Кровавый Король

— Изволите выпить со мной, Эсфирь Лунарель Рихард? — он кривит тонкие губы в ледяной усмешке.

Она дёргает уголками губ.

Эсфирь Лунарель Рихард.

Рихард.

Это всё не шутка, не фарс, ничего подобного. ОнаженаКороля Первой Тэрры. Жена Кровавого Короля. Она — Верховная ведьма — вскоре станет обладать уникальным титулом — КоролеваТринадцати Воронов.

— Я так рада видеть Вас! — Эсфирь старается избежать тёплых эмоций, чтобы никто не уличил их в связи. — И, наконец, поговорить с Вами.

— Я горд за тебя, — Всадник смотрит исключительно на ведьму. — Мы все горды. И ты должна гордиться. Чума говорит, что ваша любовь похожа на паразитирующую болезнь.

— Она права. Но от этой болезни не хочется находить лекарство, — признаётся ведьма.

Она никогда не могла лгать Ему.

Все, кто встречаются на их пути — мгновенно затихают, кланяются и расходятся в стороны. Эсфирь чувствует, как кто-то буравит взглядом спину, но пересиливает желание отвернуться от того, кто когда-то отчасти заменил отца.

— Ваше лекарство — вы сами! — Война берёт в руку бокал с вином, что стоял на одном подносе с амброзией, и протягивает Эсфирь, только потом изящно поднимает бокал и себе.

— Кажется, я понимаю Вас.

Война хрипло смеётся.

— Знаешь, а ведь на твоём Посвящении самодовольный король сказал, чтоне любит своенравных. Но я уже тогда видел, что он без ума от тебя.

— Потому что Вы изначально всё знали, — Эсфирь прячет ядовитую улыбку в бокале.

— Ну-ну, милая, не показывай зубки. Это дар, дарам не стоит противиться. А если ты думаешь, полюбила бы егобездара? То ответ прост. Полюбила бы.

— Почему Вы так уверенны в этом?

— Потому что, как бы не обижалась богиня Тихе, Хаос и Бог, Вы сами творите ответвления своей судьбы. А мы лишь наблюдаем. Это я к тому, что найди ты в себе силы и разорви связь, — Всадник переходит на едва слышный шёпот, — ты полюбила бы его ещё сильнее по одной простой причине: он — твоё зеркальное отражение. От себя не убежишь. Связьне сводитразных и не ошибается.

— Я ненавидела его, — тихо отвечает Эсфирь, будто стыдясь этого чувства.

— Милая, вы — нежить. Все ваши чувства начинаются с ненависти. Так положено. Твоя дружба с теми двумя, — он кивает на Файялла и Изекиль, — тоже началась с ненависти, но её ты не стесняешься. Вам по закону Хаосаположеноненавидеть. Скажу по секрету, Каин на дух не переносил Лилит, а потом чуть не взорвал Вселенную ради неё.

Эсфирь удивлённо распахивает глаза. Всё было так легко. На поверхности. Она так зацикливалась на своей ненависти к нему, что не понимала простого: ненависть — это чувство. Куда страшнее было ничего не чувствовать. В безэмоциональности скрывался тупик.

— Мне предсказали смерть без Вечности и посмертия, — внезапно тараторит Эсфирь, наблюдая за тем, как Всадник спокойно отпивает содержимое бокала.

«Ну, конечно, он всё знает!»

— Это будет только твоим выбором, — он слегка оборачивается на своих спутников, что недовольно щурятся.

— Какой идиот выберет такое? Хотя, как же! Ята идиотка, что навлекла на себя проклятие.

Война не удерживается от смешка.

— Эсфирь, моя сильнейшая и могущественная ведьма, тебе срочно нужно в холод, жара плохо влияет на твой мозг.

Эсфирь в оцепенении открывает и закрывает рот.

«Что?»

— Я не понимаю.

— И я о том же! Ведь несколько секунд назад говорил, что вы сами выбираете ответвления судьбы. Мои соратники и без того уже сожрут меня с потрохами, но… Я сделаю тебе свадебный подарок.

Всадник ставит бокал обратно на поднос, забирает пустой из её рук, сокращая расстояние между ними, тем самым привлекая к себе внимание настороженных альвов.

— Моя дорогая Эсфирь, теперь ты замужем за сильнейшим королём из всех, которых я знал. Тебе уже можно расслабиться, и он будет просить тебя об этом, ноне смей. Твоя единственная надежда на жизнь — быть сильной. Примисильное решение, когда придёт время… и оноспасёттебе жизнь. Не ошибись. Сделай то, чему будет противиться твоё нутро. Будь сильной и потом и, может, ты выберешьвыгоднуюлинию судьбы. — Всадник укладывает ладони под скулы ведьмы, по-отечески, не так, как обычно это делал Видар, а затем целует сухими губами лоб Эсфирь. — Мы поздравляем Вас с Видаром, но нам уже пора. Надеюсь, он не обидится на наш уход, — сардонически хмыкает он, отходя на шаг назад. — Будь сильной.

— На всё воля Ваша, Второй Отец! — Эсфирь прикладывает два к левой ключице, правой и к губам. — Во имя Хаоса, Пандемония и Пандемониума!

Всадник Войны кивает, одёргивая камзол. И в этом движении она ловит странное сходство с Видаром. Секунда, и Всадники исчезают, забирая с собой атмосферу напряжённости. Музыка становится громче, а альвы и вовсе перестают стесняться.

Эсфирь в замешательстве тянется правой рукой к левой мочке, только потом вспоминая, что это за жест.

— Моя Королева решила напиться? — раздаётся прямо над ухом Эсфирь.

— Ты пришёл, — тихо срывается с губ ведьмы.

Она до последнего хотела верить в то, что Изекиль пошутила.

— Ты звала.

Горячее дыхание обжигает шею. Эсфирь медленно оборачивается, сталкиваясь с самодовольным взглядом Видара.

— У тебя получилось? Они выступят за нас? Помогут спасти моего…

— Они помогут спаститебя, — Видар прерывает поток слов, не в силах оторваться от её глаз.

В них плескалась самая настоящая надежда. Но совсем не на то. Ему хотелось с силой встряхнуть ведьму, чтобы она, наконец, включила блестящий могущественный мозг. Брайтон Бэриморт будет в полной безопасности до тех пор, покаонане попадёт в руки Узурпаторов. Он — приманка, которую расчудесная ведьма проглотила.

— Ты издеваешься надо мной? — вспыхивает Эсфирь.

— Возвращаю тебе данный вопрос, дорогая, — приторно улыбается Видар.

Он нежно берёт её руку в свою, оставляя горячий поцелуй на тыльной стороне ладони. Эсфирь словно прошибает током.

— Позвольте поздравить Вас, уважаемые Король и будущая Королева! — раздаётся мужской голос за спиной Эсфирь.

Нарочито-галантное поведение Видара сразу становится ясным. Она закатывает глаза, разворачиваясь, пока ладони Видара базируются в двух местах: правая на талии, а левая — на рёбрах, в точности на том месте, откуда чудодейственным образом исчез уничижительный ожог.

Она мысленно колдует спокойное биение сердца, но последнее считает нужным биться прямо в большую ладонь.

— Благодарим Вас, герцог Таттиус, — учтиво отвечает король. — Вы сегодня сопровождаете своего короля?

— Отчасти. По правде, я просто не мог пропустить такое событие, — скромно улыбается Таттиус. — Признаться, Вы ошеломили меня…

— Чем же? — интересуется Видар, поглаживая большим пальцем левой руки рёбра жены.

Она влюблённо улыбается, реагируя на прикосновения, стараясь отыграть роль безупречно.

— Я думал, что Ваш отказ мне по поводу руки Верховной связан лишь с обязательствами Советницы и приправлен тем, что мы — жители разных Тэрр, — герцог усмехается, и Эсфирь кажется, что он с какой-то особой наблюдательностью рассматривает лицо Видара. — А оказалось, что Вы влюблены в неё даже больше меня, раз получили согласие.

— Вы правы, уже на смотринах, увидев её рядом с моим троном, я потерял голову окончательно, — голос Видара звучит так близко к её виску, что ведьму бросает в жар.

Эсфирь знала, что это не более, чем ложь. Но она звучала так убедительно, что сердце буквально хотело выпрыгнуть ему в ладонь. Там безопасно. Оно уверенно.

Она заставляет себя очнуться от чар родственных уз, сосредоточив всё внимание на герцоге. Его взгляд, выражение лица, голос — всё настораживало. Эсфирь чувствовала опасность.

— Что же, ещё раз желаю Вам крепкого семейного счастья! Я, хотя безумно завидую, искренне рад! — кривовато улыбается Таттиус, сверкая разноцветными глазами. — За Короля и будущую Королеву Первой Тэрры! — уже громко произносит он.

По залу прокатывается одобряющее улюлюканье и слышится звон хрусталя. Таттиус Цтир кланяется, а затем направляется прямиком к Кристайн Дивуар, дабы пригласить герцогиню на танец. Эсфирь фыркает, зная, что та весь вечер строит ему глазки.

— Не устала? — вдруг спрашивает Видар, а Эсфирь осознаёт, что всё ещё тонет в его объятиях.

— Есть предложение по побегу? — ухмыляется она, наблюдая за кружащими счастливыми парами.

Она не удерживается от усмешки, замечая старшего брата, что променял альвийку на сильфийку и порхал с ней в вальсе.

— Да, и ты не сможешь отказаться от него, — самодовольно хмыкает он, отпуская ведьму.

— Потому что я теперь твоя жена? — фыркает Эсфирь, складывая руки.

— Потому что ты любишь вино.

Эсфирь уже разворачивается, чтобы заявить о вселенском заблуждении короля, но видит его, держащего в руках два пустых бокала и графин.

— Откуда ты знаешь? — вопрос слетает с губ против воли.

Видар в ответ лишь усмехается, но теперь она способна уловить в усмешках самые настоящие ответы. Король наблюдателен. Опасно наблюдателен.

Зрачки Эсфирь расширяются — с того момента, как он узналчтоона пьёт — в её бокале более не было амброзии. Ни разу.

— Ты идёшь, или моим собутыльником станет Себастьян?

Не дожидаясь ответа, Видар разворачивается в сторону балкона. Того самого балкона, где они в первый раз поцеловались. Эсфирь одёргивает себя. Поцеловались под мороком. Не по-настоящему. Осталось доказать это душе.

Она, улыбнувшись подданным, следует за королём.

Видар прячет улыбку в усмешке, как только слышит шелест свадебного платья. Возможно, когда-нибудь ему удастся заменить плохие воспоминания в её голове хорошими. Возможно, когда-нибудь она посмотрит на него с несвойственной для ведьмы нежностью. Возможно, когда-нибудь она даже сможет признаться самой себе в том, что любит его, а до того момента он сделает всё, чтобы приблизить этот день. Слава Хаосу, время на его стороне.

— Я здесь только потому, что ты был очень убедительным, — сразу же защищается ведьма, оглядывая его самодовольный профиль. — Только попробуй усмехнуться!

Она сначала грозит ему пальчиком, а затем забирает наполненный бокал.

— Тебя уже не устраивает моя усмешка? Ну, и быстро же ты стала женой-грымзой, — в глазах Видара пляшет задор.

— Я тебя сейчас скину с балкона, — мило улыбается в ответ Эффи, отчего Видар смеётся.

Ярко, искренне, с небывалым задором. Эсфирь в первый раз слышиттакойсмех. Принадлежавший только ей и никому больше.

Он, поняв, что смех в нём закончился и превратился в глупую улыбку, с которой совершенно по-идиотски пялился на Эсфирь, решает поднять бокал:

— Давай попробуем стать если не друзьями, то хорошими союзниками, — уже серьёзно проговаривает он.

— На время спасения моего брата.

— На время спасениятебя, инсанис, — закатывает глаза Видар.

— А если я очень захочу ударить тебя по лицу или окатить горячим воздухом, или…

— Я позволю, но не слишком увлекайся. Последствия тебе не понравится, — хмыкает Видар.

— Кто ты и куда делся тот неуравновешенный король?

Эсфирь не удерживается и тыкает своим пальчиком в его рёбра.

— Прекрати! — голос становится в разы серьёзнее, а желваки заходят за скулы. — Я серьёзно, хватит…

Секунда, и его грудная клетка начинает содрогаться. На лице Эсфирь сияет заговорщицкая улыбка, она мигом ставит бокал, ловко расстёгивает мундир, запуская туда руки, чтобы проверить теорию.

— Ты хочешь… чтобы твой муж… поднимал на тебя… руку? — пытается проговорить он, едва размыкая плотно стиснутые губы.

Ловкое скольжение пальцев вверх-вниз, и каменные стены балкона слышат чарующий взрыв смеха. Казалось, улыбаться шире просто невозможно, но у Эсфирь получилось.

Эта улыбка породила голове Видара сначала ненависть, а потом восхищение. Она искренне улыбалась ему, безжалостно щекоча.

— Ты боишься щекотки!

— Что за бред? — он практически задыхался смехом.

— Ты даже сейчас упрямишься! — она смеётся в ответ.

— Хва…хватит! Иначе я прикажу…

— Раз ты умоля-я-я-ешь, — Эффи сверкает хитрым взглядом.

— У тебя слуховые… галлюцинации?

— Да, я слышу твой смех! — на секунду её пальцы позволяют ему перевести дух.

— Я не умоляю! — рычит Видар, и тогда её пальцы снова начинают пытку. — Всё, ладно, ты победила! Умоляю! Довольна?

— А как же: «Иначе я прикаж-у-у»? — Эсфирь облизывает губы, отнимает руки от его тела и, наконец, снова берёт бокал. — Смерть от щекотки — наверное, для нежити такого полёта, как ты, это позор, — патетично протягивает она, рассматривая вино. — А, если кто узнает? Или, кто-то услышал, как ты гоготал на весь балкон? Может, стоит пойти спросить?

— Не захлебнись ядом, — бросает Видар, отрывисто дыша. — Особенно, когда тебя в любую минуту можно бросить под копыта лошади.

— Что ж… тогда предлагаю выпить за изощрённые способы нашей смерти!

Эсфирь снова улыбается, поднимая бокал. А Видар отчаянно понимает, что столько улыбок за один разговор она ещё никогда не дарила. Звон бокала окутывает их в какую-то особенную атмосферу.

В прошлый раз, здесь, он хотел её до жжения в коже, а сейчас — он желал до одури надышаться дьявольскими волосами и почувствовать мягкое прикосновение ладони к своей щеке.

— Что с твоим лицом? — Эсфирь резко становится серьёзной, испугавшись реакции короля. Неужели что-то со вкусом вина? Она делает глоток. Нет, аромат раскрывался оттенками спелой вишни, горького миндаля и специй. — Тебе не нравится вино?

— Терпкий вкус. Я наслаждаюсь, — быстро чеканит Видар, борясь с неистовой кислотой на кончике языка. Ему хотелось выплюнуть содержимое рта с балкона.

— Да? — недоверчиво щурится Эсфирь, а он в подтверждение слов, залпом осушает бокал.

— Ещё подольёшь? Это и в правду вкусно, инсанис! — от ужасного привкуса его мутит, да так, что приходится опереться рукой на балюстраду.

Он посылает очаровательную улыбку Эсфирь.

Но желание буквально нырнуть в чан с амброзией горит по всей коже.

— Разумеется, — она еле сдерживает смех, обновляя его бокал.

Видар благодарно кивает и отпивает вино, снова улыбаясь.

Хаос, как он ненавидел человеческие вина! Но как ему нравилась её компания!

— Могу я задать тебе вопрос? — Эсфирь зачарованно наблюдает за тем, как Видар ставит бокал.

— Только, если он не касается твоего брата, — король внезапно проникает в тело Видара, он окидывает ведьму жёстким взглядом.

Но жёсткость больше не работает, не тогда, когда она увидела егонастоящим.

— Он касается меня.

— Удиви.

— Почему ты никогда не зовёшь меня по имени? Ты же в курсе, что оно у меня есть?

Видар замирает, серьёзно смотря в глаза Эсфирь.

«И что тебе ответить? Что я — самый законченный мудак во всех Тэррах? Что я натворил столько ужасов с тобой, что не в праве даже смотреть на тебя?»

Он открывает рот, но тут же закрывает его. Скулы снова напрягаются.

— Думаю, что оно постоянно вылетает у меня из головы, — медленно произносит он.

Эсфирь ставит бокал на балюстраду, делая к нему несколько шагов, так близко, что под проницательным взглядом можно расщепиться на атомы.

— Ты лжёшь мне.

— А что ты хочешь услышать? — едко ухмыляется Видар, он повторяет манипуляции ведьмы: сокращает их расстояние настолько, что они чувствуют жар от кожи друг друга. — Что я недостоин тебя? Что я таким образом наказываю себя? Что я охренеть как много думаю о тебе, что, назвав по имени, сорвусь ко всем демонам? — но ни одно из этих слов не становится озвученным. — У меня действительно проблемы с памятью.

Она чувствует дикое биение его сердца. Знает, что несмотря на едкий тон — за словами скрывается слишком многое. Король Первой Тэрры считает себя недостойным маржанского отродья, «шлюхикровавогокороля», той, что только и делала, что организовывала ему проблемы на каждом шагу.

— Я ответил на твой вопрос? — почти шипит он, склоняясь опасно близко к её лицу.

— Более полно, чем хотелось бы.

Видар потрясённо выдыхает, а затем укладывает ладони под её скулы, резко притягивая к себе. Что же, общение двух союзников явно им не подходило. А вот их первыйнастоящий, личный поцелуй — ещё как. Не потому, что они запутаны в мороке. Не потому что опьянены. Не потому, что надо. Потому что он захотел почувствовать её губы на своих. А она ответила взаимностью.

Он чувствует, как тонет в ней. В той, кого старался ненавидеть всем сердцем. А она… отвечает на поцелуи, ласки, принимает его…любовь, просит о ней. От острого осознания в мозгу взрываются фейерверки… или то небо сотрясается от реальных залпов? Никто из них не в силах разобрать.

— Боюсь, что… просто так перенести… нас с балкона… я не смогу, — сквозь поцелуй пытается прошептать Эсфирь.

Видар, в ответ, сжимает кучерявые волосы в кулак, сорвав с манящих губ полустон.

— Мы проводим гостей… А потом…

— А потом я, наконец-то, выберумаржанские звёзды.

— Поздно, их уже выбрал я.

Видар чувствует её улыбку, прикусывая нижнюю губу. Он всегда знал, что нежить повинуется закону Священных Тэрр, истинно служит Хаосу и покоряется Богине Судьбы — Тихэ с её безумными Дочерьми. Но Видар никогда не мог даже подумать, что его личным Законом, Тёмным благословением и судьбой станет Эсфирь Лунарель Рихард — будущая королева Истинного Гнева.

— Придумаем план: скажем всем, что принцесса жутко устала и ей срочно требуется отдых… — Видар отрывается от губ, покрывая поцелуями лицо. — А я, тем временем, попрощаюсь с гостями…

— Разве я не должна провожать всех с тобой? — мурлычет в ответ Эсфирь, а ему голову срывает от того, насколько она сейчас податлива.

— Должна… но тебе разве не всё равно на традиции? — усмехается Видар.

— Уже не уверенна…

Его губы замирают под скулой, и Эсфирь чувствует, как он улыбается, прикусывая кожу.

— Тогда мы будем слушать поздравления до утра, хочешь?

— Но у тебя же другие планы на эту ночь? Не менеетрадиционные?

— Уже не уверен, — с губ Видара срывается дразнящий смех, на которой реагирует каждая мурашка её тела.

Он запускает руку в кучерявые волосы, сжимает их в кулак и чуть оттягивает голову назад, чтобы насладиться манящим изгибом шеи. У Эсфирь перехватывает дыхание, когда он проводит носом вдоль яремной вены, а затем рвано целует подбородок.

— Кажется, я слишком плохо на тебя влияю, мой Король…

— Поэтому меня к тебе так тянет, инсанис.

⸶ ⸙ ⸷

Эсфирь не успевает закрыть за собой двери, как оказывается прижатой к тёмному дереву со стороны комнаты. Горячий поцелуй так внезапно появляется на губах, что она не сразу осознаёт, что наглец, посягнувший на неё — Видар.

От его страсти хочется задохнуться. Блуждающие по телу руки заставляют разум отключиться, она тянется пальцами до пуговиц мундира, ловко освобождая каждую. Чёрная ткань небрежно падает с широких плеч. А вслед за ней — и рубашка покидает разгорячённое тело.

Ведьма едва сдерживает стон, когда Видар целует её под скулу, а затем прикусывает кожу. Она резко распахивает глаза — над головой миролюбиво сияют звёзды Малвармы.

Всё это больше похоже на сказку: он в самых тёмных покоях замка, под малварским небом, в чёрных одеждах, от которых избавлялся не без помощи ведьмы. Ведьмы, что заслонила собой его рассудок.

Она внезапно замедляет поцелуй, чуть упираясь в стальные мышцы.

Как он так быстро попрощался с гостями? Если выставил их из своего же замка за две минуты, это было бы верхом безрассудства. Хотя, с некоторых пор, она перестала ставить под сомнения его возможности.

— Как ты… так быстро… — Эффи пытается сформулировать мысль, но он не даёт её мозгу работать, углубляя поцелуй.

Горячие ладони скользят по талии, заставляя тело ведьмы покрыться мурашками. Он тянется пальцами к молнии с боку.

— Разве это важно сейчас? — мурлычет король в ответ, пока молния плавно расходится, под его пальцами.

Он бережно избавляется от платья, не переставая покрывать каждый маленький участок кожи поцелуем. Эсфирь утыкается взглядом в его лицо, когда он застывает, жадно осматривая её родинки. Его взгляд стремительно темнеет, таит в себе мрак и тьму, что теперь принадлежит только ей.

Сейчас ондругой. Небольшие морщинки у глаз от хитрой улыбки безумно сочетаются с россыпью мелких шрамов у левой брови. От шеи, далеко под камзол, струятся руны, а пальцы украшены завитками-татуировками, где теперь есть место и её творению.

Где-то далеко что-то громко падает, что не укрывается от слуха Эсфирь. Она чувствует, как вибрирует пол — множество ног куда-то бегут.

— Что там за шум? — чуть дёргает головой Эсфирь, но он не позволяет отвлечься, подталкивая к кровати.

— Какой шум? — в глазах Видара загорается и тут же гаснет слепая ярость.

— Ты не чувствуешь? Земля… Дрожит… Или вибрирует, я не понимаю… — тихо шепчет ведьма, пытаясь разобраться, что именно она чувствует.

— Если ты так меня отшиваешь, то я этого просто не переживу, — пошло ухмыляется король, нетерпеливо касаясь губами шеи Эсфирь.

Он укладывает её, опасно нависая сверху. А дальше — мучительно-медленно спускается к ключице, оставляет россыпь поцелуев вдоль линии косточки, нежно кусает за правое плечо.

— Нет, подожди! — она тяжело дышит, обхватывая его лицо ладошками. — Прислушайся.

Видар кривовато улыбается, убирая тонкие руки от лица и заводя их над головой. Он снова целует ведьму в губы, а потом прокладывает дорожку из поцелуев до ложбинки меж грудей.

— Я слышу только бешеное биение твоего сердца, милая, — ладонь сжимает грудь ведьмы.

Очередная волна дрожи прокатывается по земле, словно кто-то до одури сильно орал в подушку, а вместо крика получались лишь горькие, убивающие всё живое, вибрации.

Тело Эсфирь напрягается, когда губы короля снова и снова касаются живота, бедренной косточки, груди, шеи. Но как он не целовал её — коснуться души не получалось.

Ведьма чуть трясёт головой.

«Милая…»

«Я слышу биение…»

«Сердца…»

Он не мог. Не мог понять, не так скоро. Особенно зная, что она не раз врала ему про магию замещения, когда кричала на каждом шагу, что у неёнетсердца.

— Видар, стой! — она прерывисто дышит, наблюдая за тем, как он чуть приподнимается на руках над кроватью.

— Нет, ты точно меня отшиваешь.

Она едва заметно сглатывает. За всё время с его губ не слетело: «Инсанис», а с её ответного: «Мой Король». Эсфирь бегло сканирует изумлённого мужчину взглядом. Татуировки-руны, кожа, испещрённая мелкими шрамами, мышцы, что подрагивали от возбуждения, но не было однойсамой важнойдетали. Под левым ребром, в месте, которое он раскрыл совсем недавно, отсутствовала замаскированная Метка Каина.

— Я думала, мы больше не скрываем секреты друг от друга, — обольстительно улыбается Эсфирь, укладывая туда руку.

Он не дёргается. Не перекладывает ладонь на другое место. Лишь улыбается такой широкой улыбкой, на какую раньше был попросту не способен.

— Я разве что-то скрываю? Все мои шрамы, руны, всё это теперь твоё, — улыбается Видар.

— Неужели? — взгляд ведьмы опасно темнеет. — Тогда я просто обязана сделать тебе массаж. Ты будешь в восторге, раз мы больше не скрываем тайн.

— Даже так? — очаровательная улыбка всё ещё не сходит с его лица. — Свадебный подарок?

Она резко выскальзывает из объятий мужчины, оказываясь за его спиной. Лёгкий толчок, он сгибает руки, укладываясь на живот, пока ведьма садится сверху. Она проводит носом по левой лопатке, укладывая ладони на шею.

Большой палец поглаживает линию роста волос. Ведьмин оберег отсутствовал.

— Livian armis[1], — тихо шепчет ведьма, её тело медленно покрывается альвийской военной формой тёмно-изумрудного цвета. — Дёрнешься, и я перережу тебе глотку, — чуть громче проговаривает она.

Тот, ктопритворялсяальвийским королём заходится в хриплом смехе, чувствуя ледяную сталь клинка рядом со своей шеей.

— Эсфирь, ты сошла с ума?

Он пытается дёрнуться вверх, но её магия уже пропитала не то, что тело, всю комнату.

— Кто ты? — остриё клинка легка входит в плоть, но он даже не шипит.

Тот, кто исполнял роль короля, внезапно, скидывает её с себя, чинно поднимаясь. Он медленно отцепляет небольшую металлическую веточку с ремня, которая превращается в трость. Эсфирь, не дожидаясь дальнейших действий, замахивается клинком, отпуская его точно в цель — левый глаз.

Но ЛжеВидар всего лишь ударяет тростью по полу, как клинок меняет направление: стремительно летит обратно к хозяйке, застывая у глаза.

Двери её комнаты содрогаются от ударов.

— Милая, а ты не говорила, что у тебя есть ещё посетители на сегодня, — усмехается мужчина.

— Эсфирь! — за дверью слышится голос брата и тихий, истощённый голос Видара.

Истощённый.

Сердце Эсфирь сжимается от навалившего раскаяния. Это она была причиной его самочувствия. Это она, не услышав душу, не поняла в чём дело. Этоона довела егодо того, что он оказался беззащитным.

Злость не на шутку обожгла все внутренности ведьмы. Эсфирь молча берёт свой кинжал, прокручивая его в ладони.

— Это бесполезно, — усмехается ЛжеВидар.

— Почему же? Я просто медленно отрежу тебе голову.

Вороны практически влетают в арку со стороны балкона, как мужчина ударяет тростью по полу. Они зависают за пределами комнаты.

— Я не уверен, что моя голова стоит их смерти.

Двери снова ходят ходуном, но не открываются. Эсфирь слышит, как по ту сторону ругаются Изекиль и Паскаль, как Файялл пытается снести дверь с петель, а Себастьян… Себастьян уговаривает Видара излечить себя.

Излечиться из-за неё.

Сердце ведьмы снова сжимается. Она не знает, кто перед ней. Но знает, что может умереть. По-настоящему. И с собой она заберёт Видара. А вместе с тем — всю Первую Тэрру.

Вот он — тот выбор, который был обязан делать Видар на протяжении всей жизни: благополучие страны или собственное желание. И, оказавшись на его месте, она ещё не знала, что выбралане себя.

— Я знаю ваш маленькийсекрет, — он молча натягивает мундир поверх голого тела. — Иначе я бы не целовал тебя так страстно, медленно разрывая сердечко твоему королю.

— Ты бредишь что ли?

— Вот тебе ещё бред — ты бы напала на меня, если бы за твоей смертью — не стояла смерть твоей любви. Я долго думал, в чём дело, почему король не отдаёт нам тебя… а оказалось всё намного интереснее. Связь родственных душ, — ухмыляется он губами Видара. — Столько лет под ноги гуля. Столько долбанных лет!

— Спасибо за милый монолог. Но судя по тому, что меня ты всю облизал, а не убил, я тебе зачем-то нужна.

— Верно. Я предлагаю тебе сделку. Ты, целиком и полностью, в обмен на их жизни. Их магия, — он кивает на дверь, — и военная выправка в данный момент со мной не сравнится. Король, твоими молитвами, еле дышит, — Эсфирь чувствует вибрацию земли. Она остро осознаёт, что действительно чувствует воплощение физической боли короля… Зрачки ведьмы расширяются от ужаса. Она — может разрушить его страну, своюстрану. — А ещё я способен даровать свободу твоему старшему брату. Это, по-твоему, равносильный обмен?

— Он будет равносильным, если ты покажешь мне свою истинную суть, — губы Эсфирь превращаются в тонкую полосу.

— Покажу, но на своей земле. Нам, видишь ли, нужно как-то не привлекать к себе внимания, — загадочно улыбается он, медленно подходя к Эсфирь.

Он встаёт за её спину, разворачивая к двери, а затем прижимает трость к горлу, приподнимая подбородок.

— Как хоть к тебе обращаться? — кряхтит ведьма.

— Господин. Повелитель. Генерал.

Двери, наконец, распахиваются, но ворвавшиеся в комнату застывают на месте, в замешательстве переводя взгляды с их Видара на того, кто держал Эсфирь.

Последняя смотрит в потемневшие глаза короля, замечая, как тени начинают ползти по стенам, а темнота сгущаться. Эсфирь приподнимает уголок губы, пытаясь заверить всех, что всё идёт по плану, а затем, едва ли успешно, пытается коснуться кончиками пальцев до левой мочки уха.

Яркая белая вспышка озаряет комнату с такой силой, что слепит глаза всех. Но прежде чем исчезнуть, она видит, как Видар снова падает на пол, чуть ли не воя от боли. Ступни успевают уловить новый импульс вибрации по земле, а сама она только спустя несколько бесконечных секунд понимает, что снова сталапричинойего ада.

Губы Генерала покрывали каждый участок фарфоровой кожи.

[1] лат. Альвийская броня

37

Дышать нечем. Да и незачем. Адская боль, разламывающая сердце пополам, растекалась по рёбрам, затекала в лёгкие, впитывалась в кровь.

Тело переламывает. В пятый, пятнадцатый, пятидесятый раз? Видар уже сбился со счёту. Разум отключился ещё когда он попытался призвать души, а затем рухнул вниз и, по ощущениям, пробил пол, иначе он не мог объяснить одновременное присутствие ватного тела и сгорающей плоти.

Вокруг роилась темнота, освещаемая лишь двумя огнями — зелёным и голубым. Последнее, что запечатлелось в мозгу — дикий взгляд, затерянный в отчаянии.

Тишину разрезает вибрация грудной клетки. Он стонал. Нет, выл. Мириады звуков резко врываются в уши, не щадя барабанные перепонки. Лавина из шумов обрушивается вместе с очередным приступом боли.

Он слышит девичьи всхлипы, разгневанный шёпот, какие-то хлопки. Его бьют по щекам? Хочется ухмыльнуться, ведь большей боли чем сейчас, невозможно чувствовать. Вокруг всё трясётся, кто-то пытается буквально проломить грудную клетку, делая массаж сердца. Но зачем? К чему это, когда он чувствует Вечность и посмертие, что раскрывали свои двери.

«Смерть Ваша ясна, как небо голубое. Зелена, как трава после дождя»

Губ касается блаженная улыбка. Так вот оно что. Забавно, что ведьме удалось лишить его жизни одним взглядом, в котором плескался страх. Наверное, за сотворённое. Видар не знал. Боль постепенно притупляется.

Она всё-таки убила его. Как именно? Загадка, да и только. Видимо, Метка уже давно считает Верховную ведьму своей Госпожой, раз подчинилась. И, демон, если бы он знал, что таким путём получит освобождение — упросил бы давно.

Демонова Эсфирь и её не менее демоновы фокусы.

Эсфирь.

Шестерни в мозге крутятся с новой силой. Накатившие образы терзают рассудок, словно голодные демоны, опустошающие океаны крови. Её голос растекается под кожей, заползает в кровеносную систему, вытесняя сплавы ярости.

«У тебя очень красивые глаза…»

«Вот и не расстраивай меня!»

«Может, хочешь сам меня раздеть?»

Щурится, так сильно, что в темноте пылают белые пятна. Боль притупилась. Но вместе с ней исчезло и биение сердца.

«Это же… лошади!»

«Как ты там говорил? Рассчитывать можно только на себя? Так вот, надеяться тоже!»

«Мой Король…»

Видар резко распахивает глаза, впиваясь во что-то чёрное. Зрение будто отключили. Он чуть хмурится, гомон голосов вокруг только усиливается. Наконец, зрение фокусируется, но вместо голубого неба Вечности и посмертия, он видит перепуганные до смерти глаза цвета блёклой сирени. Себастьян.

— Демонов ублюдок!

Видар снова хмурится, понимая, что генерал так называет его. А затем по щеке прилетает пощёчина, он едва успевает нейтрализовать Метку.

— Пусти меня, Баш, пусти меня! Я сначала изобью его до полусмерти! — нескончаемый истеричный поток звуков слагается в голос Изекиль. — И плевать мне: сможет он сдержаться или нет!

Видимо, это её рука оставила покалывание в щеке. Он с трудом осознаёт, что над головой сверкают маржанские звёзды, предвещавшие чудесную ночь. Видар резко осознаёт, что насквозь пропах спелой черешней и пресным льдом.

Он лежал веёкровати. Веёкомнате. В окружении Себастьяна, Изекиль, Файялла и Паскаля. И в «команде целителей века» не хватало лишь одного лица.

— Что произошло? — король не сразу осознаёт, что голос принадлежит ему.

Он чуть приподнимается на локтях, осматривая сначала расстёгнутую рубаху, руны и Метку, а затем медленно переводит взгляд на потолок. Там нежно сверкает Большая Медведица. Она словно желает успокоить короля; сказать, что с обладательницей такого же знака, но в виде родинок, всё хорошо; уверить, что она здесь, рядом. Видар не верит.

— Ты пожелаешь отключиться от радости, когда узнаешь, — сквозь зубы цедит Файялл, бросая уничтожающий взгляд на осунувшегося за ночь Паскаля.

— Я говорил тебе не смотреть на меня так? — с его губ срывается рык.

— Заткнитесь оба, сейчас же! — хрипит Видар.

Паскаль удивленно приподнимает брови, но закрывает рот.

— Где моя жена? — три слова даются Видару тяжелее, чем приказ только потому, что воспоминания наваливаются с новой силой.

Кто-то, как две капли воды похожий на него, пережал ей тростью горло. А она не сделала ничего. Хотя могла многое: сжечь его вместе с комнатой, угробить их дом, расколоть на тысячи осколков землю, но… предпочла сдаться без боя.

— Никто не знает, — тихо проговаривает Себастьян, настороженно оглядывая Видара.

— Вы, кажется, не поняли вопроса. Где. Моя. Жена?!

Видар пытается подняться с кровати, но Файялл и Изекиль укладывают его обратно.

— Пожалуйста, не двигайся, Видар, — шёпотом просит Изи.

— Назови мне хоть одну причину по которой я должен лежать, а не разнести к демоновой матери Пятитэррье.

— Ты чуть не разнёс свою Тэрру, Видар. Вот тебе причина, — сдержанно произносит Себастьян.

Только сейчас король замечает уродливые трещины на потолке, полу, стенах. Чувствует их в своей душе.

— Разрушения незначительные, всё затягивается быстрее чем обычно, будто кто-то помогает земле независимо от тебя, — быстро тараторит Изекиль.

— Эсфирь… — еле шепчет Видар, прикрывая глаза.

— Мы искали её всю ночь по своим связям, никто не…

Видар чуть приподнимает ладонь, прерывая Файялла.

— Я про то… что она помогает земле затягиваться.

Первый гром тишиныбьёт по стенам. Слышно, как Файялл скрипит зубами.

— В…в смысле? — Изекиль оступается, но хватка Себастьяна позволяет ей удержаться на ногах. Он прижимает к себе шпионку ближе дозволенного.

— Наша Тэрра… Она приняла её, как преемницу Лилит, — сухо выдаёт Видар. — Через неделю мы должны были короновать её, как Королеву Истинного Гнева.

— Какого демона ты молчал, Видар? Просто какого демона? — шипит Изи. — А ты знал, да? — она поворачивает голову на Себастьяна. — Ну, конечно, ты это знал, как же ещё! — Она с силой отталкивает генерала. — Вы два идиота! На что ещё вы готовы пойти, чтобы разрушить наш дом? Наш, демонов, дом?!

— Потому что я думал, что это невозможно… — Видар всё-таки поднимается на ноги, отталкивая от себя Баша, что подрывается ему помочь. — Потому что для того, чтобы Тэрра приняла короля — нужны искренние слёзы. А для них — сердце, чего в моей жене не наблюдается… — Король говорит тихо, но от того мурашки всё равно бегут по спине Изекиль. — То, что произошло — было изначально невозможным. Мы пытались найти ответ до коронации…

— Можете не искать его, — приглушённый голос Паскаля заставляет всех обратить на него внимание.

Одной рукой он опирается на шкаф, а другой расстёгивает мундир, пуговицы которого резко перекрыли кислород. Не застёгивался раньше — и сейчас не стоило. Он ухмыляется. Но ухмылка эта болезненная, поломанная.

— Она наслала какое-то заклятие? Ведьмину печать? Запечатала часть своей души в земле? Что она сделала? — Видар осыпает вопросами принца, опасно надвигаясь на него.

Тьма вокруг сгущается.

— Вы вроде все, нахрен, умные здесь, — Кас хрипло смеётся. — А главного так и не просекли, да? Не просекли.

— Паскаль…

С каждым угрожающим шагом короля, комната погружается во мрак.

— Что она сделала? — напряжённо повторяет Себастьян.

— Вы думали, что в тот день, когда она напала на меня — она тряслась в моих объятиях и сдерживала гнев и ярость? Земля тогда задрожала, это чувствовали все. — Слушая Паскаля, Изекиль напряжённо закусывает щеку, чувствуя привкус крови. — Она действительно злилась, о, даже нет, она была в ярости, а я знаю её в ярости, я, чтобы вы понимали, жил с ней подольше вашего. Но она не сдерживала её.

— К чему ты клонишь? — брови Файялла так сдвинулись, что образовали глубокую складку на переносице.

— К тому, что она хотела убить меня. Мы с Брайтоном провинились перед ней. Сильно. И заслужили расправы. Но она не смогла. Как-то так произошло, что между нами и нашим убийством, Эффи-Лу всегда выбирала нас. А ярость и ненависть всегда превращались в слёзы.

Второй гром тишиныприходится на пол. Нагнетающий мрак застывает вместе с Видаром, оставляя его в полутьме.

— Но… как? Как может плакать та, у кого нет сердца? — тихо произносит Себастьян, но трещины в полу слышат лишь его отчаянное: «Нет-нет-нет, не может быть! Это невозможно!»

— Да вы хреновы идиоты! Мы всехреновы идиоты, потому что она обманула нас, как грёбанных детей! А мы поверили ей! Весь мир поверил ей! — яростный крик срывается с губ Паскаля, он с силой ударяет по дверце шкафа, проламывая её.

Темнота резко растворяется.

Кадык Видара дёргается.

«Невозможно. Нет. Невозможно вытерпеть столько боли!»

Он медленно прикрывает глаза, наконец, чувствуя собственное сердце и его агонию дрожи. Ужасающие картинки царапают веки изнутри.

Вот она лежит на полу подземелья, уверяя, что скоро придёт, потому что ей надо почувствовать человечность. Ложь.

Вот она с пеной у рта доказывает всем, что у неё нет сердца. Грязная ложь.

Вот он видит её на стороне Энзо с зашитым ртом и ожогами, и она позволяет себе только демонову секунду боли, прежде чем берёт себя в руки и снова доказывает, что готова сражаться. Ложь. Ложь. Одна сплошная ложь.

Солнечное сплетение до одури стягивает, но оно не способно передать всей той боли, что пришлось пережить ей на протяжении огромного количества лет. Его раскаяние не сравнится сеёболью. Никогда. Ему нет прощения. Ему ничего не удастся вернуть. Он потерял её в тот момент, когда занёс плеть. Когда решил, что лучший вариант, чтобы отдалиться — причинить боль, которую она не чувствует. Когда самолично окрестил оружием. Своей вещью.

И кажется, что он слышит треск собственных скул. Хочется исчезнуть, раствориться, хоть что-то, чтобы не тонуть в безграничном чувстве вины.

— А сказать тебе то, что уже знают они? — Паскаль сейчас был похож на сумасшедшего, что с зубочисткой пошёл на вооружённого до зубов солдата.

В ответ Видар лишь сжимает губы. Он не уверен, что хочет слышать ещё хоть что-то.

Паскаль выпрямляется и засовывает руки в карманы.

— Ты только, нахрен, представь: она — твоя родственная душа.

Третий гром тишиныбьёт в потолок, осыпая бетонные крошки на плечи Видара. Зубочистка находит ахиллесову пяту. Сердце в груди осыпается прахом на органы.

— Нет.

Нет. Не может быть. Но почему тогда сердце не подаёт признаков жизни? Почему умер он? Почему в подушечках пальцев собралось столько электричества, что способно убить напряжением всё Пятитэррье?

— Ты знаешь, что это так. Чувствуешь, как и она, — Паскаль проводит ладонью по лицу. — Я видел и вижу ваши ауры. Они одинаковы. Я понял это, когда увидел вас вместе. Ваши ауры истощались, зияли огромными дырами, это могло привести, да, нахрен… это приводило к вашей смерти. На тебя, признаться, мне всё равно, но… Я не мог смотреть, как умирает моя сестра. И я…

— Ты, мать твою, переплёл ауры, — лицо Видара превратилось в напряжённую маску.

— А мой брат затуманил вам разум. Мы делали это каждый раз, когда видели вас, — Паскаль приваливается спиной к целой дверце шкафа. — Мы удерживали вас от безумия и смерти.

— Эта боль, это…

— Да, — кивает Кас, потому что продолжать Видару не стоит. Он оглядывает всех ледяным взглядом. — Чем больше ваши души насыщались друг другом, тем сильнее реагировали на прикосновения кдругим. Видимо, сейчас был твой предел. Если бы тот, кто возомнил себя тобой, решил довести дело до конца — ты бы умер.

— Я не могу умереть, — хриплый смех срывается с губ Видара.

В глазах пылают огни безумства.

— Видар… — начинает Изекиль. — Метка… Она… горела изнутри, пока тебе было больно. Ты снова держал контроль… Ты позволял Метке питаться собой, потому…

Но Видар прикрывает глаза, не желая дослушивать Изи. Он знал, что виновника боли нет — вернее, он никогда бы не позволил сорвать свою агонию на Эсфирь.

— Утро открытий! — Паскаль хлопает в ладоши, а затем потирает шею.

Видар касается ладонью Метки, что ещё была теплее, чем остальное тело. Он обессиленно садится на кровать.

— Ты утверждаешь, что Эсфирь Лунарель Рихард — Верховная ведьма Тринадцати Воронов, без пяти минут Королева Истинного Гнева, моя жена — является моей родственной душой? Всё это время?

— Сюрприз, — усмехается Паскаль.

Себастьян шумно выдыхает, усаживаясь в кресло за рабочим столом. Изекиль опирается на стену, а Файялл лишь кивает головой.

— Она знает? — Видар снова не узнаёт своего голоса.

Пустой взгляд упирается в тумбочку у изголовья. На ней лежала впечатляющих размеров книга из его библиотеки. Изумрудно-золотой переплёт казался чужеродным комнате ведьмы. На обложке строгими буквами выводилось название: «Заклятия сердца. Том третий».

— Мне не говорила, — натянуто отвечает Паскаль, проследив за взглядом Видара. — Но всё указывает на то.

— Она искала Старожилов, ведь так? — внезапно спрашивает Фай.

Изекиль посылает брату уничтожающий взгляд:

— Ты же не подозреваешь, что она хотела узнать, как избавиться от великого дара?

В комнате становится так тихо, что усмешка Видара знаменует собой конец света.

— Если моя жена этого хочет, значит, её желание нужно уважать. Мы вернём её домой целой и невредимой и подумаем над тем, как разорвать связь.

Все не сразу понимают, что слова принадлежат Видару. Он всё так же сидел, в пол оборота, блуждая пустым взглядом по корешку книги.

Внутри него зияло блестящее ничего.

— Видар… — Изекиль хочет вразумить друга, но тот лишь с трудом поднимает ладонь.

Если бы он перевёл на неё взгляд — она бы поняла, что его сердце разлетелось на осколки, а острые грани глубоко засели в кости и плоть.

Видар медленно вдыхает, а затем, мысленно сосчитав до шести, выдыхает. Он ведьзнал, что она любила его. Он коснулся души. Он знал, чтоона любила… И хотела избавиться от этого чувства. Она никогда не хотела быть его. Большинство их столкновений — чёткая работа Паскаля и Брайтона, а затем… затем душа тянула к ней, пока она… пыталась убежать. Всё это время. Она не допускала мысли о том, чтобы рассказать ему, чтобы… попробовать быть не порознь, а… вместе, рядом друг с другом, как вчера, на том демоновом балконе, где, как ему казалось, он обрёл надежду.

Всё встаёт на свои места. Её резкие выходки, колкие слова, разжигание ненависти к самой себе — всё стремительно летело к одному результату — чтобы отдалиться, выгадать время и разорвать связь.

Тишина снова разбивается его усмешкой. А затем едкий смех слетает с губ. Демон, он так хотел её во всех смыслах, что даже не подумал о том, какую выгоду мог выручить с родственной связи, обретя бесконечный заряд силы.

— Брат? — Себастьян поднимается с кресла, но Видар тоже поднимается на ноги.

— Наведаемся к Румпелю, — его голос становится таким ледяным, что Изекиль немного щурится.

Видар стягивает с себя рубашку, кидая её на кровать. Кас поднимает взгляд, замирая: те части татуировок и шрамов, что он видел, пока король был в отключке, не шли ни в одно сравнение с тем, сколько он увидел сейчас: на альве буквально не было живого места, и всё это придавало ему ту самую змеиную сущность, которой он и являлся.

— Сейчас? Ты еле стоишь… Ты, — но Себастьян замолкает, как только Видар прищёлкивает языком.

— Да. Сейчас. Мы не знаем, где она. Мы не знаем, что с ней. Знаем лишь, что она жива, потому жив я. У нас нет времени прикидывать план.

Видар делает несколько шагов, ощущая прилив силы, что разлился приятным теплом по венам.

— Файялл, направь Второй и Четвёртой Тэрре уведомление о защите населения, — командует Видар. — Себастьян, отдай приказ о чрезвычайном положении. Паскаль, свяжись со своей Тэррой, им тоже надлежит последовать нашему примеру. А затем, ты и Изекиль пойдёте со мной к Румпельштильцхену.

— Видар, ты не пойдёшь за ней один в пекло к Узурпаторам, ясно? — Себастьян одёргивает мундир, смотря на друга серьёзным взглядом.

— Я — твой король.

— Это именно та причина, по которой я обязан сохранять твою жизнь!

— Да? — в глазах Видара сгущаются тучи. Паскаль неосознанно сглатывает, а Изекиль прижимается к Файяллу. — А я был обязанпредупредить любую беду. Так что теперь мне следует с особой ответственностью выполнить следующую часть клятвы. — Видар доходит до двери, касаясь пальцами ручки. — Как только я оденусь в нормальную одежду, подавляющая часть моих приказов должна быть исполнена.

С этими словами он оставляет Поверенных и Паскаля в комнате, что только одним существованием рвала сердце на демоновы куски.

⸶ ⸙ ⸷

Видар входит в сказочный домик Румпельштильцхена, как в собственный замок: благо не открывает дверь с ноги. Наглухо-застёгнутый тёмно-изумрудный камзол выражал воинственность каждой пуговицей.

За ним переминается с ноги на ногу Изекиль, не отличающаяся особенным настроем к драке, и Паскаль, что не вымолвил ни слова с тех пор, как Видар покинул покои его сестры.

Король выискивающим взглядом оглядывает комнату, останавливаясь на кресле у камина. Румпельштильцхен сидел, закутавшись в огромный чёрный плед, свесив босые ноги с подлокотника.

— Чем обязан, Кровавый Король? — выгибает бровь он, не отвлекая взгляда от огня в камине.

Видар молча встаёт напротив кресла, держа руки за спиной, отчего его осанка кажется более величественной, чем есть на самом деле.

— Кому ты служишь?

— Разве не Вам, Ваше Величество? — лениво протягивает Старожил. Губы изгибаются в ухмылке. — В конце концов, я попросилкое-чтодля Вас, когда всё закончится. Рискуя собственной шкурой попросил.

— Ты в курсе, что сейчас произойдёт?

Изекиль казалось, что с той самой минуты, когда Видар осознал задумку ведьмы, его голос превратился в ледяной саван.

Румпельштильцхен подскакивает с кресла, плед падает к ногам дымным облаком, настоящий животный страх застывает в глазах Старожила, что не укрывается от Паскаля. Лицо принца вытягивается: только что старый альв и виду не подавал, а то вдруг испугался, да так, будто перед ним стоял Пандемоний во плоти.

— Прошу Вас, Ваше Величество, не нужно… Я расскажу Вам всё так. Прошу, не надо, я не…

— Я больше не «несносный, высокомерный, амбициозный» и так далее «мальчишка?» — Видар ухмыляется.

— Прошу, не делайте этого. Вы же знаете, Вы же… знаете, что я и так Вам всё расскажу.

— Я знаю, — размеренно кивает головой Видар. — Ты расскажешь только потому, что помнишь, ктоистребил всех Старожилов, кроме тебя.

Паскаль от удивления раскрывает рот и тут же, мысленно ругнувшись, закрывает его.

— Ваши души слишком питательны для меня, — Видар усмехается, глядя на то, как Румпельштильцхен встаёт на колени. — Но я не собираюсь тебя убивать. Ты нужен мне. Особенно сейчас.

Видар сокращает расстояние, приподнимая подбородок альва, чтобы тот смотрел ему в глаза.

— Прошу Вас, я всё расскажу… Всё без утайки… Только не трогайтееё… Вы знаете, каконаважна мне…Она слишком стара… а я так боюсь боли…

— Знаю. Но так уж сложилось, что моя жена — важнее.

Крик Румпеля застывает в ушах Изекиль и Паскаля. Изекиль видела всего несколько раз, как Видар взаимодействует и проникает в души: с некоторыми он был осторожен, а с некоторыми обращался, как с мусором, не заботясь о том, как может повлиять в дальнейшем. Сейчас он находился на грани — только потому, что оказался не в силах сдержать все эмоции, что свалились на плечи. Хотя, ни по лицу, ни по расслабленной позе сказать этого не представлялось возможным. Губы Видара дёргаются в лёгкой ухмылке, будто бы он наслаждался криками старого альва.

Паскаль подкусывает щёку изнутри. С той самой секунды, как ему открыли, что Кровавый Король являлся Вторым Каином и носил на себе Метку, Кас уже был ни в чём не уверен. Король мог убить его сестру с той же лёгкостью, как убить за неё.

Видар отпускает Румпельштильцхена из плена своих глаз, а затем помогает подняться и снова сесть на кресло. Даже поднимает плед, набрасывая на альва.

— Так, значит, ты переметнёшься к Генералу Узурпаторов? — хмыкает Видар.

Паскалю кажется, что сильнее удивляться он уже не может.

— И ты попросил у него труп моей жены? — продолжает Видар.

Ваза, что стоит рядом с Паскалем, разбивается. Оказывается, удивлению всё ещё нет предела.

— Он сделал — что? — Кас делает несколько шагов, но перед ним возникает Изекиль.

— Дай им поговорить, — чуть ли не шипит она.

— Ей не выйти оттуда живой, — хмыкает Румпель. — И я не собираюсь предавать тебя, это ты уже прочитал во мне.

— Да, а теперь ты расскажешь им, — Видар кивает на Паскаля и Изекиль, — как спасти нашу королеву.

— Никак, несносный ты мальчишка! Я попросил её тело, чтобы воскресить! Как только ваша связь окрепла — распустились камелии. Это значит, что их сок способен вытащить Дитя Истинной Любви с того света! А она, слава Хаосу, является таковой!

— А можно как-то, ну, начать с начала? — фыркает Изекиль, усаживаясь на диван. Следом за ней опускается и Паскаль.

— Генерал Узурпаторов пытается сделать то, что не завершил Тимор. Тимор желал прибрать к рукам магию душ. Это он заточил Тьму в Пандемониум, потому что только так мог питаться её силой. Генерал освободил Тьму, привязав к себе для той же цели. Он стремится стать Истинным Королём Пятитэррья, не зная, что такой король уже есть, — Румпель переводит взгляд на Видара. — Он думает, что, уничтожив тебя и соединив энергию Тьмы и твою — научится владеть душами. Другой вопрос — что нужно самой Тьме?

— Но Видара невозможно убить, — усмехается Паскаль, но Румпель только отмахивается.

— Возможно, если он вдруг побежит за моей Верховной, предлагая направо и налево заживо срезать Метку и передать Генералу.

— Я похож на идиота? — угрожающе рычит Видар.

Прежде чем начать говорить, Румпельштильцхен недовольно прищёлкивает языком:

— Генерал в курсе родственной связи. Он думает, что если заставит мою королеву избавиться от родственной связи, то её сердце напитается страшным грехом, что вольёт во Тьму ещё больше силы. А это значит, что он ослабит Видара. Но на самом деле, таким образом, мы спасём сердце моего короля, а вместе с тем Метку и нашу землю. Когда рушится сильнейшая связь — происходит что-то типа катаклизма. Все могущественные существа в радиусе нескольких тэррлий на несколько секунд просто… теряют контроль над собой. Тьма будет ослаблена, а, значит, и Генерал тоже. И в момент их слабости — Метка моего Величества сможет поглотить их гнев и ярость в себя. У Вас будет время, что умертвить их и стать Истинным Королём Пятитэррья, если только Вы сами не поддадитесь «разрушению».

— И каким образом вы хотите нарушить связь? — Изекиль поднимает глаза на Видара, понимая, что тени сделали линию его скул острее.

— Ей нужно убить собственного брата, нарушить священную братскую любовь, — напряжённо произносит Видар.

Паскаль переводит на короля разъярённый взгляд. Фрагменты паззла, наконец, сложился в единый рисунок.

— Она не убьёт Брайтона, — чуть ли не шипит Кас.

— В этом и вся проблема, — поджимает губы Румпельштильцхен.

— Не только в этом, — шумно выдыхает Видар, подходя к камину. — Наша Тэрра приняла её. Отныне и навсегда. Если ей причинят боль, то она отразится на земле катастрофой.

Румпельштильцхен тихо ругается, подскакивая с кресла. Он начинает мельтешить из стороны в сторону, зажимая голову ладонями, как в тиски.

— Она должна была уронить лишь одну слезу, как я и просил! Лишь одну, глупая ведьма! Ты! — он поворачивается на Паскаля. — Ты пахнешь её слезами! Сколько капель упало на землю? Ты должен знать!

— Рехнулся, нахрен? — Паскаль подскакивает с места, угрожающе надвигаясь на альва, Изи вовремя хватает его за руку. — Откуда мне знать, сколько хреновых капель… — он застывает, зрачки стремительно расширяются. — Она ревела навзрыд… Тогда, после того, как посетила тебя. Она… ревела у меня на плече…

— Так, стоп! — Изекиль усаживает Паскаля обратно, а сама поднимается. — Хватит, Паскаль!

— Есть ли ещё способ разорвать связь? — устало выдыхает Паскаль, прикрывая глаза.

От духоты и напряжения уже кружится голова.

— Есть. Только он может принести нам проблемы, — фыркает Румпель.

— Ну, конечно, сейчас-то их нет, — Кас отворачивается в сторону окна. И солнце, как назло, светит так ярко, что в пору удавиться.

Комната погружается в ритуальную тишину, нарушаемую лишь треском поленьев и хрустом пальцев Видара.

— Есть древний ритуал, — Румпельштильцхен подрывается к шкафу, набитому книгами.

Спустя несколько секунд он достаёт огромную книгу в изумрудно-золотом переплёте.

— Вот! — он находит нужную страницу. — Это заклятие. Заклятие сердца, которое проводили во времена Пандемониума, чтобы проверить верность любящих друг друга людей.

— У любого заклятия есть цена, — недовольно бурчит Паскаль. Именно так ему постоянно втолковывала Эсфирь.

— Да. У этого тоже. Но… Заклятие само по себе не простое с физической и чувственной точек зрения. Одно сердце на двоих. Для этого надо вырвать сердце своей пары, раскрошив его, а затем, в короткий промежуток времени, вырвать своё и поместить в грудную клетку пары, у Отдающего появляется проекция сердца. Таким образом, возникает тонкая тёмная материя, связующая двоих любовью. Оба всё чувствуют. Оба способны жить, как и прежде, но с одним условием — смерть Принимающего является смертью и для Отдающего. Одно сердце работает на двоих, но для этого должна быть сильная любовь, как у родственных душ или братская любовь. На незначительное время, меньшее, чем при разрыве связи, мы сможем вызвать брешь у Тьмы и Генерала, действовать придётся очень быстро, с условием…

— Вырвать сердце может только ведьма! — перебивает Изекиль. — Это заранее обречено на провал, потому что, если ты не заметил, ведьмы среди нас как раз и нет!

— Верно, но при нужном зелье — это сможет сделать и могущественный Целитель. Он-то у нас есть. И зелье я сделаю, — Румпель растягивает тонкие губы в хитрой улыбке.

— Что за цена у заклятия? Меня одного это интересует? — вновь встревает Паскаль, смотря на Видара.

Но король, казалось, находился далеко отсюда. Его полностью поглотили языки пламени в камине.

— Память, — вместе с тем, как это произносит Румпель, Видар резко переводит на него взгляд. Альв оступается.

— Чья? — челюсть Видара напрягается.

— Того, кто делится своим сердцем. Отдающего. В нашем случае, Ваша, мой король.

— И как я… вернусь, чтобы поглотить Тьму, если всё забуду?

— Видар, нет! — Изекиль так громко протестует, что старый альв щурится.

— Я приготовлю ещё одно зелье, куда заключу все воспоминания, — Румпель смотрит только на короля.

— Хорошо, — кивает медленно Видар, в глазах вспыхивает огонёк выгоды.

— Ни хрена не хорошо! — взрывается Паскаль. — Это всё настолько из рода невозможного, что звучит, как самоубийство! И вместо всего — мы будем иметь три смерти: твою, моего брата и сестры! А вслед — разрушится эта Тэрра. А если учесть совсем малюсенький, недавно открывшийся для меня фактик, что ты — второй Каин, а мы «подарены», чтобы веселить вас, то мы все тоже, нахрен, сдохнем на этой карусели радости. Чудесно!

— Есть серьёзный разговор, Румпель, — быстро говорит Видар.

Он расстёгивает камзол, усаживаясь на диван.

— Видар, пожалуйста, мы найдём ещё один способ. Даже эта ледышка говорит, что ты поступаешь безрассудно! — подрывается к нему Изекиль.

— И, хотя, я не согласен с таким обзывательством, но твоя валькирия права, — Кас тоже делает несколько шагов к Видару.

— Думается мне, ты не обойдёшься одним заклятием, верно? — глазёнки Румпеля опасно сверкают.

Видар молча переводит взгляд на Изекиль.

— Видар…

— Идите, — он кивает на дверь. — А мне нужно продумать план в алфавитном порядке.

— «План Д. Для дебилов», ты уже придумал, — едко усмехается Паскаль, разворачиваясь к двери, но Изекиль стоит на месте.

— Иди отсюда, Изи. Расскажите всё Файю и Башу. Это приказ!

Шпионка раздражённо выдыхает, а затем следует за малварским принцем.

— Что ж, чувствую, ты снова хочешь поиметь с ситуации выгоду? — Румпель прячет нос в плед.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, — хмыкает Видар. — И прости, что причинил боль. Мне нужно было увидеть самому. А я немного… не контролировал себя.

— В любом случае, ты натерпишься побольше моего, — отмахивается Румпель. — Чаю?

38

Плечи окутывает мёрзлая тишина и взгляд, знакомых до одури, глаз. Только сейчас ведьма поняла, насколько он пуст и… насколько отличается от того, что всегда предназначался ей. В океанах настоящего Видара плескались мириады эмоций, но в них никогда не было леденящей пустоты, животного желания убивать. Когда он смотрел на ведьму, насколько бы безжалостен и яростен он ни был, сапфиры окутывала искра теплоты и, возможно даже, нечто, что походило налюбовь.

Но тот, кто до сих пор находился в обличие Видара, явно не знал об этом. Так же, как и понятия не имел, что Видар — преемник Каина, что он защищён магией Верховной, что онне простоеё родственная душа.

Эсфирь чувствовала уродливые трещины внутри своей души, улавливала вибрацию дрожащей земли на протяжении огромного расстояния. Она знала, что Видар страдает до сих пор, чувствовала каждый пик его агонии, и от того хотела, чтобы всю боль он отдал ей. Она так сильно этого желала, что сама не поняла, как начала пытаться залатать расколы своей души, отчаянно надеясь, что его затянутся автоматически. Вся энергия уходила только на это, а с каждой тэррлией — еёдомудалялся, и она старалась тянуть невидимую нить следом. Лишь это помогало не распрощаться с сознанием. Собственная жизнь уже мало волновала, хотя за продолжительное время пути на неё даже не надели наручники, единственный раз, когда Генерал применил силу — поднял подбородок тростью в комнате.

Эсфирь усмехается, слыша усмешку в ответ. Невыносимо. Молчание, бездействие и лицо Видара, которое впервые за всё время выражало ледяное ничего.

— Ты уверен, что я не попытаюсь тебя убить? — дёргает бровью Эффи.

— Давай так, — лениво отзывается Генерал, — как ты поняла, для меня не секрет, что вот эта мордашка является твоей родственной душой. Мы с тобой чуть не подвели его под монастырь и, я полагаю, сейчас он пытается в короткий срок залатать душевные раны, чтобы двинуться за нами. Но душа не сможет восстановиться, зная, что её пара в опасности. А ты в опасности, — хмыкает он, почёсывая бровь. — И он тоже. И как только ты нападёшь на меня, то он пострадает в первую очередь. Моя нежить везде…

Эсфирь делает короткий выдох, а затем такой же вдох. Плечи напрягаются. Она знала! Демон, всё это время знала!

— Кристайн… — чуть ли не шипит ведьма.

— Она самая. Но ты не забывай, что и она может поцеловать его или даже снять боль в своей постели… как думаешь, ты выживешь?

«Камелии рост в могиле борозд…»

Не выживет. Ни при каком раскладе. В ближайший промежуток времени она умрёт и неважно от чего. Исход будет одинаково мёртвым.

— Я живучая, — скалится Эсфирь, скользя по до боли родным чертам лица.

«Пожалуйста, окажись моим Видаром. Усмехнись. Смейся. Издевайся. Только скажи, что всё это — твоя шутка, чтобы проучить меня, чтобы показать, что моё маржанское место в твоих ногах. Пожалуйста, окажись им…»

Генерал довольно улыбается, а затем наклоняется к Эсфирь и заправляет выбившуюся кучерявую прядь за ухо. Она не дёргается, но смотрит в прямо глаза с таким гневом, что он должен был возгореться греховным огнём.

— Ну-ну, в конце концов, я не он. Можешь так меня не ненавидеть. Я знаю, что вы терпеть друг друга не можете, — шепчет ей в губы мужчина. — Кристайн рассказывалао каждомвашем шаге.

— Прямо о каждом? — Эсфирь подаётся чуть вперёд, чувствуя кожей жар его губ.

«Пожалуйста… Умоляю, слышишь? Окажись Видаром. Я. Умоляю. Тебя. Скажи, что это ты!»

— О, да. Правда, ваша внезапная свадебка всё испортила, но то с каким лицом ты шла к алтарю — просто песня! Ты ненавидишь его. А он тебя. Как бы вы не старались играть в любовь, ваша ненависть сверкала так, что я жмурился каждую секунду, — Генерал проводит носом по скуле ведьмы, чувствуя, как она сжимает челюсть.

Он усмехается.

«Мне страшно, Видар. Страшно. Было страшно каждый демонов раз, но сейчас я признаюсь тому, кто принял твой облик. Я боюсь. Боюсь, что больше никогда тебя не увижу…», — но ведьма изо всех сил старается заткнуть орущее сердце, чтобы то не нарушило идеально-выверенного поведения.

— Ты прав, — Эсфирь дёргает уголками губ, принимая условия игры.

Генерал Узурпаторов, с глупых заверений Кристайн, утопал во лжи. Он не знал ничего. Не знал, что взгляд ненависти Видара синонимичен самой страстной греховной любви. Не знал, что на демоновом балконе Видар пил ради неё вино. Не знал, что он поступился собственной гордостью ради неё.

И, кто бы мог подумать, что позиция Видара — «иметь выгоду со всего, что движется и не движется», так сыграет на руку. Генерал Узурпаторов искренне верил, что ведьма выгодна Кровавому Королю, ни больше, ни меньше.

Но никто, включая ведьму, не мог даже подумать, что выгода эта исходила не от разума. От души. Эсфирь нужна его душе.

В разноцветных глазах сверкает бесовской огонёк. Она так долго дурила всех вокруг, что сама же не поняла, как тоже провернул король.

Он любил её. Пусть во многом его действия диктовались родственной связью, пусть он старался бежать от проявления чувств так далеко, как мог, пусть он совершал от этого ошибку за ошибкой, но… Онлюбил. Знал, что она чувствует себя чужой и старался подарить частичку дома. Разрешил присутствие братьев при дворе. Закрывал глаза на многие выходки. Всегда появлялся в те моменты, когда ей было плохо и встряхивал её, а в некоторых случаях — заступался.

Нет, Эсфирь ни в коем случае не оправдывала этими крупицами ворох остальных ошибок и отношения к ней. Пусть и от не знания, но он провоцировал и подставлял её каждый демонов раз: ненависть двора, предвзятое отношение, пытки — всё это вряд ли когда-либо канет в Вечность и посмертие. Но, возможно, если Судьба даст им шанс, они смогут распутать клубок из недосказанности, недопонимания и ненависти. И,может быть, поймут, как двигаться дальше, не причиняя друг другу адской боли.

— А потому, милая, не рыпайся. Тыразрушишьсвязь, ослабишь своего расчудесного короля, напитаешь сердце первородным грехом, откроешь нам, где оно находится и, в целом, будешь самой милой ведьмой на свете.

Генерал оставляет мягкий поцелуй на фарфоровой щеке.

Эсфирь дёргает бровью, растягивая губы в ядовитой улыбке, но внутренности трепыхались как мотыльки с обожжёнными крыльями на земле. Если несколько дней в подряд Видар с пеной у рта доказывал, что её старший брат послужил приманкой для ведьмы, то сейчас сама ведьма оказалось приманкой для Видара.

Эсфирь подавляет желание резко поднять глаза. Осознание того, что они любили друг друга — щиплет под веками. Порвав связь, она причинит обоим невыносимую боль, но… не ослабит его, не посягнёт на силу. Почему-то она в этом уверенна.

— Может, уже явишь себя? Жуть, как интересна внешность гостя моей свадьбы, что не купился на любовный спектакль.

«Я никогда не смогла бы даже мысленно признаться в этом тебе, но… сейчас у меня идеальный шанс, потому что передо мной лишь твоё подобие. Я тоже люблю тебя, Видар. Я беру все свои слова ненависти обратно. Я бы не пошла на разрыв связи, если бы не знала, что только так спасу тебе жизнь и освобожу от себя. Если моя душа тебя любит, значит, любит и сердце. И разум. И мы оба знаем, что бежать от этого бесполезно. Я тоже люблю тебя, несмотря на то, что наша любовь похожа на демонову войну. Пожалуйста, не приходи за мной. Не заставляй меня делать тебе больнее, чем может быть. Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня по-настоящему. Я не хочу, чтобы последним, что я увижу, был такой твой взгляд, полный пустоты и безразличия…»

— Так не терпится посмотреть на меня? — довольно хмыкает он, а затем ударяет тростью по полу кареты.

Чары рассыпаются, а вслед за ними во прах обращается и мысленное признание ведьмы. Только если облик Видара растаял бесследно, то мысленный монолог осыпался в лёгкие, окутав по пути альвеолы. Кажется, дышать стало сложнее.

Ведьма прикладывает огромные усилия, чтобы оценивающе вздёрнуть бровь.

Перед ней сидел герцог Тропы Ливней — Таттиус Имбрем Орфей Цтир. Он сверкал разноцветными глазами, а шрам рассекающий глаз уродливо нарывал.

Только спустя несколько секунд Эсфирь понимает: шрам — магический. И чем больше чары пытались сделать его невидимым, тем больше он за это расплачивался колоссальной болью. Обычно, отмеченные магическими шрамами, не могли накладывать на них чары, и то, что у герцога получалось скрыть его хоть и на недолгое время, говорило только об одном — он необычайно могущественен.

Эсфирь ухмыляется. А ведь, согласись Видар отдать её замуж за него — это решило бы многие проблемы герцога. И её. По крайней мере, старший брат был бы дома.

— Вижу, я доставила не мало проблем. Это радует, — яд в глазах Эсфирь растекается по радужке от одной мысли, что шрам у герцога нарывал и заходился уродливым экссудатом.

— Я мог выкрасть тебя ещё в ту ночь, вТаверне, — довольно скалится Генерал. — Ну-ну, милая, только идиот, будучи под чарами, не вычислит такого же врунишку.

— Раз не выкрал, то что-то мешало тебе.

— Да. Ты. Понадобилось несправедливо много дней, чтобы подтвердить вашу с альвом связь.

Шестерни в мозгу Эсфирь крутятся с новой силой.

— Это не твой истинный облик, — она подавляет рык.

Конечно, он не покажет ей истинную суть! Вряд ли, что её вообще видела хоть одна живая душа, не принадлежавшая к его последователям.

— Твоя хвалёная смекалка и ум заставляют меня разочаровываться.

Эсфирь лишь ухмыляется в ответ, из последних сил концентрируясь на том, чтобы залатать последние ощущающиеся расколы в собственной душе.

— Быть оружием в руках всех и каждого не так-то просто, — она приподнимает подбородок, чтобы взгляд оказался под другим ракурсом. Нераспознаваемым для Генерала. — Силы, в конце концов, истощаются.

— Я очень на это надеюсь. Не хотелось бы, чтобы ты спалила мой особняк.

В ответ Эсфирь лишь усмехается, переводя взгляд за стекло — Четвёртая Тэрра сверкала хрустальными листьями деревьев, снующими меж ними пикси и переливом журчащих рек. Несколько раз она замечала солдат-сильфов, что с особой внимательностью патрулировали границы деревень и сёл, останавливали на досмотр нежить и кареты. И ей хотелось, чтобы их тоже остановили, но герцог Тропы Ливней, каждый раз, завидев солдат, кивал им головой с добродушной улыбкой на устах. Никто не трогал приближённого короля. И только Эсфирь знала, что таковым он не является.

Больше с ней никто не разговаривал вплоть до поместья псевдо-герцога. Когда она выходила из кареты — никто и не посмотрел в её сторону. Но на деле все просто боялись поднять взгляды на Генерала. Признаться, в других условиях, ведьма даже восхитилась бы умением прятаться на виду.

Пока они шли до границы Междумирья — вокруг витали чары, Эффи чувствовала их каждой клеточкой тела.

Генерал прихрамывал в двух шагах от ведьмы, размеренно стуча тростью. Перед ним склоняли головы и кровожадно скалились прекрасные сильфы, а завидев Эсфирь каждый считал своим долгом впиться в худую плоть зубами и истерзать до беспамятства. Но стоило переступить границу, как чары растворились, а истинные лица явились в полной красе.

Она позволяет себе нахмуриться лишь на секунду, но её достаточно, чтобы оценить ужас происходящего: вокруг дышала хаосом настоящая разруха. Последователи Генерала ужасали внешностью, но одно было совершенно точно — внутренняя гниль полностью соответствовала внешней. Осознанную нежить (альвов, сильфов, никсов, саламов, маржан) от неосознанной (тварей, наводняющих леса, воду, пещеры) отличало одно: с первыми всегда можно было договориться, вторые же являли собой бесчинствующие стада глупых машин смерти. Состояние подданных Узурпатора ужасало, их словно специально причисляли к «неосознанным» — такого сброда она не видела ни в Малварме, ни в Халльфэйре, и это если учесть, что не существовало и малейшей нищей подворотни, которая могла укрыться от Тринадцати воронов.

Но кое-что их всё же объединяло — они также виртуозно стремились к саморазрушению, что и обычная нежить.

Ведьму проводят по поместью, экстерьер которого полностью соответствовал внешнему виду сброда, вплоть до огромных безвкусных деревянных дверей. Их даже открывают перед ней, всё-так же неприятно скалясь и отвешивая шутливые поклоны.

— Добро пожаловать в покои, Ваше Величество, — неприятно скалится Генерал. — Я дам знать, когда они понадобятся мне, — обращается он к своим прихвостням.

Её грубо вталкивают внутрь, и прежде чем двери захлопнутся, Эсфирь кажется, что голос постарел на несколько сотен лет.

Первые несколько секунд она тупо пялится на закрывшиеся двери. Сердце громко колотится о грудную клетку, будто посылая сигналы срочного спасения. Она едва хмурится. Ни к чему юлить, часть неё хотела, нет, яростно желала, чтобы пришёл Видар, забрал её и самодовольно усмехнулся всему проклятому миру. Чтобы он тихим, пробирающим до дрожи голосом говорил: «Верни мою ведьму», а, может быть: «Ты посмел тронуть мою жену?».

Ведьма сильно щипает себя за ладонь.

Нет. Нет. Нет! Он не придёт. Она есть только у самой себя. И несмотря на клятвы онне обязанприходить. Не после её лжи, которую Паскаль уже наверняка вскрыл. Не мог не рассказать, когда король чуть не умер из-за неё.

Из-за неё. Эсфирь сильно щурится. Она каждый раз мечтала, что как только он расслабится — обязательно ударит, отомстит ему. Но они расслабились оба, а ведьма не ожидала, что сделает это против собственной воли. И стоило бы радоваться — Генерал просто помог сделать то, о чём она…а мечтала ли?

В пекло несносного короля! В пекло! В адское жерло! Пусть сидит в своём демоновом замке, пусть занимается своим долбанным королевством, пока она находит способ выбраться, пока она разыгрывает внутри головы сценарий о том, как вырывает собственное сердце и заталкивает его в глотку Тьме, чтобы та подавилась от радости.

Ему не нужно быть здесь и, тем более, смотреть на то, какую жертву она принесёт ради него.

Непростительную. Леденящую кровь.

Эсфирь слишком хорошо изучила демонова короля. Она знала, куда нужно направить неаккуратное слово, чтобы виртуозно вывести его из себя; знала, как потешить эго, хотя делала это только под мороком братьев; подмечала резкую смену настроения, когда он давал волю чувствам, что шли вразрез с жестокостью; знала, что когда он злится, по-настоящему злится, то плотно стискивает челюсть, а когда задумчив и прислушивается к ней, то левая бровь чуть подрагивает. В конце концов, она видела мириады теней в ярких глазах и то, как все они сгущались в опасную черноту на дне зрачков, когда он не прощал мелких провинностей.

Скрыть связь — это не тарелку разбить и уж тем более не назвать его на «ты». А попытаться нарушить её — тем более. Он никогда не простит её.

Сердце делает очередной, опьянённый болью, удар. Она не сможет поступить иначе.

— Эффи-Лу? — тихий, хриплый голос заставляет ведьму медленно обернуться.

У дальней стены полуразрушенной комнаты, что лишь в злую насмешку носила гордое название «покои», полулежал брат.

Ей хочется сдвинуться с места, но ноги будто примёрзли к полу. Даже сказать ничего не может, будто горло сжал терновник, нещадно раздирая глотку шипами. Слёзы застывают в уголках глаз, слабо мерцая признаками жизни.

Брайтон пытается подняться, но попытка с треском проваливается. Он выглядел ужасающе — словно это был и не он вовсе, а какой-то скелет, что ради шутки нарядили в потрёпанный королевский мундир. Скулы впали, на лице букетами гортензии расцвели гематомы, а глаза… глаза горели каким-то странным ненавистным блеском.

Ярко-рыжие волосы поблёскивали от слабого уличного освещения. И только оно указывало, что ещё совсем недавно голову украшала чёрная корона с большими бриллиантами в виде эстетичных полупрозрачных ледяных глыб.

Он снова пытается подняться, но Эсфирь не даёт этому свершиться, бросаясь к нему. Руки цепляются за щёки, аккуратно поглаживая гематомы, исследуют брови, нажимают на веки, а затем приподнимают их, чтобы увидеть состояние зрачков. Расширенные. Опасно-расширенные.

И плоть его горит. Кажется, что кровь внутри кипит, бурлит, пузырится.

Он весь в крови. И она омывается ею, пачкая руки, одежду, волосы, душу.

— Нот… Они опаивали тебя? Какой цвет зелья?

Эсфирь нужно понять, ей до безумия надо знать, что именно принимал брат, чтобы утопить в этом всех ублюдков.

— Фиолетовый, — хрипит он.

Фиолетовый. Перед глазами вспыхивает флакон с отваром, зельем, ядом, чем, демон бы его побрал, угодно. Такое же принимал Видар, почему-то она уверенна в этом.

— Будет больно, — она настроена решительно.

Дажеслишком решительнодля ведьмы, что саму себя спасти не в состоянии, но зато — более чем в состоянии наломать новых дров.

Она заклинанием разрезает плоть на ладони брата и своей. Прикладывает ладонь к его, пока Брайтона буквально ломает в неестественном положении. Затем прорезает плоть на другой руке, а далее буквально затыкает его рот своей кровью.

Будь они в любом другом месте, Эсфирь бы выиграла временем, но не сейчас.

Спустя несколько минут остервенелые мычания брата прекращаются, грудь начинает вздыматься ровнее и спокойнее, а сам он с неистовой яростью поглощает предложенную кровь, будто это амброзия или пчелиное молоко. Эсфирь чувствует, как кружится голова, как всё тело содрогается от неприятных электрических разрядов, как стягиваются две раны на ладонях и как затекла спина. Безумно сильно.

Брайтон пытается оттолкнуть её, когда понимание о том, чтоименно он делает, облизывает кучерявый затылок.

— Хватит, — его губы размазывают горячую кровь по ладоням.

Он отдёргивает руку, пытаясь оттолкнуть поддавшуюся сестру, но та, освободив руку, хватается за ткань на плече, лишь сильнее вжимаясь.

— Эффи… Я… в… нор…ме, — сквозь усилившееся давление пытается прошептать он.

Только тогда её рука обессиленно падает на колени. Эсфирь сквозь слёзную пелену на глазах, смотрит на Брайтона. Цвет кожи перестал походить на трупный, но впалые скулы никуда не делись. Время. В её союзниках отсутствовало время. Она снова подрывается к губам брата с ладонью, но он вовремя перехватывает руки, без особого усилия разворачивая спиной к себе. Подбородком фиксирует затылок сестры, что первые несколько секунд елозит из стороны в сторону, оповещая о неудачных попытках выбраться.

Эсфирь успокаивается, насколько это возможно. Она слышит мощное биение его сердца, слышит спокойное дыхание, слышит жизнь. Его жизнь.

— Всё хорошо, всё хорошо, — Брайтон покачивается из стороны в сторону.

— Ты напугал меня. Ты так сильно напугал меня… — Эсфирь смотрит в трещинку на камне, ползущую до стены.

И кажется, что злосчастная трещина — она. Раскалывает всё на своём пути и не может склеить обратно. Выглядит холодно и уродливо, но старается изо всех сил лишь бы не поползти дальше, лишь бы не расколоться под несущей стеной и не разрушить всё к демоновой матери.

— Я знаю, — он сильнее стискивает сестру в объятиях, потираясь о макушку щекой. — Но тебе не нужно было меня лечить, потому что… — голос срывается, — потому что я знаю, чем это закончится.

Эсфирь резко вырывается из объятий, поворачиваясь к нему лицом.

— Нет. Выход есть…

— У тебя нет времени на выход. Они продумали всё, — серьёзно говорит Нот. Он старается смотреть куда угодно, но не в глаза. — И если хочешь узнать моё мнение, я всё сделаю ради тебя.

— Сделай всё ради своей жены и просто выживи, демон тебя дери! Она ждёт тебя!

Напоминание об Адель заставляет его слегка прикрыть глаза. На едва уловимую секунду. Но Эсфирь распознаёт движение только потому, что сделала точно так же, когда он напомнил о времени, о демоновом времени, что было на исходе.

— Как она? — прежде чем задать вопрос, он прочищает горло.

— Держится. Исполнять обязанности настоящей королевы ей в новинку, но приходится. Старается, как может, сдерживать волнения в Столице и за пределами. Кас постоянно инструктирует её из Халльфэйра, от неё ни на шаг не отходит Равелия, так что…

Эсфирь прерывается, слыша глухой рык.

— Надеюсь, что сейчас в моём замке находитсянастоящаяСоветница.

— То есть? — Эсфирь удаётся глупо хлопнуть глазами, хотя осознание приходит секундой позже.

Брайтон едва хмурится, отрицательно качая головой.

— Давай начнём сначала, — предлагает он. — А потом ты поймёшь, что к концу мы оба окажемся мертвы.

— Нот, — Эсфирь угрожающе смотрит на него, пока он в ответ ухмыляется. Как-то ненормально, не так, как обычно.

— Тот день, когда Равелия пришла за мной в Первую Тэрру… Когда ты…

— Я помню, — Эффи судорожно сглатывает, замечая задумчивый взгляд брата на своей грудине. — Оно ещё во мне.

Брайтон покачивает головой, и Эффи не может понять: удовлетворён он, зол или расстроен.

— Это была не Равелия. За мной пришла не она, а понял я это слишком поздно. У Узурпатора есть ведьма, Эффи.

— Нет. Я бы почувствовала.

В этом поместье отсутствовала энергия ведьм, она знала наверняка. Иначе сидели бы они здесь?

Эффи тяжело выдыхает, переползая к стене, чтобы опереться спиной.

— Возможно, потому что она умирает? Когда она перенесла меня сюда, и чары спали, я подумал, что мне мерещится. Ваша хвалёная ведьмовская молодость оказалась шуткой. Передо мной стояла полудохлая старуха. Её седые волосы больше напоминали скомканную паутину, а глаза… Эффи, их не было. Рядом с ней я будто задыхался.

«Тьма…», — Эсфирь жмурится от мысли, что пролетела кометой в голове.

Ведьма сжимает ладони в кулаки, сильно впиваясь в кожу ногтями. Она не позволит причинить боль тем, кого она любит. Ни Брайтон, ни Видарне должныпострадать.

— Это была не ведьма, Нот. Тьма. Им удалось вырвать её из жерла.

— Что, прости? — Брайтон резко поворачивает голову на сестру.

— Генерал хочет научиться управлять душами нежити и людей. Я полагаю, что он хочет стать правителем всего Пятитэррья и, видимо, ему в этом помогает Тьма. У Всадников миллиарды Вселенных — им плевать, Хаоса нет, Пандемония нет, Каина нет. Зато есть Тьма, что помогает Генералу, но, скорее всего, преследует свои собственные мотивы.

— Я не вижу логики, — Брайтон переходит на едва слышный шёпот: он знал, стены умеют слушать. — Для чего тогда все эти войны Узурпаторов за землю? Если их цель — ты, то гораздо проще было выкрасть тебя маленькой, освободить Тьму, и вот она уже сидела бы на престоле, поджав под себя вся и всех, включая Генерала. Если, конечно, это её цель. А если нет, то Генерал сидел бы на троне.

— О, Хаос, — Эсфирь закусывает губу, словно боясь рассказывать брату дальше. — Мы договорились начать с начала?

— Эм… да, — неопределённо хмурится Нот.

— Им нужна не я. Видар.

— Да, но поймали меня и тебя, — ухмыляется Брайтон, а затем задумчиво почёсывает подбородок.

— Видар — наследник Каина, его прапраправнук, — медленно произносит Эсфирь, чувствуя, как брат перестал дышать на мгновение.

— Это шутка?

— Едва ли. Холодная война — тщательно спланированная акция Узурпаторов. Им нужно было устроить государственный переворот, чтобы скинуть принца с очереди на наследство, и убив короля, захватить власть.

— Но принц не умер.

— И стал королём.

— Погоди… Тогда Узурпаторы решили действовать руками других королевств? — Брайтон подхватывает мысль Эсфирь. — Поочерёдно захватив всех, они могли бы направить на Видара всю мощь и попросту стереть из Пятитэррья… Генерал действует аккуратно, потому что наверняка знает легенду о Метке Каина. На Тейте Рихарде не было Метки, потому что будь она — Генерал бы провёл ритуал перенесения, срезал её и стал бы покровителем душ. Видар, с огромной вероятностью, чистый, но Генерал не идёт на риск. Значит… Значит, он подозревает, что легенда может обернуться правдой. А с Тьмой-союзником, они могут подчинить Видара…

— Да, но… У Видара есть Метка.

Брайтон застывает, и только левая бровь выдаёт страх небольшой судорогой. Он сглатывает.

— Невозможно.

— Я тоже так думала, пока не прочла реальныйАльвийский подлинник.

— Это значит… Это значит…

— Что он Истинный Король Пятитэррья, да. И что он — Каин во плоти, да. И, да, это значит, что он, Тимор и Тьма — одного поля ягоды. И для того, чтобы остался у власти кто-то один — они попытаются попереубивать друг друга. Я полагаю, что с помощью меня Тьма собирается вернуться в былую сущность. А ещё они знают, что Видар силён, отчасти благодаря мне. Чтобы провести ритуал, его нужно ослабить. Для этого мы с тобой здесь. Чтобы порвать связь.

— К-какую связь? — Брайтон запинается, переводя взгляд на стену.

Но Эсфирь подрывается к нему, отвешивая звонкую пощёчину. Брайтон рычит, хватаясь за горящую щёку. Во взгляде мерцает ненависть.

— Эффи!

— Это за то, что свели нас без нашего согласия! Я всё знаю, не смотри так на меня!

— Очень вовремя! Давай ещё и этими разборками займёмся!

— И займёмся! Потому что в следующую секунду мы можем быть мертвы!

Они снова замолкают, погружаясь в свои мысли. Эсфирь яростно думала о том, как выбраться из петли спустя пять минут болтания в воздухе, а Брайтон пытался переварить полученную информацию: признаться, выходило до одурения плохо.

— Что за выражение лица? — спустя несколько минут спрашивает Брайтон, увидев в глазах сестры безумный блеск.

— Кажется, я вытащила из памяти нужное заклятие…

— Даже не думай! Это означает, что за него придётся непомерно много заплатить!

Эсфирь хмурится, не обращая внимания на яростное шипение брата.

Она читала об этом Заклятие совсем недавно, когда искала способ разорвать родственную связь. По иронии судьбы именно о нём рассказывал Румпельштильцхен, но тогда ведьма и понятия не имела, что его можно провести не только с родственной душой. Всё было на поверхности!

— Брайтон! — Эсфирь резко подскакивает на колени. — Это наш шанс!

— Полагаю, что ты не расскажешь мне, что хочешь сделать? — Брайтон хмурится, пододвигаясь к сестре.

Она выглядела, как сумасшедшая: глаза опасно блестели, а губы растянулись в удовлетворённом оскале.

— Я знаю, как всё остановить. Я запущу заклятие. Нам с Видаром не придётся разрывать родственную связь. Но даже если, каким-то образом, связь порвётся, я всё равно смогу его провести, потому что люблю его!.. люблю тебя. По-настоящему люблю! Да. Да, я! Я знаю, что делать! Демонов Румпельштильцхен с его дьявольскими фокусами! Она знал!

Брайтон с ещё большим недоверием косится на сестру. Эсфирь расхаживала по «клетке», как львица, загнанная в угол. Она активно жестикулировала, что брат расценивал за волнение. По началу до Брайтона не дошёл смысл её потока информации, но затем… После того, как она расстегнула мундир и запустила руки под него, после того, как вытащила обратно и похлопала по рёбрам, после того, как снова, дрожащими пальцами застегнула его… Взгляд травяных глаз упёрся в правую кисть сестры. На безымянном пальце красовалось ансамбль из двух колец.

«…потому что люблю его!.. люблю тебя. По-настоящему люблю!», — обрывок фразы застревает поперёк горла.

Брайтон медленно поднимается следом за сестрой, устоять на ногах всё ещё сложно, но он пытается.

— Ты вышла за него замуж? — тихо спрашивает Нот, замечая, как Эсфирь резко замирает, хватаясь пальцами левой руки за кольца.

— Я… Нот, сначала это было лишь планом, чтобы заручиться поддержкой земель и… — она пытается найти правильные слова, но, когда не может разобрать взгляда, начинает быстро тараторить, — и вызволить тебя… Но я… я… демон, ты должен понять меня. Вы сами способствовали нашей связи…

— Эффи…

— Я бы никогда не вышла за него, потому что это полный бред. И он самый жестокий и трудный альв за всю историю…

— Послушай меня…

— Демон, я знаю, что это звучит просто ужасно, но я… Хаос, я принимаю его именно таким и, наверное, это поэтому я действительно полюбила…

В окружении страха, боли и ненависти бетонных стен она вдруг остро осозналапочемуполюбила его — жестокого Кровавого Короля. Не потому что была раскрошена на мириады осколков и нуждалась в том, кто её починит. Нет. Не потому, что она — его родственная душа. И близко нет. А потому, что, когда она только вошла в тронный зал и увидела такие ледяные глаза, в которых на едва заметную секунду отразилось солнце, она поняла, что его лучи предназначались только ей. И они скользнули по фарфоровой коже с той же нежностью и ослеплённостью, с которой она встретила этот взгляд впервые, будучи маленькой девочкой, что могла погибнуть в гуще Холодной войны.

Брайтон резко притягивает сестру в объятия, заставляя фонтан из слов и мыслей наконец-то иссохнуть.

— Эсфирь, я так среагировал, потому что жалею, что не видел тебя в свадебном платье и не вёл к алтарю. Я по-настоящему завидую Касу. И ничуть тебя не виню.

— Как только мы выберемся отсюда, я наряжусь специально для тебя! — тихо шепчет ведьма в плечо брата. — Стыдно признаться, но платье было волшебным…

Она чувствует, как его бьёт едва заметная дрожь и, тут же оторвавшись от него, усаживает обратно на пол, а затем садится рядом и забирается в его медвежьи объятия. Как в детстве, дома. Только разруха, окружающая их, вряд ли слыла таковым.

— Как ты собираешься запустить заклятье?

— Я уже, — её губы изгибаются в лисьей улыбке.

Брайтон отнимает голову от кучерявой макушки, внимательно окидывая взглядом сестру.

— Я начала с важного, — пожимает плечами ведьма.

Она высвобождается из объятий. Быстро расстегивает мундир и приподнимает рубашку. На левом ребре виднелись ярко-чернильные буквы.

— Серьёзно, Эсфирь? Ты могла себе нарисовать что угодно, но выбрала это? — бровь Брайтона скептически дёргается.

— Да. Потому что это плата. И я верю, что он сможет меня простить и… если сможет, то вернёт всё на круги своя, — Эсфирь опускает ткань, снова застёгиваясь наглухо. — Но если… Если он не простит меня… Ты вообще знал, что его имя у людей-язычников — это имя скандинавского бога мщения?

Она не поднимает глаз, потому что тогда Брайтон бы понял всё сразу. И, возможно, размозжил бы голову «бога мщения» вон тем одиноким валуном, когда узнал бы, что и родного брата она забудет, как и саму себя.

Румпельштильцхен действительно помог ей. И более того — она знала, что это заклятие сработает не только на родственных душах. Эсфирь собиралась вырвать сердце собственному брату, раскрошить его и… вернуть ему своё — ведьмовское, сильное, с искрящейся родственной связью. Таким образом, Брайтон останется, сердце Видара не разлетится осколками от разрушения связи.

Ведьма знала, что с помощью Румпельштильцхена эти двое придумали бы, как сделать из связи вечный заряд и напитать им Первую Тэрру, по крайней мере, Старожил уже намекал на это. А она… Она бы забыла обо всём. И только татуировка напоминала бы имя того, кто когда-то оставил отпечаток на душе. Кто, в идеальном развитии событий, помог бы вспомнить. А в ужасающем — отрёкся от неё, отомстивтаким изощрённым способом.

Брайтон тяжело выдыхает, снова крепко обнимая сестру. Она прикрывает глаза. Нужно разъединить их эмоции, чтобы, получив её сердце, брат остался собой.

Дверь с грохотом открывается, заставляя Брайтона отпустить Эсфирь. Оба поднимаются с пола, и он заводит её за спину, но та в ответ пытается отпихнуть брата, чтобы сделать тоже самое — защитить его.

Помещение быстро наполняется вооружёнными солдатами-узурпаторами — они скалятся, глумятся, отпускают грязные шутки ровно до тех пор, пока один единственный шаг не обрушивается на плечи тишиной.

Эсфирь кажется, что вот-вот, и все задохнутся от резко накатившей жары.

«Пожалуйста, пусть это будешь ты. Пожалуйста, приди за мной», — неосознанная мольба застыла поперёк горла и окуталась в запах ментола. Эсфирь абсолютно бессознательно тянется правой рукой к левой мочке уха.

Солдаты расступаются, переминаясь с ноги на ногу, пока Эффи не видитЕё.

— Какая в ней сила, я захлебнулась ещё с порога, — старческий голос ударяет о бетонные стены.

— Жаль, что это лишь метафора, — язык Эсфирь работает быстрее мозга.

Фигура, наконец, ровняется с лицом ведьмы. Перед ней стояла сама Тьма — скрюченная, практически невесомая, платиновые волосы растекались до голени, старческое лицо зашлось натуральными трещинами, в области скул торчали кости, а глаза — их застилала слепая пелена.

— Я знаю, какая ты красивая и острая на язык. Хаос просто не выбрал бы другую, уж слишком ты напоминаешьЛилит. Должно быть, твою породу долго выводили, — булькающий смех Тьмы поддерживают солдаты, а сама она переводит слепой взгляд на Брайтона. — И, конечно, доблестный старший брат, которому суждено послужить последним винтиком истории, что слишком затянулась.

— Почему ты так долго ждала? — вопрос срывается с губ Эсфирь, только чтобы ещё немного оттянуть время.

— Видишь ли, некий пёсикТеобальд Годвиноплошал. Принц превратился в Короля и не поддавался Смерти, пока не появилась ты.

— Думаешь, я убью собственного брата? — глаза Эсфирь вспыхивают яростным огнём.

— Думаю, что вы оба вернёте мне законное по праву могущество, — хрипит Тьма. Она подходит к Эсфирь слишком близко, замирая губами у неё над ухом. — В мои века поговаривали, что смешавшаяся кровь брата и сестрытворит чудеса. Но мы об этом никому не скажем.

Она еле приподнимает костлявую руку, её цепные псы срываются вперёд, подхватывая Эсфирь и Брайтона.

«Время, нужно выгадать время. Просто продержаться. Тебе всегда удавалось это не так ли?»

Но ответом Эсфирь служит лишь жжение в области левого ребра. Одно единственное слово.

Víðarr.

39

«Она — его душа, и он будет стеречь её, как собственную душу»

«Камо грядеши», Генрик Сенкевич

Неизвестность медленно гнила изнутри. Он искренне желал сорваться вслед за своей (а своей ли?)ведьмой, но… не знал куда. Такое с Видаром произошло впервые: он, вооруженный до зубов, не знал куда идти и где использовать это самое оружие.

Снова приходилось выжидать, пока его шпионы переворачивали все Тэрры с ног на голову.

Он медленно выдыхает, не боясь быть пойманным на каких-то неправильных эмоциях. Только не здесь. Не в бывших покоях его родителей.

Эта комната отличалась ото всех в замке только потому, что выглядела, как душа короля: блеклая, пыльная и… заброшенная. Тут сквозило одиночество и горечь.

Видар приходил сюда не часто, но именно здесь пытался скрыться от окружения и эмоций. Обычно тут он обдумывал важные решения — на полу, в полутьме, с бокалом амброзии меж мебели, обтянутой тканью.

Амброзия больше не являлась лекарством. Мыслительный процесс лишь заколачивал последние гвозди в крышку гроба. Он стоял посреди комнаты, и ему казалось, что контуры мебели огромных размеров, а сам он — тот мальчишка из прошлого: маленький, самонадеянный, заносчивый, делящий мир только на чёрное и белое, ещё не зная, что в этих цветах мириады оттенков.

Рука Видара сама тянется к ткани, под которой скрывается что-то огромных размеров. Ткань с лёгкостью скользит вниз, опадая к ногам. Большое зеркало с витиеватой золотой рамой мгновенно вбирает в себя всю горечь взгляда короля.

Он медленно моргает, засовывает руки в карманы и надменно приподнимает подбородок. Только в этот раз в надменности трещит раскаяние. Глупая мысль пролетает в голове подстреленной ланью.

Ему нужно посмотреть на неё, прежде чем выполнить заклятие и вырвать собственное сердце. Нужно увидеть ту, что смогла завладеть сердцем, попутно плетя сказки о бессердечии.

В последний раз он смотрел через зеркало на родителей. Воображал их живыми, из плоти и крови. В конечном итоге, зеркало было разбито. В правом верхнем углу до сих пор жила вмятина от кулака, а уродливые трещины расходились до рам. Видар запрещал себе его ремонтировать.

Он делает шаг к зеркалу, а затем плотно стискивает зубы, внимательно вглядываясь в кривое, из-за сколов, отражение.

— Покажи мне ту, кто пустила в тебе корни. Сейчас же.

Глаза заволакивает пыль, отражение меркнет, превращаясь в ту, что занимала мысли, сердце, душу.

Эсфирь стоит перед ним, как тогда, на лестнице поздно ночью. Чёрный камзол и такого же цвета брюки наверняка всё ещё пахнут альвийской таверной и объятиями выпивших братьев. Волосы красиво вьются, обрамляя бледное лицо невесомым облаком, несколько прядей заправлены за острое ушко. Она сдерживает улыбку, мерцая хитростью в уголках глаз, словно знает о самом страшном секрете короля, желая разболтать его всему миру по огромному секрету.

«Ты похожа на карманного камергера Пандемония», — выдал тогда Видар. И, Хаос свидетель, его сердце чуть не утопилось в бокале амброзии. Она выглядела как демонова королева, как будто до него снизошла Лилит в сверкающем величии, решив растворить несносного короля в дьявольской красоте. Он изо всех сил старался нарисовать в воображении Пандемония и его камергера, понимая, что если он и был, то Видара бы захлестнула страшная волна зависти.

«А ты на долбанного альва!», — он искренне благодарил её за то, что поверила, за то, что сумела на небольшую долю секунду отрезвить, чтобы он разобрался, кто именностоит перед ним.

А затем был взгляд. Её взгляд, застывающий то на руках, то на лице. С той эмоцией, от которой у Видара вдоль позвоночника поползли мурашки. Тогда он приказал себе уничтожить неугодную эмоцию во чтобы то ни стало, раздавить, раскрошить. Но сейчас — сейчас понимал, насколько смешна оказалась та попытка, насколько ничтожна.

Видар и сам не понял, как блестящая ненависть смогла превратиться в… в то, во что превратилась. В какой момент всё пошло под откос? Когда сердце решило, что теперь принимает решение оно? Когда он самолично преклонил колено перед чувствами?

Он опирается рукой на раму зеркала внимательнее рассматривая ведьму.

Предательница связи. Она всё знала с самого начала, и он не удивится, что с самого первого взгляда. Ярость обжигает вены, удовлетворяя Метку.

Видар проводит большим пальцем по её скуле, чувствуя, как сколы зеркала впиваются в кожу.

— Как в твоей умной голове могла появиться такая глупость? — голос охрипший, сорванный, будто глотка разорвалась от яростного крика. — Как ты могла утаитьтакое?

Частью разума он понимал её. Но другая часть… Он ведь мог обрушиться на неё градом из ненавистных поцелуев, если бы узнал о связи. Он бы поверил. Только потому, что в тайне ото всех всё-такимечталнайти родственную душу. И плевать, кто она. Хоть человек.

А сейчас ненависть бурлила в лёгких, затопляла внутренности, поднималась к горлу раскалённым железом. Он ненавидел так сильно, что Метка Каина, наверное, светилась от счастья; что любой, кто находился рядом с ним — задыхался; что увидь её живую — не смог бы спрятать гнев в потрескавшихся радужках.

Ярость. Злость. Первородный гнев. Ледяная ненависть. Не на неё. На себя. За всё, что сделал. За боль, которую причинил. За каждое острое слово. Убивающий взгляд. За всё, благодаря чему она приняла решение скрыть, а следом — разорвать связь.

Солнечное сплетение напоминало игольницу. Только вгоняли туда раскалённые мечи.

Он найдёт её (он ведь всегда находит её? Будь то замок, чертоги памяти, испытания Старух…он же находит?). Позволит сделать ей всё, что она хочет. Даже даст время, чтобы разорвать связь. Они с Румпельштильцхеном приготовили идеальное зелье для восстановления памяти после Ритуала: в нём отсутствовали все воспоминая, касающиеся проявления любых чувств в спектре от блестящей ненависти до любви. Видар будет знать, что она — Советница, что ондоверяетей, что она должна разорвать ихбрачнуюсвязь (про родственную забудет, будет думать, что их связывает только брак по расчёту). Он сотрёт в пыль каждую эмоцию, превратившись в ледяную глыбу. Он даст ей шанс на ту жизнь, которую так хочется ведьме — без чувств к нему. А себе — подарит искупление. В каком-то смысле.

Затем Румпель поможет наполнить Тэрру энергией от связи, чтобы укрепить землю. Провернуть такое — чуть ли ни на грани с невозможным, но Видар поклялся сделать всё возможное, лишь бы искупить вину, лишь бы принести покой и комфорт в жизнь ведьмы.

— Видар, — тихий голос Себастьяна заставляет короля резко ударить по зеркалу.

Отражение улыбающейся Эсфирь исчезает. От кулака ползут трещины. Тонкая струйка крови течёт вниз, а Метка, разъярённая на хозяина, возгорается адским пеклом, снова высасывая жизненную силу из короля, не найдя виновника боли в его ладони.

Видар разворачивается на друга, как ни в чём не бывало. Он лениво поправляет камзол, стараясь вообще не подать виду, что только что разбил зеркало. Опять.

— Всё хорошо? — настороженно спрашивает Баш.

«Просто блеск. Убери этот жалостливый взгляд, Баш! Иначе я не сдержусь, клянусь, я заставлю тебя прекратить смотреть на меня так!»

— Да, более чем, — демон знает где, но Видар находит силы на безмятежную улыбку.

Внушительная часть зеркала за спиной с оглушающим грохотом осыпается. На секунду кажется, что он — зеркало.

Себастьян было открывает рот, но Видар оказывается первым:

— Хотел забрать к себе в покои. Оказалось, что оно разбито.

— Ты любишь её.

Сердце Видара падает на пол, повторяя звук предательского стекла.

— Конечно, это же комната моих родителей, — король не узнаёт собственного голоса.

— Я не позволю тебе сделать то, что ты задумал, — Баш делает несколько шагов навстречу к королю.

— Ради Хаоса! Зачем мне разбитое зеркало? — Видар чувствует, как под каблуком трещит стекло. Или так звучит его сердце?

— Прекрати это долбанное выступление! — чуть ли не шипит друг.

— Баш, ты — спрашиваешь, я — отвечаю, только и всего, — небрежно пожимает плечами Видар.

— Видар, хватит! — Себастьян повышает голос, обжигая всё вокруг него злостью.

«Демонов идиот! Идиот! Он хочет разрушить себя до основания, забыв, что от него уже ничего не осталось! Он хочет разрушить их обоих!», — и Себастьян не может контролировать злость, не может позволить совершить ошибку тем, кто дорог ему.

— Я просто стою, — ухмыляется король. — А ты, кажется, повышаешь на меня голос.

— Ты не имеешь никакого права помогать ей в разрушении связи! Не тогда, когда любишь её! — Себастьян срывается на крик, в тайне надеясь, что попросту докричится до друга.

— Именно! Я люблю её!.. — Видар теряет самообладание, тоже срываясь на крик. Что-то больно ударяет в грудь изнутри.

Себастьян удивлённо моргает. А Видар резко делает шаг назад, толкая спиной раму, что с грохотом падает назад, снося на своём пути несколько стульев.

— …А ещё ненавижу себя, — голос, а с ним и сердце, надламываются. — Поэтому сделаю всё, чтобы было так, как хочет она. Поэтому я отпускаю её.

— Это неправильно, — так же тихо говорит Баш, с силой стискивая зубы. — Это неправильно. Ты не знаешь, чего она хочет! Ты… Вы — пара. Истинная пара.

— Истинные парыне причиняютдруг другуболь. Не посылают в явную западню. Не стараются посильнее задеть. Принимают родственную связь, могут находить друг друга, чувствовать, слышать в головах!

— Видар, ты не знал. Ты не мог знать. Если тебе станет легче, то никто об этом не знал. Она одурачила всех…

— А что ещё ей оставалось делать, а? — раскалённый взгляд Видара проникает Себастьяну под кожу. — Скажи, что? Её приставили Советницей к тому, кто ненавидел её только за одну расу! Кто старался превратить её жизнь в сплошное пекло, постоянно напоминая о том, что она — вещь! А его подданные? Каждый второй ненавидел её с моей подачки! С моей! С подачки её родственной, хрен бы с этим миром, души!

— Я…

— Да-да, ты у нас молодец! — Видар грубо прерывает друга. — Ты возглавил команду её почитателей! Возомнили себя её друзьями? Да только вы всё равно мои подданные! Мои! И делали всё, чтоявам приказывал. Хочешь сказать, что отличаетесь? Да хрен вам! Вы выполнялимоиприказы, потому что не выполни их — были бымертвы! И она знала об этом! Так что все, кто подчиняется мне — в её немилости.

— Ладно, хорошо, может, ты прав. Но, — Себастьян быстро облизывает губы, — всё можно исправить! Не тем путём, которым хочешь пойти ты.

— Да нет другого пути! Нет, понимаешь? Меня любит её душа, но разум желает смерти! Знаешь почему? Потому что я тоже желаю того же! Поэтому засунь свои геройские поползновения «пасть израненным в буре копий впереди всех» глубоко в задницу, и вспомни, что ты не герой! А я и подавно!

Видар тяжело дышит, смотря на разочарованное лицо друга. К демону его выражение! К демону весь этот мир! Нечего решать проблему, когдатыи естьпроблема.

Себастьян нервно поправляет лацканы камзола, закусывая щёку, чтобы снова не начать вразумлять друга. Он изо всех сил старается удержать на языке имя «Эсфирь». Но после следующих слов Видара, оно растворяется само, будто и не было никогда:

— Я не знаю, чтомне сделать, чтобы всё исправить Баш.

Видар выглядел так, будто из него выжали все соки. Казалось, он даже постарел. Только сейчас Себастьян понял, что он действительно пытался найти другой путь. И все попытки лежали осколками у носков начищенных туфель.

Баш уже открывает рот, чтобы сказать, что они справятся, что выход обязательно найдётся, что они сделают всё, чтобы сохранить родство душ, как в покои залетает запыхавшийся Файялл, а следом — Изекиль.

— Проходной двор какой-то, а не замок, — бурчит Видар себе под нос, готовясь отражать и их удары.

— Мы нашли её, — наперебой выдают шпионы.

Видар не успевает увернуться от летящего в него ядра. Хорошо, что сердце уже разбилось.

— Фай, сколько осталось зелий для быстрого перемещения?

— Пузырёк, может, два, — отвечает капитан, опираясь затылком на косяк двери. Он хмуро переглядывается с сестрой, когда оба замечают разруху в комнате.

— Значит, придётся постараться, — хмыкает Видар, покидая покои.

⸶ ⸙ ⸷

В глотке ведьмы застрял ком из бурлящего гнева, осколков страха, запаха крови и разорванных голосовых связок.

Её крепко держали под руки в огромном тёмном зале, и всё бы ничего, если бы около ног не выл от боли брат. Любимый старший брат, что терпел жестокие пытки над собой, лишь бы оттянуть время, лишь бы не подвергли пыткам его маленькую сестру.

Только смотреть на мучения близкого и не иметь ни малейшей возможности помочь — хуже любой из пыток. Разноцветные глаза широко распахиваются от очередного глухого рыка, а жесткие пальцы уродливых солдат чуть ли не оставляют на предплечьях ожоги, когда ведьма хочет вырвать руки.

Она не знала, сколько может продержаться. Она не знала, сможет ли переиграть их всех. Она уже ничего не знала.

Её безуспешно ломали на протяжении всей жизни, но сейчас… Сейчас казалось, что каждый удар отражается на собственном теле.

— Всё ещё хочешь, чтобы он так мучился? — голос Генерала Узурпаторов с притворной нежностью обволакивает сердце.

Он сидел в углу зала, откуда открывался безупречный обзор на происходящее. Теперь Эсфирь видела его во всей красе: скрюченного, опирающегося на трость, истощённого. Тень от капюшона падала на лицо так, что рассмотреть можно лишь острый подбородок и шрам, уходящий далеко в черноту. Медовый глаз иногда сверкал в кромешной тьме отблесками криков и жестокости, что растекалась удушающей рекой по полу поместья.

Истинное обличие Генерала Узурпаторов приводило в ледяной ужас, но Эсфирь не могла по-настоящему оценить это. Не когда лицо Брайтона пронзали трещины неистовой боли, а Тьма, в противоположном углу, удовлетворительно скалилась:

— Ты всегда можешь облегчить его страдания…

— А я могу облегчить твои, — булькает приторный голос над ухом Эсфирь.

Она чувствует, как пальцы неугодного начали медленно ползти к пуговицам на штанах. Недолго думая, ведьма дёргается, пытаясь ударить коленом в живот, но второй неугодный, судя по светло-голубому цвету кожи — никс, грубо дёргает её на себя.

Крик Брайтона снова застывает в ушах. Он находит взглядом её перепуганные глаза.

«Всё хорошо», — шепчет одними губами, но сам в это верит слабо.

Как и Эсфирь. Она чувствовала, как сердце стучит аж в глотке, слышала, как хрустят кости брата, как каркающе смеётся Тьма, и как удовлетворённо фыркает Генерал.

Ведьма выпрямляется в руках солдат, а затем широко улыбается сначала Генералу, а потом Тьме, мол «крушите его, ломайте кости, убивайте, а я просто посмотрю».

— Всё ещё уверенны, что пытать его на глазах бессердечной сестры — хорошая идея? — Эсфирь говорит тихо, но её слышит весь зал.

А в ответ лишь тихий смех Тьмы.

Мучения брата прекращаются. Генерал, опираясь на трость, вальяжно идёт в центр собственного спектакля.

— Согласен, здесь я не досмотрел, — останавливается перед раскрытой кистью Брайтона, что оголодавшим зверем вдыхал воздух, распластавшись на холодном полу.

Генерал располагает трость по центру ладони, переводя взгляд на Эсфирь:

— Судя по тому, как ты его излечила, ты поняла, что зельяальвийского отродьяи твоего братца идентичны. Но обиднее всего, что ты смогла залечить лишь физические повреждения, — из-под капюшона не видно улыбается ли Генерал или нет. — Оба принимали настойкуненависти. Твой король, к слову, сидел на ней, как на наркоте. Ты бы знала, сколько он хлебал её до твоего появления, а потом, когда она начал проявлять к тебе интерес — дозы увеличились.

— Для чего? — напряжённо спрашивает Эсфирь.

— Мне нужно было, чтобы его внимание сконцентрировалось лишь на одной девушке. А всех, на кого бы он просто посмотрел с другим помыслом, он бы ненавидел. Его постоянно мучили видения о том, как любая, к кому он проявлял малейший интерес — мучила его, убивала, гналась за короной. Это должно было связать его по рукам и ногам с Кристайн.

— Увы… видимо этой дряни мой муж всё равно предпочёл ненавистную ведьму, — улыбается Эсфирь. — Наверное, я недостаточно хорошо его убивала во снах? А, может, просто идеальнее меня на своём троне он никого не видел?

Смех Генерала сопровождается громкими свистами солдат.

— «Мой муж»! Муж! Слышали?

Эсфирь всё ещё улыбается, стараясь погасить в себе секундное превосходство. Да. Её муж. Тот, кто не поддавался зельям и отварам. В разноцветном взгляде сверкает маленький огонёк победы. То, что заливали в Видара определённо истощало Генерала, и он, судя по тому, что отвары каждый раз находили получателя, не знал этого. Истощённость Узурпатора не старость, это — подарок от носителя Метки Каина.

— В твоём брате, — Генерал с силой нажимает на раскрытую ладонь Брайтона, получая в ответ сдавленный стон. — Тоже течёт ненависть к тебе. Не абстрактная, а самая живая, приправленная твоим запахом, милая цветочница…Нарцисса Весенняя, да? — Генерал едва сдерживает в себе смех, вспоминая, как с лёгкостью смог украсть запах ведьмы в таверне. — Смотри, как он пытается побороть ненависть с помощью морока, не так ли? Отвечай!

— Эффи-Лу… Не слушай его… Ты — моя сестра, всегда!

Брайтон извивается, хрипит, рычит, пока трость стремится продавить в ладони дыру.

Ведьма замирает, глядя во все глаза на брата. В их разговоре он отводил взгляд, если была возможность старался спрятать его куда угодно. Он всё это время боролся с ненавистью к ней, и всё это время тратил колоссальное количество сил, чтобы не убить её… Вот почему он выглядел истерзанным.

— Да-а-а, — протягивает Генерал Узурпаторов. — Никто из моих подданных и пальцем его не тронул. Он делал это над собой сам.

— Нот? — Эсфирь крепко сжимает зубы, чтобы не выпустить из глотки душераздирающий вой.

— Да! Демон! Да! — он воет от ощущения огня в ладони, Генерал надавливает сильнее под хруст сухожилий. — Ты не виновата… Ты… Я так люб-лю тебя…

— Врёт! — весело пожимает плечами Генерал. — Мальчишка врёт. А если я волью в него ещё, — он свободной рукой достаёт из внутреннего кармана мантии флакон. — И дам ему нож — он бросится на тебя. Припомнит, как его избивали, а ты смотрела и улыбалась. Слышишь, Брайтон? Онасмотрела и улыбалась!

— Нет… Нет… — выплёвывает он.

— Господа, подержите ему голову, — Генерал убирает трость с ладони. — Он сделает всё, чтобы убить тебя.

Эсфирь глупо моргает. Её план катился к демону с такой скоростью, что она не успевала даже следить за ним. Она не сможет поменять сердца местами, пока в жилах брататечёт ненависть.

— Хватит, — ведьма вскидывает две руки вверх, смотря на то, как солдаты фиксировали руками голову брата, а генерал откупорил флакончик.

Генерал заинтересованно переводит взгляд с Брайтона на Эсфирь.

— Не думаю, — ухмыляется в ответ Генерал. — Ведь сейчас начнётся самая захватывающая часть! Отойдите от неё, — он командует солдатам, что покорно возвращаются к своим.

Брайтон рычит, пытается сжать плотно губы, но пальцы одного из солдат зажимают нос, минута, и король поддаётся, глотая воздух, а вместе с тем и весь флакон зелья.

В глазах снова появляется нездоровый блеск, который видела Эсфирь, списав на агонию боли.

Брайтон прикусывает язык так сильно, что искры полыхают из глаз. Лишь бы не видеть её, не чувствовать родной запах, что в миг стал ненавистным. На шее вздуваются вены, когда его отпускают.

«Беги, Эффи-Лу, беги же!»

Но она стоит, как вкопанная, огромными разноцветными глазами смотря на него.

— Кажется, ты обронил, — Генерал протягивает ему кинжал, который Брайтон буквально выдирает из рук приспешника Тьмы. — А пока он гоняется за тобой, подумай хорошенько, где находится твоё сердечко. Следующим пунктом будет оно.