Крысиная башня

КОЕ ЧТО ПРО НАДЕЖНОСТЬ

— Эля, как у тебя с… с Анатолием?

— Знаете, Елена Николаевна, я сама не ожидала. Кажется… Кажется, я его… люблю! Да-да, я все знаю! Поверьте, я все прекрасно понимаю! Да, он грубый. Кое-что он рассказывал… Судя по всему он может быть просто запредельно жестоким! И меня он… однажды ударил. Но…

— Что «но», Эля?? Что «но»??… Он ударил тебя?? И после этого еще какое-то «но»?!

— Возможно, я сама была виновата.

— «Сама??» Да что ты говоришь-то такое?? Как это можно?… Эта грубая скотина…

— Можно… Знаете… Сейчас время такое… Многое приходится и в себе менять…

— Господи! «В себе менять!» В себе как раз ничего не надо менять! Все что вокруг нас происходит — это лишь отражение нашего внутреннего «Я!» Если ты позволишь собой помыкать — из тебя сделают…

— Елена Николаевна, не надо, я точно сама тогда была виновата! Я теперь это понимаю. И… Он не помыкает мной, нет! Вот вы говорите — он грубый. Ну, «грубая скотина». А вы не представляете, какой он бывает со мной нежный! Да ни один из этих… юристов-менеджеров будущих таким быть не мог, они ж все… Ну ладно. А главное. Он заботится обо мне. Это даже не благодарность, хотя я забыть не могу, как они с Олегом Сергеевичем меня в ресторане выручили. Да что выручили — спасли, если правду говорить! Страшно подумать, что бы со мной эти кавказцы сделали! Но дело не в том…

— А в чем??…

— На него можно положиться. Он — надежный. Я чувствую это.

— Он??… Да знаешь, сколько он девок только сюда перетаскал? А знаешь, какой он зверь?? Он зверь, ты мне поверь, я знаю, он и человека убить может! Да что «может!» — убивал. Ты же видела — во дворе!..

— Да… Я знаю. Видела. Но ко мне это отношения не имеет. Со мной он другой — а это главное. Я даже… Я стирать ему стала — и мне не в облом, потому что — своему мужчине! Я… Я ему кушать буду готовить! Я ему ребенка рожу!.. Если, конечно…

— Боже мой, Эля, в какую яму ты залазишь…

— Я не залажу, я вылезти пытаюсь. Толик… Я верю ему. И он знает, что может доверять мне… В постели у нас все прекрасно — что еще нужно женщине?

— Многое. Самореализация. Самостоятельность. Творчество. Достижение…

Долгое молчание.

— А чем это одно другому мешает?

— Вам так повезло, у вас такой муж… Был. Он вас любил, ценил…

— Он не ценил меня! Он постоянно старался меня унизить!..

— Неправда… Не могу этого представить по Олегу Сергеевичу… Как «унизить»?…

— Он не разрешал, запрещал мне встречаться с моей родной сестрой!

— Как… он мог «запрещать?»…

— Ты, Эля, еще молодая и глупая, и не знаешь, как это бывает… Запрещал встречаться. Я не могла встретиться с моей родной сестрой, ты вдумайся! С единственным мне родным человеком! Я не могла встретиться с ней у себя дома! Это что — не унижение??

— Так встречались бы не дома… Тоже запрещал?

— Ты издеваешься, что ли??

— Нет, я не понимаю… Мне Толик говорил, что у Олега Сергеевича с вашей сестрой некоторые… ну, непонимания. Он говорил, что она поступила с ним очень по-подлому…

— «Он говорил!» Правильно она поступила!

— Я не знаю. Может быть. Я не вникала, честно говоря, а он не рассказывал подробно. Там сложно все. Но он говорит, что есть основания… Говорит, что Олег Сергеевич вашу сестру на дух не переносит…

— Она моя сестра, понимаешь?? Сестра! Единственная! Единственный родной человек!..

— Я думала, самый родной — это муж. Муж и сын…

— Ты еще жизни не знаешь, не знаешь жизни, чтобы так говорить! Муж… Муж ведет себя как… А сестра — это сестра!

— Елена Николаевна, так ведь он же, я так поняла, не препятствовал вам с ней встречаться, да и не мог препятствовать. Но не дома. Это же и его дом, как вы не понимаете? Если он ее не переносит…

— Она-моя-сестра! Почему я должна была с ней встречаться на улице, в кафе, но не дома у себя?? Почему? Она — моя сестра! — ты можешь это понять?…

— … ну, наверно потому, что это и его дом, и он этого не хотел… Наверно, и вам бы не понравилось, если бы он приводил в дом неприятных вам людей…

Молчание.

— Да, хорошо они тебя обработали!

— Елена Николаевна, меня никто не обрабатывал. Я вообще… Я же не об этом поговорить зашла. Но раз уж разговор зашел… Разве это не нормально, чтобы все же мужчина мог решить, кому приходить в дом, а кому нет? Разве это не нормально? Ведь и он тоже… Со своей стороны… Какие-то обязательства на себя берет. Вот, вы с Толиком, я знаю, не очень ладите; так он перебрался же в другую квартиру, когда вы… вы вернулись. И вообще. Он ведь мужчина.

— Мужчина! Мужчина! Что ты заладила! И что с того?!

— Да ничего, в общем-то… Но вот… Папа всегда говорил…

— … ты думаешь «это» все будет вечно? Вот этот весь дурдом: вонь, грязь, воды нет, света нет… Это скоро кончится, я знаю!

— Как?…

— Я не знаю «как», но я точно знаю, что долго это не может длиться! Потому что это — ненормально! Так — не может быть! Не должно! И потому… Все вернется! Все обязательно вернется к прежнему! Главное — себя не терять! И не ронять! А ты…

— Мне кажется, я и не роняю. Мне кажется… Я даже уверена — то, что я вот так Толика встретила, и как у нас с ним, — это большая удача для меня…

— Элеонора — Элеонора, как ты жизни не знаешь! Вот посмотришь, увидишь еще!..

— Толян, а как у тебя с Элеонорой? — завел разговор батя поздно вечером, когда ужинали, и мама уже ушла.

— Ну как. Обламывается девочка. Помоленьку, — жуя, глубокомысленно сообщил Толик.

— Знаешь, приятно видеть, как с нее спесь сползает. Все эти «Фи, быдло, ни разу не был в Милане!» или «Кальвадос — это не город, ты, колхозник!» проходят постепенно. Лечебное голодание, плюс обстановка способствует, — он подмигнул, накладывая себе добавочную порцию макарон с тушенкой, — Понты очень быстро сдуваются…

Он, понизив голос и зыркнув на меня и в проход в комнату, куда ушла мама, добавил:

— Да ты и по своей наверняка заметил?

Тут батя промолчал.

— Сначала понты, конечно, гнула, — продолжил Толик, — Но… Голод не тетка. Да и… Опасность, сам видишь, буквально витает в воздухе… Чо-то я поэтично выражацца стал, — хохотнул Толик.

— Ты заметь, — она ж из дома не выползает почти, — боится. После того побоища с гоблинами тут все пересрали, весь дом. Потому он так быстро и зачистился. А она куда поедет? Одно время меня упрашивала отвезти ее в батьков коттедж. Ну и что, говорю, будешь там делать? — спрашиваю. Там чо? — газовое центральное снабжение? А печка есть? — Камин, говорит. А топить ты умеешь? А чем? А готовить? А из чего? А когда туда гопники придут — че им скажешь: полшестого?? — он довольно захохотал.

— Ой, молодняк, инфантилы, ой — инфантилы; ниче не умеют, ниче не знают, все на понтах и предрассудках… — он вздохнул и перевел взгляд на меня, — Крыса, понятно, это не касается. Крыс — парень деловой и с понятием. Че бы мы без его выдумки с хлоркой и делали…

— Ну-ну, не стоит рассчитывать на молодое поколение, — предки тоже на нас рассчитывали… Толя, а что она ест? — вернул его к теме батя.

— Да что ест… Что я принесу, то и жрет. Вот потому и воспитание так успешно продвигается. Ты ж сам говорил, рассказывал, про дрессировку-то. Это, как его?…

— Пищевое подкрепление, — подсказал батя.

— Да. Вот-вот. Очень, епт, действенно. После пары дней голодания наступает просветление в мозгах. У них же дома окромя карамелек-леденцов давно ничего съедобного нет… Батя у нее, судя по всему, сильно деловым был, но… Как бы это выразиться… Был он деловым «в той» парадигме, а когда она сменилась — он не прочухал… И, скорее всего, сейчас гниет где-нибудь примерно так же, как наш недавний бомжик. Я ей, понятное дело, не говорю…

— Да, — поддержал батя, — Это распространенная ошибка. Очень распространенная. Когда считают, что если человек в какой-то сфере, как правило — в бизнесе, что-то достиг, и, что называется, «живет хорошо», то, стало быть «он жизнь понимает» и на него ровняться можно и нужно. Ну, такой человек, такие доходы!.. Я с ним на эту тему разговаривал — а он смеется: «Да что ты, какой БП; это все выдумки неудачников!» — передразнил батя кого-то.

— А это, эти — ну, богатые в прежней парадигме люди, — сплошь и рядом люди крайне недалекие, но хорошо заточенные на выживание и преуспеяние в одной, узкой природно-социальной нише, будь то социализм, дикий капитализм как у нас, фашизм или еще что. «По сторонам» они, как правило, не смотрят, им некогда. Они одномоментным «преуспеянием» озабочены. Только, понимаешь, похихикивают в сторону тех, у кого кругозор пошире — неудачники, мол. А потом… Потом висят на фонарях как буржуи в 17-м году в России, кладут голову под гильотину как во Франции 19-го века, или, в лучшем случае, работают таксистами в Парижах, как это было с белоэмигрантами. Ограниченные люди. Ориентироваться на таких — себя не уважать и не ценить… Это как с акулами — в своей нише она мощный успешный хищник, а чуть изменились условия, соленость воды там, кормовая база сменилась — и все, кверху пузом!

— Да она и сама не совсем дура, соображает, — продолжил Толик, — Что я сейчас ее первейшая защита и опора. Кто ее… хм… того… — он взглянул на меня, — И кормит.

Я сделал вид, что мне этот разговор сто лет не интересен и ушел в комнату, взял книгу; но в натуре все очень хорошо слышал и слушал. Информация, — она того, — никогда лишней не бывает.

…

— А вода?

— У них там здоровенная джакузя в ванной. Я ей сказал набрать полную, и не пользоваться пока. Консерв ей подкинул.

— Жрать носишь. А готовить-то ей не на чем. Так она что, всухомятку?… Пусть к нам приходит, что ли.

— Заботишься, что ли? Братан… Ты человек мягкий, человечный, — я знаю. Местами. Я сам такой, — он хохотнул.

— Только давай не будем озабачиваться судьбами всяких овец! Ну… Насчет «овцы», я, может, и зря, я с ней по-нормальному… Ты же сам сказал — «парадигма сменилась», сейчас каждый сам за себя… и за свою семью, да. За свою стаю. Один бог за всех. Так пусть все и идет, как идет. Будет слушаться, — с голоду рядом со мной не сдохнет. Позабочусь. Или я не мужик?! Не будет… Ну, сдохнет. И чо? Ты же на обеспечение всех коз города, всех детишек и старушек брать не собираешься? Так в чем дело?…

— Я думал, у вас с ней по серьезному… Наблюдая отношения и…

— Братан! — голос Толика стал покровительственным, — Чем больше я на тебя гляжу, тем больше понимаю, — ты, брат, мягкий, как член импотента! Чо ты там себе надумал, глядя?… Что я в нее влюблюся, женюся; и устрою себе такую же веселую жизнь, как ты себе на склоне лет устроил? Чтоб мне ипали мозг, что я должен то-то и то-то; что я такой-то «некондиционный», неудачник; и не соответствую высоким запросам женской тонкой души?… Так она уже это пыталась мне втирать. И что? Первый раз я три дня к ней не появлялся, так сама пришла. Второй раз… Видел, у нее губа подбита?

— Нет.

— Ну вот. Это я, слегонца. Ладошкой. Правда рука у меня тяжелая… Чтобы не тянуть три дня, сразу объяснил как она не права, — хотя в Милане я не был, и «Вдову Клико» на Эйфелевой башне не пил… В компании «звезд эстрады и бизнеса», хы. Прикинь — одним жестом объяснил! — И она, поскольку подготовительная работа уже была проведена, тут же все чотко и осознала! Сразу же! За ноги хватала — Толик, не уходи! А какая потом ночь была, брата-а-а-ан! Ты себе не представляешь!! Сказка, а не ночь!

— Выделываешься над ней??

— Х.й ты угадал, братан! — Толик разозлился, уже не сдерживал голос; я выглянул в коридор, — мамы, вроде бы не было… — Не выделываюсь, а внятно объясняю политику партии и правительства, хы. А выделываешься — это ты! Двадцать лет, елы-палы, ты провыделывался, угождая своей кошелке! «У меня луччая жена в мире!» Ах-ах! Чтобы узнать начинку пирожка, его, конечно, нужно надкусить! Но если пирожок с говном, не надо его есть всю жизнь!..

Помолчал и продолжил:

— Вот ты свою жену и испортил! Женщине что надо? Думаешь, обожание и пъедестал? Хрен там! Ей, как и всякой божьей животине, нужны рамки; ясные и понятные границы — от сих до сих. И тогда она радостна и довольна!

— Как корова в стойле?

— А хоть бы и так! — взвился Толик, — Все всегда можно переврать! Я говорю «рамки», — ты говоришь «стойло». Кто прав?? А? Что критерий истины? Ты знаешь??

Помолчали. Толик продолжил, уже тоном ниже:

— Критерий истины — практика. А практика показывает, что та же Элеонора, получив хавку и триндюлей; но осознавая, что находится в безопасности и будет ночью оприходована, — она радостна и счастлива, и другой жизни не желает. Поскольку другой жизни не видит. У нее — рамки. Родители ей не объяснили, — приходится мне, блин, педагогикой заниматься! И успешно, на! — благо она понятливая. А твоя… Которую ты на пьедестал все ставил… Она голову задирает — ваааа… Небо! Вниз глянула — там ты тусуешься, на нее снизу вверх глядишь. И другие, такие же членоголовые. Она и думать начинает, — если я такая вся цаца, что так высоко меня ставят, — так, может, я и летать умею?? И — хха тебя ногой в рыло, — штоб от тебя оттолкнуться, и, стало быть, воспарить… Туда, где орлы и орлицы, типа, летают, — она с ними не знакома; но, бля, в позитивной книжке прочитала… В этой, как ее? Ты говорил?…

— Луиза Хей, Лиз Бурбо, — голос бати был сух и мрачен.

— Вот. Лиз и Луиза. Они для нее становятся авторитетами; а ты, типа — гавно, тебя надо как ступеньку использовать, чтобы туда же, к орлам и звездам! Типа воспарить!

Помолчали.

— Да я, если у Элеоноры в руках такую хрень увижу, она у меня два дня пятый угол искать станет, и при этом умолять, чтоб не уходил! Три дня минетов вместо хавки, черт подери! — Толян явно завелся.

— Моталась у тебя по этим, по «тренингам личностного роста и позитивного мышления», тебя стала в хер не ставить — и что?? Когда обломалась жосско, — кто стал виноват? Она? Эти Лиз с Луизой? Да ты же и стал виноватым! Потому что ты — мужик, ты думать должен, а баба по определению думать не способна; у ней п. да заменяет думалку! Рамки! Ясные и конкретные рамки бабе нужны, а не пьедестал! — тогда она будет довольна и счастлива! Хоть сейчас до тебя это стало доходить??

Толик, который, кажется, понял, что несколько перегнул палку:

— Слышь, братан, а мне кажется, что ТВОЯ как бэ не прочь и помириться с тобой, не?

— C чего так решил?

— Нуууу… Видно ведь. Тако она к тебе вдруг ласковая и внимательная. Да че ты? Тебе ж не 14 лет — сам, небось, чувствуешь?

Последовало долгое молчание. Звякнуло стекло, булькнуло.

— Будешь?

— Не-а. А что ты-то надумал?

— Хреново на душе. Разбередил ты.

— Я виноват?

— Нет, конечно.

— Чувствую. — после паузы, хмуро сказал Олег — Чувствую. Я все чувствую. Такая моя натура. Ну и что?

— Ну и… Ну? Как ты сам к этому?

— Никак. — отрезал тот, — То есть вообще никак.

— А что так?… — деланно удивился Толик, которому явно просто хотелось вновь потрепаться.

Олег весь этот поверхностный интерес видел, но этот момент сам был больным у него, зудел как зуб с дуплом, требовал сделать выводы, выговориться…

— Толян… Я же тебе рассказывал. Тут ведь дело не в какой-то ссоре, когда помирились и снова «любовь». Тут вопрос глубже. Я даже не знаю, поймешь ли ты, у тебя все по другому…

— А ты попробуй, вдруг пойму?!. - слегка вновь подзавелся Толик.

— Поймешь-поймешь, если не поймешь — я повторю, специально для тупых, — в тон ему ответил Олег и продолжал:

— Я ведь думал, что у нас семья. СЕМЬЯ — с большой буквы. Я ведь как это понимал? — что раз семья, то друг другу доверять можно сто процентов. Все это — нае…лово, дипломатия, увертки и вранье всякое, — это там, для внешнего мира. Внутри семьи все должно быть честно. Более того, я вот как-то прочитал, и мне эта мысль запала: что жениться, или там выходить замуж надо тогда, когда ты готов за своим любимым человеком ухаживать, когда он болен, когда он прикован к постели; таскать из-под него горшок, и обмывать его, когда он не успел горшком воспользоваться… Ты морду-то не криви, Толян, ты в суть сказанного вникай. Понятно, что на твой взгляд, и не только на твой, такой подход более подобает женщине — самоотречние ради любимого и так далее… Накачал этим кинематограф и литература, да. Мужик, как ты полагаешь, должен быть суров и не сентиментален, — так ведь?…

— Брателло! — перебил его Толик, — Давай ты будешь про себя, а не про меня. Чо-то ты все на меня сбиваешься, ты давай про себя шпарь, раз начал.

— Да. Так вот. Хорошо ли, плохо ли, но у меня была такая идеализация семьи — что в семье все должно быть по-честному. Чтоб полагаться можно было сто процентов…

Он подумал, помолчал, и добавил, явно чтоб сгладить впечатление от излишней, на его взгляд, напыщенности сказанного:

— Ну, оно, само собой, не исключает некоторый левак на сторону, время от времени, — во всяком случае, для мужика…

— А для бабы? — тут же с интересом подхватил Толик.

— Может и для женщины, да… Но, в общем нежелательно. Потому как в «сходить налево» для мужчины и для женщины есть разные совершенно подходы. Мужик ведь что — он полигамен по натуре. Сама природа требует от него осеменить как можно больше полноценных самок. И эмоции или там любовь тут совершенно не при чем. Нет, я понимаю, ты, к примеру, несомненно, влюбляешься в каждую сучку, которая у тебя ночует… Так ведь?

— Само собой! — с ухмылкой подтвердил Толик, — Аж до утра!

— Вот. До утра. И это где-то нормально — пока ты не нашел свою половину. А для женщины природой предписано найти своего мужчину, и быть ему верной, — чтобы мужчина, если уж ударяться в основы, был бы уверен, что дети — от него… А продолжение рода — это в инстинктах. Это в генетической потребности…

— Брателло, ты не углубляйся так далеко; я всего-то спросил тебя, чо ты думаешь о своих дальнейших взаимоотношениях с женой, — а ты, елы-палы, копаешь от Адама и Евы…

— А ты вникай! Ты ж сам только что копал! Все надо анализировать — это дает полное понимание картины. А чтобы анализировать, — надо глубоко копать. А если вообще нихера не анализировать, — то будем как амебы. Типа, мужик пришил жену за пересоленный суп и последовавшие пререкания, — и никто понять не может, — разве это причина? А это повод, — а причина в том, к примеру, что баба своего мужика годы и годы третировала, с говном мешала, а тут говно вдруг сорвалось… Ладно. Так вот. Для бабы «левак» — это в первую очередь эмоциональный момент. Если баба пошла налево — то что-то не то в семье. Мужик может гулять и от хорошей жены, если тестостерон зашкаливает, ничего в этом для семьи обычно страшного нет, чисто природная погоня за разнообразием; у женщины все по-другому, — если мужик ее в постели и как добытчик устраивает, то нахера ей искать приключений на свою пятую точку?

— Так что, она от тебя гуляла, что ли?…

— Да нет… То есть я точно не знаю. Да, собственно не в этом дело. Даже если бы и был у нее какой левак, а наверное, был, и не раз… Были некоторые моменты, ты ж знаешь, я внимательный. Кроме того, так скажем, «тестирование ее моральных устоев» давно уже для меня выявило, что переспать с другим мужиком для нее не является чем-то невозможным, отвратительным… В частности, то, как легко она давала ключ от съемной хаты своим замужним подружкам для «встретиться с мужчиной», как она выражалась…

— Ох и недалекая она у тебя! Кто ж такие вещи рассказывает!

— Далекая-недалекая, — не в этом дело. Я и воспринимал так: мы — семья, а все остальное, что там у подружек, — оно так, внешнее. К нам касательства не имеет… Обманывал себя, конечно, сейчас-то понимаю… Все взаимосвязано — если она внутренне разрешает это подружкам, что ж она будет запрещать это себе?…

— Так что, она трахнулась с кем-то, ты ее подловил, и простить не можешь? — стремится конкретизировать Толик.

— Нет… Я ж сказал — не знаю. Точно не знаю. Да, собственно, и не стремлюсь знать. Я вообще как-то, для смеха, еще когда мотался в постоянные командировки, ну, когда первый свой бизнес поднимал, так ей и сказал: «Без меня — все что угодно. Но чтобы я ничего не знал!» — в шутку, конечно… Но в каждой шутке есть только доля шутки. Короче, для меня телесная измена никогда не была определяющим фактором. Ну я там трахнул кого… Ну, она, предположим, переспала бы с кем… Дело житейское, как говорил Карлсон с крыши.

Он усмехнулся. Снова взял ополовиненную бутылку водки.

— Ты закусывай, брателло.

— Закусываю… Мало ли… Встретила, скажем, ну таааакого самца… И не устояла. Я б наплевал и забыл — даже если бы знал точно…

— Ну ты, Олежа, широких взглядов, я погляжу… — с деланным недоумением потянулся Толик, — Как так? А кровь пустить? Обеим? Чисто чтоб неповадно было?? Я б…

— Да ладно. Утухни. Это все теоретические изыскания. Нет у меня такой точной информации. А самое главное — не в этом. Самое главное, что она в душе изменила. Но даже и это было бы по…ю, — он, волнуясь, стал ходить по кухне, и стал вставлять мат за матом в речь, — Даже измена была бы пох…, даже любви измена, — я бы и это понял. Ну, была любовь — потом кончилась. Бывает, да. Меня подрубило, КАК это все произошло. Подрубило то, что вскрылось, что и любви-то с ее стороны никакой и не было, было лишь благосклонное принимание любви с моей стороны.

— Ну а я о чем?? Я ж говорю — вознес ее на пьедестал, а теперь жалуешься!

— Я не жалуюсь, я объясняю. Не знаю, зачем я это тебе рассказываю… У тебя ведь все просто, как в индийских фильмах, — изменила, трахнулась, — убить поганку, потом красиво страдать, ага? Или не страдать. А если изменила в душе; даже не изменила, а вылезло то, что и любви-то них… не было никогда, был один сплошной расчет и удобство, — это ж на киноэкране показать затруднительно, шекспировских страстей нету…

— Ты опять на меня сбиваешься. Чо ты меня-то лечишь? Ты про себя говори!

— Да. Пардон. Так вот. Ты ж знаешь. У меня к семье отношение было всегда трепетное. И к ней. Я ж на полном серьезе считал, — и всем, дурак, говорил, — что у меня идеальная жена! А что? Умница, хозяйственная, за собой следит, — ты ж знаешь, я не переношу опустившихся жирных теток, — и вообще… А то, что за двадцать лет семейной жизни она мне всего три или четыре раза сказала «люблю», и то каждый раз с моего толкача, с уговоров — уж очень хотелось услышать от любимого человека…

— Так не любила, значит? Так ведь и не обманывала, выходит! — перебил Толик.

— Не в этом дело. Я ведь все время знал это. И сознательно на это шел. Даже когда ее замуж звал. Она типа «Я не уверена, что люблю тебя…» и прочий бабский вздор. Но я ведь чел прямой — я ей так и сказал тогда, типа, это фигня — я тебя любить буду, и в семье этого будет хватать… Мудак был. Как есть мудак!

Он перестал расхаживать по кухне и пару раз сильно, с исказившимся лицом, стукнул себя кулаком по голове.

— Не похоже на тебя… — вставил Толик.

— Да. Сглупил. Я и Серегу сейчас так учу — будешь жениться, — бери девку, чтоб ОНА тебя любила, а не ты ее… Во всяком случае, чтоб она БОЛЬШЕ ТЕБЯ любила, чем ты ее. Так надежнее. Поскольку мужик существо практичное; и если жена его любит, и во всем остальном его устраивает, — а секс тут не главное, — то он и так из семьи не уйдет. А женщина существо эмоциональное. Просчитывать ситуацию на дальние перспективы малоприспособленное! Да вообще не способна женщина к анализу, если она не какая-нибудь Мадлен Олбрайт, Ангела Меркель или Мария Складовская-Кюри, то есть если она не мужик в юбке! Женщина «мыслит» не мозгами, а инстинктами. Древними, бл…, пещерными, самочными! От этих инстинктов, на которых вся ее соображалка и замешана, и идет это вот представление о «женской логике» да о «женской интуиции», которые суть есть просто пещерные инстинкты, сглаженные цивилизацией и загаженные мифами и комплексами из всяких «Дом-2» да мыльных сериалов! А думать они неприспособлены!

— И я ведь о том же! — Толик явно наслаждался «беседой», вернее, монологом старшего брата, и, подражая кому-то, пропел:

— «О, женщины-ы-ы,

Лисы, гиены-ы

Которым

Доверились Львы!..»

— Не отвлекайся, брателло; давай, обматери их многоэтажно, — и переходи снова ближе к предмету обсуждения!

— Вот — успокоившись, продолжил Олег, — так и у нас произошло. Пока я душу на части рвал ради семьи, — а ты помнишь, каково это было, в начале девяностых-то, с нуля подниматься! — когда я спать не мог из-за тревоги за будущее семьи, — ты ж помнишь, мы приехали сюда, считай, в чисто поле, — в голую, пустую, ободранную квартиру в военном городке в часе езды от Мувска, в квартиру, которую Ленкин батя не сдал государству только потому, что там Ленкина сестра доучивалась, а так все было готово — доучилась бы, — и аля-улю на Урал, к бате с мачехой, она ж пискнуть поперек тогда боялась!..

— Не отвлекайся! — опять предостерег Толик.

— Осталась ее сестра с нами… Я с нуля, без связей, без знакомых, раскрутил бизнес… Чего это стоило! Да что говорить, — ты ж сам участвовал!

— Да! — с явным удовольствием присоединился к воспоминаниям Толик, — Первые «стрелки»… Разборки!.. Как забыть! Молодой ишо был…

— Но уже тогда резкий! — счел нужным похвалить Олег, — Поднял я тогда бизнес, с нуля. Хату эту вот купили в Мувске, и не просто — а в центре! За границу ездили ласты парить — каждый год! Одевалась как хотела! — тогда, видишь ли, любовь была… Во всяком случае, про «отсутствие любви» и какие-то мои негативные душевные качества, препятствующие совместной жизни, как-то не вспоминалось!

— Даже когда залеты у меня были, — ну, ты помнишь…, - с евреями… потом с уголовкой попадалово, да еще было что Саид подставил, — когда в Высший Хозяйственный Суд таскали, и могли, знаешь ли, того… А первую нашу стрелку с конкретными бандюками на объездной помнишь? А наш «круиз» на легковухе с товаром через полстраны, когда менты чуть колеса не прострелили? А подставу на дороге? А… Да что говорить! Все одно она это принимала как должное. И я ее отношение воспринимал как должное! А как же! Семья! Муж. Жена. Мои «залеты» всегда были не следствием того, что я на себя одеяло тянул, или стремился там как-то от пирога жизни лично сам себе побольше откусить, — нет! Все для семьи! — Олег с исказившимся лицом пнул кресло.

Он походил молча и продолжил:

— Она потом мне так и предъявила: это ты ДЛЯ СЕБЯ делал, я тебя не просила! Это твой характер тебя на залеты толкал, я, типа, всегда была против! Против она была!! Но, бл…, за границу она охотно ездила! И на тачке, на мои деньги купленной… Ты помнишь, Толь, каково было у того же Саши Бэ деньги вырвать? — наши ведь, честно наши деньги! — а каково! — так вот она, видите ли, «всегда против была» — но сообщила об этом только через годы и годы, вдоволь попользовавшись плодами того, против чего она «против» и была!

— Все ее устраивало! Но в натуре-то не любила она меня, только пользовалась! Прикинь — она мне как-то сказала: «А что такого было в 90-е, ничего особенного, ВСЕ КАК ВСЕГДА!»

— Да уж, — ухмыльнулся Толик, — «Все как всегда», ага. Только не все это пЕрежили.

— И еще — червячок ее точил, — как так, что она от меня «в зависимости»… Ты меня знаешь, — я никогда, ни словом, ни мыслью не давал понять, что, типа, «я главный», — хотя, знаю, для многих мужиков это всегда было по кайфу…

Он усмехнулся:

— Марата помнишь? Он про своего товарища рассказывал, — тот ночью, к примеру, проснется, захочет пить… Так он не идет пить на кухню! Он жену рядом толкнет, разбудит — и она топает на кухню, ему попить принести. И не воды, што ты! Морс ему делает…

— Хы! — Толик усмехнулся, — Ты знаешь, братан… Вот ты сейчас этот эпизод рассказал, — наверное, думал, что я это поддержу?… Скажу «так и надо», ага? Хрен ты угадал. Это ведь выпендре, что он делает, этот твой татарин. Я не за то совсем, чтобы из женщины делать прислугу и зашугать ее вконец. Нет. Я просто за разумные рамки.

Снова помолчали. Батя налил себе рюмку водки и залпом выпил.

— Да прав ты, Толян. Я уже про это думал… Знаешь… Был случай, когда я спросил ее — ладно, я весь такой и сякой, говно, негативщик, агрессивный, неактуальный, неуспешный и все такое. Ладно, говорю. Но ты мне скажи — может, все же во мне есть хоть что-то положительное? За что-то ты за меня замуж вышла?

— И че? — заинтересовался Толик.

— Она долго думала, потом выложила: да, говорит, есть у тебя положительное качество… Какое, говорю? — Ты, говорит, надежный. На тебя положиться можно! — Ну, говорю?! Разве это не самое главное качество в семейных отношениях?? — Нет, говорит…

— Ну? — заинтресованно подтянулся Толик, — А что важно? На ее взгляд?

— Главное, говорит, это позитивизм и актуальность! Ты, говорит, неактуальный!

Олег болезненно помотал головой и засадил еще одну рюмку.

Толик заржал.

— Братан! Ну ты же не дурак! Ты что, не можешь перевести на человеческий язык то, что она тебе сказала? С женского иносказательного? Она же тебя тупо нах… послала!

— Ну а я о чем?? Ясно же. Я так и понял. «Неактуальный». Нет, ты понял? Надежность, готовность наизнанку ради семьи вывернуться, — это ерунда, просто потому, что ты в данный момент неуспешный; а, стало быть, «неактуальный»! Словечко-то какое подлючее нашла!.. Муж — неактуальный! Когда за границу ездили, — был актуальный… И вопрос позитивного мышления не ставился, когда в материальном плане было нормально.

А сейчас, ты говоришь… Чо, наверно, опять «актуальный» стал, как полагаешь?

Он с грохотом брякнул об стол своим люгером.

— И вот нынешний символ актуальности! И что? Опять наслаждаться мне «семейным теплом и уютом», и ждать, когда я, к примеру, не в грудь рикошетом, а в живот сквозную схлопочу, чтобы опять стать «неактуальным»??? Это ты назовешь «отношениями»??…

Его совсем разобрало.

— Сплюнь! Ты наговоришь — сквозную в живот! Не надо — не то время. По пути Пушкина — это нам без надобности…

— …Были у нас с ней «философские разговоры»… — Не слушал уже Толика Олег, — Объясняла она мне, что я не прав. Что я негативщик. Что мыслить надо «позитивно»… Я ей пытался объяснить, вот как ты только что сказал, что критерий истины — практика. А она, прикинь, не согласна… Она говорит, что критерий истины — мораль! А я ей говорю, что мораль — самая изменчивая и пластичная на свете штука! А кушать хочется всегда, вне зависимости от морали. А она говорит…

Толик демонстративно зевнул и встал.

— Завязывай, братан. А то мы с тобой превратимся в двух истеричных дамочек, плачущихся друг другу в жилетки на предмет «какие они все суки!» А они — не суки. Прикинь! Смешно, да, что я это тебе говорю, я — кому телке в рыло зарядить ничего не стоит! Не суки. Они просто другие, — и обращаться с ними нужно по-другому. А ты обращаться не умеешь, хотя вроде не дурак и жизнь прожил.

Он опять зевнул.

— Ну ниче. Это у тебя было временное помешательство, вызванное в молодости гормональным сдвигом, заякоренное на определенном объекте, в литературе называемое «любовью». Пройдет. Нет, ты поглянь, как тебя разобрало! Вот, бля, человеческая натура: ведь ты сегодня человека убил! Просто взял — и застрелил; и сто раз неважно, что он был того достоин! Кто ты такой, чтобы решать, жить человеку или не жить?? А ты его чпокнул. Однако переживаешь не из-за этого, и водку жрешь не из-за этого, — а из-за своих дурацких комплексов; душевных, блин, терзаний, которые, по сути, копейки не стоят…

Голос брата показался Олегу раздающимся со всех сторон.

Олег вытаращил на него слипающиеся глаза.

— Да! Фигли, не ожидал от своего туповатого братца таких обобщений? Ха-ха-ха…

Смех брата эхом отдался у Олега в ушах. Он помотал головой, чтобы сосредоточиться, и вдруг обнаружил, что лежит щекой на столе; рядом, в крошках, по соседству с перевернутой рюмкой, лежит люгер. На столе, чуть поодаль, светит кемпинговый аккумуляторный светильник, никого нет.

На подгибающихся ногах он вышел в зал, в гостиную.

— Крыс… Кры-ыс! Серый!! Это ты?

— Я, пап… — раздался заспанный голос с дивана, — Че ты? Закончил уже бухать?

— А где Толян? Он сейчас ведь здесь был…

— Толян давно уже к Элеоноре ушел. А ты там что-то сидишь, бормочешь себе, бормочешь… Пистолет потом достал — и все бормочешь… Ты уж извини, я у него магазин вынул, мало ли… Как ты? Полегчало?

— Вроде как… Давно, говоришь, ушел?

— Давно. Ложись, пап, а?

— Да уж. Ладно пойду я… Извини, что разбудил.

— Ничего.