Кровавый Король

В начале был Хаос

Хаос — предтеча творения чего-нибудь истинного, высокого и поэтического. Пусть только луч гения пронзит этот мрак. Враждующие, равносильные доселе пылинки оживут любовью и гармонией, стекутся к одной сильнейшей, слепятся стройно, улягутся блестящими кристаллами, возникнут горами, разольются морем, и живая сила испишет чело нового мира своими исполинскими иероглифами.

К. Паустовский «Золотая Роза»

Пролог. Не нарушая правил

Нью-Йорк, Психиатрическая клиника при Стоуни-Брукском университете

Пять лет спустя

Мокрая от проливного дождя одежда неприятно липла к телу, очерчивая рельеф мышц. От неожиданного удара о землю тянуло в рёбрах и кружилась голова. Чёрные, как смоль, волосы спадали на лоб. Убрать их он даже не пытался, вовсе не замечая дискомфорта. Так же, как и не замечал тянущей боли в левом виске, стекающую струйкой кровь по скуле, и уж тем более — никому не нужное тряпьё.

Перед яркими голубыми сапфирами слабо мерцала одна цель — кованые арочные ворота психиатрической клиники.

Ужасающая молния за широкой спиной раскалывает тёмное небо на миллиарды рваных отблесков. Поднявшийся ветер грозится повалить деревья.

Но бушующая природа не волнует его. Куда важнее совсем другое — память вернулась. Вернулся каждый фрагмент, который до сегодняшней секунды он считал лишь ночными кошмарами.

Он вспомнилеёглаза перед тем, как провалиться в пустоту. Онабыланастоящейна протяжении каждого из тысячи восемьсот двадцати пяти дней.

Всё вдруг стало неважно. Он не верил в людских богов, но молился каждому из них — лишь бы она оказалась живой. Только, похоже, его никто не слышал.

Яростный огонь разгорался в солнечном сплетении. Угольные брови приняли традиционное положение — сильно нахмурившись, до образования глубокой галочки на переносице. Если бы была возможность умереть от одного лишь взгляда, то медсестра в приёмном покое не успела бы вздохнуть.

— Доктор Тейт?

Взволнованная медсестра поднимается с места, во все глаза оглядывая нового главврача.

Мужчина медленно переводит взгляд на светловолосую подчиненную, чьи не маленькие габариты едва умещались в поношенном халате (он явно был на два размера меньше).

«Доктор Тейт», надо же!» — ухмыляется он, презрительно фыркая. — «Доктор!»

Его осанка становится по истине королевской, а в сапфировых радужках сверкает раздражение и ярость, которые главврач сразу берет под контроль.

— Доктор Тейт, у Вас кровь…

— Всё нормально, не стоит переживаний, — отмахивается мужчина. — Доктор Ритц у себя?

Вместо тупых вопросов и непонятной игры в «больничку» — ему хотелось не оставить на этом месте и камня. Только тот, с кем он собирался воевать — исчез, растворился так быстро, что он и моргнуть не успел. А когда всё-таки моргнул, то превратился в никому неизвестного человечишку, непонятного доктора Тейта.

Нужно было играть.

— Почти да, — слышится усмехающийся голос вошедшего врача. — Ну, и погодка на улице! Чувствую, все наши пациенты зададут сегодня жару.

Доктор Тейт неопределённо хмурится, расписываясь в журнале за получение ключей от кабинета.

«Идиотия! О, Хаос, какая идиотия!»

Татум Ритц быстро отряхивает зонт от мокрых капель, что-то в светлых серых глазах кажется знакомым Тейту, но что именно он не может понять…

— Гидеон, всё хорошо? — обращается к нему доктор Ритц. — У тебя кровь!

Медсестра, в надежде услышать, что же произошло с новеньким выдающимся австрийским врачом Гидеоном Тейтом даже облокачивается на стойку, но главврач сухо кивает головой, приказывая коллеге следовать за ним.

— Какой-то он сегодня сам не свой, — недовольно фыркает она. — Всего три дня тут, а уже корону нацепил…

Но мужчины уже не слышат возмущений медсестры, всё дальше и дальше удаляясь в крыло кабинетов. Доктор Тейт бежит от людской любопытности так далеко, как только может.

— Так расскажешь, что произошло? Тебе нужна помощь?

Гидеон отвечает на вопрос только тогда, когда слабоосвещенный кабинет главврача скрывает двух коллег:

— Какой-то идиот сбил меня прямо у клиники. В такую погоду чёрт голову сломит, а он без фар летел! — Гидеон устало опускается на небольшой диванчик. — Хорошо, что я не поехал за рулём…

Приступ хриплого кашля заставляет его согнуться, оперативно поднеся бумажную салфетку ко рту. Дёрнув носом, мужчина, не в первый раз замечает кровь.

«Твою ж мать…»

Рабочий день начинался с жуткой головной боли и нездорового кашля, но его это мало волновало. Сейчас было главное не подать виду — кто знает, что здесь происходит и почему вокруг него находятсялюди.

— Чёрт, Гидеон!

Татум быстро достаёт из нагрудного кармашка маленький фонарик, намереваясь посветить главврачу в глаза.

— Не стоит, — доктор Тейт резко поднимается, понимая, что явно поспешил с действиями.

В глазах сразу же потемнело. Страшная боль в груди нахлынула так быстро, что Гидеон едва успел ухватиться за край стола.

«Ты не посмеешь сделать этого!» — скрежещущий голос гуляет в височных долях Гидеона.

Костяшки правой руки белеют, а губы сжимаются в длинную напряженную полосу. Сожми сильнее, и по лицу бы побежали трещины. Боль. Адская боль снова пронзала грудину. От сдерживания слезной пелены начало покалывать глазные яблоки.

— Доктор Тейт? — обеспокоенный Ритц подлетает к коллеге, предлагая ладонь, чтобы послужить опорой.

«Уже посмела!» — второй голос переполнял затылок безумным смехом, перемешанным со страшной болью и вселенским разочарованием.

Дыхание перехватывает. Её голос кружил в подкорках мозга, игрался с воспалённым сознанием так же нагло, как когда-то она ворвалась в его жизнь.

— Гидеон? — светлые глаза Татума пытаются перевести внимание зависшего начальника.

«Меня зовут Видар, твою мать! Видар… Видар Гидеон Тейт Рихард! Я — Кровавый Король, а не демонов врач!»

— Я же сказал, что всё нормально, — наконец переводит ледяной взгляд на доктора Ритца, смаргивая неприятные фантомные чувства.

— А затем чуть не отломил край своего стола! — недоверчиво усмехается мужчина, но всё же отходит, включая основной свет в кабинете.

Видар резко жмурится не то от яркости, не то от бешеного девичьего крика внутри головы.

— Надо переодеться, — хмуро резюмирует Видар, кидая взгляд на мокрую одежду. — Если я тебя не смущаю, то можешь начать рассказывать о той пациентке из закрытого крыла.

«Смог ли кто-то ещё вспомнить?» — Видар закусывает губу, доставая рабочие штаны и футболку. — «Если я оказался врачом, то кем же стали все остальные? Жива ли она?»

— О, наконец-то ты решил познакомиться! Два предыдущих главврача, по совместительству, лечащих врача нашей мадам, бежали так, что пятки сверкали! — воодушевленно начинает Ритц.

— Я помню, ты не раз говорил, — сухо отзывается он, быстро натягивая больничные штаны.

— Её перевели сюда около пяти лет назад. Шизофрения. Но на деле целый букет. Лично я считаю, что это психопатия. В карте написано, что её нашли под обломками особняка в ярморочной общине Верхней Австрии… Хальштатт.

Видар замирает, сжимая в руке несчастную ткань футболки.

«Халльфэйр…»

Он отворачивается обратно к столу, пытаясь вернуть лицу незаинтересованный вид.

— Это кто тебя так? — прерывается Татум, во все глаза оглядывая усыпанную шрамами спину главврача и татуировку на шее по росту линии волос.

Ядовито-чёрные узоры завязывались в немыслимый, поражающий плавностью, узел, из которого прорастали острые шипы. Изнутри своеобразной клетки, казалось, кто-то выглядывает.

— Тяжёлая юность, — глухо отзывается главврач. Он бегло оглядывает свой торс. Отметина слева превратилась в красный нарывающий рубец. Он быстро натягивает футболку и накидывает на плечи медицинский халат, дабы попытаться спрятать татуировку от лишних глаз. — Продолжай. Как она оказалась в Стоуни-Бруке?

— Она подожгла дом вместе со всеми его обитателями, спалила заживо семью. Утверждает, что подарила им очищение от грехов. До нас почему-то сидела в тюрьме, пока в прямом смысле не раздробила череп одного из заключённых о стол, а когда он умер не переставала смеяться на протяжении нескольких часов. Потом, кстати, в твоей бывшей клинике проходила лечение, не долго, правда. А затем её перевили к нам, как особо тяжкий случай. Не то, что из закрытого крыла не выбиралась, в смирительных рубашках сидела чуть ли не месяцами. И всё твердила про грехопадение. Одному Богу известно, что она там наговорила двум предыдущим врачам, что те сбежали, но будь с ней аккуратен. Кто знает, что у этой психички на уме. Её тактика — тактика Дьявола. Она сначала долгое время молчит, подпускает к себе, пудрит мозги и душу забирает, в прямом смысле.

— Хорошо, что у меня нет души, — усмехается доктор Тейт. — Как звать нашу поджигательницу?

— Эффи, — быстро проговаривает Ритц, словно боясь, что она услышит его и задушит сквозь метры бетонных стен. — Эффи — кличка, которую дали тут. Полное имя Эсфирь Бэриморт. Звучит так, словно её родители увлекались старинными эльфийскими преданиями.

Внутри Видара что-то обрывается. Несколько секунд он просто открывает и закрывает рот.

— И правда, как из сказки, — единственное, что он выдает.

Внутренности обжигает огнём. Оназдесь. Здесь. Живая. Так рядом, так близко, что стоит только открыть дверь и протянуть руку.

— А родня осталась? — дёргает бровью Видар, стараясь погасить внутри себя обезумевшее ликование.

— Да. Паскаль Бэриморт — старший брат, пастор здешней церкви.

— Пастор? — он не удерживает смешка, но тут же старается подавить и его.

«Демонов Кас заделался в пасторы! Да, храни его Хаос!»

— Да, — недоумённо дёргает бровями Татум. — Он часто приходит сюда, разговаривает с ней. Дьяволица, правда, вечно молчит, только смотрит своими страшными глазищами. У неё гетерохромия, а когда она начинает смотреть на тебя, не моргая — кажется, что все органы во прах обращаются.

— Как старший Бэриморт выжил в пожаре?

— Как он говорит — «С Божьей помощью», — усмехается Ритц, поправляя остроконечные края голубой рубашки. Затем доктор раскрывает портфель и достаёт оттуда ежедневник, собираясь сверить сегодняшний график.

— А здесь как оказался? — хмурится Видар. Ни черта не понятно.

Он, наконец, поддевает пальцами личное дело Эсфирь Бэриморт. С фотографии его изучал безумный, голодный взгляд рыжеволосой девушки. Она скалилась, пока кучерявые пышные волосы напевали гимны самому Сатане — на человеческий лад и Пандемонию — на альвийский. Впалые скулы, тёмные круги под глазами, трещины на сухих губах.

«Какого демона они сотворили с тобой?» — Видар незаметно проводит большим пальцем по фотографии. — «Я ведь мог не вспомнить тебя, Моя Королева…Моя инсанис…»

— Попросил у митрополии перевод сюда, быть ближе к ней. Святой человек, — пожимает плечами Ритц. — Наверное, сердце должно быть по-настоящему чистым, чтобы так любить чудовище.

Тень грустной усмешки прокрадывается в лицевые мышцы Видара. Она любилаего.

— Это вся её семья?

— Ага, — кивает Татум, мельком бросая взгляд на настенные часы. — Пора на обход, а заодно и познакомиться с ней.

— А почему мы это не сделали в первые дни? — неопределённо дергает плечами Видар.

— Так, ты же сам сказал, что вначале бумаги — потом всё остальное. Из кабинета сутками не выходил, — ошарашенно хлопает ресницами Ритц.

— Да, похоже на меня… Видимо, не хило ударился, — обворожительно улыбается Видар, играя глубокими ямочками на щеках.

— Ты бы всё-таки проверился, а то мало ли…

Доктор Тейт закрывает дверь кабинета на ключ. Россказни про клинику от Ритца он уже не слушал, осматривая больничные коридоры под другим углом зрения: мужчины, вспомнившего своё прошлое.

Каждый шаг приближал его к заветной двери. Дыхание становилось тяжёлым, а фантомные боли в грудной клетке только усиливались.

Двумя пальцами он оттягивает ворот светло-голубой футболки.

— Уверен, что не нужно на осмотр? — никак не унимается доктор Ритц.

Видар молча кивает, хмуря брови. Глаза застывают на фотографии пациентки около железной двери.

— Всегда мороз по коже от неё, — ёжится Татум, замечая реакцию главврача.

«Он всегда так много болтает?»

Сложно описать тот взгляд, который увидел Татум Ритц. Наверное, он и не знал названий таких чувств, что через край плескались в ярких глазах. И незнание это списывал на волнение перед встречей с психически неуравновешенной особой.

— Говоришь, у неё своя тактика общения? — нарушает молчание Видар.

О, да, тактика и вправду была отменной.

— Ага, так что разговор в первое посещение с ней вряд ли заладится, но ты испытай счастье!

Татум кивает охране клиники, чтобы те провели досмотр главврача на наличие колюще-режущих предметов и пропустили его внутрь.

— Доктор Тейт, проверьте мобильную кнопку вызова охраны, пожалуйста, — спокойный голос охранника скользит по коридору, пока Видар машинально следует просьбе.

«Будто всю жизнь этим занимался», — усмехается он. — «Демон, пять человеческих лет… Пятьдесят моих лет…»

— Удачи, Гидеон, — кивает ему доктор Ритц.

— Мы с ней в плохих отношениях, — самодовольно усмехается Видар. — Зайди потом ко мне в кабинет.

— Так точно! — весело подмигивает коллега, унося ноги подальше от треклятой двери.

Глубокий вдох. Выдох. Нутро содрогается. Дверь тяжело открывается. А затем так же закрывается. Палату слабо заливает освещение.

На секунду Видару кажется, что это тюрьма, а не психиатрическая клиника. Интерьер палаты и близко не походил на красивые коридоры и витиеватые лестницы Музея Безумных Душ.

Бетонный пол, железная кровать с жёстким матрасом, табурет, железный туалет и раковина. Никаких зеркал. Никаких окон. Ни намёка на посторонние предметы. Для неё это даже не место отбывания срока, а всего лишь вольер.

На его приход она не реагирует, никакой заинтересованности и банального поворота головы. Сидит спиной к нему, увлечённо рассматривая бетонную стену.

— Доброе утро, Эсфирь, — старается не выдать волнения.

Боится сорваться и заключить её в крепкие, такие нужные ему, но не нужные ей, объятия.

В ответ тишина, абсолютное игнорирование.

— Моё имя… Гидеон Тейт… — Демон знает почему представляется так. Ложь. Вселенская ложь. Узнай она его — так бы не сидела. Она бы лишила его жизни. Наверное. — Я твой новый лечащий врач и главный врач этой клиники. Как минимум, не прилично игнорировать нормы этикета.

Лёгкое лисье хмыканье ударяет о стены вольера. Рыжеволосая склоняет голову к правому плечу. Если бы Видар видел устрашающую ухмылку на потрескавшихся губах Эсфирь, то раз и навсегда бы уяснил, что потерял её. Бесповоротно и окончательно.

Она никогда не слышала таких настойчиво-уверенных голосов, как этот. Говор был резок, быстр и… сладок. Будто что-то липкое разлили по всему полу, а она, случайно наступив, начала вязнуть, без возможности выбраться.

Видар опасно сокращает расстояние и ставит табуретку максимально, насколько это возможно, к лежанке.

— Я изучил твоё дело. И мне кажется, что предыдущие врачи многого не видели, ты так не считаешь?

Эсфирь резко разворачивается от неожиданно тихого голоса прямо за её спиной. От столкновения с лицом лечащего врача спасает мёртвая хватка за край кровати.

Раньше она сравнивала себя с питоном, а врачей с кроликами. Сейчас же создавалось впечатление, что её звание отобрали.

Девушка замирает, внимательно рассматривая каждую мимическую морщинку на лице врача. Изучает каждую клеточку, будто внутри своей головы составляет полный психологический портрет. Скользит взглядом по мужественному подбородку, расслабленным пухлым губам, уголки которых были надменно приподняты, аккуратному аристократическому носу, останавливаясь на глазах.

Эсфирь, как испуганный ребёнок, подаётся назад. Она не видела таких взглядов, как у этого недоврача. Обычно на неё смотрели, как на что-то мерзкое, разлагающееся. Это было в заводских настройках у каждого, кто приходил копаться в её голове. У всех, кроме него.

— Тебе не стоит бояться меня, — уголок губы Видара самодовольно ползёт верх, позволяя Эсфирь рассмотреть ямочку на щеке.

Что-то ей подсказывало, что человек с такой ухмылкой не может быть обычным добряком, желающим излечить ото всех болезней. Причин тому было немного, всего одна: такая ухмылка была у неё всего несколько секунд назад.

— Серьёзно, у меня нет пометки о том, что ты немая. Видишь, я не боюсь тебя, хотя, готов поспорить, что прежние врачи не подходили настолько близко в первый день.

Девушка закатывает глаза, облокачивается на стену и скрещивает руки на груди. Её чуть вздёрнутые брови — он рассчитывает, как свою победу.

Удивительно, как форма может отличаться от содержания. Внешне перед ним сидела та самая Эсфирь Лунарель Бэриморт (вернее, Рихард, конечно, Рихард) — сильнейшая ведьма Пяти Тэрр, Королева Истинного Гнева. Её сила была настолько велика, насколько язык язвителен, для неё не существовало морали, законов, стоп-слов и сигналов. Демон, она даже как-то ударила его по лицу. Его — Кровавого Короля! Но то, что было внутри неё — в щелчок пальцев оказалось чуждым, безумно далёким, таким незнакомым и холодным. Внутри неё зияло забвение.

— Что ж… Смотрю, на разговор ты решительно не настроена, — хмыкает доктор Тейт, поднимаясь со стула.

Эсфирь медленно облизывает губы, закусывая нижнюю.

— И что такого ты могланаговорить, сбежавшим от тебя врачам?

Он будто бы издевается над ней.

Её это бесит, выводит из себя. Здесь её территория. С чего он решил, что сможет помочь той, кто не желает быть спасённой? Призыв о помощи она на стенах не выскребала, морзянкой не отстукивала и никаких молений в космос тоже не отправляла.

— А, понял! — Тейт удовлетворённо хлопает в ладоши. — Ты всех сводишь с ума молчанием! Кажется, я разгадал тайны Вселенной!

Их взгляды пресекаются. В его — демоны отстукивают ирландскую чечётку, в её — отвратительное безразличие и нескрываемое раздражение.

Ощущение дежавю табуном мурашек проскакивают по светлой коже Эсфирь. Приходится собрать все усилия, чтобы не растерять самообладания и не дёрнуться.

Будто она видела его раньше. В области рёбер отдаёт боль, тугая, ноющая. Будто он был близок ей. Пытается прислушаться к сердцу, но не чувствует ничего кроме размеренных стуков, словно кто-то завёл механизм в игрушке.

Она уже давно ничего не чувствует.

Видар не отводит взгляда.

Прочие врачи долгого зрительного контакте не выдерживали.

Яркие сапфиры заставляют её подняться с кушетки и сделать шаг.

«Странно, он даже на кнопку не жмёт…», — усмехается Эсфирь про себя.

Ещё аккуратный шаг, в ожидании: либо он скрутит её, либо охрана.

Ничего не происходит, кроме ощущения горячего дыхания на фарфоровом лбу.

Приподнимает подбородок с целью заглянуть в такие странные глаза. Его взгляд был нечеловеческим, неестественно светлым, будто голубой сапфир в сердцах раскололи молотком до крошек, которые при лунном свете мерцали волшебным свечением. Он смотрел с такой силой, будто умел видеть сквозь землю.

От единственной фразы девушки у него сводит все мышцы, в ушах застывает свинец, а сам Гидеон оказывается пригвождённым к полу:

— У тебя очень красивые глаза…

1

Халльфэйр, Королевство Первой Тэрры, 335 лет назад

Старинные каменные улицы окутывал мрак. Тьма чёрными клубами вздымалась над горами, озером, маленькими, будто игрушечными домиками. В некоторых окнах слабо горел свет одиноких свечей, а стены ловили тени остроконечных ушей.

Альвы затаились в своих маленьких уголках, ожидая вестей из замка. С минуты на минуту должен был родиться будущий Король самой величественной Тэрры. Но мало кто знал, что ожидаемое дитя — плод истинной любви короля Тейта Гидеона Рихарда и королевы Беатрисы Амалии Рихард.

Альвийские Старожилы прислушивались к земле, пытаясь предугадать, какой характер ждёт будущего Короля, каков будет его взгляд и внутренняя сила. Все попытки оказывались тщетными. Духи Земли разводили руками: флора молчала, покоряясь грядущей темноте.

Король Рихард был хмур. Острые черты лица напряжены, ноздри то и дело раздувались, а яркие травяные глаза наполнены переживанием. Каждый крик его королевы отдавал фантомными болями в грудной клетке и реальной дрожью уголка тонкой губы.

Он мерил размашистыми шагами Лазуритовую залу, то и дело поглядывая на герцога Теобальда Годвина. Тот смирно сидел у дальней стены, внимательно вглядываясь в кромешную темноту за резными колоннами. Его бесовские волосы в ярких огнях свеч, парящих в воздухе, были растрепаны, а веснушки танцевали на лице альвийскую плясовую.

— Скажи мне, Годвин, не спроста такая темнота?

Король Тейт останавливается посреди залы.

— Не могу знать, Ваше Величество, — прежде чем ответить, Теобальд вскакивает с тахты, становясь по стойке смирно. — Но, думаю, не к добру.

Очередной крик королевы Беатрисы заставляет сердце Тейта содрогнуться.

Первенец. Король ожидал рождения сына с замиранием сердца. Уже хотел взять его на руки, провести аккуратными пальцами по заострённым ушкам и заглянуть в ясные, яркие глаза, чтобы сразу почувствовать судьбу. Надеясь, что она будет безоблачной и спокойной. И только тьма за резными арками утверждала об обратном.

С очередным криком, в чёрном небе появляется огненная полоса.

— О, Хаос… — едва слышно роняет король.

Тяжёлые дубовые двери стремительно распахиваются. Маленькая полная альвийка в чепчике склоняется в реверансе перед ним.

— Ваше Величество, маленький принц явился на свет!

— Принц, — тихое, почти неслышимое слово слетает с губ. — Принц! — уже громче восклицает он. — Теобальд! Старина! У меня родился сын!

Король в два размашистых шага оказывается рядом с герцогом Годвином, в счастливом жесте укладывая ладони на его предплечья.

— Сын, демон меня дери! Теобальд, объявите всем! Сию же минуту! Родился будущий король!

— Ваше Сиятельство, королева Беатрис ждёт Вас, — обращает на себя внимание служанка.

Король резко оборачивается в её сторону, чем ненамеренно пугает старую альвийку. Та незамедлительно тупит взгляд.

Не чувствуя земли под ногами, он медленно проходит в королевские покои. На огромной кровати лежала она. Мать его ребёнка. Королева его сердца. Беатриса Амалия Рихард.

Её светлые, мокрые от пота, длинные волосы невесомо покоились на больших пуховых подушках. Лицо светилось от счастья.

Беатрис поднимает ясный взгляд на вошедшего мужа, отчего последний застывает на месте, боясь подойти ближе и спугнуть маленький живой комочек в её руках.

— Иди же сюда, — тихо, с невероятной теплотой, шепчет королева, мерцая яркими, голубыми радужками в тёплом свете свечей. — Он так прекрасен…

Король медленно оседает на кровать, заглядывая в умиротворённое лицо своего сына, будущего наследника. Мальчишка растягивает губы в беззубой улыбке, будто бы приветствуя отца. Его огромные голубые глаза смотрят с интересом и бескрайней влюблённостью.

Тейт Гидеон, боясь напугать мальчика, протягивает палец, нежно проводя по хрящичку заострённого ушка, а затем едва уловимо гладит по светлому пушку волос.

— Он так похож на тебя, — в восхищении произносит король.

— У него твой нос, — ослепительно улыбается Беатриса. — И готова поспорить, что в будущем, линия скул. И ушки! О, эти замечательные ушки, Тейт! — у глаз королевы появляются слезинки.

Король горячо целует жену в висок, с ужасом осознавая, что готов делать это вечность.

— Добро пожаловать домой, Видар Гидеон Тейт Рихард, будущий Король Халльфэйра! Будущий Король Первой Тэрры! Дитя Истинной Любви! — скрипучий старческий голос застревает во входных дверях.

Король быстрым движением вскакивает с кровати, закрывая широкой спиной жену и новорождённого сына. Очередной раскат грома заставляет королеву судорожно втянуть в лёгкие воздух. Время вокруг замирает, воздух накаляется так, что маленькому, ещё не привыкшему к этому миру, Видару становится сложно дышать.

Тейт почтенно кланяется гостю.

Посреди королевских покоев стоял Всадник Апокалипсиса, один из управленцев Пандемониума. Чёрный костюм плотно облегал жилистые руки и ноги, неестественный цвет лица в свете свечей казался бледно-зелёным, во всей красе демонстрируя множество морщин и складок. Угольно-чёрные глаза мертвенно блестели. Сам Смерть надменно улыбался в лицо действующего короля сильнейшей Тэрры, самодовольно опираясь на трость с идеально-круглым наконечником.

— Прошу прощения за вторжение в такую радостную ночь, — размеренно вещает Смерть.

Даже маленький принц затих, инстинктивно прижимаясь к груди матери.

— Двери моего дома всегда открыты для Вас, остальных Всадников и Богини Судьбы Тихес её Дочерями Ночи, — звонко произносит Тейт, но не двигается с места. — Что привело Вас ко мне?

— Завет Хаоса! — Смерть неприятно растягивает губы в улыбке. — Юному Видару выпала великая честь.

Беатрис крепче сжимает малыша в своих объятиях.

— Не стоит, Ваше Сиятельство, — Смерть обращается к королеве, не отводя взгляда от её мужа. — Я не отберу Ваше дитя, хотя, откровенно говоря, мог бы, не будь он плодом Любви.

— Мы будем только рады, если наш сын послужит в угоду Хаосу! — Тейт приподнимает подбородок. — Как и мы, — добавляет он.

— Когда-нибудь он сменит нас, займёт трон, даст присягу во имя Хаоса, Пандемония и Пандемониума, — заверяет Беатриса, стараясь не выдать дрожащего голоса.

— Это очень кстати, — усмехается Смерть, поправляя подрагивающей старческой рукой ядовито-чёрный галстук. — Уже несколько тысяч лет в Пандемониуме не рождалось детей, подобных юному принцу, с такими светлыми душами, от которых щиплет глаза. Ведь только такая душа способна пережить мой подарок.

— Что Вы хотите от нашего сына? — Голос короля до неузнаваемости меняется. Железный стрёкот слышится в каждой букве.

— А вот этого не надо, Ваше Величество, я не Ваш подданный, так что сбейте спесь, — самодовольно хмыкает Смерть. — Тем более, как я уже сказал, я пришёл с очень ценным подарком для будущего правителя.

Размеренный стук трости по полу заставляет Короля Тейта покорно отойти в сторону, открыв вид на перепуганные глаза жены и спокойного маленького мальчика, который с огромным интересом оглядывал жилистого старика с бездонным угольным взглядом.

— О, это взгляд настоящего будущего правителя, — восторженно произносит Смерть, склоняясь над ребёнком. — Видар из благочестивого альвийского рода Рихардов, потомокБлагородногоАнталя, плод Истинной Любви, избранный Хаосом для деяний великих в пределах Пандемониума и за ними, возлагаю на тебя власть, мужество и страсть греховную, во имя Хаоса, Пандемония и Пандемониума! Да сделай же правильный выбор, когда придёт время!

Ледяное дыхание Смерти обжигает нежную бархатную кожу юного альва, отчего малыш хмурится, готовясь вот-вот заплакать. Но тепло и спокойствие исходящие от рук и сердца матери удерживают всхлипы ребёнка. Смерть медленно припадает сухими, потрескавшимися губами ко горячему лбу малыша.

Услышав тоненький стон сына, Тейт делает шаг вперёд, на что Смерть громко ударяет тростью по полу, призывая остановиться. Король учтиво склоняет голову.

Два неразрывных чувства боролись в его груди: безмерная гордость за участь сына и такого же величия страх. Всё, чего желал король — спокойной жизни своей семье.

Смерть так же размеренно отклоняется от юного принца, безмолвно переводя взгляд на королеву Беатрису, требуя, чтобы та дала ему ребёнка.

Она, только после размеренного кивка Тейта Гидеона, вручает свою маленькую жизнь в костлявые руки Смерти. Малыш молчит, пытается уловить дыхание страшной фигуры, но не может.

Вены на костлявых руках становятся угольно чёрными. Маленький принц поворачивает голову в сторону отца, блаженно улыбаясь. Его светлый пушок волос стремительно темнеет, пока немногочисленные волосики не отдают ярким чёрным цветом, а вокруг ясно-голубых радужек глаз появляется ядовито-обсидиановая кайма.

— Видар Гидеон Тейт Рихард! Древняя Кровь! Дитя Истинной Любви! Поцелованный Смертью! Будущий Чёрный Инквизитор! Твоя судьба — судьба достойная Истинного Короля! Так будь же им! — скрипучий голос, словно яд, затекал в сердца правителей Халльфэйра.

Король опускается перед Всадником на одно колено, дожидаясь, пока его костлявая рука коснётся затылка. Ледяное прикосновение не заставляет себя долго ждать.

— Премного благодарны Вам за такой подарок! — твёрдо проговаривает Тейт.

Смерть сдержанно, невероятно неприятно, растягивает губы в улыбке, а затем возвращает дитя в руки матери.

Беатрис чувствовала, как сердце её сына наполняется блестящей, сверкающей темнотой, пустотой, как ненависть боролась с чувством добра в его сердце, и как последнее пока что побеждало.

— То, что ты сейчас чувствуешь, Беатриса, носит название «баланс». Только дитя Истинной Любви может сохранить баланс в сердце, подобно тому, как этот баланс призваны сохранять Хаос — Создатель всего нечистого, магического, тёмного, и Господь Бог — Создатель светлого, людского. Тихе предвещает освобождение древнего зла, а для нас важно сохранение баланса: зло работает в угоду добра, и наоборот, за разрушением городов следует создание, и наоборот. В этот устой никто не должен вторгнуться и разрушить территорию Пандемониума. Да будет так!

Трость Всадника громко бьёт по полу, заставляя в небе сверкнуть молнию.

— Скажите только одно, он будет счастлив? — тихо вопрошает Беатриса, смотря в яркие глазаобречённогосына.

— Ещё бы, особенно, если вы снимите запрет на продолжение рода с жителями других Тэрр. Совсем скоро родится егородственная душа, ещё один уникальнейший плод любви. Такое теперь случается раз в несколько веков. Два абсолютно чистых ребёнка, уготованных друг другу Хаосом. Позвольте им быть вместе.

Смерть медленно проводит линию по полу, возвращая течение времени. Всадник медленно кивает королевской чете и разворачивается на пятках к выходу под громкий плач юного принца.

— Герцог Теобальд Годвин, — скрипуче протягивает Всадник Апокалипсиса, задерживая мёртвый взгляд на нём чуть дольше обычного.

Смерть неприятно ухмыляется ему, словно читая мысли перепуганного герцога, который в замешательстве забывает вовремя откланяться.

Поклон Теобальда Смерть уже не видит, но чувствует. Всадник недовольно щурится, исчезая ровно в тот момент, когда одна нога переступает через порог Лазуритовой залы.

— Герцог Теобальд, назначьте сбор Тайного Совета. Мне нужно пересмотреть несколько законов Первой Тэрры!

2

Халльфэйр, Королевство Первой Тэрры, 225 лет назад

Первая Тэрра слыла изумительной. В ней обитали альвы — Духи Земли, а потому всё вокруг укутывалось в яркую зелень: ветвистые лапы деревьев служили своеобразными навесами над остроконечными ушами, в кронах деревьев прятались бумажные фонарики с маленькими свечками, огонь в которых, благодаря магии духов, никогда не попадал на листву; всюду росли прекрасные гортензии, которые в зависимости от почвы принимали разные цвета — если кислотная, то вырастали сиреневатые цветки, а если щелочная, то розовая — и разных цветов ранункулюсы.

Отдельное место в сердце юного черноволосого принца занималАльвийский каньон— вода в нём была настолько кристально чистой, что по земным легендам, обычные люди могли потерять разум, глядя на безмятежное дно.

Но не только кристальность воды манила юного Видара, её свойства увлекали принца: когда в воду входил альв с чистой душой, то она становилась тёплой, словно поддерживая температуру тела, но стоило чёрной душе опуститься в Альвийский каньон, как вода вмиг обращалась ледяной, погружая тело к температуре души.

Каждый раз, когда Видар Гидеон Тейт касался глади, вода под его пальцами вела себя по-разному. То ледяная, то горячая. Юный принц не понимал таких перемен, а его верный учитель, герцог Теобальд, не давал вразумительных ответов.

Архитектура Халльфэйра так же интересовала Видара. Маленькие каменные домики подданных нравились ему больше всего — уютные, с фигурными крышами и деревянными дверьми, у каждого домика стояла небольшая скамеечка, на которых обычно сидели очень редко; мосты из фигурных деревьев, аккуратная каменная кладка на дорожках, природное великолепие домов знати и величественность его собственного дворца — заставляли будущего короля благоговеть перед страной и уважать каждые руки, что огранили природные алмазы в бриллианты, переливающиеся в солнечных лучах разноцветными стеклянными фресками.

— Итак, Ваше Высочество, Вторая Тэрра или Джайстайн, какая эта территория на человеческий лад?

Теобальд Годвин важно расхаживал вокруг Видара, пытаясь настроить внимание принца на обучение.

Но единственное о чём думал принц, так это об ужасном грязно-зелёном цвете сюртука герцога.

— Территория Южной и Северной Америки, — без запинки отвечает Видар, совершенно не заинтересованный изучением мира.

Ему больше хотелось созерцать красоту природы, познать древнюю силу Хаоса, что сотворила его и магию альвов.

— Верно. Кому принадлежит эта территория?

— Духам воды— никсам. Их магии подвластна магия воды, могут обращаться в русалок. В годы Великого Террора отвернулись от нашей Тэрры, являются недружественным для нас народом.

— Хорошо, Ваше Высочество. Третья Тэрра — это…?

— Великий Бассаам, герцог Теобальд. Среди людей эта территория носит название Африка. Третья Тэрра владения саламов, Духов огня и жары.

— Довольно-таки неплохо, Видар, — фамильярно отзывается герцог, трепля мальчишку по голове. — Каковы главные отличия Великого Бассаама?

— О… обособленность? — Видар растерянно поднимает глаза на учителя.

— Почему так неуверенно? — щурится Теобальд. — Всё абсолютно верно. Переходи к характеристикам Четвёртой Тэрры.

— Айшграйф. Австралия на людской лад. Владения сильфов — Духов воздуха, дружественный нам народ. Вредят только в том случае, если затронут их честь и достоинство.

— И Пятая Тэрра, Ваше Высочество…

— Малварма, — мрачно объявляет Видар. — Территория Антарктиды. Маржаны — Духи холода и смерти… Ненавидят мир людей. И, знаешь, дядя Теобальд, я думаю, что они в сговоре с Узурпаторами. — Мальчик запинается, заметив внимательный взгляд герцога, а затем решается продолжить: — Иначе зачем бы им так отчаянно критиковать все законы Священных Тэрр?

— Бойся высказывать такие предположения, Видар. Малварма — не только поддерживает нас, но также одна из самых древних Тэрр, сотворённых Хаосом. Они преданно служат Ему. Более того, именно их ведьмы считаются наисильнейшими магическими существами, но что более важно, преданными Советницами королей. Ещё ни одна ведьма не нарушилаУзы Доверия, данные Великим Королям.

— Тогда почему онитакие? — хмурится Видар, обращая ясный взор на огромную плакучую иву. — Отец брал меня на Совещание Королей на днях. Король Вальтер Бэриморт ужасен, как и его народ… Они плюют на традиции, не желают слушать и слышать, а когда речь зашла об Узурпаторах, так те и вовсе закатывали глаза, утверждая, что мы не сможем противостоять им… И единственный выход — война. Плюс они хотят обязать нас обучаться военному искусству среди людей!

Герцог Теобальд неопределённо дёргает бровями, солнечный блеск мерцает в песочных глазах.

— Когда я стану королём, я разорву с ними все отношения. И посмотрю, как они выживут без нашей поддержки с войнами Узурпаторов!

Юный принц вскакивает с места, не в силах усидеть на мягком стуле.

— Всё будет, Ваше Высочество, но не сразу, — уголки губ Теобальда чуть приподнимаются. — Посмотри вон туда, далеко за горизонт. Что ты видишь?

— Свои земли, — гордо отвечает юнец.

— Верно, — размеренно кивает головой герцог Годвин. — Твоя задача — сделать всё, чтобы они остались твоими, иниктоне посмел даже цветок в поле сорвать, не говоря уже о том, чтобы отвоевать часть земли. Король Вальтер Ги Бэриморт — завоеватель. С каждым годом земли Малвармы расширяются, и никто не смеет стоять у него на пути. Пока мы поддерживаем дипломатические отношения с ними, они не видят в нас угрозы. Устранять их надо хитро, Ваше Высочество. Но для этого Вам нужно учиться, развивать свои физические, умственные и магические способности.

Теобальд отходит в сторону, указывая взглядом юному принцу занять своё место. Тяжёлые резные двери распахиваются, а герцог и принц встают по стойке смирно.

Король Тейт величественно шёл навстречу к наследнику. Поступь его была беззвучна, словно он не касался пола ногами. Гордая прямая осанка указывала на безграничную власть, острые скулы и волевой подбородок придавали лицу романтичную серьёзность, от которой оторвать взгляд оказывалось практически невозможно. Светлые глаза просияли, когда король застал своего сына с высоко поднятым подбородком.

Чёрные волосы мальчика хаотично осыпались на плечи, а две тонкие косички, заплетённые с двух сторон за ушами, не позволяли паутинкам спадать на глаза и лоб.

Яркий голубой взгляд с ядовитой каймой у краёв радужки благоговейно смотрел на отца. Больше всего на свете Видар мечтал быть таким же, как он. Ни в чём не разочаровать его.

— Ваше Величество, — приподнимает уголки губ герцог Теобальд.

И учитель, и ученик делают приветственный книксен.

— Ваше Высочество! Герцог!

Король попеременно переводит взгляды с Видара на Теобальда.

Видар хочет что-то сказать, но новая порция воздуха в лёгких отдаёт страшной болью. Он поначалу беспомощно смотрит в глаза отца, словно принимая нарастающую боль в грудную клетку, а затем с диким криком падает на пол. В исступлении хватается тонкими пальцами за атласную рубашку, будто именно она источник адской боли. Сердце остервенело стучит, стремясь раскрошить рёбра.

За иступлёнными криками он не слышит, как отец зовёт на помощь, не ощущает прикосновения герцога ко своему лбу.

Казалось, что вместе со своим криком, внутри головы он слышит чужой вой — отчаянный, испуганный, протяжный.

Холодно. Кончики пальцев леденеют, Видару кажется, что горячий воздух изо рта клубом расходится перед его лицом. Последнее, что видит мальчик — глаза матери, устланные солёными слезами. Капелька падает ему на щёку, больно обжигая ледяную кожу. Сердечный ритм нормализуется, но дышать по-прежнему больно. Рёбра ломит с такой силой, какую он ещё не в состоянии сравнить с чем-либо. Остаётся лишь прислушиваться ко внешнему миру, в котором все суетятся над его телом. Не получается — крик внутри головы не затихает ни на секунду.

⸶ ⸙ ⸷

Малварма, Королевство Пятой Тэрры, то же время

— Нот, отец зовёт нас! — тонкий голос юнца звенел в покоях старшего брата.

Яркие глаза цвета замороженного неба усердно бегали по тёмному помещению. Полярная ночь сегодня особенно мрачна, небо освещало ярко-лазурное сияние, а покои и залы дворца — слабый свет свечей.

— Кас, какого демона? Ты время видел?

Сонный мальчишка потирает кулаками глаза ярко-зелёного цвета.

— Матушка…

Но стоило юному принцу Паскалю Бэриморту произнести одно слово, как Брайтон рывком подорвался с кровати, стараясь как можно быстрее избавиться от спальной одежды.

Ядовито-чёрные ткани скрыли бледную кожу, оставив только два ярких пятна: зелёные глаза и огненные волосы.

— Давно? — коротко спрашивает Брайтон, когда братья покидают спальню.

— Несколько часов, — пожимает плечами Паскаль. — Отец предчувствует что-то хреновое…

— Не выражайся, — хмурится старший брат.

— Демон с два! — хмыкает младший.

Братья Бэриморт служили отражениями зеркала контрастов друг для друга. Единственное, что, хотя бы немного их объединяло — разница в возрасте, которая составляла всего лишь одну полярную ночь и бесконечная преданность друг другу.

Семейные узы для Пятой Тэрры священны.

Несмотря на относительно юный возраст для маржан — Брайтон отличался суровыми чертами лица и мыслями под стать внешности. Его серьёзность всегда выкручена на максимум и пересилить это качество могла только педантичность, которая начиналась с одежды и заканчивалась идеальной причёской коротких ярких волос.

Паскаль же вобрал в себя все пакостнические качества, учился только ради того, чтобы не расстраивать родителей, но по большей части слыл ленивым баламутом. Вечно растрёпанная кудрявая шевелюра и глупые шутки порой доводили гувернанток до нервных срывов.

В народе шутили, что Брайтон сын короля, в то время как Паскаль — королевы.

— Ради Пандемония, Кас, застегни брошь накидки, — раздражённо закатывает глаза Брайтон. — Отцу сейчас не до тебя.

Меховая накидка Паскаля держалась буквально на одном остром плече и ярких ругательствах, но его это никак не смущало.

— Я не мерзлявый, — подмигивает ему брат.

Двери в залу распахиваются. Пол, украшенный ледяной стеклянной мозаикой, слабо сверкает от освещения парящих свечей. Король стоял у искусственно выведенных деревьев изо льда, отдалённо напоминающих плакучие ивы.

Его холодный взгляд метнулся к сыновьям, когда братья учтиво поклонились.

— Паскаль Ян Бэриморт, застегни накидку! — грозно протягивает отец. — Негоже встречать принцессу в таком виде!

Голос Вальтера, пропитанный стрёкотом льда, сковал залу плотными кольцами: от массивных диванов до огромных мозаичных окон.

— Боюсь, это невозможно, отец! — довольно хмыкает Паскаль, чувствуя, как Брайтон пихает его локтем в бок. — Сегодня полярная ночь, застёжка примёрзла, — прозорливо улыбается он, почувствовав на себе серьёзный взгляд отца.

Отчаянный крик маленького ребёнка заставляет короля Вальтера отвернуться от сына.

Брайтон и Паскаль обеспокоенно переглядываются.

Из королевских покоев не было слышно даже писка королевы Флоренс Бланш Бэриморт, а потому резкий, невыразимо громкий крик малышки, словно вой волчицы, что взывает к стае, режет по ушам.

Наконец, двери распахиваются, и отец с сыновьями получают приглашение войти.

Все они ступают тихо, боясь нарушить счастливый покой королевы и новорождённой принцессы.

— Моя Королева!

Вальтер становится перед кроватью на одно колено. То же повторяют и братья.

Все склоняют головы перед героической маржанкой и чудом, что та держала в своих бледных руках.

— Поднимайтесь, мальчики, — со вселенской нежностью в голосе произносит Флоренс.

Её ядовито-чёрные волосы тонкими мокрыми паутинками скользят по щекам и лбу, а глаза искрятся травяными огоньками радости.

Но «мальчики» продолжают стоять, не пошевелившись, отдавая дань королеве.

Только спустя несколько томительных минут король и его дети поднимаются, с потупленными взорами, будто бы спрашивая разрешения подойти к королевскому ложу. Получив разрешение от улюлюканья маленькой принцессы, король присаживается на одну сторону кровати, а Брайтон и Паскаль базируются, с другой стороны.

— Она чудесна, — тихо срывается губ Брайтона.

Братья, как громом поражённые, смотрели на новорожденную сестру. Два ярких алмаза ярко-зелёного и ярко-голубого цвета прятались в радужках.

Малышка с недовольством оглядывала завороженные лица братьев и умилённое лицо отца.

— Эсфирь Лунарель Бэриморт, — едва слышно произносит королева Флоренс, нежно улыбаясь.

— Чудесное имя!

Скрипучий голос заставляет братьев одновременно подскочить с кровати, а короля молниеносно сорваться к полу.

Вальтер и его сыновья, словно один маржан, стояли на колене, склонив головы. Королева же успокаивающе поглаживает дочь, призывая её не волноваться.

— Господин Всадник, Ваше появление — благословление для нас, — чётко выговаривает Вальтер, после чего все Бэриморты поднимают головы на Смерть.

Смерть ухмыляется, одобряя такое поведение, внимательно всматриваясь пустыми глазами в братьев, отмечая, что они будут идеальными воинами.

— Малварма всегда будет пользоваться благосклонностью Пандемониума, король Вальтер.

Смерть несколько раз стучит тростью о мраморный пол, призывая королевскую семью подняться с колен.

Брайтон с опаской косится на младшего брата, но тот взял под контроль все лицевые мышцы, сохраняя напускное спокойствие и не присущую ему серьёзность. Только в глазах мерцали огни хитрости, которые не укрывались от пустого, проницательного взгляда Смерти. Все это понимали.

— До нас дошли слухи, что вы намеренны нарушить очередную традицию и отправить своих сыновей на службу в людской мир?

Всадник с интересом наблюдал за реакцией короля Малвармы.

Традиционно наследники трона не имели права служить в чертогах Всадника Войны, становиться Инквизиторами[1] и, уж подавно, проходить дополнительную службу в мире людей, познавая деятельность их мира и защищая, тем самым свой.

Вальтер Бэриморт много лет назад разрушил одну традицию, убедив Пандемониум, что королевские наследники просто обязаны на своей шкуре познакомиться с искусством войны. «Грош цена тому наследнику, кто не знает цену жизни своих подданных, и своей в частности», — говорил король, не вызывая особого восторга у предводителей остальных Тэрр.

Всадникам идея пришлась по вкусу.

Теперь же король рушил ещё одну традицию, намереваясь отправить наследниковв людской мирна несколько десятков лет.

— Это, отнюдь, не слухи. Кристальная правда, господин Всадник, — твёрдо заявляет король. — Мои сыновья подадут пример всем Тэррам.

— О, я не сомневаюсь, — хитро усмехается Смерть. — Более того, мы готовы поддержать сие стремление, Ваше Сиятельство.

— За этими словами напрашивается союз «но», — дёргает бровями Вальтер, пока Брайтон незаметно пихает брата в бок.

Паскаль потерял контроль над эмоциями, взгляд ярких глаз стремительно темнел. Он чувствовал накатывающую тьму, когда чёрная аура Смерти вспыхнула передо маленькими точками зрачков.

Каждый маржан, рано или поздно, раскрывал колдовской дар. Особенностью Паскаля — было видеть ауры, переплетать их, играться с ними, подавлять или, наоборот, расширять. Брайтон же, в довесок к Паскалю, практиковал морок, нагло и дерзко захватывая рассудок оппонента. Вместе (несмотря на юный возраст) они слыли опаснейшим оружием Пятой Тэрры.

Паскаль медленно переводит предупреждающий взгляд на брата. Явление Всадника не несёт благословления.

Теперь напрягается и Брайтон.

— Дело в том, что королева Флоренс держит в руках явление Древней Крови, ужасающей силы, — заискивающе начинает Смерть. — Мы свидетели по истине чудесного века!

— Вы хотите забрать мою дочь, Господин? — спрашивает Флоренс, не теряя королевского самообладания.

— Я здесь, чтобы вручить Вам дар! — Смерти явно льстит учтивое обращение. — Могу я?… — Всадник протягивает костлявые руки к девочке.

Лицо малышки принимает такое выражение, будто она всё понимает: блаженно прикрывает глаза, кутаясь в ядовито-чёрную ауру, как в пеленальное одеяло.

Смерть выпрямляется, проводя длинным пальцем по брови, что стремительно темнеет от ярко-рыжего до тёмного коричневого.

— Верховная Ведьма, её Величество, Эсфирь Лунарель Бэриморт, — благоговейно растягивает Смерть, не смея прикоснуться к рыжему пушку волос. — Перерождённая Хаосом, чья энергия питает и наполняет нас! Позвольте, Ваше Сиятельство, прослужить ей силой и яростью во имя Хаоса, Пандемония и Пандемониума.

— Во имя Хаоса, Пандемония и Пандемониума!

Король снова опускается на колено, как и следующие его примеру дети.

Королева прикасается кончиками указательного и среднего пальцев сначала к левой ключице, затем к правой, а после к губам — отдавая дань заботы, уважения и любви дочери.

А Смерть припадает сухими губами к нежной бледной коже ребёнка, оставляя колючее ощущение поцелуя шершавых губ на лбу.

— Эсфирь Лунарель Бэриморт, Древняя Кровь, дитя Истинной Любви, Верховная Ведьма Пяти Тэрр, Поцелованная Смертью, Благословлённая Чёрной магией! Королева Тринадцати Воронов! Да будет так!

Глаза малышки мерцают в свете свечей, пока кайма радужки насыщается ядовито-чёрным цветом, за счёт чего разница глаз становится броской.

Смерть передаёт ребёнка в руки матери, обращая взгляд на братьев.

— Великой службы, Брайтон и Паскаль! Вас ждут гениальные дела! — улыбается краешками губ Смерть, исчезая так же внезапно, как и появился.

— Что ты почувствовал, Кас? — тихо спрашивает Брайтон, пока король увлечён беседой с королевой.

— Тьму.

[1]Инквизиторы— здесь и далее: исполнители воли Всадников и Богини Тихе. Употребляется в переносном значении — «пытающие провинившихся». Также у них находятся ключи от Ада. Инквизиторами могли стать исключительно нежить мужского пола, что успешно прошла испытания в Пандемониуме.

3

Малварма, Королевство Пятой Тэрры, 165 лет назад

Течение времени в Тэррах значительно отличалось от мира людей. Условно от одного годика малыша до двух — проходило десять лет, а потому переводя на исчисление мирское — в шесть лет ребёнку было уже шестьдесят: каждое десятилетие он впитывал в себя колоссальные познания, оставаясь при том юным и маленьким.

Более того, огромное внимание уделялось стихиям и магическим способностям: так альвы славились силами магии земли, а единицы из них слыли первоклассными целителями, некоторым даже открывался дар некромантии; никсы в совершенстве владели магией воды; маржаны с лёгкостью управлялись с холодом, особо одарённые успешно справлялись с тайнами воздействия на разум; сильфы показывали высокие результаты с магией воздуха, а саламы — огня.

Отсюда и явные внешние отличия каждой Тэрры друг от друга, будь то одежда или традиционные знаки: земельные оттенки у альвов, болотные и тёмно-синие у никсов, холодные и мрачные оттенки маржан, небесно-голубые и сиреневые — у сильфов и огненные — саламов.

Жёсткое кастовое разделение (до недавнего времени) существовало лишь в Халльфэйре — чистота крови ценилась выше всего для альвов. И несмотря на то, что запрет был снят уже как сто пятьдесят лет — альвы не стремились раскрывать свои двери остальным Тэррам.

В отличие от маржан, что предоставляли убежище каждому, кто обращался за помощью. За ледяными сердцами жителей скрывалась невыразимая теплота и забота для каждого нуждающегося. За нарочито отталкивающим поведением — стремление оградить миры от войн.

Юная шестилетняя Эсфирь Лунарель Бэриморт стремилась быть во всём похожей на отца и старшего брата Брайтона — она копировала их суровые выражения лиц, хмурила тёмные брови, старалась держать спину неестественно ровной, а подбородок — высокоподнятым. От матери и другого старшего брата Паскаля — она вбирала острый язык, кривоватую ухмылку на пухлых губах, очаровательные озорные ямочки при хитрой улыбке и лукавый взгляд.

Сейчас она, укутанная в тёплую меховую накидку угольно-чёрного цвета, усердно всматривалась в полярное сияние. Отец говорил, что ночное небо знает всё, а потому девчушка изо всех сил пыталась понять, что же такое это «всё», и почему именно ночное? Какие ответы могут скрываться за чёрным полотном? И есть ли в конце концов свет?

Учитель рассказывал, что люди верят в жизнь после смерти в райских садах Эдема, рядом с Господом Богом. Это означало, что за тьмой для них всегда следует свет. Но в её мире всё было иначе — Хаос олицетворял кромешную темноту, раздоры и кошмар, а, значит, после смерти её ожидал Пандемониум: пустой, холодный и одинокий. И даже то, что она принадлежала к высокопоставленной касте Верховных и Инквизиторов — мало спасало. Скорее, наоборот, служило проклятьем: провести Вечность и посмертие в окружении кровожадных ведьм и убийц — не было мечтой номер один.

— Эффи-Лу, почему ты тут одна?

Серьёзный голос Брайтона заставляет её обернуться и посмотреть на братьев, выходящих на балкон.

Она не знала, можно ли любить кого-то в этой жизни сильнее, чем семью. Чем их.

Смотрит снизу-вверх, не мигающим взглядом разноцветных глаз. Высокие, статные, а один из них ещё и наглый, как тысяча котов. Мама часто упоминала, какими они были в возрасте Эсфирь: чуть пухловатые, вечно дерущиеся друг с другом из-за длинного языка Паскаля. И как же Эсфирь хотелось посмотреть на это! Увидеть, как Брайтона ставят в пример Паскалю, а Паскаль в ответ отшучивается, за что потом непременно получает подзатыльник.

Те поединки, свидетельницей которых она становилась, уже не сильно интересовали. Да, и заканчивались всегда одинаково: либо Паскаль брал под контроль ауру Брайтона, либо Брайтон насылал на него морок.

— Эффс? — требовательно выгибает бровь Паскаль. — Где виконт Мур?

— Я сбежала, — пряча глаза в пушистых ресницах, отвечает Эсфирь. — Мне очень хотелось посмотреть на полярное сияние!

Паскаль тихо смеётся, пока озорной огонёк мерцает в его глазах. Он усаживается на лавку, пересаживая Эсфирь к себе на колени. Брайтон, тяжело вздохнув и, закатив глаза, усаживается рядом.

Некоторое время они молчат, а юная принцесса во все глаза рассматривает братьев, точно стараясь запомнить их навсегда.

Оба недавно вернулись с военной службы у Всадника Войны. Им было всего по одиннадцать — двенадцать лет, крайне ничтожный возраст для тяжёлой службы в чертогах самого зла. Эсфирь исполнилось два года, когда они улыбающиеся мальчики, каждый раз носившие её на руках — исчезли. Тогда она в первый раз познала, что такое тоска.

Сейчас же перед ней сидели совсем иные молодые маржаны. Лицо Брайтона покрыто несколькими шрамами у левой рыжей брови, но ему всё равно не удавалось догнать Паскаля, у которого имелось их в несколько раз больше. В их глазах будто что-то надломилось: светились они только при взгляде на младшую сестру.

— Все на ушах и ищут тебя, ты же понимаешь это? — хмурится Брайтон, недовольно поджимая губы.

— Понимаю… — сокрушённо кивает Эсфирь. — Но вы только посмотрите, как красиво! А виконт Мур такой нудный!

Паскаль укладывает подбородок на кучерявый затылок сестры, всматриваясь в полярное сияние. Холод приятно стрекочет по его щекам, а сам он начинает покачиваться из стороны в сторону.

— Это правда, что вы снова уходите на войну? — нарушает молчание девочка.

— Не на войну, а на службу. В людской мир, — добродушно хмыкает Брайтон.

— Надолго?

Ещё чуть-чуть и кажется, что Эсфирь заплачет от обиды.

— Ты и глазом моргнуть не успеешь, — весело отзывается Паскаль. — Будешь учиться, потом за тебя возьмётся Пандемониум, станешь могущественной ведьмой и уедешь от нас к какому-нибудь королю-самодуру.

— Нет! Никогда не уеду от вас! — Эффи-Лу проворно соскальзывает с коленок брата, устраиваясь на свободное место между Паскалем и Брайтоном. Она крепко обнимает их. — И вы никогда не уезжайте!

— Как знать, какую судьбу уготовила нам Тихе.

Брайтон нежно целует сестру в макушку, снова переводя взгляд на завораживающее сияние.

— Тебе-то уж точно уготовано жениться на герцогине Адель Крайстчёрч! — смеётся Паскаль, за что в ту же секунду получает гневный взгляд от брата.

Возвышенный, тонкий образ герцогини сразу же возникает перед взором будущего короля Малвармы: она скромно приподнимает уголки тонких губ и присаживается в приветственный книксен, аккуратно придерживая полы длинного тёмно-синего платья, пока он скользит заинтересованным взглядом по тонким бледным запястьям, выпирающим ключицам, тонкой шее, на которую спадали чёрные паутинки волос. Она несмело, с благоговением, смотрела на Брайтона васильковым взглядом, стараясь быть той самой родственной душой, что украдёт сердце красавца-принца.

— Мне нравится герцогиня Адель, — мило улыбается Эсфирь.

Семейство герцога Крайстчёрч часто гостило в Замке Льда, являлись хорошими друзьями королевской семьи, а потому, когда встал вопрос о помолвке принца и герцогини — он решился крайне быстро. Готовилась пышная свадьба.

Сама же Адель не просто так нравилась маленькой принцессе — это была маржанка высоких духовных качеств и сочетала в себе удивительную кротость и доброту.

— Глядишь, обернётся твоей родственной душой! — продолжает насмехаться Паскаль, весело тормоша сестру, чтобы та не замёрзла.

— Кас! — грозно протягивает Брайтон.

— Родственной душой? Это как? — Эффи-Лу поочерёдно смотрит на братьев.

— Не слушай его, Кас несёт чепуху… Как и обычно, — хмыкает старший брат, нежно проводя большим пальцем по тёмной бровке сестры.

— Просто Нот не верит в это, Эффи-Лу, — задорно дёргает бровями Паскаль. — Существует древняя-древняя легенда… — Принцесса, чтобы видеть лицо брата практически наравне со своим, забирается на колени к Брайтону. — Когда-то, много веков назад, когда Хаос ещё натурально правил Пандемониумом, а первые люди только-только заселили Храм Божий, Любовь одарила всех без исключения особенным даром — даромродственных душ. Каждый был предназначен друг другу заранее, даже если находились в разных концах миров.

— Да, но нечисть осквернила сей дар, — нехотя подхватывает Брайтон, грустно усмехнувшись, будто стыдясь своего происхождения и причастности к данной нише. — Говорят, что это был ревнивый альв. Ты же знаешь, что они чересчур чтят чистоту крови? — Принцесса кивает головой. — Так вот альв узнал, что его «возлюбленная» был предназначена другому, маржану. Альв разозлился и решил, что способен противостоять Любви. Он заставил альвийку насильно остаться с ним. Маржан же медленно терял рассудок, каждый раз, когда до альвийки касался другой, ему мерещилась боль в области сердца, груди, да и вообще по всему телу. Его так сильно тянуло к альвийке, что он не мог нормально существовать, думать. Родственная связь предполагает и тесную физическую связь… — Пытается подобрать нужные слова, краем глаза замечая, как младший брат ухмыляется. — Без которой — связанные со временем полностью теряют рассудок…

— Когда Любовь увидела, что её дару противятся… — Паскаль быстро переводит тему, чтобы не пришлось объяснять малышке, что такое эта «тесная физическая связь». — Она наслала проклятье. Все, кто не подчиняются дару родственных душ — обречены на смерть. Как только предназначенные друг другу узнают о своём «предназначении» — пути назад нет. Если они не сходятся, то тот, кто нарушает предназначение своими руками губит второго, а именно — поначалу вторая половинка начинает терять рассудок. Затем, зазубрины чужих прикосновений появляются сначала на коже, далее на костях грудной клетки, а после и на сердце. Чем больше родная душа находится с другим, тем быстрее увядает вторая половина. Со смертью второй половины — у первой разрывается сердце.

— Это так жестоко… — тихо протягивает Эсфирь.

— Но, если возлюбленные обретают друг друга, то образуется самая крепкая связь. По легендам, именно такой связью Тьму заключили в тюрьму Пандемониума. Предания гласят, что только «чёрные души со светлыми проблесками возымеют успех над злом, что возомнило себя Абсолютным».

— Но всё это глупости, — усмехается Брайтон, покачивая головой. — За мои сто шестьдесят лет такого ни разу и ни с кем не случалось. А потому — это всего лишь легенда.

— А люди тоже страдают от шрамов? — вопрошает девочка.

— По началу да, страдали, но затем их душами начала править не любовь, — презрительно фыркает Паскаль.

— Что же тогда? — хлопает длинными ресницами маленькая принцесса.

— Деньги, материальные блага. Такая глупость, как «любовь» их не интересует уже очень давно. Они зарабатывают деньги на всех Всадниках: на Чуме, Войне, Голоде и Смерти. И совершенно не верят в Судьбу.

— Зачем же отец отправляет вас туда, на службу к этим извергам?

— У них вкусная еда, — усмехается Паскаль. — Буду посылать тебе каждый раз что-то новое! — Он задорно щёлкает сестрёнку по носу, слушая её недовольное бурчание в ответ.

— Странно это всё… Настоящее зло они, а нечистью и приспешниками Дьявола считают нас, — тихо проговаривает Эффи-Лу, снова запрокидывая голову и жадно разглядывая полярное сияние.

Ни один из братьев не посмел нарушить тишину, внезапно упавшую на плечи королевской семьи.

Оба поднимают головы, всматриваясь в разноцветные свечения. Каждый из них чувствовал, что мир вокруг меняется, стремится отобрать их и без того хрупкий покой. Сказать этого вслух никто не смел. Не потому, что страх сковывал их сердца, нет. Потому что им было ради кого держаться и делать всё возможное, чтобы сохранить умиротворение и любовь.

Так они и сидели. В тишине полярной ночи. Освещаемые лишь сиянием. Наполненные бесконечной любовью друг к другу, откинув все чины, регалии, судьбоносные звания.

Нот. Кас. И Эффи-Лу.

И, кажется, большего им было не надо.

⸶ ⸙ ⸷

Халльфэйр, Королевство Первой Тэрры, тоже время

Герцог Теобальд Годвин при королевском дворе считался не простым учителем. Блестящий канцлер Халльфэйра, близкий друг короля Тейта, его правая рука.

Поэтому, выслушав просьбу своего короля — поручиться за введение Видара в государственные дела — обрадовался, а затем сразу же приступил к новым обязанностям.

Ему нравился юный принц — скрывать это просто бессмысленно: ум юного альва был развит не по годам. Мало какой житель Халльфэйра в сто шестьдесят лет мог отказаться от беззаботной жизни, ночных плясок, молодых альвиек и амброзии. Для принца Видара это не составляло труда. Весь круг интересов замкнулся на государственных делах.

Но более всего герцога привлекал дар мальчика. Очень редко духи земли становились сильными целителями, способными на настоящие чудеса. Тёмные знания, которые были доступны Видару — не мог постичь ни один альвийский некромант, целитель, алхимик. В свою очередь и Видар не спешил делиться таинством магии ни с кем. Отказался от всех учителей, стремясь постичь себя сам.

И, что было странно для Теобальда, Пандемониум пошёл навстречу принцу. Никто не знал, насколько силён юный альв, и испытывать его терпение тоже никто не стремился.

Никто, кроме Теобальда Годвина.

Герцог сидел в полутьме, склонившись над государственными бумагами. Свежий ночной ветер раздувал лёгкую серебристую вуаль на окнах. По сравнению с разнообразными залами дворца — его кабинет слыл чуть ли не самым маленьким по размерам. Годвин сам настаивал на небольшом помещении, утверждая, что так ему намного удобнее.

По стенам расположились огромные книжные шкафы, заполненные под завязку. Некоторые книги не вмещались, а потому были сложены аккуратными стопками на полу. Чего только в этих шкафах не находилось! От истории всей нечисти до мирских книг. Отдельные верхние стеллажи отдавались под альманахи чёрных знаний и материй.

Перо легко скользило по бумаге, пока глаза нервно, каждую минуту, оглядывали кабинет. Замок давно погрузился в сон, но Теобальду не становилось легче. Всему виной — вездесущий Видар.

Вдруг юный принц снова решил заночевать в библиотечной зале? Или, в который раз, отточить свои военные навыки? Вернувшись со службы в Пандемониуме, да ещё и в почётном ранге Чёрного Инквизитора — почти каждая ночь принца становилась бессонной.

Что произошло там и повлекло наивысший титул — Видар не говорил даже отцу. Поэтому страх перед принцем у Теобальда был обоснован. И тот ждал рассвета, как умалишённый. На рассвете Видар отбывал в людской мир, на очередную службу, стараниями малварского короля Вальтера Бэриморта и не без качественных доводов в эту пользу самого Теобальда.

— Недоброй ночи, герцог Теобальд!

Тягучий низкий голос дымным смогом окутывает кабинет.

Песочные глаза герцога нервно оглядывают полночного гостя. Чёрный балахон скрывал худощавое тело, а накинутый на глаза капюшон — позволял разглядеть только острый подбородок и несколько шрамов на нём, уходящие далеко в черноту.

— Ваше Велич…

Герцог подскакивает с резного кресла, замирая над столом.

— Оставь это для своего альвийского выродка! — Пришедший самодовольно усаживается в кресло из изумрудного бархата, предназначавшееся для посетителей. — Как у тебя дела, дорогой, Теобальд? Я всё ещё не вижу Ветвистой Короны на твоей голове и Первой Тэрры в моих руках… — Он смачивает потрескавшиеся сухие губы раздвоенным змеиным языком.

— В процессе, Генерал! — отчеканивает Теобальд.

— А тем временем мальчишка удостоен звания Чёрного Инквизитора. Онанедовольна, — многозначно улыбается мужчина.

— Завтра он уходит в мир людей. За время его службы я совершу переворот. Стану регентом при осиротевшем наследнике. Ветвистая Корона присягнёт Узурпаторам, — наконец, герцог расслабляется.

Он спокойно усаживается на своё место с выправкой присущей исключительно королям.

— Кем он вернётся оттуда? Кого убьёт там? Ты хоть представляешь, сколько душ надо истязать в недрах Пандемониума, чтобы юнцу, которому нет и двухсот лет дали звание Чёрного Инквизитора? — недобрый взгляд огненным пламенем мерцает из-под капюшона.

— Он не вернётся. Мы подставим малварца Вальтера. Альвийский отпрыск отбудет к людям, на службу. Оттуда его призовут на войну, только… Воевать он будет не за нас. Малварцы разорвут его на части, когда узнаю, что он — альвийской крови.

— Тем более, маржаны не знают его в лицо… Его убийство, даже по ошибке, обернётся великим скандалом! — протягивает Генерал, по приторной интонации становится ясно: он доволен. — Не смей проиграть, Теобальд. Не для того мы столько лет воюем.

— Ни в коем случае, мой Генерал!

— И вот что: как обстоят отношения альвийского отпрыска и Кристайн Дивуар?

Теобальд незаметно облизывает вмиг пересохшие губы.

— Не так, как хотелось бы… Совсем близко он не подпускает её, а быть ещё точнее, он почти никого не подпускает. До свадьбы ещё ой, как долго.

— Хорошо, пусть всё идёт как идёт…

4

Халльфэйр, Королевство Первой Тэрры, 165 лет назад

В рассвете есть таинство, что заставляет остановиться и смотреть на восходящее солнце с глупым восхищением в глазах. Настолько глупым, будто ты был вечность слепым и вдруг, совершенно случайно, прозрел. Так неожиданно, внезапно, до паралича всех конечностей.

После нескольких лет в жерле Пандемониума — сон стал для него насмешкой Пандемония, гнойным плевком в его сторону. Оставалось лишь наблюдать за солнцем, занимать мозг многочисленными книгами, отточкой магических способностей (благодаря чему на его теле практически не было свободного места, где бы магия не оставила чёрных разнообразных отметин, узоров, рун) — лишь бы заглушить крики узников внутри своей головы, лишь бы заглушить свой собственный крик.

Десять лет исправной службы Инквизитором могут сломать кого-угодно, но не наследника Ветвистой Короны. Во всяком случае, Видар верил, что его невозможно сломать.

Солнечные лучи касались ядовито-чёрных волос, не боясь тёмных прядей и такой же души. Скулы Видара сжимались в напряжении, а яркий небесный взгляд искрился холодом и отрешённостью.

Ох, как же королева Беатриса мечтала увидеть взгляд сына тёплым и семейным! Иногда она даже ловила себя на крамольных мыслях — сбежать с ним в людской мир, куда злой рок Тэрр попросту не дотянулся бы.

Видар медленно облизывает губы, потирая пальцами виски. Когда он был совсем юнцом, Железный Лес успокаивал его: в плескающейся зелени и стрёкоте кузнечиков он прятался от надоедливых гувернанток, у Альвийского каньона созерцал красоту и медлительность альвийской жизни.

Сейчас же что-то нехорошее осело в груди. Казалось, если он хотя бы на секунду оставит свой дом — произойдёт взрыв, что разнесёт половину доброй Тэрры в разные стороны.

Тяжело выдохнув, принц решает продолжить свой путь сквозь плакучие ивы.

Дом Дочерей Ночи, куда он шёл, находился в одном из самых труднодоступных мест Железного Леса. Наткнуться на них просто так, беспечно гуляя среди зелени, оказывалось практически невозможно.

Три предсказательницы, прислужницы Богини Судьбы Тихе, не жаловали никого, кто хотел познать судьбу «из интереса». Свои жилистые, костлявые, бледные руки с длинными когтями они протягивали лишь тем, чьи судьбы считали интересными, уникальными и… обречёнными на смерть.

Видар очень долгое время не понимал их роль в «Великом Балансе», о котором из урока в урок твердил герцог Теобальд. В юном альве всегда зудел вопрос — если богиня Судьбы уже есть, то зачем ещё три?

Ответ всегда плавал на поверхности, которую раньше юный принц не принимал — иерархия. Только полностью познав все прелести Пандемониума от первых ступеней до последних — Видар смог осознать модель системы.

Постепенно изумрудная трава под ногами Видара превращалась в серый сухостой. Там, где обитали приспешницы Судьбы, витало само безумие.

Солнце по-прежнему ярко освещало резко сменившийся пейзаж и теперь не казалось ласковым. Словно оно выжгло всю траву, обратило стволы деревьев в чёрные надгробия, а обитателей этой стороны Железного Леса спалило, обуглив кости.

Видар впервые оказался здесь перед отбытием в Пандемониум. Тогда непонятные Старухи всё твердили про какие-то цвета, что обязаны погубить его. Но, вот он, шёл здоровый и невредимый (не беря в расчёт пару тройку глубоких шрамов на спине от душ-узников), желая доказать выжившим из ума гадалкам, что их слова — пустой звук.

— Ну, и?! — Его голос раскатом грома пролетает по выжженному полю. — Где вы, Старухи? Не ожидали?

Безумный смех, от которого в первый раз у Видара чуть не иссяк разум, более на него не действовал. Он даже не дёргается, когда тёмный туман огромной воронкой урагана застилает всё вокруг, засасывая его в эпицентр.

— А Вы возмужали, Ваше Высочество! — стрекочущий безумный голос раздаётся со всех сторон.

От того мальчика, что они видели тогда, действительно ничего не осталось. Он стоял уверенно, чётко глядя перед собой, не прятал взгляд и не отводил его первым. По сравнению с изуродованными телами, лицами и душами в пекле — внешность Дочерей Ночи всё равно, что самая притягательная и обольстительная демоническая красота.

Их исхудалые тела не приближались к Видару, а отсутствие глаз в глазницах не являлось огромной проблемой, чтобы смотреть прямиком в чёрную душу альва.

— Где обещанная смерть? — скулы Видара напряжены.

Нападать на них он не собирался, только безумец способен бороться с такой энергией, но отразить удар был готов.

— Всё смерти ищете, Ваше Высочество?

Одна из них выходит вперёд, волоча за собой подранный подол платья.

— Смерть сама Вас найдёт, — подхватывает вторая с безумным смехом.

— Где? В мире?

Ещё чуть-чуть и Видар вспыхнет от гнева, как спичка.

— А, что для Вас — мир? — Костлявый палец третьей старухи проводит по острой скуле альва.

— Мне нужны ответы, не загадки!

Он молниеносно перехватывает запястье двумя пальцами, выказывая брезгливость.

— Будет Вам ответ! — Они снова исчезают, оставляя только смех в чёрной материи тумана. — Смерть Ваша ясна, как небо голубое. Зелена, как трава после дождя!

Очередной взрыв смеха, и туман вокруг рассеивается, снова являя взору альва выжженное поле, да палящее солнце.

— Что это значит, демон вас дери?! — Громкий голос прокатывается по полю, вызывая раскат грома где-то вдалеке. — Отвечайте!

Видар окидывает пренебрежительным взглядом мертвенную местность. Скулы гневно играют, отчего ещё юное, красивое лицо кажется мужественным и резким.

— Daemon[1]… — слетает тихое, обессиленное ругательство с его губ.

Он резко разворачивается на пятках, удаляясь от проклятого места. Безумства на квадратный метр земли настолько предостаточно, что ему хотелось щелкнуть пальцами и оказаться у каньона. Жаль только, что такими способностями он не обладал.

Всю жизнь ему прочили великую судьбу. Каждый день начинался с порции наставлений от отца, продолжался углубленным изучением книг, магии и государственных дел, а заканчивался ссорой родителей, так как отец снова поучал и наставлял, а мать умоляла прекратить это.

В Пандемониум он бежал, сверкая пятками. Но не от наставлений, от желания стать таким, каким его видел отец в своих мечтах: идеальным правителем.

Тогда-то, в первый раз, его и настигли три сумасшедшие Старухи. Прямо накануне отбытия. Всё лепетали про предназначение, баланс и смерть. Видар искренне поверил в то, что живым из пекла ему не вернуться.

Но вот он снова покидал Железный Лес. Живой и невредимый. С яростью, что сковывала сердце.

Безумному лепету Старух он больше не верил, знал только, что впереди сверкали долгие годы службы среди людей, стараниями малварского варвара Бэриморта, конечно.

Спустя столько времени ненависть к Малварме только укрепилась в сердце будущего короля. Малварма перевернула все традиции, заставила отсылать высокопоставленных особ к людям, лидировала в магическом искусстве, занимая своим ведьмам посты при королях. И все их слушали, даже потакали.

И, если с ведьмами Видар ещё кое-как соглашался, то с остальным — ни капли. Мечта подчинить себе Малварму, наступить на горло королю Вальтеру превратилась в идею фикс.

Видар желал вернуть всё на круги своя: служение традициям, Хаосу, исполнение долга.

— Ваше Высочество!

Тонкий голос выдёргивает его из размышлений.

Оказывается, он уже несколько минут смотрел на Альвийский каньон с отрешённым взглядом.

— Герцогиня Дивуар! — уголки губ Видара приподнимаются, словно он видит перед собой дорогую игрушку.

Она сверкает яркой синевой в глазах, легко исполняя реверанс. Лёгкий салатовый фатин платья невесомо касается земли.

Видар всегда считал герцогиню Кристайн Дайану Дивуар — безумно красивым созданием. Утончённые черты лица, аккуратный нос, бездонные глаза, нежный румянец на щеках, шелковистые волосы цвета коры ивы — всё заставляло альва с жадностью наслаждаться ей.

Её податливость любым желаниям иногда надоедала, но искать кого-то, кто будет полностью соответствовать субъективным королевским запросам он не стремился. Красива, не глупа, воспитана, из альвийского рода — что ещё нужно? Да, к тому же, Видар чувствовал привязанность к альвийке. Вот только… Несмотря на все вышеперечисленные качества — отец противился их связи. Нет-нет, да и говорил присмотреться к кому-топомимо альвиек.

В такие минуты Видар считал отца умалишённым, не меньше.

Прежде чем подойти к юной герцогине ближе, Видар внимательно оглядывает местность на наличие лишних глаз и ушей. Он молниеносно сокращает расстояние, прижимая её к себе.

— Видар, Вы нарушаете этикет! — Почти неслышно мурчит Кристайн, но от принца отходить не намеренна, протягивая ему тонкий мизинчик.

— Вчера ты не была против…

В холодной ухмылке играют нотки пошлости. Он механически поглаживает большим пальцем аккуратный пальчик герцогини.

— То было вчера. Сегодня же — Вы покидаете меня! — В её театральной полуулыбке сквозит флирт. — Неужели людской мир приятнее, чем моя компания?

— О, ничто не сравнится с твоей компанией! — Видар резко склоняется, оставляя дерзкий поцелуй на шее Кристайн. — Я вернусь так быстро, что ты не успеешь соскучиться.

Она с трудом сдерживает улыбку. В самых потаённых уголках души Кристайн мечтала оказаться его родственной душой. Но после всех проведённых вместе ночей (и не только) — никаких сдвигов в их отношениях не происходило. Видар не спешил наречь её суженой, не говорил слов любви, даже не выказывал крохотной заботы. Бесконечный флирт — всё, чем была удостоена герцогиня.

Любая на месте Кристайн Дивуар уже давно бы обливалась горькими слезами, отказывалась есть и жаловалась папеньке на безответную любовь во всех красках, лишь бы он решил все проблемы бедолаги-дочурки. Она же была другого полёта. Если что-то не могло стать её по доброй воле — забирала насильно, прибегая к хитрости и различного рода ухищрениям. Так было и с любовью Видара. Она выжидала и знала абсолютно точно, что рано или поздно он будет её — целиком и полностью, в этой Тэрре или в людском мире — ей глубоко наплевать.

— Вы ещё здесь, а я уже скучаю! — Она оголяет ряд ровных зубов, закусывая нижнюю губу.

— Вынуждаете меня остаться?

В глазах принца сверкает пошлый огонёк. Ему нравилась её неумелая манера флиртовать.

— Боюсь, я не способна на такой ужасающий поступок.

Видар бегло облизывает губы, скучающе осматривая её тонкие черты лица.

— Я постараюсь вернуться к Вам очень быстро, живым и невредимым. Но и Вы, взамен, должны пообещать мне кое-что.

Лицо принца становится серьёзным, будто пару секунд назад он не флиртовал.

— Всё, что угодно! — с готовностью кивает Кристайн.

— Приглядите за моими родителями. Понимаю, это непосильная просьба, но я хочу, чтобы Вы были моими глазами.

— Конечно, Ваше Высочество. Для меня это — честь!

Герцогиня кротко кивает головой, замечая краем глаза, что у Альвийского каньона они не одни.

Из тени плакучей ивы за ними наблюдал яркий золотисто-карий огонь радужки.

— До встречи, герцогиня Кристайн, — улыбается уголками губ Видар, быстро касаясь своими губами тыльной стороны ладони девушки.

— До встречи, Ваше Высочество!

Герцогиня широко улыбается, провожая взглядом принца.

Стоит ему скрыться из поля зрения, она резко поворачивает голову в ту сторону, но обладателя наблюдательного глаза уже не находит.

Кристайн раздражённо выдыхает, подкусывая губу.

Тем временем Видар, с высоко поднятым подбородком, заходил в тронный зал, окидывая пренебрежительным взглядом всех собравшихся подхалимов. С минуты на минуту его экипаж должен был отбыть.

Несмотря на непринятие такой глупости, как служба среди людей, он чувствовал скорые перемены. Сердце стучало аж в висках. Казалось, что оно чувствует, как кто-то другой переживает, мучается от его ухода, но если бы он на секунду допустил в мозгу сию вопиющую мысль, то не успокоился бы до тех пор, пока не нашёл страдальца.

— Ваше Высочество!

Грозный голос отца заставляет Видара слегка повернуть голову в его сторону.

Королевская чета стояла подле трона, как обычно, сияющие изумрудными оттенками великолепия. Рядом с ними он замечает невысокого худощавого парнишку. Тот стоял по стойке смирно, ожидая прихода принца. В его кучерявых каштановых локонах поселились солнечные отблески, а глаза цвета блёклой сирени, серьёзно осматривали каждого собравшегося в зале.

— Ваше Величество, Ваше Сиятельство! — Видар поочерёдно смотрит на отца и мать, кланяясь им. — К отъезду всё готово.

— Нет, не всё!

В глазах короля сверкает довольный огонёк.

Он переводит взгляд на паренька, что продолжал смотреть ровно перед собой. Только сейчас Видар замечает военный мундир на нём. По офицерским эполетам становится ясно — капитан.

— Видар, это Себастьян Морган. Действующий офицер альвийской армии. Он отправится вместе с тобой.

В глазах Видара вспыхивают недовольные искры. Разве он не доказал своего мастерства?

Капитан Морган делает шаг вперёд, опускаясь на одно колено перед принцем.

— Не стоит, капитан, — обращается к нему Видар, поймав на себе странные взгляды. — Мы идём туда, где чины не играют своей роли, — объясняется он. — Поднимайтесь!

Себастьян молниеносно подрывается с пола под пристальными взглядами королевской четы.

— С этой минуты, я — Видар.

— Баш, Ваше Высочест…во Видар, — глубокий баритон поражает принца.

С такими данными он мог выбрать для себя карьеру барда, не меньше. Более того, добился бы в ремесле невиданных успехов, но он стоял напротив, уложив запястье на гарду меча с военной выправкой, облачённый в зелёно-белый мундир.

— Видар, — шёпот матери долетает до принца, забираясь глубоко под кожу. — Поклянись, что вернёшься, мой мальчик, — тихо просит она.

В уголках глаз мерцают слёзы. Вторая разлука с сыном давалась тяжелее первой.

— Клянусь, матушка, — Видар дёргает уголками губ, опускаясь перед королевой на одно колено.

Спустя мгновение он чувствует прикосновение мягкой ладони к своей голове.

[1] С лат. демон.

5

Малварма, Пятая Тэрра, наши дни

Соболиная шерсть нежно щекотала фарфоровую кожу щёк. Эсфирь каждый раз недовольно дёргала щекой, дабы избавиться от назойливых ощущений. Всё без толку. Ещё немного, и она была готова спалить эту накидку к демоновой матери прямо на себе.

Она в очередной раз убирает длинными тонкими пальцами мех, нервно приглаживая его. Раздражённый вздох слетает с её губ.

Несмотря на то, что она вернулась с Пандемониума уже как год, всё никак не могла заново приучиться к тёплому меху, множеству одежды и самому настоящему смертельному холоду.

Эсфирь проводит ладонью по балюстраде, улыбаясь уголком губы. Когда-то, совсем давно, она и её братья сидели здесь, наслаждаясь полярным сиянием. Втроём. Сейчас же — Паскаль наверняка охмурял очередную фрейлину в коридорах дворца, а Брайтон, скорее всего, занимался государственными делами, запершись в своём кабинете. Даже полярное сияние нашло себе парочку дел поважнее, оставив чёрному небу слабое мерцание.

Больше всего она хотела бы оказаться в детстве, хотя бы на минуту.

— Принцесса Эсфирь, — глубокий грудной баритон заставляет её надменно обернуться в сторону говорящего. — Так и знал, что Вы тут.

«Принцесса Эсфирь» — только два существа во всех мыслимых мирах продолжали так называть её по сей день — Брайтон и Паскаль. Сейчас голос принадлежал малварскому королю Брайтону Килиану Бэриморту.

— Тыже знаешь, Ваше Величество, какменя принято называть, — кривит губы в ухмылке, сверкая разноцветными хитрыми глазами.

Ледяной ветер путается в их волосах, слегка раздувая их.

О, как только её не прозвал родной народ! От страха ли или все поедающего внутренности ужаса, но ни у кого язык не поворачивался произнести безобидное — «Принцесса Эсфирь». От принцессы в ней остался лишь демонический облик и королевское величие.

Пандемониум наделил могуществом. Могущество принесло с собой вечную войну за него и огромную ответственность за ту силу, которой Эсфирь была одарена.

Поначалу маржаны при виде неё полушепотом бросали трепещущее — «Поцелованная Смертью». Затем, леденящее кровь — «Верховная Тринадцати Воронов». Следующим этапом было — «Советница Кровавого Короля».

И горе тому, к кому в гости летели тринадцать чёрных, как смоль, птиц. А летали к недоброжелателям за зерном они довольно часто.

— А ты, в свою очередь, знаешь, как принято общаться с Королями Тэрр, — горделиво произносит старший брат в ответ.

И Брайтон не понаслышке знал, как его младшая сестра обходилась с королями: надменно, с пошлыми улыбками и язвительными шутками. Чего уж там! Он сам стал жертвой её очаровательных глаз с тех самых пор, как она вернулась из Пандемониума.

Каждый раз, совершенно внезапно для него и с выверенной точностью для неё, она врывалась в королевские покои брата на пару с Паскалем, заставляла прибегнуть самого короля Малвармы к мороку, чтобы хорошенько оторваться в какой-нибудь ночной таверне. И Брайтон поддавался на уговоры родных, бросал все дела на Советницу Равелию и жену Адель, ссылаясь на головную боль, а затем «исчезал».

— Зачем искал меня?

Эсфирь отворачивается от брата, наблюдая за далёкими слабыми огнями малварского города.

— Испугался, что ты исчезнешь, так и не попрощавшись, — признаётся Брайтон.

— Разве я смогу так поступить свами?

В глазах Эсфирь мелькает нездоровый огонёк. Конечно, она могла бы. В Пандемониуме она часто так делала, сбегая от своих «ухажёров». Только вот здесь была её семья, вернее — остатки.

— Я не хочу снова терять тебя, — поджимает губы Брайтон. — Давай, я наведу морок? Я буду каждый раз подпитывать его. Они будут думать, что ты там… Останьсядома…

— Во-первых, у меня нет дома. Во-вторых, ты же не хочешь войны с Халльфэйром? Тем более, что вы не так давно установили с ними дипломатические отношения после Холодной войны, а пыл этогодолбанного альванаконец-то усмирился. Второй раз он прощения у Малвармы просить не будет.

«Долбанный альв»— именно так она обычно называла Короля Первой Тэрры — Видара Рихарда. С течением времени к нему прилипло много званий: Чёрный Инквизитор, Поцелованный Смертью, Князь Смерти, Истинный Альв, Кровавый Корольи «долбанный альв» замыкало сей скромный список.

Эсфирь видела его всего один раз, мельком, когда тот приезжал с третьим визитом к королю Брайтону. Она тогда только вернулась из Пандемониума — в её глазах тлел отпечаток пекла, а острый язык работал на автомате. Если бы не Паскаль, появившийся в тот вечер так вовремя, на долбанного альва обязательно бы упала люстра с её остро-ледяным декором, только за то, что тот окинул младшую Бэриморт презрительным взглядом, будто увидел на своём лощёном жакете грязь. Он не знал, что она — Верховная, но зато мог почувствовать сполна на своей аристократичной шкурке.

— Не хочу, Эффи-Лу, — хмыкает Брайтон. За детскую кличку он получает гневный взгляд. — Не смотри так на меня. Я не хочу с ними войны, но ещё больше — я не хочу терять тебя.

— Ты не потеряешь, — Эсфирь слабо улыбается. Сама не верит своему утверждению. С её характером в пору было сказать: «Примотай меня, пожалуйста, цепями покрепче к той толстенной железной трубе, и тогда, может быть, со мной ничего не приключится». — Тем более, по воле Всадников, я назначена именно ему.

— Вот счастье-то! — фыркает откуда-то сбоку мужской голос.

Паскаль.

— Кас! — тёмные брови Эффи возмущенно взмывают к переносице. — Какого демона?

— Неужели вы вдвоём думали, что можете тусоваться тут без меня? — самодовольно хмыкает Паскаль, усаживаясь на балюстраду. — Хрен вам!

— Слезь, — строго проговаривает король, внимательно смотря на брата. — Не хватало ещё свалиться с такой высоты.

— Забей, братец. Хоть отдохнёте от меня, в конце концов, — Кас прозорливо подмигивает Эсфирь, резко отклоняется назад, в последний момент удерживается руками и возвращается в прежнее положение.

— Когда ты прекратишь играть со смертью? — закатывает глаза Эсфирь.

— А ты, когда прекратишь играть в бессердечную? — нагло улыбается в ответ брат. — Ладно-ладно, я верю, что у тебя есть сердце… и даже душа, — заговорщески улыбается он. — Должна же быть, в конце концов. О, искупаешься в Альвийском каньоне, тогда мы точно узнаем!

— Я убью тебя, — закатывает глаза Эсфирь, собираясь щёлкнуть пальцами, чтобы наглеца окатило воздухом, но тот реагирует быстрее — соскакивает прямо на сестру, заключая её в объятия.

— И я тебя люблю, — хмыкает он. — Только ты рискуешь из Халльфэйра уехать сразу в тюрьму Пандемониума, если не будешь произносить заклинания вслух.

Взгляды Паскаля и Брайтона становятся серьёзными. Невинных детских искр как не бывало.

Впервые то, как Эсфирь колдовала силой мысли, заметил Паскаль. Она была ещё совсем мала для колдовства в принципе, но та энергия, из которой она уже черпала силы, была неизведанной, опасной, преследуемой по магическому закону и ужасающей. С тех пор это являлось тайной для них троих, которая не могла быть разглашена даже под прицелом самой Смерти.

Только тогда братья не знали того, что знали теперь. Она — другая. Она — перерождённая Хаосом.

— Я контролирую себя, Кас, — холодно роняет Эсфирь, незаметно втягивая носом чарующий аромат брата. Он пах вишней, мускатным орехом и пряной амброзией.

— Я заметил, — самодовольно ухмыляется Паскаль, взъерошивая кучерявые огненные волосы. — Обещай, что будешь аккуратна. Хренов Халльфэйр и эти не менее хреновы альвы никогда не внушали доверия. От них одна разруха.

— А как же легенда о Благородном Антале? — слабо улыбается она.

— Ты же знаешь, что это всего лишь легенда, — хмыкает Брайтон. — Кас прав, тебе следует держать себя в руках… За всю нашу жизнь они не сделали ничего хорошего, лишь прикрывались традициями и никчёмными законами. Не будь король Видар в Холодной войне простым солдатом по какой-то чудесной воле случая, то он быначалэту войну…

— И за это я ненавижу их не меньше вашего! Но в отличие от вас, я вынуждена служить их королю, который буквально клялся извести нас, а его народ — и того хуже — пытались сделать это натурально, попав под влияние Узурпаторов…

— Помни, что ты — законная Принцесса Малвармы, Эффи-Лу, — поджимает губы Брайтон.

Паскаль недовольно фыркает. Принцесса! Почему же тогда она была вынуждена отречься от титула ради веления каких-то Всадников и их «невероятных» целей по сохранению Великого Баланса? Почему тогда, как и все ведьмы, она должна была истребить свою семью, чтобы избавиться от привязанностей и распрощаться со своим сердцем?

Для него до сих пор оставалось загадкой, какую цену Эсфирь заплатила в Пандемониуме, чтобы лишиться сердца и избежать их смерти.

— Я — Верховная Тринадцати Воронов, Нот. Мне не нужна протекция, я дарю протекцию! — Эсфирь довольно приподнимает подбородок, оглядывая братьев.

— Для нас ты всё равно наша маленькая Эффи-Лу, сколько бы крови не было на твоих руках и власти в твоём голосе. И я, нахрен, перережу глотку каждому, кто посмеет тебя обидеть! — Кас нагло дёргает носом, облокачиваясь на балюстраду. — Даже если это будет долбанный альв.

— Не забудьте посетить моё Посвящение, — слегка улыбается Эсфирь. — И, пожалуйста, не убейте там никого.

Раньше она всегда спорила с Паскалем, доказывала, что ей не нужна защита, но не теперь. Сейчас она, как обезумевшая, пыталась ухватиться за остатки слов, что ещё окутывали небольшую фигуру. Эсфирь не хотела в очередной раз покидатьсвой дом. Свою семью.

— Это шоу я уж точно не пропущу, а ты, Нот? — во все тридцать два улыбается Паскаль.

— Ни в жизни, — подхватывает улыбку брата Брайтон. — Тебе пора, Эффи-Лу…

— Знаю, — срывается полушёпот с пухлых губ.

Оба брата поочерёдно обнимают сестру и целуют в лоб. Брайтону даже на секунду кажется, что он видел, как разноцветные глаза покрыла слезная пелена. Хотя, быть может, это разыгралось его буйное воображение. Ведь последний, кто видел слёзы Эсфирь Лунарель Бэриморт — была их мать. Со времён Холодной войны никто не наблюдал в её глазах не то, чтобы слёз, там не было ни веры, ни сожаления, ни любви, ни счастья.

⸶ ⸙ ⸷

Взгляд Короля Первой Тэрры отчуждённо блуждал по стенам кабинета. Ох, сколько же придворных дам, отряд которых возглавляла герцогиня Кристайн Дивуар, старались заполучить его.

Сапфировые радужки не поддавались ничему — будь то женские улыбки или рваные мольбы узников о пощаде.

За триста лет он огрубел, как и полагалось предводителю королевства. Чувства оказались задвинуты в дальний угол, на всё он реагировал с пугающим спокойствием и холодом. И только взгляд разноцветных глаз, что являлся отголоском Холодной войны, преследовал его покой уже сотню лет…

Видар раздражённо дёргает носом. Бурая кобыла сегодня совершенно отказывалась слушать команды принца. Виною тому выступала противоестественная война для мира нежити. Малварма и Земли Узурпаторов всё-таки сцепились в сражении.

Будь Видар моложе и глупее — он пустил бы всё на самотёк, пока Малварма бы не загнулась. Но это грозило всем Тэррам катастрофой: захвати Узурпаторы Холодные земли, они будут иметь власть над лучшими ведьмами и тогда следующим шагом станет подчинение остальных Тэрр.

Себастьян Морган скакал по правую руку от принца. Обоих выслали с людской военной службы прямо в холодное пекло Малвармы двадцать лет назад, якобы добровольцами. И только много позже они узнали, почему король Тейт не отвечал на вести с фронта и допустил такую разруху — его уже не было в живых.

— Больно тихо сегодня, — задумчиво осматривается Себастьян.

Вокруг стоял густой чёрный смог от магии.

— Ненадолго, — хмыкает Видар. — За столько лет я выучил одно: тишина — вестник катастрофы. — Одемонел этот холод! — спустя минуту фыркает принц. — Одемонели маржаны! Я иногда подумываю собственноручно прикончить их короля!

— Сделаешь огромную услугу остальным Тэррам, — иронично дёргает бровью Баш.

— Я делаю услугу сейчас — совершая долбанную вылазку ко дворцу Брайтона, пытаясь очиститься от слухов, что мы в сговоре с Узурпаторами… Демон! Королевский лагерь горит!

Лошадь Видара срывается на галоп.

— Вот же ж!.. Daemon!

Себастьян срывается следом.

Чем больше они приближались к лагерю, тем сильнее поднимался смольной дым, он копотью оседал на белом снеге и льду.

— Пахнет шалфеем! — с трудом выкрикивает Баш.

Оба старались на ходу зарыться носами в мех накидок.

— Пожар спровоцировала не магия? — кричит в ответ Видар.

Обычно магия имела запах сандала.

— Демон его разберёт! Нужна подмога!

— Нет времени разворачиваться! Если Узурпаторы проникли туда, Бэриморты, скорее всего, мертвы! Все! Кроме братцев, что служат с нами!

— Хотя, и их уже могли приложить чем-нибудь!

Народ в страхе разбегался кто куда, образуя неразбериху и хаос. Ядовитые пары дыма проникали в лёгкие, пламя, тем временем, разрасталось всё шире.

Вспышки магической борьбы начали мерцать сквозь чёрную завесу, звуки лезвий слышались всё ярче и отчётливее.

— Ваше Высочество, отступайте! Мне нужно вернуть Вас живым! — нервно кричит Себастьян, вынимая меч из ножен.

Он не знает от кого отражать удар, вокруг царит жаркая кровавая баня. Пот проступает на лбу в первый раз за двадцать лет здесь.

— Я — Видар, Баш. Просто Видар, — ухмыляется принц.

Сегодня он погибнуть не намерен, а потому только бьёт шпорами лошадь, заставляя её ускориться.

— Praesidium[1]…—тихо проговаривает Видар, чувствуя, как кожа в области локтя пощипывает.

Чёрная татуировка вырисовывается под одеждой, что означало только одно: целитель наслал на себя заклятие защиты от ударов.

— Видар, вправо!

Крик Себастьяна доносится приглушенно, но принц успевает среагировать, слишком резко дёрнув поводья в сторону. Лошадь, ничего не видя, спотыкается, скидывая наездника в смоляной сугроб.

Доля секунды, чтобы осмотреться, как Видар замечает причину крика Себастьяна: маленькая деревенщина, обмотанная во что-то чёрное, лежала под завалами горящей палатки.

Первая мысль — сорваться на помощь, вторая — вряд ли она уже нуждается в ней, третья — нужно бежать со всех ног, чтобы спасать живых, а не мёртвых.

Видар с усилием поднимается со снега, но сдвинуться с места не может: горящая палатка захватывает разум. Почему-то он хочет верить, что ребёнок жив.

Грязно ругается. Ещё раз. Прокручивает меч в ладони, двигаясь в сторону палатки, готовясь отражать внешние удары.

А если живая, то куда он денет её? Не возьмёт же с собой… Трясёт головой.

«Какая разница?! Надо спасти!»

Откидывает брезент, подхватывает тонкую кисть, аккуратно пытаясь вытащить, уже скорее всего, сироту. Тельце оказывается почти невесомым. Стоит ему отползти с ним на руках на относительно безопасное расстояние, как остатки палатки вспыхивают молнией от удара какой-то ведьмы, что так отчаянно защищала свой дом.

Осматривает чумазое лицо внимательно, чувствуя, как собственное сердце остервенело бьётся о грудную клетку. Так сильно, будто он бежал по меньшей мере тысячу дней. Дыхание перехватывает то ли от гари, то ли от осознания, что ребёнок мог заживо разлететься от удара.

— Эй, слышишь меня?

Видар слегка касается измазанного подбородка. Не может разобрать мальчишка это или девчонка. От одного касания его тело пробивает током. Он резко одёргивает руку.

Ребёнок кивает, но зажмуренных глаз не размыкает.

— Спасибо…

Голос не запинается, звучит чётко, будто он конфетку ей подарил, а не от смерти спас.

— Послушай меня, беги! Беги, от этого зависит твоя жизнь!

Ребёнок, наконец, открывает глаза. Разноцветные радужки впиваются в его.

Видар на мгновение замирает. Пророчество богинь врезается в лобную кость. Один глаз напоминал синь небесную, другой — траву после дождя.

— Демон… — слетает с его губ.

— Сзади! — только успевает прошептать детский голос.

Видар реагирует мгновенно: меч с размаху разрубает тело нападающего.

Он испуганно оборачивается, глядя на застывшего ребёнка. Дитя во все глаза смотрело на разрубленного пополам солдата.

— Глаза! Смотри в мои глаза! — командует он.

В любой другой ситуации ему было бы всё равно, но не сейчас. Война не место для детей.

Бродяжка замирает, глядя в глаза спасителя. Кажется, что маленькое сердце начинает дрожать.

— У тебя очень красивые глаза, — тихо слетает с детских губ, заставляя брови Видара взметнуть вверх.

— Беги же! И постарайся выжить! — в замешательстве бросает он. — Давай!!!

Был ли тот взгляд предсказанием или плодом разбушевавшейся фантазии — Видар не знал до сих пор. Только сердце иногда пропускало по несколько ударов, когда он вспоминал пронзающие радужки глаз. Раз он тогда выжил — значит, нет причин для беспокойства? Или говорилось о смерти духовной, что следовалапослевойны?

Он поправляет золотистую застёжку на изумрудном камзоле. Изумрудный у альвов считался цветом скорби, цветом семьи Видара. В разнопёрых оттенках зелёного все старались избегать изумрудного.

Короля редко видели в другом цвете.

Чёрные короткие волосы были подстрижены на манер военной стрижки. Больше не было тех косичек, которые когда-то заплетала ему мать.

Он тяжёлым взглядом окидывает корону, что мерцала изумрудами и брильянтами в переплетении изогнутых ветвей.

Сколько помнит себя — всегда мечтал о Ветвистой Короне, но не таким путём. Далеко не таким.

— Видар, пора!

В кабинете появляется Генерал Себастьян Морган, правая рука короля, что по старой привычке наедине позволял себе нарушение субординации.

— Делегация уже на месте?

Видар надевает корону, любовно скользя пальцами по кончикам ветвей.

— В пяти минутах от замка. Говорят, сам Всадник Войны едет с ними.

— Серьёзно? — неопределённо дёргает бровями Видар.

— Нет, настроение у меня шутливое, — хмыкает Баш.

— И за что ты мне такой идиот? — ухмыляется король. — Что за Советницу они раздобыли в Малварме, раз её так тщательно охраняют?

Придворные закрывают двери за королём и генералом.

— Верховная.

— Здорово, наш дом станет пристанищем всех ведьм и ведьмаков мира нежити, — без особого энтузиазма протягивает Видар. — Всю жизнь мечтал.

В длинных коридорах пахло свежей зеленью деревьев, убранство блестело перламутровыми красками, хрустальными люстрами и позолоченными картинами. А буквально несколько часов назад здесь и вовсе носились придворные, подготавливая тронный зал и огромную столовую для гостей. С приходом технического прогресса в людской мир — придворным альвам стало намного легче обслуживать замок.

Несколько раз архитекторы порывались предложить королю новый план замка, с обновлённым экстерьером и интерьером, но Видар настаивал, чтобы большинство дворцовых зал сохранило первозданный вид, а вот комнаты отдавались в личное распоряжение работников.

Спустя несколько минут альвы оказываются в тронном зале. Видар намеренно ничего в нём не менял, стараясь сохранить светлую память об отце и матери. Те же арки, открывающие вид на альвийские сады вокруг замка, те же витражи над головой. Только трон с золотыми ветвями переплетённых деревьев вместо спинки теперь стоял в гордом одиночестве.

Видар одобрительно кивает Себастьяну, занимая своё место. Генерал отдает приказ запускать придворную знать. Король приветственно поднимает руку под восхищённые возгласы, борясь лишь с одним желанием — поскорее завершить клоунаду, что так любят Всадники.

Среди знати находит бесконечно-влюблённый взгляд герцогини Кристайн. Отправляет ей сдержанный кивок, отчего альвийка широко улыбается, довольная своей маленькой победой в большой войне за сердце короля.

— Ваше Величество! — Голос генерала Себастьяна громко разлетается по зале. — Делегация из Пандемониума прибыла в составе Господина Всадника Смерти, Господина Всадника Войны и Госпожи Верховной Тринадцати Воронов.

Немое восхищение волной окатывает присутствующих. Последний раз Всадник Войны показывался в правление Короля Тейта Рихарда, когда тот был в возрасте Видара.

Огромные резные двери распахиваются. Сначала появляются Всадники. Оба в строгих одеждах чёрного цвета, один из них опирался на трость, слепым взглядом смотря чётко в глаза короля, а второй с наглой ухмылкой на усыпанном шрамами старческом лице, одобрительно оглядывал генерала.

За их спинами виднелась рыжая копна кучерявых волос. Чем ближе они подходили, тем Видар мог внимательнее рассмотреть фигуру в чёрном тёплом плаще с соболиной накидкой.

Троица останавливается перед королевским пьедесталом, а незнакомка, наконец, поднимает глаза. Глаза, которые терзали короля каждую ночь.

Их взгляды пресекаются. В её — демоны отстукивают ирландскую чечётку, в его — отвратительное безразличие и нескрываемое раздражение.

Видара будто током прошибает. Ему почему-то кажется, что она чувствует тоже самое. Он успевает разглядеть, как, на долю секунды, её лицо перекосилось, а зрачки стремительно расширились. Всего лишь доля, и обладательница бледной кожи и россыпи ярких веснушек на носу, снова стояла, как фарфоровая кукла.

— Приветствую Вас в Халльфэйре, — его бархатный тембр впитывается в белую кожу.

Сердце Эсфирь замирает, равно как и она. Единственное, что ей удаётся — состроить недовольно-хмурую мину на лице, будто перед ней разлагался труп, а не сдержанно улыбался альв. До одури красивый долбанный альв.

От него веяло силой. Даже незначительное моргание превращалось в какое-то невероятное зрелище. Она не могла отвести глаз от его лица, что при ярком свете дня будто бы искрилось мягкими оттенками.

Эсфирь улыбается уголками губ, когда замечает лёгкую тень отвращения и эмоции, что она не в силах распознать.

— Достопочтенный король Видар! — скрипучий голос Смерти пропитывает одежды знатного двора.

Всадник Войны лишь сдержанно моргает в знак приветствия, а Верховная Тринадцати Воронов так и стоит, не отводя взгляда, гордо вскинув подбородок.

— В моей Тэрре королей принято встречать в приветственном книксене, — едва заметная усмешка появляется на губах короля.

Всадники довольно ухмыляются, будто подтверждая, что он — сын своего отца.

— Как и в любой другой, — её мелодичный голос затопляет помещение ядом.

Она тоже — дочь своего отца.

Видар замечает, как горделивый взгляд Всадника Войны дольше положенного задерживается на фигуре ведьмы. Гордиться ведьмами — новый фетиш Всадников?

Себастьян Морган настороженно сглатывает слюну. Ему казалось, что он собственными глазами смотрит на солнце, что так близко оказалось рядом, позволив мелким букашкам не сгореть заживо. Сейчас обугливалась его плоть.

Обеспокоенный взгляд Кристайн Дивуар находит перекосившееся от гнева лицо короля. За первые три минуты малварка нарушила три устоявшиеся традиции: отказалась от поклона, смотрела чётко в глаза короля и воздержалась от выражения трепета и подчинения обращением «Ваше Величество». Как минимум её ждало наказание, как максимум — изгнание.

— Ты же понимаешь, что если расстроить не тех альвов систематическим нарушением традиций, то последствия вряд ли смогут тебе понравиться, маржанка? — голос короля постепенно наполняется гневом.

— Вот и не расстраивай меня, — хитро хмыкает Эсфирь, заставляя волну возгласов прокатиться по зале.

Звонкие удары трости о пол заставляют всех присутствующих замолчать.

— Теперь вы наконец-то можете познакомиться, король Видар, — довольно улыбается Всадник Войны. — Перед вами Эсфирь Лунарель Бэриморт — Верховная малварских ведьм, покровительница Тринадцати Воронов, Поцелованная Смертью, Дщерь Ночи и Пандемониума! А с этой минуты — единственная претендентка на должность Советницы Великого Кровавого Короля!

Её имя с уст Всадника слышится каким-то неестественно обласканным, чуть ли не родным.

В тронной зале воцаряется молчание. Расценивалось оно как что-то страшное, тягостное. Никто не был готов к тому, что малварская ведьма окажется в близком родстве с королём Бэримортом. Обернётся той самой фигурой, об отречении престола и титула которой слагали легенды.

Видар едва дёргает левой бровью.

— Посвящение состоится на следующей неделе. В Кровавую Луну, — сдержанно произносит альв.

Он снова возвращает на неё взгляд.

— Позволите посетить Посвящение? — медленно протягивает Всадник Войны.

— Вы не нуждаетесь в позволениях, — учтиво кивает Видар, успешно борясь с эмоцией удивления.

Аккуратно переводя взгляд со Всадника, снова замедляется на ведьме.

Казалось, она не то, чтобы не моргала — не дышала. Прочесть её эмоции не представлялось возможным. Как и все девушки/женщины Первой Тэрры, она смотрела на него так, будто видела перед собой закат солнечных лучей в первый раз. Но не знал он, что наблюдала она за закатом своей жизни в его глазах.

Эсфирь не собиралась отрицать красоты и внутренней силы мужчины, как и не намеревалась отрицать свою неизвестно чем вызванную симпатию. Она считала, что бегство от собственных эмоций — признак слабости. Слабость же она привыкла рубить на корню. Это совсем не означало, что ведьма с распростёртыми объятиями понесётся в постель короля или, что хуже, спасёт его от смерти. Приняв свои первичные эмоции, она знала, как преобразовать их в сильнейшую магию.

— Просим Вас пройти в обеденную!

Генерал Себастьян вовремя приносит известие о готовности пира.

Не разрывая зрительного контакта с Эсфирь, Видар поднимается с трона. Он презрительно оглядывает цвет её одежды, будто нарочно стараясь спровоцировать. В ответ она лишь едва заметно пожимает плечами, догадавшись о намерениях.

— Бланш, проследи, чтобы госпоже Верховной сняли мерки. Её гардероб следует обновить, — обращается король куда-то в зал.

— У тебя очень красивые глаза, — тихо проговаривает Эсфирь, сделав шаг вперёд, когда король собирается пройти мимо.

Видар, словно парализованный, останавливается. До острого слуха долетают перешептывания знати: «Что она сказала?», «Ведьма колдует!», «Проклятая маржанка!».

— Что ты сказала? — размеренно спрашивает он, наблюдая краем глаза, как слуги сопровождают Всадников в столовую.

— Я не повторяю одно и тоже несколько раз, — самодовольно хмыкает Эсфирь, отворачиваясь от Видара.

— Скажи, мы могли видеться раньше? — грозно протягивает он.

Ему хочется схватить ведьму под локоть, чтобы она так стремительно не исчезла среди немногочисленных лиц придворных.

— Я бы запомнила такое разочарование, — усмехается она.

Не скажет же она, что хотела разбить о голову долбанного альва люстру за косой взгляд.

Брови Видара гневно сдвигаются, а скулы от напряжения были готовы разрезать плоть на лице. При всём уважении ко Всадникам, он хотел с особым пристрастием выбить из этой ведьмы желание дерзить. К его сожалению, Верховные — имели статус неприкосновенности. К счастью, он ненавидел ведьм.

[1] С лат. защита.

6

К такому обилию естественного света Эсфирь не привыкла. Здесь всё сверкало, искрилось, буквально питалось солнечными лучами. От надоедливой яркости глаза щипало.

Она едва заметно оттягивает воротник-стойку угольно-чёрного утеплённого платья. Солнце нещадно припекало ткань, что в свою очередь отзывалось на коже пожаром. Эсфирь знала, что тёплая погода — отличительная черта Первой Тэрры, но не могла предположить, что жарко было, как в пекле Пандемониума.

Находиться в зимнем одеянии здесь было не то, чтобы некомфортно. Невыносимо.

Невыносимее переносилось лишь величие короля Видара, который медленно шествовал во главу стола, чувствуя затылком ледяной взгляд северной гостьи.

Он слегка усмехается, понимая, насколько ей жарко, неуютно и некомфортно находиться здесь. Рядом сразу же возникает Кристайн в воздушном серебристом платье, что так выгодно подчёркивало упругую грудь пикантным вырезом. Волосы девушки были собраны в демонической красоты причёску, а в заострённых ушках позвякивали множество аутентичных цепочек с изумрудами и кованными листьями.

— Ваше Величество, прошу, присаживайтесь!

Она любезно проходит с ним, усаживаясь по левую руку.

Эсфирь коротко сканирует пару взглядом. Долго ожидать пока её пригласят занять место не приходится. Она грациозно останавливается рядом с Себастьяном.

Генерал резко, на пятках, разворачивается к Эсфирь. В его глазах сквозит неподдельное восхищение, а она, в свою очередь, слегка дёргает уголками губ. Это первый альв здесь, что не морщился, не отворачивался и не хотел придушить её.

Генерал Себастьян галантно отодвигает стул, приглашая Эсфирь присесть. В его молчании скрывался покой, и ведьма наслаждалась им, пока у неё было время.

Её и Видара разделял один стул, который быстрым движением занял Себастьян.

— Должно быть, Вам очень жарко, госпожа Верховная. Велеть принести прохладительные напитки? — тихо интересуется генерал.

Эсфирь кривовато усмехается.

— Не стоит….

— Генерал Себастьян Морган.

Он протягивает ей руку, наплевав на этикет. Собственно говоря, о каком этикете могла идти речь, когда в людском мире давно забыт даже душевно-моральный свод. Дожидается, пока она вложит свою ладошку, а затем быстро касается губами бледной кожи.

— Меня, Вы, должно быть, знаете.

Веснушки россыпью бегали по лицу генерала. Если бы не шрамы: один рассекал бровь, другой — щёку, а третий, совсем маленький, примостился на подбородке, выполняя функцию ямочки, она бы и вовсе подумала, что он — мальчишка. Красивый мальчишка. Его тёплый взгляд цвета блёклой сирени источал уверенность, прозорливость и… симпатию. Симпатию к ней, представительнице рода маржан, знати Малвармы, которую они же хотели погубить несколько столетий назад, кровожадно сжигая всё на своём пути, присягнув к Узурпаторам.