«Огненное зелье». Град Китеж против Батыя

Глава 18

Пришел в себя от дикого зуда и гула в голове. Вокруг жужжание, сквозь которое угадывается… птичий щебет. Какой щебет зимой? И почему так душно? Открываю глаза и… вижу зеленую листву в огромной кроне дерева. Рука цепляет густую шубу мха.

От увиденного меня подбрасывает, я вскакиваю и тут же падаю от нахлынувшей слабости. Сидя на мягком ковре мха, пережидаю резь в глазах, затем медленно их открываю и опять оглядываюсь. Не понял, а где снег? Где вообще я? Куда меня занесло?

Потряс головой, и она вновь загудела. Накатил приступ тошноты. В цветных кругах, плавающих перед глазами, разглядел смутно знакомый лес. Нет, сначала надо прийти в себя, может, это все глюк? Немного посидел с закрытыми глазами. Вроде стало легче – голова гудеть перестала, тошнота отошла. Только жужжание осталось, и то еле слышно. Опять смотрю на летний лес. Нет, это не глюк, но как это возможно? Я что, пролежал в лесу несколько месяцев? Всю зиму и весну? Бред.

Может, я умер? Тогда почему все болит? Голова, руки, ноги, все тело? Пошевелил ногами и руками – целы вроде, только дико чешутся. И не только они. Все тело, кажется, представляет собой сплошной комок раздражения. И что-то колет сзади в плечо. Подсунул руку под ворот и пропихнул ее дальше, под самый броник. Ага, вот что колется. Наконечник стрелы. Похлопал по сапогу. Нож на месте. Достал «Каратель» и, чуть повозившись, выпихнул наконечник наружу. Потом потрогал плечо. Ой, а рана-то заросла! А так зажить она может, если только…

Медленно поворачиваюсь и смотрю назад. А сзади дуб, и рядом с ним я вижу мой фонарь-свечу. Я в своем времени. Рука сжимает толстый корень. Как же так?!

Потер виски, вспоминая, что со мной произошло. Не помню ничего. Как я тут оказался?

Так, я сражался с монголом у какой-то речки. А почему «какой-то»? Название ее я знал – Люнда. Ладно. Сражался с Тургэном, свернул ему шею, а потом?

Зеленая листва тихо шумит, и в эту музыку леса чудесно вплетается птичий щебет. И я вспоминаю – после схватки на меня навалилась дикая усталость. От кровопотери в глазах поплыли темные пятна. Сознание включалось урывками. Помню, как пала лошадь. Дальше я шел сам. И все. Значит, я пришел к дубу сам, без сознания, на одном автопилоте.

А можно ли обратно вернуться? В надежде хватаюсь за ствол – ничего. Еще раз – фонарь не исчез…

После десятка попыток решил идти домой. Отдохну, подготовлюсь лучше, чем в прошлый раз, вернусь к дубу и вновь попытаюсь вернуться в то время.

С трудом встал и посмотрел на себя. Хм, понятно, почему мне так жарко. Я же весь в зимнем, а тут лето. И все это порвано или рассечено, и в крови. В моей крови. Сунул пальцы в разорванный рукав, раздвинул кольца и посмотрел на руку. Зажило. Тут же посмотрел на левую ладонь, и тут тоже. На ноги можно и не смотреть. И так понятно, что заросло. Маклауд, мля!

Как домой идти? Вид-то у меня убойный, до первого жителя, а там…

Постоял и подумал – стоит ли бронь тут снимать или нет? Бросать ее и саблю не хотелось, все-таки память, а в руках нести тоже неохота. Решено: разденусь дома, уж потерплю как-нибудь.

Как дошел, помнил уже смутно. Проходил мимо людей, как мимо пустого места, но мне было уже плевать, увидят меня или нет. Дома еле-еле стащил с себя бронь и одежду, беспорядочно свалив все в угол комнаты. Через силу заставил себя залезть в душ и помыться. В зеркале душа увидел свое лицо, покрытое сеткой глубоких морщин и заросшее густой седой бородой. Бороду сбривать не стал, лишь подровнял немного. Вылез из душа, добрался до кровати и отключился. Снов не было. Совсем.

Проснулся днем. Побрел на кухню, чтобы приготовить поесть. Из продуктов в доме только картошка и макароны. В магазин схожу потом, на данный момент обойдусь жареной картошкой без хлеба. Пока ел, смотрел по телевизору новости. В углу экрана увидел время и дату. Чуть не упал со стула. Я спал два дня! Обалдеть. Потом в местных новостях увидел такое…

Через минуту я мчался по лесу. В груди бешено колотилось сердце, а в голове билась одна мысль: «Успеть, только бы успеть». Плевать на хлещущие по лицу ветки, надо успеть. Четыре километра по лесу пролетел как на крыльях.

Лес вдруг кончился. Поразила открывшаяся картина: широкая просека начиналась у опушки, где раньше стояло дерево, а посередине просеки большой бульдозер разравнивал возвышенность, на которой еще два дня назад стоял дуб. Стоял. Само дерево, уже раскряжеванное, лежало на краю просеки.

– Что же вы наделали, люди?

– Эй, тут находиться нельзя. Эй, ты меня слышишь?

Одетый в желтый жилет и каску рабочий подошел ко мне.

– Что же вы наделали? – повторил я.

Рабочий посмотрел на то место, где работал бульдозер, и сказал:

– Да, жаль. Такое дерево спилили. Наверное, лет пятьсот стояло.

– Больше, больше оно стояло. Что же вы наделали? – Ком в горле разрастался.

– Ты иди, не мешай, – подтолкнул меня к лесу рабочий. – Тут газопровод пойдет. К вам в поселок его и тянут.

Я повернулся и побрел назад, а сердце забивало болью. Остановился, прислонившись к толстой березе. Боль чуть отпустила, как будто дерево забрало часть ее. С удивлением понял, что я вышел на место, где стояла деревня Заимка…

Ничего не осталось, нет даже намека на то, что тут когда-то была большая деревня. Все забрал лес. На месте, где когда-то стояли дома, росли молодые сосны. Бывшие огороды густо заросли березняком, а на еле заметной дороге торчали молодые осинки.

Вот так. Ушел человек из деревни – не стало деревни. Все забрал, или возвратил себе, лес. От этой мысли стало еще горше.

В доме тихо. Слышно, как часы тикают, отмеряя прошедшее время. Я сижу перед ноутбуком и просматриваю исторические сайты. Наткнувшись на одну статью, я зачитался.

«Тема татаро-монгольского ига до сих пор вызывает много споров, рассуждений и версий. Было или не было в принципе, какую роль играли в нем русские князья, кто напал на Европу и зачем, как все закончилось? А было ли оно вообще, это иго?»

Хороший вопрос – подумал я. И, пропустив много «воды» в статье, начал читать гораздо ниже.

«Успехи кочевников ученые пытались объяснять и так, и сяк, но каждый раз выходило довольно смешно и нелепо. Хотя в конечном итоге всеми признается, что уровню организации монголов – от разведки до связи – могли бы позавидовать армии самых развитых государств вплоть до XX века».

Вот с этим я не согласен. Разведка – да, связь… может быть, но организация войск не лучше, чем у русских дружин. Сам видел.

«Особое внимание также стоит уделить и вопросу численности завоевателей. Естественно, никаких документальных данных о численности армии монголов до нас не дошло, а самым древним и пользующимся беспрекословным доверием у историков источником является исторический труд коллектива авторов под руководством чиновника иранского государства Хулагуидов Рашида-ад-Дина, называемого «Список летописей». Считается, что он был написан в начале XIV века на персидском языке, правда, известен стал лишь в начале XIX века, первое частичное издание на французском языке вышло в 1836 году. Вплоть до середины XX века этот источник вообще не был полностью переведен и издан. Согласно Рашиду-ад-Дину, к 1227 году (год смерти Чингисхана) общая численность армии Монгольской империи составляла 129 тысяч человек. Если верить Плано Карпини, то спустя 10 лет армия феноменальных кочевников составляла 150 тысяч собственно монголов и еще 450 тысяч человек, набранных в «добровольно-принудительном» порядке из подвластных народов. Дореволюционные российские историки оценивали численность армии Бату, сконцентрированной осенью 1237 года у рубежей Рязанского княжества, от 300 до 600 тысяч человек. При этом само собой разумеющимся представлялось, что каждый кочевник имел 2–3 лошади».

Ну да, у страха глаза велики. А бумага все стерпит.

«По меркам Средних веков подобные армии выглядят совершенно чудовищно и неправдоподобно. Вряд ли кто из историков вообще мог себе представить даже пару десятков тысяч конных воинов с 50–60 тысячами лошадей, не говоря уже об очевидных проблемах с управлением такой массой людей и обеспечением их пропитанием. Поскольку история – наука неточная, да и вообще не наука, оценить разбег фантазии исследователей может каждый. Мы же будем пользоваться ставшей уже классической оценкой численности армии Бату в 130–150 тысяч человек, которую предложил советский ученый В.В. Каргалов. Его оценка (как и все остальные, полностью высосанная из пальца, если говорить предельно серьезно) в историографии, тем не менее, является превалирующей.

Осенью 1237 года монгольские отряды, провоевавшие всю весну и лето на огромных пространствах от Северного Кавказа, Нижнего Дона и до Среднего Поволжья, стягиваются к месту общего сбора – речке Онуза. Считается, что речь идет о современной реке Цна в Тамбовской области. Вероятно, также какие-то отряды монголов собирались в верховьях реки Воронеж и Дона. Точной даты начала выступления монголов против Рязанского княжества нет, но можно предположить, что оно состоялось в любом случае не позднее 1 декабря 1237 года. То есть степные кочевники с почти полумиллионным табуном лошадей решили пойти в поход уже фактически зимой. Это важно для нашей реконструкции. Если так, то они, вероятно, должны были быть уверены, что в лесах Волго-Окского междуречья, еще довольно слабо колонизированных к тому времени русскими, у них будет достаточно пропитания для лошадей и людей.

По долинам рек Лесной и Польный Воронеж, а также притокам реки Проня монгольская армия, двигаясь одной или несколькими колоннами, проходит через лесистый водораздел Оки и Дона. К ним прибывает посольство рязанского князя Федора Юрьевича, которое оказалось безрезультатным (князя убивают), и где-то в этом же регионе монголы встречают в поле рязанскую армию. В ожесточенном сражении они ее уничтожают, а затем двигаются вверх по течению Прони, грабя и уничтожая мелкие рязанские города – Ижеславец, Белгород, Пронск, – сжигают мордовские и русские села.

16 декабря монголы выходят к Рязани и приступают к ее осаде – вокруг города они сооружают деревянный забор, ставят камнеметные машины, с помощью которых они ведут обстрел города. Вообще, историками признается, что монголы достигли невероятных – по меркам того времени – успехов в осадном деле. К примеру, историк Р.П. Храпачевский всерьез считает, что монголы были способны за буквально день-другой сварганить на месте из подручного леса любые камнеметные машины».

Ага-ага, сделай-ка камнемет из сырого дерева. Хрена что выйдет. Историк, блин. Я опять пропустил много текста с рассуждениями о монгольской мастеровитости и начал читать дальше.

«21 декабря, после ожесточенного штурма Рязань пала. Правда, возникает неудобный вопрос – если общая длина оборонительных укреплений города составляла менее 4 километров, и большинство рязанских воинов погибло в пограничном сражении, то почему гигантская армия в 140 тысяч солдат сидела целых 6 дней под Рязанскими стенами, если соотношение сил было, минимум, 100:1?»

Да по зубам они получили. Причем огребли хорошо. Вот и топтались на месте, в себя приходя.

«После взятия Рязани монголы начали продвигаться в сторону крепости Коломна, являющейся своеобразными «воротами» во Владимиро-Суздальскую землю. Но пройдя всего 50 километров от Рязани, монголы вдруг застряли, то есть встали большим лагерем на Окском берегу и стояли до 5 или даже 10 января 1238 года. Почему? А потому что им стало известно о пятитысячной русской армии, которая стояла на поле, недалеко от русла Оки.

Вот тут надо сделать отступление. Историки уверены, что военные силы русских княжеств в целом были скромными и соответствовали реконструкциям той эпохи, когда армия в 1–2 тысячи человек была стандартной, а 4–5 и более тысяч человек представлялись огромным войском. Но Рашид-ад-Дин указывает именно пять тысяч воинов, что подтверждается раскопками на кургане, где по данным были захоронены все погибшие русские за всю битву при Оке.

Было много споров – кто был командующим. Некоторые историки считают, что воеводой был младший сын великого князя Владимир Юрьевич. Младший, а как же тогда старшие Всеволод, Мстислав?! Многие историки забывают лиственничное право, которое не в силах отменить даже великий князь. И вряд ли великий князь доверил бы командование своему сыну, если есть более опытные воеводы, как, например, князь Михаил Черниговский. Но не будем забегать вперед.

По другим данным, воеводой был керженский князь Владимир. Кто это такой? Историки сходятся во мнении, что он из дальней родственной ветви владимирского князя, по древности рода, кстати, не уступающей. И дружина князя керженского была намного лучше экипирована, чем остальное войско, куда вошли разбитые части рязанских сотен, включая дружину рязанского сотника Евпатия Коловрата.

Как считают авторитетные историки, битва при Оке началось не позднее 9 января и длилась 2 дня (по Рашид-ад-Дину). Батый бросает на пять тысяч русских тумен за туменом, но с каждым разом монголы с большими потерями откатываются. Странно, не правда ли? Бравые кочевники, поставившие на колени многие государства с неслабыми армиями, вдруг не могут победить какие-то пять тысяч русских. Напоминаю – монголов, по данным Рашид-ад-Дина, 150 тысяч».

Я задумался: откуда, интересно, у этого Рашида такие данные? Не был ли он в составе монгольской армии? Правда, его книга появилась только в начале XIX века. Но он мог оставить свои записи, и их потом оформили в некий исторический опус. Вполне возможно. Начал читать далее. С улыбкой, так как пошли рассуждения о «невероятном».

«По мнениям многих историков, причина монгольских неудач кроется в применении русскими артиллерии. Однако ни в одной летописи, включая «Список летописей», не упоминается об артиллерии. Вообще. Применение русскими артиллерии весьма сомнительно, ведь у монголов больше возможности применить пушки, с коими они могли познакомиться в Китае, где уже давно применяли пороховые изделия. Но факт остается фактом – с каждой атакой русских полков орда теряет своих воинов. Упорство Батыя удивляет. Опытные монгольские темники ничего не могут сделать, как с каждым разом атаковать русских. И в тот момент, когда в битву втянуты все монгольские силы, в тыл монголам ударяют два других русских полка. По историческим данным, этими полками командуют сам Великий Князь Юрий Всеволодович и черниговский князь Михаил. Примечательно то, что черниговский князь недавно отказал послам рязанским в помощи, и с Великим Князем не совсем в ладах был, но все же привел свою многочисленную дружину.

Итог Окской битвы – поражение монгольского войска при численности русских войск до 25 тысяч, а монгольских до 150 тысяч. И я хочу спросить всех историков: когда же началось монгольское иго?..»

Входная дверь скрипнула, и меня обдало сквозняком. Кто-то вошел в дом.

– О, ты дома, гляжу, – сказал мой сосед. – Целую неделю где-то шлялся. Опять воевал где-то?

И тут он увидел бороду.

– А оброс-то! – воскликнул Куклин. – Мохнатый-волосатый!

Я захохотал: мохнатый – волосатый – волос – велес! А какой еще должен быть потомок Велеса?

– Ты чего? – удивился Васька.

– Да ничего, так.

– А я поначалу подумал, что ты опять запил, – сказал Куклин. – Зашел вот и вижу – сидишь вроде трезвый, в ноут пялишься.

Он взглянул на дисплей, хмыкнул.

– Я чего зашел-то. Сегодня Владимирская, а после ночь на Ивана Купалу. Поехали-ка, Иваныч, на Светлояр. Там хорошо будет, ансамбли приедут, песни-пляски, много народу. Поехали?

Я пожал плечами – Светлояр напомнил мне о Китеже, и настроение упало.

– Так поедешь?

А действительно, чего сидеть и горевать? Все равно прошедшее не вернуть, только…

– Вы поезжайте без меня. Я позже буду.

– Лады.

Куклин вышел, на пороге подмигнув. А я посмотрел на себя в зеркало и решил бороду сбрить.

Маленькая березка рядом с надгробием. Теплый гранит памятника с фотографией. С нее на меня смотрят отец и мать. Всегда молодые и живые. Строгий полковник и добрая учительница.

– Здравствуй, мама, здравствуй, отец.

Березовая листва приветливо зашелестела.

– Вы ведь знаете все, что со мной произошло.

Легкий ветерок качнул ветку березки, будто говоря: да.

– Я видел наших предков и сражался за них.

Ветка опять качнулась.

– Но я не смог отвести всю беду от земли нашей. Не хватило сил. Простите меня.

Ветер покачал ветки и стих. И я ощутил легкое прикосновение, похожее на поцелуй. Так меня в детстве мама целовала.

– Спасибо, мама. Спасибо, отец. Я всегда чувствовал вашу поддержку. Всегда!

Я погладил теплый гранит.

– До свидания. Передайте всем нашим предкам, что я чту их и уважаю.

Затихшая было листва березы снова зашумела. Зашептала, прощаясь и, как в прошлый раз, благословляя.

Поворот на Владимирское. У трассы на перекрестке две машины ДПС. Правильно, такое мероприятие без присмотра оставаться не должно. Патрульные внимательным взглядом провожают меня. Хм, думал, остановят.

На въезде в село – каменная церковь. Когда она построена, не знаю, но видно, очень давно. Проезжаю село, и на выезде с другой стороны, катясь под горку, появляется странное чувство. Притормаживаю и смотрю влево. Да, вон там и стоял град из легенды. Нет, не из легенды. Он был, я знаю. Правда, река течет не так, и берег зарос деревьями, но я уверен, что Китеж стоял именно тут.

В стекло кто-то постучал. Лейтенант ДПС палочкой показывает мне выйти. Выхожу. Лейтенант вглядывается и начинает улыбаться.

– Вы меня не узнаете, товарищ капитан? Помните, два года назад в центре подготовки вы нам свою стрельбу из пистолета демонстрировали.

Лейтенанта я не помню, но киваю и жму ему руку. Он продолжает улыбаться и говорит:

– Решили отдохнуть? Там вся стоянка машинами забита, но местечко мы вам найдем. Поезжайте, я сейчас все организую.

Благодарю лейтенанта и сажусь в «девятку». Уже трогаясь, слышу, как летеха бубнит в рацию:

– Встретьте «ваз-ноль девять», цвет синий. Номер – Анна два три семь Миша Владимир. Определите на нормальное место. Как понял?

Переезжаю мост через Люнду и почти сразу поворачиваю на огромную стоянку, которая забита машинами до отказа. Легковушки всевозможных марок перемешаны автобусами разных калибров. Это сколько же народу собралось сегодня на Светлояре? И куда приткнуть свою «девятку», не знаю, но откуда-то сбоку выскакивает сержант и, вглядевшись в мою машину, машет жезлом, показывая мне, куда ехать. Он трусит перед машиной, а я улыбаюсь, глядя на его взмокшую спину.

Место действительно нашлось. Благодарю сержанта, тот машет рукой и скрывается за рядом машин. Прихватываю сумку с пустыми бутылками. Их беру всегда, когда приезжаю на Светлояр. В них я набираю воду из святых родников и из самого озера. Вода никогда не портится и очень вкусна.

От стоянки начинается березовая аллея с песчаной дорожкой. По ней до озера остается пройти совсем немного. Но на аллее настроение немного падает. И есть от чего. Вдоль всей дороги выстроились торговые палатки. Продают все. От сувениров до икон.

Икон!

Тут и картины, и макраме, корзины, диски с фильмами… Ох, не место им тут, не место. Будь моя воля, выгнал бы их вон, не просто к селу, но и дальше, за трассу. Тут же святое место!

Сцепив зубы, иду мимо палаток и лотков, стараясь не замечать даже татуировщиков, расположившихся между берез. И ведь у них есть клиенты.

И тут вдоль спины проскакивает разряд. Я замираю посередине дорожки – навстречу мне идет Софья…

Меня толкают, и наваждение спадает. Это не Софья, просто очень похожая девушка, одетая в старинный русский наряд. Она проходит мимо нескольких торговых палаток и склоняется над лавкой с сувенирами. Вздохнув, иду дальше. Эта встреча с незнакомкой, очень похожей на Софью Горину, опять разворошила мне память. Прошлое никак не хочет отпускать меня.

По дороге встречаю других женщин, одетых в старинные платья. Они, похоже, из самодеятельных коллективов, что выступают на деревянных площадках, сколоченных на берегу озера.

Вот и Светлояр. Вокруг стоит многоголосый гвалт, как на вокзале. Обхожу многочисленные загорающие тела и спускаюсь к воде.

– Ну, здравствуй, русская загадка.

Рядом прыснули смехом две молодые девчонки, а я, ополоснув руки и умывшись, поднимаюсь и, обходя отдыхающих, иду вдоль берега. Сюда приезжает много народа не только посмотреть на святыни, но и искупаться во всегда чистой и прозрачной воде. К удивлению, вода Светлояра никогда не цветет. В любое время лета можно приехать и окунуться в освежающую воду. Вот и сейчас в озере с удовольствием барахтается народ и визгливая ребятня. Но я сегодня купаться не настроен. Иду и смотрю по сторонам. Слева на небольшой поляне сделан помост, где приехавшие на праздник самодеятельные коллективы начали выступать со своими номерами. Слышу, как льется красивая песня:

Выбираю себе место и присаживаюсь. Слушаю напев и смотрю на озеро, где солнце играет бликами поднятых купальщиками волн. Меня хлопают по плечу, и я вижу довольного Куклина.

– Иваныч, я рад, что приехал!

– Тихо, дай послушать.

Васька замолкает и присаживается рядом.

Песня кончилась.

– Хорошо спели, – вздыхает Куклин, – и песня хорошая, только слышу ее в первый раз.

– Да, – соглашаюсь я, – спели хорошо.

Мимо проносится маленькая девчонка, гонящаяся за скачущим по склону мячиком. Мы с улыбкой провожаем ее, а с помоста звучит другая песня:

Закрываю глаза и наслаждаюсь любимой песней.

Моя кобыла была всегда спокойной и серьезной. Были жеребцы, вот эти резвились.

Эх. А ведь правильно, монголы с востока пришли.

Сны мне никто не разгадывал. Сам все потом понимал.

В последний куплет начинает вплетаться перезвон колоколов, постепенно переходящий в призывной набат. С удивлением открываю глаза и оглядываюсь.

Никого! Я у озера один. Куда-то подевались все люди, да и пейзаж изменился – не было тротуара вокруг озера, набранного из плотно пригнанных досок, не было лестниц, ведущих к купальням, ни деревянной церкви на холме, не было ничего, что напоминало о действительности, а из-за холма небо освещало огромное зарево, и звучал набат. Вдруг он смолк, и на смену ему зазвучала молитва, сопровождающаяся тихим гулом. Я бродил по берегу, не понимая – что происходит. Молитва становилась громче, и, наконец, из-за холма появились люди.

Рука сама поднялась, и я осенил себя крестным знамением. От того, что я видел, пробирало холодом все тело. К озеру шли люди в старинных одеждах. Впереди несли икону Владимирской Божьей Матери, а за ней…

Господи! Тело опять прострелило холодным разрядом. Я что, вернулся? За иконой шел отец Григорий, то есть Кулибин Иван Петрович. А следом женщины, старики и дети. Держа в руках свечи и смотря вперед, они пропевали слова молитвы. Отец Григорий прошел мимо меня, а я не смог ничего сказать. Но он меня и не услышал бы. Никто бы не услышал. Я для них не существовал. Люди проходили сквозь меня и шли дальше, к озеру. Кулибин подошел к кромке воды, но не остановился и шагнул дальше. Я увидел, что нога его встала в воду, но ничего не нарушило спокойную и ровную поверхность озера. Отец Григорий сделал второй шаг, и опять вода сохранила ровную поверхность. Люди ступали в озеро и шли по воде, только легкий туман, стелящийся по поверхности, расходился в стороны. Голова крестного хода повернула влево и пошла вдоль берега. Люди все как один вступали в озеро и шли. Я видел всех, они проходили мимо. Многих узнавал. Прошла Агафья, на руках маленький Глеб. Следом прошел Третей…

А люди все шли и вступали на поверхность озера, ничем не нарушая его ровной глади. Отец Григорий прошел по кругу, ведя за собой всех жителей города, и остановился, пропуская на озерную гладь последних. Все усиливающийся гул превратился в громкий топот, и из-за холма вылетели всадники. Это были монголы. Со злобными криками они подлетели к берегу, но у кромки воды осадили своих коней и замерли. Поднявшийся по краям озера туман, словно одеялом, укутал всех китежан. С громким «аминь» молитва оборвалась. Монголы взревели, и с берега в людей полетели тысячи стрел. Но только стрелы пересекли береговую линию, как сразу вспыхнули множеством огней и яркими безобидными искрами опали вниз.

Что-то сверкнуло. Над озером простерла свои руки Богородица. Она подняла их вверх, и туман медленно опустился в воду. Мелькнуло лицо Кулибина. Он посмотрел прямо на меня, прямо в глаза, перекрестил, и я услышал его слова:

– Храни тебя Господь, страж святого Китежа!

Образ растворился вместе с туманом, и озерная гладь опустела. Наступившая тишина взорвалась криками монголов. Они с ужасом нахлестывали своих коней, и через мгновение последний всадник скрылся за холмом.

Кто-то стал трепать меня за руку.

– Иваныч, а Иваныч, да что с тобой такое?

– А? – Я обернулся и обнаружил, что стою почти в воде, а Куклин держит меня за локоть.

– Ты чего? – тревожно спросил Васька. – Вдруг, как сомнамбула, встал – и к озеру. Если я не схватил бы тебя, то в одежде в воду так и залез бы. Что с тобой, а?

– Нет, все в порядке, – отмахнулся я.

Вот так и привиделось!

Среди гомонящих и купающихся людей опять послышались перезвоны колоколов, и я жадно вгляделся в водную гладь. Благовест становился все громче и громче. И тут в глубине озера отразились сверкающие купола множества церквей. Рука, держащая меня, разжалась, и раздался шумный выдох Васьки. Благовест постепенно смолк, и окрестности опять наполнились плеском воды, гомоном народа и льющейся со сцены песней.

Все, видение пропало.

– Ты ЭТО видел? – потрясенно пробормотал Васька. – Нет, ты ЭТО видел? Это же Китеж нам показался.

– Я видел! – кивнул я. – Все видел!

Да, это был Китеж. Все правильно, и легенда не врала. Китеж действительно погрузился в воды Светлояра. Китежане покинули горящий город, оставляя врагу лишь пепелище. Китеж не умер, он ушел вместе с его жителями в верящих душах и смелых сердцах. Теперь Город-легенда иногда показывается в воде озера и льется вдоль берега священный Благовест, и лишь человек с чистой душой, в котором нет греха, услышит его и различит отражение белокаменных стен и золотые купола множества церквей в водах озера Светлояр.

Значит, я страж Китеж-града и нет во мне греха.

Пискнула мобила. На экране сообщение: «Папа, ты где?». На сердце потеплело, и я повернулся к Куклину, все еще потрясенно смотрящему на середину озера.

– Вот что, Сергеич, у меня срочное дело. Я поеду, ты уж не обижайся. Лады? А воды мне набери.

Тот кивнул и, не отрывая глаз от Светлояра, протянул мне руку. Крепко пожав ее, я быстрым шагом направился к стоянке. М-да. А выехать – такая же проблема, как и припарковаться. Совсем не маленькая стоянка была забита транспортом до отказа, а машины все прибывали и прибывали, парковались уже вдоль обочин. Сплошной поток машин создал огромный затор, напрочь лишив возможности выехать из стоянки.

На помощь мне пришел тот самый сержант, что показывал мне место для машины. Он вдруг улыбнулся мне, поднес руку к кепи и… перекрестился. Потом встряхнул головой и, яростно размахивая жезлом, создал коридор, по которому я потихоньку проехал к выезду со стоянки.

Все обочины были забиты машинами вплоть до села, но даже там народ парковался, не решаясь сунуться дальше, и шел к озеру уже пешком.

Наконец выезд на трассу. В потоке прибывающих машин моя единственная, едущая от Светлояра, и на меня удивленно смотрят патрульные.

Я выжимал из машины все. Гнал, мысленно подстегивая каждую лошадку под капотом. Знал, что все равно успею, приеду вовремя, но ничего не мог с собой поделать.

Рядом с моим домом стоит иномарка. Я врываюсь внутрь дома и замираю.

– Здравствуй, папа.

Моя дочь повисает на шее.

– Папа, папочка, – шепчет она, – прости меня, я не знала, я думала, что… Мама мне все рассказала. Все. Что это не ты нас бросил… а наоборот… ты меня простишь?

Я глажу ее по голове, как когда-то давно, еще маленькую.

– А я на тебя и не сердился никогда, Настюша.

– Настюша, – повторила дочь за мной, – меня никто так, кроме тебя, не называл.

Из комнаты кто-то вышел, и дочь отстранилась. Я повернулся и увидел высокого молодого парня, державшего мою саблю. Он осторожно положил ее на стол и шагнул навстречу. Настя шмыгнула носом и, показав на парня, сказала:

– Познакомься, папа, это Илья, мой жених.

– Здравствуйте, Владимир Иванович.

Мы крепко пожали друг другу руки. Я кивнул на саблю:

– Интересуешься оружием?

– Да, – кивнул парень, – у моего отца коллекция есть, но не он ее собирал, это семейные реликвии. У нас щит есть древний. По наследству передается. У него даже легенда есть.

– Легенда? Интересно…

– На нем оттиснут герб: среди двух дубов Георгий-победоносец поражает змея. А легенда гласит, что тот, кто держит этот щит, непобедим. Вы мне не верите…

– Ну почему же, верю. Как твоя фамилия, Илья?

– Лисин.

Вот ведь как бывает! Надо же, Илья Лисин. Мой щит стал семейной реликвией у потомков Ильи Макаровича Лисина.

Дочь толкнула нас в разные стороны.

– Ильюш, подожди ты со своими ножиками и досками, я папу давно не видела, а ты…

И укоризненно на него посмотрела.

– Папа, – Настя обхватила мою руку, – расскажи мне, как ты тут жил без меня.

Я улыбнулся. Все-таки ты права, бабушка Мяга, любовь созидает, а я знаю, что надо рассказать.