Крысолюд

Глава 5

Две армии рвали друг друга на части словно два обезумевших зверя. Какие бы сильные завры ни были, но и сейчас они проигрывали, теряя своих и пятясь к небольшим холмикам, облепленные тучейкровососущих и мясогрызущих насекомых. А за их спинами я увидел то, на что не обратил сначала внимание. Жаба! Та самая или очень похожая на одну из тех, что громила подземный город крыс. Только тут её ещё лучше было видно. Пятнистая, с короткими и толстыми руками, украшенными множеством золотых браслетов, с зажатым в одной из них коротким посохом, довольно мощными ногами, держащих толстую тушу с выпирающим животом, в крохотной набедренной повязке, а верх корпуса венчала несоразмерно большая голова с огромной пастью, свисающими брылями, дырочками носа и сияющими точками глаз из-под нависшего лба. Золотая пластина прикрывала лоб, а на ней (или через неё) торчали четыре рога, родных или в виде украшения. На толстой нижней губе свисали вниз пара золотых пластинок, при соприкосновении издающих лёгкий звон. Стоящий один, он безмолвно повелевал своими бойцами. Он был опасен не только как командир, но и как тот, кто повелевал более непонятными, незримыми силами.

— Убить! Хауз! Дронгор! Кто-нибудь! Шаманы! Он опасен! — заорал я, пытаясь всем указать на опасного противника. Но выделить из общего шума крик одного существа, не выделяющегося ничем на общем фоне происходящей битвы является нетривиальной задачей. Плевать на зверолюдов, я помнил как группа жаб раскидывались молниями, да и кто тот яд пустил по подземелью, выкосивший всех? Явно такие же тварюки. Да и сейчас жаба показала, на что она способна, до того, как кто-то начал против неё что-то делать.

Взмах коротким золотым жезлом, и смертельная мошкара высушенным дождем падает на землю, хрустя под подошвами. Новый взмах, и раны на телах завров и сцинков начинают затягиваться на глазах, и приободрившиеся завры не только остановились, но и слитно сделали шаг вперёд, опрокинув некоторых не ожидавших такого шага зверолюдов. Третий взмах, и на пути у унгоров, обходящих завров справа, из высокой травы поднимаются несколько новых рептилоидов с несколькими сотнями сцинков, стоящими позади. Новые рептилоиды немного смахивали на хладнокровных, но ведь и так все ящерицы похожи друг на друга, не правда ли? Вытянутые узкие тела и хвост с окончанием в виде шипованной булавы. Шипованное тело и однорогая голова с похожими на шипы зубами. Много шипов.

Перед мордой каждого из них стояли сцинки, которые единовременно ткнули копьями в морды этих игольчатых, и тело зверей охватила дрожь, расходящаяся от морды по телу волнами. За несколько секунд волн стало так много, что они превратились в сплошную вибрацию, а наклонившие голову к земле твари выпустили свои шипы в сторону, с которой их укололи, от головы до поднятого повыше зада.

Многие сотни колючек с лёгким свистом накрыли ничем не защищённых унгоров и браев.

Относительно полной бронёй могли похвастать лишь горы с бестигорами, но они были в другом месте…Почти как стрелы, от двадцати до пятидесяти сантиметров в длину и толщиной в палец мужчины, они впивались в мясо, проникая вглубь органов и разя наповал — если и не убивая сразу, так замедляя, причиняя мучительную боль.

А после такого залпа толпа сцинков, стоящих за спинами стрелков, засвистела, заверещала, расправляя налившиеся краской гребни и, удерживая оружие в свой рост длиной двумя лапами, накинулись на опешивших и потерявших воинственность, утыканных шипами безрогих и мелкорогих, круша их.

А на левом фланге вышла, широко шагая, пара десятков чудовищных пехотинцев, превосходивших в размерах и завров и зверолюдов, направившись к кентаврам и горгону, слишком увязших в избиении хладнокровных. Держа в перекатывающихся мускулами руках огромные цельнолитые бронзовые булавы, вытянув крокодильи морды в сторону противника, они верно слушались маленьких сцинков, сидящих у них на загривках и указывающих им цель. От их чешуйчатой шкуры отскакивали даже самые крепкие копья, а дубинки в щепки разбивали деревянные щиты и дробили кости.

— Крог`си`гооo… Крог`си`гооo… — нечто подобное, насколько можно было распознать, глухо выдавали на разные лады их глотки.

Взмах булавы, и крепкий череп рогатого кентавра лопается, а туша валится с копыт. Удар — и кентавр с перебитым позвоночником пытается подползти к своему обидчику на передних копытах, помогая себе одной рукой, но второй удар его добивает. Удар — и горгон, припадая на одно разбитое колено, отвлекается от поедания сразу двух хладнокровных и ударом лапы смахивает с плеч крогсигора сцинка, буквально размазывая его тельце по твёрдой броне. Удар — и булава вязнет в теле горгона, отчего он ревёт как стадо быков, но при этом всеми четырьмя руками и парой копыт начинает всё крушить вокруг, не считаясь с тем, кто вокруг находится — свои или ящеры. Кроксигоры отрывали головы мертвым и раненым снующим зверолюдам и отправляли их в пасти, дробя своими ужасными челюстями.

Лесные твари, что так жаждали чужой смерти, начали метаться, не видя перед собой ничего, кроме спин сородичей, а те, кто стоял морда к морде с заврами, видели сейчас только смерть. Но вот откуда-то из центра раздался грозный рык Дронгора, и твари воспрянули, помня о том, насколько жесток и кровожаден их вождь. Блея, они вновь кинулись вперёд единой слитной массой.

А жаб, казалось, только этого и ждал. Его жирное брюхо затряслось, как от смеха, и, указав на массы зверолюдов, он что-то, казалось бы, пробулькал. От его золотых украшений на теле начали выделяться тоненькие струйки золотой пыли, тянущиеся в сторону сражающихся, и прямо над головами рядов завров, сдерживающих визжащее войско, начала складываться массивная рогатая голова какого-то невиданного мною монстра, которая, светясь, открыла пасть и выдохнула в сторону зверолюдов лепесток пламени, после чего рассыпалась вновь на мелкие золотые частички. А пламя зажило своей жизнью, набирая скорость и, что самое главное, объём. И середины войска тварей, которые инстинктивно пытались скрыться от этого ужаса лесов, достигло целое пылающее солнце! Жахнуло, и предсмертные пронзительные вопли сотен скотов, стоящих в плотной массе, в короткий миг обглоданных всепожирающим пламенем, пронеслись над полем боя.

Прядавшие ушами браи не выдержали, и мелкие гурты начали бежать. Будучи по природе своей зверями стадными, как и ящеры, унгоры последовали их примеру, догоняя убегающих сородичей. А за ними и остальные твари, задерживая наступление перешедших в атаку ящеров, что оказалось поддержано новыми стаями рептилоидных птиц, на сей раз оказавшихся ещё больших размеров.

Показалось, что ещё немного — и мне будет конец. Моё тело окажется смято, изрублено.

Страшась этого, бессильный что-нибудь изменить, стал искать глазами Щетинистого Хауза, но в клубах серой пыли мелькали свирепые рыла, оскаленные морды, звенело железо, стучали копыта, предсмертные вопли зверолюдов смешивались с единым рёвом ящеров и клёкотом рептилоидных птиц.

Страх затмевал разум. Хотелось как можно скорее и как можно дальше умчаться от клубка нечеловеческой ярости. Но справа был Белоглазый, слева Тупой, а я был зажат между ними. И лишь когда они развернулись и побежали, я, подхваченный потоком, так же побежал прочь, судорожно вдыхая пыльный воздух, резко пахнущий палёной плотью.

Один из шаманов, отставая от других, заорал, и вечно снующие у его ног черви порскнули в разные стороны, а земля потемнела, трава перед ним начала жухнуть, и было видно, как под землей кто-то движется, пока среди порядков наступающих не выскочили из земли десятки толстых мучнистых червей, таким размером, что сходу проглотили каждый по ящеролюду. Ну или попытались проглотить. Их плоть под ударами рассекалась, истекая слизью, но по их виду не было понятно, испытывают ли они боль. К проглоченным ящерицам их товарищи прорубались через мучнистую слизистую плоть, доставая искаженные кислотой, но живые тела, а черви в это же время пытались ползти дальше и заглатывать, заглатывать новую порцию белка, оставляя перерубленные куски своего тела на истоптанной пыльной почве.

В то время, пока один шаман пытался задержать врагов, другие также не оставались без дела.

Глухие голоса читают заклинание, и, перерезая путь бегущих, по земле проходит извивающийся разрез — трещина, один край которого приподнимается, открывая ход в то ли пещеру, то ли подземелье. Туда, повинуясь воле шаманов, и начали вбегать отступающие твари.

Последним, ревя, вкатился горгон, которому всё же пришло в его тупой черепок, что каким бы он грозным ни был, ему тоже придёт конец. Он, подпаленный и измазанный своей и чужой кровью, кинулся в зев, сочащийся багрово-зелёно-чёрным давящим светом, давя и раскидывая всех на своём пути.

Когда я прорвался через суматоху паникующего стада, насмерть топчущего своих упавших, дыра в земле встретила запахом гнили, но при этом блаженной прохладой после разгорячённой яростной схватки и обжигающего пламени. Корни деревьев опутывали свод. Мелкие корешки торчали то тут, то там, а под ногами чавкала грязь от грунтовых вод, вперемешку с мелкими камнями.

Позади с грохотом рухнули тонны земли, уже не удерживаемые мощью шаманов, придавливая последних отступающих и давя в лепёшки ящеров, небольшая часть которых всё же успела забежать.

На какое-то время наступила тьма, в которой хаотичные звери принимали всех вокруг за врагов и без устали рубили друг друга, пока в метрах пятистах не появился новый разрыв, в который все и повалили, оказавшись в прибрежной холмистой долине. Рядом — лишь сухая рыжеватая трава, лежащие серые камни и ни следа ящеров ни на земле, ни в небе.

Вытер едкий пот. Руки плохо слушались, дрожали ноги, от боли надвое раскалывалась голова, из ноги и тела торчали несколько костяных стрел. Тупо, трудно охватывал я разумом происшедшее. Обессиленно присел на камень. По всей прибрежной долине, похожей на сложенные ладони, валялись издохшие твари, ползали раненые, метались недобитые и рисковые сцинки, что успели проскочить, теперь добиваемые.

Подвывая, я пытался вытащить глубоко засевшие костяные гарпунообразные наконечники.

Выдрав их, чуть не потерял сознание от боли.

Мы разбиты. Разбиты! Но я жив. Жив!

Страх и чувство беспомощности, только что пережитые, мешали мне ощутить ощутить полную радость.

Чтобы отвлечься от этого чувства, пошел посмотреть на лежащих мёртвых ящеров. У первого же заметил то, что до этого пропускал: татуировки на чешуйчатой шкуре — странными спиральными узорами. Распутал шнурки из сыромятной кожи, на которой висела связка клыкастых человеческих черепов, и не туго перевязал себе рану, положив пару сухих широких ворсистых листов какого-то местного растения. Несколько резаных ран я получил в толчее у перехода, когда несколько бестигоров пробивали дорогу, стремясь скорее выбраться из западни, в которое превратилось поле боя.

Попытался оценить, сколько тут вообще осталось от единого стада. На первый взгляд — едва ли треть. И ни трупов, которые можно было бы оживить, ни пленников, которых можно было бы принести в жертву Тёмным богам.

Тяжелые времена для тварей. А вокруг и леса не видать, в котором они могли бы скрыться.

Хауз где-то потерялся. Из более-менее знакомых — лишь Белоглазый и Тупой. Не сговариваясь, стали держаться вместе, отойдя подальше от беснующегося Дронгора, вымещающего злобу на подвернувшихся под лапу и молотившего какого-то брая так, что от него остались уже мокрые окровавленные ошметки.

Вид мяса вновь разбудил в организме механизм, отвечающий за голод. Слюна начала капать из пасти, и невозможно было её удержать. Покопавшись в чудом сохранившейся суме, достал кусок сыра и начал с жадностью грызть, когда поймал не менее голодные взгляды Белоглазого и Тупого. Подумав, что не хватало ещё драться сейчас, уставшему и раненому, пока не заросли раны, да ещё и против двоих, полез вновь в суму, вытряхнув на землю остатки провизии: горка расколовшихся сухарей, огрызок заплесневевшего сыра, пованивающую вяленую рыбу, на которую те тут же жадно накинулись.

Слупив дармовое угощение, они завалились бок о бок спать. Никто никуда не торопился, а потому я последовал их примеру, поджав никак не прекращавший дрожать после схватки хвост.

День начал клониться к вечеру. Вечерняя мгла сгущалась над долиной и морем; она гасила яркие краски и окутывала жёлтую равнину и притихшее море однообразной белесой туманной пеленой. В траве и редком кустарнике, ещё не везде искажённом той силой, что веяла от шаманов, цвиркали мирные птицы и мелкие безвредные насекомые.

Постепенно туман терял свою белизну, по мере того как наступала ночь. Но и тогда, когда темнота уже опустилась совсем, туман всё равно продолжал темнеть, клубясь и протягивая свои удлиняющиеся щупальца в сторону остатков звериного войска, чей лагерь широко раскинулся по берегу.

А в тех местах, где наиболее плотно клубился тёмный туман, начали выходить ряды чёрных воинов. Сотни высоких бойцов, затянутых в чернённые доспехи и тёмную кожу, беззвучно выстроились в несколько шеренг и направились к одному из краёв зверолюдского воинства.

Как и всегда, не все отдыхали среди тварей: продолжались выяснения отношений за право занять место ведущих гурты вместо погибших, разрывались на куски раненые, чтобы утолить голод выживших. И среди них оказались те, кто увидел, как к ним направляются ряды новых врагов. Но, к счастью для одних и к сожалению для других, мало кто обратил внимание в этом хаосе на новые крики. И лишь когда с лёгким шорохом с неба ударили разветвлённые сети молний, оглушая и спящих и бодрствующих, вот тогда многие начали вскакивать на лапы и копыта, пытаясь оказать сопротивление.

Эти воины не стремились напасть и убить всех. Нет, у них была другая цель, которую всем ещё только предстояло узнать. Из-за спин воинов взлетели сети, тяжёлым грузом опадая на тех, кто ещё стоял, а уже к ним из строя побежали налётчики, оглушая, выдёргивая оружие, связывая и утаскивая измененных Хаосом зверей за строй. Тех, кто валялся на земле, также не забывали оглушать, чтобы в неожиданный момент они вдруг не сорвали план.

Обезумевшие звери метались — одни пытались убежать, тогда как другие кидались в бой. И тех и других закидывали цепями с прикрепленными к ним крючьями, которые, зацепившись за мясо и кости, утягивали за строй обречённо блеющих и тявкающих тварей. Пара минотавров, толпа других копытных оказались утянуты в глубь тумана. И прежде чем горгон и шаманы подоспели к опасности, так же молча и тихо чёрные воины в своих необычных шлемах и острых наплечниках отступили назад.

Из сна меня вырвало то, что меня тащили. Грубо, беспардонно тянули за ногу, и тело билось о мелкие камешки, и шкуру царапало, на острых участках оставляя капли крови и клочья меха.

Попытался вскочить, но руки были плотно примотаны к телу, а в пасть чья-то рука тут же засунула кляп. Извиваясь, попытался разорвать верёвки, что стягивали кисти, или перерезать их когтями, но не доставал — вязали мастера. Да к тому же получил несколько весьма болезненных ударов древками копий от тащивших меня трёх воинов. На время затих, пообещав себе, что попытаюсь урвать удобный момент, чтобы освободиться. Рядом тащили знакомые туши Тупого и Белоглазого. От этого менее обидно не стало. Видно было мало, да ещё порой моя морда оказывалась повернута к земле, где нещадно билась о неё. К счастью, это продолжалось не так долго, и вскоре послышался плеск воды, я почувствовал, как меня поднимают, а затем краткий миг полёта и болезненное приземление на доски. Через какое-то время меня на верёвках подняли на водой, втащив на палубу более крупного судна. Мне на спину упал ещё кто-то. Затрещали ребра, но тело, упавшее на меня, вскоре оттащили. Какое-то время продолжалась небольшая суета, после беспокойного лагеря тварей казавшаяся просто идеальным порядком. Последовал небольшой скрип, и небольшой корабль (а это скорее всего был именно он), отплыл от берега.

Дернувшись, перевернулся, но ничего кроме бортов и звезд на небе не рассмотрел. Обзор был также ограничен валяющимися тушами тварей, а между ними бродили белокожие (были видно подбородки из-под щлемов, а некоторые их вообще сняли) высокие воины в чёрных доспехах, один из которых, заметив, что я за ними наблюдаю, подошёл ко мне, наклонившись. Лёгкая добрая улыбка появилась на его лице, когда он наступил на мой хвост и давил, наблюдая за моей реакцией. «Больно, погань, слезь!!!» — хотелось крикнуть, а лучше вцепиться когтями в его лицо, стирая гадкую улыбку. И видя, как мне больно, он ещё сильнее давил, перенося весь свой вес на давящую ногу, и всё шире становилась его ангельская улыбка. В хвосте что-то хрустнуло. Затем, неожиданно сильными руками он приподнял меня, оперев спиной на борт. А потом этот садист начал наносить удары сапогами куда придётся, что закончилось несколькими ударами в солнечное сплетение (или где оно должно быть). Садист с улыбкой смотрел, как я задыхаюсь, как пытаюсь через боль вдохнуть носом такой вдруг ставший желанным воздух. Заметив, что ещё кто-то возится на палубе, он переключился на них, оставив меня в покое.

И всё же я мог теперь наблюдать за тем, что твориться вокруг.

«Мой» корабль без усилий скользил по волнам среди нескольких десятков кораблей поменьше, несколько огромных треугольных парусов наполнял ветер, волны разбивались о золоченый нос, с установленной там скульптурой прекрасной девушки, чья фигура была сделана так искусно, что казалось, она ещё и шевелится, поворачивает голову, чтобы окинуть взглядом бесконечные морские пространства… Я еще никогда не видел такого огромного корабля, (я тут вообще кораблей не видел) не меньше замковой башни, с мощным корпусом. На его палубе возвышались башни из темного дерева, отделанного переливающимися золотом и серебром. Стояло несколько крупных баллист, у которых дежурили их расчёты. Тёмные паруса легко хлопали, а команды неспешно раскладывали пленных на палубах.

Туман ещё держался, когда вдалеке показался тёмный силуэт горы, напоминающей айсберг из твердой скалы или целый остров. Размеры его поражали. Вдоль огромной стены, к которой мы подбирались, зияли провалы пещероподобных доков огромного города-корабля, куда и стремились возвращающиеся корабли, высаживающие десант. Подойдя ближе, я увидел, как облачённые в чёрное воины формировали в доках охрану и выстраивались в линию. Такие же, как и напавшие, корсары в плащах из кожи кракена, подчёркивающих их внешний вид демонов из бездны, стояли бок о бок с мрачными типами, похожими на палачей, чьи лица были скрыты, а двуручные палаши — дречи — готовы отрубить всё лишнее буйным пленникам. В клетках, недалеко от них, боевые гидры топтались и фыркали. Постоянный шлейф дыма окутывал зверей, а каждая из их голов отрыгивала целые сгустки пламени, пока их шеи скручивались и мотались туда-сюда. Шкуры зверей имели в темноте тёмный, скальный цвет, навевая мысли, что они были столь же прочны.

Плеск за бортом привлёк моё внимание, и там я заметил то, на что не обращал внимание ранее. Нас сопровождали и в воде. Над водой показались спинные плавники животного, до отвращения бледные, словно существо привыкло жить там, куда не доходят солнечные лучи. Перед нами поднялась вверх пара длинных, слабо светящихся щупалец. Огромные мерзкие чёрные глаза, на короткий миг показавшиеся из воды, явно искали добычу. Чуть ниже этих двух глаз были мириады других, маленьких, голубоватых, излучающих странное свечение. Тело у чудовища было бледное, почти прозрачное, как плавники. Под самой кожей виднелись толстые синие и лиловые вены, бока были испещрены рубцами. Я с дрожью заметил в них злобный разум и бесконечную ненависть. Чуть дальше над водой порой поднимались вытянутые туши морских змеев, дальних сородичей той змеюки, которую я встретил в пещерах. Они держались поодаль, видимо опасаясь твари, расположившейся у огромной плавучей горы.

Но никто из моих захватчиков не обращал на них внимания, будто бы для них это была привычная деталь пейзажа. И появившаяся робкая надежда, что сейчас моих захватчиков потопят и сожрут глубинные монстры, начала так же быстро таять, как и появилась.

Я тоскливо посмотрел на морские просторы, в которых ещё можно было найти свободу (и лёгкую смерть), ожидая, что вновь круто изменившаяся судьба снова не несёт ничего хорошего.

В доках встречающие приводили в чувство тех, кто ещё не очухался. Тех, кто стремился показать свою силу и освободиться, как минотавры, или впадающих в буйство, без устали били. Бичи надсмотрщиков безостановочно хлестали обезумевших зверолюдов, приучая к покорности.

Вполне возможно что там была не простая плеть, так как лёгкий чёрный шлейф поднимался после каждого удара и, судя по крикам, переходящим в сип, они причиняли ужасную боль.

Пленников вели многочисленными коридорами, расположенными внутри огромного корабля, и которыми он был пронизан, среди бесконечных палуб, складов, коридоров, лестниц стояли бесконечные ряды клеток с пленниками этих морских корсаров.

Одно из таких зашипело на них, проходящих мимо, и длинная, запачканная грязью иглообразная шерсть волнообразно встопорщилась, поджались короткие и мускулистые передние лапы. Единственный целый глаз засветился, вперившись в тех, кого проводили мимо него, тогда как второй затёк гноем. Оно бросалось с визгом, щелкая слюнявой пастью, готовясь вцепиться выдающимися вперед резцами. Лишь в последний момент прыжка, когда, казалось, что от челюстей существа не уйти, железная цепь вокруг шеи с лязгом обрывала его движение.

Разочарованно давясь слюной и задыхаясь, оно зашаталось и, пища, рухнуло вниз.

Из тех, кого я видел ранее, признал «родственных» крыс и мутантов, как две капли похожих на тех, что сидели на цепи в остойниках, завров и сцинков, клыкастика, но раза в три больше, чем тот, которого сожрал в лесу. Здесь также были представители полулюдей — полузмей — у которых вместо ног были мощные хвосты. Большое количество людей было плотно набито в клетки, в которых никто не убирал, и жуткое зловоние распространялось от них вокруг.

Но гораздо больше было тех, кого я не видел и даже представить не мог, что существуют подобные существа. Крылатые и бескрылые, покрытые слизью и сухие, когтистые, зубастые, в природной броне и без неё, мускулистые и мясистые, тонкотелые и жирные, безглазые и усеянные странными наростами, имеющие длинные шеи и те, у кого было не понятно, где вообще голова, многоголовые и со всевозможными наростами, с ластами и копытами, шипастые и волосатые — тут было на что посмотреть. И если бы я сам теперь не оказался на их месте, то с удовольствием прогулялся бы вдоль клеток, рассматривая диковинных и странных существ.

Похоже на то, что эти охотники собирали всех существ, которых вообще была возможность поймать. А это на самом деле не корабль, а какой-то зоопарк или плавучая тюрьма.

Нас привели к частично пустым клеткам на одной из внутренних палуб, куда всех и запихнули.

Толстые металлические прутья с трёх сторон, через которые с трудом можно было протиснуть руку, а потолок, пол и одна из стен — из самого настоящего камня. Почему-то именно это больше всего поразило меня. Корабль, в котором есть каменные стены! А как же плавучесть и всё такое?

Из удобств была небольшая щель у одной из решёток, куда можно было справлять естественные надобности. Над этим отверстием в потолке тоже было оно, откуда стекали фекалии сверху, с других ярусов, где видать также содержали невольников. Поэтому в плотно забитых клетках стояла мерзопакостнейшая вонь, к которой я немного привык, пока бродил со стадом зверолюдов, от них конечно и сейчас воняло неслабо, но к этой вони было совсем непросто привыкнуть. Те, у кого ещё сохранялись мозги, старался держаться подальше от таких решёток, ну а у кого их не было или Хаос выжрал им мозги или обратил их в труху (не знаю, что он с ними делает, что на определённом уровне они становятся особенно тупыми) и не заморачивались подходить к уборному месту, накладывая кучи на том месте, где он в данный момент находился. Да, тусклый свет проникал также через эти отверстия, а ещё иногда проходящие отряды морских налётчиков несли светильники, на свету которых можно было рассмотреть чуть больше подробностей.

Оторванность от стада, скученность, голод — наиболее подходящие условия, чтобы показать соседям свою раздраженность и силу. Кто-то кого-то толкнул — сверкнули зубы, когти, и стали выяснять, кто тут главнее. Дрались на ощупь, потому как глаза ещё не привыкли к этому рассеянному свету, и доставалось и тем, кто совершенно не желал принимать участие в этом дележе.

Я тоже не собирался, стараясь боком протиснуться подальше, но хриплый лязгающий голос Белоглазого прозвучал совсем рядом:

— Помоги!

Эх, да что же такое! Помочь — порвут же меня. А не поможешь — порвут Белоглазого, а потом установят свои порядки и прихлопнут меня опять же. Наверняка. Я в стаде выжил во многом потому, что был полезен, добывал еду. А что я тут добуду? Лишний рот. Потому выбор очевиден.

Оружие мне было не нужно, развязанные перед входом в клетушку руки были уже вооружены тем, что мне досталось от появления в этом мире — крепкие когти, которые стали сильнее после того, как я сожрал странные специи или камни, казалось, что светились в темноте. Крепкие костяные пластины на костяшках пальцев могли поспорить с некоторыми латными перчатками в плане защищённости. Зубы — хоть до конца с одной стороны и не восстановились после памятной первой встречи с ящеролюдами, но клыки были целы и мясо они могли рвать как ножи. А глаза были более приспособлены бродить по туннелям без света, чем у лесных тварей.

Хвост вот только не работал, переломленный пополам, тащась за мною странной верёвочкой, на которую так и норовили наступить. И хоть голод вновь начал терзать моё тело, драка в таких условиях давала определённые преимущества.

Пока Белоглазый с Тупым и ещё кем-то примкнувшим к ним вовсю полосовались и кусались с козлоголовыми, я ударил сбоку, оглушая ударами кулаков под рога и в челюсти, прокусывая лапы, дробя мелкие кости и превращая их шкуры в лохмотья.

Любая драка кажется бесконечной, хотя на самом деле проходит лишь малая толика времени. Так и тут — сколько прошло на самом деле времени было непонятно, когда, хрипло дыша, на ногах остались псиноголовые и я, а наши противники лежали в лужах вонючей крови, подыхая или жалобно блея, склонив головы с прижатыми ушами, признавая поражение и наше господство.

Белоглазый, облизывая окровавленную пасть, примерял роль лидера, рыча на оставшихся в нашей клетке зверолюдов, а я внимательно всматривался, пытаясь определить на ощупь, кто же из убитых был больше всего похож на животное…

Не успел я приступить к еде, как из клетки напротив до меня донеслось:

— Очередная смерть, Морр. Посмотри, господин мой, да прими жертву ежесущную и очисть осквернённое, водитель снов и ушедших, владыка Иных Мест! Во тьме обретаясь, взываю к тебе: не оставь одиноким во мраке, не покинь в часы скорби, будь мне поддержкой и утешением, приди на подмогу, протяни свою длань!..

— Эй, ты кто такой? Человек?

— Ох, щупальца Маннана, — надтреснутым старческим голосом отозвались из сумрака. — Если мне не изменяет память, то в эту клетку посадили толпу животных Хаоса, мерзких зверолюдов!

— Выбирай выражения, кто бы ты ни был! А то они могут обидеться по любому поводу и, если уж не смогут тебя сейчас достать, то заплюют издалека. Не сдохнешь, так замучаешься отмываться.

Меж прутьев клетки, откуда доносился голос, показалось человеческое лицо. Точно, старик — клочковатая борода, тёмные провалы глазных впадин, огромные залысины.

— Ох, молот Зигмара, будь я проклят! Говорящая на тилейском тварь!

— А вот сейчас уже я могу обидеться, старикан. Как думаешь, если я подговорю оставшихся козлоногих покидаться в человека дерьмом, откажутся они от такого развлечения?

— Не надо, не надо, клянусь весами Верены, я просто очень сильно удивился! Хотя, где ещё подобное можно встретить, как не на Ковчеге наггароти!

— Стой, старик. Ты кто такой и что за наггароти, и что за ковчег? Старик захихикал.

— Кто я такой? Да уже, пожалуй, никто. Раб. Как и ты, и все кто тут сидит.

— Я — не раб!

— Если не раб — то мясо.

— С чего бы?

— Потому что ты в руках наггароти. А у них просто — ты или раб, или мясо.

— Рррр, человек, не зли меня. Ты кто такой и откуда? До того, как стал рабом.

— Хейм… — он запнулся. — Хейм Фундель, из Багны, что рядом с Лабрианом.

— Что за Багна? Что за Лабриан?

— Как какой? Он один, земля Риеки, на берегу Уледзиндхата — Дымного моря, в северных землях Свободного союза племён.

— Что за Риеки? Что за море? Что за племена?

— Эй, парень — парень, стой! Тьфу, парень… Уж больно много вопросов. Ты-то сам кто? На человека явно не тянешь, хотя в такой темноте и можно спутать… И как зовут тебя? Что ты вообще знаешь об окружающем мире?

— Кто я — не знаю, а нелюбимые тобой зверолюди дали мне прозвище Голодное Брюхо. — отвечал я, пытаясь отделить копыто твари от тела. — А знаю только то, что есть зверолюды, живущие в лесах, воюющие с ящерицами и людьми. Есть крысы, что живут под землёй среди мутантов и воюют с ящерицами. Что у ящериц и зверей есть те, кто могут творить разные странные штуки, управляя насекомыми, огнём и всякое такое. И… И всё, пожалуй.

— Судя по звукам, у них были основания на то, чтобы тебя так назвать… Что же, приятно познакомиться, Голодное Брюхо. Нам будет о чём поговорить.

Дарлотрил Искатель, предводитель друкайев Чёрного Ковчега, один из посвященных Братства Малекита, принимал вернувшегося из налёта Сохирса Тёмного Тесака, предводителя налётчиков, и угощал его вином.

Сохирс пил медленно, трудно; мутное вино стекало по подобному мрамору подбородку, тяжелыми каплями шлепалось на пластины доспеха, скатывалось вниз, впитываясь в тёмную ткань. Каждая капля этого напитка могла быть отравлена, и на то были определенные причины.

— Итак, ещё раз — мы нашли потрёпанных скотов, которым ящерки устроили взбучку. Мы увидели, где они стали лагерем. Ты возглавил воинов, взяв тех, кого хотел. И при этом ты захватил всего около трёхсот голов? И при этом всего нескольких минотавров?! Позволь узнать, почему ты не захватил горгона? Где их Предводитель Зверей? Где шаманы? Подношение их, в качестве жертв на алтаре Кхейна, могло бы дать нам редкостную возможность стать немного ближе к нашему Королю, дать силы постичь новые высоты в деле постижения Сил этого мира. Ответь мне, друкай.

Дарлотрил с презрением следил за тем, как капля пота выступила на лбу Сохирса.

«Как он мог вообще достигнуть подобных высот?» — спрашивал он самого себя, дав себе зарок непременно избавиться от подобного труса в своих рядах. Не сразу. Трусами легче управлять.

— Могучий повелитель, мы совершили налёт, не потеряв ни единого воина. Разве жизнь друкаев не важна для Малекита, да воссоединимся мы вновь под его знаменами! Шаманы и горгон ещё довольно сильны. Ящерки вряд ли смогут их захватить, а мы можем подождать, пока они сделают друг друга слабее, и тогда захватим даже сланна у ящериц. К тому же, последователи Морати не ценят сильных жертв, им гораздо приятнее считать их по количеству голов…

— Мерзость… Мы вернёмся сюда только через несколько лет, и уже кто-то другой захватит наших жертв. Другой! Не мы!

— …К тому же мы можем всегда сделать из количества — качество.

Дарлотрил не задал вопроса, но по слегка изогнувшейся брови можно было различить появившийся интерес.

— Мы набрали хорошую добычу. Но клетки переполнены, скот дохнет без пользы. Путь к убежищу долог… Мы могли бы сейчас провести некоторые игры, не откладывая. А победителей, наиболее сильных и яростных, уже принесём в жертву. Не думаю, что последователи Кхейна будут возражать против подобного…

Секундное молчание и Дарлотрил решил.

— Не лишено здравого смысла. Но в следующий раз, Тёмный Тесак, будь более исполнителен. — с угрозой произнёс он. — А для игр нам могут пригодиться ещё немного низших. А сейчас начнём готовиться к ним. Ты можешь идти, друкаи.

Сохирс с поклоном попятился на выход, звеня подвешенными на жертвенные крючья колокольчиками.

«Долбаный кхаинит, тебя так легко заинтересовать! Хотя, я наверное, слишком уж переиграл.

А жестоким я умею быть.»