«Если», 2015 № 05

Карл Бункер
ЭТА ТИХАЯ ПЫЛЬ

/фантастика

/разум во вселенной

Если бы оно было человеком и имело голос, то, наверное, закричало бы. От потрясения, изумления и легкого страха оно могло бы издать какой-то звук, задрожать, распахнуть глаза, ощутить участившееся сердцебиение. Все это оно по-своему проделало. И оно наблюдало. Потрясенное, изумленное и испуганное, оно смотрело на объект, спускающийся с неба.

Длинный и поджарый летательный аппарат с тремя парами крыльев планировал с небес, описывая широкую спираль. Когда до земли осталось всего несколько метров, его крылья согнулись, расширились и поймали воздух, тормозя поступательное движение. Он словно завис на мгновение, пока выдвигались посадочные опоры, и коснулся грунта с деликатностью и изяществом птицы.

Далеко вверху, пронизывая внешние границы этой звездной системы, летел его материнский корабль «Кахутара». Он совершал путешествие в один конец. Горы материи были потрачены на то, чтобы разогнать его до небольшой части скорости света, и эту скорость он не сбросит никогда. Его конструкция не предусматривала никаких способов, позволяющих ему затормозить или остановиться. «Кахутара» летел вглубь галактики по извилистой траектории, проходя мимо звездных систем каждые два-три столетия. И возле каждой его команда выходила из анабиоза и приступала к исследованиям. Для этого они использовали шлюпки — небольшие корабли, способные обогнать «Кахутару», достичь лежащей на пути звездолета планетной системы и потратить несколько дней или недель на изучение одной или нескольких планет. Шлюпки могли выходить на орбиту, а иногда совершать посадки на планеты, собирая информацию настолько быстро, насколько это способны делать люди и машины. Но проходило мучительно мало времени, и им приходилось взлетать и разгоняться, догоняя материнский корабль.

Сотни людей на борту «Кахутары» посвятили жизни этому путешествию. Пока не настанет очень далекий день их смерти, они будут погружаться в анабиоз и выходить из него, посещая звезду за звездой. Все собранные сведения они передавали на Землю, но к этому моменту полета любые сообщения, которые могли быть посланы в ответ, стали слишком слабыми для приемных антенн «Кахутары». Теперь они не могли знать, получена ли драгоценная информация, содержащаяся в их посланиях. С планетой, когда-то бывшей домом, их теперь соединяла лишь призрачная ниточка одностороннего общения.

Генрик отошел на несколько шагов от шлюпки и остановился, глубоко и с наслаждением вдыхая воздух планеты. Ровный ветерок шевелил его седые волосы и прижимал комбинезон к высокому худощавому телу. Шлюпка приземлилась в слегка холмистой степи, поросшей ковром невысокой, по щиколотку, травянистой растительности. В одном направлении, под восходящим солнцем, виднелись невысокие горы, покрытые более высокими растениями, напоминающими деревья. На севере тек извилистый ручей. В сапфировом небе плыли белые пятнышки облаков. Генрик подставил лицо теплому солнечному свету.

— Красота, — сказал он.

Присев на корточки, он обнаружил на клочке почвы прямо под ногами десяток разных видов растений, после чего начал путаться в том, какие из них он уже подсчитал. Он слышал, как позади три других члена экспедиции выгружали и устанавливали оборудование. Автономный вездеход уже полз по неровному грунту, а несколько летающих зондов были запущены со шлюпки еще во время посадки. Неподалеку от Генрика возилась Эмили, настраивала установленный на треногу мультисенсор, работая на его клавиатуре. Она проделывала это слишком близко к Генрику, и ее торопливые и решительные действия подозрительно контрастировали с неподвижностью позы.

Генрик встал, на миг поморщившись, когда его колени выпрямились. Нажав кнопку рации, он задал вопрос всей команде:

— Все еще никаких признаков животной жизни на суше или в воздухе?

Урсула и Кент ответили «нет», через секунду такой же ответ дала Эмили.

— Я вижу на некоторых растениях структуры, — сообщил всем по рации Генрик, — которые, кажется, предназначены для выделения или приема пыльцы, но нет ничего, поощряющего насекомых переносить пыльцу, — Выключив рацию, он обвел взглядом ландшафт, затем посмотрел на Эмили. — «Ни тени, ни света, ни бабочек, ни пчел», — продекламировал он, возвысив голос, — «ни фруктов, ни цветов, ни листьев, и не птиц. Ноябрь!» — И, улыбнувшись, добавил: — Томас Худ, тысяча восемьсот какой-то.

— Генрик, у нас очень много работы, — с каменным лицом напомнила Эмили.

— Нам работы хватит на тысячу жизней, Эмили. На миллион жизней. Нужно изучить целую планету, а у нас на это всего несколько дней. Так что да, ты совершенно права. Займусь-ка я лучше делом.

Он направился обратно к шлюпке. На ходу он набрал команды на коммуникаторе на запястье, дав сервомеханизмам инструкции выгрузить его поддон с приборами и оборудованием и установить возле корабля.

Несколько часов спустя, собирая образцы, его взгляд кое-что привлекло. У вершины длинностебельного растения высотой около метра, чуть ниже пучка листьев, Генрик увидел серый конический бугорок с основанием примерно в полсантиметра. Он протянул руку, чтобы коснуться его, но, едва палец приблизился, крохотная структура внезапно рассыпалась в пыль, которую сразу унес ветерок.

— Этого старика вообще не следовало брать в экспедицию, — заявила Эмили, — Он в лучшем случае перегорел, а в худшем — впадает в старческое слабоумие. По его поведению и словам видно, что он не воспринимает нашу работу всерьез. Для него она так себе, развлечение. И он предпочел бы сидеть под деревом, жевать травинку и читать стихи.

— Эмили, доктор Тарковски — самый уважаемый ботаник на всем корабле, — ответила Урсула, не отрывая взгляда от экрана, перед которым сидела, — А его информационный вклад в результаты нашей миссии доказывает, что до сих пор он работал превосходно.

— Ты имеешь в виду, что он ухитрился собрать несколько образцов, бормоча себе под нос «Оду земляному червю»?

— Я такую оду не знаю, — возразил Генрик, входя через открытый люк в главную кабину шлюпки, — И, в любом случае, на этой планете нет земляных червей, так что ода прозвучала бы напрасно. Как вы считаете?

— Ты опоздал, Генрик, — сказала Урсула, — Нам пришлось тебя ждать.

— Извините, — Генрик смотрел на запястье, набирая на коммуникаторе команды, — Кто-нибудь заметил эти структуры?

На дисплее, служившем в кабине и экраном, и крышкой стола, появилось изображение — маленький хрупкий конус, теперь уже на стволе дерева.

— Генрик, — начала Урсула, — на совещаниях полагается придерживаться определенной повестки…

— Пыль, — сказал Кент, сидящий у дальнего конца стола. — Мы еще на орбите выяснили, что на этой планете много углерода в коре, по большей части в виде карбида кремния. Что ж, как оказалось, большая его часть существует в виде разносимой ветром пыли. Гранулы карбида кремния, когда их несет ветром, накапливают заряд статического электричества. — Он стал касаться запястья, и на экране появились другие изображения, — В любом случае, эти конусы представляют собой комочки богатой углеродом пыли, а конфигурацию им придает электростатический заряд. Они здесь повсюду.

— Им не нравится, когда к ним прикасаются, — добавил Генрик.

— Да, я это заметил. — Кент был молод, но когда он улыбался, как сейчас, на его лице появлялись глубокие морщины, — Если подойти слишком близко, то электростатическое поле вокруг тела разрушит статический заряд, удерживающий пылинки вместе. — Он примиряюще поднял руку. — Во всяком случае, таково мое предположение. А с полным анализом и моделированием придется подождать, пока не вернемся на корабль. — Он повернулся к Урсуле. — Кстати говоря, это имеет отношение к моему главному открытию на сегодня…

Он вопросительно взглянул на Урсулу.

— Пожалуйста, продолжай, — сказала она.

— Эта пыль является источником очень слабого радиошума. Мы определили, что радиоволны излучаются с поверхности. Тут десятки разновидностей пылевых гранул, они отличаются минеральными примесями в карбиде кремния. У каждого типа минерала свои четкие электростатические характеристики. Иногда статический заряд перераспределяется по скоплению гранул с микроскопическими искрами — отсюда и радиошум. Есть много разных типов взаимодействий как между, так и внутри скоплений пылевых гранул. Пока компьютер смог промоделировать лишь некоторые робкие аппроксимации наиболее простых взаимодействий, — Он снова постучал по запястью, и стол-экран заполнили изображения и формулы, — Короче говоря, эолия этой планеты может рассматриваться как очень сложная и динамичная система, уникальная в нашей структуре знаний.

— Эолия? — переспросил Генрик.

— Это та часть реголита, то есть рыхлых поверхностных отложений, которая переносится движением воздуха, — пояснил Кент. — Кажется, происходит от Эола, греческого бога ветров.

— А, конечно.

— Ты нашел какие-либо указания на то, что эта пыль как-то связана с отсутствием здесь наземной жизни? — спросила Урсула.

— Нет, минералогия этот факт не объясняет. Нет причин думать, что пыль или количество углерода в коре планеты способны подавить животную жизнь на суше.

— Если у этой планеты есть главная загадка, то это отсутствие животной жизни, — сказала Урсула. — Вот о чем мы должны все время помнить, собирая данные. Растительность на суше очень разнообразна, а морская жизнь, похоже, эволюционировала далеко за ту точку, когда на Земле она принялась заселять сушу, хотя, конечно, мы не знаем, насколько универсальна такая модель. Есть какие-нибудь теории, Эмили?

— Парциальное давление кислорода здесь лишь немного выше нынешней земной нормы. Когда на Земле появились первые сухопутные организмы, оно было намного выше. Быть может, именно относительно низкое содержание кислорода и мешает морским животным совершить эволюционный прыжок и перейти к воздушному дыханию?

— Какая чепуха, — возразил Генрик. — Я отказываюсь верить, что жизнь настолько робка или что эволюция настолько нерешительна, — Улыбаясь, он взглянул на Эмили, — Дайте мне минутку, и я вспомню подходящие стихи.

На следующий день около полудня Генрик сидел на камне, потирая левое колено. Его взгляд привлекло какое-то движение, но он быстро понял, что это лишь качнувшаяся на ветру ветка. Какое-то время он не сводил с нее взгляда, а затем продекламировал:

Прищурившись, он посмотрел на небо.

— Где же твои птицы, планета? — уже громче спросил он. — Где твои звери земные и птицы небесные? Разве ты не знаешь, что плохо оставлять все эти растения, всю зеленую жизнь без животных? Без них ты мертва. Пуста, мертва и истрачена впустую.

Опустив взгляд, он заметил пылевой конус на камне рядом с тем, на котором сидел. Этот конус был слегка наклонен, а его кончик нацелен ему в лицо. Генрик медленно наклонился и протянул руку, наставив палец на конус. Когда до него от кончика пальца осталось несколько сантиметров, конус рассыпался, а составлявшую его пыль развеяло ветром.

— Ах, — вздохнул Генрик. — «Я покажу тебе ужас в пригоршне праха»[8]. Это Томас Элиот, год тысяча девятьсот какой-то.

— Вот ведь что интересно, — сказал Генрик позднее, на вечернем собрании команды, — Я пустил зонд летать на небольшой высоте и снимать меня сверху, пока я собирал образцы. Потом я изучил картинку, высматривая маленькие пылевые конусы. И нашел целых семь. — На столе-экране появилось изображение Генрика, снятого сверху. Затем в семи точках на картинке появились круги. — Вот эти конусы под увеличением. — Участки изображений с конусами расширились, а центр каждого из них увеличился. — Никто ничего не заметил? — Он обвел взглядом сидящих за столом, ожидая возгласов. — Все они нацелены на меня, — Он широко улыбнулся и провел пальцем несколько линий на экране монитора. Все они сошлись на Генрике. Картинка на экране изменилась, — А вот наша доблестная Эмили, кажется, деловито программирующая вездеход и сфотографированная с той же высоты. Восемь конусов, и все нацелены на нее. — Изображение опять сменилось. — И наконец, вот несколько фотографий наугад выбранных участков, где поблизости нет никого из нас. Та же высота, та же точка съемки. На каждом я смог отыскать лишь один или два конуса, и все они нацелены в непересекающихся направлениях.

Какое-то время все молчали, потом Урсула спросила:

— Кент… или Генрик… кто-нибудь из вас определил, есть ли внутри этих конусов какая-то упорядоченная структура?

Кент начал отвечать, помедлил, глядя на Генрика, затем продолжил:

— Они… э-э-э… распадаются, как только к ним приближается любая значительная масса. Статический заряд, удерживающий их вместе…

— Они не хотят, чтобы к ним прикасались, — перебил его Генрик. — Они застенчивые. Они боятся. Или, скорее, как я полагаю, боятся.

— И что ты хочешь этим сказать, Генрик? — спросила Урсула. Ботаник опять сменил изображение на экране.

— При достаточном увеличении видно, что у каждого конуса на вершине есть отверстие. Маленькое — достаточно маленькое, например для микроскопической камеры. И, судя по количеству образующейся после распада пыли, конусы полые.

— Генрик, — жестко повторила Урсула, — что именно ты хочешь?..

— Я просмотрел данные Кента по его моделям взаимодействия пылевых частиц, — ответил старик, — Это не моя область, но выводы вполне ясны, если взглянуть на них должным образом, — Он прошелся пальцами по кнопкам на столе, и на экране появилась схематическая анимация, — Смотрите. Вот одна пылевая частица, статически заряженная. Она представляет собой диполь с положительным зарядом на одном конце и отрицательным на другом. Теперь приближается другая частица, отрицательный монополь. Она присоединяется к положительному концу более крупной первой частицы. Теперь еще один диполь, и на этот раз он присоединяется своим положительным концом к отрицательному концу первого диполя, — Он махнул рукой, пока на экране продолжалась анимация. — И так далее и так далее. Частицы различной формы с различными зарядами дрейфуют ближе и присоединяются к структуре. По мере роста скопление рано или поздно становится нестабильным и распадается, создавая новую конфигурацию, а та, в свою очередь, определяет, какие новые частицы могут быть притянуты и стать частью комка. Процесс продолжается, и комок растет, пока в какой-то момент удерживающие его статические заряды не утекают в воздух, после чего комок разваливается, а пыль уносится ветром.

Генрик взглянул на Урсулу. Та, хмурясь, смотрела на экран.

— В любом случае, — сказал он, очистив экран, — главное то, что из-за необычных характеристик пыли на планете идут постоянные процессы наподобие этого. Когда ветер гоняет пыль, постоянно создаются и уничтожаются различные конфигурации, и некоторые из этих конфигураций стабильнее других. Находки Кента показывают, что частицы пыли существуют преимущественно в фиксированном количестве размеров, форм и зарядов. Это означает, что имеется фиксированное количество правил, определяющих их взаимодействие, и образующихся в результате конфигураций, поэтому система не является хаотической, — Он перевел дыхание. — И наконец, некоторые из этих конфигураций ведут себя как логический элемент, а это создает динамические структуры, сравнимые с математическими конструкциями, называемыми «клеточными автоматами».

Он снова сделал паузу, на этот раз глядя на пустой экран.

— Я предполагаю, — продолжил он, выделив голосом это слово, — что в далеком прошлом из миллионов образовавшихся конфигураций заряженных гранул возникли такие, которые были способны динамически поддерживать свое существование неограниченно долго.

Урсула еще больше нахмурилась.

— Динамически… — медленно произнесла она.

— Именно так, — подтвердил Генрик. — Это ключевое слово. Я говорю не о комке слипшейся пыли, превратившемся в песчаник. А о динамической системе, поддерживающей свое существование за счет постоянных и периодических изменений. Путем накопления необходимого материала, его использования и непрерывной пересборки себя по краям, по мере того как ядро теряет энергию и начинает рассыпаться. Другими словами, некоего аналога жизни.

Эмили медленно выдохнула через нос.

— Это… чертовски интересная теория, Генрик, — сказал Кент. — Но, на мой взгляд, чересчур смелая.

— Значит, по-твоему, пылевые конусы представляют собой именно это? — спросила Урсула. — Примеры таких динамически стабильных конфигураций?

— Нет, не совсем. Понимаете, если говорить об аналогии с жизнью, то здесь главное то, что жизнь эволюционирует. Поначалу будет много различных типов таких пылевых образований. И все они будут черпать из конечного запаса свободных и статически заряженных пылевых частиц, необходимых для продолжения их существования. Это означает, что начнется конкуренция за ресурсы и наиболее сложные и приспосабливаемые… э-э… существа… получат преимущество. Начнется эволюция, и началась она, наверное, миллиарды лет назад.

— И где же результат этой эволюции? — быстро спросила Урсула. — Даже если ты прав, дальше маленьких конусов эта пылевая жизнь не продвинулась.

— Нет, это лишь та ее часть, которую мы видим. Все, что она позволяет нам увидеть. Думаю, и конусы вскоре исчезнут, как только это существо поймет, что мы о них знаем. Уверен, у него есть и более тонкие способы наблюдать за нами. — Он подался вперед, положив руки на стол. — А оно наблюдает за нами, это ясно. И это означает, что оно достаточно разумно, чтобы проявлять любопытство. Понять, что мы нечто необычное, и поэтому следит за нами. Это установленный минимум. А максимум — кто знает? У нас нет способа рассчитать вычислительную мощность или разумность всего существа.

— Ты говоришь «оно», — сказала Эмили. — А я подумала, что ты представляешь их как множество существ или сущностей, эволюционирующих через конкуренцию.

— Первоначально это наверняка были многочисленные существа. Но мы сейчас говорим не о биологической жизни. Для нашей пыли правила будут иными. Их индивидуумы не имеют ни кожи, ни костей, ни фиксированной морфологии. Поэтому нет причин, из-за которых множество таких существ не могло бы слиться воедино. И как только оно научится общаться по радио, то сможет существовать в виде любого числа дискретных единиц, рассеянных по всей планете.

— Радио? — переспросил Кент. — A-а… радиошум от статических разрядов.

— «Что для одного шум, то для другого сигнал», — сказал Генрик, — Эдвард Нг,[9] тысяча девятьсот какой-то.

В нескольких тысячах километров от них, на побережье единственного континента планеты, небольшое ракообразное морское существо оказалось на берегу после отлива. Существо было самкой, и несло на себе оплодотворенные яйца. Ее вид приспособился обшаривать прибрежное мелководье, питаясь мертвым планктоном. Они не эволюционировали настолько, чтобы жить вне воды, но и ее отсутствие не становилось для них мгновенно фатальным. Это существо было знакомо с толчками небольших волн во время кормежки на отмелях, и в тот день оно питалось в таком месте, где после отката волн тело на несколько секунд оказывалось на воздухе. Инстинкты приказывали самке отступить в более глубокие воды, но здесь было много пищи, и она сопротивлялась этим приказам. Причина была не в слабости инстинкта или силе голода. Просто в глубине ее крошечного протомозга существовало нечто вроде храбрости: сопротивление страху и тяга к новым ощущениям. Не имея социальной группы для сравнения, она даже не осознавала своей храбрости — как и того, что половина ее потомства унаследует этот ген.

Волны накатывались и откатывались, она кормилась, перемещаясь, когда тело погружалось в воду, и становясь неподвижной из-за собственного веса в интервалах между волнами. А потом особенно большая волна приподняла ее и вытолкнула на полметра на берег. Там волна бросила ее, и после этого волн уже не было. Теперь ни волн, ни моря для нее не будет, пока через несколько часов не вернется прилив.

Слабенький разум подсказал: произошло что-то неправильное. Утратив подводную плавучесть, она едва могла передвигаться, к тому же вода больше не омывала те участки полупроницаемой кожи, через которые в кровь поступал кислород. Она не знала, что почти наверняка умрет до того, как вернется прилив, но сознавала, что находится в плохом месте, и ей было страшно. Она отчаянно пыталась двигаться, но слабые конечности оказались почти бесполезны. Но все же она боролась, и за несколько минут смогла немного приблизиться к воде. Вероятность ее выживания увеличилась.

В нескольких метрах от самки на сухой песок упала частичка углеродистого минерала. Скоро ветер принес еще одну, привлеченную электростатическим притяжением первой. Потом еще одну, и много других. Частицы сбивались в комок, терлись друг о друга, побуждаемые отчасти меняющейся динамикой их статических зарядов, а отчасти шепотом радиоволн, окутывающих поверхность планеты. Ядро из черной пыли росло. Через несколько минут оно превратилось в рыхлую сферическую оболочку диаметром в несколько сантиметров, ощетинившуюся и потрескивающую из-за статического заряда в десятки киловольт. Затем ниточка, удерживающая сферу на грунте, разорвалась, и она покатилась, подгоняемая ветром, и через несколько секунд столкнулась с маленьким ракообразным. Толчок запустил каскадный разряд накопленного статического заряда. Сфера рассыпалась с громким треском и брызгами искр. Панцирь ракообразного слегка задымился. И самка, и ее невылупившееся потомство были мертвы.

Генрик поднялся по рампе и вошел через люк в главную кабину шлюпки. Было начало третьего дня экспедиции, и в кабине осталась только Эмили. Она сидела возле одного из небольших экранов, отслеживая передаваемое летающим зондом видео.

— Не обращай на меня внимания, — сказал он. — Я лишь хочу воспользоваться большим экраном.

Несколько минут спустя Генрик склонился над столом, где появилось панорамное изображение местности. Он задумчиво хмыкнул и выпрямился.

— «И вдруг увидел пред собою, — громко продекламировал он, — нарциссов желтых целый рой. В тени деревьев у реки бриз волновал их лепестки»[10]. — После секундного молчания он повернулся к Эмили, сидящей возле экрана, — Извини, Эмили. Не надо было тебя дразнить. Но вообще-то здесь есть кое-что интересное. Не хочешь взглянуть?

Эмили молча встала, подошла к столу и посмотрела на экран.

— Это вид с вершины одной небольшой горы к востоку от нас. Я послал туда вездеход, чтобы он снял эту картинку с уровня земли — вид на долину сверху вниз. Чудесно, не правда ли?

— Совсем не обязательно посылать вездеход на гору, чтобы сделать такой кадр, Генрик. У нас есть спутниковые и воздушные снимки всей планеты.

— Я подумал, что вид с горы — с уровня земли и вниз на долину — будет особенно интересным, — ответил Генрик. — И оказался прав — это впечатляющее зрелище. Обрати внимание на цвета и текстуру растительности. Лес на восточном и южном склонах, затем более темная зелень вьющихся по земле лиан, переходящая в желтую траву на южном склоне, рассекающий луг ручей, отражения солнца на воде… — Генрик смолк, пригладил венчик седых волос на затылке. Улыбнулся, кратко взглянув на Эмили, — Я тут кое-что обнаружил, Эмили, пусть даже в это и трудно поверить, — Он постучал по каким-то органам управления на столе, и на экране появились другие изображения, выстроенные рядами и колонками. — Все это фотографии похожих долин, снятые под близкими углами и на близких высотах. Разница лишь в том, что для них я использовал летающие зонды, потому что все они расположены в местах, где нет гор, с которых открывается вид на эти долины. Другими словами, такие фотографии могли быть сделаны только с воздуха. Видишь разницу?

Эмили присмотрелась.

— На всех снимках растительность более однородная. Наверное, состав почвы, микроклимат…

— Совершенно верно. Растительность здесь скучная. И на нескольких фото есть ручьи, текущие с холмов, но их едва можно разглядеть, потому что они заросли лесом. Ни травянистых лугов по берегам ручья, ни солнечных искр на воде… — Он вернул на экран первое изображение. — Моя жена… она умерла давно, на Земле, еще до начала экспедиции. Она была садовником. Любила выращивать самые разные растения, и у нее было подлинное понимание эстетики, талант к прекрасным ландшафтам. Я всегда выращивал непримечательные образцы, просто чтобы положить их под микроскоп, зато она по-настоящему видела растения. Видела их красоту, знала, как работать с этой красотой, какие растения будут хорошо смотреться рядом с другими, как использовать сходство, контраст, акцент. Она всегда что-то переделывала в нашем саду, улучшала, строила планы на будущий сезон, — Его голос стал мягким, еле слышимым, — Жена бы одобрила эту долину. Она бы ей понравилась.

Эмили постояла, глядя на Генрика, затем вернулась к работе.

— Первый вид более красив, потому что он был задуман и создан красивым, — сказал Генрик, — Он скомпонован так, чтобы рассматриваться с этой конкретной точки, с этого склона горы. Это сад, задуманный и поддерживаемый пылью. И вообще, вся суша планеты — это сад. Какие-то его части продуманы более тщательно, чем остальные, но все это — один сад.

— Я составил карту радиошума, идущего с поверхности, — сообщил Кент на вечерней встрече команды. — Наиболее активные участки планеты — пустыни на юге и востоке. Я не сумел выявить, есть ли в этих сигналах какая-либо информация, зато обнаружил интересную аномалию. Какую бы модель я ни использовал, все равно оказывается, что общая энергия радиоволн превышает значение, которое можно приписать электростатике, генерируемой ветром. Значит, должен существовать и другой источник.

— Интересно, — заметил Генрик. — Такое мне не приходило в голову, но смысл в этом есть. Для вычислений необходима энергия, так что вполне разумно предположить, что пыль научилась использовать солнце. Наверняка большую часть «мышления» она выполняет в пустынях.

Урсула вздохнула.

— Но пока мы не смогли найти никаких доказательств, что эта… разумная пыль вообще существует, Генрик. А твоя идея о том, что она каким-то образом установила контроль над всеми растениями…

— Пока не может быть поддержана, — договорил за нее Генрик, — Согласен. Как и сама идея разумной пыли. И я не думаю, что за имеющееся время у нас много шансов отыскать хоть какие-то четкие доказательства в пользу этой теории.

— Тогда мы соберем как можно больше информации и проанализируем ее позднее, — решила Урсула, — Возьмем образцы…

Генрик нетерпеливо прервал ее взмахом руки.

— Как только любой образец пыли будет отделен от этой планеты, от всего этого существа, он станет просто пылью. Возможно, интересной по составу, но всего лишь пылью. Эквивалентом нескольких нейронов в мозгу человека. Самое большое, что мы можем надеяться доказать на корабле, так это то, что мое предположение теоретически возможно.

— Значит, тогда это все, что мы можем, — решительно заявила Урсула, — Нам нужно завершить всю прочую работу. В частности, необходимо сосредоточиться на вопросе об отсутствии наземной животной жизни.

— Ах, это… — протянул Генрик. — Причина этому тоже пыль. Извините, я думал, что ясно дал понять — это тоже часть моей гипотезы. Видите ли, на суше здесь нет никаких животных, потому что пыль не разрешает им возникнуть, — До сих пор он стоял, но теперь подошел к стулу и сел, чуть поморщившись, — Местная гравитация не согласна с моим коленом, — пояснил он, потирая левое колено ладонями. — Похоже, мне пора сделать новую замену хряща. А может, я просто становлюсь слишком старым для таких миссий… «старым, седым и сонливым…». — Он взглянул на остальных с мимолетной улыбкой. — Животные очень разрушительны, — пояснил он, глядя на Урсулу. — Представь, что ты состоишь из пыли. И представь, что стада животных будут топтаться по твоему мозгу, небрежно давя при этом глаза. И какой наступит хаос и беспорядок в мире, который ты привыкла считать только своим. — Он махнул в сторону стола, как бы указывая на изображение, которого там уже не было. — И я готов поспорить, что этому существу не нравится идея о животных, калечащих ландшафт, особенно если растения там организованы так, как на том виде с горы. — Он откинулся на спинку стула, полузакрыв глаза, — Когда Айсако была жива и у нее был свой сад, там завелся сурок, который изводил ее год за годом. Он копал ходы под всем садом, поедал саженцы флоксов, васильков, анютиных глазок… Она выходила утром, а от всей клумбы остались только огрызки. Конечно, она никогда не помышляла убить сурка, потому что была очень доброй женщиной…

— Генрик, — начала Урсула, — нам нужно, чтобы ты…

— Кстати, — прервал ее Генрик, и в его глазах блеснула мысль. — Это еще одно интересное обстоятельство, о котором я не подумал. Действительно очень интересное.

— Какое?

— Оно нас не убило. Оно знает о нас, интересуется нами, наверняка опознало в нас животных и все же не убило. Очень и очень интересно.

— Убить нас? — удивилась Эмили, — Да как оно может?..

— Например, забить нам рот и нос пылью, — предположил Генрик. — Или ударом тока. Наверняка есть и другие способы. Оно сотни миллионов лет тренировалось убивать животных.

Урсула поднесла руку к лицу и помолчала.

— Хорошо, — решила она, — На тот случай, если ты прав и опасность существует, отныне мы будем герметизировать корабль и пользоваться своей атмосферой. Вход и выход только через шлюз, а за пределами корабля всем носить маску-респиратор и брать запас воздуха.

— Не думаю, что это изменит его мнение, — возразил Генрик. — Поразительно даже представить, что оно, должно быть, думает по нашему поводу — каким откровением и шоком наверняка стал для него простой факт нашего существования. И все же оно подстроилось под этот шок, а не отреагировало способом, который наиболее очевидно гарантировал защиту. Оно решило позволить нам жить, чтобы оно смогло нас изучить. Таким разумом можно лишь восхищаться.

Был день четвертого дня экспедиции.

— Генрик! — кричала Урсула в коммуникатор, — Куда ты подевался, черт побери? Тебе надо вернуться в шлюпку. Немедленно!

— Прошу тебя, Урсула, не кипятись, — ответил голос Генрика, — У меня все будет в порядке. Если вы окажете мне любезность и оставите комплект для долговременного выживания, у меня будет синтезатор пищи, энергия и жилье. А я смогу передавать свои открытия на «Кахутару», пока вы сможете ловить мои передачи.

Эмили, стоявшая в кабине рядом с Урсулой, произнесла в свой коммуникатор:

— Генрик, пожалуйста… ты не должен этого делать.

Она сжала губы, лицо ее напряглось.

— А, Эмили. Боюсь, что должен. «Не бродить нам вечер целый под луной вдвоем…»[11] Или я имел в виду другое… «Моряк из морей вернулся домой, охотник с гор вернулся домой, он там, куда шел давно»[12]. Время настало, Эмили. Для меня больше никаких экспедиций, никаких планет. Пора мне остаться на одном месте и сделать что-то с остатком моей жизни.

— Генрик, — сказала Урсула. — У нас до взлета еще два часа. Позволь мне прийти и всего лишь поговорить с тобой.

— Я сейчас далеко. Я взял вездеход и одну из портативных консолей. Я ей пользуюсь, чтобы показывать пыли разные картинки. Как выяснилось, я ошибся в предположении, что оно перестанет создавать конические структуры. Сейчас вокруг меня их десятки. Оно мне даже позволяет к ним прикасаться.

— Черт побери, Генрик… — произнесла Урсула в коммуникатор на запястье. Рука у нее дрожала.

После краткой паузы голос Генрика послышался вновь:

— Знаешь, я так и не закончил ту историю про Айсако и сурка. Каждую весну и лето она сотни раз проклинала сурка за все, что тот творил. Но однажды мы нашли его мертвым перед сарайчиком, где жена держала садовые инструменты. Наверное, его убила собака или еще кто-то. И Айсако опустилась на колени перед бедняжкой и заплакала. А потом похоронила его в саду и возвела над могилкой небольшой каменный храм. И до конца своих дней сажала на могиле флоксы, васильки и анютины глазки… — Он помолчал, медленно вдохнул. — А здесь так красиво, но неправильно… планета пропадает зря, она мертва без животных. Понимаешь? Здесь должны быть животные.

— Это не нам — и не тебе — решать, Генрик, — сказала Урсула.

— Пыль сама решит, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы ее убедить. До сих пор она реагировала консервативно, думая только о лучшем и самом легком способе защитить себя. Она не понимает, от чего отказывается, что теряет. Она не знает, насколько прекрасным может стать этот мир с бабочками, пчелами, птицами, сурками…

Два часа спустя шлюпка взлетела. Стоя на краю залитой солнцем прерии, Генрик смотрел, как ниточка огня и дыма прочерчивает дугу в небе.

Прошло время.

Однажды на прибрежном мелководье небольшое ракообразное морское существо оказалось на сыром песке после отлива. На ближайшем камне начал образовываться комочек пыли. Он оставался там несколько часов, наблюдая. Комочек рассматривал существо с некоторым страхом, но смешанным с удивлением и восхищением. И смотрел, пока не начался прилив и волны не вернули существо в безопасную воду.

© Karl Bunker.

This quiet dust 2014.

Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале

Analog science fiction and fact

© Андрей Новиков, перевод, 2015

© AkuAku, илл, 2015

Карл БУНКЕР (Karl Bunker)

____________________________

Американский писатель-фантаст. Его рассказы регулярно появляются в таких популярных журналах, как Asimov’s, Fantasy & Science Fiction, Analog, Interzone, Cosmos, антологии The Year's Best Science Fiction и других изданиях. В прошлом Карл Бункер перепробовал множество профессий — работал разработчиком программного обеспечения, ювелиром, скульптором, техником-механиком и даже мастерил музыкальные инструменты. В настоящее время живет поближе к природе — в небольшом городке к северу от Бостона. С женой, собакой, двумя кошками и иногда заходящими в гости дикими животными. Официальный сайт: www.karlbunker.com