Легенды Оромеры. Великий Орёл.

Глава 49 СХВАТКА. (Александр Игнатьев)

Дни пролетали незаметно. Мужчины дружной компанией по вечерам разбивали палатки. Обернувшийся Марк приносил кроликов из леса. Людвиг ловил угрей, устроивших свои норы рядом с берегом. Генри ловко ставил силки на не улетевших из этих мест жирных уток. По вечерам спутники вкусно ужинали и крепко спокойно засыпали.

Маленький отряд двигался все время вдоль берега реки, ожидая, когда эта дорога приведёт к озеру. На третий день зимний луг рядом с трактом стал болотистым, заросшим пожухлой осокой. Кое-где торчали копья камышей с бархатными, созревшими к зиме, коричневыми набалдашниками. Миновали поворот, и перед глазами открылась синяя вода, исчезающая между уходящими вдаль основаниями гор, в оправе из их каменного массива. Дно озера у берега было покрыто синими водорослями, и в этом подводном лесу плавали стайки довольно крупных серебристых рыб. Большие старые листья кувшинок колыхались на воде, а между ними торчали кустики водяного ореха.

Послеполуденное солнце радостно освещало своими лучами картину первозданной природы, жирными красочными мазками раскрасив всё вокруг.

— Ну, вот и место впадения реки в озеро, — констатировал Марк.

— Это не совсем озеро, это цепь горных котловин, которые, в результате, приведут эту воду к морю. Даже отсюда видно, что кольцо гор разорвано, и есть выход к большой воде где-то далеко внизу, — поправил друга Людвиг. — Давайте проедем ещё немного, до каменной косы. Мне кажется, именно там и была стоянка. По крайней мере, я вижу остатки кострища.

Через час компания, разбив палатки, поставила на огонь котелок и, в полном составе, отправилась ловить рыбу, которая периодически выставляла на обзор тёмные спины, или мощные, зеркально блестящие на солнце хвосты.

Обойдя небольшой естественно выросший заборчик из густой острой осоки, мужчины увидели маленькую неглубокую заводь. Сквозь прозрачную воду на них смотрел белый скелет, вернее, огромный голый хвост крупного пресмыкающегося...

— Великие угодники, что это такое?! — ахнул Генри.

Марк деловито потыкал основанием удилища белоснежный позвонок и заметил:

— После исчезновения Анаконда все решили, что старик, наконец, окочурился, судя по всему, здесь...

— А вы уверены, что это тот самый Анаконд? — поинтересовался любопытствующий отец, на миг забывший о поисках дочери, и, переключившийся на изучение естественных наук.

Людвиг, продолжал потрясено смотреть на находку, потом аккуратно снял сапоги и, засучив бриджи, полез в воду.

— Давайте попробуем вытянуть это чудо-юдо...

У мало любознательного Марка не было никакого желания осматривать свежие трупы, в отличие от близорукого приятеля и никогда серьезно не охотившегося помещика, он отлично рассмотрел разломанные острыми треугольными зубами позвонки.

— Как интересно! — вдруг сообщил пространству Генри, — Смотрите-ка, совсем свежие укусы. Нет, эта зверюга не окончила свои дни в тишине лагуны. Это убийство.

— Тогда все вместе хватаем и тянем, я собираюсь это выяснить, — бодро резюмировал Людвиг и бесстрашно вошёл в ледяную воду.

***

Анаконд был огромен. Его останки лежали на илистом дне, кое-где поблескивая кусками ещё не сгнившей в холодной воде розовой плоти и чёрной толстой кожи. В мире животных всегда поддерживался естественный порядок, эта змея-гигант много лет охотилась на животных и людей, но, встретив существо сильнее, была просто съедена другим гигантом.

Трое сильных мужчин с большим трудом вытянули остов на землю.

— Всего лишь кусок… — только и смог разочарованно пробормотать Людвиг.

— Огромный и очень тяжёлый кусок. — Пытаясь восстановить дыхание, заметил Генри.

— А с какой целью вам нужны эти стариковские кости? — как-то зло спросил компанию Марк.

Он стоял на небольшом расстоянии от товарищей и, достав нож, смотрел, как играет солнце на хорошей дорогой аргамакской стали...

Людвиг, не обращая внимания на настроение своего спутника, продолжал:

— Целиковый скелет огромного анаконда можно было бы выставить на показ в музее естественной истории. Представьте, какой раритет. Дети бы изучали. Редкость. Артефакт, можно сказать...

— А Вам его не жалко?.. всё-таки, родственник?

— Кого здесь жалеть, дорогой мой Марк. Это же старый людоед, лишившийся возможности оборота, по причине любви к человеческому мясу. Всем известно, что больше всего на свете эта гадина любила медленно душить детей на глазах у обезумевших взрослых. Это не убийство Великого Анаконда — это казнь людоеда. Кем бы ни было этого существо, его деяние благо. И мы все должны поклониться ему за освобождение озёр от этого монстра.

Марк, вдруг, глубоко, со свистом, втянул воздух в грудную клетку, закашлялся, резко покраснел и быстро побежал от философствующих учёных мужей в сторону разбитого ими лагеря.

Вечером он отказался ужинать, сославшись на усталость и головную боль. И только под утро, по раннему снежному тонкому насту, похожему на росу по весне, огромный волк выбрался из палатки и долго бежал в никуда, от себя, и тихо скулил, как щенок.

Потом обернулся, став человеком, упал на колени и долго просил прощения у своей первой жены, трёх погибших волчат и, почему-то, у Яги, за чуть не осуществлённое им скоропалительное убийство.

Он вернулся в лагерь только к полудню, неся на плечах молодого, только что затравленного им кабанчика.

Ещё в полукилометре Марк рассмотрел два качающихся на воде новомодных имперских аквастата, с красивой надписью «ТК».

Сбросив тушу, он лёг на пригорке и приготовился наблюдать...

***

В третью субботу первого зимнего месяца начинались праздники. Студенты приезжали на зимние каникулы, родственники съезжались к старейшинам, и семейные торжества сливались в общую праздничную суматоху общественных народных гуляний. Именно в это время в королевском дворце объявляли о снижении налогов, раздаче подарков, открытии новых приютов для сирых и убогих. В этом году ожидались значительные пожертвования, и страна замерла в предвкушении бесплатных подачек.

Его Величество Ангерран, подписавший своей рукой несколько указов о помиловании государственных преступников и решение о снижении налога на пользование проточной водой в городских водопроводах, явился на праздничный обед с самым мрачным выражением лица. В казне не было денег. Армия ожидала дополнительных годовых выплат, и Кощей волевым решением открыл свою собственную сокровищницу. Его наряд, точно также соответствовал настроению хозяина. Ангерран был одет в свой неизменный тёмно-коричневый костюм. При бесшумном появлении змея всё вокруг цепенело от ужаса. Рядом с ним, розовым пятном на чёрном полотне, стояла маленькая фигурка новой бледной и тихой Мадам.

Придворные, как встревоженный улей, успокаивали друг друга, испуганные не сулящим ничего хорошего состоянием короля. Граф Гретта Варийский, рассчитывавший на щедроты двора, выглядел ходячим воплощением королевской немилости. Его дочь не оправдывала доверие семьи. Маленькая Аккарин глупой строптивой змейкой продолжала сопротивляться величию короны, чем раздражала отца, не готового принять её обратно через положенный по договору год, при отсутствии у неё вожделенного золотого яйца. А шуточки придворных и их иронические высказывания вслед идущего графа лишь подливали масла в огонь.

— А вот и наш бедный друг, — громко соболезновал графу первый наместник Северной провинции, — я, с горечью, могу констатировать бесплодное состояние маленького удавчика в розовом....

— Ну, может быть и нет, — вторил ему Министр Новых Территорий, — может быть, мы просто ошибаемся, и Его Величество временно влюбился в какую-нибудь даму и ещё не дошёл до нашей маленькой Мадам...

— Рассказывайте, Вы видели с каким выражением лица сидел Ангерран на обеде, эта кислая сливка никогда не понесёт...

Слышал из всех углов ехидные замечания граф. В его голове стучало набатом «пустая», «не пришёл», «не понесёт». С каждым новым высказыванием граф всё отчетливее понимал тщетность надежд на великолепное будущее рода, и ненависть к собственной дочери росла, по мере приближения его к центральному столу для церемониального поклона.

***

Аккарин, закончившая университет и давно выпорхнувшая из родительского гнезда, но полностью подчинённая воле традиций, не питала иллюзий по поводу своего существования. Ни одна из предыдущих Мадам не вернулась в свою семью. Но Кощей пока держал слово, не навещая её, хотя время, как злой колдун неумолимо отсчитывало оставшиеся крохи её неудавшейся жизни. Она надеялась на Людвига, но, находясь в этих холодных мраморных стенах роскошного дворца, чётко понимала всю тщетность своих надежд.

Среди блеска бриллиантов, шуршания шёлка и роскошных перьев редких птиц, она видела проступающий страх и ненависть этого придворного мира к всему существующему вне этих стен. Ей не вырваться. Ему, её волшебной надежде, так отвратительно преданной самой Аккарин, смешному близорукому математику, не выжить.

***

Толпа придворных расступилась, не успевший увернуться граф споткнулся и практически упал на широкую грудь вошедшего. В зале раздались смешки. Глава службы розыска и задержания Гертрих Саварро отряхнул неряшливый камзол и осторожно, как хрустальную чашу, поставил на блестящий наборным паркетом пол трепыхающегося графа.

— Слуга пришёл, — услышал он злое приветствие.

Впрочем, аллигатору было не привыкать, а расположенные в глубоких ямах глазниц маленькие глазки не меняли выражения глубочайшего почтения к вельможам.

— Я слуга его Величества, — заметил Саварро. — Перед слугой, как правило, идут его собственные слуги. Впрочем, дорогой граф, я Вас прощаю, но... только ради знакомства с Вашей восхитительной дочерью. Пойдёмте, подойдём вместе.

Они подошли. Ангерран поднял глаза на ищейку и вспылил:

— Почему ты шляешься здесь в таком виде? Это что, наряд для праздника?

— Нет, мой господин, — утянул живот Саварро, — это траур для похорон.

— А кто умер? — уже с интересом спросил Кощей. Его радовали чужие смерти.

— Умер Старый Анаконд. А мы получили сегодня два новых аквастата из Империи. Позвольте отбыть к месту упокоения усопшего.

— Отбывай. Мне интересны не эти старые кости, а те, кто за ними стоит.

— Не позволите ли нам с моим другом и родственником графом Варийским изъявить почтение Мадам, угостив её чудесным пломбиром, аквастаты не так надёжны, как лошади, мне бы не хотелось умереть, не попрощавшись с племянницей...

Граф с недоумением уставился на служаку, а Кощей, угнетенный мыслями о разграблении собственности, не обратил внимания на неуместную просьбу.

Праздник продолжался.