Лев Эль’Джонсон: Повелитель Первого

I

— Савина.

С тех пор как медике затолкали летописца на борт своего десантно-штурмового корабля «Грозовой ястреб», ее мозг работал со скоростью света, а на ум приходило то, о чем она не думала уже годами. Детство, проведенное в путешествиях по сектору Хагрифон. Мать — концертная флейтистка, довольно известная в некоторых регионах. Отец — сотрудник корабельной безопасности в транспортной компании хартистов. В своих самых ранних воспоминаниях она сворачивалась калачиком под концевым участком питающего двигатель трубопровода и находила успокоение в вибрации трубок. Затем оседлая жизнь. Дом в новом поселении, сооруженном на Дреллесдере из готовых элементов. Ярко выкрашенное строение в пыльном желтовато-коричневом мире. Запахи амасека и обскуры. Отец озлобляется. Она помнила взросление, дурные компании, бунт в имперской коммерции в знак протеста против какого-то очередного налога. Две ночи в холодной камере городских блюстителей. А затем все заново по кругу.

Похороны. Мир все так же бесцветен.

Картинки проносились одна за другой так быстро, что она успевала бросать на них лишь мимолетный взгляд, словно кто-то перелопачивал пожелтевшие печатные копии ее мыслей.

— Савина.

После похорон она угомонилась, избавилась от сомнительных дружков и начала заниматься в схоле искусств в принципии. Этого хотел бы для нее отец, а благодаря связям матери процесс собеседования оказался чистой формальностью. Савина с головой ушла в изучение искусства создания снимков и изображений. Прохождение стажировки в планетарной передаче новостей. Долговременная командировка в тактическую группу «Долгопят», а именно на корвет-развалюху «Безжалостный». Летописец даже не подозревала, что будет скучать по своему дому, но вот мир докладывает в секторальные представительства Военного Совета о первых боях конфликта, который впоследствии перерастет в Улланорский крестовый поход.

Тогда Савина впервые услышала о службе летописцев.

Нечто действующее извне ее мыслей пробуривается еще глубже в воспоминания.

«Да, — сказали мысли летописца. — Вот оно».

Когда «Долгопят» выискивал базы снабжения зеленокожих в заливах между системами Веспион и Утрайдес, с Савиной связалась подруга из схолы искусств. Ее разум нащупал давно забытое имя. Беспелл. Гарринет Беспелл. Та стала композитором и написала Имперскую Симфонию, а созданных ею гимнов для недавно приведенных к Согласию миров насчитывалось больше, чем завоеванных планет у большинства экспедиционных флотилий за все двести лет Великого крестового похода. В своем письме Гарринет восторженно рассказывала о последней командировке в качестве летописца XV легиона.

Несмотря на все слухи о загадочности Тысячи Сынов, достигавшие ушей Савины в различных сухих доках и офицерских кают-компаниях, она продолжала завидовать назначению Гарринет Беспелл. Да спасет ее Император — теперь она завидовала подруге еще больше. В случае с Гарринет Беспелл было очень легко испытывать подобные чувства.

«Да. А еще…»

Савина ощутила, как ее далекое тело — где бы оно сейчас ни находилось — вздрогнуло, но не смогла подавить в своем разуме эту закономерную, но предательскую и ужасную мысль.

Она восхищалась Темными Ангелами. Это естественно, ведь ими, по слухам, восхищался даже Хорус. Кем надо быть, чтобы не восторгаться Первым легионом?

Когда после долгих месяцев подачи прошений Савину наконец пригласили на борт «Непобедимого разума», она написала об этом всем, кого только знала. Матери, своему старому начальнику в новостной службе Военного Совета, проводникам на «Безжалостном» и, конечно же, чертовой Гарринет Беспелл.

Насколько она знала, к Темным Ангелам приписали лишь горстку летописцев, а Савина входила в их число. Оказалась в самом сердце легиона, что было предметом зависти всех ее знакомых и о чем она страстно желала рассказать каждому.

Однако продлилось все это недолго, так как очень скоро Савина столкнулась с проблемой.

На корабле Темных Ангелов никто не разговаривал и не задавал вопросов. Когда легионеры покидали свои уединенные помещения и шагали по коридорам, их окутывали балахоны с надвинутыми на лица капюшонами, из-за чего простой человек практически не мог отличить одного от другого. Если Савине и удавалось подойти к какому-нибудь Астартес, ее редко удостаивали хотя бы словом. Иногда, даже просто узнав имя и ранг воина, летописец чувствовала себя так, словно вырвала величайшую тайну Империума у тех, кто поклялся эту тайну беречь. Друг с другом легионеры общались шифром, а их речь была полна метафор и литературных отсылок, понять которые Савина не могла даже с помощью библиотечных архивов, куда получила доступ.

Летописец так ни разу и не увидела Льва.

— Савина.

Она ненавидела их.

Откровение испугало ее, но это была непреложная истина. Она ненавидела их.

— Савина.

Ее тряс младший сержант Домнил Варгха из медицинского отряда 24-го полка Кларистанских Гренадеров — человеческой ауксилии, присоединившейся к недавно сформированной 2003-й экспедиционной флотилии.

— Что? — немного невнятно спросила она.

— С вами все в порядке?

— Ну конечно, в порядке! — рявкнула Савина с таким неожиданным раздражением, будто подошедший сзади блюститель поймал ее с либертарианской брошюрой. — А сколько еще до…

Она умолкла, когда подняла взгляд и перевела его с бочкообразного туловища младшего сержанта, носившего бронежилет, на пустые скамьи по обеим сторонам от опущенной съездной рампы десантно-штурмового корабля.

— Стыковки? — закончила Савина.

— Вы пялились в стену около пятнадцати минут, — констатировал Домнил, опускаясь на колено и доставая тонкий фонарик из своей медицинской сумки. Затем он посветил им в глаза летописца.

Савина с ворчанием дернула головой.

— Пятнадцать минут?

— Я засекал.

Младший сержант крепко взял ее за запястье и начал молча считать пульс, внимательно смотря в глаза Савины.

— Ваш пульс слегка повышен, зрачки расширены. Кожа на ощупь чуть теплее нормы. Возможно, вы подцепили какую-то инфекцию на борту «Обрина». Учитывая случившееся там, думаю, вам бы следовало пройти надлежащую проверку физического состояния.

В разуме всплыло воспоминание о третичных и четвертичных служебных помещениях на медицинской палубе. Первый день Савины на борту, когда скучающего вида дежурный офицер сопроводил летописца на полное медицинское обследование, где ее также ждал и целый ряд прививок. После этого она целую неделю была прикована к постели и страдала от тошноты.

Вперед.

Она покачала головой.

Подобно созвездию, в голове сложился образ трупа, увиденного ею на борту «Обрина», а вместе с ним появилось и непонятное желание оказаться там.

— Главная медицинская палуба является охраняемой зоной, — пробормотала Савина себе под нос. — Туда допускаются лишь офицеры легиона и санкционированный медицинский персонал.

— Что вам нужно на главной…

Младший сержант застыл, когда Савина взглянула ему прямо в глаза. Лицо Домнила обмякло, будто все человеческие побуждения, необходимые для выражения его эмоций, просто исчезли. Савина ощутила, как нечто, что она не могла ни описать словами, ни назвать, вылезло из ее глаз и заползло в глаза младшего сержанта.

— …медицинской палубе.

Он озадаченно моргнул, а затем встал, закрыл медицинскую сумку и развернулся на пятках.

— Да, — сказал Домнил.

II

Спотыкаясь, младший администратор Джесрин Сири пробрался через лес субэкранов и пультов своего поста на опорном пункте 1025/лямбда и поднял пластековый каркасный стул.

1025/лямбда — не то название, которое вызывает в голове славные образы или без лишней скромности говорит о значимости объекта, но это, как часто напоминал себе Джесрин, было очень важное место. Расположенное прямо посередине дорсовентрального хребта — достигающего двадцати восьми километров в длину огромного перехода, что тянулся от кормы до носа, — оно служило контрольно-пропускным пунктом для людей и машин, намеревающихся покинуть одну половину корабля и попасть в другую. Комендантский час смертных не затрагивал офицеров легиона, но на борту «Непобедимого разума» служил целый миллион мужчин и женщин, и тысячи их каждый час проходили через 1025/лямбда, выполняя свои обязанности. Они имели при себе разрешения на прохождение, идентификационные кристаллические пластины, ордерные документы, подкожные сигнум-отметки, и все это следовало просканировать и верифицировать. По большей части процедура была автоматизированной, а выполняли ее высококлассные сервиторы с обшивкой из блестящего металла, оснащенные искусными устройствами Первого легиона, что несли на себе фабричный оттиск кузниц Урала. Благодаря им каждую секунду успешно осуществлялись дюжины авторизаций, а Джесрин скромно допускал, что мужчинам и женщинам 1025/лямбда отводилась важная работа по оказанию помощи и наблюдению за изумительными машинами Первого легиона.

Подтянув себя к столу, Джесрин взял наушники и уставился пустым взглядом в экран. Встроенный хрономеханизм, назойливо скрипящий и вздрагивающий в его голове, проинформировал младшего администратора о том, что он просидел так несколько минут.

— Джесрин, все в порядке? — Манрэйн сидела в соседней кабинке. Джесрин видел лишь ее лицо с бледно-лунной кожей, а темно-зеленая униформа ауксилии легиона и спутанный провод наушников женщины естественным образом сливались с сумраком. — Медицинский консультант сказал, что ты не собирался выходить на дежурство еще два дня.

Джесрин перевел взгляд обратно на экран. Он не мог вспомнить, когда, как или почему решил выписаться из терапевтической палаты. Помнил лишь то, что ощутил сильное желание сделать это. В конце концов, у него были лишь небольшой жар и головная боль.

— Очень много работы, — пробормотал он.

— Уж еще пару дней мы бы без тебя обошлись! — хохотнула Манрэйн.

— Очень много работы, — повторил Джесрин, пялясь в экран. Он был загипнотизирован носящимися там пикселями.

Слишком много работы.

III

«Арвус-Б» с обозначением «ИР-7755», виляя, пролетел через границу магнитного сдвига. В околоорбитальном пространстве не было ничего, что корабль не испытывал бы уже тысячу раз. Кто-то гордился бы столь самоотверженной и неустанной службой легиону, но только не второй пилот Терцио Райлан Мкуган. Он сидел за штурвалом со скрещенными на груди руками и вытянутыми губами, а взгляд его пронзал переднее окно кабины из бронестекла вместе с миллиардом километров пустоты за ней. В это время лихтер обеспечения прошел через поле целостности и сел на выделенное ему место посадки.

— Диспетчерское управление ангара, это «ИР-7755», — сказал Райлан. — Запрашиваю выгрузку.

— Запрос принят, «ИР-7755», — донесся в ответ далекий металлический голос «Лесной гробницы». — Можете начинать выгрузку.

— Есть, «Лесная гробница». Спускаю выгружающую бригаду.

Он вновь ощутил давление на руку.

А затем опять, теперь сильнее.

Райлан моргнул.

— Что? — спросил он.

— Ты снова это делал, — ответила пилот-примус Вина.

— Что именно?

— Пялился.

— А на что там пялиться? Чего я не видел уже десять тысяч раз?

— Это ты мне скажи.

Массивные противовзрывные створки кабины из пластали начали вторить тяжеловесному топоту грузчиков «Лесной гробницы», собирающихся приняться за работу. Эффект был почти гипнотическим. Райлан почувствовал, как его сознание пустилось по течению.

— Что ты делаешь? — сказала Вина.

Он опустил взгляд и увидел, что тянет застежки ремней, которые фиксировали его на троне второго пилота.

— Ты не вправе покидать судно, — произнесла она.

Райлан расстегнул пряжки и, спотыкаясь, подошел на ослабевших от долгого пребывания в пустоте ногах к противовзрывной двери и вручную отключил блокировку.

— Это нарушение протокола!

Диафрагменная дверь открылась.

В разуме второго пилота возник образ плотного черного облака туманности, отделившегося от обращенной к нему стороны яркой звезды, источавшей любовь. Райлан почувствовал целеустремленность, и ему стало хорошо. Он поплелся на «Лесную гробницу».

IV

Маршал-адъютант Солент Гримн из Церефгионских хобиларов — ауксиларного полка Армии, отданного в качестве десятины на бессрочную службу Темным Ангелам — сидел в задней части бронированного транспорта «Дракосан», входившего в состав конвоя бронетехники, закрепленной на гравиложах служебного поезда. Состав ехал от казарм ауксилии на палубе терцио к залам сбора через опорный пункт 1025/лямбда. Такие крупные переброски личного состава ауксилии не проводились без причины, но причины эти редко когда становились известны кому-либо вне эшелонов высших чинов и командования дивизиона. Гримн таращился прямо перед собой в мышино-серый подбой брони, который покрывал внутреннюю поверхность десантного отделения. Матрица пергаминовых волокон была сложной и многослойной, а ее узор бесконечно повторялся. Взгляд Гримна погружался все глубже, глубже и глубже в поры текстуры, и мужчина чувствовал, что это может затянуть его на целые часы.

Спустя, наверное, несколько минут он наконец моргнул, когда металлический корпус «Дракосана» несколько раз содрогнулся, а потом задрожал от последнего мощного удара. Это застало Гримна врасплох, но, что любопытно, он остался абсолютно спокоен. «Дракосана» сгрузили с гравипоезда и поставили в заполненном с виду зале сбора. Рампа опустилась, после чего на нее взошел административный чиновник с планшетом в руках. Остальные девятнадцать человек отделения Гримна со стеклянными глазами наблюдали за тем, что происходило прямо перед ними, однако это тоже не особо беспокоило маршала-адъютанта.

— Кто тут томится? — спросил клерк.

Во рту у Гримна пересохло. Он вновь моргнул, на этот раз медленно, словно ящерица, а тем временем в его голове формировался нужный ему вопрос. И выбранные слова пришлись так кстати, как мундир, вовремя поданный маршалу-адъютанту слугой.

— Куда мы направляемся?

Если клерк и заметил хрипотцу в голосе Гримна, то он был слишком изможден, чтобы придавать этому значение.

Церефгионский Двести четырнадцатый? — спросил чиновник.

— Да.

Клерк развернулся и показал на эскадрилью сверхтяжелых посадочных модулей, совокупность которых не уступала размерами целому земельному массиву и заполняла все пространство перед глазами Гримна. Окружали их люди, танки и самоходные артиллерийские платформы, напоминающие выброшенный за борт груз.

— Тогда вам к тяжелому челноку «Монарх» в отсеке девять.

— Я имел в виду — после этого.

Клерк пожал плечами.

Гримн съежился в своей толстой шинели так, словно его удостоили чести выполнить критически важное задание, а он все провалил. Разочарование обрушилось на маршала-адъютанта тяжким грузом, когда клерк добавил в планшет заметку и спустился по рампе. Оказавшись на настиле палубы, чиновник дал водителю «Дракосана» сигнал закрыть бронемашину. Люк с лязгом захлопнулся, и Гримн вновь оказался наедине с собственными мыслями. Чувствуя себя опустошенным, он снова обратил свое внимание на покрывающие стены волокна.

— Постой… — пробормотал маршал-адъютант, хотя и не мог сказать, к кому именно обращается. — Очень скоро мы узнаем.

А затем в дальней части десантного отделения «Дракосана» мелькнуло нечто. Нечто холодное. Тогда Гримн слабо улыбнулся, ощутив, как его сознание вновь погружается в волоконную мозаику.

V

Никто не останавливал Энит Форсаулт, когда она попала на командную палубу через вспомогательную аппарель ауксилии и оттуда спустилась на операционные субпалубы. Ее разрешения были в порядке, а приказы оказались действующими. Сейчас шла не смена Энит, но среди тех, кто служил легиону, любопытство не приветствовалось, да и она пользовалась хорошей репутацией у своих непосредственных руководителей, поэтому никого не обеспокоило, что Форсаулт так рано приступила к исполнению долга.

Гнездо с оборудованием, располагающееся на вершине аппарели доступа, представляло собой набор черно-белых пикт-экранов и парящих три-И гололитов, изображающих систему Муспел. Вокруг сновали около дюжины одетых в форму младших офицеров, а время от времени они даже проходили сквозь мигающие изображения.

Энит недавно рекрутировали во флотской схоле на Гравеллаксе, и она была специалистом по авгурам и ауспектории. До своего перевода на Четвертую и практически мгновенного повторного перевода на Две тысячи третью она думала, что состав смертного экипажа «Непобедимого разума» окажется отражением состава самого легиона: преобладающее число калибанцев с оставшимся ядром офицеров-ветеранов с Терры в старших чинах. Однако Энит не приняла во внимание одного факта — до своего обнаружения около ста лет назад Калибан был псевдофеодальным миром смерти. Большинство населяющих его людей не смогли бы смастерить из подручных материалов рекафмашину или истолковать показания авгура даже перед лицом грозящей им гибели. Так или иначе Великий крестовый поход шел так долго, что с Калибаном «Непобедимый разум» не имел связи десятилетиями, а с Террой не контактировал практически никогда, поэтому члены экипажа набирались отовсюду. Все они походили друг на друга лишь одеяниями и соблюдением немногочисленных общепринятых порядков.

Мысленно паря в собственной голове, Энит наблюдала, как нечто — судя по всему, некий разум внутри разума — просеивает ее знания, воспоминания, подсознательные связи и изучает их.

Женщина в простых одеяниях и фуражке мичмана с головизором покинула свой пост на перископии и подошла к ней. Энит знала ее. Она извлекла из воспоминаний имя.

Мередет Галион.

— И что привело тебя на мостик? — спросила Мередет.

— Легион готовит какую-то операцию. Находящихся не на службе членов экипажа отозвали обратно на свои посты.

— Это для меня новость.

— Ты же знаешь, каким может быть легион.

Мередет улыбнулась и уже собиралась развернуться, когда в ее взгляде появилось беспокойство, а вокруг глаз образовались морщинки. Она наклонилась вперед и прищурилась, так как в помещении работала лишь крапчатая подсветка, которую Темные Ангелы предпочитали использовать вместо открытых источников света.

— Когда ты в последний раз проходила медосмотр? Выглядишь бледной.

Мередет провела большим пальцем по щеке подруги.

— Трон, я почти могу нащупать вены в твоей…

Мичман осеклась. У Энит возникло странное и чудесное ощущение объединения, когда нечто отцепилось от ее разума и посеяло свои семена в голове подруги.

— Что планирует легион? — спросила Энит.

— Я… не знаю, — промямлила Мередет, не разрывая зрительного контакта. — Мы не задаем вопросов, а легионеры никогда нам ничего не говорят.

На посту Галион с резким отрывистым звуком загорелся сигнал тревоги, и она помотала головой, словно только что заклевала носом над своим пультом. Хлопая глазами, Мередет повернулась к нему и начала водить пальцами, погрузив их в парящие ячейки изображения и гололитовый свет. Работать с показаниями авгура мичману помогали механорецепторные перчатки. Вставшая сбоку от подруги Энит чувствовала себя гак, будто нечто слишком крупное и очень, очень холодное надевало на себя пальто из ее кожи. Она бывала на множестве кораблей, посещала самые лучшие учебные заведения и, в отличие от среднестатистического калибанца, умела истолковывать показания авгура.

— Что это? — спросила Энит, хотя глубоко внутри прекрасно знала, свидетелем чего стала.

Она смотрела на ковчег Механикума с флотилией военных транспортов и сопровождающих их фрегатов. То была настоящая армада, которая, судя по движению создаваемой ею ауспик-тени, летела к Муспелу со стороны точки Мандевиля системы, развивая скорость самого медлительного и разваливающегося грузовоза. В самом же центре того облака… в самом центре… Прищурившись, Энит взглянула на расчетное три-И изображение. Исходя из очертаний корабля, он явно был не имперским, а длина его составляла несколько километров. Корпус судна оказался настолько узким, что лишь один из миллиона сигналов авгура мог хоть что-нибудь засечь. Это была рептилия, таящаяся в косяке незначительной добычи и рыскающая на холодных внешних границах сенсорного диапазона.

— Ерунда, — тихо сказала Мередет.

Затем она отключила тревогу.