “полянку” для лунного “пикника”, то придется увеличивать тягу двигателя до ста процентов и быстренько возвращаться на орбиту вокруг Луны. Но я почти абсолютно уверен, что убегать обратно в космос в аварийном режиме не придется. Все-таки не зря “Луноходы” чуть ли не полгода утюжили этот район, составляя самую подробную карту местности. Здесь нет больших кратеров или крупных камней. Везде практически ровная и гладкая поверхность. С учетом лунных реалий, конечно. Тут тоже есть кое-что... Но это так, мелочевка: два или три неглубоких метровых кратера, несколько десятков острых булыжников и россыпи лунной гальки почти повсюду. По мнению наших ученых, идеальное место для первого визита к “тетушке Селене”.

- Ты на высоте тысячи метров, Леша, - говорит Шаталин, позабыв назвать мой радиопозывной.

Волнуется товарищ дублер. - Баллистики только что сообщили, что ракетный блок “Д” упал на Луну примерно в пяти километрах от расчетного места твоей посадки.

- Понял, “Заря”, - отвечаю я. - На борту порядок.

“Лунник” продолжает снижаться и одновременно летит над лунной поверхностью. Во все глаза смотрю на проплывающие за окном пейзажи. Не столько любуюсь сменяющими друг друга видами Луны, сколько пытаюсь заранее оценить степень реальной опасности места будущей посадки. Я с закрытыми глазами могу нарисовать достаточно подробную карту посадочной зоны. Но теорию всегда нужно проверять практикой. А практика сейчас - это тщательное наблюдение за районом предстоящего прилунения.

“Тетушка Селена” значительно меньше Земли, и поэтому при полете над лунной поверхностью горизонт кажется необычно близким. Это затрудняет визуальную оценку высоты полета. Земной опыт довлеет, и создается впечатление, что “Лунник” летит гораздо выше, чем на самом деле.

Лик Луны с высоты около километра напоминает серый мрамор, покрытый грязно-белыми пятнами разной величины. Кратеры похожи на бело-серые оспины на более темном сером фоне. От некоторых из них радиально отходят светлые пылевые лучи, - наверное, следы разлета пыли при ударе метеоритов.

Видимость очень хорошая, бликов на иллюминаторе нет. Солнце сейчас находится где-то у меня за спиной, с противоположной стороны от иллюминатора корабля. Солнечные лучи падают на подстилающую поверхность примерно под углом двадцать градусов.

Кратеры внизу, под “ногами” “Лунника”, похожи на огромные круги с рваными краями. На Земле, рисуя свои картины, я примерно так их и представлял. А вот кратеры, расположенные на некотором удалении от вертикали и ближе к горизонту, выглядят очень необычно. Они больше напоминают овалы разных размеров. Из-за того, что освещение боковое создается впечатление, что внутрь этих светлых овалов “вписаны” меньшие по размеру и тоже овальной формы тени. Тени очень четкие, почти черные. Кто-то взял множество разновеликих блюдец, беспорядочно расставил их на лунной поверхности и наполнил очень темной и маслянисто поблескивающей жидкостью.

Еще вижу внизу очень много неровностей, состоящих из бесформенных холмиков пыли и мелких камней. Будто сотни и тысячи черепах испуганно замерли в серых панцирях, увидев, как из черноты неба вынырнул, растопырив четыре металлические ноги, мой кораблик.

- Пятьсот метров, - не дает забыть о себе Володька Шаталин. - Что видишь в окошко, “Флаг-один”?

- Володя, ты не поверишь: я вижу Луну, -отделываюсь я шуткой. Совершенно не хочется описывать пейзаж за окном, хотя по инструкции я именно это и должен сейчас делать. Хочется просто смотреть.

Вот за иллюминатором проплывает достаточно большой кратер, метров тридцать в диаметре, не меньше. Он очень хорошо освещен и кажется почти белым на фоне имеющей цвет морской волны лунной поверхности. Вокруг кратера хорошо просматривается пылевой вал округлой формы.

Стенки корабля немного подрагивают. Двигатель размеренно урчит. Словно мурчит приласканный, разнежившийся на руках у хозяина пушистый котище.

Внимательно смотрю на приближающуюся лунную поверхность. Сейчас кораблик словно плывет над ней. Любая неровность на лунной поверхности в лучах солнечного света кажется яркой, почти ослепительно белой. Формы неровностей очень разные. Некоторые похожи на рваные вытянутые облака, некоторые - на причудливо изогнувшихся змей. Корабль летит над Луной, угол отражения неровностями на лунной поверхности солнечных лучей постоянно меняется. Поэтому кажется, что и “облака”, и “змеи” внизу - живые, шевелящиеся.

Вот мелькнул большой кратер, а внутри него несколько маленьких. Еще кратер, в который “вписан” кратер меньшего размера - в большом круге с рваными краями меньший круг. Меньший касается большего, кажется, только в одной точке. Лунные Архимеды и Пифагоры, наверное, немало усилий приложили, создавая такой шедевр.

Ага, вот и внешнее “касание” двух кратеров. Причем один из них даже чуть налез на другой, и границы между ними в месте касания практически нет. А вот тут, рядом, еще два небольших кратерочка. И между ними очень тонкая ленточка границы.

- Двести метров над поверхностью, - сухо сообщает Шаталин. - Вертикальная скорость снижения - десять метров в секунду.

- Понял, “Заря”. Наш поезд прибывает на станцию “Луна”. Уже вижу здание вокзала и ковровые дорожки к вагону.

Володя, кажется, взял себя в руки и больше не волнуется. Ну, и правильно, чего волноваться? Первая высадка на Луну - экая невидаль! Сколько раз отрабатывали ее на тренажерах, с завязанными глазами совершить можно. А вы, дорогие товарищи, на вертолете в режиме авторотации не приземлялись, нет? Вот где эмоции, вот где острые ощущения! С высоты сотни метров - и на Землю-матушку сесть, ровно, четко сесть, так, чтобы не плюхнуться мешком, а элегантно, красиво.

По сравнению с теми нашими тренировками на вертолетах, нынешний спуск к Луне - это так, семечки. Конечно, если не принимать во внимание, что это ПЕРВЫЙ в истории человечества спуск пилотируемого аппарата на поверхность иной планеты. Но об историческом значении полета я сейчас думаю меньше всего. Не время.

- “Флаг-один”, у нас пропала картинка с внутренней телекамеры, - обеспокоено говорит Шаталин. - Леша, проверь питание. Ты там случайно ничего не выключил?

На пульте индикатор телекамеры горит нормальным светом, тумблер в положении “включено”. Значит, повреждение появилось где-то в самой камере. Земля “ослепла” на один глаз и теперь не видит меня. Это неприятно, конечно. Но не смертельно. Ну, не получит советский телезритель изображения моей

жизнерадостной рожицы в момент посадки - не велика потеря. Хотя, конечно, для истории...

- У меня нормальная индикация по внутренней телекамере, “Гранит”, - говорю я. - С камерой разберусь после посадки. Внешние камеры работают?

- По внешним замечаний нет. Картинка четкая и хорошая. Даем почти в прямой эфир на Центральное телевидение.

Хорошее слово “почти”. В данном случае оно означает, что передачу наши “компетентные товарищи” задерживают минут на пять. И если - не дай Бог! - со мной или с “Лунником” что-то случится, эта “прямая” телепередача на ЦТ будет немедленно прервана. По техническим причинам.

До боли в глазах всматриваюсь в пейзаж за окном. На Луне есть места, буквально испещренные глубокими трещинами и кратерами, а есть ровные и практически бескратерные участки, лишь чуть-чуть иссеченные всякой кратерной и каменной мелочью. На одном из таких ровных участков я и должен посадить “Лунник”. Где-то вон там.

- Сто пятьдесят метров... Леша, ты почти над самой границей посадочной зоны.

Яркая точка вдруг появляется почти точно в месте предполагаемой посадки. Похоже на большой осколок зеркала, который отражает солнечные лучи.

- Высота сто метров, скорость снижения восемь, -голос Шаталина снова буквально звенит от волнения. Опять заволновался мой товарищ и дублер. Я давно подметил: когда сидишь в ЦУПе и контролируешь чью-то работу в космосе, иногда волнуешься и переживаешь больше, чем сами участники космического рейса. Ты -только наблюдатель, и при всем желании помочь тем, кто работает “наверху”, практически ничего изменить не можешь. Разве что совет дать. А вот ребятам, которые работают над Землей, переживать и особо волноваться просто некогда. Работа съедает почти все чувства и ощущения.

Что-то яркое поблескивает прямо в том месте, куда “Лунник” ведет автоматика. Ну-ка, ну-ка. Мама дорогая, это же “Луноход”! Но откуда?!

Район будущей высадки определили загодя. Фотосъемка с борта лунных автоматических орбитальных станций дала общую панораму Луны. А уже после облетов Луны пилотируемыми кораблями “Север” и “Знамя” посадочный район выбрали окончательно. Его тщательно обследовали с помощью самоходных аппаратов “Луноход-3” и “Луноход-5”. Сюда же заранее был высажен и резервный лунный посадочный корабль “Лунник-3”. Оба “Лунохода” и резервный “Лунник” образовали на поверхности Луны почти равносторонний треугольник, в центре которого и находится район высадки. По пеленгам с этих трех аппаратов мой кораблик должен совершить посадку - в центр треугольника. Но сейчас он почему-то снижается не в выбранный район, а идет прямо на один из “Луноходов”!

Начинаю лихорадочно соображать, что могло произойти. Мысли в голове прыгают зайчиками, путаются. Версии, версии, версии.

Ну, что случилось? Скорее всего, произошел сбой бортовой вычислительной машины на “Луннике”. Если пеленг с “Лунохода-5” был принят раньше пеленгов с “Лунохода-3” и “Лунника-3”, компьютер на моем корабле почему-то - а вот почему, черт возьми?! - посчитал принятый сигнал как одновременное прохождение сигналов от всех трех аппаратов. И, конечно же, выдал команду на ориентацию корабля в геометрический центр, расположенный между этими тремя точками. Хорошо, допустим, что так все и было...

Так, а дальше? Бортовая вычислительная машина повела мой кораблик не в посадочный район, а прямо на “Луноход”. И хотя буквально минутой позже компьютер принял настоящие сигналы от “Лунохода-3” и “Лунника-3”, менять принятое решение он уже не стал. Почему? Потому что, такая смена района посадки после калибровки по трем пеленгам не предусмотрена программой полета. Поэтому сейчас “Лунник” послушно идет строго по радиолучу, прямо на “Луноход-5”. Годится, в качестве объяснения? Пожалуй.

Ладно, детальной аналитикой займемся потом, после посадки. А сейчас нужно что-то делать, иначе и в самом деле сяду “задницей” прямо на наш “лунный трактор”!

Включаюсь в работу. Два щелчка тумблерами, одна нажатая кнопка на пульте, - и управление “Лунником” теперь полностью в моих руках. Наверное, со стороны я сейчас больше всего похож на одетого в скафандр пианиста. Исполняется космическая симфония спуска на ручном управлении. Премьера, товарищи.

Включаются двигатели ориентации на “крыше” корабля. Быстрее, быстрее! Нужно уйти в сторону, иначе корпус “Лунника” при посадке может задеть стоящий на небольшой возвышенности “Луноход”.

- Девяносто.

Кораблик качнулся влево и яркое пятно “Лунохода” не спеша уплывает из поля зрения.

- Восемьдесят.

Нужна новая площадка для посадки. Куда, куда? А вот сюда попробуем... Что у нас тут? Два довольно больших кратера и несколько очень крупных камней. Откуда?! На карте ничего такого не было.

- Семьдесят.

Камни могут попасть под посадочную стойку. И кратеры тоже не подарок. Нет, лучше поискать другое место для посадки. Время и высота еще есть.

- Шестьдесят.

Местность кажется совершенно незнакомой. Ничего не понимаю.

Черт, я ошибся! Нужно было лететь вправо, внутрь посадочного треугольника. Но я растерялся и взял влево. “Лунник” сейчас уже далеко ушел за границу разведанной автоматами зоны. Времени, чтобы исправить ошибку и вернуться к месту предполагаемой посадки, нет даже теоретически. А здесь садиться просто опасно. Что делать? Черт.

Так, спокойно! Клин клином. Берем еще левее!

- Высота пятьдесят, Леша!

Мама дорогая, всего полсотни осталось! А что с посадочной площадкой? Тьфу ты, снова не то!

- “Флаг-один”, “Лунник” вышел за пределы посадочного треугольника! - это уже не Шаталин. По голосу не узнаю. Может быть, Жора Шонов?

Я вижу, ребята. Корабль опускается в совершенно неизвестном районе.

Ну, и что теперь? Все-таки рискнуть и попробовать сесть? Или уходить вверх?

Решение только за мной. Одно движение пальцев -и аварийный старт. И крушение всех наших надежд. И вся наша космическая программа - соседской Мурке под хвост.

- Сорок метров, “Флаг-один”!

Аварийный взлет? Я еще успеваю уйти.

.Леденящий ужас. Скалится в улыбке проклятый фриц.

А вот дудки! Ни за что! Эта темная норка не для нашей шустрой мышки^

Идем дальше! Ну-ка, что там у нас еще левее...

- Тридцать. “Флаг-один”, как понял? - Володька уже почти кричит.

Есть! Вот она, милая! Ровная площадка и практически без крупных камней. Так, нам сюда!

Круто разворачиваю “Лунник” вокруг продольной оси.

- Двадцать метров. “Флаг”, тебя не слышу!

Я собираюсь ответить, но невидимая сила сжимает зубы. Ноет шея и каменеет затылок. Судорога, что ли? Только этого мне и не хватает для полного счастья!

Ладно, личные ощущения в сторону. Потом будем анализировать. Если это потом будет, конечно. А сейчас - не отвлекаться!

- Десять! Лешка, на связь!

Подожди, Володя, подожди! Кораблик уже выровнялся и занял строго вертикальное положение. Горячие газы из его сопла ударили в поверхность Луны. Сквозь иллюминатор вижу, как очертания мелких кратеров под “Лунником” утратили резкость, стали постепенно расплываться от огненного дыхания посадочного двигателя. Секундой позже из-под кормы корабля развернувшимся веером брызнули во все стороны сизые пылевые лучи. Это двигатель окончательно сдул с камней и твердого грунта лунную пыль, которая лежала здесь миллионы и миллиарды лет. Пылевое облако понеслось прочь от “Лунника”, словно подгоняемое ветром.

Я стал частью моего корабля. Его сердцем, головой и мозгом. А он стал продолжением меня. Сейчас мы -единое живое существо. Это у меня четыре металлические ноги. Это у меня работающий на надрыве ракетный двигатель. Это мои невидимые пальцы радиолучей ощупывают миллионолетние камни на теле “тетушки Селены”.

- Высота пять метров, “Флаг-один”! Алексей, почему молчишь?!

Ком в горле. Сердце колоколом бабахает в уши и рвется наружу из груди. Я еще дышу или уже перестал дышать?

Черное остроконечное тело откуда-то сверху наползает на вспенившуюся пылью лунную поверхность за иллюминатором. Что за хренотень... Хренотень-тень... Ага, это же тень от опорной стойки, от “ноги” “Лунника”. Тень кинжалом втыкается в Луну и постепенно размывается в облаке улетающей из-под корабля пыли.

Бешенная пляска индикаторных светлячков на пультах.

Есть касание! Есть выключение двигателя!

Ощутимый пинок в кормовую часть корабля. Четыре “ноги” “Лунника” стали на поверхность Луны. Покрякивая от напряжения, включились в работу амортизаторы, размещенные в опорных стойках, в боковых подкосах и на опорных “башмаках”. Сейчас они поглощают энергию движения корабля за счет деформации “сотовых” вкладышей, сделанных из тонкой, но очень прочной титановой фольги. Мне кажется, что даже сквозь гермошлем скафандра я слышу возмущенный скрежет сминаемого металла. Иллюзия, конечно.

Мгновение спустя пол кабины проваливается вниз. Первая мысль: “Неужели яма?!”

Но тут же соображаю: нет, это сработали

установленные на посадочных стойках четыре небольших твердотопливных ракетных двигателя. Они должны надежно прижать мой кораблик к лунной поверхности, чтобы не дать ему перевернуться от удара при посадке.

Снова резкий толчок снизу. “Лунник” задрожал всем телом. Кажется, даже покачнулся. И замер.

Я окаменел перед пультом, прислушиваясь. Посмотрел в окно. Перед иллюминатором расстилалась серая пыльная равнина, местами усыпанная небольшими острыми камнями. Больше ничего и никуда не двигалось.

Вот и все. То, к чему мы шли долгие годы, наконец, произошло. Мой кораблик стоял на лунной поверхности. Прочно стоял, всеми четырьмя “лапами”.

И тут на меня накатило...

Я вдруг ощутил страшный холод. Зубы начали выбивать чечетку. Холодные мурашки змеей скользнули по спине, а кончики пальцев превратились в дрожащие ледышки.

Но это ощущение чудовищной холодины продлилось всего несколько мгновений. А потом пришел нестерпимый жар. Кровь волной ударила в голову. Крупные капли пота медленно поползли по лбу, перебрались через брови и нырнули к глазницам, превращая весь окружающий мир в невообразимую смесь теней и света. В ушах тонким зуммером зазвенела тишина.

Мой организм среагировал на невиданную эмоциональную перегрузку последних минут перед посадкой. Выплеснул всю негативную энергию, которую в течение нескольких десятков секунд старался сдержать внутри. Я понимал все это, но сделать что-либо, остановить инстинктивные рефлексы миллионов мельчайших клеток, составляющих тело человека по имени Алексей Леонтьев, не мог. Я был совершенно бессилен.

Не знаю, сколько секунд или минут пробыл среди этого испепеляющего жара. Избавительницей и освободительницей пришла дурманящая и сладкая слабость. Я обвис на лианах привязных ремней и уже почти не стоял на ногах. Сознание странно затуманилось и померкло. Ощутил себя маленькой и беспомощной букашкой внутри туго скрученного ватного одеяла. Удобно, комфортно и удушливо сладко.

Наверное, так могло бы продолжаться миллиард лет. Но в этой удушающей пелене ватного безмолвия родился терзающий мой уставший разум звук. Где-то очень далеко, почти на пределе слышимости, появилось прерывистое жужжание. Пчела залетела в распахнутое окно тенистой веранды и билась об стекло, пытаясь вернуться в обычный, зеленый и солнечный мир.

Это был единственный раздражитель в ватной вселенной вокруг, и не оставалось ничего другого, как прислушаться.

Звук постепенно нарастал. Почудилось, что я стал различать в этом переливчатом жужжании какие-то знакомые интонации...

А потом стена окружавшего меня безмолвия рухнула. Рассыпалась на мелкие, кружащиеся вокруг осколки. И сквозь эту звенящую тучу обломков тишины прорвался встревоженный и громкий голос Володьки Шаталина:

- “Флаг-один”, почему молчишь?! Леша! Алексей!

Несколько раз моргнул глазами. Мир стал обретать обычные цвета и четкость.

Глубокий судорожный вдох. Первый с той уже бесконечно далекой минуты, когда мой кораблик стал растопыренными ногами на каменистое основание Луны.

Облизал пересохшие и растрескавшиеся губы и с невероятным усилием проглотил застрявший в горле плотный комок. Язык шевелился тяжело и неуклюже. Как совковая лопата, нагруженная густо замешанным цементным раствором.

- “Заря”, на связи “Флаг-один”, - хрипло выдохнул из самых глубин легких. - Говорит Море Спокойствия. “Лунник” сел.

Глава 8. Тревога и радость (репортаж журналиста Мартына Луганцева из Центра управления полетом)

Задолго до девяти часов вечера - времени начала посадочных операций - в большом зале Центра управления полетом яблоку негде было упасть. В ЦУП съехались руководители космической отрасли, конструкторы, представители прессы. Я с трудом нашел свободное местечко в правой части гостевого балкона.

Во время посадки “Лунника” на связи с Олегом Макариным и Алексеем Леонтьевым был Владимир Шаталин. Это был очень разумный выбор руководителей полета - кто, как не дублер командира экипажа знает мельчайшие нюансы лунной экспедиции?

На центральном экране в зале управления развернута карта обеих полушарий Луны. Синей линией над ее поверхностью обозначена орбита космического корабля “Знамя”, красной - орбита лунного посадочного корабля “Лунник” - “Родина”. До двадцати одного часа по московскому времени кривые практически совпадали. После выдачи команды на посадку, красная линия стала круто выгибаться в сторону предполагаемого района посадки на Луне.

По крайней мере, пять известных мировых телевизионных компаний - две из них, кстати, американские - во время посадки “Лунника” вели прямую трансляцию из нашего Центра управления полетом. К сожалению, в который раз подкачало наше Центральное телевидение. Как объяснили нам, журналистам, его сотрудники, пока у Останкино нет возможности вести прямые длительные трансляции из нашего ЦУПа. Поэтому советские телевизионщики ограничились ежечасовыми короткими экстренными выпусками новостей, во время которых рассказывали о том, как проходит высадка советского космонавта на Луну и на несколько минут включали прямую трансляцию с борта космического корабля.

Спуск на Луну шел полностью в штатном режиме. Немного поволноваться всех заставило отделение ракетного блока Д от лунного посадочного корабля. Но и здесь все прошло по программе.

Самый волнующий момент наступил, когда “Лунник” - “Родина” находился на расстоянии полутора километров от поверхности Луны. По команде с Земли Алексей Леонтьев перешел на режим ручного управления кораблем. С этого момента началась собственно посадочная операция. И вот тут случилось событие, которое доставило нам немало тревог.

Алексей Леонтьев на всех этапах высадки на Луну действовал четко и умело. И нужно честно признать: если бы не его оперативность и умелые пилотские навыки, посадка “Лунника” на Луну могла бы окончиться катастрофой - серьезной аварией лунного корабля и гибелью самого космонавта.

А дело оказалось вот в чем. Район будущей высадки был выбран загодя. Сначала фотосъемка с борта лунных автоматических орбитальных станций дала общую панораму Луны. Затем во время облетов Луны пилотируемыми кораблями “Север” и “Знамя” район посадки был выбран окончательно. Его тщательно обследовали с помощью самоходных аппаратов “Луноход-3” и “Луноход-5”. В этот район заранее был высажен и резервный лунный посадочный корабль “Лунник-3”.

Оба “Лунохода” и резервный “Лунник” образовали на поверхности Луны почти равносторонний треугольник, в центре которого находился район будущей высадки. По пеленгам с этих трех аппаратов корабль Алексея Леонтьева и должен был совершить посадку.

Ну, а дальше случилось то, что вряд ли мог кто-нибудь предвидеть. Произошел сбой бортовой вычислительной машины на “Луннике”. Из-за того, что пеленг с “Лунохода-5” был принят раньше пеленгов с “Лунохода-3” и “Лунника-3”, компьютер на корабле Леонтьева по невыясненной причине посчитал принятый сигнал как одновременное прохождение сигналов от всех трех космических аппаратов и выдал команду на ориентацию корабля в геометрический центр, расположенный между этими тремя точками. Но поскольку реально это все-таки был один сигнал, то бортовая ЭВМ вела “Лунник-5” не в район посадки, а прямо на “Луноход-5”. И хотя буквально минутой позже компьютер принял настоящие сигналы от “Лунохода-3” и “Лунника-3”, менять принятое решение он не стал. Такая смена района посадки после калибровки по трем пеленгам была просто не предусмотрена программой полета. Поэтому вплоть до высоты сто метров “Лунник-5” - “Родина” послушно шел строго по радиолучу прямо на “Луноход-5”.

Катастрофа была неминуема. И она бы произошла, если бы Алексей Леонтьев вовремя не заметил “Луноход-5” на лунной поверхности и не сообразил, что наш “лунный трактор” находится слишком уж близко к месту посадки. В условиях острого дефицита времени Леонтьев сделал почти невозможное - он успел взять управление снижающимся кораблем на себя и увел “Лунник” в сторону.

На правом экране ЦУПа попеременно транслировались изображения, передаваемые с разных телекамер. Одна из камер была установлена на внешней поверхности “Лунника-5”, и мы могли видеть с Земли примерно такую же “картинку”, как и Алексей Леонтьев из иллюминатора своего корабля. Еще одна телекамера была установлена в кабине “Лунника” над головой космонавта. С этой позиции мы хорошо видели лицо Леонтьева за стеклом гермошлема и часть кабины корабля. К сожалению, в самый критический момент полета, примерно за три минуты до посадки, эта внутренняя камера неожиданно перестала выдавать изображение. Как нам оперативно разъяснили, неисправность произошла на борту самого “Лунника”. Это был очень неприятный момент для тележурналистов, освещающих высадку на Луну из ЦУПа, но на самой программе посадки он практически не сказался. Радио по-прежнему доносило до нас уверенный голос “Флага-один”.

Кроме изображения с летящего космического корабля, на экране Центра управления полетом периодически появлялись и “картинки” с поверхности Луны. Телеустройства обоих “Луноходов” были направлены на тот район неба, в котором ожидалось появление корабля Леонтьева над районом посадки. И, наконец, с борта космического корабля “Знамя”, летевшего по окололунной орбите, Олег Макарин передавал очень четкую общую панораму Луны.

Примерно за минуту до момента касания посадочными опорами корабля лунной поверхности телекамера “Лунохода-5” захватила в поле своего зрения приближающийся “Лунник” Леонтьева. Волна ликования и радости прокатилась по залу. “Картинка”, переданная “Луноходом”, и вправду была необычной. Мы видели лунный корабль Леонтьева снизу, со стороны посадочных “ног”. Очень хорошо был виден яркий факел желтого пламени из посадочного двигателя “Лунника”.

Именно в этот момент у многих, кто следил за посадкой из большого зала Центра управления полетом, возникло ощущение, что корабль снижается прямо на “Луноход-5”. Даже нам, журналистам, сидящим “на галерке” зала, стало ясно, что посадка на Луну идет не так, как предполагалось. Слишком уж близко оказался лунный корабль от “Лунохода”.

Алексей Леонтьев сориентировался в ситуации намного раньше, чем операторы в наземном ЦУПе. На экране было хорошо видно, как на вершине лунного корабля, - там, где располагался отсек двигателей ориентации, - яркими блесками полыхнули язычки пламени. “Лунник” стал заваливаться вправо и постепенно уходить в том же направлении из поля обзора телекамеры. Операторы “Лунохода” попытались развернуть аппарат следом за уходящим в сторону “Лунником”, но лунный корабль оказался явно “шустрее” и на несколько секунд вышел из зоны видимости. И как раз в эти мгновения Леонтьев вдруг замолчал...

Молчание космонавта длилось всего пять или шесть секунд. Но вряд ли можно описать всю ту гамму чувств, которую успели пережить за эти мгновения те из присутствующих в зале, кто понял, что происходит что-то совершенно не предусмотренное программой полета!

Телекамера “Лунохода-5” поймала “Лунник” буквально за пару секунд до момента посадки. Мы видели, как двигатель корабля поднял большое облако лунной пыли. Пыль, однако, не поднялась высоко, а плотным облаком стала уходить от снижающегося корабля почти вдоль лунной поверхности. На нашем экране “Лунник” просто утонул в этом пылевом облаке. И мгновение спустя внутри этого облака полыхнула яркая желто-малиновая вспышка!

У многих в зале управления в эти тревожные секунды было ощущение, что произошла катастрофа. Тем более, что уже несколько секунд связи с космонавтом не было.

В зале управления повисла тяжелая тишина. Взгляды всех присутствующих были обращены на правый экран. Но там было видно только плотное пылевое облако, которое, кажется, и не собиралось рассеиваться. Операторы ЦУПа сориентировались достаточно быстро и попытались переключиться на телекамеру на внешней поверхности “Лунника-5”. Увы, мы увидели только какие-то нечеткие тени: пыль закрыла обзор и этому “телеглазу”.

И в этот момент динамики донесли до нас глуховатый, но совершенно спокойный голос Алексея Леонтьева:

- “Заря”, на связи “Флаг-один”. Говорит Море Спокойствия. “Лунник” сел.

Зал буквально взорвался радостными возгласами и аплодисментами. Все вскочили со своих мест. Пожимали друг другу руки, обнимались. Тревога и отчаяние сменились весельем и смехом. Впервые космический аппарат с ЧЕЛОВЕКОМ на борту совершил успешную посадку на Луну!

Впрочем, нужно было еще убедиться, что посадка прошла успешно. Поэтому, как только прошла волна всеобщего ликования, и космонавт, и дежурная смена ЦУПа приступили к оценке технического состояния прилунившегося аппарата.

Помимо анализа телеметрии, нужен был еще и внешний осмотр лунного корабля. Поэтому операторами была выдана команда на начало передвижения “Лунохода-5” к “Луннику”. Лунный “трактор” двинулся вперед с максимальной скоростью, на которую был способен, - два километра в час. Но поскольку “Лунник” сел примерно в ста метрах от того места, где стоял “Луноход”, то к лунному кораблю вездеход добрался только через несколько минут. По командам с Земли он трижды обогнул прилунившийся корабль. Телекамера передавала на Землю изображения “Лунника” и управленцы смогли убедиться, что корабль сел нормально и внешних повреждений не имеет. Анализ телеметрии с борта корабля подтвердил, что все бортовые системы “Лунника” работают нормально.

Удалось точно определить и точку посадки лунного корабля. Оказалось, что “Лунник” сел вне посадочного треугольника, образованного “Лунником-3” и обоими “Луноходами”. В критической ситуации Алексей Леонтьев взял управление кораблем на себя и совершил посадку. Но при этом корабль отклонился от границ посадочного треугольника на несколько десятков метров. Леонтьев успешно посадил корабль в совершенно незнакомом районе!

На проверку бортовых систем прилунившегося “Лунника” и скафандра “Кречет” у Алексея Леонтьева ушло примерно полтора часа. Проверки не выявили никаких замечаний. После экстренного заседания Государственной комиссии под председательством Сергея Павловича Королевина ровно в двадцать три часа по московскому времени на борт корабля было передано разрешение на начало следующей операции -осуществление первого выхода космонавта на поверхность Луны.

В двадцать три часа пятнадцать минут в Центр управления полетом для участия в сеансе связи с космонавтом Алексеем Леонтьевым прибыли Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Никита Сергеевич Хрущев, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев, Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин и сопровождающие их лица.

„.А потом был тот исторический момент, когда Алексей Леонтьев ступил на Луну. Над лунными просторами развернулось алое советское знамя. Человек стоял на поверхности Луны!

Глава 9. Расстыковка и старт к Земле (Из неопубликованной книги журналиста Ярослава Головнева)

Переход Алексея Леонтьева из “Лунника” на борт “Знамени” занял чуть более получаса.

Наверное, в иной ситуации можно было справиться и быстрее. Но из-за того, что при стыковке “Лунник” был ориентирован не совсем точно, - сказывалось вытекание газа из негерметичного топливного отсека взлетной ступени, - при соединении кораблей не удалось достигнуть их полной соосности. Стыковочный штырь “Знамени” вошел в одну из крайних ячеек на стыковочной плите “Лунника”. Нет, конечно, это был не аварийный режим, но и не самый оптимальный и для орбитального маневрирования, и для перехода космонавта из одного корабля в другой.

Более того, “Лунник” при стыковке был примерно на сорок-пятьдесят градусов повернут вокруг своей продольной оси от требуемого программой полета положения. Поэтому после соединения кораблей выходные люки взлетной ступени и бытового отсека орбитального корабля оказались не на одной прямой, а сместились относительно друг друга. Во время выхода в космос Леонтьеву предстояло теперь двигаться по более сложному, “кривому” маршруту.

Макарин открыл люк разгерметизированного бытового отсека “Знамени” и по пояс высунулся наружу. В руках у него была портативная кинокамера. Он должен был снять на кинопленку переход Леонтьева через космическое пространство из корабля в корабль. Ну, и в случае, если бы возникла какая-то непредвиденная или опасная ситуация, прийти на помощь командиру корабля.

- “Заря”, я “Флаг-два”. К работе готов, - доложил Макарин.

- Принято, Олег, - сказал Андрей Николин. Сейчас он находился на непосредственной связи с экипажем ракетно-космического комплекса. - “Флаг-один”, разрешаю выход в космос и переход из корабля в корабль!

- Понял, “Заря”, - отозвался Алексей. - К работе готов. Давление в кабине нулевое. Открываю люк.

- Лексей, - смеется Макарин, - не забудь потушить свет и взять контейнер с образцами!

- Не беспокойся, Олежка, - добродушно рычит в ответ Леонтьев, - без лунного сувенира я тебя не оставлю!

Включается внешняя телекамера, расположенная около выходного люка на взлетной ступени. На большом экране в Центре управления полетом мы видим, как крышка выходного люка на “Луннике” словно проваливается внутрь кабины космического корабля. В образовавшемся отверстии через несколько секунд показывается огромный округлый гермошлем скафандра Леонтьева. Сквозь яркие блики на стекле иллюминатора гермошлема просматривается лицо космонавта.

- А погода за бортом хорошая, - шутит Алексей. -Солнечно!

- Но на горизонте клубятся Магеллановы Облака, -подхватывает шутку Макарин. - Как бы ливня не было! А я зонтик дома забыл!

Леонтьев закрепляет фал на кронштейне около люка и высовывается из кабины корабля уже по пояс.

Мешковатый контейнер с лунным грунтом закреплен слева на поясе его скафандра.

- Ребята, что-то я не совсем хорошо соображаю, в какую сторону мне идти, - жалуется Леонтьев. - Ну-ка, сориентируйте меня на местности!

Даже по голосу слышно, что Алексей устал. Более суток напряженной работы во время посадки и старта с Луны, прогулка по лунной поверхности... Леонтьев работает уже почти на пределе.

- Леша, ты сейчас находишься лицом к “Знамени”? - интересуется Макарин.

- Да, я хорошо вижу корабль.

- Тебе нужно принять примерно на пол метра левее от прямого направления, - поясняет Олег. - Двигайся в направлении на левое сопло двигателя ориентации “Знамени”. А потом можно будет уже по прямой.

- Понял, спасибо.

Леонтьев выбирается из люка полностью. Его тело сначала перекрывает обзор телекамеры, а потом постепенно перемещается за пределы видимости. К сожалению, телекамера не рассчитана на большие углы поворота, и поэтому мы теперь не сможем следить за перемещением Алексея по поверхности “Лунника”. В поле нашего зрения остается только люк взлетной кабины, который Леонтьев по-хозяйски закрыл после выхода из корабля в космос.

Изображение на большом экране ЦУПа переключается на телекамеру, которая установлена на бытовом отсеке “Знамени”. Отсюда видно часть стыковочного отсека и пристыкованную к орбитальному кораблю взлетную ступень.

- Я сейчас внимательно смотрю в сторону топливного отсека “Лунника”, - говорит Леонтьев. -Расстояние от меня до него около двух метров. Не вижу никаких следов повреждения на топливном баке. И вытекания топлива из бака тоже не вижу. Может, сходить и поближе посмотреть? Длины фала хватит.

- Отставить самодеятельность, “Флаг-один”, -мгновенно реагирует Николин. В голосе его прорезаются командные нотки. Заметно, что наш главный оператор тоже подустал и нервы у него далеко не железные.

- Ну, это я в порядке предложения, - миролюбиво замечает Леонтьев. - В виде инициативы трудящихся масс...

- Не стоит туда идти, Алексей, - уже спокойно говорит Андрей Николин. - Истечения газа мы уже не фиксируем. Видимо, остатки топлива или полностью вышли из пробоины, или подмерзли. А сама пробоина, скорее всего, очень маленькая. Инженеры говорят, что не более одного-двух миллиметров. Тебе вряд ли удастся ее обнаружить даже вблизи. Поэтому действуй по программе, двигайся к “Знамени”.

- Хорошо, работаю по программе, - соглашается Алексей. - Перебираюсь на двигательный отсек “Лунника”. Держусь за сопло. Ребята, а на сопле хорошо видны следы сгорания топлива. Изнутри сопло теперь окрашено в коричнево-черный цвет. Сверху, около головки сопла, - вся поверхность черного цвета. А к срезу сопла цвет становится темно-коричневым.

- Двигателисты говорят, что такие цвета и должны получиться после завершения работы двигателя, -отвечает Николин. - Топливо сгорает не полностью и некоторые его микрочастицы оседают на внутренней части сопла.

- Может, стоит взять на анализ немного этой копоти? - интересуется Леонтьев. - Я могу провести по ней тыльной стороной перчатки.

Николин советуется с двигателистами, а потом отвечает:

- Инженеры говорят, что не стоит, Леша. Процесс горения в камере сгорания хорошо изучен. Вряд ли образцы копоти дадут какие-то новые результаты. Не задерживайся, иди дальше.

- Понял, “Заря”. Пошел подальше, - снова шутит Леонтьев. - Перебираюсь через стыковочный механизм.

Вижу опорные “лапки” и часть “жала” стыковочного узла. Да, Олежка... Состыковался ты почти на пределе. Штырь вошел в ячейку, которая почти у самой кромки стыковочной плиты. Еще бы чуть-чуть - и клюнул бы “жалом” мимо стыковочного узла!

- Не клюнул бы, - весело откликается Макарин. -Тут, Лешка, имел место быть точный инженерный расчет! Ну, и сам знаешь, глаз у меня - алмаз. Годы долгих тренировок на стыковочном тренажере и во время разлива спиртных напитков не проходят бесследно.

- Так, я прошел стыковочный узел, - сообщает Леонтьев. Его по-прежнему еще не видно на экране в ЦУПе. - Остановочка.

Пауза длится несколько секунд. Потом “за кадром” снова звучит голос Алексея Леонтьева.

- Я сейчас закрепился на поручне бытового отсека “Знамени”, - говорит он. - Сейчас мне хочется сказать несколько теплых слов в адрес нашего кораблика и его конструкторов. Спасибо за прекрасный корабль, ребята! А тебе, “Лунник”, спасибо за работу!

Космонавт начинает двигаться дальше. На экране, в поле обзора телекамеры, установленной на бытовом отсеке “Знамени”, наконец, появляется облаченная в скафандр “Кречет” фигура Алексея Леонтьева. Он передвигается, удерживаясь руками за проложенные вдоль бытового отсека металлические поручни.

- Выхожу на финишную прямую, - говорит Леонтьев. - Ориентируюсь по макушке Олега, которая торчит из люка.

- Я уже успел вздремнуть, пока ты там разгуливал, -хохочет Макарин. - Поторапливайся, обед стынет!

- Не торопитесь, “Флаги”, - осаживает обоих Николин. - Работайте спокойнее!

Леонтьев уже полностью виден на экране ЦУПа. Фигура космонавта движется медленно и как-то неуклюже. По совету Николина, Алексей старается не торопиться. Сейчас он похож на белого медведя с шаром гермошлема на голове и большим ранцем за плечами.

- О, вот и командир! - теперь Леонтьева видит и Макарин. - Лешка, давай руку! Я тебя подхвачу!

Правая рука Леонтьева тянется куда-то за пределы видимости телекамеры. Секундой спустя скафандр космонавта полностью закрывает обзор. Изображение на большом экране ЦУПа гаснет.

- Все, я около люка “Знамени”, - звучит в эфире радостный голос Леонтьева. - Здравствуй, Олежка!

- Привет, лунный скиталец!

По большому залу ЦУПа прокатывается волна аплодисментов. Жаль, что мы не можем видеть сейчас первое рукопожатие и дружеские объятия двух космонавтов.

- “Заря”, мы уходим в корабль, - сообщает

Макарин. - Заходи, Леша! Заходи, дорогой!

- Так, сначала загрузим контейнер, - слышится пыхтение Леонтьева. - Груз на борту! А теперь и я следом забираюсь... Все, прибыли!

- Ребята, закрываем входной люк! - напоминает Николин.

Два десятка минут уходит на закрытие люка и проверку герметичности. Затем открываются клапаны и бытовой отсек начинает наполняться воздухом. Когда давление достигает 560 миллиметров ртутного столба, Николин разрешает экипажу снять скафандры.

.Старт корабля к Земле состоялся в четверть одиннадцатого по московскому времени. На тридцать восьмом витке вокруг Луны, примерно за час до включения двигателя ракетного блока И, лунный орбитальный корабль по командам с Земли “потерял” бытовой отсек вместе с пристыкованным к нему “Лунником”. К этому времени Алексей Леонтьев и Олег Макарин успели умыться с помощью специальных влажных полотенец, пообедать и перенести в спускаемый аппарат “Знамени” все то, что предполагалось вернуть из космического путешествия на Землю. Конечно, в первую очередь был перенесен герметичный контейнер с образцами лунного грунта, которые Леонтьев собрал на Луне. Затем космонавты надели скафандры “Сокол” и заняли свои рабочие места в креслах спускаемого аппарата.

Корабль зашел “за Луну”. Связь с Алексеем Леонтьевым и Олегом Макариным поддерживалась только через спутник - ретранслятор “Луна-30”. По команде с Земли в расчетное время состоялось включение разгонного ракетного блока И. Космический корабль “Знамя” нарастил скорость и сошел с орбиты спутника Земли. Теперь путь его лежал к родной планете.

Глава 10. “Чем бы дитя не тешилось...” (Советский лунный триумф и домыслы буржуазных “аналитиков”) (Статья комментатора Ивана Берендеева, опубликованная в журнале “Коммунист”, номер 44 от 2 ноября 1968 года)

Успешная высадка на Луну советского космонавта Алексея Леонтьева просто шокировала американских обывателей. Вся промышленная, научная и техническая мощь Америки, о которой десятилетиями трубили буржуазные газеты, радио и телевидение, на деле оказалась всего лишь колосом на глиняных ногах.

Чтобы подсластить горькую пилюлю, полученную американским истеблишментом от советской науки и техники, некоторые местные средства массовой информации не брезгуют публикациями откровенно фантастических опусов в жанре так называемой “альтернативной истории”. В них история препарируется таким образом, что американская космонавтика неизменно одерживает победу за победой, а советские исследователи космоса, напротив, постоянно проигрывают. Построение всех этих окололитературных опусов достаточно примитивно. Хотя в этом мутном потоке лжи есть и отдельные исключения.

В частности, обращают на себя внимание публикации некого Чеслава С. Волянецкого, в которых делаются куда более серьезные попытки описать исторические альтернативы, хотя и с откровенно антисоветским душком.

Глава 11. На обратном пути (Из неопубликованной книги журналиста Ярослава Головнева)

Что должны чувствовать два человека, которые на трое с половиной суток заперты в герметичном фарообразном отсеке, имеющем высоту и диаметр у основания около двух метров?

Оба сидят в совершенно одинаковых полетных креслах “Казбек”. Оба одеты в совершенно одинаковые скафандры “Сокол-2МЛ”, снабженные ассенизационным устройством для приема мочи и кала. “Три с половиной дня в скафандре верхом на унитазе”, - шутят космонавты.

Если вдруг у вас почему-то зачешется, например, под мышкой, почесать это место не получится. Не будешь же и в самом деле снимать для этого скафандр или пытаться нырнуть рукой внутрь комбинезона через открытое стекло гермошлема?

В невесомости руки, ноги, туловище практически не затекают от недостатка движения - веса ведь нет! Но человек - очень неусидчивое существо. Несмотря на невесомость, ему хочется потянуться, вытянуть руки и ноги, прогнуть спину. Встать и походить. Хочется двигаться.

Но подвигаться не получается. И не только потому, что ты сидишь “верхом на унитазе”, а еще и потому, что разгуляться просто негде. Фарообразный отсек -спускаемый аппарат космического корабля “Знамя”, - в котором сидят Леонтьев и Макарин, просто до отказа забит различной аппаратурой и приборами. Вот торчит ребристый бок парашютного контейнера. Здесь у нас герметичная емкость с образцами лунного грунта. Тут у нас бачок с водой и тубы с пищей. А это у нас пульт управления системами космического корабля, кожух бортовой цифровой вычислительной машины “С-530”, системы связи по всем каналам, системы телеметрии и радиационно-дозиметрического контроля, медицинская аппаратура и прочая, прочая, прочая...

Не разгуляешься.

Во время восемнадцатисуточной экспедиции на “Союзе-4” в прошлом году Василий Лазорин и Олег Макарин последние трое суток полета сидели в спускаемом аппарате своего корабля, одетые в такие же скафандры “Сокол”. Имитировали возвращение с Луны будущих космических экипажей, то есть.

“Знаешь, Алексей, - признался Макарин Леонтьеву после возвращения “Союза-4” на Землю, - у меня еще неделю после посадки сохранялось ощущение, что за спиной болтается кресло “Казбек”. Как будто я не человек, а огромная черепаха, у которой вместо панциря на спине - ложемент и ассенизационное устройство!”

Трое с половиной суток в скафандрах среди приборов и оборудования. Почти без движения. Все основные полетные эксперименты уже выполнены.

Ах, да! Еще остались медицинские исследования. Самое приятное, конечно, - это ежедневные заборы проб крови!

- Позвольте ваш пальчик, Алексей Архипович!

- Макарин, злодей, куда ж ты колешь?! Так твою и растак! Пиявка!

Столбик крови вползает в пробник.

- Так, теперь моя очередь колоть! Ну, держись, садист!

- Ой! Лешка там уже полведра набралось! Хорош жать!

- Еще капельку! Ух, готово!

- Вампир лунный! Палец совсем синим стал! И затек!

- А ты подвигай пальчиком, подвигай! Вот так, молодец!

Двое летят домой...

Сразу после ухода “Знамени” с окололунной орбиты, они оба завалились спать. После полутора суток напряженной работы спать хотелось неимоверно. Глаза просто слипались.

По плану полета космонавты должны были отдыхать шесть часов. Когда по истечении этого времени главный дежурный оператор - на тот момент им оказался космонавт Жора Шонов - попытался разбудить спящий экипаж “Знамени”, раздраженный спросонья Леонтьев сочно, красочно и на весь космос послал лично “Зарю”, весь Центр управления полетом и в целом всю Землю в известном направлении, вырубил связь и снова завалился спать. Обеспокоенная таким непривычным для всегда выдержанного командира корабля поведением, Земля тайком и тихонечко включила закрытый секретный канал связи. В эфире среди воя и шороха помех хорошо прослушивался громкий храп мощностью в две носоглотки.

Прошло еще четыре часа. Леонтьев и Макарин проснулись. Умылись влажными полотенцами,

совместили обед, который проспали, и ужин, быстренько провели телерепортаж для советских и зарубежных телезрителей и снова погрузились в сон.

В Центре управления полетом срочно собрались на совещание высокие руководящие и медицинские чины.

Спорили и ругались два часа и, в конце концов, решили предоставить экипажу возможность хорошо отдохнуть. То есть не напрягать Леонтьева и Макарина излишними обязанностями. То есть разрешить им жить эти трое суток до посадки на Землю по собственному графику.

Поэтому даже две коррекции траектории движения космического корабля ЦУП провел в автоматическом режиме, без участия сладко спящего экипажа.

Вот так они и летели все трое с половиной суток до самой Земли: спали, ели, поочередно “ходили в туалет”, брали пробы крови друг у друга...

Ну, и еще говорили, говорили, говорили.

Обо всем, что приходило на ум.

- Лешка, ну, у нас тут и теснотища! Даже в “Союзе”, кажется, и то просторнее!

- Конечно, просторнее. Контейнер с образцами лунного грунта в спускаемом аппарате на “Союзах” не возят. И туалет у них где? В бытовом отсеке. А у нас - вот они удобства, под носом. Мы с тобой, Олежка, как - будто в “горбатом” “Запорожце” едем. Там примерно такая же по объему кабина.

- А вот, кстати, я анекдот о “Запорожце” вспомнил. Двое собачников встретились и разговорились. Один и говорит другому:

- Что делать - не знаю! Моя псина постоянно бегает за машинами “Запорожец”.

- Ну, это же нормально, - отвечает другой. - Многие собаки бегают за машинами.

- Да, но мой дог приносит их в зубах и закапывает у тещи на огороде!

Посмеялись.

Глава 12. Лунное марево над Вашингтоном (Статья корреспондента Алексея Огурцова, опубликованная в газете “Красная Звезда” от 2 ноября 1968 года)

Новое грандиозное достижение Страны Советов в космосе буквально потрясло Соединенные Штаты Америки. Пожалуй, наиболее точно это состояние американских обывателей выразил писатель Том Вулф: “Боже мой, это гораздо хуже, чем спутник: каждую ночь над головой проплывает серебристая Луна, оккупированная русскими”.

После триумфальных полетов советских космонавтов к Луне на космических кораблях “Север” и “Знамя”, мало кто из американцев еще верил, что объявленная семь с половиной лет назад президентом Джоном Кеннеди амбициозная цель - высадить гражданина США на лунной поверхности, опередив СССР, - может быть достигнута. И все же у многих здесь, за океаном, надежда еще теплилась: вдруг действительно Америке “повезет” в космической гонке, и американский астронавт сможет первым пройтись по “пыльным тропинкам” на нашей космической соседке...

Но в очередной раз у Америки “не получилось”. Ранее так же “не получилось” с ракетными стартами в стратосферу и в космос, с первым искусственным спутником Земли, с первым полетом человека в околоземное космическое пространство. Все эти годы СССР уверенным шагом шел по космической дороге, а США уныло плелись где-то далеко позади.

Кстати, всего через два с половиной года после объявления программы высадки американцев на Луну сам ее инициатор Джон Кеннеди фактически расписался в том, что Америка самостоятельно не сможет выполнить поставленную им в речи 25 мая 1961 года амбициозную задачу: достичь первой лунной поверхности. “Почему первый полет человека на Луну должен быть делом межгосударственной конкуренции? - витийствовал американский президент 20 сентября 1963 года во время выступления на Генеральной Ассамблее ООН. - Зачем нужно США и СССР готовить такие экспедиции, дублировать исследования, конструкторские усилия и расходы?”

Кеннеди очень хотел прицепить хромающий вагончик американской космонавтики к набирающему скорость локомотиву советских космических исследований. 12 ноября 1963 года он поручил директору НАСА взять под личную ответственность разработку программы полетов к Луне и включить в нее предложения по совместной с СССР высадке на Луну. Но, увы, американскому президенту так и не суждено было дождаться ответа из Москвы: спустя десять дней, 22 ноября 1963 года, Джон Ф. Кеннеди был убит террористом-одиночкой Ли Харви Освальдом.

Сегодня советская наука и техника одержали новую победу. Коммунизм еще раз доказал свое преимущество над капиталистическим мирком чистогана и “золотого тельца”. Советский космонавт Алексей Леонтьев прогулялся по Луне и сейчас вместе со своим коллегой Олегом Макариным летит обратно к Земле, а хваленые и разрекламированные американские “Аполлоны” и “Сатурны” все никак не могут толком освоить хотя бы околоземные орбиты.

Многие в Вашингтоне сейчас задаются вопросом: как такое могло случиться? Увы, большинство американцев еще не понимают, что главная причина советских успехов - в прогрессивной сущности нашего общественного строя. Значительная часть ученых и аналитиков на Западе ищут причину советских космических побед в ошибках и “случайных” неудачах американской космической программы. И почти во всех публикациях в прессе за таким вот “анализом” причин проигрыша США лунной гонки непременно следует вывод о необходимости усиления военной составляющей американской космической программы. Вот что пишет на этот счет один из руководителей Космического центра имени Маршалла доктор Чарльз Чейндвик на страницах влиятельной американской газеты “Вашингтон пост”:

“Космическая программа США изначально уступала усилиям СССР в деле освоения околоземного космоса. Если русский космонавт Сергей Анокин смог отправиться в первый баллистический стратосферно-космический полет на ракетном аппарате “Победа” 5 мая 1952 года, то наш Дональд Слейтон ждал своего первого старта за пределы земной атмосферы еще более пяти лет - только 19 августа 1957 года ракета -носитель “Редстоун” смогла забросить на баллистическую кривую первую пилотируемую капсулу типа “Либерти”. Русские к этому времени уже запускали на своих ракетных аппаратах “Луч” сразу по два стратонавта, а мы вплоть до декабря 1960 года “героически” штурмовали стратосферу и космос на одноместных капсулах. Я нисколько не хочу умалять личное мужество господ М.С.Карпентера, А.Шепарда, Г.Купера, В.Гриссома, Дж.Гленна и У.Ширры, но признаемся себе откровенно - наши ребята “ехали” по уже хорошо освоенной Советами трассе. “Сонной” администрации Дуайта Эйзенхауэра было совершеннейшим образом наплевать на рывок русских в космос. Москва всерьез взялась за то, что наши политики высокомерно именовали “цирковыми прыжками вверх красного кремлевского медведя”. В результате русские ушли в исследованиях космоса на несколько шагов вперед.

В начале 1961 года была робкая надежда, что мы все-таки сможем догнать и перегнать Россию, первыми совершив орбитальный полет космического корабля с космонавтом на борту. Увы, коммунисты не оставили шансов нам и на этом поле. 12 апреля Юрий Гагаров за 108 минут облетел земной шар на корабле “Восток”. В России был уже день, а у нас, в Америке, еще ночь, и когда журналисты подняли на ноги пресс-секретаря Белого Дома, чтобы он прокомментировал полет Гагарова, то единственное, что они услышали в ответ, было раздраженное бормотание разбуженного человека: “Если вы, придурки, хотите что-нибудь услышать от нас, то ответ будет такой: все еще спят”. Утром большинство американских газет вышло в свет под заголовками: “Пока Соединенные Штаты спали, Юрий Гагаров покорил орбиту Земли”.

Только 5 мая Алан Шепард смог “подпрыгнуть” к звездам на “Меркурии”, фактически повторив полет пилотируемых ракетных капсул “Либерти”. Разумеется, наш прыжок во Вселенную никак не мог конкурировать с полетом Гагарова. Единственным нашим утешением было то, что “Меркурий” был на целых двести килограммов тяжелее стратосферной капсулы “Либерти”. Но рядом с “Востоком”, который весил четыре с половиной тонны, наш новый космический корабль казался всего лишь неуклюжим карликом.

25 мая президент Джон Фитцджеральд Кеннеди выступил со своей известной речью, в которой поставил задачу для всей нации - высадить американца на Луну до конца 60-х годов.

Великая цель! Великая мечта! Мы немедленно приступили к ее реализации. Уже 18 июня 1961 года два пилота американских военно-воздушных сил были помещены в специальный стальной контейнер, в котором была создана обстановка, имитирующая полет на Луну и обратно. Семнадцать дней пилоты капитан Уэстфолл и капитан Гэнг “путешествовали” к Луне, не двигаясь с места. За это время Уэстфолл изучил основы испанского языка по самоучителю, а Гэнг - прочел книгу о биржевых сделках. Пожалуй, это и были главные научные достижения этого “полета”.

Наши реальные дела в области космических исследований тоже шли далеко не лучшим образом: в июле после второго баллистического прыжка едва не утонул во время приводнения капсулы “Меркурий” Вирджил Гриссом. В сентябре из-за аварии на второй ступени ракеты-носителя “Атлас” чудом спасся с использованием аварийной системы катапультирования Дональд Слейтон, совершив не трехвитковый полет вокруг Земли, как предполагалось программой космического старта, а всего лишь третий “подскок” к по-прежнему недостижимым для Америки звездам.

Да, 20 февраля 1962 года - через десять месяцев после полета Гагарова и через полгода после суточного полета Титовского - Джон Гленн, наконец, стал первым американцем, который облетел Землю. Но... В течение 1962 - 1964 годов Советы совершили три групповых полета на своих “Востоках”. Наши же “Меркурии” летали по околоземной орбите в “гордом” одиночестве. Советские коммунисты Быков, Поповец, Николин, Лилов и Бондаренков “навертели” в полетах вокруг планеты десятки и сотни часов. А наши славные парни -Карпентер, Ширра и Купер - смогли продержаться в космосе только несколько витков. Даже суточный рейс к звездам Гордона Купера по продолжительности в три раза уступал полету первой женщины-космонавта Валентины Терехиной.

Нет, мы, конечно же, пытались судорожно хотя бы повторить достижения русских, а кое в чем и перегнать Советы в космосе. В сентябре 1963 года Джерри Кобб стала первой американкой, взлетевшей в космос на борту очередного “Меркурия”. Трое суток продержался в феврале 1964 года на околоземной орбите Дональд Слейтон. Однако счастье вновь изменило нам. Запланированный на семь суток полет вокруг Земли

Алана Шепарда на последнем корабле из серии “Меркурий” был прерван на вторые сутки из-за неполадок в системе терморегулирования космической капсулы. А в это время советский космонавт Георгий Лилов на “Востоке-8” с помощью специального гарпуна и тросовой системы уверенно и четко выполнил первую стыковку космического аппарата с последней ступенью ракеты-носителя.

В 1964 году русские перешли к полетам многоместных кораблей. Мы вновь пытались хотя бы не отстать: сначала Стаффорд и Слейтон, а затем Бассет и Си совершили баллистические полеты на “Джемини-1” и “Джемини-2”. В марте 1965 года Гриссом и Янг вывели, наконец, наш двухместный корабль “Джемини” на околоземную орбиту. Уайт вышел в космос из

“Джемини-4”, который пилотировал Макдивитт. Но к тому времени нынешний лунный триумфатор Алексей Леонтьев уже успел поплавать в космосе вне своего корабля “Восход-2”.

По количеству пилотируемых полетов в 1965 году мы все-таки обошли русских. Они запустили в космос четыре пилотируемых “Восхода”, а Америка - семь кораблей серии “Джемини”. Конрад и Купер целую неделю занимались космической фотосъемкой на “Джемини-5”. Две симпатичные американки - Рэй Харл Эллисон и Айрин Левертон - в течение трех суток покоряли сердца оставшихся на Земле мужчин с борта “Джемини-6”. Две недели пробыли в космосе Борман и Ловелл на седьмом корабле из той же серии. На последних часах их космического полета “Джемини-8” со Стаффордом и Сернаном составил компанию “долгожителям космоса”.

Аналогичная картина повторилась и в 1966 году. Русские снова отправили в космос три корабля серии “Восход”. Мы - восемь кораблей “Джемини”. Да, в том году Америка поверила, что, наконец, смогла обогнать красную заокеанскую империю. Хотя начало года было крайне неудачным для нас: Бассет и Си погибли в корабле “Джемини-9” при взлете ракеты-носителя “Титан”, когда сработало взрывное устройство, заложенное на второй ступени ракеты протестовавшим против войны во Вьетнаме террористом-одиночкой Хо Кхань Миемом. Но не прошло и двух месяцев со дня трагедии, как Армстронг и Скотт выполнили первую стыковку с ракетой “Аджена” своего “Джемини-10”. Их успех развили Стаффорд и Сернан (“Джемини-11”), Янг и Коллинз (“Джемини-12”), Конрад и Гордон (“Джемини-13”), Ловелл и Олдрин (“Джемини-14”). Блестящим нашим достижением в 1966 году стал полет пятнадцатого корабля этой серии в самый канун Рождества. Дон Эйзел и Уильям Поуг, состыковавшись с ракетным блоком “Сатурн-1” (SA-11), преодолели треть расстояния от Земли до Луны и первыми из людей за счет дополнительного разгона их корабля ракетной ступенью смогли вернуться на Землю, войдя в атмосферу нашей планеты со второй космической скоростью.

Мы знали, что 1967 год станет для нас годом начала орбитальных полетов по программе “Аполлон”. Казалось, все уже было готово к первому рейсу вокруг Земли. Еще в 1966 году в автоматическом режиме совершили свои рейсы баллистический “Аполлон-1” и орбитальный “Аполлон-2”. Ракета-носитель “Сатурн-1В” была проверена и готова к первому орбитальному полету по программе лунной экспедиции. Но случилась трагедия... 21 февраля 1967 года, через пять минут после старта “Сатурна” со стартовой площадки номер 34 на мысе Кеннеди, в командном отсеке “Аполлона-3”

произошло короткое замыкание и вспыхнул пожар. Единственное, что успели сделать Вирджил Гриссом, Эдвард Уайт и Роджер Чаффи - это включить систему аварийного отделения корабля от ракеты. Но это уже не могло их спасти... Через два часа выгоревший изнутри командный отсек корабля “Аполлон” был найден в водах Атлантического океана...

Очень знаменательно, что в тот же день, 21 февраля 1967 года, Советы успешно осуществили первый тестовый запуск их сверхмощной лунной ракеты “Ленин”.

Трагедия почти на год остановила наше продвижение к Луне. Только в ноябре 1967 года мы смогли отправить на орбиту модернизированный беспилотный “Аполлон-4”. Лишь в январе 1968 года Стаффорд, Швейкарт и Ирвин совершили испытательный баллистический полет на “Аполлоне-5”. Только в марте 1968 года Америка, наконец, смогла испытать свой лунный носитель - могучую ракету “Сатурн-5”, которая вывела на околоземную орбиту беспилотные основной блок и лунный модуль корабля “Аполлон-6”.

Казалось, наша космическая программа снова “запрыгнула на коня”. Но уже первый пилотируемый полет по программе “Аполлон” вылился на наши головы холодным душем. Из-за отказа двигательной установки космического корабля мы едва смогли вернуть на Землю спускаемую капсулу с Ширрой, Эйзелом и Каннингемом на борту. Снова месяцы доработки бортовых систем корабля. В августе 1968 года Скотт, Матингли и Митчел поднимают во второй испытательный околоземный полет “Аполлон-8”. В ходе 15-суточной экспедиции удается провести стыковку с имитирующим лунный модуль кораблем “Джемини-16”, на котором находятся Купер и Карр. И, наконец, 6 октября 1968 года к Луне летит основной блок корабля “Аполлон-9” с Фрэнком Борманом, Джеймсом Ловеллом и Майклом Коллинзом на борту. Десять витков вокруг Луны, уникальная научная программа изучения лунной поверхности с орбиты, успешное возвращение на Землю. Всем этим мы могли бы гордиться, если бы не одно маленькое “но”. Русские космонавты Павел Поповец и Виталий Савостин обогнули Луну на корабле “Север-3” почти год назад, 7 ноября 1967 года. В августе 1968 года групповой полет вокруг Луны на космолете “Север-7” и ракетно-космическом комплексе “Знамя-4”-“Лунник-4” выполнили Павел Белянин, Юрий Глазьев, Евгений Хлунов и Виталий Жолобцев.

И вот теперь триумфальный полет Алексея Леонтьева и Олега Макарина. Первая высадка человека на Луну. Красный флаг, который неторопливо и величественно развернулся над лунной поверхностью. Срывающийся от плохо скрытого волнения голос Никиты Хрущева, приветствующего первого русского космонавта, ступившего на другое небесное тело...

А что же мы, Америка? Молодежь совершенно утратила вкус к науке и интерес к космическим исследованиям. В наше время, когда США все более и более погружаются в пучину войны в Юго-Восточной Азии, молодые люди находят себя в протестах и антикультуре. Они не хотят менять учебу в колледже на исполнение патриотического долга во Вьетнаме, Камбодже и Лаосе. Они уходят от общества в нирвану секса, наркотиков и рок-н-ролла. А вместе с ними уходит в эту темную бездну и будущее нашей страны.

Давайте посмотрим правде в глаза и констатируем совершенно уже очевидный для всего мира факт -лунную гонку с СССР мы проиграли.

Да, наш лунный модуль может доставить на поверхность Луны двух человек, в то время, как русская “Родина” способна высадить только одного космонавта. И я молю Бога, чтобы господам Армстронгу, Олдрину и Андерсу удалось совершить их лунную экспедицию на борту “Аполлона-12” с первой высадкой американцев на Луну, которая предварительно запланирована на январь будущего года. Но где гарантия, что к тому времени русские уже не устроят на Луне свою постоянную базу, например, на 6-10 человек? Как мы будем выглядеть перед лицом всего мира с нашим “достижением” на фоне несомненных русских успехов?

Давайте признаем, что мы не смогли достичь цели, поставленной перед нацией президентом Джоном Кеннеди 25 мая 1961 года. Мы не смогли обеспечить наш приоритет в космосе. Мы не смогли высадить американца на Луну первыми. Мы уступили русским право быть первопроходцами Вселенной.

И, наверное, нет смысла продолжать далее нашу программу подготовки экспедиций на Луну. Полагаю, что палата представителей Конгресса, Сенат США, наш президент должны высказать на этот счет свое мнение и принять мужественное, но вполне логичное в этой ситуации нашего отставания в космосе решение. Нам сегодня крайне нужны не далекая Луна, над которой уже развивается красный флаг, а оборонительные космические системы, удвоение расходов на пилотируемую военную станцию МОЛ, возрождение программы орбитального самолета “Дайна-Сор”, создание собственного форпоста на околоземной орбите на основе военного варианта базы “Скайлэб”.

Проиграв пропагандистскую войну Советам по достижению Луны и водружению над ее поверхностью государственного флага, мы должны обеспечить свою обороноспособность в виду растущей угрозы со стороны мирового коммунизма”.

Такая вот статья... Ее автор, Чарльз Чейндвик, никогда не числился среди американских “ястребов”, а, напротив, всегда слыл человеком весьма умеренных взглядов, либералом. Поэтому можете себе представить, какой “ястребиный клекот” раздается сейчас, после триумфальной высадки на Луну Алексея Леонтьева, из милитаристских “гнездовищ” американского военно-промышленного комплекса. Тамошние обитатели именуют успешную высадку на Луну советского космонавта, которая была совершена 30-31 октября, не иначе, как “лунным коммунистическим хэллоуином”. Создается впечатление, что кое-кто из местной военщины и тузов военного лобби на Капитолийском холме просто обезумел от патологической ненависти к Советскому Союзу.

Коммунизм уверенно шагает по планете. Мы планомерно исследуем космическое пространство. Наша борьба за мир во всем мире признана и по достоинству оценена всеми народами.

Что же касается истерических воплей империалистов, бряцающих оружием на космической орбите, то они должны зарубить себе на носу: страна, которая, по меткому выражению Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева, “делает ракеты быстрее, чем готовят сосиски”, сможет дать отпор любому агрессору. Если заокеанской военщине неймется, мы вполне способны качественно, глубоко и надежно закопать ее в самые короткие исторические сроки.

Глава 13. “Большое космическое ухо” в Индийском океане (отрывки из неопубликованной книги журналиста Ярослава Головнева)

Штормит со вчерашнего вечера.

Мы проходим мимо мыса Доброй Надежды. Самого мыса, конечно, с борта теплохода не видно: все-таки до берега расстояние с полсотни километров. Дождь и время от времени взмывающие в свинцово-серое небо покатые водяные стены вообще ограничивают видимость пространством в сто-двести метров.

Со школьной скамьи я был почему-то убежден, что мыс Доброй Надежды является самой южной точкой Африки. А вчера, во время беседы в кают-компании со штурманом Мишей Басовым к своему удивлению узнал, что самая южная точка Африканского континента -Игольный мыс, расположенный примерно в полутора сотнях километров от мыса Доброй Надежды. Но почему же так известен именно мыс Доброй Надежды? Дело в том, что именно в этой точке береговая линия Африканского континента впервые круто поворачивает на восток и открывает проход из Атлантического океана в сторону Индийского.

- Жаль, что не удастся увидеть мыс, - огорченно вздыхаю я. - Когда еще доведется снова побывать в Африке...

- А что там смотреть, Слава? - с недоумением пожимает плечами штурман Басов. - Скала - как скала. Высокая, крутая.

Здесь, у юго-западной оконечности африканского континента, мореплавание всегда было непростым. Поэтому и самое первое название у мыса было иным -Мыс Бурь. Так его назвал сам Бартоломео Диас, первооткрыватель этих мест. Но, выслушав его доклад по возвращении экспедиции домой, тогдашний король Португалии Хуан внес свою коррективу в название и приказал впредь именовать открытый мыс Мысом Доброй Надежды. Король знал, на что нужно возлагать добрую надежду - отсюда, от южной оконечности Африки, должен был открыться прямой путь в Индию. Его величество не ошибся. Добрые надежды сбылись.

К полудню шторм делается жестоким. “Лаврентий Берия” невесомым перышком раскачивается на встречном штормовом гребне. Волны грохочут о борта корабля. Палуба периодически проваливается вниз, потом чудовищным прыжком вскидывается вверх. Мне начинает казаться, что наше судно похоже на маленькую трепещущую рыбку, схваченную невидимыми и сильными руками могучего витязя-океана. Пространство неба и воды вскипает вокруг, ломая горизонт, швыряясь порывами ветра и острыми иглами мелких соленых капель. Натешившись вдоволь, Атлантический океан как маленькую эстафетную палочку передает наш корабль в невидимые руки своего брата Индийского океана.

А где-то за свинцовой пеленой дождевых туч, над нашими головами, заходя на Землю из космоса со стороны Антарктиды, несется по крутой посадочной траектории спускаемый аппарат корабля “Знамя-5” с Алексеем Леонтьевым и Олегом Макариным. И округлые пасти наших тарельчатых антенн ищут его, чтобы подтянуть к зениту, указать путь к далекой Родине и к месту посадки.

У нас подобралась отличная компания: теплоход “Лаврентий Берия” и два брата-океана.

- Существовало, - да и поныне существует, поверье, - говорит штурман Басов, - что в месте встречи течений двух океанов, теплого Индийского и холодного Атлантического, волны бывают особенно высоки и даже могут разломить длинное нагруженное судно на две части.

Я поневоле начинаю чутко прислушиваться к скрипам и стонам идущего сквозь штормовые волны корабля, но Басов, уловив мой настрой, ободряюще хлопает меня по плечу:

- Не ершись, Славик! “Лаврентий” - надежный корабль. Мы бывали и в не таких передрягах!

Иногда мне начинает казаться что волнение и зыбь затухают, но тут “Лаврентий Берия” с мастерством бывшего чекиста неожиданно находит какую-нибудь тайную зыбину особо выдающихся размеров. Он с силой вонзается в нее острым носом, вглядывается очками-пенсне спасательных кругов и по-наркомовски прямолинейно, с матерком и экспрессией, грохотом и скрипами обшивки бросает в пространство воды, неба и дождя свои недовольные реплики.

Начиная с восьми часов вечера “по Москве” мы все начинаем периодически вскидывать взгляд в штормовой небесно-водяной коктейль на юге - оттуда сейчас должен идти на посадку корабль “Знамя”. Конечно, из-за несущихся над океаном плотных сизых туч шансы увидеть летящий в атмосфере спускаемый аппарат у нас безнадежно нулевые. И мы даже чуть-чуть завидуем тарелкам антенн, которые тревожно вздрагивают, устремляют свои округлые зевы в сторону Антарктиды и постепенно начинают запрокидываться к зениту - автоматика “Лаврентия Берия” обнаружила лунный корабль и надежно ведет его в сторону дома.

Пока основная рабочая смена связистов трудится на своих штатных постах наблюдения, я в кают-компании “терроризирую” своими вопросами начальника запасной смены Леонида Кирилловича Филатова. Филатову около пятидесяти, у него плотная, крепкая фигура, совершенно седые волосы, спокойная и неспешная речь.

- Леонид Кириллович, расскажите, как создавались подразделения Морского флота СССР, предназначенные для обеспечения космических исследований?

Филатов неторопливо раскуривает трубку, пускает в окружающее пространство дымное колечко и неторопливо начинает:

- В конце 1966 года нашим правительством было принято решение о разработке проектов плавучих измерительных пунктов для советской лунной программы. Тогда Советом Министров СССР была поставлена задача создать четыре телеметрических и один командно-измерительный пункт. Эти

измерительные пункты были необходимы для управления полетом ракетно-космического комплекса “Знамя” - “Лунник” на участке его возвращения к Земле.

Вы ведь знаете, что часть траектории космического

аппарата не видна с территории СССР?

- Знаю, - кивком подтверждаю я. - Какие именно работы в космосе выполняются по командам с наземных плавучих пунктов?

- Мы руководим предпосадочными и посадочными операциями космического корабля “Знамя”, - поясняет Филатов, попыхивая трубкой. - Например, по нашим командам производится коррекция траектории полета, которая обеспечивает вход спускаемого аппарата в заданный посадочный “коридор” под требуемым углом. Кроме того, наш КИП принимает телеметрическую информацию с борта корабля “Знамя” и производит измерения параметров траектории его полета.

- Леонид Кириллович, каким образом в океане размещаются плавучие измерительные пункты? -спрашиваю я. - Есть ли у них специальные районы базирования?

- Обычно наши телеметрические плавучие пункты размещаются вдоль трассы спуска космического корабля, - Филатов ведет рукой по висящей на стене карте, на которой красной линией обозначена предполагаемая посадочная траектория “Знамени”. - От самой точки входа спускаемого аппарата в атмосферу над Южным полюсом и до конца зоны видимости летящего в атмосфере корабля из акватории Индийского океана. Посадка космического корабля “Знамя” запланирована на территории СССР. Для этого выбран один из районов в Северном Казахстане.

- Ну, а что будет, если во время посадки случится что-то непредвиденное и космический корабль отклонится от траектории управляемого спуска?

- Мы готовы и к такому варианту, - говорит Леонид Кириллович. - Если возникнут нештатные или даже аварийные ситуации, то вполне возможен спуск космического корабля по баллистической траектории. Тогда его посадка произойдет в акватории Индийского океана. В этом случае все наши телеметрические суда

будут участвовать совместно с судами

Поисково-спасательной службы Военно-Морского Флота СССР в поиске приводнившегося космического корабля и эвакуации его экипажа.

- Леонид Кириллович, скажите, сколько морских кораблей сегодня обеспечивает выполнение нашей космической программы?

- У нас сейчас числится девять судов, - Филатов начинает загибать пальцы. - Четыре судна арендованы нами у Министерства морского флота СССР. Это танкер “Аксай” и три сухогруза - “Долинск”, “Ильичевск” и “Краснодар”. Они переоборудованы в научно-исследовательские судна.

Филатов тщательно выбивает трубку в большую стеклянную пепельницу на рабочем столе и только после этого продолжает:

- Кроме того, в начале прошлого года в командно-измерительный пункт был переоборудован сухогруз “Геническ” - корабль, на котором мы с вами сейчас находимся. После переоборудования этому КИП было присвоено имя “Лаврентий Берия”. Чуть позже в телеметрические измерительные пункты типа “Селена” были модернизированы корабли - лесовозы “Боровичи”, “Кегостров”, “Моржовец” и “Невель”. За этими кораблями сохранены их прежние названия...

Динамик под потолком кают-компании рявкает сигналом тревоги и после секундной паузы сообщает:

- Внимание! Запасной смене немедленно прибыть к рабочим местам! Повторяю.

- Извините, но у нас, кажется, неприятности, -Филатов сует трубку в карман пиджака, поднимается со стула и едва ли не бегом выходит из комнаты.

.Филатов не ошибся: неприятности действительно начались. Измерительная аппаратура корабля “Лаврентий Берия” зафиксировала в земной атмосфере сразу два объекта, идущих от Антарктиды в направлении Индийского океана. Один точно шел в посадочном коридоре корабля “Знамя”, а вот другой.

Другой входил в атмосферу Земли под углом, который однозначно обеспечивал чудовищные перегрузки на его борту, перегрев конструкции и в конечном итоге гибель где-то в небе над Индостаном. Объекты были совершенно одинаковы по всем свои характеристикам. Ни электронно-вычислительные машины, ни операторы-люди не могли с уверенностью сказать, какой из двух объектов в действительности является спускаемым аппаратом корабля “Знамя”.

Сначала это “удвоение” посчитали сбоем аппаратуры на корабле “Лаврентий Берия”, но минуту спустя все остальные восемь морских КИПов тоже зафиксировали два летящих в атмосфере объекта...

Глава 14. Возвращение на Землю (Из дневников генерал-лейтенанта Николая Петровича Маканина)

3 ноября 1968 года.

Разделение отсеков корабля “Знамя” прошло без замечаний. Баллистики доложили, что корабль вписался в посадочный коридор практически идеально и идет на управляемый спуск. Это радовало - значит, садиться Леонтьев и Макарин будут на нашей, советской территории, где-то в Северном Казахстане.

Но потом началась настоящая чертовщина.

Сначала наши пункты слежения в Индийском и Тихом океанах доложили, что наблюдают - в том числе, и визуально, - сразу два спускающихся объекта. Матросы с наших кораблей утверждают, что видели в небе сразу два огненных шарика, которые метеоритами неслись со стороны Антарктиды куда-то в северном направлении.

Один из объектов идет строго в посадочном коридоре, а второй - по очень крутой траектории баллистического спуска. Эта баллистическая траектория настолько крутая, что у спускающегося объекта нет никаких шансов дойти до поверхности Земли без повреждений - расчетчики дают просто убойные значения перегрузок и температурного нагрева.

Первое, что пришло нам в голову - это то, что объект на баллистической траектории является отделившимся от спускаемого аппарата приборно-агрегатным отсеком “Знамени”. Но руководители баллистической службы тут же опровергли нашу гипотезу. Приборно-агрегатный отсек уже вошел в земную атмосферу и его обгоревшие останки упали в океан чуть севернее побережья Антарктиды.

К нашему ужасу баллистики сообщили, что оба объекта - и тот, который идет по “правильной” траектории на управляемый спуск, и тот, что камнем падает в атмосфере, - абсолютно идентичны по своим массовым характеристикам. Никто не брался сказать, который из двух объектов является спускаемым аппаратом космического корабля “Знамя”. А это значило, что мы не можем достоверно сказать, как проходит спуск Леонтьева и Макарина - штатно или аварийно.

Вскоре посты наблюдения в Индийском океане сообщили, что тело, которое шло по крутой баллистической траектории, исчезло. Если на баллистический спуск шел спускаемый аппарат “Знамени”, то это сообщение могло означать только одно: корабль разрушился под воздействием силовых и температурных нагрузок, а Леонтьев и Макарин погибли.

Второе тело уверенно шло по траектории управляемого спуска, точно отрабатывая все необходимые эволюции. Установить связь с ним мы не могли, поскольку объект шел внутри плазменного облака, которое не пропускает радиоволны.

Мне трудно передать словами эмоциональное напряжение, которое охватило в тот момент всех, кто находился в Центре управления полетом и на наблюдательных пунктах. Все понимали, что с вероятностью пятьдесят процентов мы потеряли космический экипаж...

Глава 15. “Я их вижу!” (Из записи переговоров поисково-спасательной службы, сделанной журналистом Мартыном Луганцевым)

3 ноября 1968 года.

- Первый, говорит борт сто шестнадцать. Вижу объект!

- Я - Первый! Всем - режим звукового молчания! Сто шестнадцатый, повторите!

- Первый, я - сто шестнадцатый. Повторяю: вижу объект. Вышел из-за облаков, идет в северном направлении.

- Сто шестнадцатый, в каком состоянии парашют объекта? Повторяю...

- Первый, на связи сто шестнадцатый. Раскрытие парашюта штатное, наполнение хорошее. На заданных частотах связи с объектом нет. Повторяю: связи с объектом нет.

- Первый, здесь борт двести пятьдесят четыре. На высоте около трех километров вижу объект. Подтверждаю информацию сто шестнадцатого: связи нет.

- Понял, двести пятьдесят четвертый. Продолжайте попытки установить связь.

- Первый, я - борт двести десять. Наблюдаю объект. По нашим прикидкам, он идет к посадочной метке 17-46. Первый, как поняли? Объект идет к посадочному району 17-46.

- Я - Первый, принято, борт двести десять. Внимание всем службам, объект идет на посадку в район 17-46. Связи с объектом нет.

- Я двести пятьдесят четвертый, наблюдаю срабатывание двигателей мягкой посадки объекта. Большое облако пыли! Ничего не видно! Купол парашюта опускается на землю.

- Первый, двести десятый на связи! Есть посадка! Вижу объект! Лежит на боку, состояние устойчивое. Связи с объектом нет. Буду садиться рядом с объектом.

Глава 16. Разговорчики не в строю (Из записей журналиста Мартына Луганцева во время беседы с космонавтами Алексеем Леонтьевым и Олегом Макариным после посадки и карантина)

- А вот еще у меня был случай... Олежка, ты же знаешь, что есть много ученых, которые занимаются своей научной работой, а нас, космонавтов, берут в качестве исследовательского материала. Кто-то проводит опыты на мышах, кто-то на собачках, а кое-кто - на космонавтах. Космонавт в роли подопытного кролика. Круто, а? И часто получается, что привлечение космонавта в качестве подопытного материала становится для таких вот ученых даже важнее, чем получаемый научный результат. Был в Институте медико-биологических проблем такой врач - Майоров Анатолий Евгеньевич. И писал он докторскую диссертацию “Признаки нетренированности

сердечно-сосудистой системы при больших физических нагрузках”. И вот эти самые признаки товарищ Майоров вроде бы обнаружил у многих наших ребят из отряда - у меня, у Витальки Жолобцева, у Бори Волынина. Ну, а раз есть “признаки нетренированности”, то как же можно пускать Лешку Леонтьева в космический полет? И написал товарищ Майоров длиннющую телегу в адрес коллег-медиков из Центра подготовки космонавтов: так, мол, и так, прошу снять космонавта Леонтьева с подготовки к космическому полету, поскольку есть все признаки нетренированности его сердечно-сосудистой системы. Слава Богу, медики из нашего ЦПК на веру ничего не принимают. Вот и заслали они меня на внеочередное медицинское обследование. Которое, понятное дело, проводилось по классическим методикам, а не по экспериментальным, которые придумал товарищ Майоров для своей диссертации. И показало исследование, что я полностью здоров. Как бык, то есть. Поэтому с подготовки к космическому полету меня не сняли, и я спокойненько слетал с Пашкой Беляниным на “Восходе-втором”. А после полета встречаю товарища Майорова. Так и так, говорю, сожалею, значит, что не удалось вам, Анатолий Евгеньевич, использовать меня, как доказательство вашей научной теории. “Почему же не удалось? - ухмыляется Майоров. - Удалось, да еще с блеском! Только моя научная работа теперь называется иначе: “Признаки тренированности сердечно-сосудистой системы при больших физических нагрузках”.

- Вот какой случай был у меня перед полетом на “Союзе-4”... Мы с Васей Лазориным и наши дублеры прилетели на Байконур поздно вечером. Из аэропорта нас сразу отвезли в гостиницу “Космонавт”. Мы устали за время перелета, поужинали и сразу легли спать. Ночью просыпаемся от грохота и стука в коридоре. Выглядываю из нашего номера. А в коридоре полным ходом идут строительно-монтажные работы: рабочие обшивают стены декоративными деревянными панелями.

Ребята, - говорю, - а нельзя до утра подождать?

- Извини, друг, нельзя, - отвечает один из рабочих. -Завтра в гостиницу заселяются космонавты и к их приезду все должно быть уже готово!

- Хочешь, я расскажу, как на самом деле выходил в открытый космос? Тогда на “Восходе-2”. То, что писалось в нашей прессе - это все чепуха. И даже потом, уже после полета, на Земле, когда встречался с конструкторами и учеными, я не сказал всего. И дело не только в секретности. Те мои переживания - это все-таки слишком личное ощущение, чтобы доверять их людям, которые не были в космосе. Олег, они этого просто не поймут...

Нас очень хорошо дрессировали перед полетом. Именно дрессировали. Выход из корабля в космос мы с Женькой Хлуновым отрабатывали до полного автоматизма. В барокамерах, во время полета на самолете в условиях кратковременной невесомости. Самолет делает “горку”, на десяток - другой секунд наступает состояние невесомости и ты должен успеть за это время совершить определенные программой будущего выхода в космос действия. Войти в шлюзовую камеру, высунуть нос из люка корабля. Жаль, что нельзя поставить барокамеры на самолет, чтобы одновременно получить воздействие и невесомости, и вакуума.

Поэтому в реальности, в реальном полете на “Восходе” все оказалось совершенно иначе. Не так, как нас учили.

Можешь себе представить, что это значит, открыть люк и выглянуть в бездну? В настоящую бездну. У которой действительно нет дна.

А теперь представь, что ты вылез в эту бездну и тебя связывает с кораблем только змеящееся тело фала.

Многие думали, что там, на пороге космоса, я могу просто свихнуться. Или струсить. Но я не свихнулся и не струсил. Перед выходом я просто запретил себе думать о бездне. Есть я, корабль, Земля и больше ничего нет. И это все. Психологический барьер оказалось преодолеть очень просто.

А вот с техникой наладить хорошие “отношения” оказалось намного труднее. Не поверишь, Олег, но главным моим врагом в том выходе стал мой скафандр.

Да, на Земле мы моделировали перепады давления в барокамере. Но когда я пролез сквозь люк шлюзовой камеры и вышел в открытый космос, все получилось совсем по-другому. Давление в моем скафандре было около пятисот миллиметров ртутного столба. Ну, а снаружи - практически ноль. Такие условия, такой перепад давления в барокамере на Земле смоделировать было невозможно.

В условиях космического вакуума мой скафандр начал раздуваться под действием внутреннего давления. Да, на скафандре были и ребра жесткости, и скроен был он из плотной ткани. Но перепад давления оказался настолько большим, что его не выдержали ни ребра жесткости, ни плотная ткань. Конструкторы, конечно, предполагали, что в вакууме скафандр раздуется, но никто и не думал, что он раздуется так сильно.

Еще находясь внутри шлюза, перед выходом, я постарался затянуть до предела все ремни на моем скафандре. Но это не помогло - в вакууме моя защитная оболочка так раздулась, что руки можно было свободно вытащить из перчаток...

Двенадцать минут я плавал вокруг корабля, удалялся и приближался к люку, а вот когда с Земли пришла команда возвращаться в корабль, начались проблемы.

В таком раздутом скафандре я никак не мог втиснуться в люк шлюза. Ситуация была критической. И с Землей не посоветуешься, что делать. Пока я доложил бы, что у меня случилось, пока они стали бы думать, что следует сделать, пока бы приняли решение. У меня не было никакой гарантии, что скафандр попросту не лопнет. Кажется, только Пашка Белянин понял, что со мной происходит. Но чем он мог мне помочь? Он - в корабле, а я - в космосе, за шлюзом.

Я совершенно четко осознал, что сейчас моя жизнь зависит только от моих действий. Смогу войти в шлюз -буду жить. А если не смогу, то. Сам понимаешь.

Я плюнул на все инструкции и на все, чему меня учили. Я плюнул на все советы и сомнения Земли. Просто взял и переключился на другой режим работы скафандра. Просто взял и снизил давление до трети от атмосферного.

Просто... Все просто... Вот только если бы к этому времени у меня не вымылся азот из крови, то азот бы просто закипел. Ну, и все. Я бы умер. Прямо там, в космосе.

У меня для принятия решения было всего несколько минут. Этого мне хватило, чтобы прикинуть: я уже почти час нахожусь в атмосфере из чистого кислорода. Поэтому кипения азота, вроде бы, быть не должно. Его и не было.

Только после этого скафандр чуть-чуть сдулся и я смог протиснуться в шлюз. Полез головой вперед, а нужно было лезть ногами. Закрыл внешний люк шлюза и начал разворачиваться - в корабль входить все равно нужно ногами. Внутри “Восхода” уже не развернешься. Ведь крышка люка корабля открывалась внутрь и съедала почти треть внутреннего объема корабля.

Как я развернулся в этом узком цилиндрике шлюза, до сих пор не пойму. Пот заливает глаза, пульс под 190 ударов в минуту. Но я все таки развернулся и ногами вперед вошел в корабль. Руки трясутся, в глазах туман. Я снова плюнул на инструкции. Не проверил герметичность и не закрыл за собой внутренний люк в корабль. А взял и просто открыл гермошлем скафандра. Хочу вытереть перчаткой глаза, но вытереть не удается: такое ощущение, что мне на голову льют воду.

- После посадки “Союза-4” нас с Василием Лазориным посадили в самолет и повезли в Москву. Все волновались: как мы перенесем возвращение к условиям земной гравитации. Ведь наш полет длился рекордное время - восемнадцать суток. И вот, представь себе, Алексей, состояние всего нашего руководства, когда с борта летящего в Москву самолета они получают сообщение с просьбой немедленно подать в аэропорт машину “Скорой помощи”. А тут еще сработала наша известная система “испорченного телефона”.

“Космонавтам стало плохо”. “Космонавты потеряли сознание”... “Космонавты при смерти”... И какой-то доброжелатель звонит в ЦК КПСС. Так, мол, и так, ситуацию скрывают от руководства партии. Грандиозный переполох! В аэропорт по команде сверху срочно рванули едва ли не все наши медицинские светила. Самолет приземляется, мы с Лазориным выходим самостоятельно, хотя и чуть покачиваясь.

- А где же пациент? - собравшиеся в аэропорту медики задают нам вопрос едва ли не хором.

- В пассажирском салоне, - Вася Лазорин кивает в сторону самолета. - Один из инженеров вчера перепил, а сегодня во время полета ему стало плохо.

- А вот у меня был смешной случай во время курса общекосмической подготовки. Нас, первый отряд космонавтов, тогда медики прогоняли через сурдокамеру. Сажали каждого на пятнадцать суток и изучали, как на нас скажутся полная тишина и одиночество. Ну, и вот отсидел я свои пятнадцать суток, прошел двухдневную реабилитацию и медицинское обследование и решил прогуляться по Москве. Усы и бородку, которые выросли во время отсидки в сурдокамере, я сбривать не стал. Сел в метро и поехал. А напротив меня сидит бабулька с авоськами и очень подозрительно меня рассматривает. Вид у меня, конечно, с моей легкой небритостью был колоритный, это надо признать. И тут на станции “Маяковская” в вагон заходит Жорка Шонов. Увидел меня, обрадовался, заулыбался:

- Привет, Блондин, - говорит. - Ну, что отсидел свои пятнадцать суток?

Бабка с авоськами при этих Жоркиных словах нервно дернулась. И авоськи к себе подтянула.

- Отсидел, Жорик, - отвечаю я Шонову. - А ты как?

- Да вот еду завтра садиться, - говорит Жорка, снимает кепку и проводит рукой по гладко выбритой голове. - Решил вот перед отсидкой постричься...

И тут бабка как заорет на весь вагон:

Хулиганье проклятое! Проходу от вас нету! Милиция!

- Лешка, а знаешь с чего началось мое увлечение космосом? С астрономии... А тяга к звездам появилась после одного смешного случая. Я учился тогда в четвертом, кажется, классе. Прошел всего год, как наш город освободили от немцев. Помню курс природоведения читал у нас очень старый учитель, лет семьдесят ему было, не меньше. Полный, лысый, с большими висящими усами. Кличку мы ему за эти усы дали, естественно, Морж. Ну, а вообще его звали Леонид Тимофеевич. И вот задал он нам выучить урок о смене времен года. А я этот урок не выучил. Какие там уроки? Мы с соседскими пацанами устроили вылазку в лес. Хотели найти винтовки и пистолеты в заброшенном укрепрайоне. Найти, очистить и пробираться на фронт -фашистов бить. Сам понимаешь, при таких раскладах какие могут быть уроки? Правда, в той нашей экспедиции мы так ничего из оружия и не нашли. А на следующий день наш Леонид Тимофеевич вызывает меня к доске:

- Ну-ка, Макарин, расскажи нам, почему происходит смена времен года?

И вот стою я у доски и совершенно не знаю, что отвечать.

- Итак, Макарин, что ты нам расскажешь? -спрашивает Морж. - Почему зимой холодно, а летом -жарко?

Вот, думаю, влетел! А двойку получать страшно не хочется. Ну, и начинаю я соображать, как выпутаться. То, что Земля вертится вокруг Солнца, я уже знал. А вот почему на нашей Земле чередуются времена года, лето сменяет осень, а после осени наступает зима. Вот, рассуждаю я про себя, если руку близко поднести к горящему огню, руке будет горячо. А вдали от огня, да еще если на морозе, - рука замерзнет. И я немедля выдаю на-гора свою версию смены времен года:

- Лето наступает тогда, когда наша Земля приближается к Солнцу. А зима приходит - когда Земля от Солнца удаляется!

Хохотал весь класс... Сам Леонид Тимофеевич смеялся до слез. А потом и говорит:

- Знаешь, Макарин, а я ведь даже двойку не могу тебе поставить. Потому, что Земля, двигаясь по орбите вокруг Солнца, действительно периодически

приближается к нашему светилу и удаляется от него. Но смена времен года от этого не зависит! Вот тебе учебник, шагай в коридор и читай. А ровно через пять минут доложишь нам, почему на Земле все-таки бывает смена времен года.

Вот с этого смешного случая, Алексей, и началось мое увлечение астрономией. Ну, а уже в старших классах я всерьез увлекся идеями межпланетных полетов.

- А со мной, Олежка, был такой случай. Дело было уже после полета на “Восходе-2”. По просьбам трудящихся послали меня в одну из наших южных республик. Ну, и как всегда повезли по городам и районам. Программа визита стандартная: встреча в трудовом коллективе, рассказ о космическом подвиге, ценный подарок от трудящихся города Урюпинска. Банкет, конечно, - и по эстафете пожалуйте, товарищ Леонтьев, в следующий город или район. Все бы хорошо, но вот ценные подарки, которые мне дарили. В первом же городе мне в качестве подарка подарили модель первого советского спутника. Во втором - почти такую же модель нашего первого спутника. И в третьем, и в четвертом. Через неделю в моем багаже было ровно шестнадцать практически одинаковых моделей нашего космического шарика с четырьмя торчащими антеннами. Поездка завершилась приемом в ЦК компартии южной республики. Ну, и естественно, дарят мне ценный подарок - модель нашего первого спутника. После приема подхожу я к одному из секретарей ЦК, - тому, который отвечал за мою поездку по республике, и шепотом прошу объяснить: почему все-таки мне дарят только спутники? Секретарь долго не мог понять, в чем дело. Ну, а когда я притащил его в свой гостиничный номер и показал багаж из шестнадцати практически одинаковых моделей, он схватился руками за голову. И признался мне, что за неделю до моего приезда собирал в ЦК партии первых партийных секретарей из городов и районов. Так, мол, и так, товарищи. Приезжает космонавт Леонтьев. Нужно его тепло встретить. И про ценный подарок для него не забыть. Поднимается рука в зале:

- Товарищ Имярек, а какой подарок собирается сделать космонавту Леонтьеву республиканский ЦК?

- Республиканский ЦК считает, что достойным подарком для космонавта будет модель первого советского спутника, - отвечает секретарь.

Каждый из городских и районных партийных лидеров сделал пометку в своем блокноте. Каждый из них не хотел отстать от родного ЦК партии. Каждый хотел сделать космонавту Леонтьеву подарок на таком же высоком уровне, как и ЦК. Вот и получил я в подарок семнадцать практически одинаковых моделей.

- Извините, Алексей Архипович, - секретарь республиканского ЦК схватился рукой за сердце. - Сейчас мы все подарки заменим! Только я вас прошу: никому ни слова о нашем позоре!

- Не надо ничего менять, - говорю я. - Подарки - это не главное. Главное, что у вас люди хорошие и гостеприимные. А спутники я раздам своим друзьям -космонавтам. Это значит, что у каждого из ваших городов и районов появится свой куратор - космонавт.

- А отряд космонавтов в целом будет курировать всю нашу республику! - тут же подхватил идею секретарь. - Алексей Архипович, дорогой, дай я тебя расцелую!

Ну, мы тогда с товарищами из республиканского ЦК хорошо коньячку выпили! А обещание пришлось выполнять: отряд космонавтов действительно побратался с той южной советской республикой. На зависть всем остальным республиканским ЦК.

- Однажды - если мне память не изменяет, это было в начале июня 1962 года, - мы всем составом первого отряда космонавтов выехали на парашютную подготовку. Надели парашюты, подготовились к прыжкам, ждем посадки в самолет. А посадки все нет и нет. Час ждем, другой... А рядом с нами стоит столик с переносной радиостанцией, который транслирует команды из диспетчерского центра:

- “Роза”, на взлет! “Лилия”, делай вираж! “Тюльпан”, заходи на посадку!

Цветочная клумба, да и только. А о нас - ни слова. Видимо, просто забыли.

Наконец, Юра Гагаров не выдержал, подошел к радиостанции и в микрофон говорит:

- Диспетчер, это группа из Москвы. Мы готовы к парашютным прыжкам.

В эфире растерянное молчание, а потом начальственно-строгий голос спрашивает:

- Какая еще группа? И почему не называете свой позывной?

В те годы секретность у нас была страшная.

Гагаров, конечно, не мог сказать по открытому радиоканалу, что очереди на прыжки ожидает группа советских космонавтов. Но он нашелся и выдал в эфир:

- Товарищ диспетчер, отряд советских “ландышей” к парашютным прыжкам готов!

С тех пор за нашим отрядом космонавтов и закрепился этот шутливый позывной - “ландыши”.

- С режимом особой секретности у меня тоже связаны кое-какие не слишком приятные воспоминания.

Дело было накануне нашего с Васей Лазориным полета на “Союзе-4”. По старой традиции мы перед полетом пришли на Красную площадь. Мы - это я, командир нашего экипажа Василий Лазорин и наши дублеры - Андрей Николин и Алексей Елесеин. Возложили цветы к мавзолею Ленина, сфотографировались на память на фоне кремлевских башен.

А тут навстречу какая-то экскурсия -пионеры-школьники, где-то класс пятый или шестой. Ну, Николин и Елесеин - люди в нашей стране уже известные, оба в космос летали. Пионеры их окружили, протягивают ручки и тетрадки, автографы просят. А мы с Васей Лазориным тихонько стоим в сторонке - полет на “Союзе-4” для нас был первым, нас еще никто в лицо не знал.

Но не тут-то было! Один парнишка долго к нам присматривался, хитрые глазенки щурил и догадался, в конце концов. “Ребята, - кричит, - а вот еще два космонавта! Не летавшие! Дяденьки космонавты, дайте автограф перед полетом!”

Нас с Лазориным мигом окружило плотное кольцо детей. Василий уже ручку взял в руки и собирался расписаться на чьей-то тетрадке, как вдруг рядом с ним словно из-под земли вырос совершенно неприметный гражданин в сером костюмчике и хвать Васю Лазорина за локоть:

- Автографы до полета давать не положено, товарищ Лазорин!

Смотрю, а еще один гражданин в таком же сером костюмчике уже обрабатывает учительницу, которая привела детей на Красную площадь: мол, походили, погуляли, Ленина видели - ну и давайте, шагайте отсюда быстренько.

Так эти два неприметных товарища нас потом и сопровождали до самых машин, которые мы оставили около Александровского сада. Чтобы мы по дороге больше никому не надумали дать автограф и тем самым рассекретить за неделю до космического полета наши совершенно секретные фамилии.

- Когда мы только начинали готовиться к орбитальным космическим полетам, никто и представить не мог, что они вызовут такой большой общественный резонанс. Был у меня, Олег, один забавный случай... Во время полета Юры Гагарова я дежурил на одном из дальних наземных измерительных пунктов, которые следили за “Востоком”. Вернулся в Москву только через пару дней после окончания полета. Выхожу из автобуса на площади Свердлова, смотрю, а вокруг - цветы, флаги, лозунги, люди в нарядной одежде...

- Что происходит? - спрашиваю у прохожего.

- Вы что, товарищ, с Луны свалились? - у прохожего округляются глаза. - Гагаров в космос слетал! Вся Москва гуляет!

- Ну, насчет с Луны свалился, - это прохожий не ошибся, - засмеялся Макарин. - Только по времени не угадал!

- А у меня была такая забавная история. Когда мы с Васей Лазориным летали на “Союзе-4” восемнадцать суток и ставили рекорд продолжительности космического полета, одно западное информационное агентство распространило информацию о нашей гибели. Якобы мы просто умерли прямо в корабле от длительного воздействия невесомости. Ну, а народ наш, сам знаешь, всякие “голоса” заморские слушать любит.

И вот совершили мы посадку. Ходить после восемнадцати суток невесомости было большой проблемой. Поэтому эвакуационная команда вытащила нас из спускаемого аппарата и сразу усадила в переносные кресла.

А вокруг, конечно, народ столпился. В основном, колхозники из ближнего села. Чувствую, кто-то трогает мою руку. Повернул голову, смотрю. Рядом с моим шезлонгом стоят две среднего возраста женщины. По одежде - косынки, рабочие халаты, - видимо, работницы с ближней колхозной фермы. Даже и представить себе не могу, как они пробрались к нашему кораблю через кордон военных и медиков.

Одна из этих женщин робко трогает меня за руку и вполголоса говорит другой:

- Нюся, а ведь они теплые! Живые!

- А вы что подумали? - весело фыркаю в ответ я. -Что мы неживые и холодные?

- По американскому радио передавали, что вы в космосе померли, - говорит та женщина, которая тронула меня за руку. - Видать, сбрехали, гады.

- А вы брехню не слушайте, - смеюсь я. - Все в порядке, мы живые и здоровые! Сами видите!

И тут вторая женщина, Нюся, говорит первой:

- Люсь, да они ж оба ходить не могут...

И обе в один голос:

- Ох, беда какая! Космонавты наши -парализованные!

- Олег, перед стартом у меня был очень любопытный разговор с генералом Маканиным. Он, знаешь ли, всегда перед стартом приглашает к себе командиров экипажей. Беседует, напутствует. Вот и меня напутствовал. Говорил, говорил. А потом замолчал, задумался, взглянул на меня исподлобья и вдруг спрашивает:

- Алексей, знаешь, что самое главное в будущем полете?

- Высадка на Луну, что же еще? - я пожал плечами.

Он опустил глаза и совершенно бесцветным голосом сказал:

- Можешь считать, что твоя высадка на Луну состоялась. Твое имя уже вписано в историю мировой космонавтики, как имя первого человека, который ступил на поверхность Луны.

- Не понял, - я слегка опешил. Сам понимаешь, Олег, до полета еще полмесяца, а Маканин такое говорит.

- Думаешь, я с ума сошел? - генерал устало потер ладонью лоб. - Думаешь, чокнулся старик, да?

Он тяжело поднялся из кресла, достал из ящика письменного стола бобину с магнитофонной лентой и пошел в угол комнаты, где на столике стоял магнитофон.

- Я, конечно, не должен был тебе этого говорить, Алексей, - он поставил бобину в магнитофон. - Но я хочу, чтобы ты знал...

Маканин включил звук и снова вернулся к письменному столу:

- Слушай.

Лента еще несколько секунд вращалась бесшумно. Потом раздалось сдавленное покашливание и чей-то напряженный голос произнес:

- Раз, раз, раз. “Заря”, я - “Флаг-один”. “Заря”, на связь! Черт возьми, ничего не слышно.

Я с удивлением сообразил, что слышу свой собственный голос:

- Что за чертовщина.

- Помолчи, - жестом остановил меня Маканин. -Слушай.

- Если меня кто-нибудь слышит, - человек продолжал говорить моим голосом. - На связи космонавт Алексей Леонтьев. Космический корабль “Лунник-5” достиг поверхности Луны. При посадке серьезно повреждены две опорные стойки. Корабль сильно накренился и практически лежит на боку на лунной поверхности. Это значит, что мне не удастся стартовать с Луны.

Человек на несколько секунд замолчал, а потом заговорил снова. В его голосе я уловил нотки отчаяния:

- Посадка “Лунника-5” произошла в нерасчетном районе. К сожалению, мне не удастся добраться до резервного корабля. В пределах видимости его нет, а связь с Землей отсутствует. Я просто не знаю, в какую сторону и как далеко должен идти. Значит, я останусь здесь навсегда... Я умру здесь, но я выполнил задание Родины - наш флаг стоит на поверхности Луны. Я, космонавт Алексей Леонтьев, стал первым человеком, который ступил на лунную поверхность.

Снова пауза. И снова я слышу свой собственный голос:

- Попытки как-то наладить связь не увенчались успехом. У меня уже заканчивается запас воздуха в скафандре и долго мне не протянуть. В моем распоряжении не более часа. А потом.

Пауза.

- Я не хочу умирать от удушья. Поэтому я принял другое решение. Я знаю, что сейчас наш Центр управления и многие люди на Земле ищут мой корабль здесь, на Луне. Я помогу вам найти место посадки моего “Лунника”. Я принял решение взорвать космический корабль. На Земле и с окололунной орбиты будет заметна вспышка от взрыва. А на Луне образуется новый, совсем небольшой кратер.

Несколько секунд молчания.

- Прощайте, товарищи. Позаботьтесь о моей семье. Я выполнил задание и ухожу со спокойной душой. Коммунизм победит!

Громкий щелчок. И тишина.

Маканин снял бобину с магнитофона и снова спрятал в ящик письменного стола:

- Вот так-то, Алексей.

- Что это было, товарищ генерал? - я проглотил застрявший в горле ком.

- Это? - Маканин вскинул брови. - Это запись выступления актера, голос которого удивительным образом похож на твой голос.

- Но зачем?

- Мы, конечно, уверены в том, что наша техника будет работать нормально в течение всего полета, но. -Маканин откинулся в кресле. - Но если во время спуска с тобой что-то случится. Мало ли что. Так вот, если на участке спуска на Луну с “Лунником” что-то случится и ты не сможешь совершить посадку на Луну или вернуться на окололунную орбиту, принято решение запустить в эфир эту запись.

- Но это значит... - у меня пересохло во рту.

- Это будет значить, - жестко отрезал генерал, - что советский космонавт Алексей Леонтьев, несмотря на аварию, все-таки совершил посадку на Луну, установил на ней наш, красный флаг и геройски ушел из жизни. После взрыва корабля на Луне образовавшемуся кратеру будет присвоено имя Алексея Леонтьева.

- Но это же полный блеф. Зачем?

- Алексей, неужели ты действительно не понимаешь? - генерал недоверчиво покосился на меня. -Политбюро решило, что мы ни в кое случае не должны пропустить американцев на Луну первыми. Даже в случае катастрофы твоего корабля. Вот такие пироги, Алексей. Поэтому в будущем полете твоя главная задача - не просто высадиться на Луну, а вернуться живым. Чтобы мне не пришлось доставать из ящика стола вот эту запись.

Глава 17. Американские мечты и советская реальность (Статья специального корреспондента Мэлора Стурухидзе, опубликованная в газете “Правда” от 12 декабря 1968 года)

Не прошло и двух месяцев, как в кинотеатрах Соединенных Штатов Америки начался показ фильма “Обратный отсчет”, снятого по роману Хэнка Сирлза режиссером Робертом Олтменом.

Фильм снимался около года и первоначально задумывался как фантастический, поскольку рассказывал он о “лунной гонке” между США и СССР и о первой экспедиции человека на Луну.

Американские астронавты готовятся к покорению Луны в рамках провозглашенной президентом Кеннеди космической программы. Когда до запуска в космос лунного корабля “Аполлон-3” остается около месяца, выясняется, что Советский Союз нанес очередное поражение Америке: наши космонавты на корабле

“Восход” успешно облетели Луну и вернулись на Землю.

Понимая, что следующим шагом “советов” - и очень скоро! - станет высадка на Луну людей, американцы принимают отчаянное решение,

попахивающее откровенным авантюризмом: в рамках проекта “Пилигрим” отправить на лунную поверхность на устаревшем космическом корабле “Джемини” одного космонавта без возможности его возвращения на Землю. Правда, чтобы сохранить жизнь герою-одиночке, предусматривается периодически присылать ему “посылки с Земли” на специальных беспилотных капсулах. Вернуть на Землю “лунного долгожителя” предусматривается уже в рамках программы “Аполлон” -через восемь-десять месяцев, или даже через год после высадки на Луну. Авантюра? Бесспорно! Но цель оправдывает средства: главное - стать первыми на Луне, утереть нос “этим коварным русским”.

К полету ускоренными темпами готовится военный астронавт полковник Чиз Стюарт. Но уже с первых дней подготовки к космической авантюре под названием “Пилигрим” начинаются политические интриги, являющиеся неотъемлемой частью общественной жизни в США. Администраторам из Белого дома становится известно, что в составе экипажа советского космического корабля, который будет высаживаться на Луну, будет ученый - геолог Алексей Плеханов. Опасаясь обвинений в милитаризации космоса со стороны прогрессивной международной общественности, руководители американской лунной программы решают заменить полковника Стюарта гражданским астронавтом Ли Стеглером. До дня старта к Луне остается три недели. Стюарту поручается в кратчайшие сроки подготовить своего коллегу к полету. Специальная капсула для выживания, в которую астронавт должен перейти сразу же после посадки на Луну в корабле “Джемини”, успешно стартует в космос и доставляется на лунную поверхность.

Ли Стеглеру, однако, не очень хорошо удается подготовка к космической экспедиции - и слишком мало все-таки на тренировки отведено времени, и осваивать приходится совершенно незнакомую ему программу полета. Но общими усилиями американского астронавта все же удается “выпихнуть” в космос. Правда, уже вдогонку русским: к Луне буквально накануне старта “Пилигрима” отправился очередной советский корабль “Восход”.

Преодолевая перегрузки, невесомость и прочие трудности космического полета, Стеглер летит к Луне. Он не обнаруживает с пролетной орбиты капсулы, в которой ему предстоит дожидаться “Аполлона”, но, тем не менее, все же решает садиться на Луну, надеясь отыскать капсулу на месте.

Посадка прошла успешно, но связи с Землей почему-то нет. Ли Стеглер шагает по Луне, разыскивая капсулу. Неожиданно он находит в одном из кратеров разбившийся корабль “Восход” и трех мертвых космонавтов в скафандрах с надписями “СССР” на гермошлемах. Отдавая честь погибшим советским покорителям космоса, благородный астронавт развешивает на лунных камнях флаги: полосатый американский, конечно, - сверху, наш красный - снизу.

Запас воздуха в скафандре Ли Стеглера заканчивается, но он все-таки успевает найти на лунной поверхности спасительную капсулу. Хэппи-энд.

Нужно признать, что в целом фильм снят довольно реалистично. Показана настоящая техника, на которой американские астронавты готовятся к космическим полетам. Использованы и документальные кадры из съемок во время реальных околоземных экспедиций. “Обратный отсчет”, без сомнения, ждали успех у зрителя и хорошие кассовые сборы за проданные билеты.

Но, увы, пока фильм снимался и выходил в прокат, советская реальность обогнала американскую мечту -наш космонавт Алексей Леонтьев успешно высадился на Луну. “Обратный отсчет” необратимо устарел как фантастический фильм всего через пару месяцев после его сентябрьской премьеры.

На днях показ фильма “Обратный отсчет” состоялся в Центральном доме литераторов в Москве. Мы попросили прокомментировать фильм трех известных советских писателей-фантастов, в своих произведениях касавшихся темы исследования космического пространства.

Иван Антонович Ефимов (автор фантастических романов “Галактика в Андромеде”, “Змеиное сердце” и “Время Быка”): “Сюжет фильма очень прямолинеен и примитивен. Американский герой летит к Луне и побеждает там, где в буквальном смысле слова сломали себе шеи трое русских космонавтов. Америка победила. Финал. Вот, собственно, и все. Для чего был нужен такой фильм? Думаю, прежде всего, для целей пропаганды: еще раз заявить американской общественности, что астронавты из США высадятся на Луне первыми. Но наши космонавты Алексей Леонтьев и Олег Макарин своей успешной экспедицией на Луну отправили продукт американской пропаганды туда, где ему и место - на помойку”.

Александр Петрович Казанеев (автор трилогии “Лунный путь”, “Планета ветров”, “Марсианские внуки”): “Успешная советская экспедиция на лунную поверхность описана еще в моем романе “Лунный путь”, который вышел почти десять лет назад - в 1959 году. Уже тогда нам, настоящим советским писателям-фантастам, было ясно, что американцам не видать Луны как собственных ушей. Что блистательно и подтвердили наши советские космонавты Алексей Леонтьев и Олег Макарин. Мы еще раз доказали всем сомневающимся, что советские наука и техника - самые передовые в мире. Сколько бы за океаном сладко не грезили о космических успехах, наша страна, Советский Союз, всегда будет впереди в деле освоения космического пространства. Социализм всегда будет побеждать капитализм!”

Аркадий Натанович Строганов (автор книг “Земля лиловых облаков”, “Дорога к Юпитеру”, “Новобранцы” -в соавторстве с братом Борисом Строгановым): “Рассказывая в наших произведениях о космических свершениях человечества, мы не должны забывать, что главное - все-таки на Земле. Главное - это сам человек. Я не соглашусь с коллегами Ефимовым и Казанеевым, что фильм “Обратный отсчет” так уж примитивен. Нет, в нем показаны и душевные терзания полковника Чиза Стюарта, который очень хотел полететь на Луну первым и который, преодолев душевные мучения, все же стал активно помогать своему коллеге Ли Стюарту подготовиться к космическому полету. Показан и конфликт между администратором Стивом Ихнэтом, который любой ценой хочет первым высадить американца на Луну, и врачом Чарлзом Эйдмэном, занимающим более реалистичную позицию и не без оснований опасающимся за безопасность американского астронавта. В этом смысле фильм очень откровенно рассказал о мотивах поведения людей, живущих в капиталистическом обществе”.

...Говорят, на днях в Голливуде начались съемки фильма об американской экспедиции на Марс. Конечно, американцы рассчитывают быть там первыми.

Эх, господа. Вы бы поторопились со съемками. Не исключено, что фильм придется списать в утиль еще до начала проката - а вдруг накануне выхода на экраны очередной пропагандистской поделки о воображаемых американских победах в космосе советский флаг взовьется над каменистыми просторами Красной планеты? И это будет не американская мечта, а наша советская реальность!