Кровавое Благодаренье

Глава 9

Понедельник, 15 апреля. Утро

Оклахома, окрестности Элк Сити

Бодрой езды не вышло, топали пешком — вчерашний день установил свои жесткие правила.

Мы поначалу шагали вразвалочку по обочине, высматривая подходящее транспортное средство — шестеро отступающих морпехов, чванливых и капризных. То им амфибия не подходила, то двигательный отсек разворочен прямым попаданием, то внутри все заляпано ошметками плоти…

А потом нас обогнал вполне себе гражданский грузовик, чей кузов был набит некомбатантами вперемежку с растерянными вояками. Мы едва успели вздохнуть завистливо, глядя вслед «бортовухе», когда с небес сорвалась ракета «Хеллфайр» или что-то вроде того.

Трехтонку занесло и переломило, а пассажиров, как виноград в давильне, разваляло в кровавое месиво. И только тут мы соизволили глянуть в ясное небо — там кружила целая стая беспилотников…

Где сидели их операторы, со своими джойстиками, мышами и мониторами, неизвестно, но, стоило только серо-синему «Риперу» лениво сойти в пике, как нашу шестерку сдуло.

Мы резво бежали к «гипсовым холмам», блестевшим на солнце так, словно их присыпали битым стеклом, и укрылись под зыбким пологом рощицы гикори.

Рванула пара сброшенных бомб, злобно провизжали осколки, калеча деревья. Упади «подарки» метров на двадцать ближе, нам бы точно несдобровать, но, видать, «черногвардеец», азартно руливший дроном, мало смыслил в лазерном наведении.

Прошипела ракетка, сломив крученный ствол раскидистого можжевелового дерева. «Рипер» провыл по-над самым леском, и стал набирать высоту.

В следующую минуту неизвестно кто отомстил за наш страх и драп — вдалеке, за холмами, кучно поднялись «Стингеры». Вероятно, не всех морпехов перебили.

Малые, да удалые ракетёшки здорово проредили стаю дронов — к земле закувыркался «Рипер» или «Предатор», не разобрать; вошел в штопор «Грей Игл» и еще что-то беспилотное.

Кровожадные игрушки сместились к северо-востоку, карая неведомых зенитчиков, а мы тотчас же воспользовались моментом — покинули спасительную чащу, пока удаленные игруны не занялись лесоповалом.

Неприятно было шагать по открытому пространству, ощущая себя под прицелом. Правда, на автостраду мы больше не выходили — двигались по цветущей степи зигзагом. От одиночной скалы — до купы скрюченных акаций… Рысью — во-он до того крутого холма, густо заросшего кустарником, а оттуда до топкой промоины, затененной лысыми кипарисами.

К дороге мы вернулись, едва начало темнеть, а заночевали в перевернутой фуре, битком набитой джинсами «Wrangler» из знойной Индонезии — хлопчатобумажные изделия классических фасонов валялись по всей дороге…

* * *

Ранним утром мы продолжили путь, и чуть ли не сразу углядели впереди «двойников» — троих солдат в такой же, как и у нас, форме.

— Кажись, морпехи, — сощурился Рахимов.

— Кажись, — я глянул вверх. Чисто.

Американцы впереди неуверенно скучились, замечая нашу шестерку. Молодцы, не бросили оружие — у каждого на плече болталась М-16. Мало того, они еще и «поросенка» тащили с собой — 5,56-мм ручной пулемет. Запасливые ребята.

— Эй, парни! — несмело воскликнул рослый молодчик, кровь с молоком. — А вы куда?

— Вперед! — браво ответил Видов, поднаторевший в «инглише». Хотя акцент у него был, конечно, чудовищный.

— Тогда нам по дороге! — осклабился молодчик. — Я — Том, а это — Мартинес!

Худущий и смуглый боец стеснительно улыбнулся, а третий, то ли мулат, то ли креол, оскалился во все тридцать два, как на рекламе зубной пасты:

— Олли Пратт!

— Майкл, — поручкался я с «однополчанами».

— Чак, — невозмутимо представился Призрак Медведя.

Боярский сверкнул хищной улыбочкой:

— Мигель Альварадо!

— Санчо, — скромно отрекомендовался Харатьян.

Вряд ли актеры владели испанским более, чем на уровне разговорника, но поддержать пустопорожнюю болтовню могли. «Ола, амиго!» — «Буэнос!» — «Аста ла виста, бэби!»

А если Мартинес начнет лопотать на родной речи Сервантеса, грозно нахмурим брови: «Разговорчики в строю!»

— Forward march! — резко вытолкнул Чарли, и сборная команда из рот «Альфа» и «Браво» дружно зашагала по обочине.

* * *

Через полчаса нашего полку прибыло. Семь морпехов вышли на пустынную дорогу с правой стороны — потрепанные, с мальчишеской гордостью белевшие окровавленными бинтами. Самые крепкие волокли на себе две пусковые трубы «Стингеров» и запас зенитных ракеток.

Мы перезнакомились на ходу, и добродушный громила Лонг Шэддок с нашивками комендор-сержанта живо выстроил нас, наводя «орднунг унд дисциплин». Мы с Чаком только рады были перевалить на него командование вместе с ответственностью.

Нам светиться ни к чему.

Так мы и вошли в пределы Элк Сити — организованной колонной, громко тюпая ботинками по Южной Мэйн-стрит.

Похоже, что «Черная гвардия» обошла или вовсе не приметила городишко — ни погромов, ни пожаров. Правда, следов поспешного отхода — сколько угодно. Жители сонного тауншипа в ужасе разбежались, роняя тряпье, посуду, горшки с цветами, набитые чемоданы…

Ну, поведение «мирняка» вызвало у нашего нового командира лишь презрительную усмешечку. Зато потом, когда на парковке у «Хэмптон Инн» обнаружились армейские грузовики с прицепленными гаубицами… Четыре пятитонки стояли, как попало, а бойцы разбрелись, цедя халявное виски из бара брошенного мотеля.

И Лонга Шэддока будто расколдовали — привычное добродушное ворчанье сменилось злобным ревом потревоженного чудовища. Комендор-сержант орал, раздавал тумаки и затрещины, а когда полупьяные артиллеристы затрепыхались, вякая о правах и свободах, мы с Чаком и Харатьяном демонстративно передернули затворы. Звучное клацанье умножилось, и вот морпехи стоят супротив армии США, с винтовками наперевес. Даст Шэддок отрывистую команду — все нарушители воинской дисциплины лягут.

Видать, до армейщины тоже дошла эта простенькая истина. «Джи-Ай» не то, что сбледнули — позеленели.

— Машины заправить! — загромыхал комендор-сержант. — Разрешаю взять провизию в магазине напротив. Привести себя в порядок. Отправление через пятнадцать минут. Р-разойдись!

Я с Димой и тезкой потрусил к усохшему подобию городских супермаркетов. Витрину кто-то уже высадил, и мы вошли «через окно», скрипя и хрустя стеклом.

— Знаешь, я уже как-то успокоился, — выговорил Харатьян. — Всё боялся — раскусят, вычислят… А сейчас… Мы двигаемся туда, куда нам надо — это главное!

— И не говори… — пробурчал Боярский. Дернув за кольцо, он вскрыл баночку «колы», и выхлебал наполовину. — Но все же лучше сохранить инкогнито до самого Нью-Йорка, хе-хе…

— Затариваемся, — улыбнулся я, — а то Длинный Шэддок и нам вломит!

Мы сделали две ходки, перетаскав ящики с консервами, сухариками и прочей снедью, а как только время истекло, раздался хтонический рык комендор-сержанта:

— To the trucks!

* * *

Оклахома-Сити ничем не поразила, разве что многолюдством. А так — обычный провинциальный город, не тянувший даже на областной центр. Но народищу…

Наверное, беженцев со всего штата набралось здесь куда больше, чем коренных. Понаехали!

Отряд Лонга Шэддока по пути разросся до сотни рядовых с сержантами, и нас с ходу определили в экспедиционный отряд полковника Бершилла — энергичного, кряжистого мужичка с зычным голосом и простецкими манерами деревенщины.

Каждому выдали целый мешок всякого добра — матерчатый поясной ремень, спортивные туфли, зелёное повседневное кепи, куртку и брюки, просторную белую футболку и просторные белые трусы, зелёные шерстяные носки, голубую пластмассовую мыльницу, кусок мыла «Дайал», голубой пластмассовый футляр для зубной щётки, крем для бритья «Барбасол», бритву, тюбик зубной пасты «Крест», зубную щётку, резиновые тапочки, которые морпехи звали «душевыми тапками», серые шорты, жёлтую спортивную фуфайку с красной эмблемой корпуса морской пехоты на груди, большую вещевую сумку из зелёного брезента, с широким ремнём, который зацеплялся за кольцо в верхней части, две простыни, подушку и одеяло.

Никого из «новеньких» не допрашивали, никаких документов не требовали. Полковник ткнул толстым пальцем мне в грудь, и страшным голосом спросил:

— Черножопых боевиков стрелял?

— Сэр! — рявкнул я по уставу. — Так точно, сэр!

Моррис Бершилл сразу подобрел.

— Молодец, мой мальчик! Наркотой балуешься?

— Сэр! Никак нет, сэр!

— Марш в столовую, через два часа вылетаем в Кэмп-Леджен!

— Сэр! Есть, сэр!

Нас всех прогнали через огромный, приземистый «блок питания», где я в одиночку схомячил целую прорву всяких вкусностей, хоть и далеких от понятия «здоровая пища», а затем убрел в тихий закуток, подальше от начальственных глаз — пищеварить.

Следом подсели актеры — стало заметней, что они стараются держаться ко мне поближе. Надо полагать, Рустам казался им таким же чужаком, как и Призрак Медведя.

— Хорошо, что особистов тут нет! — хохотнул Боярский, присаживаясь на снарядные ящики.

Форма морпеха ему шла, но выглядел он в ней странно — таких ролей у «Альварадо» еще не было. Вот Диму я привык видеть в образе партизана-герильеро. Ему даже стричься не пришлось, как Михаилу — того обкорнали под общий стандарт морской пехоты. Называется «туго и упруго».

— Кэмп-Леджен… — заговорил Харатьян. — Это база?

— В Северной Каролине, — кивнул я. — Нью-Йорк совсем рядом.

— Сбежим? — приглушил голос Боярский.

— «На рывок»! — фыркнул я. — А чего нам бояться? Мы не дезертиры, а вовсе даже руссо туристо!

— Могут привлечь, как шпионов… — раздумчиво потянул Дмитрий.

— Могут, — согласился я. — Вывод какой? А вывод простой — попадаться не надо!

Михаил негромко рассмеялся, щеря зубы.

— Вот, не поверишь! Но мне вся эта суета даже нравится! Я будто в сказку попал — нерусскую народную…

— С элементами боевика! — выдавил Харатьян, сдерживая хихиканье.

Мы смолкли, глядя в выцветшее голубое небо, думая о своем, о молодеческом, да так и задремали.

Час провалялись точно, а потом явился коварный Рустам, и скомандовал:

— Подъем! Полковник объявил посадку!

Тот же день, позже

Кентукки, Камберленд

С-130 «Геркулес» напомнил мне «Антей» — тоже прямые крылья и четыре винта. Только «Ан-22» выглядел помощней, посолидней и, как ни странно, постройней, вроде накачанного Аполлона. А этот — Геракл Гераклом, толстомясый и несуразный.

Мы все поднялись на борт по задней откидной аппарели. Человек шестьдесят морпехов в полном боевом, нагруженные, как мулы. Я со своими садился последним, тулясь в самом хвосте.

Ко взлету готовились еще пять «Геркулесов» и один «Глобмастер», но мы первыми набрали высоту.

Полковник Бершилл в полевой форме устроился наискосок от нас. Бывалый, он сразу откинулся на борт и смежил веки — солдат спит, служба идет.

Тусклые лампы освещали всю грузовую кабину — мы расселись будто в трубе, и по ней гуляло эхо, донося монотонное басистое гудение.

Я и сам задремал. Не помню даже, сколько времени прошло, час или два, но побудка вышла пугающей.

Самолет неожиданно накренился, моторы взвыли, и тут же за бортом грохнул взрыв. Нашу «трубу» наполнили крики падавших и кувыркавшихся солдат — я рефлекторно вцепился в швартовочную сетку, что висела за спиной. «Геркулес» сотрясся, по фюзеляжу продолбили осколки.

— Сэр! — взвился шугливый голос. — Нас подбили!

— Доклад! — рявкнул Бершилл, вставая и хватаясь за сеть. — Живо!

— Кажется, мы падаем, — тихо, по-русски, сказал Рахимов. — Один… или два мотора заклинило. Слышите, звук какой?

Ровный гул двигунов сместился в какой-то громоподобный визг, а уши заложило. Валясь с боку на бок, самолет снижался.

Сердце у меня заколотилось, отдаваясь в горло, мертвящий страх подкрался, готовясь атаковать — и лишить человечьего облика.

С усилием вдохнув, я медленно вытолкнул воздух из легких.

— Мы не падаем, — в моем голосе слышалась хрипотца, — и не горим. Если бы ракета перебила крыло… нас бы так закрутило…

— Сэр! — из кабины пилотов вывалился Лонг Шэддок. — Мы атакованы с земли! Летуны предполагают ракету «Хок». Два мотора отказали, третий работает с перебоями. Гидросистеме кранты, шасси не выпустить. Будем садиться на брюхо!

— Ага! — каркнул полковник. — Где мы?

— Восточная часть Кентукки, сэр! Где-то над плато Камберленд, сэр!

В грузовую кабину выбрался пилот. Правую половину его лица покрывала бурая кровяная корка.

— Садимся на дорогу! — сообщил он, шепелявя. — На 75-й интерстейт! Держитесь изо всех сил!

Подумав, я привстал, вцепившись в сеть и напрягая ноги.

— Когда… посадка? — осведомился Бершилл, разлаписто хватаясь за швартовочные кольца.

— Скоро! Сейчас!

Пошла открываться аппарель, и забортный рев разом усилился. Солнце уже село, и широкая четырехрядная дорога тряслась и качалась в неверном свете. Плясали деревья по сторонам, а вдалеке шатались пологие горы.

Летчик едва успел схватиться за поручень, как самолет с маху сел, с грохотом впечатавшись всем днищем. Я еле удержался, повиснув на одной руке, и тут же раскорячился снова. «Геркулес» подскочил, зависая, задирая нос. Аппарель не выдержала, и оторвалась, но роль тормоза успела-таки выполнить — транспортник неуклюже приложился к асфальту, со страшным скрежетом раздирая фюзеляж.

Уже позже я разглядел плавный поворот, и понял, отчего самолет снесло с интерстейта. Нам повезло — за обочиной и неглубоким кюветом лежала заброшенная табачная плантация.

«Геркулес» бешено затрясло, а меня повело вперед — кряхтя, я вывернул голову, глядя, как за рамой кормового грузового люка вьется глубокая борозда. Самолет накренился, цепляя крылом рыхлую землю, и развернулся. Консоль с крестами замерших лопастей отвалилась — и все в мире замерло, медленно восстанавливая понятия верха и низа.

— На выход! — заревел полковник. — Живо!

Мои выпрыгнули первыми. Отбежали, спотыкаясь на кочках, и лишь теперь полыхнул керосин, набежавший из лопнувших баков. Огонь лизал и глодал консоль крыла, не дотягиваясь до изуродованного фюзеляжа.

Морпехи, обалделые до крайности, тупо пялились на пламя, изредка взглядывая на небо, где только что парили. Может, благодарили бога. Или радовались милостивому извороту судьбы.

А Боярский вдруг закатился от смеха, хлопая себя по бокам. Бершилл моментально разъярился:

— Что тебя так развеселило, солдат? — резко спросил он.

— Сэр… — всхлипнул Михаил, не забывая связывать английские слова: — Не долетели… Маленько!

Полковник смотрел на него с прежним гневом, но что-то в его лице начинало меняться — дрогнули губы, сморщился нос… И вот командир экспедиционного отряда гулко, грубо загоготал, словно извергая смешинки. Пять ударов сердца — и всё спасшееся воинство, надсаживаясь, реготало, колотило касками по вспоротой земле и отплясывало неуклюжую джигу.

Прав был товарищ Бонд:

Жизнь дается лишь дважды:

Когда мать рожает тебя

И когда смотришь смерти в глаза.

Тот же день, позже

Багамы, Нассау

«Боинг-747» компании «Эль-Ал» начал снижаться над темнеющим океаном. Чудилось, авиалайнер обессилел, неся в себе пассажиров через всю Атлантику, и вот-вот канет в ее обливные валы. Но нет, впереди завиднелись плоские пятна суши, и самолет скатился по глиссаде в аэропорт Нассау.

— Дамы и господа! — защебетала чернявая, быстроглазая стюардесса. — Наш самолет совершил посадку…

Не слушая, Рута отстегнула ремень и встала, следом поднялись ее парни — Амир, Леви, Моше, Рафи, Дава и Шауль. Четверо «гвардейцев» рабби Рехавама покинули свои места с наигранной ленцой, как будто не желали смешиваться с остальной группой.

Шимшони неслышно фыркнула, и зашагала к телетрапу. Больше всего ее злила безоружность, но на борт самолета «Эль-Ал» не пронесешь даже перочинный ножик — порядки в авиакомпании драконовские.

— Живее, парни, живее! — буркнула она на ходу.

В гулком зале их встречал мужчина за тридцать, с кожей цвета темной бронзы, прикрытой ярчайшей рубашкой и ослепительно белыми шортами. Кто угодно мог принять этого типа за местного мулата, и только посвященные знали, что Менелик — «бета исраэль», эфиопский еврей. И агент Моссада.

— Шалом, Менелик, — обронила Рута. — Все готово?

— Шалом, гэвэрэт, — церемонно ответил ее визави. — Ваш самолет прогревает моторы. Прошу за мной…

Запутанными переходами, кивая на ходу служащим или «подмазывая» надутых охранников долларами, свернутыми в трубочку, Менелик вывел Руту и ее команду на плохо освещенную «взлетку», где раскручивал винты двухмоторный «Бичкрафт Гурон».

— Хозяин этой птички — контрабандист, бежал с Кубы невесть когда, — приглушил голос агент, — но человек проверенный и надежный. Он перебросит вас на частный аэродром во Флориде и снабдит всем по списку. Барбудо!

Из-под крыла вынырнул коренастый, ужасно кривоногий абориген с шапкой курчавых волос и с черной бородой, завитой на ассирийский манер. Театрально поклонившись, он вытянул руки к самолету:

— Пр-рошу!

Фыркнув, Рута пропустила свою команду, и поднялась сама по крошечной алюминиевой лестничке.

— Сеньора! — выдохнул Барбудо. — Ваше место — рядом с вашим верным рыцарем! Ну, то есть, со мной… Целую ваши ноги, сеньора!

— Обойдетесь, — буркнула «старлейка», склоняя голову и бочком проходя в тесную пилотскую кабину.

Кубинец весело закудахтал.

— Сеньоры! — крикнул он, оборачиваясь. — Доблестные кабальеро! Извольте поднять лесенку и захлопнуть дверь!

Отдав витиеватый приказ, пилот влез за штурвал.

Рута с подозрением оглядела соседа. Левой рукой тот теребил свою роскошную, ухоженную бороду, а правой щелкал тумблерами, жал кнопки и двигал рычажки. Гул моторов поднялся выше, переходя в рев, и «Гурон» неожиданно снялся с тормозов. Шимшони вжало в спинку кресла, а самолет уже разгонялся, только пунктир белой осевой линии мелькал, сливаясь в ленточку.

Барбудо подал штурвал на себя — и колеса потеряли связь с землей. Рокоча, «Гурон» забирался все выше в небо, закладывая плавный вираж. Под крылом мелькнули освещенные улочки Нассау, осыпанные огнями отели — и уплыли назад. Самолет канул в ночь.

«Лишь тьма над бездною…» — мелькнуло у Руты.

— А у вас имя есть? — покосилась она на хозяина летательного аппарата. Тот совершенно преобразился — исчезли шутовские повадки, серьезные карие глаза шарили взглядом по приборам, а руки твердо держали штурвал.

— А как же! — охотно откликнулся Барбудо. — Есть, конечно. Только я вам его не скажу! А то и так не осталось тайн. Согласитесь, сеньора, скучно жить в рассекреченном мире!

— Хм… Соглашусь, пожалуй. А почему — «Барбудо»? Из-за вашей потрясающей бороды?

— О-о… — завел «верный рыцарь». — Борода вторична! Признаюсь, эта моя особая примета чаще всего досаждает мне, но сбрить ее… Рука не поднимается! Это — память, сеньора! — выразился он с экспрессией. — В далекой глупой молодости я партизанил в горах Сьерра-Маэстра, вместе с Фиделем Кастро. Бриться там было некогда, да и нечем. Нас так и прозвали — «барбудос». Фидель до сих пор ходит бородатым. А я чем хуже? Скажу по секрету, сеньора, я не сбежал с Кубы, как все эти «гусанос», что тусуются в Майами! Моя птичка регулярно наведывается в Гавану, я забиваю салон сигарами и ромом, и возвращаюсь обратно в Нассау. А затем, вот таким же романтическим вечером, перелетаю во Флориду. Бедным американским миллионерам невмоготу без сигар «Кохиба»! А я же человек жалостливый. Как не помочь страждущим от дурацкого эмбарго? И вот… Как Робин Гуд наоборот!

— А такая… хм… филантропия не опасна?

— Как показывают мои наблюдения, сеньора, — осклабился Барбудо, — безопаснее всего в этой жизни — умереть! Но я, в отличие от своей богобоязненной тетушки Мерседес, не верю в загробную жизнь. Лучше, думаю, как-нибудь перекантуюсь по эту сторону добра и зла! — он смолк на минутку, и пожал плечами: — Конечно, штатовцы здорово подгадили с этой своей блокадой, но я не ропщу — сигары сразу поднялись в цене, хе-хе…

Внезапно встрепенувшись, пилот прижал наушник ладонью, выслушал и облегченно выдохнул:

— О’кей, Нортон!

— Что-то позитивненькое? — заинтересовалась Рута, немного нервничая — темнота напрягала.

— Да, сеньора. Эсминец «Рэмедж» встал на ремонт и… не будет к нам приставать! Но все же снижусь — зачем дразнить зря?

Вечер того же дня

Флорида, берег озера Киссимми

Час спустя чернота океана сменилась чернотой суши. Барбудо летел по знакомому маршруту, ориентируясь по ему одному известным реперным точкам. И вот далеко впереди вспыхнули прожектора, высвечивая неширокую взлетно-посадочную полосу.

«Гурон» снизил обороты, и мягко сел, прокатываясь и тормозя.

— Прибыли, сеньора!

Прожектора у поля погасли, но тусклые огни на веранде дома, который скорее угадывался, чем виднелся, манили к себе.

Однако Рута, временно избавившись от командирского ярма в полете, вновь ощутила знакомую тяготу.

— Оружие и все прочее мои люди подготовили, сеньора, — серьезно заговорил Барбудо. — Рекомендую форму морпехов. Два юаровских бронеавтомобиля «Кугуар» прилагаются.

— А спутниковая рация? Направленная антенна? — отрывисто спрашивала Шимшони, шагая к просторному бунгало. Судя по огонькам сигарет, дом охраняло, как минимум, трое.

— Всё, как заказывали, сеньора!

— Дава, за мной!

— Да, гэвэрэт.

В бунгало пахло свежим деревом и ряской. Едва слышно тарахтел дизель-генератор, наполняя проводку, но верхний свет не горел, только настенные бра развеивали полумрак.

«Романтика!»

Барбудо провел Руту в обширную комнату, и гордо указал на крепкий самодельный стол, заставленный хитроделанной электроникой.

— Дава, твой ход.

Хозяин демонстративно — на цыпочках — удалился, а Давид оживил приборы, суть которых недоступна обычному юзеру. Рута лишь подсказывала, кого вызвать на связь — информатора из Ополчения или агента, внедренного в АНБ.

Новости не радовали.

Оглядев собравшуюся команду, Рута сняла наушники и отерла усталое лицо.

— Спать не придется, парни, — сухо сказала она. — «Черногвардейцы» сбили самолет, в котором летели те, которых мы ищем. Однако пилоты вышли на связь — им удалось совершить аварийную посадку на хайвей номер 75. Погибших нет, следовательно…

— … Следовательно, садимся и едем по хайвею номер 75! — перебил ее Ари Кахлон.

Рута еле сдержалась, чтобы не сорваться, не высказаться по полной. Сохранить лицо помог сам «гвардеец» — перехватив его холодный взгляд, командирша поняла, что тот вовсе не изгаляется над нею, а просто ценит время.

— По машинам! — буркнула Шимшони.