/28 мая 2029 года, Праведная Республика, г. Фивы/
— С чем пожаловал? — поинтересовался я, закончив набирать текст нового указа по сельскому хозяйству.
Искра, о существовании которой я даже не подозревал всю свою поганую жизнь, работает со всем, во что я страстно хочу погрузиться с головой. Я погружаюсь в политику и делаю невероятные успехи: даже начинаю видеть, какие дерьмовые последствия принесёт вот этот конкретный указ, а также то, как их избежать. Надо просто написать ещё два приложения к указу, но тогда мне нужен будет Фролов и Кумбасар — всё зависит от того, что они скажут на выделение из бюджета средств на строительство новых каналов…
— Я пришёл получить ответы на вопросы, — произнёс пастор Афанасий.
— Тебя что-то не устраивает? — спросил я с лёгким удивлением. — Я же создал для тебя все условия.
— Много чего, — сказал Афанасий. — Я ожидал, что наше дело выльется в нечто большее, нежели открытие церквей в захваченных тобой городах.
— Так, блядь, — задвинул я клавиатуру. — Я не понимаю.
— Не сквернословь, сын мой… — попросил пастор.
— Так, — я выдвинул клавиатуру, после чего вновь задвинул её. — Я не понимаю.
— В те дни, когда ты позвал меня к себе… — начала Афанасий.
— На память не жалуюсь, — прервал я его. — Это ты пришёл ко мне. Явился в мой дом, рассчитывая склонить к свету божьему, но в результате получил безграничные возможности по религиозному оболваниванию вверенного населения. И теперь ты чем-то недоволен. Давай не будешь тратить моё время и скажешь напрямик: «Я хочу вот этого-то и вот этого-то, дай-дай-дай!» А я подумаю, что можно сделать.
Пастор недовольно поморщился. Затем он начал перебирать чётки с крестом, взял себя под контроль и с усилием разгладил свои черты лица. Не любит он меня.
— Я хочу время на телевидении, — произнёс он. — И право проповедей в живой ауксилии.
— Первое — это даже не ко мне, а к Лужко, — ответил я. — А второго никогда не будет. Наша армия вне политики и вне религии. Никаких боевых пасторов и никакого освящения ракетных комплексов «Сатана»…
— Как можно надеяться на искупление, если в душе нет места богу? — спросил пастор.
— А никак, — ответил я. — Нет никакого искупления. Мы все и всегда отвечаем за все совершённые действия. Индульгенции не помогут, не поможет раскаяние, потому что грех — это грех. Иисус умер за наши грехи, да, но он сделал это в другом мире.
— Бог есть везде… — заговорил пастор.
— Ты в этом уверен? — спросил я с усмешкой в голосе. — Хотя, кого я спрашиваю? Моё решение не изменится — армию не тронь. Если в увольнительные ауксиларии пожелают отмолить грехи и получить мнимое искупление — бог им судья. Но поощрять это, а также внедрять, как нечто обязательное, я запрещаю. Вне политики, вне религии, вне морали — живая ауксилия полностью абстрагирована от этого. Можешь попытать удачу с Праведной Армией, но не советую.
— Тогда время на канале, — вновь начал раздражаться Афанасий. — Утром, не менее пятидесяти минут, каждый день — отдельная программа о богоугодных вещах.
— Сорок пять минут, по воскресеньям, — поправил я его, после чего поднял трубку стационарного телефона. — Лидия, дорогуша! Как поживаешь? Как детишки? Всё нормально? Ну, это просто замечательно! Передай своему начальнику следующее сообщение. Записываешь? Диктую: Володя! К тебе придёт пастор Афанасий, с требованием. Я одобрил ему сорок пять минут эфира по воскресеньям. Программу сами согласовывайте, всё о богоугодных делах, традиционных ценностях, а также о праведных делах праведного президента! Записала? Вот и хорошо, дорогая моя! Передавай привет мужу и детишкам — жду вас всех на День защиты детей, в президентском дворце! Да я бы с удовольствием отведал твоих пирожков с луком, но… Не переживай! Всё наладится! Ну, раз мне вечного правления, то тебе крепкого здоровья! Всё, пока-пока!
Кладу трубку и поднимаю взор на священнослужителя.
— Но я хотел каждый день… — заговорил он.
— Даже наше РПЦ, насколько опекалось государством, а один хрен на федеральных каналах имело по часу в воскресенье, — покачал я черепом. — А ты не охуевай, пожалуйста, святой отец. Полгодика посиди на воскресных сорока пяти минутах, а там рассмотрим вариант отдельного канала при студии Лужко — поглядим, как зайдёт населению. И будь готов к жёсткой цензуре.
— К чему? — не понял Афанасий.
— К тому, что все твои эфирные речи будут предварительно утверждаться, — ответил я. — Я не хочу, чтобы в каком-нибудь городе вдруг возникла неуправляемая армия радикальных фанатиков. А то знаю я вас, религиозных деятелей…
Даже в странах первого мира, в СШАх и Европах, время от времени, появлялись радикальные фанатики, причём не исламисты, как сразу приходит на ум, а христианские террористы, хотя, казалось бы.
В этом мире почва для радикализма максимально благодатна, ведь ещё вчера слову пастора было принято верить без оглядки. А для некоторых это верно до сих пор. Ну и тотального образования нет как явления, рациональное мышление применяется ограниченно, а здравый смысл в остром дефиците.
Ярким примером тому является крестовый поход — в общем, и орденцы — в частности. Они массово кидались с шестовыми минами на моих солдат, а также пробивали себе черепа, лишь бы не попасть в плен — это для наглядности. А организаторы всего этого торжества легко сдались и сидят у меня в клетках — ироничненько…
Один, конечно, не сидит, а идёт к франкам, но он тоже покорно сдался.
— Я же смогу нести слово божье в массы? — уточнил пастор Афанасий, не до конца догнавший суть телеги, мною толкаемой.
— Разумеется! — заверил я его. — Но это слово будет отцензуровано.
— То есть, я не смогу говорить, что считаю должным? — спросил пастор.
— Сможешь! — ответил я. — Но определять «должное» буду я, через Владимира Лужко. Например, ты не должен будешь призывать людей собираться в организованные группировки на религиозной почве. Не должен будешь подстрекать людей к религиозной нетерпимости и ненависти. Не должен будешь хулить власти и осуждать то, что происходит в стране. Напротив, ты должен будешь подкреплять дух зрителей, оправдывать мои действия и так далее.
— Я понял тебя, — вздохнул Афанасий. — Никакой свободы, да?
— Если под «свободой» ты понимаешь хулу законно избранного праведного президента, то никакой, — сказал я на это. — Будь полезным инструментом и всё у тебя будет хорошо. Обещанное величие к тебе придёт, просто стань, фигурально выражаясь, самым верным пальцем на моей правой руке. Поддерживай меня, а я буду поддерживать тебя. Будем строить храмы за счёт бюджета, продвигать христианское поведение и так далее, и тому подобное. Всё будет, Афоня, надо просто не раскачивать лодку…
В конце концов, надо же как-то подрывать доверие к религиозным организациям. На Земле это получалось у властей как-то само собой, а мне придётся прилагать недюжинные усилия.
Поначалу скатываться в трэш не стоит, всё должно выглядеть безобидно и даже мило, а вот потом, когда будет слишком дохрена церквей, слишком много шикующих священнослужителей, дающих деньги в рост — вот тогда-то и повеселимся. Можно сказать, что это интеллектуальная вакцинация.
— А теперь, будь добр, святой отец, — сказал я. — Иди к Лужко и делай мозг ему — у меня слишком много дел.
Священник, не очень довольный итогами беседы, ушёл, а я вернулся к тексту указа.
Протекторат затих, поэтому мною было решено начинать развитие сельского хозяйства. Только не классического, а неоклассического.
Силами платформ Захара в городах возводятся аграрные небоскрёбы.
В перспективу контроля пахотной земли, когда Протекторат решит нагрянуть снова, я не верю, поэтому надо позаботиться о продовольственной безопасности.
Стальные небоскрёбы, изготовленные из местной роскоши — двадцатисантиметровой толщины стальных плит, запечатанных в сандвич из двух железобетонных плит, станут источником нашего овощного благополучия.
Освещение ультрафиолетовое, искусственное, источник питания отдельный — микроядерный реактор, установленный глубоко под землёй, субстрат особый, производимый на отдельном заводе, обслуживание автоматическое.
Мы всё посчитали.
Один небоскрёб, имеющий высоту в сто этажей, то есть 350 метров, содержит в себе 600 000 квадратных метров полезной площади, которую будут полностью занимать гидропонные фермы.
По расчётам Захара, если соблюдать технологию, то один квадратный метр гидропоники будет давать нам от 25 до 40 килограмм пищи в год, а взрослому человеку надо, на его плохую жизнь, условно говоря, килограмм в день.
Население Фив составляет, по самым свежим данным, шестьдесят три тысячи четыреста двадцать восемь человек, там не все взрослые, но Захар не стал вдаваться в подробные расчёты суточной потребности каждого индивида. Суточная потребность — это динамический показатель, как его ни крути, поэтому Захар просто решил считать, что все они будут получать по килограмму овощей и фруктов в сутки, невзирая на пол, возраст и род деятельности.
Если полностью перевести небоскрёб на выращивание салата, квадратный метр которого даёт нам 40 килограмм питательной биомассы в год, то за год небоскрёб будет выдавать двадцать четыре миллиона килограмм салата. И тогда я смогу подключить к каждой квартире метановый бак, чтобы жители собирали свой пердёж, потому что пердежа будет охуеть как много… Дичь, короче.
Захар считал в среднем, то есть полагался на выращивание оптимальной комбинации гидропонных культур, поэтому у него получилось двадцать пять килограмм. Получается пятнадцать миллионов килограмм питательной биомассы, чего не хватает на полное закрытие продовольственного вопроса города. Но я и не ставил такой цели. Это лишь вспомогательное средство.
Основа сейчас, конечно же, импорт. Закупаем зерно у независимых городов — платим им качественной сталью. Один феодал из Штрасбурга, что находится за землями франков, в королевстве алеманнов, продал нам двенадцать тысяч тонн зерна за полный комплект латных доспехов и считал при этом, что наебал систему. Он буквально раздел своих крестьян и обрёк многих из них на голодную смерть или бегство, но зато получил, что хотел — он большой молодец.
Зерно было качеством очень близко к «так себе», но нам выбирать не приходится.
Мясо, птица, зерно — всё это мы завозим, а вот овощи и фрукты скоро завозить перестанем, за ненадобностью. Стройка идёт роботизированными темпами, непрерывно, поэтому почти полторы недели спустя у нас будет своё производство овощей и фруктов, в каждом подконтрольном городе. Будущее, блядь, наступило!
С мясом и сокращением импорта надо было что-то решать, и Захар уже выработал решение. Он рассматривает создание ещё одного небоскрёба вокруг растительного небоскрёба, чтобы этот комбинат работал по совместному циклу. Идея в том, что отходы от производства растений отправлялись в корм животным, а отходы от жизнедеятельности и финальной переработки животных отправлялись в компост — его на экспорт.
Ещё наш робот-благодетель обещал заняться вопросом передовых биологических добавок и удобрений, а также генетической модификации растений и животных, что должно, в перспективе, выжать максимум с каждого занятого сельским хозяйством квадратного метра. Но это время и процессорные часы…
Вот не понимаю, чего Захар возится с нами. Ему бы просто забить на нас, типа, ебитесь сами, а я полетел покорять ваш космос, но нет, охотно помогает мне и щедро делится технологиями. Да, для него это хуйня, но человек бы давно уже забил. Слава Смерти, что он не человек…
И такие гигантские небоскрёбы будут выситься над городами, мы облепим их здоровенными экранами и рекламными баннерами с надписями «Здесь могла бы быть ваша реклама», на перспективу, а также проведём подземные коммуникации на централизованную систему подземных складов и холодильников. Никто не будет видеть, как именно производится и распределяется пища, поэтому никто ещё очень долго не будет париться насчёт этичности. И никаких тебе зелёных долбоёбов и защитников животных — идиллия.
Небоскрёбы будут в центрах, а в пентхаусе будут находиться десятиэтажные надстройки — городские администрации. Скоростные лифты, потрясающие виды, уважение и почёт, а также прорва бумажной работы. Города будущего, блядина их мать!
— Аллё, — набрал я номер приёмной. — Кто следующий на приём?
— У тебя на сегодня нет приёмов, повелитель, — ответила Катрин. — Восемь тринадцать вечера.
— Эх, совсем ход времени потерял… — посетовал я. — Всё равно, никого больше не пускать — я погружаюсь в раздумья.
Покоя не даёт то, что я узнал у Юты.
Юта поделилась всем, что знает, так как её верность своему давно мёртвому хозяину оказалась весьма условной и основанной на страхе. Страх — это плохой способ завоевания верности, честно говоря. Не самый худший, но, всё равно, плохой.
Я, на данный момент, выработал только три способа завоевания верности.
Первый — подсаживание на стабильный источник бабла или материальных благ. Сюда входят также и репутационные преференции, а также потакание человеческим амбициям. Работает безотказно, так как бабло людям никогда не надоедает, как и постепенное повышение личной социальной значимости.
Второй — анальное перекрытие объекту воздействия всех доступных способов навредить мне, а также поручение безопасных для меня дел. Ограниченная тема, доступная не всегда, ну и очень плохо работает с иррациональными долбоёбами. Есть индивиды, встречающиеся в популяции в ограниченных количествах, которые готовы вредить даже себе, лишь бы от этого плохо стало бедному личу. Их мало, но на них не написано, что есть проблема.
Третий — террор. Не просто страх, а именно террор. Жену и детей в заложники, самому объекту воздействия нанести увечья, не мешающие выполнять поставленную задачу. Запугать объект до смерти, чтобы срался в штаны при первом проявлении недовольства с моей стороны. Малоэффективно против всяких волевых храбрецов, а также фанатиков, необязательно религиозных. Есть ведь ещё идеологические фанатики, которые не верят ни в бога, ни в чёрта, но создают проблемы, в меру своих сил. Никогда этот метод не применял, ибо в моём арсенале есть предыдущие два, закрывающие все мои насущные потребности.
А ещё есть договоры…
Проблема договоров — их со всеми подряд лучше не заключать. Дар очень не любит, когда ты частишь с договорами анальной безопасности, поэтому не получится захватить условный город и навязать всем его жителям удобные тебе договоры. Кара последует незамедлительно, потому что особо хитровыебанных индивидов ненавидит даже Дар.
Я чувствовал это интуитивно, знал всегда, поэтому никогда не злоупотреблял.
Так вот. Юта.
Она рассказала мне много всего об устройстве общества вампиров, которые охуели настолько, что даже предпринимали попытки в экспансию на параллельные миры.
Вообще, в Протекторате исключительное право на покорение «ничейных» миров с «примитивными формами жизни» имеет только центральный мир, населённый котами-некромантами, а остальные миры на подтанцовке и то, только тогда, когда баре разрешат.
Естественно, попытки колонизации «ничейных» миров вампиры предпринимали подпольно, с применением непрямых методов. Например, они создавали прокол в мироздании, существующий доли секунды, чтобы никто не успел засечь, и отправляли туда небольшой некроэнергетический зонд, который собирает информацию о мире, устанавливает наличие или отсутствие в них товарных количеств людей. После этого они возвращаются домой, с благой или не благой вестью.
Если товарные количества людей обнаруживаются, то настаёт пора секундных порталов, которые обнаружить уже гораздо легче. Впрочем, если не частить, то в Протекторате могут не заметить. Через такие порталы отправляются полноценные некроэнергетические конструкты, которые начинают сбор разумного скота.
Сбор этот был малоэффективным, потому что всё добытое нужно было «прогонять» через секундный портал. Они использовали для этого длинные клетки, толкаемые некроконструктами с очень мощным ускорением.
В общем и целом, проблему дефицита крови это никак не решало, но немного оттягивало трагический конец вампирской цивилизации.
Важно знать, что пока на этой планете обитала цивилизация вампиров, Протекторат внимательно следил за ней. Все движения и копошения скрупулёзно фиксировались и если кого-то ловили на незаконном посягательстве на миры, по умолчанию, принадлежащие Протекторату, коими считались все «ничейные» миры, то следовали суровые санкции. Вампирам иногда удавалось найти крайнюю жопу, которая отвечала за всё, но чаще их карали коллективно — интерес-то у них коллективный.
Исходя из сказанного, может быть непонятно, чего хотели добиться власти Протектората. Но объяснение их мотивации простое — они хотели бабла. Протекторат был готов продавать разумный скот в любых количествах, но дорого. И не за обычное бабло, а за живейшее участие в делах цивилизации вампиров. Ну, это тоже своего рода бабло.
Протекторат всегда интересовали боевые качества вампиров, поэтому он готов был на всё, что угодно, лишь бы получить безраздельное влияние на спасённую «межмировым сообществом» цивилизацию.
Сейчас-то есть уцелевшая вампирская колония, которая, как я понимаю, буквально на подсосе у Протектората, но в Мире трёх лун кровосись было сравнительно дохуя — войско кровососущих солдат…
Только вот кровосиси были себе на уме, под мохнатую пяту кошко-некромантов залезать не желали, поэтому старательно решали вопрос с кровоснабжением, всеми силами оттягивая час, когда их цивилизация рухнет в Тартар, который совсем не соус.
Но потом случились известные всем события с ноосферой, поэтому Протекторат остался с маленькой кровососущей колонией на попечении, а этот мир стал совершенно никому не интересен.
Но главное, что я усвоил — средства слежения у Протектората есть. И сейчас он пасёт меня. Он уже знает, с каким миром я веду сообщение, а ещё, возможно, он рвёт волосы на жопе, так как этот мир под Печатью Трибунала.
Вот мне создавать порталы туда можно, я не связан договором с Трибуналом, ещё есть маленькие и очень редкие лазейки, с помощью которых можно проникнуть на Землю в частном порядке, но никаких тебе армий и официального присутствия. Для Протектората это очень неприятно.
Беспокоит только то, что я не знаю, что за отношения у Протектората с Трибуналом и что это вообще за хуйня. Не могут ли протекторатовцы договориться с Трибуналом о снятии печати? Может, сейчас, как раз, завершающая фаза переговоров и скоро Захару придётся ждать незваных гостей?
Налицо острый дефицит информации.
Единственное, что я могу — готовиться лучше. Крепить мощь армии и совершенствовать свою магию.
— Так, блэт… — вновь открыл я второй том «Некроэнергетических конструктов».
Это очень ценный материал, настоящее сокровище, которое я не заслужил. Только вот порог вхождения чрезвычайно высок, поэтому я склоняюсь к тому, что надо исчезнуть из общественной жизни месяца на три — нужна полная фокусировка на обучении.
«Некроэнергетические конструкты — это отдельная дисциплина в некромантии, а не какой-то там подраздел» — так заявляет автор в предисловии. Только вот даже моей компетенции хватает, чтобы понять, что Арсиам Пан’Гин пытался преувеличить свою значимость и сильно исказил истину сразу в первом абзаце.
Никакая это не отдельная дисциплина, а направление на стыке высшей некрохимерологии и высшего големостроения. Принципиально нового он ничего не открыл, а лишь использовал даже мне известные наработки из обеих дисциплин. Но зато как этот сукин сын их использовал!!!
Есть в высшей некрохимерологии раздел рунных модулей некрохимеры, слишком сложный, чтобы использовать его на серийных мертвецах, а если упрощать применяемые схемы, то выхлоп будет слишком незначительным, чтобы тратить на это время.
Это не оправдывает меня, ведь я даже жопу не почесал, чтобы попробовать и поэкспериментировать, но теперь всё меняется.
В големостроении есть схожие рунные модули, завязанные на энергию стихий и даже жизни, позволяющие повышать характеристики созданных големов, но я в эту сторону даже не смотрел, потому что големы — это точно не о массовости и серийности…
Мне не терпится создать первый некроконструкт, но я даю себе отчёт, что это сложно, поэтому нужно лучше подготовиться и накрепко усвоить теорию. Причём теорию не некроконструктов, а высших некрохимерологии и големостроения.
— Ладно! — захлопнул я книгу и закинул её в кодовый сейф. — Надо проверять теорию практикой! Катрин! Запри кабинет! Кейт! На охранение!
Выхожу из своего кабинета и двигаюсь в свою лабораторию.
У меня есть четырнадцать эталонных клонированных тел, хранимых специально для экспериментов. Пришло время использовать их во имя торжества науки. Наконец-то.
— Анатолий, здоров! — приветствовал я своего ассистента.
Отвлекать Карину или использовать своих предыдущих ассистентов я больше не хотел, поэтому попросил Захара разработать решение в виде умного помощника, наречённого Анатолием.
Захар переделал промышленного робота, обладающего индивидуальным вычислительным блоком, чтобы он был способен выполнять специфические задачи ассистента в моей лаборатории. На потолке теперь размещены рельсы, по которым ездит этот робот, оборудованный широким перечнем инструментария и аж тремя роботизированными руками. Но главное — он отлично меня понимает и очень компетентен в деле препарирования трупов.
— Винтик, Шпунтик, экспериментальный труп мне на стол! — приказал я.
Тело было доставлено и размещено на прозекторском столе. Но сразу лезть со скальпелем я не стал. Надо освежить теорию и проверить эффективность базовых рунных схем, известных мне из воспоминаний моего охуевшего в атаке альтер эго.
Главная причина, по которой я вообще не думал использовать эти техники — требование накопителя некроэнергии. И чем мощнее рунные схемы, тем больше энергии жрёт эта химера или этот голем.
Я из тех личей, которые остро реагируют на несовершенство. Без пополнения некроэнергии в накопителях эти штуки долго не просуществуют, а это значит, что они несовершенны. Мои некрохимероиды способны функционировать неограниченно долго, черпая силу в фоновой некроэнергии, а это значит, что они совершеннее сложных некрохимер и големов.
— Итак, начинаем, — произнёс я и начал наносить на левый бицепс экспериментального трупа рунную схему.
Сложность тут в том, что надо наносить эту схему послойно, с кастом специальных заклинаний, поэтому нельзя поручить это машине. Неудобно. Ну, или я совсем охуел и больше не хочу дохуя работать во благо своё.
— Запомнил? — спросил я у Анатолия.
— Да, босс, — ответил тот механическим голосом.
— Воспроизведи на правой руке, — приказал я. — Краской именно из этой чаши.
Роботизированная рука набрала краску из чаши, после чего начала оперативно набивать замысловатую татуху на бледной коже. Это заняло у Анатолия сто девяносто семь секунд, тогда как я потратил почти двадцать минут. Нет, можно автоматизировать, конечно же…
— Бала сутра шактимат кирима! — воспроизвёл я заклинание-активатор.
Рунная схема на коже трупа взялась красным пламенем, но быстро потухла. В результате, татуировка перестала быть видимой для живых, но осталась отчётливой для мертвецов. Я закачал в эту схему солидную порцию некроэнергии, она «спрессовалась» в рунах, поэтому сияла отчётливо — такое не спрячешь от мертвецов даже под бронёй.
— Следующий слой, значит… — вновь взялся я за татуировочный аппарат.
На этот раз схема сложнее, поэтому она отняла у меня около часа — нельзя ошибаться.
— Впитал? — спросил я у Анатолия.
— Конечно, босс, — ответил робот. — Повторить на правой руке?
— Именно, — кивнул я.
Пять минут, и безупречная копия схемы осталась на правой руке трупа.
— Бала сутра шактимат кирима! — повторил я заклинание-активатор.
Снова мимолётное красное пламя, а также едва заметное ощущение, что у меня изъяло солидную порцию некроэнергии.
— Значит, нигде не накосячил, — сделал я заключение. — Следующий слой. Анатолий, запоминай — повторять не буду.
На этот раз схема заняла всю левую руку целиком, за исключением кисти. Кисть — это отдельно. Анатолий повторил всё это на правой руке.
— Бала сутра шактимат кирима! — провозгласил я.
Вспыхнуло красное пламя, но не исчезло, как должно было, а сменило свой цвет на чёрный.
— Отъезжай!!! — выкрикнул я и выставил перед собой «Вуаль мрака», специально предназначенную для защиты от некроэнергии.
Анатолий отъезжает по рельсе в другой конец помещения.
Раздаётся некроэнергетический взрыв, который «съедает» часть щита, но не проходит дальше.
Труп обращается в невесомый прах, прозекторский стол ржавеет, инструменты гнутся и покрываются ржавыми кавернами, а окружающее помещение будто бы прибавляет себе +99 лет к возрасту.
— Накосячил, — сделал я вывод. — Анатолий, ты как?
— Не достало, босс, — ответил робот. — Но лучше заранее предупреждать меня о существующих рисках.
— Я думал, что пронесёт, — произнёс я. — Но, не пронесло. Хотя, будь я во плоти, могло и пронести. Прямо в штаны.
Вряд ли, конечно. Я Смерти не боюсь, не боюсь и увечий. Да и что мне сделает некроэнергетический взрыв?
— Как думаешь, Анатолий, — заговорил я, — каков потенциал этого открытия, например, в военном деле?
— Если у противника нет средств защиты из пластика, стекла или керамики, то высокий, — ответил робот.
Смотрю на вещи из указанных материалов и вижу, что им вообще похуй на то, что случилось. Хотя нет, пластик слегка потрепало, но незначительно.
— Интересно… — изрёк я в глубокой задумчивости и сходил к холодильнику за татуировочным составом. — Ладно, переходим в третью прозекторскую. Винтик, Шпунтик! Экспериментальный труп в третью прозекторскую!
На этот раз я действовал умнее. Приказал Анатолию повторить весь третий слой, но на бумаге. Косяк выявился спустя две минуты изучения. То ли рука дрогнула, то ли неправильно вспомнил, но я нарушил начертание руны, что и привело нас ко взрыву.
Анатолий не ошибается, поэтому первый и второй слои были воссозданы в точности, параллельно на обеих руках. Всё прошло без накладок, поэтому через неполные десять минут я уже наносил третий слой.
— Перепроверь на идентичность с предыдущим, — приказал я Анатолию.
— Идентично, кроме одной руны, — почти в ту же секунду ответил робот.
— Повторяй на правой руке, — дал я следующий приказ.
Анатолий исполнил всё в точности.
— Бала сутра шактимат кирима! — воспроизвёл я заклинание-активатор.
На всякий случай, во избежание сюрпризов, выставил перед собой и Анатолием по «Вуали Мрака».
Рунная схема вспыхнула красным светом, из меня прямо сильно и продолжительно засосало некроэнергию. Но всё заканчивается.
— Теперь самое сложное — кисть… — произнёс я и приступил к работе.
Тут работа тоньше, ведь руны надо наносить гораздо мельче, а пальцы — это не самое удобное место для татуировок. Я убил на это ещё полтора часа из вечности, а затем ещё десять минут всё перепроверял. Всё правильно и точно, ошибки быть не может.
— Бала сутра шактимат кирима! — покрутил я пальцами буквы Зю.
Кисти мертвеца вспыхнули знакомым пламенем и из меня начало тащить новый максимум некроэнергии. Я и не думал, что могу выдавать столько за раз.
Вроде бы, площадь рунной схемы небольшая, это ведь кисти, но все слои работают в спайке, поэтому каждый следующий дополнительно напитывает все предыдущие.
— А теперь самое скучное и долгое, — изрёк я и начал набивать татуху на левой ноге.
Надо покрыть рунными схемами весь труп, от головы до пят. Иначе волшебства не будет, даже если дунуть. Я уже говорил, что это охуенно непродуктивный и заёбчивый процесс? А ведь кто-то на таком специализируется, причём набивает на трупы такие татухи от начала и до конца.
Порог вхождения ограничивается усидчивостью, точностью рук, а также наличием больших запасов некроэнергии. А потом ещё окажется, что это дерьмо непрерывно сосёт некроэнергию — хрен напасёшься.
— Йобаный рот этого казино… — изрёк я, набивая схему на левом бедре трупа. — Время фиксируешь?
— Естественно, босс, — ответил Анатолий. — Если не секрет, что ты получишь в итоге?
— Уникального мертвеца, — произнёс я. — Сам всё увидишь.
Я ушёл в состояние личного потока, чтобы минимизировать шансы ошибки до нуля. Вывел меня из него робот Анатолий, постучавший мне по черепу манипулятором.
— Босс, ты стоишь неподвижно уже восемь минут, — сообщил он мне.
Опускаю взгляд на труп и вижу, что всё завершено — ни одной рунной схемы нормальным зрением не видно, зато труп пылает некроэнергетическим излучением. Новогодняя ёлка в центре Владивостока, вечером перед Новым годом, не так ярка…
Органы у трупа уже заменены на оборотничьи, которые уже тоже обколоты рунными схемами. Должна получиться настоящая бомба. Блокбастер, хит, бестселлер!
Череп у него теперь тоже не совсем тот, что раньше. Вернее, совсем не тот. Основание осталось то же, я не мог трогать мозговую ткань, а вот остальное сделано из композитного сплава на основе титана, скандия, вольфрама и кобальта. Это можно пробить, но очень сложно.
Также, прямо под грудиной, у мертвеца находится накопитель на 50 000 единиц некроэнергии. Заряжать его заебёшься, поэтому я просверлил грудину и провёл через отверстие кремниевый кристалл, напрямую связанный с накопителем. Так он будет улавливать крохи фоновой некроэнергии, но основное его назначение — подпитка прямотоком от руки кормящей. От моей руки.
— Ну, не будем тянуть, — отложил я пустой инъектор. — Во славу Плети! Коннор МакЛауд!
Мертвец открыл глаза.
— Готов служить тебе, повелитель, — произнёс он на русском.
Захар дал мне не просто бездумных клонов, а клонов с предысторией. У него есть экспериментальные методы ускоренного обучения, которые он до сих пор оттачивает — эти клоны являются промежуточным этапом.
Они знают русский, английский, среднегреческий и латынь, умеют водить большую часть автомобилей, на уровне условных рефлексов, владеют огнестрельным оружием, а также некоторыми видами рукопашного боя. Технология экспериментальная, поэтому знают они всё это в разной степени.
— Характеристики, — приказал я мертвецу.
Вот, собственно, доказательство того, что технология экспериментальная. Захар говорил, что они должны владеть всем заложенным в них перечнем навыков на высочайшем уровне, но оказалось, что разброс очень большой. Нахрена мне такой умопомрачительный корифей по классической латыни? Ни нахрена. Но, ладно, это эксперимент!
— Анатолий, будь добр, кристалл, — попросил я. — Самый большой.
Робот быстро слетал на склад и притащил мне здоровенный поликристалл. За каждый такой моим ребятам буквально приходится драться с дикими немёртвыми. Иногда мне кажется, что они чувствуют и понимают, зачем их преследуют и ловят…
— Сейчас скажешь мне, что видишь, — сказал я, разрезая Коннору глотку и вставляя в неё поликристалл.
Напитываю поликристалл некроэнергией и жду.
— «Телосложение +2», «Телосложение +1», «Искусство (игра на свирели) +317», «Ловкость +5», — перечислил немёртвый.
— Говна навернули, выходит, — покачал я черепом. — Давай «Ловкость +5».
МакЛауд выбрал, после чего его затрясло, а затем отпустило. Тридцать «Ловкости» — это сильно. Но могло быть гораздо больше. Лутбоксы ёбаные…
— Так, а теперь перейдём к тому, ради чего мы здесь сегодня собрались, — произнёс я. — Анатолий, врубай «По ком звонит колокол» от легендарной «Металлики»!
Заиграла мощнейшая музыка, я начал качать черепом в такт, а МакЛауд недоумевал, что было видно по его немёртвым глазам.
— Шактия саха бале, анаракшита бава саха веге! — произнёс я финальный активатор и закрутил пальцы в невербальной форме. — Понеслась!
Рунные схемы сразу же начали отдавать сконцентрированную в них некроэнергию, которая полностью, с потерей жалких 0,04%, пошла на преобразование плоти и… запоминание. В черепушке у Коннора МакЛауда сейчас формируется малюсенькое новообразование, которое и будет отвечать за всё, что случится дальше.
Плоть МакЛауда ходила ходуном, все органы и системы его проходили кардинальную перестройку, меняя свою суть. У нас на глазах происходило чудо перерождения не совсем обычного мертвеца в мертвеца с изюминкой. Здоровенной изюминкой.
— И что это было, босс? — спросил Анатолий.
— Магия, Анатолий, — ответил я. — Чёрная магия. Сильное и злое колдунство. Коннор, будь добр, проследуй за мной. Анатолий, подключись к камере стрельбища, если хочешь понаблюдать.
Мы вышли на стрельбище, где уже никого не было — глубокая ночь на дворе. Жёлтая луна в небе сияет своим холодным светом…
— Пошумим, блядь! — воскликнул я, поднимая со стойки дробовик десятого калибра. — Коннор, к мишени!
Заряжаю два пулевых патрона, передёргиваю затвор и целюсь Коннору в правую руку, в район локтя. Выстрел.
Мощная пуля врезается в локтевой сустав и отрывает немёртвому руку, к хренам собачьим. Я наблюдаю, как рука падает на песок, окропив его альбедо.
— Ну? — спросил я. — Чего же ты ждёшь?
Коннор опускает взгляд на истекающую альбедо культю. Недостачу альбедо он возместит часов за десять-двенадцать, а вот руку отрастить должен за…
Он ярко засветился в области грудины — не в видимом свете, а в некроэнергетическом. Из культи выросли две кости, от них отросла кисть, а затем всё это покрылось плотью. Процесс занял четыре минуты и семнадцать секунд. Очень быстро.
— Ну, как рука? — спросил я.
Коннор покрутил ей и несколько раз напряг мышцы.
— Как и прежняя, — ответил он.
— Анатолий, что с лицом⁈ — повернулся я к камере наружного наблюдения.
— Со мной всё в порядке, босс, — ответил робот через динамик на стене. — Но, если откровенно, то я в ахуе. Ты же знаешь, что теперь это знает и Захар?
— Всегда знал, — ответил я, после чего повернулся к Коннору МакЛауду. — Береги башку — если отстрелят, то тело обратно не отрастёт. Зато позвоночник и всё остальное твой новый внутричерепной жилец отлично запомнил и восстановит, если возникнет надобность. Но позвоночник, тем не менее, тоже береги — повреждения восстанавливаются лишь до определённой степени.
Теперь, когда я знаю, что это рабочая тема, можно сделать апгрейд моих телохранительниц и ключевых функционеров в Праведной Армии. Правда, проблема в том, что металлическую паутину эта некроструктура не воссоздаст, но это всегда можно нарастить ещё раз.
Эх, жаль, что эту способность восстановления позвоночной ткани из этой рунной схемы не выкорчевать и отдельно не заюзать… Такой потенциал…
Вскидываю дробовик и стреляю Коннору в колено. Отрыва конечности не произошло, мощность патрона не та, но немёртвый рухнул со сломанной и вогнутой внутрь ногой.
— Давай-давай, ты знаешь, что делать! — крикнул я ему.
Коннор сел на песке, выровнял ногу, после чего произвёл процедуру регенерации. И нога снова как новая.
Присматриваюсь к характеристикам. Накопитель некроэнергии: 47199/50000. Жрёт, как сука, каждое восстановление. Ну и ежедневный расход будет по пятьсот-шестьсот единиц — несовершенно, но лучше нет.
Эх, теперь надо искать мощные накопители… Или делать их самому, что тоже геморрой ещё тот.
— Коннор, иди в дом и обратись к дворецкому — он найдёт, чем прикрыть твои муди, — приказал я. — Анатолий, я в свой кабинет. Как наступит утро, начнём эксперименты по големостроению!