«Огненное зелье». Град Китеж против Батыя

Глава 17

Солнце коснулось горизонта, и лес окрасился в багровый цвет. Настоящий кровавый закат, по-другому не назовешь, а крови сегодня пролилось – море.

Где-то еще вспыхивали яростные схватки, но исход битвы был ясен – орда уничтожена. Истребления смогли избежать лишь считанные десятки кочевников, которые нашли спасение в лесу. Теперь в родные степи вернутся немногие. Не биты остались мелкие отряды фуражиров и более крупные отряды дозоров. Пусть это заботит великого князя. У меня уже нет на это сил. От дружины осталось полторы сотни, и половина ратников изранены сильно. Но сколько именно – мне неизвестно. Финал сражения застал меня у лесной опушки. По мере того как из меня испарялся адреналин, наваливалась дикая усталость. Конечности тяжелели так стремительно, что казалось, к рукам и ногам привязали по пушке, а потом еще три оставшихся ствола нагрузили в довесок на плечи. Я присел на бревно и стал смотреть на поле.

В сумерках, словно тени, бродили забрызганные кровью ратники, осторожно переступая через трупы, вглядываясь – и не узнавая друг друга. Рядом остановился один из них. Ратник поворачивается, смотрит, но я не узнаю его.

– Кто ты?

Он поднимает руку и проводит ею по лицу, вытирая кровь, но еще больше размазывает ее.

– Лисин Илья, княже, – хрипит парень и ставит щит к ноге. Мой щит. С прорубами и следами от стрел. Георгий Победоносец на нем только угадывается. – Хороший щит, княже, крепкий.

– Он твой, Илья. Теперь твой… ты со щитом… мы все со щитом…

На мое плечо легла рука. Это подошел, покачиваясь, Кубин.

– А ведь мы сделали это, Володя, – произнес дед Матвей, – все-таки сделали!

Скукожившись на один бок, Кубин оперся на ратовище копья.

– Ох, досталось мне – весь бок изодрали.

Да, мы победили. И цена победы тяжела. Много бояр и новиков погибло.

Кубин скрипнул зубами, еще больше навалился на ратовище, а затем и вовсе съехал вниз. Я подхватил деда Матвея и провел рукой по разодранной брони – кровь обильно потекла по пальцам. В толчее сражения не знаешь, откуда придет удар. Деду Матвею не повезло – он был на самом фланге атакующей конницы, и, когда монголы попытались прорваться на поле, ударив нам в бок, вот тогда Кубин и получил удар копьем. Я осмотрел рану. Острие соскользнуло с пластины, разорвало плетение, прорезало толстый поддоспешник и достало до тела. Если бы не дополнительные пластины, то Кубин сразу был бы убит.

Мы осторожно сняли с деда Матвея всю бронь, перевязали и положили на носилки, укрыв овчиной.

– Похоже, все, Володя. Это был мой последний бой, – дед Матвей тяжело вздохнул. – Сил не осталось.

– Странно мне слышать такие пораженческие слова от боевого офицера, – сказал я, присев рядом. – Поживешь еще.

Вдруг я услышал смех, даже не смех – хохот. Настолько дикий и неуместный, что от негодования боль и тяжесть куда-то испарились. Встал, всматриваясь в сумерки.

К нам двигалась группа всадников, среди которых я увидел веселящегося Великого Князя. Обознаться невозможно – работу маленького кузнеца узнаешь из тысячи. Да и щит его тоже. Полная копия нашего, только в центре вместо бронзы – позолота и герб. Особого вопроса, что изобразить на щите Великого Князя, не стояло. На щите основателя Нижнего Новгорода вычеканили нижегородского оленя. Все равно герб Владимира – лев с короной и серебряным крестом – пока неизвестен.

В свите Великого Князя два десятка всадников, очевидно, князей и знатных бояр. Ага, вот и Дорофей Семенович рядом с «боссом», и Владимир Юрьевич следом едет…

И во всей этой группе высшего руководства Руси только двое не принимали участие в битве. По доспехам видно. Это Великий Князь и новик, почти мальчишка. Наверное, княжеский сын.

И вновь хохот. Что может быть смешного среди моря крови?

Свита лишь улыбается на слова Великого Князя, смеется только Юрий Всеволодович. Но не все в этой компании веселы. Княжич хмурится, около него знатный боярин, или, скорей всего, князь, лет пятидесяти, лицом серьезен. Следом едет новик, тоже смотрит тревожно.

Дорофей Семенович склонился к Юрию Всеволодовичу и что-то прошептал. Великий Князь прервал свой хохот, нашел глазами меня и воскликнул:

– Долгие лета князю Керженскому!

– Долгие лета! – подхватили все.

– И тебе, Юрий Всеволодович, – киваю я, – и вам, князья, долгих лет.

– Славное дело сегодня мы справили! – объявил Великий Князь. – Приглашаю вас, вои мои верные, на пир победный!

Пир? Сейчас? Изумлению моему, казалось, нет предела.

Кроме меня на Великого Князя хмуро смотрят только трое. А на меня вновь навалилась усталость. Я опустился на бревно. Ну и олень, этот Великий Князь. Чума, м-ля…

Свита развернулась и скрылась в темноте. Остались трое: княжич, пятидесятилетний ратник, мальчишка в брони. И два десятка ратников недалеко от нас.

– Владимир Иванович, – тихо сказал княжич, – познакомься, это князь Черниговский Михаил Всеволодович и князь Козельский Василий Иванович.

В глазах мальчишки загорелся восторг, а мне стало даже легче от того, что этот молодой князь «Злого города» не погибнет и будет жить.

– Долгие лета вам, князья. Простите, что сижу, но сил уж нет в ногах.

– Ничего, княже, ничего, – ответил черниговский князь.

Князья спустились с коней, подошли и присели рядом.

– Не дело пировать ноне, – произнес князь Черниговский. – А он праздновать надумал. Победа ему глаза замутила.

– Пусть тешится, – ответил я. – А у нас иные дела имеются – язвленым, что еще живы, помочь сперва, да от мороза уберечь…

– Это верно, – кивнул Владимир Юрьевич. – Много воев померзнет, коли не убережем.

– Люди ценнее сребра и золота, – добавил черниговский князь. – Дел ноне много.

– И утром дела есть неотложные.

– Какие? – повернулся Михаил Всеволодович.

– Малых отрядов поганых осталось много, – ответил я. – Найти потребно и уничтожить всех. До единого уничтожить. Чтоб сгинули без вести. Пусть в орде считают так: придешь на Русь с мечом – найдешь могилу свою. Сгинешь безвестно.

– Славные слова! – воскликнул козельский князь. – Я со своей дружиной готов хоть сейчас выступить.

– Охолонь! – усмехнулся старший князь. – Готов он. При мне будешь пока. А дружину твою боярин Василь поведет, а я сына своего отправлю. И с другими князьями да боярами переговорю.

Отрадно, что есть на Руси такие люди.

– Как Матвей Власович, где Евпатий Коловрат? – спросил Михаил Всеволодович.

– Погиб Коловрат, снарядом зашибло насмерть. А Матвей Власович ранен. Спит сейчас.

– Прими Господь души рабов твоих! – перекрестился черниговский князь.

Посидели молча.

– Об одном жалею, – горько сказал князь Михаил, – что отверг призыв о помощи князей рязанских. Гордыня меня заела… грех мой. Славен был Евпатий, великий вой русский. Но не жалею, что пошел под руку твою, князь Керженский! Руку Господа вижу в делах твоих. Великое дело справил – орду малыми силами одолели.

– Будет тебе, Михаил Всеволодович. На то мы и вои, чтобы Русь от врагов защищать. Владимир Юрьевич, – обратился я к княжичу, – я слышал – ты московский стол получил?

– Да, – кивнул тот. – И дружина у меня из московских бояр.

– Тогда будь добр, пушки все к себе в град забери. Вместе с расчетами.

– Добре.

– Уй-ча! – Монгол опустил копье и начал разгоняться. Я толкнул бока коня каблуками и поскакал навстречу. Щит наискось, копье на врага.

Удар! В последний момент успеваю отбросить вражеское копье в сторону, но все равно щит от удара трещит, а ратовище, ударив во вражеский щит, с силой отдает в руку. Еле удержавшись в седле, осаживаю и разворачиваю коня, отбрасывая разбитый щит в сторону. Вижу, что степняк повернулся и тоже стряхнул остатки своего щита с руки. Это радует, хоть будут равные шансы. А монгол поднимает копье и орет:

– Уй-ча! – Наклонив копье, поганый опять атакует.

Я дал коню по бокам, разгоняясь, левой рукой рванул саблю и наклонился вперед, держа клинок перед собой.

С силой выбрасываю вперед, целя степняку в грудь, а саблей пытаюсь отвести наконечник вражьего копья в сторону. Не успел. Страшный удар вырывает из седла. Все тело сразу отдалось тупой болью. Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Сырость и холод проникают под доспех и приносят облегчение, но ненадолго. Рукой провожу по плечу – монгольское копье, соскользнув с нагрудника вверх, вспороло кольчугу и, не достав до тела, прошло вдоль поддоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но все равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.

А я его все-таки достал! Поганый копошился в четырех метрах. Острие пики вошло в его плечо, сорвав несколько стальных пластин вместе с солидным куском стеганого халата, и вспороло сетку кольчуги. Ну, что же, получается один – один.

Степняк дотянулся до мохнатой шапки, обшитой стальными пластинами и, надев ее, смотрит на меня.

– Буол? – моему изумлению нет предела. Он ведь мертв. Шею ему Михаил Борзов свернул. Это Лисин сам видел.

Монгол щерится и встает.

– Не ожидал, урус? Я не Буол. Я Тургэн.

Брат-близнец? Значит, мстить собрался? Ну-ну.

– У тебя хорошая бронь, урус.

Поганый, с саблей в правой руке и с клевцом в левой, замирает в трех метрах от меня.

– Зато у тебя не очень, Тургэн.

Покачивая саблей, достаю засапожый нож. От клевца бронь не спасет, а кроме ножа и сабли, у меня ничего нет.

– Это была лучшая цзыньская работа, урус, – морщится поганый. На левом плече у него расползается темное пятно.

Оказывается, китайцы с древности брак гонят. Буол шагнул вперед и поднял оружие.

– Ты сильный богатур, урус, но я заберу не только твою бронь, но и твою жизнь.

– Спешишь, монгол? – Внимательно смотрю за перемещением степняка. Тургэн по-монгольски означает – быстрый, значит, надо внимательнее быть. – У нас говорят – не дели шкуру неубитого медведя.

Перемещаюсь, держа степняка на расстоянии. Поганый, покачивая оружием, по-кошачьи перемещается по подтаявшему снегу. Похоже, рана его совсем не беспокоит. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю еще один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв и маленькая речка с потемневшим льдом. Внизу темное пятно чистой воды – в этом месте почему-то льда нет.

– Уй-ча! – Степняк прыгает вперед, его сабля скрежещет по нагруднику, пусть, главное – клевец. Ловлю его ножом и отвожу в сторону, а саблей рублю наискось. Китайская работа на этот раз не подвела, но халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение.

Поганый смотрит на меня и восхищенно цокает:

– Хорошая бронь, урус. Она будет моей!

– Иди и возьми.

Надо было ниже рубить, халат бы у него в ногах запутался, а сейчас поздно – степняк быстрым движением сабли отсек мешающий лоскут. Затем он делает пару резких движений. Что-то мелькает, и я еле успеваю отбить летящие в меня ножи.

Тургэн качает головой:

– Ты сильный богатур, урус.

– Меня зовут Владимир Велесов, поганый.

Монгол злобно зашипел и шагнул вперед, сталь в его руках замелькала. Удар справа – спасает бронь, слева – и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол вдруг распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьет по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором – тот улетает в сугроб. Степняк отскакивает и тут же наносит быстрый удар саблей.

Крак! Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга.

– Я сверну тебе шею.

– Попробуй.

Монгол прыгает вперед:

– Уй-ча!

Вскидываю руки и… просыпаюсь.

Брр. Опять вещий сон? К чему он?

Костер горит, отбрасывая свет. Вокруг сидят дремлющие ратники. Горин шевелит угли и подбрасывает дрова.

– Что, Володимир Иванович?

– Сон дурной.

Ежусь от холода и оглядываюсь. Рядом, укрывшись овчиной, сопит князь Борис.

– Как там дед Матвей?

– Спит. Все в руках Господа нашего. – Демьян вздохнул. – Ты поспи, Владимир Иванович, я посижу.

– А сам-то что?

– Не спится мне.

Киваю и, устроившись удобнее, опять окунаюсь в дрему…

– Ты умрешь! – кричит поганый, прыгая на меня.

Я вскинул руки навстречу, схватив степняка за остатки халата, и, уперев ногу в его живот, перебросил Тургэна через себя. Отдается болью наконечник от сломанной стрелы, застрявший где-то сзади. Стараясь не замечать тупой боли по всему телу, метнулся следом, но напоролся на удар ногой. Вывернулся, гад. Вскочили. Монгол крутанулся, и я с трудом блокировал его удар. Его легкая китайская кольчуга не связывала движения, чего не скажешь о моем доспехе. Степняк ногами машет, что твой каратист.

Удар! Успеваю перехватить его ногу. Он падает, но тянет меня за собой. Сцепившись, покатились по откосу. Тургэн оказался сверху, и, как я ни пытался, никак не удавалось его сбросить. Застрявший в брони наконечник опять впился в плечо, и кровь, пропитавшая все, потекла по шее. Борясь, съехали к самой воде.

– Вот и все, урус, – оскалился степняк, – сейчас ты умрешь.

Я ощутил жуткий холод, это голова окунулась в ледяную воду. Выгнулся дугой, пытаясь сбросить степняка, но только больше съехал в реку. Из-под воды услышал торжествующий хохот монгола…

Семь десятков ратников идут цепочкой по лесу. Тропа неширокая, местами сужается настолько, что сани только-только протискиваются. Санный караван растянулся на версту. В каждых вознях – заботливо укрытые овчиной лежат четыре раненых ратника. Везли всех, кого смогли выходить.

А погибших похоронили в одной братской могиле. Тела сложили в огромную воронку на холме. Так как наш батюшка погиб во время последней атаки, закрывая собой раненого ратника, то для отпевания привезли священника из Коломны. На получившийся курган водрузили большой деревянный крест, вырубленный из той приметной сосны. После похорон меня ничего больше тут не держало и, простившись с князьями и боярами, санный караван направился в нижегородскую землю.

– Княже!

Это меня догнал Горин.

– Один из коловратовских говорит, что тут недалече деревня есть. Там на дневку можно встать, а то скоро падать начнем.

– Значит, там и встанем.

Демьян прав, скоро усталость свалит тех, кто еще может передвигаться, а мороз доделает то, что не сделали монголы. Надо вставать на дневку.

Пропустив вперед Илью Лисина и Бориса Велесова, тронул за руку дремлющего на ходу Бравого:

– Иван Пантелеевич, возьми десяток. Надо проверить деревню впереди. Мало ли, отряд поганых заплутал.

Вскоре вперед ушел дозор, но быстро вернулся.

– В деревне поганые, – доложил сотник. – Грабят. Сотни две.

Скрипнул зубами – надо было идти тем же путем, как шли дружинами от первого лагеря. Там мы могли бы отдохнуть, но пошли севернее, и теперь нате – две сотни поганых, как-то избежавших облавы. Возвращаться долго, а вставать на дневку в лесу негде.

Выдвинулись вперед вместе. Вдруг случай подвернется? Мы остановились в гуще подлеска и осмотрелись. Справа, в семидесяти саженях, у самого края поля стояла деревня, дворов на двадцать. И в ней хозяйничали поганые. Чуть менее двух сотен. Если бы весь ближе к нам была, то можно было бы ударить. Но сколько при этом поляжет наших? А если поганые прорвутся, кто тогда раненых в санях оборонит?

– Одолеем, княже. – Бравый положил руку на эфес сабли. – После вчерашней сечи эти нам на один зуб.

– Одолеем, чего уж! – Илья задорно выехал вперед, а князь Борис нахмурился. Видно, похожие мысли у нас с ним.

– Нет, бояре. – Я показал за спину, где в лесу остался обоз с ранеными: – О них кто позаботится?

– Да, обоз, – Иван Пантелеевич вздохнул, – он нам руки вяжет.

– Кгарррг! – Черный ворон пролетел вперед и, лениво помахивая крыльями, скрылся за деревьями. В этот момент стало не до вороньих криков – сотня поганых вдруг вскочила на коней и умчалась по полю.

– Куда это они? – удивился Демьян.

– Догони и спроси, если интересно.

Так, в деревне осталось десятка три, совсем неплохо. Но остальные могут в любой момент вернуться. Что там, в деревне?

Присмотревшись, я увидел сбатованных лошадей у самой околицы, а поганые суетились между домами. Что именно делали, пока не понятно, но можно предположить, что просто грабили, стаскивая в центр деревни то, что понравится.

Крики в деревне усилились. Из крайней избы выскакивает молодая женщина, одетая в одну рубаху, и с рыданием бросается в нашу сторону.

– А-а-а!

За ней, смеясь, кидается степняк и быстро ее настигает. Свалив женщину резким ударом в спину, поганый хватает женщину за волосы и, намотав их на руку, тащит жертву обратно.

– Урус гоо бёсгёй[19], – слышится нам, – эмэгтэй хён[20]. Сайна.

И тут я вижу глаза этой женщины. Выхватываю саблю и пускаю коня в галоп. Скачем молча. Степняк слишком занят возней со своей жертвой. Нас выдает испуганная женщина.

– А-а-а, родненькие, спасите! – истошно кричит она.

Монгол оборачивается, глаза его округляются.

– Урус… – Сверкает клинок, разваливая монгола пополам. Стряхивая с сабли кровь, направляю коня к домам. В секунды долетели до саней с награбленным. Бояре в исступлении работают саблями, вымещая всю злость и ярость на поганых. Все степняки, что находились на улице, в мгновение изрублены. Из двора напротив выскакивают два монгола. Первый поднимает щит, принимая удар меча, но горинский клинок входит в него, как в масло. Второй поганый, вереща, скрывается за дверью. Ратники соскакивают с коней и вламываются в дома. Оттуда доносится звон стали и яростные крики.

Все, с этими покончено. Разворачиваюсь и скачу на край деревни, где, привстав на стременах, вглядываюсь в поле. Черт, так и есть! Услышали звуки боя или просто возвращаются обратно?

– Эй! Сюда!

Но в запале меня никто не слышит. Вижу Лисина, выскочившего из двора.

– Илья, всех сюда! Поганые!

Тот кивает и кидается с криком по дворам, а я смотрю на поле. И тут вижу, как из леса выползает наш обоз. Кидаюсь к нему и ору на возниц. Но делать что-либо поздно. Направляю головные сани в пролесок, а сам к околице, где собрались бояре. Всего сорок воев против сотни. Еще полусотня поганых где-то бродит, но к трудностям нам не привыкать. На орду в сто тысяч двумя тысячами вышли, и ничего…

Рысью огибаем обоз, медленно втягивающийся в лес. А степняки уже разогнались. Ничего, сейчас мы их притормозим. Открываю тул. Лук в руку, стрелу на тетиву…

Рядом шуршат, доставая стрелы и луки, бояре.

– Мало стрел, княже, – глядя на степняков, произнес Бравый.

– Значит, промахиваться нельзя, Иван Пантелеевич.

Хмыкает Горин. Ну да, он не промахнется. Хорошо бы, чтоб не промахнулись и остальные.

– Бей!

Защелкали луки. Я привычно выцеливаю врага, как будто видя вблизи его перекошенное лицо.

На! Поганый откидывается назад со стрелой в глазу. Почти весь передний ряд покатился по снежной целине. Строй сбился, но скорость не сбросил, лишь рассыпался в стороны, и полетели ответные стрелы. Слетело еще с десяток поганых, остальные крепче сомкнули строй и подняли щиты. Снова закувыркались кони, подминая седоков.

Все, пришло время копий. Начинаем разгон, оттирая новиков в задние ряды.

– Княже! – возмущаются они.

– Делай, что старшие говорят, – оттесняя молодежь назад, ворчит Бравый. Усмехаюсь про себя – «знал бы ты, кто тут старше, и на сколько». В первые ряды выходят взрослые ратники. Плотно сбиваемся и опускаем копья.

– Китеж!

Сшиблись! Вражеский наконечник отвожу в сторону, а мое бьет в край монгольского щита, пробивает, застревает в теле и вырывается из руки. Саблю из ножен – и сразу в бок поганому.

Бум! Щит вырвало из руки, и он улетел вместе с латной перчаткой. Откинулся назад, пропуская копье над собой, и успеваю отсечь руку врагу.

Удар! Не успел отвести наконечник копья, и он пропарывает край кольчуги на предплечье. Чудом удержался в седле, но при этом выронил саблю.

Вырываюсь на простор – впереди никого. Конь останавливается и начинает валиться. Соскакиваю и оборачиваюсь. Из сшибки вышли двадцать пять бояр. Еще четверо – пешие и сейчас ловят монгольских коней. Мне тоже надо лошадь. Рядом оказывается Лисин.

– Жив, княже?

– Жив-жив. Коня найди!

– Сейчас.

Илья быстро поймал лошадь. Пока он ее вел ко мне, я успел разглядеть тех, кто вышел из сшибки живым. Среди ратников, ловящих лошадей, увидел Велесова и Горина, скривившегося на один бок. Рысцой направился к ним, добив «карателем» копошащегося в снегу монгола. Свою саблю я обнаружил торчащей рядом с бьющейся в агонии лошадью. Почти сразу нашел свое копье. Щита не нашел и, подобрав монгольский, поднялся в седло.

– За мной!

Два с половиной десятка кинулись догонять оставшихся степняков. После сшибки они не остановились и поскакали дальше к обозу. С последних телег поднимались раненые, бежали возницы с передних саней. Вставали все, кто мог двигаться, и готовились дать последний свой бой. У перелеска закипела схватка. Часть монголов развернулась навстречу нам, и мы опять сшиблись. На этот раз сбил троих и, выскочив к обозу, сразу обрушил клинок на сражающегося с раненым ратником степняка. Удар в спину, разворачиваюсь – на меня навалились сразу двое. Сабля идет кругом, отбивая вражеские клинки, от щита летят щепки. Что-то щелкает – и поганый валится с коня. Это Кубин из пистолета палит, меткий дед. Зарубив степняка, смотрю в глубину перелеска. Там, у сбившихся в пробке саней, тоже жаркий бой. Обозники копьями отгоняют конных монголов, раненые, кто может держать оружие, ощетинились клинками. Рядом с санями, где лежит дед Матвей, крутятся около десятка степняков. Возница размахивает оглоблей, а Кубин стреляет. Направляю коня туда, по пути наколов монгола, выскочившего из-за елок.

Дед Матвей свалил выстрелом очередного поганого и вдруг, повернувшись, выстрелил мне навстречу. Сзади кто-то вскрикнул, а я, не оглядываясь и не обращая на боль от удара сзади, ринулся вперед, так как увидел, что монгол замахнулся на Матвея Власовича. С ходу рубанув степняку по затылку, а второго сбив с коня торцом щита, слетаю с коня и кидаюсь к саням.

– Власыч! Власыч! – Я тормошил безвольное тело и смотрел на человека, ставшего мне лучшим другом.

Эх, Власыч, Власыч. Зачем стрелял, ценой своей жизни спасая меня? Убил бы поганого напротив, был бы жив, а я как-нибудь обошелся. До этого обходился же. И не прав был ты, когда говорил, что то был твой последний бой. Вот твой последний бой…

Сквозь красное марево в глазах и звон в голове не сразу понимаю, что мне говорит та женщина, которую за волосы таскал монгол.

– А?

– Что делать, боярин?

Медленно обвожу взглядом место схватки. Что, все наши полегли и я остался один? Нет, вон Борис куда-то на коне поехал, и подходит, покачиваясь, Илья. Садится рядом, прямо на снег. Слева появляются четверо новиков, еле стоящих на ногах. Четверо счастливых, так как их четверо, не считая Илью и Демьяна, и было. А где сам Горин?

– Так что делать-то, боярин? – повторила женщина свой вопрос, и я увидел еще небольшую толпу селян, что стояла невдалеке. В основном женщины и дети, но есть и мужики.

– Князь я, впрочем, не важно. Уходите. Если придут поганые, то вырежут всех. Берите свой скарб, что еще не нагружен, – я показал на сани, стоящие в центре деревни, – вон, почти собраны, и уходите. Если встретите русские дружины, расскажите обо всем.

Но селяне стояли столбом и не двигались.

– Наш обоз сейчас уйдет! – Я не собирался долго их уговаривать. – Соберем всех павших и уйдем.

Сколько у нас времени? Подозреваю, что мало. Думаю, та полусотня вернется. Даже если уйти сейчас, то по следам найдут. Надо их отвлечь, а следы замести. Хорошо бы снег пошел, вон какие тучи идут, но когда он еще пойдет?

Наконец селяне зашевелились. Женщины кинулись к домам, а несколько мужиков подошли ко мне.

– Княже, мы поможем убиенных собрать.

Я устало кивнул, так как у нас самих сил почти не осталось, да и времени в обрез. Мужики поклонились и, перекрестившись, начали переносить убитых и складывать тела на сани.

Из густой молодой елочной поросли вдруг вывалились двое: Варнавин Николай и Демьян. Вышли и упали. Удивленно смотрю на Варнавина – он же на первых санях был и вместо возницы правил. В бою на холме ему сильно ногу поранили, да и стрелу он заполучил в ключицу.

– Николай, ты чего, у тебя же нога вся иссечена.

Тот поднял бледное лицо:

– Они брата убили, прям на санях, копьем, а я лежать буду? – Варнавин сжал зубы и стал подниматься. Рядом зашевелился Горин, но встать не смог. И они вместе, поддерживая друг друга, вновь попытались подняться. Встал, поднял обоих и помог дойти до саней. Присел сам.

Глядя на мужиков, что таскали тела ратников и укладывали их на сани, подумал, что остается только один выход. Когда вернется та полусотня, отвлеку на себя и уйду. Уведу их в сторону. Дам шанс раненым на обозе.

– Вот что сделаем. Ты, Николай, веди обоз севернее до первого селения. А я и… – замолчал, оглядываясь. А с кем? С новиками? Их шестеро, вместе с Борисом Велесовым, плюс я. Семеро. М-да. Вздохнул. – А я, с парнями, поганых на себя возьму. На полудень их уведу. А там, если от них оторвемся, выйду к Оке и по ней – в родные края. А вы, как управитесь и подлечитесь, туда же возвращайтесь.

Горин поднял голову и что-то прохрипел.

– А ты, Демьян, в обозе останешься. Вон как изранен весь.

Я показал на него проходящим мужикам:

– Отнесите его в сани.

Тот было дернулся возразить, но, всхлипнув, потерял сознание. Сильно же досталось Косой сажени. Его унесли, а я спросил Лисина:

– Ты-то как, Илья? Цел?

– Цел, Владимир Иванович, на удивление, только зело устал.

– Скоро отдохнем, Илья, – и я похлопал парня по плечу. – Вот с погаными управимся и отдохнем.

Не думал, что у нас будет столько времени. Как только в перелесок втянулись последние сани, вслед за ними ушли быстро собравшиеся селяне, загрузив последние свои пожитки на уже полные волокуши с награбленным монголами добром.

Я оглядел свое воинство.

Никита Савельев, среднего роста, поджарый крепыш. У него в битве на холме погиб брат. Егор Перст, высокий и полностью седой пятнадцатилетний парень, с вечно хмурым лицом. Его отец погиб на Буевом поле у Больших Ключей. Похожие друг на друга, но не братья, два Михаила: один сын боярина Макарова, другой – боярина Стастина. Их отцы сложили свои головы в недавней битве, сражаясь рядом с Евпатием Коловратом. Лисин Илья, видевший, как погиб его отец в самом конце сражения. Теперь уж точно будут помнить только отвагу бояр Лисиных.

Князь Борис Велесов, мой предок. Странно, а ведь во сне я Бориса-то и не видел. Отец был, и все мои предки, вплоть до основателей рода. А Бориса не было. Может, это означает, что он для меня еще жив? Да, жив, и будет жить. Я обещал и обещание выполню.

Приготовились мы основательно. Собрали все стрелы, что нашли. Набили тулы под завязку. Собрали щиты и навесили их на лошадей, хоть какое-то прикрытие от стрел. Сами приготовили по паре щитов. Эти повесим на спину, будут дополнительно прикрывать нас самих. Если придется столкнуться в прямом бою, то лишние скинуть не проблема.

Успели немного отдохнуть и даже перекусить. Уходящие селяне подкинули нам продуктов в запас. Так что едой мы обеспечены на три дня. Наши лошади, после того как на них навесили все, что мы хотели взять с собой, стали похожи на танки, и, казалось, не выдержат быстрой скачки. Но это были монгольские лошади, не очень быстрые, но выносливые. Нам главное, чтоб монголы за нами погнались, а там все лишнее сбросим и пойдем налегке, тем более что до родных краев всего два перехода.

Тучи нависли над нами, подгоняемые ветром, и, казалось, задевали вершины высоких елей. Еще чуть-чуть – зацепится и обрушит на землю свои неисчерпаемые снежные недра. Но снега не было, а жаль, очень бы помог нам. К тому же еще потеплело, и, по ощущениям, было около нуля. При такой температуре на снегу все следы будут четкими, а обоз оставил хороший след. Хорошо, что по лесу уходил, а не через перелесок к недалекой речке.

Степняки появились, когда я уже решил уходить, считая, что больше ждать незачем. По моим подсчетам, обоз сейчас в пятнадцати верстах отсюда. Стоит только ему войти в тот лес, что стоит у болот, и все, монголам его не видать. На том краю поля появилось черное пятно, быстро приближаясь. Мы выехали чуть вперед и выстроились в ряд.

– Ну что, раздраконим поганых напоследок? – Я открыл тул и достал лук. Глядя на приближающиеся степные сотни, сказал: – Парни, я хочу, чтоб вы выжили. Вам еще отцами надо стать.

Только по пять стрел мы успели выпустить, как монголы дружно ответили. Рядом с нами выросла ровная поросль одинаковых смертоносных палочек. Но при такой плотности падения стрел удивительно, что никого не задело. Степняки пока далеко, но еще чуть-чуть – и от их стрел спасения не будет.

– Все, уходим.

Я развернул коня и, пропустив парней вперед, быстрой рысью влетел в перелесок. Уже огибая мелкую елочную поросль, почувствовал, как в щит, висевший на спине, два раза сильно стукнуло. Ага, вовремя мы ушли.

Кони летели стрелой, вспахивая снег и отряхивая от него густо стоящие молодые елки. Проскочили то место, где обоз свернул в лес и ушел к северу. Если не знал, то не заметил бы. Хорошо потрудились обозники – круто свернули в лес у плотно стоящих елей, замели следы, завалили поворот сухостоем, а вперед пустили пару волокуш, которые проложили след дальше.

Не останавливаясь, обогнули понуро стоящих лошадей, выскочили к ручью и вдоль него поскакали к реке. Речка небольшая, но извилистая. На крутом повороте остановились.

– Посмотрим, есть ли погоня, да злость им подмолодим, чтоб шли за нами, а не искали пропавший обоз, – пояснил вопросительно посмотревшим на меня парням.

– Найдут, – тряхнул головой Борис. – След-то вот.

– Вот и хорошо. Зато обоз сбережем.

Вглядываясь за поворот реки, одновременно прислушивался. Топот большого количества лошадей слышно далеко. Ага, вот они. Степняки вылетели на берег и закрутились, высматривая следы. Нас за крутым берегом они не видели.

– Бей!

Минус семь. Луки в тулы – и быстро уходим. Кони хрипят, но пока идут быстро. Заводных нет, ими пришлось пожертвовать для обмана. Проскакиваем вдоль высокого берега. Появляется хорошая мысль, и, недолго думая, я поворачиваю к лесу.

– Назад!

Парни вопросов не задают. Мы скачем обратно, но уже по высокому берегу.

– Стоп, ждем тут.

Мы смотрим на реку, приготовив луки. Я кинул свой налатник на крайнюю елку. Послужит пугалом, а сами отходим чуть глубже, чтоб нас с реки видно не было.

Погоня вскоре появилась. Степняки шли плотной массой, заполнившей все пространство меж берегов. Щелкает тетива. Еще двое отправились к своим степным богам, а мы быстро уходим в глубину леса, где и отдохнем, а то долгой скачки наши кони не вынесут. Оглядываюсь и вижу, что налатника на елке нет, слетел, а само дерево сотрясается от густо летящих стрел. Хорошо разозлили мы поганых, а злость – плохой советчик. Пусть только в лес сунутся, мы и всемером управимся.

Час петляли по завалам, уходя глубже в лес. Едущий впереди Лисин обернулся:

– Зря ты налатник оставил, княже.

– Не замерзну, Илья. Вон как мороз спал, никак оттепель начинается. А спать, так у меня шкура есть.

Действительно, температура воздуха поднялась. Было около нуля, а может быть, и выше. А по подтаявшему снегу идти трудней. Наши кони будут уставать быстро, но и у монголов будут те же проблемы, хотя у них заводные лошади есть.

Однако надо вставать на отдых. Выбрали небольшую впадину, разгрузили и расседлали лошадей. Парни споро насобирали сухих веток и запалили костер. Заготовили дров, завалив сухостоину. Забурлила вода в котелке. Мы расселись вокруг в ожидании готовности каши.

Ели в молчании. Каждый думал о своем. Сытная каша и усталость сделали свое. Быстро раскинул, кому и когда дежурить, взяв на себя собачье время.

– Ты умрешь! – прыгая на меня, кричит поганый. Сцепившись, катимся по откосу. Монгол давит сверху, и никак его не сбросить. Кровь с груди протекает по шее, попадает на лицо, в нос, глаза. Выгнулся дугой, пытаясь сбросить степняка, но от этого только, съехали к самой воде.

– Вот и все, урус…

Голова окунается в ледяную воду. Слышен торжествующий хохот монгола.

Рывком просыпаюсь.

У огня дежурит Егор, следующий должен караулить Илья, затем моя очередь. Я прислушиваюсь – тишина, слышно только тихое потрескивание костра. Нет, монголы по нашему следу не пошли. Если верить сну, наша встреча произойдет позже, на какой-то речке. Причем с чистой водой. А когда? Весной? Или оттепель растопит лед? Поднялся, разминая суставы. Махнул встрепенувшемуся Егору:

– Ложись спать, я посижу.

– Но я только заступил…

– Ложись, я посижу. Все равно больше не засну.

Перст кивнул и, завернувшись в шкуру, заснул. Я подкинул дров в костер и стал смотреть на пламя. Все-таки когда и где? Успею ли парней до дома довести? До Нижнего Новгорода меньше чем полдня пути. Но это если идти по Оке. А если на реке нас караулят? Идти по лесу? Мы потерпим, а лошади? Только бы добраться до Нижнего…

С рассвета заморосил дождик. Если позже ударит мороз – будет наст, что очень затруднит переходы. Растолкал парней. Наскоро перекусили.

– Как самочувствие, вои?

– Боевое, – чуть вразнобой ответили парни.

– Никита, как нога? Кровь не идет? Чего ерзаешь?

– Нет, с ногой все в порядке. Чешется, зараза. В баньку бы.

Ничего, нам бы до дома добраться. Отмоемся в бане, залечим царапины, а там…

Тряхнул головой, отгоняя приятные мысли о бане. Только сразу вспомнился сон, но настроения не испортил. Сны, бывает, и не сбываются.

Поднялся в седло.

– Я первый, за мной Илья, последний Борис. Ну, други, вперед!

Повторяя все повороты ложбины, мы вышли к маленькой речке. Осторожно выехали из леса, внимательно вглядываясь в стороны, но, кроме следов, оставленных многочисленным зверьем, ничего не обнаружили.

Все реки в этих местах впадают в Оку, так что заблудиться невозможно. Довольно скоро доехали до Оки. Выезжали на лед, приготовив луки, но на широком, покрытым ровным снежным ковром русле никого не было.

– Никак поганые отстали от нас? – Илья вертел головой во все стороны. То, что степняки отстали от нас, верилось слабо, но глаза не обманывали.

– Ну и слава Богу! – Я махнул вперед. – Вперед. До Новогорода совсем немного.

Проходя поворот реки, оглянулся назад.

– Поганые! – крик Лисина и Макарова почти слился.

Черт! До Нижнего Новгорода осталось совсем немного, всего-то семь верст. Сразу стало понятно, как монголы подловили нас. Ведь ясно было, куда мы направляемся. Осталось только встать на высоком окском берегу и ждать. Вот и дождались. Только вышли мы чуть ниже, чем они ждали, но все равно плохо, так как мы идем без заводных, а степняки наверняка идут на отдохнувших. И догонят, как пить дать. Даже до города не дотянем, а если и дотянем, то придется отбиваться, и не факт, что помощь из города придет. А монголы сделают проще – подранят стрелами лошадей, а потом без труда с нами разделаются.

– Уходим к берегу. Там оторвемся.

Все понимают меня правильно и сворачивают к пологому левому берегу. Там за густой ивовой порослью виднеются высокие верхушки сосен. Монголы, видя, что мы уходим к лесу, взвыли, и сразу рыхлый снег рядом с нами прочертили стрелы. Мы молниями вломились в кусты. Кони хрипят, но пока идут ходко.

В сосновом бору привычных завалов не было, и мы перешли на легкую рысь. После бора выскочили на обширное озеро, или протоку, уходившую кривым поворотом как раз в сторону Волги. Поскакали по самому краю, постоянно оглядываясь назад. То, что монголы пойдут по следу, я не сомневался, но вот путь к Нижнему Новгороду всяко отрежут.

Протока кончилась кустами ивы и густыми зарослями камыша, уходящими вдаль. На краю леса и камышовых зарослей остановились. Погони пока не видно. Я перевел взгляд с камыша на парней и перехватил красноречивый взгляд Лисина. Я только покачал головой, а Борис озвучил мою мысль:

– Подожгут, как есть подожгут. Так мы их у Люнды выжгли и побили изрядно. – Затем он глянул на меня: – Они нас на берегу поджидали?

– Да. И по следу идут, словно псы.

– Значит, Новый Город они отрезали, – сделал вывод Велесов, – и могут нас ждать на реке.

– Да, к городу хода нет.

Минуту сидели молча, всматриваясь за поворот протоки.

– И что делать будем? – Илья отвернулся от камышового поля и придержал коня, потянувшегося к камышине.

Я проследил за его лошадью. М-да, кони долго не протянут. Еще чуть-чуть, и придется идти пешком. К городу, где мы могли бы отдохнуть и сменить лошадей, хода нет. Дать лошадям отдохнуть – так и времени нет. Монголы не дадут.

– Выходим к Волге, – принял я решение, – а там посмотрим. Если путь к Городцу не перекроют, то идем к нему. Если на берегу нас ждут, тогда прорываемся на тот берег и идем к дому.

– А может, попытаемся к Новогороду пробиться?

– Нет, Илья, не выйдет. Там нас точно ждут.

В этот момент из-за поворота показались пять всадников. Они ехали не спеша, а увидев нас, вовсе остановились.

– Эге, да их-то всего пятеро!

Странно, почему их пять. Что-то не так. Я оглянулся и увидел, что Борис посматривает в сторону камышей.

– Надо уходить, – сказал Борис, не отворачивая взгляда от зарослей.

– Но их всего пятеро, – Илья сильно потянул поводья, что конь пошел кругом. – Сдюжим!

Остальные новики закивали.

– Нет, уходим, и быстро.

Я направил коня к лесу, за мной двинулся недовольно бормотавший Лисин. Поднявшись на берег, оглянулся. Пятерка степняков медленно приближалась. Этих пятеро, а остальные где? Глянул на камыш. Там?

– А ну, погодите. – Повинуясь внезапно пришедшей мысли, сунул руку в суму и сразу нащупал то, что надо. Глиняный пузырек с дегтем и зажигалку. Посматривая на степняков, быстро сделал скрутку из сухого камыша, вытряхнул на нее весь деготь и чиркнул зажигалкой. Вспыхнувший факел метнул в сухие заросли.

Степняки взвыли, и сразу рядом выросли стрелы, вонзившиеся в снег с небольшим недолетом.

– Вот теперь уходим.

Я довольно посмотрел на пламя, охватившее все пространство протоки. Если там была засада, то ей сейчас не до нас. Рядом защелкали луки, посылая ответные стрелы в сторону пятерки степняков, но те держались на приличном расстоянии, потрясали оружием и приближаться не спешили.

С-ден! Стрела, чиркнув по поводьям, пробила щит изнутри и застряла.

С-ден! С-ден! Прямо из-за огня кто-то стрелял по нам.

– В лес!

– А-а-а!

Уже в лесу обратил внимание на припавшего к крупу князя Бориса. Догнав его, увидел стрелу, пробившую бедро насквозь. Надо было сразу уходить, ведь сразу понял, что в камыше была засада. Успели как-то ведь! Вот только почему они сразу стрелять не стали? Хотят живьем взять?

– Борис, надо потерпеть.

– Потерплю, – через силу выговорил парень.

Лошади вынесли нас на небольшую опушку. По моим прикидкам, до Волги осталось совсем немного. Надо остановиться, вынуть стрелу и перевязать, а то потеряет много крови и свалится. Огляделся. Место подходящее – лес просматривается во все стороны, и незаметно подобраться монголам не удастся. Да и спешить им некуда, они-то думают, что никуда мы не денемся.

– Перст, Макаров, смотреть по сторонам. Стастин, лошадьми займись. Не давай им пастись и есть снег. Илья, помоги.

Мы склонились над Велесовым. Я обломал древко, теперь ее надо вытащить из ноги. Илья уже держал наготове сухой мох и тряпку для перевязки.

– Готов?

Князь стиснул зубы и кивнул. Я вытянул стрелу, а Лисин тут же закрыл и перевязал рану. Борис, пока я вытягивал древко, только зубами скрипел, но больше звука не издал.

– Вот и отлично! – Я хлопнул по плечу бледного Бориса. – Еще немного, и мы будем дома. Идем на Заимку.

– Да, идем туда, – кивнул Велесов.

До дома один переход, если идти быстро. Но выдержат ли кони? Поднялись в седло. Решил провести последний инструктаж.

– К Новогороду и Городцу, мыслю, поганые нам путь отрежут, но всю реку им не перекрыть, так что идем сразу домой. На том берегу возможна засада. В этом случае я прикрываю, а вы уходите. – И, перебивая возмущение парней, сразу говорю: – Это без вопросов.

– Я тебя не брошу одного, Владимир Иванович, – хмуро проговорил Илья, а остальные закивали, – что хошь делай. Не оставим одного.

– Всех стрелами положим!

Кстати!

– Ну-ка, сколько стрел у нас?

Парни открыли тулы.

– У меня десяток.

– Полтора.

– У меня тоже полтора.

– Два с половиной десятка.

– Пять. – Илья скривился и закрыл тул.

– Тридцать, – сказал Борис.

– И у меня три с лишним десятка. Не густо, – подвел итог я. – Значит, мазать нельзя.

Я еще раз осмотрелся. Преследователи пока не появились, да и ждать их мы не собираемся.

– Борис, тебе стрелять сейчас трудно будет, передай все стрелы парням и свой щит сразу на спину перекинь.

Дождался, пока парни разберут припас у Велесова, и махнул рукой:

– Пошли.

Вот и река. До противоположного берега далеко. Лед недалеко от берега прочерчивают многочисленные следы, но пойди разбери – кто и когда тут прошел. Тихонько выезжаем и осматриваемся. Никого не видно, но это ни о чем не говорит. Монголы хитры, наверняка затихарились где-то. Но ждать долго нельзя, надо рисковать.

– Пошли!

Резво взяв в рысь, начинаем пересекать русло.

– У-кху! – Вот и поганые. Слева, в трехстах метрах, из кустов вылетают монголы и кидаются на пересечку.

– Ходу-ходу!

Мы разогнались. Лук уже в руке, другая тянет стрелу. Выстрел – минус один. Мазать нельзя, это парни помнят. Минус два, три, четыре! Кувыркаются, кувыркаются поганые! Знай наших!

– Ах! – вскрикивает кто-то из парней.

У перелеска, на самом берегу, я выстрелил еще раза два и нырнул в чащу вслед за новиками. Преследовавший нас отряд степняков мы хорошо проредили, но и парням, похоже, досталось. Нагнав парней, бегло всех осмотрел. Досталось всем. Оба Михаила получили по стреле через щиты, только хорошая бронь спасла их от смерти. У Перста стрела пробила правое предплечье. Лисина Илью тоже ранило в плечо, а Борису попало опять в бедро. У меня стрела тоже пробила щит и застряла, только чуть достав до тела. Кровь теперь неприятно намочила рукав. Выдрал стрелу и смахнул еще четыре, застрявшие в щитах сзади и на боку лошади. У парней тоже в щитах густо торчали стрелы. Обломали древки, но останавливаться не стали. Потерпим. Надо уйти подальше, а там займемся перевязкой.

Обширное поле закончилось речкой с крутыми берегами. На той стороне берега, по самому краю, полоса чистой воды. Наверное, тут бьют родники и вода не замерзает. Посмотрел по сторонам. Полоса уходила в стороны, а обходить ее времени нет. Я чувствовал, что степняки скоро появятся, поэтому будем переходить реку тут. Дождался, когда на лед спустятся парни, и двинулся следом. Лошади у кромки льда скаканули и, провалившись до брюха, резво вынесли седоков на берег.

Когда я поднялся на яр, появилось странное чувство – как будто это место где-то видел. Остановился, оглядываясь.

– Ты чего, княже? – Илья остановился на краю леса, а я смотрел на воду внизу откоса и молчал. Вспомнил – сон, вот где я видел это место. Ну что ж, чему быть, того не миновать.

Сбросил переметные сумы, лишние щиты, скинул притороченную шкуру. Все равно она намокла и только стесняла движение.

– Владимир Иванович?! – Лисин удивленно провожал взглядом сбрасываемую мной поклажу. К нам медленно подъехали остальные парни.

– Княже!

– Тихо, Илья!

Я посмотрел на удивленных парней:

– Слушайте и не перебивайте. Я тут останусь и прикрою вас от поганых.

– Владимир Иванович, мы…

– Илья!

– Да, княже, – опустил голову Лисин.

– Борис, веди всех домой. А ты, Илья Лисин, – я положил руку парню на плечо, – славный вой. И я горжусь, что сражался рядом с тобой и твоим отцом. Вы все славные витязи. Уходите, вы должны жить!

Лисин замотал головой, но я подтолкнул его.

– Все, идите. Идите, говорю.

– Возьми свой щит, княже.

– Нет, Илья, он твой. Идите же!

Новики, постоянно оглядываясь, въехали в лес, а я повернулся к полю, отъехав в сторону небольшого куста. Прикроет меня, авось не сразу заметят.

Монголы вскоре появились. Они шли не спеша, как будто были уверены, что все равно настигнут усталых русских. Два десятка. Мало же осталось от полусотни. Я открыл тул и провел пальцами по пяткам стрел. Двадцать две стрелы, а больше и не надо.

Прищурился, всматриваясь в далекие фигурки всадников. Здесь ли тот монгол? Но на таком расстоянии рассмотреть среди сероватых и одинаково одетых степняков Буола не смог. Тогда начнем, пожалуй.

Метнул три стрелы, и с лошадей слетело трое, остальные степняки закрылись щитами и прибавили ходу.

Ха! Моим стрелам ваши щиты не помеха! Кончик стрелы смотрит ниже щитов. Живот не защищен.

Еще три стрелы сбивают поганых. Вот так, бойтесь меня! Я вижу, куда стрелять!

Минус два. Степняки рассыпались и начали петлять. Ну-ну.

Не успел увернуться? Теперь землю будешь удобрять.

Еще минус один. Не сиделось в своей степи, гнить будешь здесь!

Трое последних повернули обратно, накинув щиты на спины. Ха-ха!

Три стрелы пропели им последнюю песню.

Все? Я, немного удивленный, смотрел на поле.

Острая боль скрутила предплечье. Стрела с тройным оперением пробила кольчугу и частично бронежилет. Развернулся и увидел его. В одиночку обошел с тыла? Стало понятно, что этому степняку нужен только я. Попытался вытащить стрелу. Только древко обломал, а наконечник остался в бронике. Кровь уже намочила весь бок.

– Уй-ча! – Монгол опустил копье и начал разгоняться. Я скрипнув зубами от острой боли, выхватил копье из петли, толкнул бока коня каблуками и поскакал навстречу.

Отбиваю вражеское копье в сторону, но щит трещит, а ратовище, ударив во вражеский щит, с силой отдает в руку. Еле удержавшись в седле, осаживаю и разворачиваю коня, отбрасывая разбитый щит в сторону. Пережидаю мельтешащие в глазах черные точки. Степняк повернулся и тоже откинул остатки своего щита.

– Уй-ча! – Поганый опять атакует.

Рванул саблю и наклонился вперед, скачу навстречу, держа клинок перед собой. Страшный удар вырывает из седла. Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Еще больше черных точек в глазах, а сырость и холод проникают под доспех, ненадолго принося облегчение. Рукой провожу по плечу – монгольское копье, соскользнув с нагрудника, вспороло кольчугу и, не достав до тела, прошло вдоль поддоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но все равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.

Знаю, ему тоже досталось! Поганый копошился в четырех метрах. Острие копья вошло в его плечо, сорвав несколько стальных пластин вместе с солидным куском стеганого халата, и вспороло сетку кольчуги.

– Вставай, Тургэн. Ты ведь именно за мной шел?

Степняк дотянулся до мохнатой шапки, обшитой стальными пластинами, надел ее и начал злобно сверлить меня раскосыми глазами.

– Ты догадлив, урус.

Поганый, с саблей в правой руке и с клевцом в левой, замирает в трех метрах от меня.

– Я шел за тобой. За твоей жизнью, урусут.

Покачивая саблей, достаю засапожный нож. От клевца бронь не спасет, а кроме засапожника и сабли, у меня ничего нет. «Каратель» не в счет.

– Плоха у тебя броня, монгол.

– Это была лучшая цзыньская работа, урус, – морщится тот. На левом плече у него расползается темное пятно. – Ты умрешь, урус, и я заберу твою бронь, она хорошо защищает от стрел. Я таких еще не видел. Она будет моя.

– Спешишь, монгол?

Внимательно смотрю за перемещением степняка.

– У нас говорят – не дели шкуру неубитого медведя.

Перемещаюсь так, чтобы держать степняка на расстоянии. Поганый, покачивая оружием, по-кошачьи ступает по подтаявшему снегу. Лицо монгола еще больше ощерилось. Похоже, его совсем не беспокоит рана. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю еще один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв с полосой чистой воды.

– Уй-ча! – Степняк прыгает вперед, его сабля скрежещет по нагруднику, а я ловлю ножом клевец и отвожу в сторону. Саблей рублю наискось, по самому низу. Китайская кольчуга не подводит, но халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение, и путается в его ногах. Поганый отскакивает и срубает мешающие лоскуты. Я уже рядом, но степняк успевает подставить под удар сабли клевец. Ножом бью в бок. Монгол чудом уворачивается от клинка и взмахивает саблей. Теперь отскакиваю я. Тургэн смотрит на меня и делает пару резких движений. Я легко отбиваю клинком летящие в меня ножи.

– Ты сильный богатур, урус, – шипит Тургэн.

– Меня зовут Владимир Велесов, поганый.

Монгол шагнул вперед, сталь в его руках замелькала. Удар справа – спасает бронь, слева – и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол вдруг распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьет по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором – клевец улетает в сугроб. Степняк отскакивает и тут же наносит быстрый удар саблей.

Крак! Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга. Монгол криво улыбается:

– У меня был раб, цзынец. Он убил много наших воев. Голыми руками. Но я его победил и оставил в живых. Он многому меня научил, урусут. Убивать голыми руками легко, и я сверну тебе шею.

– Попробуй.

– Уй-ча!

Монгол прыгает вперед, резко выбрасывая свою ногу. Приседаю и, подбивая ногу в сторону, бью степняка кулаком в пах. Тургэн скручивается в улитку, но упасть я ему не даю. Захват за шею… хрустят позвонки, и труп скатывается с обрыва.

– Плохо учил тебя тот цзынец, степняк.