Кровавая любовь

Глава 19

Ленор

Мне удается держать рот закрытым, пока я тону, не желая впускать в себя ни капли красной океанской воды, но внутри кричу.

Тяну за прутья клетки со всей силой, на которую способна, опускаясь все ниже, ниже, ниже. Такое чувство, что я вечно падаю в эту ледяную тюрьму. А потом меня охватывает страх, что в этом океане нет дна, потому что он не из моего мира. И я просто буду падать вот так вечно, застряв в петле бесконечных пыток и агонии, пока мой разум не разлетится на миллион кусочков.

Если повезет, я умру. Не знаю, смогу ли жить вечно, и уж точно не знаю, смогу ли отрастить жабры и дышать под водой. Сколько у меня есть времени, прежде чем сердце откажет? Как долго вампирская кровь сможет поддерживать во мне жизнь?

«Пожалуйста, пусть это произойдет быстро», — не знаю, кому я молюсь. Возможно, тому же богу, которому Абсолон поклонялся до того, как его обратили, и украли жизнь. Опять же, этот бог несильно ему помог.

На самом деле, это отчасти удивительно, что Солон стал таким. Даже не помнит свою прежнюю жизнь, хорошую и счастливую — он был божьим человеком. И лишь знает, что Скарде превратил его в монстра, наполовину вампира, наполовину зверя. Солон провел столетия в качестве машины для убийств, такой же безжалостной, как и его отец, но в конце концов, остановился. Избавился от безумия и упорно боролся с ним. Он похоронил зверя так глубоко, как только мог. Отрекся от своей семьи, ушел в свободное плавание. И хотя я не сомневаюсь, что Солон совершил бесчисленное множество ужасных и аморальных поступков в своей жизни, после расставания с темной стороной он постоянно стремится стать лучше. Пытается вернуть человечность, которую у него давно украли.

И это сработало. Солон снова обрел своего бога, даже если этого не знает. И совсем не похож на своего так называемого отца. Он сам по себе, со своей свободой воли, и любит меня. Солон прошел через подобное и полюбил, — это не что иное, как чудо.

Но теперь он где-то там, будет мучиться вечно, как я. Клетка продолжает тонуть, а я понимаю, что если нет дна, то нет никаких шансов, что Калейд передумает и спасет меня, а если дно есть, то застряну в этой водной тюрьме навсегда. Пока что я жива, хотя, кажется, уже несколько часов не делала ни единого вдоха.

В конце концов, я перестаю падать. Достигаю дна. Здесь так темно, что даже мое ночное зрение не работает. Водоросли щекочут ноги и ступни — по крайней мере, надеюсь, что это водоросли. И тут я понимаю, что это всё. Навечно тут.

«Солон», — мысленно обращаюсь я. — «Солон, если слышишь, я люблю тебя. Люблю тебя больше, чем можно сказать, потому что ни в этом мире, ни в следующем нет слов, которые могут выразить то, что чувствует к тебе мое сердце. И моя душа. Просто знай, что ты хороший и любимый, и мне очень, очень жаль, что я вляпалась в эту историю. Сказала, что со мной все будет в порядке, и, очевидно, оказалась неправа. Надеюсь, ты сможешь простить меня».

Затем я закрываю глаза, погружаюсь в себя и пытаюсь заставить свои мысли уплыть дальше. Смотрю в колодец, черный и неподвижный, но на этот раз на поверхности поблескивает полумесяц, дающий немного надежды.

Я протягиваю руку и осторожно касаюсь воды кончиками пальцев.

Чувствую Солона.

Он под ним, жив, и…

Он идет за мной.

Я распахиваю глаза, вглядываясь в водянистую темноту за золотыми прутьями. Солон приближается. Каким-то образом он освободился, идет сюда, бежит прямо в ловушку на битву, которую ему, возможно, не выиграть. Он всего лишь вампир. Ему не сравниться ни с Джеремайсом, ни с Темным орденом. Да и Калейд тоже помеха.

Я должна помочь ему.

Начинаю стучать по прутьям клетки, теперь чувствуя себя сильнее, но этого недостаточно. Я заперта здесь, и даже будь на пике своей вампирской силы, до которой мне сейчас далеко, не смогла бы погнуть металл.

«Проклятье!»

Меня снова охватывает паника, ощущение, что я навечно заперта здесь, внизу, в то время как Солон идет навстречу своей смерти. Боже, кто-нибудь, помогите мне!

«Используй свою магию, дура», — говорит голос в моей голове. Это мой голос. — «Ты ведьма, или кто?»

Я ведьма, но мне всегда помогали, будь то Джеремайс, или Солон, или…

И вот тогда я вижу. Краем глаза замечаю движение в глубине. Я поворачиваю голову, и сначала мне кажется, что это рыба плывет, но позже понимаю.

Это не рыба.

Это мотылек.

Мой мотылек.

И он летит под водой.

Я расширяю глаза, высовываю пальцы из клетки, мотылек садится на них. Он смотрит на меня большими глазами, движет усиками. И я чувствую, как внутри меня поднимается прилив энергии, которая не только исходит из колодца, но и меняет его. Глубины внутри меня превращаются из темных в золотые, как будто все внутри становится светлым. Вода в колодце светлеет, сияет, прилив силы распространяется по всему моему телу, пульсируя в венах, отчего я чувствую себя восхитительно живой.

С благоговением смотрю на мотылька, он просто уплывает, исчезая в темноте холодного океанского дна.

Но теперь у меня есть все, что нужно.

Закрываю глаза, собирая весь свет, какой только могу, пока он не начинает вырываться из моих ладоней, ступней и кончиков пальцев, вытекать из глаз, ушей и носа, а затем я начинаю подниматься.

Быстро.

Я прорываюсь прямо сквозь прутья, металл поддается, а затем вылетаю на поверхность, как ракета, поднимаясь все выше и выше.

Сквозь волны, поднимаюсь над водой, в небо.

О боже мой.

Я лечу, черт возьми.

Издаю радостный смешок, глядя на свои руки, которые светятся, будто я сделана из солнечных лучей, и размахиваю ими, бросая отблески в небо, на волны в сотнях метрах внизу, удивляясь, что могу просто парить здесь, подвешенная в воздухе. И я — единственная, кто на это способен.

Это моя сила.

Весь свет и все добро.

Затем я слышу смешок, от которого у меня кровь стынет в жилах.

Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на руины, и вижу Скарде, стоящего на краю причала, смотрящего на меня снизу вверх с выражением благоговейного ужаса на лице, на его груди видна почерневшая рана там, куда вошел ведьмин клинок.

Он, блядь, жив.

— Жаль, что ты не раскрыла это раньше, — кричит мне Скарде. — Пригодилось бы.

Я смотрю на него, разинув рот, и отрицательно качаю головой.

Нет. Нет.

— Ты мертв, — говорю я.

— Очевидно, что нет, — возражает он. — Может, спустишься оттуда, Ленор.

Прежде чем появляется шанс улететь в противоположном направлении, меня внезапно притягивает к нему. Я кричу, двигаясь против своей воли, а затем, словно оборвалась веревка, падаю с неба, приземляясь на причал.

Он хватает меня за руку, грубо поднимая на ноги, уставившись на мое промокшее платье.

— Ты потеряла корону, но одета как невеста. Похоже, у Калейда не было шанса.

— Где он? — удается спросить мне, кое-как приходя в себя после падения. Страх сжимает сердце. Пронизывающий до костей страх.

— О, тебе не все равно? — спрашивает Скарде, прожигая взглядом мою грудь, шею. — Он убежал. Думаю, испугался. Надеялся, что клинок мордернеса убьет меня. Это произошло, но ненадолго. Глупец на мгновение поверил в себя. Это не совсем так работает, но отчаянные времена требуют отчаянных мер, не так ли?

Я ничего не говорю о Джеремайсе или о том, как он взял под свой контроль Темный орден. Мы одни. Если бы он знал, что Джеремайс здесь, он бы привел его сюда.

— А теперь пойдем, — говорит он, таща меня вдоль причала обратно к берегу. — Давай закончим то, что начали. По крайней мере, нам никто не помешает.

Но едва мы ступаем на покрытый снежной коркой берег, как воздух наполняет низкий гул, сотрясающий землю.

Скарде останавливается как вкопанный, поправляя хватку так, что его рука оказывается у меня на затылке. Он втягивает воздух, первый признак беспокойства, который я когда-либо видела у него, посылая сквозь меня новый всплеск ужаса.

Грохот продолжается, земля трясется сильнее.

— Что происходит? — шепчу я.

Скарде хмыкает.

— Наш худший кошмар, — говорит он. Смотрит на меня, приподняв брови. — Это добром не кончится ни для кого из нас, Ленор. Я лишь рад, что мы умрем вместе.

О боже. О чем, черт возьми, он говорит?!

И затем руины перед нами начинают сотрясаться, куски здания падают вниз, камни разлетаются во все стороны, когда гигантский черный зверь прорывается через середину стены.

— Солон! — кричу я, радуясь, что вижу зверя, бегущего прямо на нас.

И тут я вспоминаю, что зверь сделал со мной в прошлый раз.

Это не Солон.

Я кричу и пытаюсь вырваться из хватки Скарде, чтобы убежать, но он держит меня, как в тисках, и выставляет руку прямо перед собой.

Используя меня как подношение.

— Возьми ее! — командует Скарде, когда зверь приближается. — Она — то, чего ты действительно хочешь.

Зверь останавливается перед нами и рычит. Его красные глаза-бусинки впиваются в мои, гигантские клыки обнажаются, когда он щелкает челюстями, и мое тело ноет при воспоминании о боли и ужасе, которые тот причинил. Внутри нет и намека на Солона. Никто его не контролирует.

— Возьми ее! — снова кричит Скарде, тряся меня за шею, как тряпичную куклу, отрывая мои ноги от земли.

«Пожалуйста, нет», — мысленно говорю я Солону, умоляя сохранить мне жизнь. — «Я знаю, что ты там, пожалуйста, не делай этого. Это я, это я. Я люблю тебя, это я».

Зверь кривит губы, показывая десны.

Затем бросается на меня, разевая пасть, выпуская когти.

Наверное, я до сих пор неособенная.

Закрываю глаза, готовая к тому, что меня разорвут в клочья.

Но резко чувствую давление на свою талию, а затем меня подбрасывает в воздух. Я приземляюсь на землю и поднимаю голову как раз вовремя, видя, как зверь прыгает на Скарде.

На секунду перевожу взгляд, заметив стоящего надо мной Джеремайса, его глаза прикованы к драке, и я на мгновение испытываю благодарность за то, что мой так называемый отец спас меня, несмотря на все, что произошло ранее.

Но потом мне тоже приходится наблюдать, как все разворачивается.

Это не занимает много времени.

Зверь разрывает Скарде прямо посередине, рассекая кость, обнажая внутренние органы, кишки вываливаются на землю кровавым комком.

Затем он разрывает его другую сторону, еще раз пополам.

И когда от тела ничего не остается, зверь раскрывает свои челюсти, все шире и шире, а затем сжимает зубы вокруг головы Скарде, вонзая клыки в череп. Двумя резкими взмахами зверь отрывает Скарде голову, оставляя после себя рваный обрубок, затем выплевывает ее на снег. Башка несколько раз подпрыгивает и приземляется лицом вверх. Голубые глаза Скарде пару раз моргают, глядя в небо, потом он окончательно умирает.

«Лучше насадить на пику, чтобы убедиться наверняка», — рассеянно думаю я про себя, хотя теперь знаю, что он мертвее мертвого.

Оглядываюсь на зверя, который теперь обращает свое внимание на меня.

— Я вижу, ты научилась летать, — говорит мне Джеремайс, когда я быстро поднимаюсь на ноги. — Лучше воспользуйся этим.

Зверь начинает бежать на нас, набирая скорость.

Но вместо того чтобы улететь, я остаюсь на месте. Встаю, протягиваю ладони к зверю, энергия и свет струятся наружу.

Это останавливает зверя на полпути. Он как будто ударяется о невидимую стену, отскакивает назад, а затем рычит в гневе. Гигантские когти в отчаянии скребут воздух, шерсть на загривке вздыблена.

Черт возьми, почему он так сильно хочет меня убить? Я знаю, что Вульф и Эзра уже сталкивались с этим раньше, как получилось, что они все еще живы?

— Потому что Абсолон любит тебя, — ехидно говорит Джеремайс. — Я же говорил, любовь разрушает нас. Зверь ненавидит то, что ты делаешь Абсолона лучше. Чем больше он любит тебя, тем глубже зарывается зверь. Тем глубже прячется тьма.

Затем Джеремайс достает из кармана светящийся ведьмин клинок.

— Но не волнуйся, дитя мое. Я позабочусь о том, чтобы он больше никогда тебя не беспокоил.

Он быстрым шагом направляется к чудовищу, держа клинок поднятым, готовый нанести удар.

— Нет! — кричу я и начинаю бежать за ним. — Если ты убьешь зверя, то убьешь и Солона!

— Я не против, — бросает Джеремайс через плечо, не останавливаясь. — Все вампиры скоро подохнут.

Нет, нет, нет! Я бегу с максимальной вампирской скоростью, пытаясь быстрее добраться туда, чтобы остановить его. Но тут Джеремайс машет рукой, не глядя, не сбавляя скорости, и меня отбрасывает назад на сотню метров, я падаю на снег.

— Нет! — снова кричу, как раз в тот момент, когда зверь бросается на Джеремайса.

Тот бросает клинок.

Который попадает прямо в сердце зверя.

Это останавливает его насмерть.

Зверь отшатывается назад, сияющая рукоять торчит из его груди, синее электричество распространяется из раны наружу, пока не покрывает все тело зверя, словно сеть светящихся вен.

А затем зверь начинает меняться.

Он уменьшается в размерах, бледнеет, становится чем-то другим.

Становится Солоном.

Солон, мой прекрасный, изящный Солон теперь обнажен, с клинком, торчащим из груди, оседает на колени. Голубые глаза смотрят прямо на меня с любовью и печалью.

Душераздирающий крик вырывается из моей груди, а затем я бегу к нему, пока он заваливается на бок и падает на землю.

— Нет! — кричу, слезы текут по лицу, рыдания душат. Я молюсь и молюсь: «Пожалуйста, нет, не умирай, пожалуйста, не умирай. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Я бросаюсь на землю рядом с ним, тянусь к лезвию и вытаскиваю его. Кровь вытекает из раны, но это не просто кровь Солона. Она окрашена в черный и синий цвета, как будто отравлена. Он умирает изнутри.

— Это бесполезно, Ленор, — произносит Джеремайс у меня за спиной. — Я истребитель, это клинок истребителя. Так устроен мир.

— Пошел ты на хрен! — кричу на него, а затем поворачиваю голову назад, когда Солон протягивает руку и прикладывает ее к моей щеке. Мои слезы текут по его пальцам.

— Пожалуйста, не умирай, — умоляю я его сквозь рыдания, накрывая своей ладонью его руку, ощущая холод на своей щеке. — Для нас это еще не конец. Мы только начали. Мы прошли через все это не для того, чтобы сдаться сейчас.

Солон шевелит губами, своими прекрасными губами, но изо рта у него течет только кровь. Он моргает, глядя на меня.

«Все в порядке», — говорит он у меня в голове слабым голосом. — «Со мной все будет в порядке».

— Нет, — умоляю я. — А как же я? Я не смогу без тебя. Не позволяй мне прожить эту жизнь без тебя. Ты должен быть моим на века.

«Я буду», — обещает он, пристально глядя мне в глаза с такой любовью и печалью. И, боже мой, нет, нет, нет. Он прощается. — «И ты моя навеки, лунный свет. Я люблю тебя всем сердцем. Настоящая любовь не исчезнет, даже если я умру».

Мое лицо искажается. Я отчаянно прижимаю руки к его сердцу, к ране, и чувствую, как он уходит. Его сердце больше не бьется. Его тело становится ледяным, и вся чудесная жизнь внутри него, все эти столетия, все эти жестокие битвы, все воспоминания, вся любовь, душа и сердце, которые живут внутри него, ускользают навсегда.

— Пожалуйста, не уходи, — шепчу я, задыхаясь от рыданий. — Пожалуйста, Солон, останься со мной. Люби меня вечно.

Он медленно облизывает губы, с трудом сглатывает, с хрипом переводя дыхание.

— Буду, — удается ему произнести едва слышным голосом. — Буду, моя дорогая.

И затем он замирает.

Его глаза смотрят в никуда.

Чудесная жизнь внутри него исчезает.

Солон умирает.