Леопард в изгнании

11 — КРАТЧАЙШИЙ ПУТЬ В АИД (Новый Орлеан и окрестности, октябрь 1807 года)

ПЕРЕГОВОРЫ В ШАНДЕЛЕРЕ продолжались еще пару часов, но теперь совещались только Лафитт и капитаны пиратов. Илья и Луи были предоставлены самим себе — хотя и под присмотром Роби.

— И все же вы сделали из меня короля, — сказал Луи. Он очень старался говорить непринужденно, но не мог скрыть язвительной горечи. Пусть Лафитт выдает все это за великое событие, но вся его лесть не могла скрыть того факта, что Луи по-прежнему остается в золотых цепях, от которых так старался всю жизнь избавиться.

— Мне жаль, но ведь дело того стоит, — отозвался Илья. — Весь этот месяц только и заставляю людей делать то, чего они не хотят. Но другого пути не вижу. А вы? Вы — тот, кто может объединить все фракции. Вы — истинный король.

— Король должен уметь быть королем. Он… он должен знать свою страну и ее народ. Я же в этом совершеннейший профан, — подчеркнул Луи. Действительно, он не ведал другой жизни, кроме как быть пешкой в чужих руках или скрываться — не самые лучшие занятия для будущего короля.

— Не думаю, что это имеет хоть какое-то значение для такого человека, как Лафитт, — рассеянно ответил Костюшко. — Важно другое — вы способны убить человека?

Луи ошеломленно уставился на поляка. За его спиной насмешливо фыркнул Роби.

— Вы… вы хотите, чтобы я убил Лафитта? Костюшко быстро замотал головой.

— Нет, что вы. Понимаете, кто-то должен убить имперского губернатора, а тот человек, который был послан для этого, не сумел выполнить поручение. Очень неудобно спрашивать, но не могли бы это сделать вы? Де Шарантон — колдун, так что…

— Так что убить его безнаказанно сможет лишь кардинал или аристократ, — закончил Луи. — Понятно. В общем-то, я же собирался принять духовный сан, так что, полагаю…

— Человека шлепнуть нетрудно, — презрительно усмехнулся Роби. — Половина мужчин и две трети женщин в Баратарии сделают это за десять долларов и бутылку рома, и им даже наплевать будет, если они сами при этом лягут в могилу.

— Если бы дело было только в убийстве… — вздохнул Костюшко. — Но тут замешана магия, в том числе черная, сила которой не исчезает вместе с его носителем. Она наносит удар по убийце или его пособникам, но, увы, и на этом дело не кончается. Она… ладно, она начинает жить сама по себе.

— Злой дух! — прошептал Роби, и впервые Луи увидел в его глазах неподдельный страх. Моряки были известны своей суеверностью и боялись всемирной войны духов куда больше, чем их сухопутные собратья.

— Да, если вам угодно. Это больше похоже на потустороннее начало, нечто вроде искусственно созданного демона. И если он родился в душе де Шарантона, я не хотел бы выпускать его на свободу, даже если между нами проляжет океан. Так что избавителем нас от Шарантона должен быть не просто человек, а больше чем человек — тот, в чьих жилах течет королевская кровь.

Луи сглотнул. Ему не раз приходилось помогать при обрядах экзорцизма, когда он жил в доме своего дяди, так что он понимал — Костюшко прав. Но хотя всю жизнь его преследовали, словно дичь, ему самому ни разу не приходилось убивать. И он не был уверен, что сможет.

Наверное, на его лице отразились эти смятенные мысли, потому что Роби с отвращением отвернулся от него.

— А вы? Вы же сами могли бы это сделать. Или опять улизнете? — подозрительно посмотрел на Костюшко Роби.

— Мы в Польше избираем короля. Наши отношения с духами земли придают королевской власти… несколько не те свойства, что на Западе, так что вряд ли я смогу убить его как подобает, — сказал Костюшко без тени смущения. — А ставки, как мне кажется, слишком высоки, чтобы вот так экспериментировать.

— Я сделаю то, о чем вы меня просите, — словно через силу проговорил Луи, — если смогу.

Он вспомнил — не в первый раз — о Мириэль и подумал: а вдруг Костюшко что-нибудь знает о ней? Неизвестность терзала его постоянной, тупой болью, но он не хотел выдавать этих страданий ни перед Роби, ни перед другими пиратами. Он подождет с вопросом до тех пор, пока они не окажутся наедине.

Когда небо начало светлеть, пришел слуга и пригласил всех к завтраку. Они проследовали за ним в столовую. Буфет был уставлен роскошными серебряными, начищенными до блеска блюдами — очень знакомыми Луи. Он не понял, для чего весь этот парад — они же всего втроем будут завтракать.

— Последний ужин приговоренного? — предположил Костюшко, показывая на стол.

— Думаю, надо поесть, пока есть возможность, — ответил Луи.

А Роби уже наложил себе еды в тарелку, не дожидаясь остальных.

Лафитт вошел, когда они уже заканчивали завтракать.

— Теперь, когда все предварительные условия оговорены, пришло время созвать моих собратьев ради великого дела. Мне очень жаль, что я не могу вовлечь в это дело вас, мой бедный малыш, но для всех нас будет лучше, если вы останетесь целым и невредимым в моей маленькой уютной комнатке.

— Значит, я возвращаюсь в свою конуру? — спросил Луи с такой язвительностью, какой Костюшко никогда прежде от него не слышал.

— Пока я вас не позову, — ответил Лафитт. Взгляды их встретились — и столкнулись две воли, короля правящего и того, кому еще только предстояло стать королем. Илья даже дыхание затаил. Но Луи, как и должно было случиться, капитулировал.

— Тогда я пойду к себе подремать. Пошли, Роби. Ты же не хочешь, чтобы я снова сбежал, — Луи резко встал и быстро вышел из комнаты. Роби, что-то дожевывая, отшвырнул вилку и поспешно бросился следом.

— Надеюсь, однажды вы мне расскажете, как вам удалось справиться с моим молодым сторожевым псом и запереть его в подвале, — сказал Лафитт Илье, когда они остались одни.

— Ну разве если нужно будет скоротать долгий унылый вечер, — со значительным видом проговорил Илья. — Можно спросить, куда мы собираемся? — после короткой паузы добавил он.

— Повидать кое-кого из моих знакомых, кто лучше меня знает положение в Новом Орлеане. И передать ему щедрые предложения короля Генриха, чтобы он доложил их кому надо.

— После чего мы с Луи будем свободны? — спросил Илья.

— После чего мы решим, когда нанести удар, — мягко поправил его Лафитт. — А когда Луи будет коронован, а Луизиана — свободна, тогда увидим.

Есть поговорка насчет того, что не надо совать голову в пасть льву, и хотя Илья не помнил, как она точно звучит, он понимал, что если проделать нечто подобное, то вряд ли потом будешь жить долго и счастливо. К несчастью, выбора не было. Он вынужден предложить помощь Лафитту, а не Мому, и должен смириться с тем, что будет.

И надеяться, что сумеет вынуть голову из пасти льва.

Первую часть пути они проделали на борту «Гордости Баратарии», которая сегодня шла под имперскими флагами и выискивала суда флота Бонапарта. Хотя маленький флот не может быть сразу повсюду, патрули адмирала Бонапарта весьма ощутимо урезали каперскую деятельность в заливе — по крайней мере это Илья понял из разговоров моряков на палубе. После часа хода под парусами «Гордость» вошла в закрытую бухту, и Илья, Лафитт и четверо моряков дальше отправились на ялике к берегу.

Было неестественно тихо, поскольку в маленькой бухточке огромные кипарисы, обросшие бородами мха, стали приглушать звуки. Расстояния здесь были обманчивы. Илья мог бы побиться об заклад, что они сейчас не более чем в десяти милях от «Облаков», хотя пейзаж вокруг был совершенно другим, словно они попали в иной мир.

— Если Мома тут не окажется, мы пошлем за ним. Другого пути добраться до него я не знаю. Если я ему нужен, то он идет в один магазинчик на Королевской улице и оставляет для меня послание. Если он нужен мне, я приезжаю в рыбачий лагерь на дамбе, что служит многим людям убежищем от имперского правосудия. Это как детская игра. Он — Мом. Я — Тритон. Забавно, к тому же это безопаснее, чем если бы наши имена были на слуху и дошли до ушей Шарантона.

— А вы знаете, кто на самом деле этот человек, под маской Мома? — Илья не в силах был скрыть потрясения.

— Да нет, конечно же. Он тоже в маске приходит, как и я, — Лафитт говорил с Костюшко как с туповатым ребенком. — Думаю, вы с ним встречались. Да?

Илья не ответил.

Новый день отодвинул события и тревоги прошедшего дня. Уэссекс проснулся рано, оделся, побрился еще раз бритвой Корде. Молоденькая мулатка принесла ему крепкий кофе с цикорием и блюдо горячих ароматных пончиков.

Завтракая, он вдруг услышал какой-то шум в лагере. На внезапное нападение похоже не было — иначе Уэссекс воспользовался бы шансом и попытался сбежать. Создалось впечатление, что всех взбудоражили какие-то внезапные вести. Мгновением позже вошел Корде и подтвердил догадки Уэссекса.

— Дурные вести, ваша светлость. Мы задержимся. Тритон прислал весточку — хочет со мной встретиться, а он не стал бы этого делать без важной причины. Придется подождать, пока он приедет.

«Наследник Бурбона у Тритона». Когда Корде произнес эту фразу прошлой ночью, Уэссекс подумал, будто Корде намекает на то, что Луи мертв. Но если Тритон — всего лишь прозвище…

— Тритон — это имя реального человека? Вы хотите сказать, что король Людовик жив? — недоверчиво спросил Уэссекс.

Корде воззрился на него с некоторым удивлением. Он явно считал, что Уэссексу это давно известно.

— Конечно. Его держат заложником в Баратарии с самой весны, вашего молодого короля. Но Лафитт так запросто его не отпустит, и я не могу забрать его оттуда. Утешаюсь только тем, что если уж я его забрать не могу, то Шарантон и подавно. Оба уже месяц торгуются, и пока это будет продолжаться, молодой король в безопасности.

— Если де Шарантон отправит депешу во Францию, то Наполеон пошлет флот, с которым не справится даже Ужас Залива.

— Он не пошлет депешу. Он хочет сам заполучить молодого короля. Черный жрец, узнай он об этом, вряд ли был бы доволен, — сказал Корде с оттенком прежней беспечности. — Но кто ему об этом расскажет? Уж точно не я.

Итак, один из кинжалов Талейрана наконец обратился против него самого и вонзается в руку хозяина. Уэссекс не сумел скрыть улыбку при этой мысли. Корде более не служит Талейрану. Он, в конце концов, удрал из-под руки своего хозяина и играет в собственную игру. Уэссекс даже удивился, насколько он сейчас завидует Гамбиту.

— Отлично. Подождем. Никогда еще не встречался с морским божеством.

Часом позже Тритон во главе отряда своих людей прибыл в лагерь.

Для этой встречи, как ни странно, Корде надел маску из золоченой кожи, полностью скрывающую его лицо и придающую голосу призрачное звучание. Он и Уэссексу предложил маску из черного шелка.

— В такой маске вас даже близкий друг не узнает, ваша светлость, — сказал он, и Уэссекс нацепил личину, завязав шнурки на затылке. Маскарад, конечно, жалкий. Лучшая маска — это неожиданность.

Уэссекс вышел из палатки следом за Корде. Остальные люди Тритона были уже на суше — их предводитель, видимо тот самый Тритон, был в зеленой маске, наполовину закрывавшей его лицо. Глазницы маски были обшиты золотой нитью, остальной костюм тоже как будто предназначался для маскарада — изящный, щегольской, пышно разукрашенный. Уэссекс решил, что это один из заместителей Лафитта. А рядом с Тритоном — внезапно Уэссекс обрадовался, что на нем маска, — стоял Илья Костюшко.

Сюрприз неприятный, причем не только для Уэссекса, судя по тому, как напрягся Корде.

— Прошу прощения, что одет неподобающе, но мне не пришло в голову, что маска может понадобиться еще до Великого Поста,[72] — сказал Костюшко, увидев Корде и Уэссекса. — Рад вас снова видеть, мсье Мом.

«Значит, Костюшко уже встречался с Момом?» — пронеслось в голове у герцога. Интересно. Это подтверждает молчаливые намеки Корде на то, что он является лидером Свободных Акадийцев.

— Зачем вы явились? — бесцеремонно спросил Корде-Мом у Тритона.

— Мне приятно ваше общество, — ответил Тритон и отвесил насмешливый поклон. — И я полагаю, вам известно, что я хочу переговорить с вами с глазу на глаз.

Корде огляделся. С полдюжины его людей наблюдали за происходящим с откровенным интересом. Еще больше народа собиралось вокруг, стараясь подсмотреть незаметно.

— Тогда идемте, — сказал он, показывая на палатку.

— Возвращайтесь на борт и ждите, — велел Тритон своим людям. — И если по возвращении найду кого пьяным, тот отправится домой вплавь.

Даже не оглянувшись, Тритон направился в палатку Корде. Корде последовал за ним, а Уэссекс немного приотстал, чтобы идти рядом с Костюшко. Он понимал, что ни маска, ни чужая одежда не смогут долго обманывать его напарника, и не видел смысла продолжать маскарад.

— Как видишь, я решил навестить старых друзей, — тихо сказал он.

— Как мило. Мом — это Корде, — сравнял счет Костюшко.

— А Тритон кто?

— Лафитт.

— Луи у него?

— Да. И… — Но Костюшко больше ничего не успел сказать, потому что они подошли к палатке.

Мом и Тритон сидели друг напротив друга за длинным столом, на котором лежала карта Нового Орлеана. Реальность подтверждала их прозвища. Лафитт мог держать под контролем залив. Корде мог возродить город. Но в одиночку удержать Луизиану не мог ни один из них.

Корде откинулся на спинку стула и предложил Лафитту выпить. На столе стояли бутыли с ромом, виски и бренди — последнее попало сюда прямиком из французских погребов.

— У меня мало времени, Тритон, — сказал Корде. — Я должен быть в городе в полдень.

— Я пришел сделать вам предложение, — спокойно ответил Лафитт. — Мы сбрасываем французское ярмо, освобождаем рабов, как англичане, и открываем порт для английских торговых судов.

Корде несколько мгновений смотрел на него в упор, затем расхохотался. Блестящая маска искажала его голос.

— Ох, дражайший, вы так добры, приехав сообщить мне все это, — выговорил он наконец. — А теперь — зачем вы явились на самом деле?

— Недавно мне посчастливилось встретиться с эмиссаром английского короля Генриха, — ответил Лафитт.

Корде глянул было на Уэссекса, но тут же перевел взгляд на Костюшко, сидевшего с бесстрастным лицом.

— И?

— Граф Костюшко предлагает нам следующую сделку. Король Генрих гарантирует Луизиане независимость, если мы освободим рабов и откроем порт. Как член Священного союза, он сможет призвать на помощь Англии остальных его участников, если императору это не понравится.

— Люди будут драться, — предупредил Корде.

— За Шарантона? Вы меня удивляете. Мы слышали в Баратарии, что дела совсем плохи. Реальность наверняка еще хуже.

— А кто возглавит Луизиану? Позволит ли Лафитт, чтобы ее королем стал Людовик? — уперся Корде. — Дети Солнца хотят короля, акадийцы примут короля, если он не будет абсолютным монархом. Креолы, думаю, тоже с этим согласятся, если им будет позволено иметь голос.

— А Лафитт? — вкрадчиво спросил Тритон. — Как вы думаете, что он должен получить за то, что отдаст такую ценную добычу?

Сидя рядом с Корде, Уэссекс внезапно осознал, что тот прекрасно знает, кто скрывается под маской Тритона. Эти прозвища и маски были лишь игрой, не более.

— Он получит прощение для себя и своих людей, патент на ведение войны против Франции и пост первого министра — если представит короля живым. Мои люди на это согласятся.

— Долго же вам пришлось учиться быть рассудительным, — заметил Тритон.

— Я видел кое-что и похуже пиратов, дражайший. И мне плевать, кто будет править в Луизиане, покуда Акадия остается в ее составе. Да. Я сделаю так, что остальные дадут свое согласие.

— Вы думаете, что получится? — спросил Лафитт, и внезапно вся наигранность, все притворство исчезли из его голоса. Он перегнулся через стол и вонзился взглядом в глаза собеседника.

Корде снял маску и положил на стол.

— Да, Жан. Думаю получится. Дай мне послать весть к другим группировкам и созвать общее собрание. Покажем им короля, пусть он говорит с ними. Но это нужно сделать быстро, до тридцать первого числа. Шарантон должен умереть прежде, чем сделает то, что задумал, а Людовик должен быть готов занять его место.

Лафитт рассеянно снял маску и выпрямился. Черные глаза его сверкали.

— Рассказывай.

Если объяснения Корде и не были слишком вразумительными, то одно стало понятно совершенно четко — после того как де Шарантон совершит свой черный ритуал, его будет невозможно убить.

— А как мы сможем убить его сейчас? — спросил Лафитт. — Это всегда было трудно. Лично я не надеялся на большее, чем просто посадить его под замок.

— Об этом позабочусь я, — сказал Уэссекс, снимая маску. — Я герцог Уэссекский. По крови я родственник английских королей, и потому я смогу убить этого колдуна, как уже убил нескольких раньше. Также ручаюсь от имени короля Генриха за выполнение этих условий. Захотите вы участвовать в Священном союзе или останетесь нейтральными — ваше дело, но в обмен на независимую Луизиану — ликвидация рабства и открытый порт.

— Хорошо, — сказал Костюшко, — рад видеть вас снова в форме, Уэссекс. Луи будет приятно об этом услышать.

— Потом поговорим, — многозначительно ответил Уэссекс.

— Я могу доставить их в город, — сказал Лафитт, показывая на двух агентов. — Привезу на встречу их и короля. Мы можем устроить это у Деде…

— Она мертва. Шарантон пытался пытками вырвать у всех жрецов вуду тайны их магии.

— Зачем это ему? — озадаченно спросил Костюшко. — Де Шарантон сатанист, а не колдун.

— Ему нужна сила самой земли, чтобы стать таким королем, какие правили в прежние времена. Так он говорит, — ответил Корде. Костюшко только покачал головой.

— Значит, собираемся на кирпичном заводе на площади Конго, — решил Лафитт. — Скажи им. Кирпичный завод, через три дня.

— Надеюсь, ваше дело в Новом Орлеане не столь неотложное, ваша милость, — сказал Корде, обаятельно улыбаясь герцогу и вставая из-за стола. Казалось, с его плеч упало тяжкое бремя, когда он узнал, что Лафитт поддержит восстание, и впервые Уэссекс увидел в нем прежнего Гамбита.

— Дело подождет, — кивнул Уэссекс. Революция, за спиной которой стоят личный секретарь губернатора и хозяин залива, наверняка будет краткой и бескровной, и он уже решил в душе, что убьет де Шарантона.

Положение было отчаянным, поскольку они были одни и шли пешком по дикой глуши, не имея при себе ничего, кроме одежды. Она до сих пор не знала, что случилось со Встречающим Рассвет и с Дочерью Ветра — успели они спастись из разрушенного города или погибли под его руинами. Сара все изумлялась, как Мириэль смогла пройти пешком весь путь от Балтимора в таких условиях и остаться в живых, но сама Сара не могла полагаться на такую удачу.

Первую ночь после побега из города нумакики они провели, зарывшись ради тепла в опавшие листья, потом позавтракали сырой рыбой, пойманной в реке. Хотя Сара и могла бы поставить ловушку из плетеной травы на зайца, у нее не было ножа, чтобы освежевать тушку, а без кремня и трута им было не разжечь костер, чтобы испечь мясо.

Если добывать огонь трением, потребуется много часов тяжелой и нудной работы, даже если бы Сара в точности знала, как это делать.

Но утром второго дня, проснувшись на заре, Сара увидела Встречающего Рассвет. Он шел к ней навстречу, раскинув руки в приветственном жесте.

На боку у него висел большой мешок, за плечом — винтовка в расшитом бисером чехле с бахромой. Он явно сумел кое-чем поживиться в городе прежде, чем покинуть его.

— Мириэль, смотри! — воскликнула Сара, поднимая свою спутницу.

Та села, пригладила спутанные волосы и инстинктивно потянулась к Чаше. Сара уже знала, что это магическая вещь, но что еще в ней есть, Мириэль не говорила — или не могла сказать.

— Вахийя, — сказал Встречающий Рассвет.

— Вахийя, — торжественно ответила Сара. Встречающий Рассвет посмотрел на Мириэль, и Саре показалось, что в его взгляде промелькнуло что-то новое.

— Когда воды улеглись, мы с Дочерью Ветра покинули город в каноэ. Когда вода снова взволновалась, нас отнесло к дальнему берегу, и только сейчас нам удалось пересечь реку и найти вас.

— Я благодарна вам за это, — с чувством ответила Сара. — Сахойя с тобой?

— Если остановимся на день для отдыха, я приведу ее. Затем все вместе решим, что делать. Ты нашла подругу и вызволила ее из плена, но я чувствую, что ты еще не нашла того, что ищешь.

— Отдохнуть — неплохая мысль, — призналась Сара.

Юноша снял с плеча мешок и положил его к ногам Сары, затем исчез так же внезапно и бесшумно, как и появился. Сара смотрела ему вслед, а практичная Мириэль бросилась к мешку и стала рыться в нем.

— Ой, Сара, смотри! Гребень! Хлеб! Наверное, это из города. И соль, и ножи, и кремень с кресалом! Да тут все!

Сара усмехнулась про себя. Как же быстро у человека меняются понятия о роскоши!

— Если тут есть кремень и кресало, то надо собрать дров и развести костер — у нас к завтраку будут гости.

Пока Мириэль собирала дрова, Сара сложила очаг из речных камней и нашла немного дикого лука. Затем она занялась волосами, помогла и Мириэль заплести косы. Через час вернулся Встречающий Рассвет вместе с Сахойей, они принесли связку речной рыбы. Этот завтрак был совершенно не похож на вчерашний. Согревшаяся, сытая, да еще и с хорошим стальным ножом, Сара чувствовала себя куда в большем согласии с миром. Если бы только удалось уговорить Мириэль отказаться от плана проникнуть в Луизиану, так и желать больше нечего.

— Теперь, когда ты нашла свою подругу, куда мы пойдем дальше? — спросила Сахойя, когда они доели рыбу.

— Я иду в Новый Орлеан, — заявила Мириэль, словно ее решение не зависело от того, что скажут остальные.

Сара беспомощно воззрилась на подругу.

— Тогда и я туда иду, — запинаясь, сказала она.

— Англичан там не любят, — подчеркнул очевидное Встречающий Рассвет.

Сара пожала плечами. Она все никак не могла привыкнуть, что в этом мире ее считают англичанкой, когда сама она привыкла считать себя американкой.

— Ты несешь французам магию, — сказала Сахойя, указывая на узелок, который даже сейчас лежал рядом с Мириэль.

— Не французам, — ответила Мириэль. — Я несу это в Новый Орлеан потому, что таков мой долг.

— Но почему? — почти выкрикнула Сара, не в силах сдерживаться. — А Луи? Что тебе делать в Новом Орлеане? И что это за… штука? — запнувшись, закончила она.

Мириэль прижала к себе узелок.

— Это то, за чем меня послали из Балтимора к нумакики, — просто ответила она. — А теперь я должна отнести это в Новый Орлеан. Надеюсь, Луи там, — добавила она, и Сара увидела, как в зеленых глазах подруги блеснули слезы. — Но судьба его в руках Божьих. Как и моя.

Одна из любимых поговорок герцога гласила: глупо спорить с идеалистом, и Сара решила, что Мириэль как раз подпадает под это определение. И если Сара не собирается стукнуть ее по голове и тащить в Балтимор силой, то другого выхода нет, кроме как идти с ней, поскольку герцогиня была слишком честной женщиной, чтобы хладнокровно бросить подругу на произвол судьбы. Ведь она и так слишком далеко забралась в ее поисках.

Сахойя посмотрела на Встречающего Рассвет. Лицо ее было непроницаемым.

— И что будет с тобой, когда ты отнесешь эту магическую вещь в Новый Орлеан? — спросила она Мириэль.

— Не знаю, — просто ответила та.

Со стремительностью охотящейся ласки Сахойя схватила узелок. Но едва развернула Чашу, как отпрянула с криком, и Чаша упала на землю.

Это был совершенно обычный, пусть и очень дорогой предмет, но в то же время он казался более настоящим, чем даже окружавший их лес. Пальцы Сахойи покраснели, словно она схватилась за раскаленное железо. Сара осторожно потянулась было к чаше, но Мириэль успела раньше.

Чаша не обожгла Сару, но внезапно ее охватило ощущение, что она от этого сосуда ничего не хочет. Каким-то образом она понимала, что, открыв свой внутренний слух песне Чаши, она совершенно изменится внутренне. Однако Мириэль держала Чашу совершенно спокойно, причем с явным удовольствием.

— Эта вещь недружелюбна Народу, — прямо сказала Дочь Ветра, словно изрекая окончательный приговор. — Если ты сделаешь так, как эта вещь хочет, то будущее, которое ты предстало тебе в видении, еще быстрее настанет в этой стране.

Мириэль взглянула на Сару с озадаченным видом, снова заворачивая Чашу в оленью кожу.

— Я сделаю все, чтобы этого не допустить, — пообещала Сара, видя перед собой ужасные металлические города грядущего. — Но и Мириэль должна сделать то, что подсказывает ей сердце. Она моя подруга, и я ей помогу.

— Тогда наши пути расходятся, — нахмурилась Сахойя. — Я помогла тебе чем могла. Мы вместе дойдем до какой-нибудь деревни, и оттуда двинемся уже порознь.

— Так будет лучше, — неохотно сказала Сара. По крайней мере, это было честно. — Мы идем навстречу опасности, и я не хочу втягивать Народ в соперничество французов и англичан.

— Мудрые слова, — проворчала Сахойя. — И я желаю тебе доброго пути — и сейчас, и после нашего расставания. Я позабочусь о том, чтобы у вас с собой всего было вдоволь.

«Да, она и в самом деле высоко себя ценит!» — раздраженно подумала Сара. Но на лице ее не отразилось ничего, когда она благодарила чародейку криков за доброту, поскольку Сахойя по-своему была весьма щедра — она ведь и помощь оказала, и предложила защиту. Но верно было и то, что никто из племени добровольно не станет вмешиваться в распрю между великими и могучими европейскими нациями, которые сошлись в схватке за земли и богатство.

— Если мы должны расстаться, я преподнесу Саре последний подарок нумакики, — сказал Встречающий Рассвет, протягивая Саре винтовку, лежавшую на земле рядом с ним. — Она идет опасной дорогой, и я не оставлю сестру нашего Народа без поддержки братьев.

Сара с интересом осмотрела оружие. Винтовка заряжалась не с дула, а с казенной части, как те, с которыми Сара[73] встречалась прежде.

Кто-то потерял этот трофей, а Встречающий Рассвет его нашел. Порох и патроны, лежавшие в протянутой ей сумке, были почти такими же, как для ее «бэйкера», и она не сомневалась, что эта винтовка будет стрелять ничуть не хуже.

— Прекрасный подарок, — сказала Сара. — Я в долгу перед тобой.

Она понимала, что побудило Встречающего Рассвет так поступить. По обычаю племени было принято, чтобы мужчина, ухаживая за девушкой, дарил ей ценные подарки. Хотя он и не надеялся увидеть Сару снова, он ухаживал за ней так, словно бы она была свободна.

Свободна! Этого она жаждала всю свою жизнь, но только сейчас поняла, что вся эта свобода — химера, иллюзия. Нет свободы, есть только долг. Никто из тех, кто живет, дышит и думает, не может быть свободен от обязанности судить и выбирать, на чью сторону встать.

Она всегда думала о Мириэль как о скромной маленькой мышке, но, оказывается, подруга была готова подвергнуть себя величайшей опасности и даже умереть ради своей веры. Сара долго думала: а за что она сама могла бы умереть, и в конце концов пришла к выводу — за то, за что сражались ее отец и муж.

За справедливость, выражением которой является милосердное конституционное правление истинного короля. Без справедливости нет закона, а без закона и справедливости остается только хаос, в котором верховодят жестокая сила и прихоти. И чтобы не допустить этого, герцогиня готова была отдать жизнь.

Итак, несмотря на то, что поверила предостережениям Сахойи, Сара решила, что поможет Мириэль доставить ее ношу в Новый Орлеан.

Теперь они шли быстро, и незримые помощники торили им путь. Четыре для они двигались вдоль реки и наконец увидели деревню дружественных натчезов, где Сахойя попросила снабдить их всем необходимым для раздельного путешествия. Сахойя и Встречающий Рассвет направились на северо-восток, в принадлежавшую англичанам Трансильванию, а Сара и Мириэль поплыли вниз по реке на пассажирской барже, палуба которой была почти такой же широкой, как на том корабле, который привез Сару из Англии.

Никто не узнал бы в них англичанок — обе были одеты как индейцы. Сара выдавала себя за молодого охотника. Ее одеяло было свернуто и переброшено через плечо, а сумка с порохом и патронами висела у бедра. Волосы ее были намазаны жиром, туго заплетены и почти на всю длину перевязаны полосками оленьей кожи.

Мириэль была одета скромнее — в рубаху чуть ниже колена и высокие мокасины. Сейчас она была в красном плаще нумакики, а ее драгоценная ноша лежала в крепкой плетеной корзине, прикрепленной за спиной. Волосы ее, как и у Сары, были смазаны жиром и заплетены, а на шее висел вырезанный из кости крест на замысловато сплетенном шнурке, поскольку многие натчезы были крещены и она получила у них символ своей веры. С расстояния они казались молодой индейской парой, сплавляющейся по реке по своим делам.

Вскоре они достигнут Нового Орлеана… и что тогда?

На этот вопрос могла ответить только Мириэль.

«Скоро все кончится».

Эта мысль была сейчас главной в голове Мириэль, поскольку как только они с Сарой снова пустились в путь, ее опять начали посещать видения. Только на сей раз они были не о Граале, а о месте, куда она должна его отнести. В снах она видела высокое здание в готическом стиле, возвышавшееся над деревянными и кирпичными домами вокруг него, — собор Людовика Святого в Новом Орлеане. На его высокий алтарь она должна была поставить свою ношу.

Почему именно ей выпала миссия спасти Святой Грааль из города нумакики и почему она должна теперь отнести его в Новый Орлеан? Мириэль молила об ответе, но ответа не было. Ей оставалось только полное повиновение. Но этого было недостаточно.

Конь, как всегда, ждал его в конюшне «Облаков». Корде возвращался в город в странном смятении ума. Маскарад, в который превратилась его жизнь, подходил к концу. Ему полагалось бы ощущать радость и облегчение, особенно после стольких напряженных месяцев службы в качестве личного секретаря де Шарантона, когда он в то же самое время занимался объединением всех группировок, боровшихся за освобождение Луизианы, но сейчас он чувствовал только нечто сродни тупому отчаянию.

«Это все нервы. Этот английский герцог сказал — де Шарантон и ангела в ужас приведет».

К счастью, дряхлый стервятник вряд ли заметил отсутствие Корде. В эти последние недели он все больше занимался своими мерзкими ритуалами и проводил долгие часы в застенках Кабильдо и собора вместе с Дельфиной Маккарти, истязая все более юных и невинных жертв.

«Но если он только заподозрит…»

Корде решительно отбросил эту мысль. Нельзя так думать, иначе можно навлечь беду. Он слишком много знает — тайные явки, пароли, места встреч, имена слишком многих, чтобы разрушить всю сеть. Он был самым слабым звеном, потеря которого может погубить всех, но другого пути не было. Именно он связал всех воедино, используя данные, полученные из секретных папок Талейрана, так что он просто не мог не знать всего.

Корде не верил до конца в то, что Черный жрец не выдаст его де Шарантону. Но Новый Орлеан, согласно плану, должен был стать убежищем для Талейрана в случае неудачи его хозяина, и Корде не думал, что Талейран пойдет на компромисс, не получив взамен что-нибудь более ценное.

Корде верил в то, что герцог Уэссекский обладает почти сверхъестественными способностями. Много лет Корде и Уэссекс оба были пешками на одной и той же огромной шахматной доске, и Корде делал все, что в его силах, чтобы не привлекать внимания Уэссекса. Поскольку их пути неизбежно должны были пересечься, Корде обнаружил, что его противник, пусть и англичанин, оказался человеком великодушным и честным — а эти качества совсем не подходили для Игры Теней, бесконечного шпионажа между нациями.

Так что же получит взамен Уэссекс, если он рискует всем дорогим для него, занимаясь своим, презираемым всеми, делом? Корде понимал, что может никогда не найти ответа на этот вопрос, но все же любопытство продолжало терзать его. Может, герцог ждет того дня, когда оставит маскарад и снова будет открыто ходить под лучами солнца? Или он тоже, как и Корде, считает, что такой день никогда не настанет?

Вблизи города Гамбита остановил патруль солдат генерала Виктора. Корде без всякого удивления предъявил документы — патрули, как и вечерний комендантский час, были частью нового режима — и после краткой проверки въехал в город. Корде видел наполеоновский Париж и другие столицы Европы. Он видел даже Лондон, который местные жители называли Великим Дымом. По сравнению с ними Новый Орлеан был всего лишь пограничным городом с деревянными белеными домами и немощеными улицами, испанским городом на высоком берегу Миссисипи. Но для Корде он был родным домом и казался прекраснее всех блистательных столиц.

В Кабильдо он прибыл в полдень. Он опоздал, но де Шарантон простит его, если у него будет достаточно бледный вид. Де Шарантон прощает слабости плоти, считая их священными, но все ритуалы должны выполняться точно, так что Корде не стал медлить по прибытии и, даже не стряхнув с себя дорожную пыль, явился к дверям личного кабинета губернатора.

— Шарль Корде, к его светлости императорскому губернатору.

Дверь охраняли солдаты в роскошных ливреях личной гвардии губернатора, один из стражников отворил дверь, и Корде ступил внутрь. Де Шарантон поджидал его, как паук в глубине своей паутины. Он встал из-за стола навстречу вошедшему.

— Добрый день, Шарль. Нам надо поговорить. И в это мгновение Корде понял, что совершил страшную, непростительную ошибку.

Возвращение на борт «Гордости Баратарии» прошло в неловком молчании. Лафитт вроде бы совершенно спокойно воспринял знакомство с двумя английскими шпионами — причем Уэссекс был еще и герцогом, — и Руперт прекрасно понимал, что пиратскому главарю ни в коем случае нельзя показывать, что они с Костюшко действуют не заодно. Лафитт прежде хотел стать правителем Луизианы, а теперь хочет стать в ней по крайней мере вторым. Нужно присмотреться к нему повнимательнее, поскольку, как хорошо понимал Уэссекс, Лафитт на самом деле ведет куда более запутанную игру, не брезгуя шантажом и предательством.

Поэтому Уэссекс оставил Костюшко продолжать пустой светский разговор и сделал вид, что его мысли заняты собственной его ролью в грядущей революции — убийством де Шарантона.

Когда они добрались до корабля, Лафитт, к счастью, решил на какое-то время предоставить гостей самим себе. Найдя укромный уголок, Уэссекс приступил к вопросам.

— Ты мог бы и поделиться со мной информацией, знаешь ли, — насмешливо-виноватым тоном сказал Костюшко. — В смысле, что у тебя секретный приказ.

— Между прочим, ты тоже мог бы поделиться со мной причиной, ради которой тебя послали в Луизиану, — парировал Уэссекс. — Мирные переговоры? Правда, Илья, ты мог бы и не скрывать.

— Это был миг божественного озарения, вот и все, — ответил Костюшко. — Сначала я просто хотел выкрасть Луи у Лафитта и спрятать в «Облаках».

— Бароннер был бы в восторге. И что потом?

— Потом я хотел узнать, что расскажет наш местный агент — как оказалось, это наш старый приятель Корде — о положении в стране. Мне хотелось узнать, зачем на самом деле приехал сюда де Шарантон.

— Я сам бы хотел знать ответ на этот вопрос, — задумчиво заметил Уэссекс. — Талейран послал его за Граалем — по крайней мере, мы так думаем, — но Талейран не знал, что Луи здесь, готов жизнью поклясться! Похоже, что де Шарантон ни слова не сказал своему личному секретарю о Граале. Кстати, как ты собирался уничтожить де Шарантона, если бы я тебе не подвернулся?

— Любимым своим способом — отвез бы его в Англию, а там уж о нем позаботились бы. Но ты считаешь, что леди Уэссекс может быть в Новом Орлеане? В Баратарии ее точно нет, — извиняющимся тоном сказал Костюшко.

— Если Луи здесь, почему бы и другим не быть? Луизиана ничем не лучше и не хуже прочих мест.

— Ты можешь не найти ее здесь, — деликатно намекнул Костюшко. — Ни в Новом Орлеане, ни где-либо еще.

Уэссекс повернулся к другу и посмотрел ему прямо в лицо.

— Нет. Это невозможно. Где бы Сара ни была, я ее найду.