«Огненное зелье». Град Китеж против Батыя

Глава 14

Зимний лес невероятно красив, когда одевается в снежное серебро. Разлапистые елки, украшенные снежными шапками, похожи на столпившихся подружек, которые собрались посмотреть на странных людей, замерших среди них.

Люди затаились за рублеными щитами из бревен, замаскированными лапником, щедро присыпаны снегом. Сидели не шевелясь. Ждали.

– Сигнал! Княже, сигнал!

– Не кричи, вижу.

Я поднял руку, показывая, что сигнал видели и поняли, толкнул Демьяна, и он, привстав повыше, замахал руками, подавая знак на другую сторону поля.

– Приготовились, всем сидеть тихо.

Послушал расходящийся шепот повторяющейся команды, потом повернулся к Борису:

– Ну, все, Боря, иди с Богом. Только на этот раз как договаривались, лады?

Борис кивнул и исчез в лесу.

Эта засада не первая. Три раза мы делали ловушки для небольших отрядов монголов. Два раза обошлись без потерь, а в третий раз пошло не так, как планировал. Бояре, привыкшие к прямому бою, роптали на то, что выскакиваем, как тати из леса. Ну и выскочили, не дожидаясь нужного времени. В результате наши потери составили тринадцать ратников убитыми и одиннадцать тяжело ранеными, из них трое уже не бойцы. Причем мне даже отчитывать нерадивых не пришлось. Наставляли провинившихся Кубин и, неожиданно для меня, Лисин Макар Степанович, один из сотников, который вывел свою сотню в атаку только на поддержку остальных. Теперь, надеюсь, будет так, как задумано.

Дозоры вернулись с вестью, что в эту сторону идет десять сотен степняков, и мы, используя особенности местности, сделали ряд засад. Узкая полоса поля или старицы, всего двести метров в самом широком месте, петляющая как дорога, хорошо подходила для первой засады. Вначале поле сужалось до пятнадцати метров, где были подпилены высокие сосны, для того чтоб завалить узкий проход, потом после нескольких поворотов упиралось в лощину, в глубине которой мы приготовили вторую засаду. В самом начале лощины, по-видимому, был большой водоем, довольно глубокий – более четырех метров. После того как мы уйдем по оврагу, специальная команда набьет по краю водоема много лунок так, чтоб лед только-только выдержал проход легкой конницы, и уйдет вслед за нами, оставив специально подготовленных мной ратников для подрыва четырех пороховых зарядов. Думаю, хватит, чтоб закупорить выход из лощины в случае отхода монголов из второй ловушки или отсечь возможную помощь. Обойти овраг не получится – слишком густые заросли и завалы.

Для лучшего использования наших лучников я собрал самых метких стрелков в одной команде, на этот раз разделив на две части. Сотня на той, полторы сотни на этой стороне леса. Причем два отряда лучников сдвинуты друг от друга, чтоб каждый контролировал все части поля. Также по краям поля, в самой глубине леса, находились боярские сотни, которые ударят в нужный момент с двух сторон.

Тщательно замаскировались, а в этом нам весьма помог снег, шедший весь вчерашний день и вечер. Наутро ударил крепкий мороз, но люди тихо сидели и ждали подхода поганых. Каждый понимал, что впереди жаркий бой и, возможно, для кого-то последний, так как решили замахнуться на больший, чем в прошлые разы, отряд степняков. Нас всего три сотни. Еще около сотни простых мужиков, что прибились к нам после освобождения из полона, которых как воев я не считал, отправив пока в обоз. Если монголы пройдут большим отрядом, то просто пропускаем их и ждем других. Задача у нас есть конкретная – отбивать полон и искать обозы с осадными орудиями. Ну, и по возможности уничтожать мелкие группы степняков, но только в подобных засадах. В любом другом случае мы просто обречены. Даже не приближаясь, такое количество монголов вмиг нашпигует нас стрелами, а оставшихся в живых накромсает в мелкий салат. Вот и приходится применять такие засады, ожидая, когда дозоры обнаружат то, что надо. Только обозы с камнеметами и камнями пока не встретились, а вот полон отбили раз, и сразу много.

Степняки тогда вели куда-то огромную толпу, в основном молодых девушек. Бояре, увидевшие, как монгол плетью огрел упавшую девушку, сразу выхватили сабли – и в атаку. Удержать их было невозможно. Поганых была всего сотня, но они не кинулись врассыпную, не спаслись, а дали отпор, весьма грамотно прикрываясь полоном, не давая нашим лучникам работать в полную силу. Тогда-то наш отряд и понес первые потери. Но удержатся ли бояре в этот раз от преждевременной атаки?

– Идут.

Из-за поворота показались всадники, идущие широким, в несколько рядов, строем. И опять ничего не боясь. Считают, что нет им тут достойных противников. Исполать им.

– Два, три, четыре…

Демьян шепотом считал десятки проходящих монголов. Толкнул его локтем и тихо зашипел:

– Уймись, считай про себя.

Надо сидеть тихо, так как любой звук в зимнем лесу слышен далеко. Кто этих степняков знает? Может, кроме острого зрения у них еще чуткий слух? Все это понимали и сидели не шевелясь. Даже сороки, всегда гомонящие некстати, сейчас притихли. В тишине замерзшего леса были слышны только потрескивания деревьев от мороза и тихий гул тысяч копыт.

Я смотрел за поворот, на крону сосны, что торчала в самом лесу, и была выше всех остальных деревьев. На ней сидел наблюдатель, который должен дать сигнал. Один взмах рукой – отряд один, и больше никого нет; два – отряд не один, и их необходимо пропустить. Уже не раз оговаривалось, что в случае прохождения очень большого отряда или тяжелой монгольской конницы все сидят не высовываясь. Иначе придется уходить с боем, так как даже внезапное нападение на небольшой отряд тяжелой конницы не даст нам преимущества. Но нам везет, опять мимо идет легкая, и их около десяти сотен. Ждем сигнала наблюдателя.

Из-за ствола махнули один раз. Так, эти идут одни, и больше никого. Последние всадники поравнялись с нами. Пора.

Подаю знак, и Демьян выстреливает стрелой с привязанной красной лентой. Это сигнал всем. Натягиваются луки, и лес наполняется треньканьем спущенных луков и шелестом стрел. Без крика и клича. Пусть поганые как можно дольше остаются в куче, так проще их бить. В прошлый раз взревели и потом долго перестреливались с кинувшимися в разные стороны монголами.

В дружине стрелков хороших – полторы сотни, остальные на расстоянии больше двух сотен шагов стреляют не ахти. Но сейчас они бьют практически в упор.

Со всех сторон щелкали луки, посылая смерть ненавистным врагам. Степняки взвыли и стали отвечать. В щиты очень часто застучало, но раненых или убитых, слава Богу, пока нет. Раздался резкий крик, и часть монголов рванула обратно к узкому проходу. Часть стрелков тут же переключилась на них, быстро выбивая поганых. Никто не уйдет!

В узком проходе на поле малая группа мужиков, готовых завалить все подрубленные сосны, и князь Борис со своими ратниками, а с другой стороны поля – все остальные бояре под командой сотника Лисина.

Рука хватает пустоту, сам не заметил, как опустели оба тула со стрелами.

– Запас давай!

Из-за ели вынырнул мужичок с полными тулами: один мне, другой Демьяну. У него тоже стрелы кончились. Я наложил стрелу, но стрелять поздно – из леса вылетели сотни тяжелой русской конницы с неизменным кличем:

– Китеж!

Стрелки, убрав луки и выхватив клинки, с ревом ринулись добивать остатки поганых. Часть осталась на контроле подходов – никто не должен уйти. Но по многим было видно, что еще чуть – и они кинутся в общую свалку.

Хлопнул прыгающего от нетерпения Илью Лисина по плечу:

– Иди помаши саблей. Мы тут сами управимся.

Парень нырнул за ель, где стояли наши кони. Через секунду, опережая свой клич, Илья летел к сражающимся.

– А я? – Демьян смотрел обиженно.

– А ты как лучший стрелок смотри, чтоб никто не ушел.

– Чего тут смотреть? Всех перебили, а кто жив еще – бояре приголубят.

Вот уже четвертый раз такие разговоры на эту тему. Как ведь охота саблю наголо – и вперед. Ну да, время такое, люди такие. А на поле уже все кончено. Только вижу, что боярские сотники почему-то опять недовольные опять едут.

– Что случилось, Тимофей Дмитриевич, что опять не слава Богу?

За Садова с усмешкой отвечает Лисин:

– Все слава Богу. Да только уж больно метки наши стрелки. Только с сотню поганых и было. Многие верную саблю вражьей кровью не порадовали.

– А я успел! – воскликнул Илья Лисин. – Одного приложить успел.

Лисин-старший подтвердил, хитро глядя на меня:

– Всех побили, с Божьей помощью. Даже язв серьезных не получили.

– Как всех побили? Ведь говорил же.

Это случилось опять. В ярости бояре крушили всех, кто попался под руку. Мстили за Китеж, у множества ратников в святом городе жили родственники. Мстили за родных, угнанных из разоренных родовых вотчин. За сожженный дом. За погибших страшной смертью братьев и отцов на Буевом поле у Больших Ключей. Я не мог винить их за то, что в ярости боя они забывали о так нужных пленных. А мне требовались языки. Вестей от дозоров явно недостаточно. Бояре были со мной согласны, но как только они видели врага, то…

Вот и опять, похоже, не судьба.

Но Лисин усмехнулся и, сделав кому-то знак, произнес:

– Есть, есть кощий. Я позаботился. Единственного, что мне живым попался, пришлось вязать и отбивать от боярых братьев.

По полю на веревке за конем волокли пленника. А он хоть живой? Веревка-то привязана за ноги. Посмотрел на Лисина, и тот, поняв мои мысли, сказал:

– Не беспокойся, говорить сможет. Бока и баялку ему хорошо намяли, это чтоб не блядовал, а правду глаголил. Резв оказался, уж в самом лесу настигли поганца.

Ну и хорошо, хоть так, а то только одними наблюдениями дозоров обстановку знать не будешь, где кто находится не разведаешь, обозы с осадными орудиями и камнями не найдешь.

– Ладно, с пленным потом поговорим. В обоз его, и смотреть, чтоб не сбег. Лошадей согнать, собрать оружие…

Я оглядел укрытия, густо утыканные монгольскими стрелами, и добавил:

– И все стрелы. Уходим в овраг.

Дождался, когда последние сани втянутся в узкий проход оврага и, в последний раз посмотрев на поле, поскакал вслед, на прощание махнув оставленным наблюдателям. Для них, как в прошлый раз, выбрали высокую сосну в глубине густого ельника. Тут же осталась и команда с четырьмя пороховыми фугасами, которые подорвут лед водоема на выходе из оврага.

Кони несли вперед, взрывая рыхлый снег. Выпало его уже порядком, но движению конницы он не мешал. Солнце опять заслонили облака, и, похоже, опять будет снег. Это хорошо. Прикроет следы от множества пробитых лунок на водоеме, набитых, чтоб фугасами разнесло весь лед наверняка, надежно закупорив ловушку.

Этот бой удачен, даже не верится. Всегда бы так. Погибших нет, больше двух десятков раненых, но это несравнимо с успехом. Только…

Только настораживает беспечность монгольских темников и тысячников. Какое-то странное ощущение неправильности. Почему этот отряд шел без заводных? Короткий рейд? С какой целью? Поиск нашего отряда? А может, это и не монголы вовсе? Народов, что выставило своих воинов под руку Батыя, было много. Но все они были под командой опытных монгольских военачальников. Что-то тут не так. Но что?

Вечером, если по следу уничтоженного монгольского отряда не пройдет другой, побеседую с пленным. Позову всех сотников и десятников. Пусть присутствуют при допросе, а потом пленного в расход. Если Батый узнает про нас, то начнется большая облава, как на Николая Евпатина, которого здесь называю Евпатий Коловрат. Где он сейчас? Братья Варнавины уже давно отправились на его поиски. Ходят слухи, что Коловрат бьет монголов, причем успешно. Недавно слышали новость о большом разгроме пяти тысяч монголов под командой Хостоврула. Вот удалец, право! Ведь у Евпатина всего две тысячи ратников! Скорей бы Варнавины нашли его отряд.

– Хэн тийм? Ярих![10]

Но пленный играл в молчанку. Надменное выражение сменялось презрительным. Похоже, он не понимал, что тут шутить не будут. На мои вопросы молчал и щерился. Ну-ну, я кивнул, и за него принялся боярин Бедата. Он прекрасно помнил, как расправились монголы с его семьей. И собрался проделать с монголом то же самое. Перехватив ноги пленника петлей и закинув веревку на толстый сук, Иван Григорьевич в один мах поднял пленника в воздух. Потом достал засапожный нож, присел и стал смотреть монголу прямо в глаза.

Монгол дернулся и… заговорил по-русски.

Ого! А акцента почти нет. Непростой нам язык достался. Я стал задавать вопросы. Монгол, поглядывая на боярина Бедату, отвечал сразу, долго не думая.

Степняк сказался простым кыштым-цэриг[11] из рода Тумэты, зовут Буолом, и знает он совсем немного. Расположения всех войск ему неизвестно, передвижения обозов тоже не знает.

В общем, по словам пленника – пустышка нам попалась. Только зря он так, мы же не совсем серые. Я встал с чурки, на которой сидел и задавал вопросы пленнику.

– Все, Иван Григорьевич, он нам не нужен. – И подмигнул. Бедата ощерился и понимающе кивнул. Схватил монгола за подбородок и поднес засапожник к его горлу.

– Нет! Не надо, я все скажу.

Я резко повернулся:

– Жить хочешь?

Степняк мелко закивал, косясь на близкий клинок.

– Тогда ты должен сказать то, что нас заинтересует. И подумай, прежде чем обмануть.

– За нами идут десять сотен тяжелой конницы, – выдавил из себя монгол.

– На каком расстоянии?

– Три санга[12].

Это примерно двадцать пять километров.

– Для чего?

– Найти и уничтожить неизвестный отряд, который действует у нас в тылу.

Ага, мы пока неизвестный отряд, но силы, выделенные для нашего поиска и уничтожения, внушительны. Уважают. И пленник совсем не прост.

– А ты непростой кыштым-цэриг. Слишком хорошо по-нашему лопочешь. Я думаю, ты сотник. Тушимэл[13], верно?

Степняк сглотнул и, не отводя глаз, кивнул:

– Харагул-цэриг[14].

О как! Повезло офицера разведки поймать. Хорошо, что его не упустили. Вот Лисин-то обрадуется.

– Что он сказал? – спросил сотник. – Кто он?

– Сотник дозора, Макар Степанович. Ты хорошего языка поймал.

И сразу задал следующий вопрос монголу:

– Сколько таких отрядов в поиске?

– Пять. Впереди каждого идет дозором легкая конница.

Так, это пять тысяч легкой и пять тысяч тяжелой конницы получается. Целый тумен за нами охотится. Ладно, надо действовать.

– Хорошо, Буол, ты пока будешь жить. Потом я еще с тобой побеседую.

Степняк чуть вздохнул и неожиданно сказал:

– Я знаю, кто ты, бохадур.

Я посмотрел ему в глаза и, улыбаясь, ответил:

– Не сомневаюсь. – Повернулся к братьям Борзовым: – Увезти к Кубину. Глаз с него не спускать, головой отвечаете.

Борзовы кивнули и, отвязав веревку, уволокли изумленного монгола прочь, а я задумался. Тумен – это для нас много, чересчур много. Даже если вычесть из этих сил уничтоженную утром тысячу, то все равно их много, надо уходить. Но просто бросить подготовленное место для засады не следует. Пусть она на тяжелую конницу не рассчитана. Тогда сделаем ловушку на лесном пруду – тут есть, где развернуться.

– Что будем делать, княже? – спросил Макар Степанович. – Против десяти сотен тяжелых конных пойдем?

– А почему бы нет? – И я повернулся к Бравому: – Иван Пантелеевич, зови всех десятников.

Бравый кивнул и исчез среди деревьев.

– Макар Степанович, сколько у нас земляного масла осталось?

– Три бочки, а что?

– Мало, а дегтя?

Лисин пожал плечами:

– В обозе должон быть. А что ты задумал?

– Погоди, Макар Степанович, поясню, как соберутся все, но сразу скажу, что поганым это не понравится.

Монгольская тяжелая конница двигалась медленно. Плотным строем по пять всадников в ряд. Внимательно вглядываясь в стену леса по краям оврага. Всадник, едущий во главе, поднял руку, и колонна остановилась. Резкая команда – и все тут же закрылись щитами, превратив колонну во что-то похожее на бронированную многоножку. Монгол спрыгнул с коня, откинул личину и присел, рассматривая многочисленные следы ушедших по оврагу русских. Многое ему не нравилось, но на лице невозмутимое, грозное выражение, повторяющее маску личины.

То, что они обнаружили на поле перед оврагом, говорило о том, что неведомый отряд русских легко расправился с тысячей. Тысяцкий не мог понять – как это случилось? Почему не заметили такую засаду? Осмотрев все тщательно, он признал простоту и изящество засады, сделанной коварными урусутами. И, главное, судя по следам, урусов было вдвое меньше. Сейчас его не покидало чувство – этот лес опасен. Но приказ темника однозначен – найти отряд урусов и уничтожить.

Овраг петляет и имеет крутые стены, иногда достигающие большой высоты, в три всадника. Злые демоны, ну почему этот лес такой? По краям оврага не пройти, разведчики вернулись сразу. И дно оврага настораживало. Чересчур ровное, совсем как в устье, где тысяцкому не понравилось то, что кто-то набил отверстий во льду. Значит, тут тоже водоем. Овраг, наверное, представлял собой рукав реки или протоки, однако довольно широкой, чтоб идти плотным строем. Выдержит ли лед прохождение тяжелой конницы?

Впереди лощина значительно расширялась, превращаясь в небольшое поле, потом следовал новый поворот. Монгол посмотрел на многочисленные следы, оставленные ушедшим русским отрядом, и втянул воздух сквозь сжатые зубы. Он бы сделал засаду тут, в самом узком месте. А там, впереди, стены оврага были меньше половины роста всадника. Да и лес там становился реже на первый взгляд. И просторней, чем тут, в овраге. Надо вывести тяжелую конницу туда и ждать результатов разведки.

Демоны и дэвы, куда подевались разведчики?

Из-за поворота появились всадники. Тысяцкий узнал всех троих, но среди них не было Сагана, старого и опытного воина. Значит, впереди врага нет, раз он не возвратился сам. Впрочем, сейчас он все узнает. Тысяцкий поднялся на коня и посмотрел на края оврага. Ёлки и деревья украшены выпавшим снегом. Тишина в лесу нарушалась только дыханием лошадей. Скорей всего, тут урусутов нет.

Кони взрыли снег рядом, и после поклона дозорный сказал:

– Мы разведали путь, Тенгуз-бохадур, на санг впереди по краям субуга[15] только девственный лес. Следы урусутов уходят дальше. Саган послал нас предупредить тебя. – И дозорный опять поклонился.

Тысяцкий задумался: если Саган не заметил ничего опасного, то почему так свербит? Не потому ли, что он уже сделал одну ошибку, втянув отряд в лощину, не дождавшись результатов разведки? Но он посылал проверить лес по краям лощины – там такие заросли и завалы, что не пролезут даже тарбаганы. Или беспокоят те набитые во льду многочисленные проруби? Нет, скорей всего, урусуты там ловили рыбу. Во всяком случае, надо двигаться вперед. Найти и уничтожить урусутов. Тысяцкий, наконец, снял невозмутимое выражение со своего лица и осклабился, представляя, как он будет казнить каждого уруса. Он опустил личину, скрыв свою улыбку под ней, и махнул рукой. Строй слитно сделал шаг вперед.

Взрывая снег, тяжелая конница вышла на просторную поляну, миновав большие кучи веток и прочего мусора по бокам устья. Такая же куча торчала посередине поляны. Строй не стал объезжать ее, а просто, разделившись, обогнул с двух сторон. Проезжая этот завал веток и прочего мусора, присыпанный снегом, темник ощутил новый прилив беспокойства.

Эти кучи на входе, и в центре, и… на выходе! Одновременно с последней мыслью тихий лес вдруг наполнился шелестом, похожим на звук летевшей тучей саранчи. Это стрелы! Они густо летели со всех сторон.

Тысяцкий ощерился – глупые урусуты напали на гвардию. Им не по зубам отборные латники Сага-Тенгуз-бохадура! И они кидают легкие охотничьи стрелы! Глупцы! Охотничьи стрелы не могут пробить крепкие латы, даже лошадей не покалечат. Тысяцкий резко выкрикнул команду, и конница, втянувшаяся в широкую часть лощины, встала вкруг и закрылась щитами. Теперь мы готовы, только покажитесь.

Стрелы летели и, ударяясь о бронь, отлетали в снег. Сага-Тенгуз-бохадур уже определил, где находятся основные силы урусутов, и отдал команду перестроиться. Конница выстроилась вытянутым овалом с основным направлением построения к пологому берегу оврага. Приказ стрелять в ответ тысяцкий пока не отдавал, все равно врагов не видно, а запас стрел не велик, тем более что стрелы урусутов урона не приносят, только беспокоят, как весенняя мошка. Вдруг что-то прочертило дымом тонкую полосу и воткнулось в большую кучу мусора, которая оказалась в самом центре строя. Полыхнул огонь, сразу зачадив черным и вонючим дымом. Стрелки, определив, что стреляли с высокой сосны, которая стояла недалеко, защелкали луками.

Сага-Тенгуз-бохадур скривился в усмешке, глядя, как от полыхающей кучи лесного мусора в центре расходятся горящие дорожки к таким же на входе и выходе оврага. Глупые урусуты! Воины Темуджина не боятся огня земляного масла. На пылающий в центре строя огонь никто не обращал внимания, как и на вспыхнувшие костры у обоих выходов из оврага. Урусуты вдруг перестали стрелять. Тысяцкий усмехнулся – видно, поняли, что бесполезно.

Вдруг что-то сильно ухнуло, сразу заложив уши, подняло и швырнуло вперед. Сага-Тенгуз в ужасе увидел, как огненные клубы растут со всех сторон. Он заорал от нестерпимой боли, но из горла вырвался только хрип. В гаснущем сознании промелькнула последняя мысль – коварные урусы его перехитрили.

Да, стильно они приодеты! Я смотрел на тяжелых монгольских конников из-под большой разлапистой еловой ветки. Сразу видно: элиту против нас послали. Все в одинаковом прикиде, и цвет у всех один – коричневый. Доспех у тяжелого всадника был необычен, даже шлем непривычной, вытянутой формы не имеет привычного навершия, он обтянут кожей и украшен бахромой по кругу. Кони тоже неплохо защищены, причем не только спереди. На головах, закрывая глаза, были надеты жуткие маски, наверное, для устрашения врагов. Тяжелые всадники обычно врубаются во вражеский строй, и ничем их не остановить. Только я знаю, как это сделать.

Издалека конница, плотно стоящая длинной колонной в овраге, была похожа на медленно ползущий бронепоезд. Колонна остановилась, не выходя на открытое пространство, ехавший впереди всадник что-то крикнул, и строй мгновенно закрылся щитами.

– Во дают! – изумленно прошептал Илья Лисин. А сидящий рядом Макар Степанович тихо сказал:

– На змия ползучего стали похожи.

Монголы в строю действительно сейчас напоминали огромного коричневого питона, который выполз из пещеры и озирается в поисках жертвы. Тем временем всадник спрыгнул с коня и присел, рассматривая следы.

– Он что-то заметил?

– Вряд ли. Следов-то там уйма, и все ведут дальше в овраг, а наши следы мы зачистили, и снег, что шел всю ночь, нам помог.

– Эвон, как внимательно в след смотрит.

– Энто, похоже, тысяцкий, – заметил Макар Степанович.

– А он деготь и земляное масло не учует?

– Не знаю. Хорошо бы нет.

Из-за поворота донесся топот, и показались скачущие всадники. Три часа назад по оврагу прошел монгольский дозор. Десять всадников покрутились, осматриваясь, и поскакали дальше. С вестями почему-то вернулись только трое.

– Макар Степанович, кого ты отправил в дозор на ту сторону оврага?

– Макарова Бориса Всеславовича.

– Добре.

Дозорные остановились у головы колонны тяжелой конницы и переговорили с тысяцким. Тот покрутил головой, как будто не веря тому, что сказали дозорные, и что-то крикнул. Бронированная колонна начала движение. Конница вышла на ровную гладь замерзшего лесного пруда. Рукотворная куча лесного мусора оказалась ровно посередине строя, который, разделившись, стал обтекать ее с двух сторон. Тысяцкий, глядя на кучу, остановился, потом посмотрел вперед.

– Он что-то учуял…

– Тише, Илья, не шуми, уже не важно, – успокоил я молодого Лисина. – Приготовились. Стрелять только охотничьими стрелами. Пусть кучней встанут.

Тяжелая монгольская конница уже на две трети вышла из оврага. Скоро голова колонны войдет во второй створ. Пора начинать.

– Бей!

Все разом выстрелили из луков и с пулеметной частотой начали опустошать заготовленные накануне вечером охотничьи стрелы. Громкая команда – и монголы довольно быстро выстроились в круг. Лисин-старший не стрелял, наблюдая за перестроением степняков.

– Эти стрелы им как укус комара. О, глянь, Владимир Иванович, в каре встали.

Я хмыкнул, глядя на эволюции поганых:

– Да нет, Макар Степанович, это не каре, это больше на яйцо похоже. Мы его сейчас изнутри… откроем.

Подал знак сидящему на сосне Демьяну и приказал лучникам:

– Приготовить боевые стрелы.

Горин с сосны выстрелил из арбалета зажигательной стрелой в большую кучу мусора и тут же по веревке соскользнул на землю. В центре монгольского строя вспыхнуло пламя и зачадило черным дымом.

– А поганые-то не испугались.

Киваю, понятно, что они уже сталкивались с подобным в Китае, даже пороховые ракеты видели в действии, но то, что имеется у нас, монголы еще не испытывали. Огонь охватил всю мусорную кучу, которую мы загодя полили дегтем и нефтью, а потом накидали сверху снега. Ага, вот побежали огненные дорожки, и от них загорелись так же политые дегтем и нефтью сваленные сухие ветки и всякая гниль на выходах из оврага. Но это не главное, главное то, что внутри сваленных веток. Там, в центре выстроившихся монголов, под горящими ветками лежали шесть пороховых фугасов, бочонки со смесью дегтя и нефти и десяток МОНок с короткими фитилями. Все, что я взял в этот рейд. Стоит только огню добраться до фитилей…

Бабах!

Строй монгольской конницы вспучился изнутри. Всадников не просто раскидало, казалось, они просто разлетелись сами. Взрывная волна раздалась в разные стороны, выкидывая седоков и калеча лошадей. Огненные клубы мгновенно выросли и охватили центр строя, немного лизнув огнем передние ряды. Все сразу заволокло сизым дымом, а ввысь выплеснуло черный столб. Что-то отлетело в нашу сторону и взорвалось. Вжикнули осколки, а все ели здорово качнуло взрывной волной. Я от неожиданности дернулся, и приготовленная стрела ушла в сторону от цели. Сзади всхрапнули лошади, испугавшись грохота. А что творится там? Кони не так невозмутимы, как их наездники. Грохот взрыва с огненным вихрем дали такой мощный импульс уцелевшим в первых рядах, что все монгольские кони беспорядочно понеслись в нашу сторону. Из сизого дыма выплеснуло с сотню лошадей, и лишь половина была с седоками. Но это была не атака.

С удивлением обнаружил, что наготове с луком стою я один, а все ратники остолбенели и пялятся, неистово крестясь, на поднимающийся черный гриб. Конная лава приближается, а бояре столбом стоят, мать ети!

– Бей! Стрелой бей!

Толкаю рукой Лисина:

– Макар Степанович, вперед.

Тот кивает и вскакивает. Ратники очухиваются, и из-за густых елей начинают вытекать русские сотни. Они успевают разогнаться и ударить беспорядочно скачущих монголов, точней, их остатки. Дым чуть рассеялся, и стало видно, как в центре пруда полыхает огонь и мечутся горящие люди и лошади. Постепенно их становится меньше. С удивлением вижу, что они проваливаются под лед, который просто сломало взрывом. Бояре сшибают выживших и успевают остановиться у края слома льда. Вскакиваю на коня и несусь туда. Повсюду стоит запах горелой шерсти и плоти. До сих пор чадят кучи на выходах из оврага.

Вся дружина собралась по краям пруда. Завороженно смотрим на агонию тех, кто смог сбить огонь, но провалился под лед. Тонули люди, тонули лошади. Тяжелая бронь тянула на дно.

Не думал, что шесть фугасов со старым порохом, вкупе с бочонками нефти и дегтя, раскидают и сожгут почти всю тысячу степняков, вдобавок взрывом сломает лед, и остатки выживших провалятся в пруд. Прогнозировал уничтожение половины монголов, а остальных рассчитывал взять стрелой и конной атакой. Учитывая психологический эффект, затруднений бы не было. М-да. Не учел только, что от этого впадут в ступор и бояре.

Вот так, нечаянно, получилось проделать то, что случится у Александра Ярославича на Чудском озере с Ливонскими рыцарями.

Стоим в молчании, под треск горящих веток на выходах из оврага. Бояре на пруд смотрят хмуро. Кто-то произносит:

– Туда им и дорога.

Все кивают, соглашаясь. Почти в полной тишине раздается крик, от которого я вздрагиваю даже больше, чем от взрыва:

– Княже!

От леса к нам скачет Макаров Борис Всеславович. Он осаживает коня рядом и выдыхает:

– Княже, поганые.

– Где?

– С той стороны оврага.

Боярин осматривается и потрясенно спрашивает:

– Что тут случилось? Что так громыхнуло?

– Зелье огненное, – отмахнулся я. И задумался. Так, похоже, это появился другой поисковый отряд степняков. Легкая конница, а за ними и тяжелая. И дозорные, что остались у начала русла этой реки или оврага, могут показать дорогу сюда. Черт, как некстати.

– Борис Всеславович, далеко ли они и сколько их?

Макаров, морща нос от дыма и тяжелого запаха горелой плоти, сказал:

– К верхнему руслу верстах в семи многим числом подошли.

Так, в какую сторону уходить? Путь, куда собирались, уже перекрыт. Идти вокруг леса, через место первой засады? А может…

– Демьян, пошли кого-нибудь…

Меня прерывает появление наблюдателей, оставленных следить за подходами недалеко от первой засады. Вынырнувший из-за елок ратник торопливо подбежал и выпалил:

– Княже, поганых тьма идет.

Понятно, перекрыли оба выхода. Знали? Нет, не должно. Скорей всего, верны своей тактике. Надо выбираться из этих клещей, значит, придется уходить лесом. Посмотрел на сотников и сказал:

– Так, собирайте людей, уходим через лес. Демьян, твои стрелки с той стороны оврага пришли?

– Нет еще.

– Быстро всех сюда.

Я кликнул Садова:

– Тимофей Дмитриевич, ты идешь первым. Обозникам скажешь, чтоб шли за тобой. Все остальные следом. Сотня Лисина идет последней.

Повернулся к мрачно рассматривающему обширную полынью Макарову:

– Борис Всеславович, ты со своими останься и присмотри тут за погаными.

– Добре.

Через час, когда мы успели уйти достаточно далеко в лес, нас нагнал наш арьергард.

– Поганых набежала уйма. Злобный вой стоял, просто жуть.

Макаров улыбнулся:

– Я видел, как один поганый головой о лед бился. А по нашим следам они не пойдут?

– Нет, Борис Всеславович, в лесу они бессильны, и монголы это понимают.

Идти через зимний лес тяжело. Приходится постоянно огибать завалы и часто растущие деревья. Порой тропа похожа на горный серпантин, и после очередного поворота сквозь стволы деревьев видишь то место, которое только что прошел. Это выматывает. Да и последние трое суток были трудные и динамичные.

Вскоре пришлось вставать лагерем на ночь. Разожгли костры и уселись у огня в ожидании готовности каши. Все выглядели смертельно усталыми, но все-таки довольными. У костров шло бурное обсуждение разных эпизодов боев за прошедшие дни. Говорили и о сегодняшнем, но как о странном случае. Чаще сетовали, что и саблей не пришлось помахать, а вот про тот гром и огонь с черным дымом, очень похожий на растущий гриб…

Из темноты вынырнул Демьян и уселся рядом.

– Тихие дозоры проверил.

Он поерзал, усаживаясь поудобнее, и спросил:

– Володимир Иванович, а зачем мы в поганых охотничьими стрелами стреляли? Ведь толку от них никакого.

Макар Степанович улыбнулся и закрыл глаза, а Лисин Илья навострил уши.

– А ты на месте того тысяцкого что бы подумал? – спросил я.

Демьян задумался, пожал плечами:

– Ну, то, что вокруг охотники да простой люд собрались.

Я наставил палец:

– Вот видишь, почти правильно. Схитрить и заставить врага недооценить противника – значит, наполовину выиграть.

И тут подал голос Илья Лисин:

– Но проще было тяжелой стрелой их всех взять. Ведь ты, княже, да Демьян по сотне могли в землю уложить.

– Неправильно мыслишь, сын. – Макар Степанович открыл глаза и с укоризной посмотрел на Илью: – Не сотню, совсем не сотню. Думаешь, поганые стояли бы на месте, пока всех не перестреляли? Нет, они пошли бы в атаку. И только Господь ведает, сколько русских воев полегло бы в той сече. А стреляя легкими охотничьими стрелами, мы заставили их собраться в одном, нужном нам, месте. Ведь так, княже?

– Так, Макар Степанович.

– Все-таки здорово бахнуло. Враз поганых раскидало, да еще сожгло и утопило. Эх!

Илья зажмурился и продолжил:

– А хорошо бы собрать всех поганых в одном месте и… бабах!

И он махнул руками, изображая взрыв.

– Соберем, Илья. Все у нас получится. Ладно, бояре, давайте спать. Завтра, чую, трудный день у нас будет.

Дружина стояла у самого края леса, ожидая результатов разведки. Из-за снегопада видимость была плохой, но на другой стороне поля, вдалеке, угадывалась стена леса, а за перелеском, что соединял лесной массив, что-то дымило. Оттуда через перелесок шла широкая полоса вытоптанного снега. Похоже, тут прошли монголы, а там дымятся остова сгоревших домов какой-то деревни.

– Княже, поганые сожгли деревню и ушли. Давно. Люда не видно, мыслю, в полон угнан.

Кивнул дозорному и повернулся к Лисину:

– Макар Степанович, ты со своей сотней первым иди. Как деревню пройдешь, то вставай у той опушки и встречай обоз. В случае появления монголов нас не жди, уходи.

– Добре. – Лисин взмахнул рукой, и сотня стремительно пересекла поле, завернула в перелесок и скрылась в дымке снегопада.

Такая погода хороша для открытого передвижения, если бы не одно «но». Монголы делают переходы в любую погоду и время суток. Поэтому из-за вероятности столкнуться с большим отрядом на открытом месте дружина и обоз пойдут сквозь лес. Пусть дорога к лагерю выйдет дольше, зато мы не столкнемся со степняками, которые сейчас очень злые.

Пересекли поле, и за перелеском открылась картина сгоревшей деревни. Огромные, еще дымящиеся черные пятна пепелищ напоминали о том, что когда-то тут стояли дома и обширные хозяйственные постройки. В молчании проехали мимо, лишь задержавшись у темного пятна на снегу, которое падавший снег так и не смог прикрыть. Перекрестились и прочитали молитву.

Впереди раздались крики, и мы рванули вперед. Оказалось, что там дозор встретил уцелевших селян, которые успели сбежать в лес. Дозорные стали в круг, в центре которого стояла всего одна семья. Мужик с женой, к которой жалось пятеро ребятишек. Они с тревогой смотрели на нас. Я отправил сотни дальше в лес, а с обоими Лисиными и Демьяном подъехали к ним.

– Кто вы?

Мужик скинул шапку и, ломая ее в руках, стал говорить:

– Мы здешние, из Выселок. – Он махнул рукой в сторону деревни. – Мохов я, Пахом. Вои степные налетели. Я их случаем увидел. Закричал, предупреждая. Но токмо мои-то в лес и успели утечь. В лесу два дня прятались. Пожарище видели, но носу из лесу не казали.

И мужик стрельнул глазами на большой кустарник недалеко. Я посмотрел в ту сторону. А там кто-то есть.

– Эй, ты! Выходи.

Из-за кустов поднялся паренек, по виду лет так на пятнадцать.

– Энто сын мой, Первуша, – мужик быстро перекрестился, – Павлом крещен.

– Иди сюда.

Парень медленно приблизился. Смотрит настороженно. Лисин хмыкнул и спросил:

– Ты что, боишься нас?

Парень, сердито сверкнув глазами, выпрямился:

– Я ничего не боюсь!

– Ладно-ладно, Аника-воин. Мыслю, ты все, что творилось в вашей деревне, видел?

Парень стиснул кулаки и кивнул:

– Я за околицей в кустах спрятался. Видел, как поганые по домам кинулись. Они согнали всех в одно место и спрашивали…

– Что?

– Видели ли они русских воев.

– Что, так и говорили «русских»? Или «урусов»?

– Русских.

Мы переглянулись.

– Что дальше?

– Никто ничего не знал. Так поганые обозлились и стали плетьми бить. Потом согнали всех в один дом и подожгли.

Парень отвернулся, а его мать всхлипнула.

Я прикрыл глаза. Деревню сожгли вместе с жителями. Изверги, каких на Русь приходило немало, и еще придет. Чувствую, как в груди зарождается свирепая ярость. Они должны ответить за это. С трудом удается погасить пылающий в груди пожар. Ладно, надо думать дальше. Почему поганые спалили деревню? Бесятся от того, что нас не нашли? Начали свою месть, вырезая всех, кто меньше тележного колеса? И еще странно то, что в их вопросе звучит не «урусуты», а «русские». Так может говорить только русский или тот, кто долго жил на Руси. Один из восточных купцов или их приказчиков? Скорей всего. Современная разведка, мать ее.

– Макар Степанович, надо с этим Буолом поговорить еще раз. Идем без дневок. Думаю, лошадки выдержат. Как мыслишь, до вечера успеем?

– Должны, – кивнул Лисин.

Парень выступил вперед:

– Возьмите меня, бояре. Я из лука метко стреляю.

– Павша! – Мужик вскрикнул и опасливо покосился на нас.

Не глядя на отца, парень твердо повторил:

– Возьмите меня, бояре. Я отомстить хочу. Там Софьюшку… мою погубили… – И Павел сильно, до скрипа, сжал зубы и отвернулся.

– Возьмем всех. Макар Степанович, будь добр, ты их в обоз определи. Демьян, как приедем, ты парня к себе заберешь и посмотришь, что может. Все, бояре, вперед.

До основного лагеря добрались даже раньше, чем рассчитывали. Кубин, предупрежденный о нашем приходе тихим дозором, встречал у края болота.

– Ну, как прошло, все живы? – спросил он, кося взглядом на проезжающих ратников. – Бой с тяжелой конницей был?

– Да, был, был. Отлично все прошло, Матвей Власович. Даже раненых не имеем. Макар Степанович вон подтвердит.

– Это так, Матвей, – кивнул сотник. – Правда, в этом придумка Владимира Ивановича помогла. За раз почти всех поганых в ад отправили. Господи, помилуй. – И Лисин перекрестился. – Но поработать сабелькой пришлось, правда, как-то странно получилось – в бою с легкой конницей у нас язвленые были, а тут нет.

Пропустили мимо себя всю дружину вместе со всем обозом и поехали последними.

– Про то, что наперво было, я ведаю, – сказал дед Матвей. – Мне братья Борзовы все обсказали. А что ты там, Володя, сотворил-то?

Усмехнувшись, я сказал:

– Да фугас я из всех бомб собрал и все бочки с нефтью и дегтем в центре поставил, а по краям оврага мин понатыкал.

Кубин понятливо кивнул:

– Адскую машину взорвал, значит. А как ты всех монголов у бомбы собрал-то? И как фитили поджигал?

Я подробно пересказал деду Матвею все события. Потом свои впечатления высказал Лисин. Не хватало только, чтоб дополнить рассказ, детского восторга Ильи, который вместе с Демьяном Гориным ехал где-то впереди колонны. Впечатленный Кубин покачал головой, как бы не веря, и произнес:

– Удивительно, но такое мне в голову бы не пришло. Жаль, сам не видел.

– Да ладно, Власыч, увидишь еще. Тут вот какое дело есть. – Я переглянулся с Лисиным. – Мы деревню одну проехали. Погаными сожженную дотла. И жителей из нее уцелевших встретили. Так один паренек все видел и нам поведал. Монголы, похоже, наш отряд искали и о нас спрашивали. О русских. – Я выделил последнее слово.

– Считаешь, о нас знают и ищут именно нас?

– Да, и подробно об этом поведать может наш пленник. Его, кстати, Макар Степанович повязал. Тот почти незаметно в лес пробрался. Мы его допрашивали, и про отряды, что нас ловят, узнали. Чую, что не все он нам поведал. Хорошо, что я его с братьями Борзовыми к тебе отправил.

– В порубе он сидит, под присмотром Борзовых. Я к ним после вести о вас зашел. Обрадовал, что назад возвращаетесь.

– Лады. Надо будет с ним вдумчиво потолковать.

Краем глаза замечаю, как в стороне тропы из-за кустов материализуется ратник, как я понял, из тихого дозора. Кивнув нам, он так же исчезает, как будто его и не было. Кубин, видя это, усмехается, а я говорю:

– Хорошо ты, Матвей Власович, научил тихие дозоры нести караульную службу. Прям как лешие по лесу хоронятся.

– Тьфу ты, Господи, лешего поминать, – крестится Лисин. – Но ты прав, Володимир Иванович, справно у них выходит.

Лес сменился редколесьем. Сам лагерь был построен на острове среди обширных болот и озер в этих местах. Имелось только два прохода на остров, по одному из которых сейчас двигалась дружина с обозом. Он проходил прямо через болото, и в самых топких местах, которые даже в мороз не замерзали, была проложена гать. Другой проход был на противоположной стороне, там тропа проходила меж заболоченных озер, но по твердой почве. Незнающему человеку здесь не пройти. Белая гладь снега, покрывшего чуть прихваченную морозами болотную жижу, обманчива. Вроде обычное ровное поле, а ступишь на него – провалишься и «мама» сказать не успеешь.

Проехали три настила, и после поворота, за плотно заросшим холмом, открылись срубы нашего основного лагеря. А хорошо постаралась посланная вперед бригада плотников. Всего за две недели тут успели много чего построить. И гать проложили, и домов понаставили с печами. Даже баню поставили в первую очередь, потому что без нее, родимой, жизни на Руси нет. Любит русский народ чистоту.

Идиллию моих мыслей нарушили крики у крайнего сруба. Причем крики тревожные. Хлестнув лошадей и обходя по обочине медленно ползущий обоз, мы рванули вперед. У дома резко осадили коней. Из дому выскочил ратник и, увидев нас, крикнул:

– Ой, беда! Братьев Борзовых убили.

После этих слов все мы слетели с коней и почти одновременно вломились в дом. В сумрачном свете от небольшого окна, затянутого чем-то мутным, и от открытой двери угадывалось два тела. Это были братья Борзовы. И больше никого. Пленника не было. Я бросился к лежащему у самого выхода Михаилу Борзову, у которого в груди торчал засапожный нож. Провел руками по шее, пальцами нащупал вену. Жив! Теперь к Гавриле. Но, только взглянув на него, понял, что тот мертв. С головой, развернутой на сто восемьдесят градусов, не живут. Но как? Как? Как? Как, черт возьми, этот Буол смог развязаться? Как он смог справиться с Борзовыми?

Сруб наполнился людьми. Все крестились, глядя на тела.

– Найду поганца! – Дед Матвей сжал кулаки и повернулся, чтоб выйти, я его придержал:

– Стой, Власович, ты мне тут нужен будешь. Отправь кого-нибудь, кто все тихие посты знает, и чтобы лагерь обыскать.

Кубин кивнул и вышел из сруба. Там раздались его команды, а я склонился к Михаилу и тут же откинул руку Демьяна – тот пытался вытащить нож. Скинул с себя налатник и расстелил его рядом.

– Помогите.

Мы бережно переложили Борзова на налатник. В дверь протиснулся священник и склонился над Михаилом.

– Отче, тебе не к нему, к Гавриле надо.

Священник строго посмотрел на меня, перекрестил раненого и пошел к телу убитого.

– Мишу нужно в дом перенести. Давайте, осторожно, подняли…

Мы вынесли Борзова из поруба и понесли в теплый дом. Нас сопровождали чуть ли не все ратники дружины.

– Демьян, – сказал я Горину, – дуй мухой до коня моего. Там возьми все сумы и в дом неси. Пусть кипяток приготовят да моха сухого и тряпок чистых.

Мы внесли Михаила в дом. Следом вбежал Демьян с перекидными сумами, где у меня были запасы перевязочного материала и аптечка с жалкими остатками медикаментов. Жаль, антибиотиков и обезболивающего нет. Попробуем обойтись самогоном.

– Так, бояре, подстелите что-нибудь на стол. А теперь взяли…

Переложили Борзова на стол. Демьян распахнул тужурку, которая заменяла Борзову налатник. Под ней была только кольчуга, остальные латы он, по-видимому, снял. Я покачал головой, удивляясь силе удара, – узкое лезвие ножа пробило пару колец кольчужной сетки и вошло в мышцы на несколько сантиметров. Похоже, тот монгол нанес удар в сердце, но он не ожидал никаких лат под тужуркой.

Рана не смертельная. Но почему тогда Михаил без сознания? Вырубили ударом? Я заметил торчащую рукоятку ножа из сапога. Ага, Михаила ударили не его ножом. Значит, монгол каким-то образом освободился от веревок, свернул хорошо тренированному и очень сильному Гавриле шею и его ножом ударил Михаила. Кубин ворвался в комнату и сразу скинул с себя верхнюю одежду.

– Нет поганца в лагере, – выпалил он. – Я полусотню направил на поиски.

– В какую сторону?

– С какой приехали. На запасной тропе никаких следов. Ничего, дозоры его пропустить не должны. Поймают, а я с него кожу сниму. Медленно.

Дед Матвей тряхнул руками и, кивнув на Михаила, с надеждой спросил:

– Ну, что с ним, он жив?

– Жив, только без сознания. Нож ничего не повредил, только мышцу рассек. И крови он мало потерял. Скорей всего, поганый его ударил очень сильно. Надо бы в чувство привести, а то очухается некстати, когда рану зашивать начнем.

– Надо же, – покачал головой Кубин, – а степняк сильным не казался.

– Ладно, ты, Власыч, у головы вставай, выдернешь нож и кольчугу снимешь. Демьян, ты к руке, придержишь, если что.

Я обернулся к остальным:

– Бояре, ноги придержите, а ты, – я кивнул ратнику с внушительными габаритами, – ты у другой руки встань.

– Начнем. Ну, Господи, помоги!

Сложность была в том, что нож застрял в теле и удерживался кольчугой и поддоспешником. И, не сняв кольчугу, рану не обработать. Хорошо хоть, поддоспешник был не очень толстый, и моя рука, подняв его и нижнюю рубаху, легко проникла к груди с комочком мха, завернутым в ткань и промоченным самогоном.

Я кивнул Кубину, и он, взявшись за рукоятку, выдернул нож.

– Йох…

Борзов рванулся и выгнулся дугой. Он махнул руками так, что Демьян и ратник, напротив, разлетелись в разные стороны, но тут же вскочили и кинулись обратно. Борзов зарычал и попытался вывернуться. Ратники у ноги еле держали. Я успел сунуть руку к ране и прижать тряпицу, но чуть не отлетел от удара. Кубин навалился на Борзова и заорал ему в лицо:

– Миша, Миша, успокойся. Это мы.

Парень обмяк и открыл глаза. Он осмотрелся и, увидев меня, хрипло прошептал:

– Княже, поганый сбежал.

– Спокойно, Миша, знаем. Мы сейчас снимем кольчугу и поможем тебе, а пока ты рассказывай – что и как случилось. Власыч, стягивай железо.

Я, с помощью ратника слева приподнял Михаила, удерживая руку с тампоном на ране, и Кубин осторожно стянул кольчугу.

– Ты, Миша, не молчи, говори.

Борзов сглотнул и начал рассказ:

– После того как Матвей Власович сказал о том, что дружина возвращается, мы обрадовались и сказали поганому, что его ждет интересная встреча. Но тот сидел и улыбался…

Мы начали разрезать поддоспешник, но тот резался плохо.

– …а потом вдруг встал и сбросил веревки с рук и ног. Как будто и не завязаны они были.

Мы замерли и переглянулись.

– Постой, как это стряхнул? Его плохо связали?

– Хорошо связали, – прохрипел Борзов. – Только он их взял и стряхнул. Как бы сбросил.

М-да, мне этот монгол сразу странным показался, супермен, мать его.

Наконец поддоспешник разрезали и откинули в стороны. Рубаху с запекшейся кровью распороли.

– Дальше, Миша. Что дальше?

– Дальше он встал и сказал что-то вроде «илжиг хэмжээ»[16].

Я скрипнул зубами – посмотрим, кто наивный дурак.

– Гаврила кинулся к нему, но тот увернулся, совсем как ты, княже, и брат в стену ударился. Я не стал нападать сразу, а стал медленно подходить, чтоб его схватить наверняка. А он как закричит: «Я-а-а!» Чем он меня приложил, я не увидел.

Понятно, чем ударил его монгол. Вот уж не думал, что тут кто-то может, как каратист, ногами махать.

– Чую, спиной о стену приложился. У меня в голове гудит, туман в глазах, а там Гаврила взревел. Слышу хруст. Ну, думаю, конец кощему. Помотал головой, встал и вижу – поганый на меня смотрит и щерится. А брат сзади лежит. Дальше… не помню.

Я кивнул Михаилу:

– Понятно, Миша. Демьян, флягу мою дай.

Горин поднес флягу с самогоном к губам Борзова.

– Пей, Миша. Это тебе поможет.

Борзов сделал глоток и поперхнулся.

– Пей, пей. Все пей.

Тем временем Кубин приготовил нить и иглу, тампоны, смоченные самогоном. Раненый сделал последний глоток и закрыл глаза. Я обработал рану и приготовился ее зашивать.

– Сейчас будет больно.

Откуда-то появилась деревянная палочка, которую сунули Михаилу в рот. Руки и ноги ему опять стали держать. Наложив швы и забинтовав грудь, я выпрямился и вытер пот с лица. Дверь открылась, и вошел боярин Бедата.

– Объехали все тихие дозоры, – доложил он. – Чужих нигде не видели, никто мимо не проходил.

Я переглянулся с Кубиным. В его глазах читались те же вопросы, что и у меня. Как так? Куда монгол делся? Улетел он, что ли?

– Ты уверен, Иван Григорьевич?

– Уверен. Я еще раз проехал вокруг. Следов кроме наших нигде нет.

Не простой этот монгол оказался. Как в воду канул. Исчез, будто шапку-невидимку надел. Ниндзя, мля. Хреново, если он как-то умудрился проскользнуть мимо дозоров. Значит, остается только одно. Я опять посмотрел на Кубина:

– Объявляй аврал, Матвей Власович. Сворачиваем этот лагерь и уходим ко второму. Срочно.

Уходили на следующий день, после полудня, успев за ночь собрать все необходимое. По общему решению, всех освобожденных от полона решили отправить вместе с покалеченными ратниками в керженские леса. Им выделили сани и лошадей. Михаил Борзов уезжать в родные места категорически отказался. Да и понятно почему.

Саней на все не хватало, стали делать волокуши, на которые грузили добро, продукты и сено.

Жаль было оставлять уже обжитое место. Да и построенного было жаль. Люди оборачивались и долго крестились на высокий крест посреди строений, где со временем хотели поставить часовню. Батюшка долго стоял на окраине и бормотал молитвы, он уходил самым последним. Люди не роптали, каждый понимал, что если придут монголы, то вырежут в отместку всех до единого.

Уходя, раскурочили гать и завалили вторую дорогу деревьями. Погони не боялись – дорога ко второму лагерю наполовину проходила через болотистые места. Так что монголы вряд ли сунутся за нами. Уже к вечеру колонна добралась до края болот. Поутру обоз разделился. Мы попрощались и направились в разные стороны.