- Какая преинтереснейшая новость! – со всем азартом ученого Оддбэлл взмахнул зажатой в кончиках длинных пальцев жареной фазаньей ногой. Сидящий справа Оберон отработанным движением уклонился от пролетающего мимо предмета. Они сидели в компании Генри и двух новых знакомцев у импровизированной скатерти, роль которой выполняла то ли попона, то ли покрывало, наспех сдернутое с кровати любимой бабушки. В походных мисках перед ними лежали запеченные корневища водяного кустарника тианвы, которые, как уверял Людвиг, весьма полезны для пищеварения. Может быть, и полезны, пробовать змеящиеся отростки в неаппетитной черной корочке кроме самого профессора пока что никто не рискнул. От тушек фазанов, зажаренных над углями, предлагалось отламывать руками, вилки предложены не были по причине их отсутствия. Впрочем, Оддбэлла это нимало не смущало, и, переложив еду в левую руку (уклоняться уже далеко не таким ловким приемом пришлось Марку), он продолжал:
- Вы говорите, воррум? Как нельзя более кстати мы недавно видели целое семейство этих реликтовых ящеров. Взрослого и двух детенышей, вполовину меньше. Может быть, если поспособствовать объединению этих представителей, возникнет новая северная популяция? И да, всадника на ворруме мы имели честь наблюдать в дне пешего пути отсюда. Но одного и едущего в обратном направлении. Если судить по сравнительной величине ящера и всадника, последний с большой долей вероятности был ребенком или карликом. Это значит, существует еще один воррум, приученный ходить под седлом!
- Нет, увы, - поспешил опровергнуть слова ученого Марк, - это Костин воррум возил к нам гостя. Знаете ли, они очень быстро и неутомимо бегают.
- Жаль, жаль, - Оддбэлл покачал головой и обратил внимание на мясо в руке, предусмотрительно отставим миску с корешками в сторону.
После довольно раннего ужина Оддбэлл вытер руки белоснежной салфеткой, с ловкостью фокусника выдернутой из левого верхнего кармана сюртука, посмотрел на нее и, тщательно свернув, переложил в правый нижний.
- А теперь, друзья мои, раз уж волею Творящего мы связны одной целью, позвольте сделать вам деловое предложение: мы перелетим через горы на дирижабле и продолжим поиски по ту сторону все вместе. Только вот куда деть лошадей? – Оддбэлл подпер подбородок костяшками пальцев.
- Я бы, с вашего позволения, - извиняющимся тоном начал Людвиг, - не очень бы хотел преодолевать горы по воздуху. Дело в том, что там, на высоте больше тысячи метров, растет совершенно замечательное растение – высокогорный лунный свет, и я бы хотел созерцать его не в ботаническом атласе, а воочию. Я бы мог взять лошадей цугом и с ними перейти перевал пешком.
Оддбэлл испытующе посмотрел на питона и, звучно хлопнув ладонями по костлявым коленям, обтянутым шерстяными бриджами в фиолетовую клетку, поднялся:
- Хорошо, в ваших словах есть несомненное зерно истины, так и сделаем. Засим позвольте откланяться, завтра через час после рассвета приглашаю вас всех на легкий завтрак, и после наши пути разойдутся.
***
Утром путешественникам был подан омлет по вистлински, тосты из тминного хлеба и ароматные стебли сельдерея. Марк с сомнением посмотрел на свои крепкие пальцы и осторожно взял хрупкую вилочку. К его удивлению, вилочка не сломалась и даже не погнулась.
- Смелее, друг мой, - подбодрил его Оддбэлл, - воздайте должное поварскому искусству Оберона, его блюда на редкость хороши.
Оберон, подтверждая слова друга, удовлетворенно похлопал себя по животу.
- А за приборы не беспокойтесь, они изготовлены из недавно открытого металла, может, слышали, называется титаниум?
Марк покачал головой, крепче сжав вилочку:
- В наших краях и с железом как-то… не очень…
- Ну, тогда, право же, не стоит забивать себе голову, завтракаем и готовимся к отлету.
После того, как с завтраком было покончено и все приборы убраны, а пассажиры разместились на мягком диванчике, Оддбэлл отцепил трос от коряги, исполняющей роль якоря, и «Летящий на…» плавно поднялся в небо.
***
Проводив взглядом удаляющийся дирижабль, Людвиг забрался в седло и тронул коня с места. Остальные четыре лошади, привязанные за поводья к задней луке, последовали за ним.
Мимо медленно проплывали предгорья, вскоре поднявшиеся до гор. Людвиг ехал, рассматривая то образчики флоры, то отколовшиеся от высоких скал минералы, готовил нехитрый ужин, ночевал в палатке, по утрам лязгал зубами, выползая из нее, и все время размышлял о судьбе.
О судьбе Акарин, о своей судьбе, которую хотелось бы видеть связанной с судьбою любимой, о судьбе Торнскинвальда, которая напрямую зависит от ее правителя, узурпатора Змея. О ежегодном поднятии налогов и цен, о постепенно рассыпающихся мостах, рабочих местах на фабриках, которые все чаще и чаще достаются приходящим с юга шумным и необразованным рактрийцам, соглашающимся работать за меньшую плату, о пышных придворных балах и о надуманных причинах, по которым так легко попасть в опалу. По всему выходило, что при правлении династии драконов жить было легче и справедливей. Будущее страны виделось все мрачнее и мрачнее, и собственное будущее тоже не заставляло прыгать от радости в его ожидании.
Становилось все холоднее, в ложбинах между голыми каменными останцами раскинулись альпийские луга. Сейчас, зимой, они были сумрачны и серы, овсец и белкин хвостик высохли и сухо шелестели на студеном ветру, пищухи и сурки залегли в спячку, серны откочевали в низины, даже коршуны не посягали на небесный простор, занятый сейчас только летящими тучами, порой задевающими отдаленные вершины.
Лунный свет неоднократно попадался Людвигу, но уже с высохшими листьями и пустыми плодовыми коробочками. Хотелось найти его живым. Хоть одно растение. По древним легендам кланов неядовитых змей, цветок лунного света, добытый самостоятельно, засушенный у сердца и подаренный любимой женщине, приносил счастье в любви.
Наконец-то среди серой шелестящей массы мелькнуло синее пятно. Людвиг спешился, второпях чуть не выпав из седла кверху ногами, неловко зацепившись за стремя, выровнялся и бросился к цветку. Да, это был он, высокогорный лунный свет. Он рос в расщелине, укрытый от зимних ветров гранитными валунами. Широкие желтовато-зеленые листья, покрытые нежным пушком, сберегали тепло, пушистые же синие колокольчики замерли в ожидании ледяной зимы. Людвиг опустился на колени возле цветка, огладил листья дрожащей ладонью, трепетно прикоснулся к лепесткам. Эмоции обуревали его, он вздрогнул, и мгновением спустя серовато-желтый питон выполз из ворота одежды, вдруг ставшей слишком широкой и свернулся кольцом, оберегая найденное чудо своим гибким и мощным телом.
***
Пассажиры «Летящего на...» увидели порт Инари в закатный час, когда лучи заходящего солнца окрасили горизонт по правому борту во множество оттенков малинового и синего, когда на острых скалах, стремительно уплывающих назад, залегли глубокие тени, и когда приближающиеся и уже видимые не только в подзорную трубу стены домов города вечных весны и гроз залило тревожным багрянцем. Генри поежился:
- Что-то мне не слишком нравится цвет этих домов. Несимпатичный.
- Пустяки, - рассеянно отозвался Оддбэлл, искусно маневрируя в потоках разнонаправленного ветра в поисках места для посадки, - ты посмотри на них днем, когда полуденное солнце золотит, или ранним утром, когда синева еще разливается по крышам. На самом деле все дома в этом городе белые.
- Белые? - Марк приподнялся, но чересчур резкий кивок дирижабля заставил его снова плюхнуться на диванчик, - это же непрактично.
- Зато красиво. И мела и извести на этом полуострове много, покраска не стоит практически ничего. Запылились — покрасил. Очень, очень привлекательный для туристов городок. Ранее, бывало, сюда даже в сезон штормов приезжали больше тысячи в неделю, чтобы полюбоваться на меняющие цвет стены. Но теперь приезжих все меньше, говорят, местные жители крайне раздосадованы этим прискорбным фактом и упавшим уровнем жизни.
Аккуратно пришвартовавшись к башне, конечно же, тоже белой, жемчужно светящейся в сгущающихся сумерках, Оддбэлл пригласил всех спускаться.
Для ночлега выбрали маленькую гостиницу у берега. Пройдя сквозь арку, заросшую эктарскими фонариками, путешественники оказались в маленьком дворике, вымощенном плиточками цветного гранита. По причине зимнего времени фонтанчик в виде вставшей на хвост яркой рыбки не работал, и на рыбью мордочку была кокетливо надета женская широкополая шляпка. Портье при виде посетителей оживился, зазвенел ключами, и очень быстро вся компания заселилась в два номера. Окна выходили в пролив, и в темноте слышался рокот мчащейся и бурлящей воды.
Утром, позавтракав в гостиной, украшенной морскими пейзажами, путешественники отправились на улицу. Конечно, вот так с наскока найти Эмилию они не рассчитывали, а хотели пройтись, присмотреться, узнать важные новости. В трех кварталах обнаружился портовый рынок. Марк потянул друзей к разноцветным рядам — где еще можно узнать свежайшие и вернейшие новости, как не толкаясь среди торговых палаток?
Рынок цвел, пах и шумел на разные голоса. Компания прошлась по краю, прислушиваясь к говорящим. И вдруг Оберон устремился к щиту с объявлениями и вернулся с побледневшим лицом, потрясая сорванным листом бумаги. Товарищи обступили его, рассматривая объявление: «Разыскивается одомашненный воррум и его хозяин... Награда...».