Наследник огня и пепла. Том ХI. Кровь вассалов

Глава 4. Древние тайны

Я протянул руку. Подождал. Обернулся. Волок возился с тяжёлым копьём, зацепившимся за крепление у седла. Сперат оказался рядом и помог — одним движением перекинул мне копьё, в другой руке уже сжимая арбалет.

— Первыми убить колдунов, — громко сказал я и послал Коровку вперёд.

Сигнала рога не было, но топот набирающих скорость боевых коней разноcится далеко. Уже скоро нас услышали — как бы ни были заняты ритуалом. Обнаружить сильный отряд латной конницы, несущейся прямо на тебя, — не самый приятный сюрприз. Будь обстоятельства нашей встречи другими, я, возможно, даже посочувствовал бы им. Но не в этот раз.

У них оставалось немного вариантов: сражаться, пытаясь использовать руины как укрепление; бежать, надеясь на своих коней; или завершить ритуал, жертвуя собой. Сдаться смысла не было — демонопоклонников здесь считали равными педофилам. Какими бы могущественными ни были их покровители, при поимке с поличным на лучшее, что можно надеяться, — тихая петля.

Люди не кричали боевых кличей. Так бывало, когда предстояла особенно жестокая схватка. Никто не шёл в тот бой за славой. Мы шли убивать.

Сквозь топот копыт и лязг доспехов я услышал скрип взводимого арбалета. Сперат ухитрился крутить ворот на скаку, и железо жалобно стонало под его руками. Но для выстрела ему всё же пришлось остановить коня и чуть отстать. Болт сорвался с тетивы с глухим «бух», пролетел над моей головой и пробил грудь одному из колдунов. Тот успел поднять взгляд, будто только теперь заметив тревожные крики своей свиты, и тут же рухнул, словно от пинка в грудь. Полы плаща взметнулись, ноги нелепо задрались вверх, и в сторону отлетел мягкий купеческий сапожок.

Некоторые из вооружённых в кольчуги и шлемы попытались забраться повыше, укрыться за камнями от арбалетчиков и магии. Когда же мы приблизились, кинулись навстречу. Клинки блеснули. Мы приняли их стройно, привычно.

Я старался не отвлекаться от колдунов. Коровиэль оказался единственным, кто не притормозил, а огромными прыжками, выбивая из древних ступеней искры, понёсся вверх по лестнице. Всё же копьё я оставил в теле одного хмыря в имперском «ведре». Судя по завиткам магии, он пытался столкнуть меня вниз воздушным кулаком. Пришлось метнуть копьё. От силы удара Коровиэль даже сбился с шага, но быстро восстановил равновесие и понёс меня дальше. Мой длинный и тяжёлый наконечник, совсем не предназначенный для метания, всё же вонзился в шлем противника, пробив железо чуть ниже прорезей. Дерьмовая сталь.

Это его не убило, но выбило из строя. Воздушник покатился вниз по слишком высоким для человека ступеням, визжа, как солист дешёвой дэт-метал-группы, только с большим чувством. Из-под шлема брызгала кровь.

Больше дорогу мне никто не заступил. Арбалетчики целились в колдунов — болты со свистом рассекали воздух, рвали их нелепые накидки, будто сшитые из старых штор, но попадали редко. Слишком далеко и неудобно стрелять.

Позже я узнал, что одного достал Фарид. В своей лёгкой манере — махнул жезлом, и в воздухе взвилась струя воды. Он мастерски скрывал границы своих возможностей, но тут не удержался: достал противника метров с пятидесяти. Вода ударила не просто обливая, а сразу же обледенела, покрывая колдуна колдовским льдом. Тот не растерялся: выпустил изогнутый бронзовый кинжал, выхватил железный и начал размахивать, ломая Фариду контроль над стихией, параллельно плетя что-то своё.

Но против опытного «фехтовальщика» магией это оказалось бесполезно. Лед был обманным ударом Фаридом, смертельный удар был другим. Я услышал влажный хруст. Отблески магии развеялись, словно их смыло волной. Ближний ко мне колдун захрипел и рухнул на колени, из его глаз брызнула кровь, и литр другой вырвался изо рта, закрасив линии пентаграммы.

Зрелищное убийство. Вряд ли это сработало бы с человеком в железе… Но всё равно, Фарид начинает меня беспокоить. Не люблю открывать в людях новые, опасные для меня возможности. И, как назло, постоянно этим занимаюсь.

Третий… третий оказался упорнее. Он выжил потому, что полосовал визжащую жертву, склонившись над ней. Теперь распрямился, посмотрел на трупы своих коллег, затем — на стремительно приближающегося ко нему меня. Задумался на секунду, поднял кинжал и вонзил себе под рёбра. Его кровь ударила по камню, и воздух над храмом содрогнулся, наполняясь красноватыми отблесками, будто в кузне. Линии пентаграммы уже светились алым, напитанные магией.

Я всё же успел. Мой клинок врезался в его тело на пару секунд позже кинжала, разрубая пополам и его шею, и ритуал. Вспышка — запах серы и палёной шерсти. Мир будто втянул в себя вдох и выдохнул тьму.

Коровиэль загорцевал по площадке, вбивая копыта в прислужников с такой силой, что с них слетали маски. Я вертел башкой, ожидая появления твари, как тогда, на площади Великого Фонтана.

На каменных плитах остался чёрный след, похожий на расплющенную тушу зверя. Демон не родился. Но пытался.

Это оказался конец схватки.

Мы потеряли двух коней ранеными, и одному из арбалетчиков оторвало палец ледяным заклятием. Мы успели — хотел бы я сказать. Но увы, ни один из пленников не выжил. Десяток крестьян — не бедных, судя по одежде. Правильнее было бы назвать их горожанами. Если, конечно, правильно называть укреплённое поселение в пару десятков домов городом. В любом случае — из зажиточной общины.

Их покромсали на куски вокруг пентаграммы. Никаких пафосных вскрываний грудных клеток — выколотые глаза и множество неглубоких разрезов. Видимо, смысл был выпустить побольше крови и по возможности принести побольше страданий. Рассматривать тела внимательнее я не стал.

Вот поэтому здесь не любят демонопоклонников. Не одобряют их методов.

Дукат с десятком всадников отправился в погоню за теми, кто успел сбежать. Я был уверен — им не уйти. Дукат же был уверен, что они захватили с собой всё самое ценное.

Мы взяли живьём троих. Двое слуг, и один тот, которого я сбил копьём. Гирен деловито взялся за дело — уже через десяток минут их привязали к колоннам так, чтобы максимально широко раскинуть руки и ноги. А потом Гирен начал «резать их на ремни»: надрезал кожу на спине и сдирал её длинными полосами.

Благородные всадники смотрели на это с омерзением. Слуги — по-разному: кто-то с тем же омерзением, кто-то с интересом. Волок был из последних.

— Смотри, — сказал Гирен в паузе между воплями пытаемого. — Почему так делать правильно. С одной стороны, это больно само по себе. Но если этого будет недостаточно, можно втереть горсть соли в обнажившееся мясо. Это всегда помогает.

Я, как и многие другие, не стал смотреть, отойдя к лагерю демонопоклонников. Потрошить тут особо нечего. Люди с явной неохотой присваивали себе их вещи, не раз и не два проверяя, нет ли там каких-либо демонических меток. И часто находили их.

Это были не наполненные магией, бессмысленные символы. Демонопоклонники ещё и тупые. Носить на себе такие знаки, которые только выдают их принадлежность к культу… Впрочем, не мне об этом говорить. В моём мире таких идиотов полно. Даже хуже. В моём мире татуировка свастики не подразумевает даже в теории, что её носитель может призвать из ада ССовца, который даст ему пистолет. Или даже танк.

А тут на это надежды были. Так что местные придурки поумнее моих.

Как и следовало ожидать, пленные ничего не знали. Наёмники. В основном с севера. Под пытками они рассказали всё, что знали, — но знали они в основном только про таких же идиотов, польстившихся на золото и обещание силы. Цели и планы знали лишь колдуны, о которых толком ничего не было известно. Колдуны старались даже свои лица не показывать — прячась под масками от своих и под мороком от чужих. Разве что раненый мной воздушник утверждал, что слышал, как один из колдунов упомянул один из городов побережья Луминаре как место их сборищ.

Но ему было мало веры. Вызвав всеобщее презрение благородных всадников, он начал говорить даже не дождавшись, когда Гирен начнёт втирать ему соль в раны.

Сперат кропотливо записал места, имена, маршруты — всё, что смогли прокричать пытаемые. Вышло немало, но теперь нужен был кто-то, кто бы потянул за эти концы и распутал весь клубок. И тут нужно умение, талант и… Фанго не справится.

На ум пришла Гвена. Да, она смогла бы. Жаль только, что она — заинтересованная сторона.

В какой-то степени демонопоклонники процветали лишь потому, что Регентство так и не стало единым государством. Оно было раздроблено на десятки и сотни мелких уделов, вечно соперничающих между собой. Там, где отсутствует общий порядок, всегда легко подчинить слабого, запугать одинокого или просто взять силой то, что нужно. Если бы не отчаяние, встреченные нами крестьяне никогда бы не решились приблизиться к рыцарскому отряду. Впрочем, и на этот раз они не приблизились — стояли поодаль, переминаясь с ноги на ногу, словно боялись сжечься о наше оружие и гербы. Только моё, не совсем привычное для этого мира понятие ответственности перед всеми людьми Регентства заставило меня заговорить с ними и спросить о их бедах. По местным меркам я не должен был этого делать. Похоже их собственный феодал не постеснялся отправить своих данников вместе с их проблемами их на хрен — вместо того чтобы связываться с неизвестной и, возможно, смертельно опасной силой.

Если бы такие набеги становились регулярными, власть имущие рано или поздно вынуждены были бы принимать меры. Но демонопоклонники действовали иначе. Они жалили точечно — здесь, там, потом снова исчезали. Они обещали могущество и иногда действительно давали его, вымогали, соблазняли, играли на страхе. Постепенно они становились чем-то вроде мафии моего мира: сетью, не столь видимой, но страшной для тех, кто не принадлежал к сильной общине — вроде гильдии или богатого рода.

Я же стоял слишком высоко, чтобы видеть их угрозу во всей полноте. В глазах людей я был не просто воином и властителем, а центром силы, фигурой, с которой и демоны должны были считаться. Но для тех, кто ниже, у кого не было ни оружия, ни связей, ни стены гильдии за плечами, демонопоклонники оставались чудовищем из-за угла, вполне реальным и всегда готовым схватить за горло.

А сословие благородных всадников имело для себя удобный повод не замечать этих теней.

Деньги и сила. Две стороны власти. Похоже, они одинаково работают во всех мирах.

Когда Дукат вернулся — по его довольной роже было видно, что съездил он не зря. Он бросил мне под ноги сундучок с тремя тысячами сольдо серебром и золотом и отделанную бронзой шкатулку, в которой лежали два демонических рога.

— Эта добыча принадлежит всем, — сказал я, едва удержавшись от мстительной улыбки, когда от моих слов лицо Дуката вытянулось, как у северянина.

Я подозвал Волока, кивнул на добычу:

— Раздели по справедливости. Я отказываюсь от своей доли в пользу остальных.

Надо думать, Дукат надеялся, что ему достанется не меньше половины. Хватит ему и шкуры бобра.

Ночевать решили здесь же, в развалинах храма. Деревянные балки давно сгнили, крыши не было, но стены ещё держали ветер. Люди осторожно разожгли костры прямо на плитах, не дожидаясь моего разрешения — у костра всегда теплее, чем под открытым небом, да и тени ритуала ещё не до конца ушли. Слуги шептались, переглядывались, "крестились" по-своему — каждый на свой лад.

Гирен проследил, чтобы тела разрубили на куски и покидали в какую-то дыру в земле. Не хотелось привлекать местных зверушек сладким мясом. Позже из этого "захоронения" наверняка родится нежить, может даже что-то особенное. Но это будет уже не наша проблема.

Мы с Волоком и Сператом пошли дальше внутрь. За сломанной аркой оказался зал. Огромный, тёмный, в свете факела казалось, что потолка у него нет вовсе, будто он уходит в бездну. И там, в глубине, стоял трон.

Не просто трон — каменная глыба, выточенная под сиденье и спинку так, что рядом даже боевой конь показался бы маленьким. Ступени вели к нему, трещины пересекали плиты, и вся поверхность трона была испещрена рубцами. Сначала я подумал, что это случайные трещины, но, подойдя ближе, увидел — следы зубила. Кто-то когда-то яростно и долго сдирал с камня металл.

Я провёл пальцами по шершавой борозде. Оглянулся. Люди смотрели настороженно, ждали слов. И тут, сам не зная почему, я сказал:

— Раньше он был отделан золотом.

Мои слова отразились эхом, будто сами стены ждали их.

На миг мне показалось, что я вижу, как блеск этого золота вспыхивает в тени: залитый светом трон, жрецы в бронзовых масках, шум толпы. И существо на троне. Потом всё пропало. Остались только развалины, копоть и запах крови принесенный ветром от входа.

— Золото… — Волок почесал затылок, озираясь. — Не удивлюсь, если в Караэне теперь у кого-то дома лежит кусочек от этого трона.

Я усмехнулся. Вряд ли. Скорее, всё давно переплавили.

Но чувство — будто мы вошли в сердце чего-то великого и мёртвого — осталось.

Я проснулся резко, будто меня толкнули. Так бывает во сне. Кажется, будто падаешь, или что тебя толкнули. Но толчок был настоящий — в грудь что-то ударило. Маленький камешек скатился по кольчужной рубахе и застыл на плаще.

Один из способов стать легендой, спать в кольчуге. Нормальный человек после такого подвига дня два бы отходил. Но мне было нормально. Я бы спал в латах, но они слишком сильно гремели, когда я ворочался.

Я сел, схватился за меч. Костры тлели, от них тянулись красные языки углей, дозорные были на месте. Слуги и воины спали, кто-то тихо похрапывал. Лошади настороженно всхрапывали, но ничего особенного. Будь здесь посторонний, они бы вели себя куда беспокойнее. Всё выглядело спокойно, слишком спокойно.

— Сеньор… — Сперат сидел недалеко, но я сразу заметил, что он не спит. Он замер, как человек, которого поймали на горячем, но в глазах горело сразу всё: напряжение, радость, страх, надежда. И то самое чувство, что выдает человека, чья душа пленена.

И тогда я услышал.

Из тьмы, из тени, что густо лежала между обломками колонн, раздался тихий женский голос:

— Магник… разве ты не знаешь, что колдовские рисунки нужно стирать? Даже если они залиты кровью.

Слова скользнули, как лезвие ножа по коже. У костра вздрогнули кони, один заржал глухо.

Я напрягся. Рукоять Когтя казалась холодной и липкой. Но больше всего я смотрел на Сперата. Он дышал быстро, будто в его груди билось два сердца сразу. В его глазах было всё: отчаянная радость, что он снова слышит её; боль, потому что он знал, кто перед ним; страх, потому что любил того, чего следовало бы... Бояться? Убить?

Губы его чуть дрогнули — он хотел улыбнуться, но лицо застыло в кривой гримасе. Он поднял голову, всматриваясь в темноту, и тихо сказал, едва слышно, как молитву:

— Гвена…

В темноте я различил её очертания — Гвена стояла обнажённой, прекрасной и дразнящей, словно сама ночь соткала себе тело из лунного серебра и смоляных волос. Она чуть склонила голову, улыбнулась мне и, не проронив ни слова, плавно отступила назад.

Её босые ступни коснулись края каменной площадки, и в следующее мгновение она легко, почти играючи, спрыгнула вниз. Лишь лёгкий шорох, как тронутый ветром куст, нарушил тишину.

Часовые насторожились. Из тьмы донёсся звук голосов, короткие переклички — они ощутили неладное. Я понял: если я сейчас встану, они это заметят. Но мне показалось, что её исчезновение было вызовом, приглашением, и я не колебался.

Я поднялся. Звякнула кольчуга. Сперат в тот же миг оказался рядом — напряжённый, но полный странной, горькой надежды. Он пошёл за мной, шаг в шаг, и я слышал его прерывистое дыхание.

— Кто там шарится?! — окликнул один из часовых, услышав нас.

Сперат даже не запнулся. Голос его прозвучал грубо, с нажимом, так что сомнений не осталось:

— Дай посрать сеньору Магну.

Наступила короткая пауза, потом тишина. Вопросы отпали.

Мы подошли к краю площадки. Я спрыгнул вниз, глухо ударившись сапогами о камень, и Коровиэль недовольно фыркнул где-то наверху. Сперат последовал за мной. Мы отошли немного от лагеря, оставив за спиной мерцающий огонёк костра и сонное бормотание людей.

За углом, в серебряном свете ночного светила, нас ждала она — распутная, живая улыбка на лице, волосы — струи тьмы, глаза блестят, и вся её поза — откровенное обещание.

Она стояла в серебряном свете ночного светила, и казалась такой земной, что хотелось забыть обо всём. Кожа, как молоко, волосы — тёмная река, струящаяся по плечам. Она не прикрывалась. Улыбка — дерзкая, нарочито пошлая, улыбка той, кто давно уже не человек, но научился играть в их игры.

Я слышал, как Сперат втянул в себя воздух. Его шаги за моей спиной стали неуверенными. В его душе боролись любовь, страх и восторг, но всё это глушилось одним: она здесь. Его Гвена. И пусть чудовище, но своя.

Она склонила голову набок, проводя ладонью по бедру, будто для собственного удовольствия, и тихо, почти ласково сказала:

— Вот и снова мы вместе. Вы, рыцарь с чужой душой, и ты, мой милый Сперат. Разве не забавно? Сначала убиваете моих слуг, топчете кровь моих жертв, а потом идёте за мной... Просто потому, что я выгляжу как женщина.

Она усмехнулась, и в её смехе было что-то слишком человеческое — с примесью тоски, с примесью привычки.

— Я слишком долго жила среди вас, — продолжила Гвена. — Смотрела, как вы смеётесь, как жадничаете, как любите. Я тоже научилась… немного. — Она качнула бёдрами, словно подчёркивая пошлость собственной позы. — Разве это не смешно? Древний демон играет в блудницу.

Она прищурилась и добавила уже мягче, почти задумчиво:

— Быть человеком — значит быть смешным. И в этом я нашла удовольствие.

Моя рука потянула из ножен Коготь. И в самом деле, смешно. Выманила на сиськи. Какая следующая шутка? Разорвать меня на части?