Наследник огня и пепла. Том ХI. Кровь вассалов

Глава 21. Чудесная победа

Я оглянулся назад. Со мной была горстка людей — даже дядька Гирен где-то отстал. Люди берегли лошадей: это мой Коровка мог переть часами, переходя с шага на бег, остальным приходилось беречь лошадок. Судя по видневшемуся у подножия холма знамени над фигурой Дуката в узнаваемых доспехах, моя свита — человек двадцать — растянулась больше чем на полкилометра. Даже после того, как они доберутся до вершины холма, нужно будет дать коням отдых.

Мои щитовики соскочили с седел и теперь стояли, держа своих коней. К ним присоединялись остальные. Только Адриан остался в седле — его лошадь была не намного хуже Коровиэля. В походе, по выносливости. А в бою, пожалуй, мой быкоподобный огромный конь не имел равных.

Я снова посмотрел вперёд.

Внизу, между полей, где множество раз перепаханная земля уже успела за зиму покрыться тонкой ледяной коркой под поверхностью, а ноги и копыта ещё не превратили её в непролазную грязь, шла сшибка. Классическая, как из учебников — если бы у местных, конечно, были учебники.

Десятка два отряда всадников кружили на расстоянии сотни шагов друг от друга, то сближаясь, то резко расходясь, будто в танце. Каждый старался поймать момент, когда противник подставится: конь поскользнётся, ведущий копья зазевается и подставит бок, оруженосец с арбалетчиками отстанет, да хотя бы шлем повернётся на долю секунды не туда.

С воздуха это, наверное, выглядело бы красиво: фонтаны мерзлой земли от копыт, блики от стали, лёгкие хвосты пара, поднимавшиеся из ноздрей лошадей, как дым из котлов. Но я знал цену этой «красоте» — через пару минут кто-то обязательно оступится, и тогда всё закончится быстро.

Всадники не гнались за построением. Тут всё решали рефлексы и нюх. Кто первым понял, где окажется враг через пять минут, кто угадал куда повернет противник, у кого свежее или выносливее кони.

Ближе к центру, на щитах, с которых сняли защитные кожаные чехлы, мелькнули гербы — три золотых линии на чёрном поле. Я узнал этот герб. Однорукий. Он явно пытался выбраться из боя. Но это было не просто — не подставляя себя под удар в бок или сзади.

Восторженный вздох Адриана. Слежу за его взглядом. Пара всадников сошлись лоб в лоб. Молодые, горячие — может, бросили вызов друг другу. Копья ломаются, один вылетает из седла, второй едва удерживается, тут же разворачивает коня безжалостно дергая за поводья, подскакивает — и уже добивает упавшего хищным клевцом на длинной рукояти. С обоих сторон налетают оруженосцы и арбалетчики, обмениваются ударами магии и стали. И вот кто-то уже бежит. Пажи и слуги рядом с настороженными сеньором гоняются за лошадьми с пустыми седлами и раздевают лежащих на земле — тех, кто не шевелится. Те, кто жив, вяжут, одновременно наскоро затворяют друг другу кровь магией лечения.

Сама схватка занимает… минуту? Полминуты? Меньше, чем нужно, чтобы поссать после пары кружек пива.

Победитель становится целью — удобно, стоит неподвижно. И вокруг него, словно водоворот, закручивается движение остальных конных отрядов.

На другом фланге, отделённые рощей деревьев и линией домов вдоль дороги, два крупных отряда сошлись в затяжной драке, двигаясь кругами, будто пытались закусить хвосты друг друга. Кони роняют пену, скорее всего хрипят от усталости, брызгают грязью из под копыт, зимнее солнце тускло отражается от стали.

Арбалетчики стреляли редко — натянуть арбалет на скаку довольно трудно. Магии тоже было немного. Вот один из арбалетчиков отстал, видно, конь устал — его настигли и ударами палицы сбросили из седла. Не стали останавливаться, продолжив загонять остальных.

Иногда казалось, что бой стихает — все словно расходились, и вдруг один из самых отчаянных, поймав миг, бросался вперёд, метал копье или магию, иногда удачно, но всегда вызывая ответную реакцию, погоню — и снова хаос.

Под рыцарем в сверкающей, как серебряная чешуя на солнце, длинной кольчуге и красным плюмажем на массивном шлеме рухнул конь. Его сопровождение проскочило дальше, потом вернулось. Паж без шлема соскочил со своего коня, кинулся помогать сеньору. Рыцарь успел подняться, схватиться за седло коня, которого подвёл ему слуга, и тут получил копьё в бок с разгона. Кольчуга не выдержала удара — рыцарь повалился на мерзлую землю с обломком копья, пробившего его почти насквозь.

Всё. Такое не лечится.

Хорошо, что этот, кажется, не мой — слишком приметная броня, я бы запомнил.

— Вот это бой!.. Сеньор Магн! Ведите нас! — Дукат. Он самый наглый, всегда лезет. В голосе зависть, азарт и детская обида — как будто там, внизу, раздают конфетки, а мы тут время зря теряем.

— Дайте отдохнуть лошадям, — чеканю я, и в моём голосе звенит сталь.

Эти опасные люди любят играть в суровые мужские игры.

Я — нет.

Я люблю побеждать.

И мне не нравился этот расклад.

Я, наконец, столкнулся с тем, с чем должен был столкнуться уже давно — если бы не неожиданность зимнего вторжения и усталость от постоянной войны на периферии Луминаре. Местные, наконец, решили дать бой. Простое, понятное «а давайте соберёмся и вломим».

Отсюда, со склона холма, я видел, что моих всадников в этой, очевидно богатой, долине собралось около сотни. Может, полсотни — честно говоря, посчитать рыцарей, мелькающих как разноцветная, поблёскивающая сталью мошкара, было непросто. Но очевидно, что вражеских всадников было как минимум втрое больше.

Для тех, кто сражался там, внизу, это было неочевидно. В отличие от ведомых алчностью и успевших сплотиться за долгое время всадников Караэна, местные лишь немного меньше опасались друг друга, чем нас. В их передвижениях и манёврах чувствовалась неуверенность, осторожность. Большинство таились за рощами и домами, не торопились ввязываться в бой. Похоже, мои всадники победили в первых нескольких схватках и сильно испортили настроение местным сеньорам.

Вот только проблема была даже не в этом. Проблема была в том, что и горожане решили дать бой.

Честно говоря, организация — никакая. Я бы на их месте встретил наши войска раньше, на холмах. Ещё и укрепившись.

Увы для местных, у них не было такого порядка, как в Караэне. А, скорее даже, такого общепринятого предводителя, как я.

Множество людей шло в нашу сторону из города. Сплошным потоком — по трём дорогам. В эти ручейки со всех сторон вливались отряды по несколько десятков человек. Они были слишком далеко, чтобы разглядеть как следует, но, кроме редких отблесков на остриях копий или просто двуручных дрынов, я не заметил особо много металла.

Вот только на вид их было... тысячи три. Ладно, скорее всего, я преувеличиваю от нервов. Но даже если ошибся и преувеличил вдвое — это всё равно очень много. Я вышвырнул сотни килограмм серебра и напряг силы огромного, возможно одного из крупнейших местных городов и вообще торговых центров, чтобы добросить до сюда тысячу пехотинцев. А местные кинули клич по окрестностям и собрали как бы не в три раза больше. Вот он, ответ, почему феодальная карта Европы состоит из россыпи множества крохотных государств. Плотность населения помноженная на богатство и каждый средний поселочек может выставить ополчение сравнимое с каким-нибудь Новгородским полком.

Тем временем бранкотта Однорукого остановилась. Пешеходы начали что-то подозревать. Они остановились и сбились в кучу, настороженно вытягивая шеи, силясь разглядеть что происходит впереди. Даже если бы незатянутое дымными полосами небо, они все равно находились в низине, и обзор им перекрывали рощи и небольшие хутора вокруг. Кто-то сообразительный вскочил на телегу. Врядли это помогло, скорее взяла верх обычная, нормальная, человеческая осторожность. Бранкотта тихонько стала оттягиваться назад, разворачивая телеги.

Однорукий появился рядом со своей бранкоттой. Уж не знаю, как он вырвался из мельтешащей кучи рыцарей, но сейчас скакал прямо к пехоте, пригнувшись в седле. С ним было только двое вооруженных слуг. Я совешенно не помнил, сколько конных у него было утром. Его плащ, мокрый и перепачканный, бился о бок коня, а левую руку — ту, что осталась, — он держал высоко, маша ей, словно собирался разогнать бурю.

Пехотинцы явно узнали его. И впервые за последние минуты набирающая силу паника чуть притихла. Он сорвал шлем и я видел как он широко раскрывает рот в крике. Я почти услышал его:

— Назад! Назад, вы, сыновья говна и немытых шлюх! Разворачивай строй! — так, или очень похоже орал он.

Я вспомнил его голос. Хриплый, сиплый, от перманентной простуды, но уверенный и без надрыва. Привык говорить спокойно. Значит, люди его слушались. Послушались и сейчас. Засуетились, люди с редкими большими щитами протолкались в передние ряды, за ними выстраивались остальные, выставляли копья. Арбалетчики искали позиции повыше — на телегах, на обочинах дороги ограниченной не заборами, как принято в Долине Караэна, а высокими земляными насыпями.

Мужики ловко перестраивались, явно матерясь, даже сняли с телеги и вытащили вперёд тяжёлые штурмовые щиты. Всего несколько, я приказал сколотить их еще в лагере, боялся, что придется брать штурмом каждый хуторок. Я знал, что их так и норовили "потерять". Вот, пригодились. Бранкотта Однорукого, несмотря на усталость, была не самой плохой: пусть и не опытные, зато давно в походе и знают друг друга.

— Зачем они строятся? — спросил кто-то из свиты сзади.

— Ждет, что на обоз ща придут, — ответил дядька Гирен.

— Все равно же побегут, — с явным пренебрежением ответил тот же голос. Я оглянулся, но наткнулся только на шлемы и внимательные взгляды. Я не понял, кто это говорил, но моего взгляда хватило, чтобы шепотки замолкли.

Честно говоря, говоривший был уже отчасти прав. Сначала где-то позади собирающегося строя появилась тощая лошадь без седла зато с обрывками сбрую и понеслась, сбивая людей. За ней погнались конюхи, или просто слуги, но не успели поймать до того, как она вскарабкалась на земляной вал и помчалась дальше через поля. Потом мне показалось, что кто-то из женщин — видимо возниц или прачек — закричал, и словно невидимый кнут подхлестнул весь обоз. Телеги одна за другой начали разворачиваться. Место для этого не было, но они пытались, сталкиваясь, цепляясь колёсами, ломая оглобли и оси. Быки ревели, получая удары бичей и палок. Одна телега перевернулась, рассыпав мешки и людей прямо под колеса другой. Уверен, там сейчас мыслей не слышно, от криков, визгов, матов — весь обоз превратился в какое-то месиво.

Несколько пехотинцев бросили оружие и побежали, стараясь не попасть под повозки. Другие — наоборот, растерянно замерли, оглядываясь на своего командира. Однорукий все еще рвал глотку. Он спешился, и, не стесняясь, бил бегущих. Сначала плащом, потом мечом. К счастью для пешеходов, пока плашмя. Ему активно помогали его конные слуги, орудую древками копий. Как мне показалось — молча.

— В строй, суки! В строй, я сказал! — почти слышал я его вопли.

Одного, самого ретивого, он просто ударил в лицо рукоятью и повалил в грязь.

Пехотинцы перестали стараться сбежать и стали сбиваться в кучу, как горные козы под присмотром овчарок.

Слуги Однорукого действовали не хуже своего сеньора. Один втащил за шиворот мальчишку, кинул ему щит. Другой успел переставить несколько людей в линию. И всё это — за секунды.

Я хмыкнул. Сержанты. От французского слова сервис. Служить, прислуживать. Не удивлюсь, что скоро и тут слово "слуга" станет должностью.

Из-за рощи неподалеку, прямо на дорогу вылетел конный отряд. Десятка полтора, может даже двадцать всадников. Я пропустил их приближение. Хотя, пехота наверняка слышала их топот. Одинаковые синие плащи, длинные хорошие копья наперевес. Дорогие шлемы у тех, кто впереди. Опасный противник. Эти не из тех благородных всадников, что сами пашут свою землю. Скорее, это местная "Великая семья". Опытные, уверенные в себе убийцы.

Едва увидев пехоту — бросились прямо на неё. Быстрее, чем футболист бьёт по мячу, чем человек успевает выругаться.

И все же это был скорее отработанный прием, а не бездумная агрессия. Как бросок в ноги в исполнении борца. Поняв, что дорога перекрыта штурмовыми щитами, "синие плащи" разделились. Боевые кони с куда большей ловкостью перетащили себя вместе с тяжелыми всадниками через земляные валы, чем до этого смогла обозная лошадка обезумевшая от страха. Это лишь слегка сказалось на их скорости — они как раз успевали взять разбег.

— Щиты, щиты на фланги! — не выдержал Гирен. Он шептал, вряд ли его расслышал кто-то кроме меня.

Я поморщился. Вот как раз обычных, простых щитов у бранкотты Однорукого было мало. Да и самого Однорукого было мало. Он сумел сколотить вокруг себя подобие строя, но в его бранкотте было на вид человек восемьдесят. И половина на дороге не поместилась. И сейчас рыхлой толпой слонялась рядом, вокруг и за обочинами. Они испуганно заметались...

И всё же, к тому моменту, когда копья и магия вражеских всадников ударили в пехоту Караэна, это уже не была толпа. Перед лицом угрозы мужики сбились в кучу, выставив копья. Растерянный, неопытный, но всё же уже отряд превратился в комок стали. И грязи, чего уж там.

Первые ряды нашей пехоты успели опустить копья. Десятки арбалетов лязгнули почти одновременно, и чёрные болты полетели в грудь коням и людям. Двое всадников свалились сразу. Остальные налетели, ломая строй пехоты, но не прорвались. Грязь и крики. Люди отступили на шаг — удержались. Ноги упёрлись в землю, я видел, как люди налегают всем весом, как бурлаки. Хреновые, дешёвые щиты пехотинцев раскалывались от ударов копий вражеских всадников, но люди оказались крепче.

Один из сержантов Однорукого, подъехав за спинами пехотинцев поближе, почти в упор разрядил арбалет в шлем рыцаря в синем плаще — прежде чем тот успел его заметить. Удар заставил всадника бессильно поникнуть в седле. Кто-то из пехоты умудрился воткнуть копьё прямо в морду коню, защищённую лишь налобником. Тот взвился, и рыцарь рухнул прямо в строй пехоты.

Щиты сомкнулись за ним, словно зубы капкана.

Копья вонзились в кольчугу, пехотинцы задних рядов яростно обработали его топорами и окованными железом дубинами. То же самое происходило и на другом фланге. Я пропустил момент, как именно другого, хорошо одоспешенного, праздничного в своей яркой, дорогой одежде рыцаря утянули с седла вниз, в грязь. Он пытался отбиваться мечом, лёжа на спине — и тут же получил по шлему молотом на длинной ручке.

От этого он озадаченно замер. Второй удар.

Навалились, отняли меч. Стащили шлем, связали, потащили назад — к телегам. Туда, где стоял Однорукий. Даже отсюда было видно, как он тяжело дышит, опираясь на меч в левой руке.

— Отбились! — это уже Дукат. — Ты смотри, наша пехотная грязь отбилась! Да эти луминарцы вовсе не умеют воевать!

Я чуть улыбнулся.

У меня были другие выводы.

Мне захотелось поделиться радостью. Я обернулся, нашёл рядом Адриана, кивнул ему чтобы тот подъехал ближе.

— Выучка, — сказал я ему тихо. — Вот она, великая, мать её...

Над обозом бранкотты взвился золотой змей.

Здоровенный. Начинался метрах в десяти над землёй и извивался толстенным телом в форме герба Итвис среди полос дыма, разевая пасть на высоте метров тридцати.

Привычный для меня. Эту иллюзию, созданную по изобретениям Бруно Джакобиана, уже раза три показывали маги Университета по разным поводам. Я это поощрял и каждый раз отсыпал по десятку сольдо тем, кто её творил.

Свет у неё был почти как у солнца — и, если потребуется, я предполагал использовать эту статусную игрушку как оружие.

Потому и поддерживал распространение умения такое сотворить.

Но увидеть её здесь, сейчас?..

Обескуражен был не только я. Удивились все. И если караэнцы были знакомы с этой, на удивление сочной и большой иллюзией, то местные — нет. Они застыли, в ужасе. Я почти услышал испуганные крики. Иллюзия держалась , должно быть, целую минуту, что тоже рекорд. Этого времени хватило, чтобы заставить колеблющихся всадников отступить, а тех, кто уже ввязался в драку, — искать способ выйти из неё.

Вражеская пехота сначала остановилась, потом столпилась, потянулась назад и потихоньку стала расходиться.

До вечера я развил бурную деятельность:

разослал гонцов, созывая своих всадников;

заставил бранкотту Однорукого рыть укрепления на вершине холма рядом с домом виноградаря;

лично смотался назад и попросил Леонхарта ускорить марш — он бросил обоз и пришёл под вечер...

Всё это оказалось зря.

Примерно за час до темноты к холму подъехала небольшая группа богато одетых людей.

Они представились лучшими людьми города и попросили меня.

Когда я вышел, они опустились на колени и протянули мне ключи от городских ворот.

Мне не пришлось притворяться суровым воякой, когда я с искренним раздражением прокомментировал это:

— Надо было вести с собой Университетских школяров и их фейрверки, сэкономил бы денег на целую армию!