Лада

— Страшно мне, Всемил, — Лада крепче ухватилась за руку приятеля.

— Тише, спугнёшь, — шикнул мальчишка.

— Ой, Всемилушка, — пискнула Лада, заметив среди деревьев крохотные приближающиеся огоньки. — Ой, сбереги матушка Земля.

Всемил сглотнул, казаться трусом ему совсем не хотелось, но он уже в который раз за ночь пожалел, что пришёл к озеру, посмотреть, как русалки танцуют. И мало того что сам пришёл, Ладу с собой взял. А она хоть и не такая трусиха, как другие девчонки, но всё же не мальчишка. А уж если его самого от страха едва не колотит, то что ж о Ладе говорить.

— А почему они из леса идут? — шёпотом спросила девочка, прижавшись к другу. — Из озера же должны.

— Не знаю, — так же шёпотом отозвался Всемил. — Смотри, — вдруг ахнул он, указывая на берег, — русалки.

Из озера действительно стали появляться нежити: мужчины и женщины, простоволосые, в одних рубахах, а кто‑то и вовсе нагишом. Они смеялись, толкались, а выйдя на берег, начали в догонялки играть, хороводы водить. А огоньки со стороны леса меж тем приближались. Дети, не дыша, присели под прикрытие куста, за которым прятались. Очень скоро стало ясно что огоньки это факелы в руках шести молодых мужчин. Всемил узнал их, когда те прошли совсем близко. Это были их парни, городские. Лада пришельцев тоже опознала и дрожать стала меньше. А парни шли к озеру, завидев их русалки радостно загалдели и ту же приняли в свой хоровод.

— И не боятся, — восторженно прошептал Всемил, высунув голову из кустов.

— С ума сошли, — одновременно с ним осуждающе выдохнула Лада. — К русалкам, на русалочьей неделе прийти.

— Мы же с тобой тоже тут, — усмехнулся Всемил, который сейчас ужасно завидовал старшим товарищам. — Вот вырасту, тоже стану сюда приходить, с русалками танцевать, — пообещал он.

— Спятил, — ахнула Лада. — Русалки же.

— И что? Смотри, ничего им твои русалки не делают.

— Это сейчас не делают, — возразила Лада. — А вот смотри, Мирон, — кивнула она на отделившуюся от остальных парочку.

— Так это он её уводит, а не она его, — усмехнулся Всемил. — Интересно, что они делать будут? Пошли посмотрим.

— Не хочу я на них смотреть, — возмущённо зашептала Лада, но руки друга не выпустила и на полусогнутых ногах пошла за ним в ту сторону где Мирон с русалкой уединился.

— И на что тут смотреть? — Лада отвела глаза.

— Не нравится, не смотри, — хмыкнул Всемил, сам он с большим интересом наблюдал за тем, как Мирон стягивает с русалки рубаху, как гладит её по белоснежной коже, сверху от покатых плеч, опуская руки всё ниже, и как руки эти становятся всё бесстыднее и настойчивее.

— Срам какой, — фыркнула Лада и закрыла лицо руками, но потом всё же пальцы немного раздвинула, чтобы хоть что‑то видно было.

Дети сидели долго не шевелясь, даже после того как Мирон и его русалочка, покончив с любовными утехами, на берег вернулись.

— Мирон отчаянный, — наконец сказал Всемил.

— Угу, — нехотя согласилась Лада. — И сильный. А русалка красивая.

— Я тоже так буду, когда мне как ему годов станет.

— А я красивая? — Лада перекинула косу, с руку толщиной на другое плечо и слегка склонила голову, ожидая ответа приятеля.

— Красивая, — кивнул Всемил.

— Как она?

— Ну, — мальчишка почесал затылок. — Нет, — сказал он, критически осмотрев подружку. — Ты ещё не такая красивая как она. Но вырастешь, даже лучше будешь, уверен.

— Конечно лучше, — довольно кивнула Лада. — Я же не нежить.

— Точно, — согласился мальчишка.

— Пошли на русалочий хоровод посмотрим, и домой, — решила Лада, направляясь к озеру. — А то вдруг хватятся.

— Да кто тебя хватится? Ты обманку в кровать положила?

— Конечно положила, — кивнула девочка. — Я…

— Лада, — Всемил вдруг резко дёрнул подругу за руку, увлекая её под большую ель.

— Ты чего? — возмутилась девочка. — Ой, — она зажала себе рот ладонью, мимо их ёлки прошлёпали две пары босых ног, одни совсем голые — женские, другие в портах, закатанных до колена — мужские.

— Колется, — Всемил попытался согнуться так, чтобы еловые лапы не касались загривка, но сложить больше чем сейчас уже не получалось, и ель сильно колола плечи и шею.

— Тише, услышат, — прошептала Лада, а босые ноги остановились совсем недалеко. Она натянула рукав рубахи на кулак и положила руку Всемилу на спину, чтобы прикрыть его от колющих веток, мальчишка благодарно кивнул, пусть не совсем, но это помогло, и ему стало полегче.

— Долго они чего‑то любятся, — забурчал он вскоре.

— Они ж не кролики, чтобы по–быстрому, — насмешливо фыркнула Лада. — Слышишь, как она стонет?

— Да весь лес, поди, слышит, — усмехнулся Всемил. — О, закончили, — констатировал он, потому что раздался мужской не то стон, не то рык и ноги, которые только и видны были детям из‑под ёлки, слегка отдалились друг от друга, а потом, женские ножки резво побежали к озеру, а мужские остались.

— Чего это он? — озабоченно спросил Всемил. — Смотри, упал.

— Ох, Матушка Земля, — прошептала Лада. — Она у него все силы вытянула, я слышала бабы про то говорили. Подойдём?

— Спятила, а если он просто отдохнуть прилёг? По шее получим, а потом ещё и от родителей достанется.

— А мы близко подходить не будем, коли живой, домой побежим, — Лада решительно полезла наружу.

— А как ты узнать собралась живой он или мёртвый? — бухтел Всемил, уворачиваясь от еловых лап, которые, как назло, от Лады отлетали прямо в него.

— По дыханию, — как дитю неразумному, пояснила девочка. Она поднялась на ноги и тут же спряталась за ближайшее дерево, чтобы её не заметили, Всемил через мгновение спрятался рядом.

— Вроде дышит, — наконец сказал мальчик.

— Угу, просто выдохся, — согласно кивнула Лада. — Пошли отсюда, а то правда увидит и наподдаст.

— Ха, — хмыкнул Всемил. — Наподдаст он. Пусть попробует. Я ему сам треснуть могу.

— Ой, хвастун, — беззлобно покачала головой девчонка. — Треснет он.

— Так его же русалка сил лишила, да и того, он …выдохся, вон как долго они… ну… Того.

— Тоже верно, — согласилась Лада. — Но всё равно, пошли домой уже.

— Пошли, — Всемил сорвал травинку и залихватски сунул его в рот. — Смотри луна какая, — он поднял голову к небу. Они шли по лесу не спеша, взявшись за руки. Как всегда. Всемил и Лада почти всегда ходили вместе. Мальчик был старше Лады на три года, но как‑то так получилось что опекать малышку Ладу он начал едва той год исполнился. Сначала Всемил отгонял от девочки особо нахальных гусей и индюшек, потом чересчур зарвавшихся мальчишек. Подрастая, девочка тоже взялась заботиться о приятеле. С прошлого года, когда в очередных родах умерла мать Всемила, Лада частенько брала на себя починку одежды друга, таскала его к себе в дом обедать или ужинать и вообще как могла опекала. Родители Лады воспринимали мальчика как своего. Отец Всемила давно шутил что через пару лет зашлёт к Ладе сватов, потому что невесту себе его сын нашёл себе сызмальства.

Узкая тропинка постепенно стала шире, а потом и вовсе перешла в хорошо протоптанную дорожку, луна светила ярко, дети шли не торопясь, и ничего не опасаясь. У городских стен тоже ходили хороводы, то там, то тут была слышна гармонь и разномастное пение.

— Смотри, княжна, — кивнула Лада на одну из девушек.

— И чего? — хмыкнул Всемил. — Там вон и Верейка — воеводы дочка, да там целый хоровод боярских девок.

— Платье у неё красивое, — Лада вздохнула. — Дорогое, наверное.

— Само собой дорогое, княжна же. Да ладно тебе, не грусти, тебе отец не хуже купит, когда время придёт. Даже лучше.

— Куда уж лучше, — Лада тяжело вздохнула.

— Конечно лучше, — уверенно заявил Всемил. — Вырастешь и будешь самой видной невестой.

Мальчика знал что у Лады её красота — больное место. Лада была младшей дочерью в семье княжеского ювелира. Старшая её сестра была писанной красавицей, вторая — обычной, как большинство девок в городе, а вот третья дочь Никиты Яснокаменого внешностью пошла в отца, имевшего крупные, грубоватые черты лица. Лада очень боялась, что ежели закономерность сохранится, то она станет совсем дурнушкой и замуж её никто не возьмёт.

— Так уж и лучшей, — кокетливо бросила Лада, но удовлетворённо улыбнулась и пошла к воротам.

Всемил покровительственно усмехнулся, ему, с высоты его тринадцати лет уже было понятно, что Ладе просто нужно подтверждение того, что она хорошенькая, и он охотно заверял лучшую подружку, что она раскрасавица. И при этом почти не кривил душой.

В городе шума гулянок было почти не слышно, дети неспешно шли к центру, где располагались их дома. Они планировали завтрашний поход по ягоды.

— Ой, смотри, — Всемил дёрнул Ладу за руку, в тень ближайшего дома. — У тебя не спят.

— И у тебя тоже, — кивнула Лада на соседний дом. — Ой, чует моё сердце, попадёт нам.

— Не бойся, всё будет нормально. Сейчас через забор перелезем, в окошко тебя подсажу и скажешь что спала спокойно.

— А ты?

— И я через окно.

— Вот я вам сейчас дам через окно, — раздалось у детей над головой.

— Ой–ой–ой, — заверещала Лада. — Дядька Слав, ухо оторвёшь. Ухо. Больно же, дядька Слав.

— Ах вы засранцы, волчата неблагодарные, это где же вас посреди ночи носило?

— Гуляли мы, — Всемил пытался повиснуть на руке у отца, потому что он хоть и не верещал как Лада, но ощущение что ухо, за которое его держали, оторвётся, действительно было.

— Дядька Слав, это я виновата, это я Всемила гулять потащила, — затараторила Лада. — Мне хотелось посмотреть как молодёжь гуляет.

— Не верю, — усмехнулся Слав. — Сама бы ты не решилась. Никита, — крикнул он, подходя к воротам Ладиного дома. — Держи пропажу свою.

— Где же ты их нашёл? — из дома выбежала мать Лады.

— Да тут недалеко, домой вертались. Гуляли они.

— Тётя Лебедь, это я виноват, это я Ладушку увёл, — поспешно сообщил Всемил. — Она не хотела.

— Не правда, — Лада ткнула приятеля в бок кулаком, сердито заиграв бровями. — Дядька Слав, да отпусти же, я не хочу лопоухой остаться.

Мужчина выпустил уши детей, но тут же перехватил сына за руку и очень своевременно, потому что Всемил едва его отпустили тут же попытался удрать.

— И где же это вас носило? — поинтересовался вышедший из дома Никита Яснокаменый.

— За стены ходили, хороводы смотреть, — не моргнув, соврала Лада. — Парни там красивые.

— И девки тоже ничего, — поддержал версию Всемил.

— Что‑то я тебя у хороводов не видела, — к воротам вышла старшая сестра Лады. — Проньку Травникову видела, Дару кузнецову видела, а вас нет.

— А ты сама что на гулянке делала? — возмутилась Лада. — Замужним женщинам там быть не положено. Вот муж‑то твой обрадуется, когда приедет.

— А её там не было, брешет она, — заявил Всемил.

— Вот я тебе сейчас дам, брешет, — рассердилась девушка и попыталась даль мальчишке по губам, но помешала Лада, загородившая собой друга.

— А откуда у тебя в волосах иглы еловые? — вдруг спросила мать Лады.

— Да… э–э–э, — девочка никак не могла придумать что бы соврать.

— В лесу были, — всплеснула руками женщина.

— Ели же ближе к озеру растут, — хмурясь, произнёс отец Всемила. — Вы что, к озеру ходили? — вдруг догадался он. Свободной рукой Слав снял ремень.

— Дядька Слав, не надо, — закричала Лада, но остановить порку уже не могла, а потом её мать, схватив хворостину, принялась стегать девочку.

Ладу не держали, поэтому она бросилась в дом, спасаясь от разозлённых родителей. Её, конечно, всё равно догнали, вытащили из‑под кровати, и выпороли. Мать девочки кричала, плакала скорее от страха за то, что произойти могло, и била до тех пор, пока за Ладу не вступился отец.

— Будет тебе, — он мягко но уверенно взял жену за плечи и вывел из комнаты дочери. — Всё, успокаивайся. Воды принесите, — велел он старшим дочерям.

— Там же русалки, — плакала Лебедь Яснокаменая, — А если бы уволокли, а волки? А если бы человек злой.

— Никто их не уволок, никто не обидел, — гладил жену по волосам Никита. — Ты достаточно её наказала.

— А тебе жалко? — Лебедь оттолкнула мужа. — Это всё ты. Это ты её балуешь. А она девка, её в строгости держать надо. А ты ей во всём потакаешь, всё ей позволяешь.

— Ну дети же, — вздохнул Никита. — Ну вспомни себя в её возрасте.

— Я в её возрасте дома сидела, и ночью носа из дома высунуть даже не думала. А Лада мало того что ночью ушла, так ещё и в лес, к озеру, — женщина снова сорвалась на крик.

— Она больше не пойдёт, — старшая из дочерей Лебеди подала матери воды. — Ты её хорошо проучила, надолго запомнит.

— Это всё Всемил, это он её подстрекает, — всхлипнула женщина.

— Я давно говорю, запретить им видеться надо, — заявила старшая из дочерей ювелира. — Не доведёт до добра эта дружба.

— Хватит, — оборвал Никита. — Всемил хороший парнишка. Всё, идите‑ка спать, я Ладой я сам поговорю.

Лада сидела в самом дальнем углу и плакала. У неё всё болело, мать била от души, не особо выбирая куда хворостину приложить, поэтому теперь на руках, плечах и спине набухали широкие красные полосы.

— И как же вас угораздило‑то в русалочью неделю на озеро пойти? — спросил Никита, тяжело садясь на стул около кровати дочери.

— Это я виновата, это я Всемила уговорила, — пролепетала Лада. — Дядьке Славу скажи что я, он же Всемила до смерти изобьёт. Я русалок посмотреть хотела.

— Посмотрела? — мужчина вздохнул.

Девочка кивнула в ответ.

— И было ради чего рисковать?

— А мы не рисковали, русалки на русалочьей неделе никого не топят. И близко мы не подходили, издалека смотрели.

— Дались тебе эти русалки.

— Они красивые.

— И что? Нежить ведь. И красота у них мёртвая, фальшивая. Красота у них для приманки, видимость это. Это как стёклышко против бриллианта, понимаешь?

— А всё равно красивые, — тихо отозвалась Лада, вытирая кулаком нос. — И парни там были.

— Парни, — усмехнувшись, покачал головой Никита. — Не рано тебе ещё на парней‑то заглядываться? И потом тоже ведь нежить.

— Нет, там обычные парни были, Мирон был и другие. Они любиться с русалками приходили, — доверчивым шёпотом сообщила она.

— Вот ведь, — сплюнул Никита и замолчал, вспомнив, как когда‑то давно и его друзья бегали к озеру на русалочьей неделе. И его звали, да он струхнул. Потом слушал рассказы друзей, жалел очень, но сам пойти так никогда и не решился.

— Ты к дядьке Славу сходи, — попросила девочка. — Скажи что это моя идея была. Всемил не хотел идти.

— Так что же не отговорил, — Никита поднялся.

— Я упросила, — Лада с трудом поднялась. — Пожалуйста, сходи. Дядька Слав когда злится, бьёт сильно, а Всемил не виноват.

— Схожу, — пообещал мужчина. — А ты слово мне дай что русалок на картинках смотреть будешь.

— Обещаю, — закивала Лада. — Только ты прямо сейчас сходи, а то он до утра Всемила совсем до смерти забьёт.

— Схожу, — Никита подошёл к дверям, ещё раз обернулся на дочь и вышел.

Убедившись что с женой всё хорошо и старшие дочери всё ещё с ней, ювелир решил пройтись до дома соседа. Но только вышел за ворота, как тут же столкнулся со Славом.

— Никита, не спишь ещё, — обрадовался Слав. — А я к тебе. Ты того, дочь сильно‑то не наказывай. Это мой оболтус её русалок смотреть потащил, она отговаривала.

— Вот как? — Никита усмехнулся.

— Да, ну ты же сам понимаешь, парень. Это у тебя четыре девки, они спокойные, а у меня мальчишки.

— Спокойные, — Никита снова усмехнулся. — Лада вот просила к тебе сходить, сказать что это её идея была к озеру пойти.

— Эка как, — крякнул Слав. — Покрывают друг дружку, значит. Ну да вряд ли это Лада. Я Всемила так выпорол, что он теперь долго гулять не сможет.

— Лебедь Ладушке тоже всыпала не мало, — Никита вздохнул. — Ох, дети, всё‑то им неймётся.

— Да, — задумчиво кивнул Слав. — Ну да ладно, пойду я, мне ещё старших своих дождаться, как бы и они к озеру не пошли, а то ведь с них станется.

Никита улыбнулся, глядя в след соседу. Станется, конечно, дети‑то в отца пошли, а сам Слав до девок ой как охоч был по молодости. И ни один год русалочья неделя без него не обходилась. Может потому и волнуется, знает как опасны могут быть эти развлечения, потому как его самого не раз товарищи с озера обессиленного на руках приносили. Русалки они же не простые девки, а за экзотику платить надо. Может оно и к лучшему что у него четыре девки, — подумал ювелир. — И даже если никто из зятьёв его дела не унаследует, тоже ничего, не факт ведь что сын ювелиром бы стал. Сам‑то он вон по отцовским стопам не пошёл, за что из родного дома и был изгнан. А с девчонками спокойнее. Вот ещё трёх замуж выдаст и будет совсем хорошо. А там, глядишь, уже и внуки пойдут, может кого из внучат его ювелирное дело заинтересует. Точно, вот внукам все свои секреты и передаст, — Никита улыбнулся и пошёл в дом.

Утром Лада сидела за столом насупившись. Сидеть было больно, да и вообще любое движение доставляло массу неприятных ощущений, но мать потребовала чтобы она вышла к завтраку и девочка ослушаться не посмела. У Лебеди Яснокаменой норов был крутой, и негласным хозяином в доме была она. Более мягкий по характеру Никита не противился, благо жена у него ко всему прочему была ещё и умной, и на людях мужа никогда в неловкое положение не ставила. Ну а в кругу семьи ювелир охотно передал бразды правления ей, сам большую часть времени занимаясь работой, которую любил не меньше чем жену и дочек.

— Лада, сегодня Лете помогаешь, — приказала Лебедь, вставая из‑за стола следом за мужем. — Сегодня же Воркуша должна была на кухне помогать, — возмутилась девочка, — я вчера там весь день была.

— И сегодня будешь и завтра, — не терпящим возражений тоном, заявила Лебедь. — А ещё хоть слово услышу, неделю из дома не выйдешь.

Девочка надулась, а потом кинула ложкой в не скрывающую радости Воркушу, за что тут же получила подзатыльник от старшей сестры.

— Ещё раз ударишь, руку отгрызу, — пообещала Лада сестре, и принялась собирать грязную посуду.

— Мам, пап, вы это слышали? — возмутилась Перва, старшая дочь Лебедь и Никиты Яснокаменых.

— Слышали, — кивнул Никита.

— И что? Ей никто ничего не скажет?

— Тебе скажу, — Лебедь вздохнула. — Не нарывайся, а то ведь и вправду отгрызёт.

— А сама не справится, Всемила на помощь позовёт, — хохотнула третья сестра Лады — Дарена. Перва замахнулась чтобы шлёпнуть и её, но девочка увернулась и показала старшей сестре язык.

— Мама, — воскликнула Перва.

— Ты уж определись ты мужняя баба или как, — насмешливо сказала вторая дочь Никиты Воркуша. — Коли мужняя, нечего чужих детей воспитывать и мамкать.

— Что значит чужих? — возмутилась Перва. — Или что раз я замуж вышла я вам теперь чужая? Пап, скажи им.

— Конечно не чужая, — мягко сказал Никита. — Девочки, не ссорьтесь пожалуйста и Ладу не задирайте.

— Ну конечно, Ладу нельзя а меня пожалуйста, — забурчала Перва, но на неё никто уже внимания не обращал.

— Воркуша, ты далеко намылилась? — поинтересовалась Лебедь.

— Так у меня же свободный день, на кухне же помогать не надо. Я хотела погулять сходить.

— А мне кто помогать будет? Вечером гулять будешь, а сейчас бери корзину, на рынок пойдём.

— Вот интересно, наказали Ладу, а делать всё за неё должна я, — бурчала Воркуша.

— Да ладно тебе, — добродушно отозвалась Дарена. — Всё лучше чем Ладе на кухне второй день.

— А нечего было ночью из дома удирать.

— От зависти только желчью не захлебнись, — Дарена тоже встала из‑за стола, у неё, как и остальных её сестёр, тоже было полно дел.

— Ой вы посмотрите на неё, умная какая сыскалась, — Воркуша упёрла кулаки в бока. — Уродина, — крикнула она и тут же получила подзатыльник от вернувшейся матери.

— Ещё раз услышу, выпорю, — пообещала Лебедь и, кинув дочери корзину, пошла к выходу.

Дарена, самая некрасивая в семье, слова сестры услышала, часто заморгала, но не расплакалась, а лишь прикусила губу и пошла помогать отцу.

Лада провозилась на кухне до ужина, но поев и убрав посуду, собрала остатки еды и тихонько выскользнула из дома. Кухарка Лета её не останавливала, она видела как девочка весь день за дружка своего волновалась, как места себе не находила, поэтому и отпустила прикрыть, ежели мать хватится, пообещала.

— Дядька Слав, а Всемил где? — Лада вошла в дом Слава Перелеска без стука.

— И тебе, здравствуй, Лада, — насмешливо сказал старший брат Всемила Любомир, ему было восемнадцать, его совсем недавно взяли из мальцов в дружину и он был очень горд этим фактом.

— Здравствуйте, — поморщившись, сказала Лада. — А где Всемил?

— Наказан твой Всемил, — заявил Слав. — Нельзя к нему.

— Дядька Слав, — умоляюще попросила Лада. — Я только покушать ему дам и всё, я быстренько.

— Нет, я сказал, — мужчина поднялся. — Любомир, а старшего остаёшься, а я в дозор. Лада, иди домой, Всемил наказан, — Слав вздохнул и пошёл к княжескому терему.

— Ты куда собралась? — поинтересовался Любомир, облизывая ложку. — Тебе же сказали нельзя к Всемилу.

— Любомир, — Лада вздохнула. — Ну я мигом.

— Нет, Лада, — парень улыбнулся.

— Ну Любомирушка.

— Эка ты запела. Нет.

— Ну пожалуйста. Всемил там один, ему плохо поди.

— Нет.

— Любомир, — Лада нахмурила брови, совсем как её мать.

— Нет.

— А у меня котлетка свеженькая есть, — решила поторговаться Лада. — Ты с отцом всяко себе таких сделать не можешь.

— Нет, — покачал головой Любомир, хотя котлетку вдруг ужасно захотелось.

— Ну Любомир, — Лада поставила корзинку с едой на стол и умоляюще сложила ладошки. — Ну отвернись, а я проскочу. Ты не виноват будешь, просто не усмотрел.

— Нет, — упрямо стоял на своём парень, хотя готов уже был не то что отвернуться, вообще из дома уйти. Брата ему было жалко, отцу вчера уж очень сурово с ним обошёлся, а подружка братца так и вовсе умиляла.

— Ну Любомир, — продолжала умолять Лада. — Ну позволь.

— Лада, я не могу, ты же сама слышала, отец не велел. Ежели он узнает что я тебя пустил он же и меня выпороть может. Ко мне‑то ты бегать не будешь.

— Я буду, — тут же пообещала девочка. — Ну да только он не прознаёт. Ну хочешь я тебя поцелую?

Любомир захохотал и, махнув рукой, всё ещё смеясь, вышел во двор. Лада тут же прошмыгнула на второй этаж.

Всемил лежал у себя на кровати на животе, на спину было не повернуться.

— Батюшка Небо, — ахнула Лада, увидев что рубаха к спине прилипла.

— Лада, — Мальчишка попытался встать.

— Лежи, — велела девочка. — Да что это дядька Слав так? — запричитала она. — Да на тебе же места живого нет.

— Сам виноват, — Всемил вздохнул. — Надо было внимательнее смотреть, когда возвращались. Я бате сказал что я тебя на озеро пойти подговорил, так что тебя сильно наказать не должны были.

— Всемил, — Лада вздохнула. — А я говорила что это я, чтобы тебя сильно не наказывали.

— Ну Лада, — Всемил всё же сел и ту же сморщился от боли.

— Очень болит? — тихо спросила девочка.

— Да совсем почти не болит, соврал Всемил. — Просто сел неудачно.

— Я тебе покушать принесла, — Лада принялась доставать из корзинки еду.

— Спасибо, — Всемил, не сходивший вниз целый день был дико голоден. Лада сбегала на кухню, принесла ему молока. Мальчик ел очень осторожно, стараясь двигаться как можно меньше. Спина болела невероятно и даже смена положения ситуацию не меняла.

— Всемил, дай‑ка я тебя посмотрю, — хмурясь, попросила Лада. — Рубаху задери.

— Лада, да не надо.

— Не спорь со мной, — подражая матери, велела девочка. — Рубаху снимай и ложись. Матушка Земля, — ту же ахнула девочка.

— Чего там? — Всемил повернулся, пытаясь хоть что‑то разглядеть.

— Да дядька Слав вообще ума лишился, — продолжала поражённо Лада. — Ты лежи, не вставай, а я сейчас, — девочка бросилась к себе домой.

— Мама, мамочка, — завопила она, ворвавшись.

— Ты где была? — нахмурилась Лебедь. — Разве я не запретила тебе из дома выходить.

— Мамочка, это потом, а сейчас пойдём со мной, Всемилу помочь надо, а я сама не знаю как. Ну пожалуйста, давай ты потом на меня ругаться будешь, а сейчас пойдём, мама.

Девочка была в таком отчаянии что Лебедь даже испугалась.

— А что со Всемилом?

— Там… Там… отец его высек, да так, …, — Лада задыхалась от переполняющих её эмоций. — Ему спину надо обработать чем‑то, там воспаляться всё начало, до мяса там всё.

— Ох ты ж святые боги, — нахмурился Никита.

— На кухне горшок с травами возьми, — приказала Лебеди и накинула на голову платок. — Я быстро, Никитушка.

— Может мне с вами? — поднялся мужчина.

— Не надо, — деловито сказала вернувшаяся с кухни Лада. — Дядька Слав в дозор ушёл, а Любомир с мамой спорить не станет.

— Пошли, — Лебедь забрала у дочери слишком большой для неё горшок, где они травы хранили и пропустила девочку вперёд.

Увидав вернувшуюся Ладу, Любомир хотел было не пустить девочку, но шедшая за ней Лебедь его озадачила. Он растерялся и не сказал ни слова, когда гостьи вошли в дом и поднялись в комнату Всемила.

— Батюшка Небо, — покачал головой Лебедь. — Любомир, воды поставь, Лада, бегом за лекарем, сами мы тут не справимся.

— Ох, — воскликнула девочка, но тут же убежала звать врача, старший брат Всемила тоже поспешил вниз, выполнять данное ему поручение.

Лада вернулась одна, лекарь обещал прийти как только навестит кого‑то из своих пациентов, но раньше доктора вернулся Слав.

— Это что такое? — спросил он, войдя в дом, где девочка помогала Любомиру заваривать травы, отобранные матерью. — Лада, я тебе что велел? Вот сейчас не посмотрю на то что ты не моя дочь и выпорю.

— Не выпорешь, — Лада повернулась и упёрла руки в бока. — Ты, дядька Слав, вообще совесть потерял, — заявила она. У Слава открылся рот от удивления, никогда его ещё таким тоном не отчитывала десятилетняя соплюха. — У тебя что, сыновей много? — продолжала Лада. — Всемил лишний? Ты с чего это его до полусмерти запорол? Ну наказал бы, но так‑то зачем?

— Ты меня ещё учить будешь? — поражённо спросил Слав. — Вот я тебя сейчас…

— Батя, не трогай её, — вступился за девочку Любомир. — Перестарался ты вчера со Всемилом, плохо ему совсем, тётка Лебедь велела лекаря позвать.

— Лебедь? — Слав нахмурился. — Она там? — он стремительно пошёл наверх.

— Отчаянная ты, — Любомир снял котелок с водой с огня. — Сейчас бы сама под раздачу попала. Лежали бы с Всемилом рядышком, попами кверху.

— Ой как страшно, — фыркнула Лада, хотя понимала что Любомир прав, дядька Слав и её вполне мог ремнём отходить, но девочка была так зла, что пока не жалела ни об одном сказанном слове.

— Тебе поцелуй сейчас отдать или потом? — спросила она, чтобы сменить тему. — Ну что ты ржёшь? Любомир, прекрати.

— Потом отдашь, — всё ещё смеялся парень. — Вот подрастёшь немного и отдашь.

— Просто я не люблю в долгу оставаться, — Лада отвернулась, задрав носик.

— А я целоваться со взрослыми девками предпочитаю, — возразил Любомир. — Вот повзрослеешь, я с тебя должок и потребую.

— Если не забудешь, — хмыкнула девочка. — Я напоминать не стану.

— Я не забуду, — улыбнулся Любомир. — Вроде заварилась трава, давай сливать.

Пока отвар переливали да остужали, пришёл лекарь. Всемила измазали мазями, напоили отварами, а Славу в очередной раз вычитали за жестокость.

— Лебедь, ну что ж вы всё из меня деспота делаете. Ну перестарался малость. Ну так и он не тарелку разбил и не курицу соседскую раздавил. Ты вон Ладу тоже выпорола.

Лада опустила закатанный рукав рубашки, прикрывая след от хворостины на руке.

— Меру все же знать надо, — тихо сказала женщина, уводя Слава за локоть из комнаты. — Ты же не хочешь чтобы мальчишка из дому сбежал?

— Конечно не хочу.

— Жениться тебе надо, дядька Слав, — заявила Лада, спускавшаяся вслед за взрослыми.

— Тебя не спросили, — Лебедь усмехнулась. — Пойди дружку своему воды принеси, пусть у кровати стоит, проснётся, пить захочет.

— Угу, — Лада перепрыгнула через оставшиеся ступеньки и по–хозяйски принялась выбирать кувшин, а потом и вовсе отправила Любомира за водой, тот, как ни странно, подчинился не споря.

Когда Лебедь и Лада ушли, Слав сходил проведать младшего сына. Тот тревожно спал, постанывая во сне.

— Хорошо что Лада настырная такая, — тихо сказал он, спустившись вниз. — Что она тебе пообещала за то чтобы ты её наверх пустил?

— Да много чего, под конец поцеловать пообещала, — Любомир улыбнулся.

— О, против этого даже я бы не устоял, — Слав тоже слабо улыбнулся, впервые за вечер. — И как?

— Что как?

— Поцелуй получил?

— Нет, конечно, она же ещё ребёнок. Я ей возврат долга отсрочил.

— Тоже дело, только смотри, потом и Всемил тоже вырастет, вряд ли ему понравится, что его подругу другой целует. Хорошая девка будет, лучшей жены Всемилу и не пожелаешь. Ищи себе такую же.

— Десятилетнюю? — насмешливо уточнил Любомир.

— Такую же боевую, которая за тебя горой встанет, ежели что. Через шесть лет зашлю к Никите сватов, поженим их, и будет у меня наконец‑то дочка.

— Может мы с Ратибором раньше женимся. Или ты нас уже вообще со счетов списал?

— Ратибора списал, — Слав вздохнул. — Ему уж третий десяток, а девки у него на последнем месте.

— Зато дружинник он отменный, — возразил Любомир. — Гордиться таким сыном надо.

— А я и горжусь, но всё должно быть поровну. На службе — служи, а вне службы — жизнь свою не прожигай, а строй как положено. А у него одна служба на уме. Как мать умерла, так вообще из дружинной избы не вылезает. Ты таким не будь, Любомир, — попросил он сына, и было в голосе Слава столько отчаяния, что Любомиру стало жаль отца.

Тут сверху что‑то упало и раздался крик Всемила. Слав бросился в комнату сына. Оказалось что во сне Всемил упал с кровати и теперь сидел на полу и плакал от боли, а ещё больше от стыда.

— Ну что ты, Всемилушка, — Слав аккуратно поднял сына и уложил в кровать.

— Как дитё малое, — Всемил отчаянно тёр глаза, надеясь что ни отец, ни брат слёз его не заметили.

— И взрослые бывает падают, — утешал его отец, гладя по непослушным золотистым волосам. — Дружинники знаешь иногда как с полатей летают? У–у–у, особливо когда устанут сильно или болеют. Ты прости меня, Всемилушка, — тихо попросил он. — Просто испугался я за тебя. Опасные они, русалки.

— Ничего они не опасные, — буркнул мальчишка. — Вон парни наши к ним ходили и не просто посмотреть, между прочим.

— Глупый ты ещё, — вздохнул Слав. — Русалки они силу жизненную тянут. Вот не приди к озеру эти идиоты, они вас бы наши и что тогда? Русалки и так людей чуют, а уж в русалочью неделю… Послушай своего старика, Всемил, живые девки куда лучше русалок.

— Ты сам к русалкам ходил? — догадался мальчишка.

— Когда‑то ходил, — вздохнув, признался мужчина. — Утром меня на руках друзья приносили, и я потом несколько недель встать не мог, пока силы не вернулись. Не стоит то удовольствие таких жертв. Не повторяй моих ошибок. Были случаи когда от озера мужики не возвращались, до смерти их залюбливали русалки.

Всемил хотел было возразить что Мирон довольно резво от русалки уходил, но потом вспомнил второго парня, который после любви с лоскотухой лежать под ёлкой остался.

— И Ладу ведь за собой потащил, — продолжал Слав. — Случись что, погибли бы оба. Ты её защищал бы, она бы без тебя убегать не стала. А тебе Ладу беречь надо, она же девочка, — он потрепал сына по волосам.

— А я и берегу, — буркнул Всемил.

Слав горько усмехнулся, поправил мальчику подушку, подставил стул к кровати, чтобы Всемил снова упасть не мог, и пошёл вниз. Он сидел и смотрел в тёмное окно, а потом понял, что ему ужасно хочется самому сейчас пойти к озеру. Слав даже встал, но у двери тряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет, ему нельзя. Отгулял он своё. Сейчас у него сыновья, и его долг вырастить их достойными людьми. Мужчина с тоской посмотрел на тёмную улицу, закрыл дверь и пошёл спать. Боги были добры к нему, за недополученное удовольствие они наградили Слава прекрасными снами, где русалки были краше некуда, вода тёплой, ласки нежнейшими, а любовь русалочья совершенно безобидной, сил не отнимающей.

День шёл за днём, месяц за месяцем, год за годом. Дети росли, их родители старели. Когда Всемилу исполнилось шестнадцать, его взяли мальцом в дружину. Лада искренне радовалась за друга и, наплевав на насмешки подруг, продолжала бегать к нему домой или в дружинную избу. Всемил на смешки товарищей тоже внимания не обращал, а того кто Ладу оскорблять пытался — бил себя не жалея, не взирая на возраст и положение обидчика. Очень скоро дружинники привыкли к девочке и стали, как и остальные, воспринимать её как невесту Всемила, пусть ещё и маленькую. Всё свободное время Лада и Всемил проводили вместе. Иногда в компании друзей мальчишки, иногда просто вдвоём. Не смотря на все запреты и наказания они ещё несколько раз бегали к озеру на русалочьей неделе, в последний день осени, пробирались на кладбище, чтобы посмотреть как покойники из земли вылезают. Правда так ни разу ничего и не увидели, то ли ночь была выбрана не та, то ли место не подходило, но ребятам ни разу не повезло, и никто из могил при них не вылезал.

— Враки это всё, — заявил тогда Всемил. — Сказки для детишек малых.

— А вот и не скажи, — возражала Лада. — Просто нам не повезло. Может они не каждый раз вылезают. А может у нас жрец такой хороший что хоронит как надо и они упокаиваются навеки.

— Сказки, — возразил Всемил.

Лада спорить не стала, но и мнения своего не поменяла. И вообще‑то она была очень рада что ни один покойник своего места покинуть не решился, пусть уж лучше спят в земле спокойно.

Лада с Всемилом часто не сходились во мнениях, но никогда из‑за этого не ругались. Всемил бывало подшучивал над подругой из‑за чего‑нибудь, но девочка не обижалась. Она утешала себя тем что мужчинам надо чувствовать себя правыми, а женщина должна быть мудрой и лишний раз промолчать. И Лада очень старалась быть мудрой и не спорила.

— Лада, — Всемил ворвался в дом ювелира Яснокаменого без стука. — Здрасте, тётя Лебедь, здрасте, дядя Никита, — выпалил он. — Ладушка, меня в отряд что в Быстроград едет, берут.

— Да ты что? — ахнула Лада. — И ты поедешь? — с надеждой что Всемил скажет нет, спросила она.

— Конечно, поеду. Быстроград же, — восторженно сказал мальчишка, даже не заметив что Лада расстроилась. — Там же кентавры и дриады и говорят даже драконы.

— Не знала что мальцов в эту поездку берут, — Лебедь бросила быстрый взгляд на дочку, она‑то в отличие от Всемила, всё прекрасно видела и понимала.

— А меня в дружину переводят, — расцвёл Всемил. — Раньше всех. Воевода сказал я способный. К тому же Любомир тоже едет, так что решили что мне тоже можно. Дядя Никита, я Ладу заберу, ладно? К полуночи верну, обещаю.

— Уж верни, — усмехнулся Никита.

— Глупостей не наделай, — тихо сказала дочери Лебедь. — Он через годик вернётся, тогда и успеется, а сейчас не спеши.

Лада только вздохнула и пошла переодеваться.

Ладе было уже пятнадцать, она ощущала себя взрослой девушкой, только вот почему‑то родители считали иначе. Некоторые подружки её уже с девичеством простились, а у них со Всемилом всё как‑то до этого не доходило. Но Лада и сама не особо рвалась с невинностью распроститься, а Всемил её берёг и опыта предпочитал набираться с другими не столь ему дорогими девицами.

Через месяц полсотни дружинников и Всемил в их числе, уехали в далёкий город Быстроград, в знак дружбы между князьями и для установления крепких дружеских отношений.

Лада тосковала, потом от Всемила пришло письмо и девочка перечитывала его каждый вечер. Потом пришло второе письмо, потом третье. Всемил писал часто и подробно, он описывал всё что было по дороге к Быстрограду, потом сам город и его чудеса. Одно из писем парня почти полностью было посвящено кентаврам, Всемил был от них в таком восторге, что просто не мог не поделиться им с лучшей подругой. Лада читала, радовалась или печалилась вместе с Всемилом и тут же садилась писать ответ. Она писала ему о последних городских новостях и сплетнях, об отце, потому что дядька Слав сам писем писать не любил. Но потом письма стали приходить всё реже, не до того стало Всемилу. А после стало ясно что через год дружинники не вернутся. Лада совсем затосковала. Так прошёл ещё год.