Кровавое Благодаренье

Глава 5

Понедельник, 25 марта. День

Лос-Анджелес, бульвар Вест-Джефферсон

Вчерашние хлопоты и суета продлились с раннего утра. Актрисы бегали из номера в номер, не доверяя прислуге отеля — сами гладили платья, поправляли прически и красились.

Риту увлекло, закрутило и завертело общее поветрие. Пару раз она мимоходом прижималась ко мне, то ли извиняясь, то ли благодаря, а затем опять спешила улучшить наилучшее и стать красивее себя.

Натурально, мне даже в голову не приходило вмешиваться, ибо угомонить женское естество никому не дано. Еще и Харатьяна удерживал.

«Дима, — внушал я с чувством, — сопротивление бесполезно! Наташа сама успокоится — это в них природа буянит…»

Все наши женщины хорошо подумали еще в Москве, и отказались от вечерних платьев в пол, обошлись стилем макси — на бретельках и с эффектным разрезом.

Рита выбрала черное с блеском и довольно скромным декольте, а туфли на шпильке зрительно удлиняли стройные ножки, хотя они и так стремились в бесконечность…

— Слышали? — голос Боярского с неподражаемой вибрирующей хрипотцей нервно «гулял». — Консульство перегнало новые «Чайки» для нас! Так что, товарищи номинанты…

— Ну, и нормально! — благодушно прогудел Смирнов. В элегантной паре он выглядел партийным функционером. — Советские в советском!

Я молча согласился с ним. Лимузины «ГАЗ-15» получились высокими, как «Роллс-Ройсы» — тоже можно было садиться, не снимая цилиндров — и по-настоящему шикарными.

— Рит, — мой голос прозвучал неуверенно, — а мне с тобой ехать, или…

— Со мной, конечно! — красотка распахнула черные глазищи. — А как еще?

— Ну, я… м-м… не совсем актер…

— Я тоже, Миша! — хохотнул Гайдай, подкравшись. — Но вас стоило бы указать в титрах, хе-хе…

— Приветствую всех! — раздался вдруг еще один знакомый голос, и киношники живо обернулись, узнавая Видова, победительного снаружи, напряженного внутри.

— Олежа! — радостно взвизгнула Проклова, кидаясь навстречу.

Нонна подставила воспрявшему актеру щечку, а Инна благосклонно покивала издали.

— Милостивые судари и сударыни! — по-светски возгласил Олег, храня голливудский лоск. — Кареты поданы!

Церемония разворачивалась в вычурном концертном зале «Шрайн-Аудиториум», возведенном в мавританском стиле. Архитектурную знойность подчеркивали высокие купола и шеренги пальм, но огромная толпа, теснившаяся с обеих сторон красной дорожки, не обращала ровно никакого внимания на изыски зодчих.

Поклонники, вперемежку с зеваками, вопили, свистели, хлопали в ладоши, встречая звезд, звездушек и звездунчиков.

— Ты у нас похож на Джеймса Бонда, — томно проворковала Рита, суя узкую ладонь под мою пятерню.

— Шон Коннери отдыхает! — поддакнула Дворская.

Я улыбнулся с холодком, вживаясь в роль агента 007. Наша черная, антрацитово-блестящая «Чайка» плавно подкатила к тротуару…

— Приехали! — сипло вытолкнула Инна.

— Все будет хорошо! — подбодрил я девчонок. — Пошли!

И мы пошли…

Говорят, чтобы перевезти знаменитую «красную дорожку», нужно загрузить два грузовика, а целая бригада расстилает ее за пару дней.

Я почему-то думал, что она узкая. Ага… Метров десять в ширину!

Ступаешь по сцепленным коврам темно-алого цвета, и ощущаешь приятство, только надо было постоянно держать в уме, что я чужой на этом празднике жизни.

Не знаю, правда, отчего же так оглушительно взревели фанаты… Потому что узнали «расхитительницу гробниц»? Или оттого, что под ручку со мной дефилировали обе — и «Лита», и «Джейн»?

Знать, и по моей персоне мазнуло светом superstar…

Так я и шагал нескончаемые полтораста метров — под крики, хлопки, треск фотокамер… Почтенная публика сливалась в тысячеглазое «чудище обло», готовое боготворить кумиров — или растерзать их. Sic!

Вдоль красной дорожки торчали, как идолы, статуи «Оскаров» в два человеческих роста, но еще выше задирались операторские краны — церемония шла в прямом эфире.

Войдя в зал на шесть тысяч мест, я облегченно вздохнул, и провел дам на отведенные места в партере — огромная, глубокая сцена простиралась перед нами, пугая и маня.

— Миш! — Рита тревожно затеребила рукав моего пиджака. — Глянь, прическа не растрепалась?

— Волосок к волоску! — успокоил я номинантку.

Если честно, то лишь сейчас, глядя на декорацию с выложенными золотом буквами «OSCARS», я полностью ощутил и размах действа, и его значимость для Риты.

Золотую медаль нобелевского лауреата мне вручали тоже в концертном зале, только в Стокгольме. Разумеется, тогда я воспринимал происходящее сквозь призму иронии, и все же волнение, помню, потряхивало — стать в один ряд с Эйнштейном, Планком, Капицей или Ландау… Тут у кого угодно бабочки в животе запорхают!

Они и сейчас вовсю щекотали меня своими крылышками, до того приятно было, и радостно за Риту. Правда, я виду не подавал, и губы сжимал покрепче, чтобы не разошлись в глуповатой «голливудской» ухмылке — боялся допустить оплошность, и помешать судьбе.

Хотя Ритульке мало что достанется. Даже если кинокартина «Лита Сегаль. Расхитительница гробниц 2 — Священные высоты» победит, обойдя конкурирующие ленты из Франции, Италии, Японии, то Гайдай увезет в Москву лишь единственный «Оскар» — за «Лучший фильм на иностранном языке». Один на всех, как тот, что урвал Меньшов за «Moscow does notbelieve in tears».

И еще не факт, что янки будут честны, и не станут подсуживать «своим», из капстран. «Будут — не будут, плюнут — поцелуют, любят…» Не, не любят в Голливуде награждать «комедийные боевики с элементами эротики», им бы только слезливые драмы хвалить…

— Ladies andgentlemen! — загремел голос Билли Кристалла, здешнего комика и ведущего. — Weare starting!

Из-за его спины выпорхнула напарница, юморная Голди Хоун, и вскинула руки — по залу пронесся шквал аплодисментов…

…Накрутил я себя изрядно, поэтому шуточки Билли меня раздражали. Даже блистательные выступления Майкла Джексона или Уитни Хьюстон «не зашли» — их портило неприятное чувство изнуряющего ожидания. И вот…

— So… Recognized as the Best Foreign Language Film… — ведущий взял паузу, и загремел: — «Lita Seagal Tomb Rider: Sacred Heights»!

Зал взорвался ликованьем, а Рита с Инной набросились на меня, пища и мутузя. Концентрированное счастье в чистом виде!

Я едва углядел Гайдая, ошеломленного и растерянного, взобравшегося на сцену. Из-за кулис, переливаясь в длинном платье, как в серебристой чешуе, вышла Сигурни Уивер. Расточая улыбки, она вручила Леониду Иовичу золоченую статуэтку — тот сразу закогтил взлелеянную добычу. Актриса трясла свободную руку режиссера, глаголила нечто духоподъемное, а премированного хватило лишь на сиплое: «Thank youvery much!»

Гайдай, неуклюже прижимая «Оскара», направился было в зал, но тут Голди Хоун шутливо преградила ему путь, и высоко зазвенела в микрофон:

— For the first time in the history of the Academy Award, Soviet actress Rita Garina wins the Oscar for the Best Actress in a Leading Role!

Зал застонал — и неистово захлопал, затопал, загремел! Многие вставали, аплодируя стоя. Феерия!

Рита сначала не поверила. Бледнея, глянула на меня.

— Это… они о ком?

— О тебе, чучелко! — рассмеялся я, отбивая ладони.

— Иди, иди скорее! — заторопила Инка подругу.

«Лита Сегаль» встала и обворожительно улыбнулась залу. А как она гибко двигалась, как поднималась — нет, восходила! — на сцену…

Я сидел и тихо гордился.

Награду Рите вынес Харрисон Форд — малость растрепанный, с вечной своей лукавой улыбочкой. Разумеется, «Индиана Джонс» не удержался и чмокнул в щечку мою красавицу. А та была как в тумане, розовом с голубым!

Но все же набралась сил для ответного слова.

— Thanks to everyone who was worried about my character, — приятный голос сеялся по всему залу. — Thank you all!

Надо ли говорить, что третий, последний час киношного торжества прошел мимо нас? Нам было не до реала!

«Оскар» гулял по всему ряду, занятом нашей делегацией. Каждый любовно разглядывал и ощупывал статуэтку, а товарищ Синицын горделиво сиял. Обеспечил-таки признание советского шедевра!

Там же, позже

Раздав массу автографов, советские киношники вырвались на свежий воздух. Нас ждал губернаторский бал — и трюфельные кесадильи на дорогущем афтепати Vanity Fair… Но не дождались.

По всему Вест-Джефферсон гульванила и бесновалась черно-белая толпа, шла стенка на стенку. Дергались и рвались из рук плакаты «Sinti — for president!», а затем в демонстрантов на всей скорости врезался пикап «Додж».

Душераздирающие крики покалеченных белых едва прорезали торжествующий рев черных, а толстенный негр в кузове «Доджа» приплясывал, ухватившись пальцами-сардельками за пулемет на треноге, и весело гоготал — его лоснящееся голое пузо тряслось, выпадая из необъятных джинсов.

Углядев киношников, пулеметчик выпучил глаза, и дал длинную очередь — пули срезали листья пальм, расколачивали окна «Шрайн-Аудиториума», а кинозвезды с воплями ужаса разбегались.

Негр просто скисал от смеха, пока телохранители не открыли ответный огонь.

— Ходу! — крикнул я, цепляя Риту с Инной.

С нами бежала Наташа Гусева, ее прикрывал Харатьян. И как же к месту оказались платья-макси! Попробуйте-ка гнать, придерживая руками пышный наряд!

Бледный, растрепанный Гайдай мчался ходульно, одной рукой прижимая к себе «Оскара», а другой таща на буксире Нину Павловну.

Смирнов, пробегая мимо пальм, живо вспомнил военную молодость — вырвал «Глок» из руки убитого полицейского, и открыл огонь. Я не успел разглядеть, удалось ли пристрелить жирного пулеметчика, но пару пуль тому в брюхо «Верзила» таки всадил.

Понимания, куда бежать и как спасаться, у меня не было. От слова совсем. Я просто волок своих женщин подальше от перекрестной пальбы, а войнушка за спиной разгоралась, возводя смерти в степень. Уже и автоматы затрещали, глухо забухали ружья… А нам навстречу, с Саут-Фигероа, неслась другая толпа, угрожающе помахивая стволами и битами!

— Стойте! — испуганно завизжала Самохина. — Туда нельзя!

— А куда можно⁈ — неожиданно грубо заорала Гребешкова.

И тут, как во всяком приличном боевике, жутко заскрежетали тормоза. Рядом, блестя лаком, замерли три «Чайки». Дверца передней распахнулась, и из нее выглянул Рустам Рахимов, как всегда, бритоголовый и смуглый.

— Миха-а! — заорал он. — Эй! Сюда все! Быстро, быстро!

Из второй машины показался Иван Третий, добрый молодец из «Царевичей». Тряхнув соломенным чубом, он выпустил очередь из «калаша» — биты попадали, цокая, а отморозки рванули прочь.

— Ритка! Инка! Садитесь!

Мои запрыгнули в салон, следом юркнули Наташа с Димоном. Вокруг забегал Синицын, истошно крича:

— Леонид Иович! Сюда, сюда! Скорее! Нонна! Елена! Аня!

Обернувшись, я увидел, как к нам несется телохранитель, гоня перед собою Майкла Дугласа и удерживая пистолет в левой руке — правая висела плетью. Исполняя оплаченный долг, он с силой пихнул актера — тот рыбкой сиганул за распахнутую дверцу «Кадиллака». Лимузин с ревом взял с места, а пуля досталась телохрану. Крупный калибр отбросил его, едва не разрывая, и по асфальту заскользил оброненный «ЗИГ-Зауэр».

Я вооружился, не думая. Вскинул пистолет, опуская пальцем рычажок слева, чтобы освободить спуск, и закричал отстающему Боярскому:

— Беги! Прикрою!

Тезка почесал, сгибаясь в три погибели, а я выстрелил навскидку, снимая чернокожего боевика с парой «Узи» — тот аж юлой завертелся, пока не выстелился прямо на красной дорожке.

— Миха-а! — заорал «Царевич». — Все в сборе!

Не отвечая, я нырнул в машину, толкая облегченно пискнувшую Риту.

— Гони!

Умар Юсупов, сидевший за рулем, осклабился — и дал газу. Дрифтуя, «Чайка» понеслась.

— Нас Иванов послал! — радостно проинформировал Умар. — Сказал, чтоб приглядывали потихоньку… Пригодились, скажи?

— Еще как! — ухмыльнулся я.

Запыхавшийся Синицын, ерзавший на переднем сиденье, врубил рацию.

— Я — Первый! — неинтеллигентно рявкнул он. — Громкую связь!

— Второй — Первому, — отозвалась чуток шипящая рация голосом Рахимова. — Все живы, раненых нет.

— Третий — Первому, — быстро ответил Иван. — Все в норме!

— Говорит Первый! Двигаем по Фигероа в Пасадену! Поступили пренеприятнейшие известия… С утра все морские порты и аэропорты по всей территории Штатов закрыты. Дипломатические представительства срочно эвакуируются. Наши дипломаты из консульства в Сан-Франциско едва поспели на судно «Космонавт Юрий Гагарин». США полностью блокированы по приказу из Белого Дома — Береговой Охране придали флотские эсминцы, а сухопутные границы охраняет армия…

Юсупов резко взял влево, и объехал по тротуару автобус, набитый пьяными «потомками рабов», трубно мычавших:

— Black power! Black power!

— Кечирасиз… — обронил спецназовец, валко выезжая на проезжую часть.

— … Радиофонная связь не действует, — одышливо продолжил Игорь Елисеевич, правой рукой застегивая ремень, а в левой удерживая рацию. — Телефонная тоже. Банкоматы кое-где еще работают, но на выдачу строгий лимит. Везде страшные очереди, драки на заправках, толпы грабят супермаркеты… Короче, хаос! Возможно, президент Картер мнит, что тот управляем, но это его особое мнение…

— Съездили, называется! — по рации глухо донесся истеричный голос Гребешковой. Слышно было, как на нее зашикали, однако Нина Павловна не унималась: — А что, неправда? Вот как теперь вернуться? Кто нам поможет?

— Синти! — громко сказал я. — Синти Даунинг! Нам надо срочно ее найти, или как-то связаться!

— Третий говорит, — моментально откликнулся «Царевич». — Насчет самой Синти не скажу, но ополченцы сейчас в Лас-Вегасе!

— Курс всем ясен? — взбодрился Синицын.

— Так точно, — отозвался Рустам, наверняка ехидно усмехаясь.

Умар кивнул лишь, напряженно следя за дорогой — то там, то сям горели опрокинутые фургоны, попадались легковушки с расстрелянными в упор — яркие, сверкающие кузова сквозили пулевыми дырами, а между пробитых шин вытекало черное масло, мешаясь с лужицами крови.

— Через Пасадену — и на Лас-Вегас!

Вторник, 26 марта. Утро

Тихий океан, борт АТАВКР «Ульяновск»

Корабль мирно крейсировал в терводах Никарагуа. Океанские волны благодушно плескали в борт, солнце бликовало, рассыпаясь блестками, а ветер навевал ароматы дальних стран.

Что угодно можно было угадать в теплых порывах — влажную жару сельвы, обволакивающий запах орхидей, или простой и понятный йодистый дух.

Гирин любил, отстояв вахту, выйти на крыло мостика. Просто так — постоять, облокотившись на планшир, лениво глянуть на бирюзовую гладь.

Вахтенному офицеру БИЦ требуется сосредоточение без перерывов, и четыре часа напряга выматывают, как копка огорода на даче у тещи. А тут стоишь себе, бездумно отмякаешь…

На мостике вахтенные, дежурный по кораблю… У руля главный старшина, а Кузьмич дело знает туго…

— Отходняк? — хмыкнул Мехти, закуривая. По терпкой горечи Иван опознал крепкие «Кара-Дениз».

— Вроде того! — хмыкнул кап-два.

— А я всё думаю… — контр-адмирал затянулся, и его гладко выбритые щеки запали, придавая лицу выражение отшельнической худобы. — Не зря ли мы отпустили «Комсомольца»? Американе думают по-своему, для них одинокий авианосец всё равно, что беззащитный сухогруз — подходи, да бери. Или топи… У них тяму не хватает понять, что такое АТАВКР! Полезут сдуру…

— Как полезут, так и слезут, Тахмасиб Гасанович, — прищурился Гирин. — Лично я никак в толк не возьму, зачем они вообще эту блокаду устроили? Как там, по «Маяку», ехидничали: «Задернули „железный занавес“!» Режим «никого не впускать, никого не выпускать»! А смысл?

— Вот-вот… — проворчал Мехти, стряхивая пепел. — Мы их не понимаем, они — нас… Если по логике думать, то Картер, скорее всего, отрезает бунтовщиков от внешней помощи. И, одновременно, не позволяет им уйти «по-английски». И тут главный вопрос даже не о помощи со стороны, а о целеполагании. Кого именно Джимми считает мятежниками? Ополчение Даунинг или «Черную гвардию»? С кем он, собственно, собирается биться? Кому противостоять?

— А вам не кажется, что Картер в панике? Что у него истерика? Да и… Разве там президент что-то решает? Им правит элита!

— А элитой правит «глубинное государство», — подхватил контр-адмирал, и задумался. — Хаос не терпит порядка, и управлять им практически невозможно. Хорошо еще, если Пентагон крепко держит поводья! А если отпустит?

— Тогда пипец, — хладнокровно обронил Иван. — Но… Нет, Тахмасиб Гасанович, хаос не наступает за день. Чтобы стихия смела цивилизацию в огромной стране, нужен хотя бы год. Вспомните семнадцатый! Да и та же Даунинг не допустит развала, а за ней идут миллионы! Хотя… Не знаю.

— Вот-вот…

— Тащ командир! — донеслось из рубки. — Докладывают! Слышат шумы винтов ПЛ! Классифицируют — атомная! Акустик явно слышал шум реактора!

Мехти резво метнулся на голос, следом шагнул Гирин.

— Ак-кустическая обстановка… — вытолкнул вахтенный.

— Акустики! — гаркнул контр-адмирал.

Оператор ГАК «Звезда» затараторил:

— Пеленгую цели! Дальность двадцать пять миль. Дистанция быстро сокращается. Предполагаю торпеды!

Взвыла боевая тревога.

— Внимание! Отражение торпедной атаки! — Гирин оттолкнул вахтенного. — БИЦ — целеуказание на носовые РБУ! Залп по готовности!

— Внимание по кораблю! — рявкнул в микрофон Мехти. — Атака! Доклад акустиков!

— Контакт с подлодкой! — срываясь на крик, доложил «куст». — Предполагаю класс «Лос-Анджелес»!

— С носовых углов! Эхо четкое! Предполагаю шумы двух торпед! Пеленг 80. Дистанция двенадцать кабельтовых!

— На руле — маневр уклонения, право на борт!

Залпово отработали носовые РБУ, засвистев, заревев реактивными факелами. Хищные химеры — помесь ракет с глубинными бомбами — накрыли площадь по указке «Звезды».

Первыми рванули снаряды-отводители — океан вспух пенными выбросами. Есть! Одна из торпед ушла на дно.

Бомбометы отстреляли вторую порцию, и череда подрывов на глубине сделали свое «мокрое» дело — вторая торпеда детонировала.

— БЧ-3! Атака!

С правого борта отворился лацпорт комплекса «Водопад» — шипя рассерженными кошками, в волны плюхнулись ракето-торпеды, и тут же с ревом стартовали, распуская гарь выхлопов.

Унеслись ракеты… «Спрыгнули» на парашютах торпеды…

— Малый ход! Акустикам внимание!

Гирин замер, напряженно ожидая доклада. Рыщут торпеды, рыщут… Кружат акулами на циркуляции…

— Есть поражение! Слышу характерные звуки лопающейся стали… Бурно травит воздух из отсеков…

— Так им и надо, — невозмутимо пробубнил Кузьмич.

Тот же день, позже

Вашингтон, Капитолий

Джон Маккейн всегда считал себя везунчиком, вплоть до вьетнамского плена. Его сбили над Ханоем, и выловили в центре города из озера, чтобы пять лет измываться над гражданином США…

Он теперь не способен руки вытянуть вверх из-за переломов!

Когда русский военспец навестил его в тюрьме «Хоало», то в ответ на яростные проклятья холодно сказал на хорошем, даже изысканном английском: «А чего ты хотел, драный америкашка? Тебя сюда никто не звал! Что, не сработали ваши „три без“? Не вышло безнаказанно бомбить безоружных с безопасной высоты? Ну, так сиди и не вякай! И не мешай местным козлодерам путать тебя с рогатенькими…»

Или это врожденная строптивость помешала вырваться из застенков? Ведь мог же, мог освободиться чуть ли не сразу! Так нет же… «Пусть сначала выйдут те, кто сел раньше!»

Гордо так сказал, благородно… Обрекая себя на годы унижений и мук!

Чуть больше двадцати лет минуло с тех давних и стыдных пор, но тяжкая, жгучая ненависть к поганым «комми» не покидала Джона, засев в нем, как ком не остывающего свинца.

И вроде всё хорошо заладилось на родной земле — тут его и славили, как героя, и орденов с медалями навешали, но стоило вспомнить Ханой — и корчишься в душе… Зато вернулось утерянное везение.

Маккейн легко избрался конгрессменом, а затем и в Сенат пролез, заняв место Барри Голдуотера, такого же ярого антикоммуниста. Но давние обиды требовали большего удовлетворения. Сволочная мотивация…

Как будто пост президента что-то изменит. Хотя… Можно же отыграться на обидчиках, когда твоя работа — Realpolitik!

Джон хмуро спустился на цокольный этаж Капитолия, где ютилась сенатская столовая. Не бог весь что, но гвалт, создаваемый туристами, гарантировал приватность — такой вот парадокс публичной жизни.

Болтон уже ждал его, заняв столик за квадратной колонной, и неторопливо смаковал кофе, поданное в огромной чашке.

— И куда в тебя столько влезает? — забурчал Маккейн, подсаживаясь.

Дипломат самодовольно улыбнулся, поведя усами.

— Тренировка, Джон! Ну, что скажешь?

Сенатор раздраженно заерзал.

— С людьми повстречался, поговорил. Даже демократы вроде бы не против, чтобы я занял место спикера… — он сердито засопел. — Но это ничего не даст! Знаешь, как я хотел? Джимми назначил на место Даунинга… этого…

— Билла Клинтона, — кивнул визави, поправляя круглые очки.

— Его, его… Ну, думаю, хорошее дело — преемственность! Задачка-то простенькая, и решается в два действия. Сначала надо прибавить себе пост спикера Сената, а затем вычесть Билла! Сам же видишь, время какое. Мало ли несчастий случается…

Болтон затряс головой.

— Идея, согласен, неплохая. Но реализовать ее невозможно! Картер никогда не подпишет указ о твоем назначении вице-президентом!

— Так в том-то и дело! — Маккейн шлепнул ладонью по столу. Помолчав, он глянул исподлобья. — Джон… Ты по-прежнему не против стать моим вице-президентом?

— А я не меняю свои предпочтенья, — ровным голосом сказал дипломат. — Знаю, что ты доверяешь мне, и правильно делаешь. Я же все понимаю, Джон! — в его тоне прибавилось горячности. — Самому мне никогда не занять Белый дом, не тот я человек, не гожусь в Первые Джентльмены. Но вот пролезть туда в паре с тобой — совсем иное дело! Так сказать, в одном звене! Ты — ведущий, я — ведомый!

— Наименьшая тактическая единица в наших ВВС, которая из двух самолетов, — добродушно проворчал сенатор, — называется секцией. — Он откинулся на спинку стула, и ухватился за подбородок. — А тебе не кажется, что надо прощупать тех, кто рекрутирует негров в «Черную гвардию»?

— Это опасные люди, Джон, — сверкнул очками Болтон.

— Знаю! — резко сказал Маккейн. — «Черногвардейцы» всего лишь противовес Ополчению Даунинг. Эти твои «опасные люди» боятся победы желтопузой стервы, и тут мы с ними сходимся. Так почему бы мне не стать противовесом самой Синтии?

— Хороший ход… — затянул дипломат, медленно опуская чашку с остывшим кофе. — Хм…

Подумав, Болтон молча протянул руку, и Маккейн крепко пожал ее.