Кристалл Вечности

«ПЕРСТЕНЬ МОРЕЙ»

Нечасто выпадала Рамбалану и Микуни возможность беззаботно погулять по берегу с кувшином вина в одной руке и корзиной, полной сладкой выпечки, — в другой. Беспечный день, когда босые ноги утопают в горячем песке, а море расстилается до самого горизонта, спокойное, ленивое, залитое, словно раскаленным серебром, пылающим солнечным светом…

Большую часть жизни эти парни проводили на палубе торгового судна — «Принцессы Черепахи». Хозяин «Принцессы», господин Вишима, богатейший человек на острове Энтикон, владел еще несколькими кораблями и роскошной усадьбой на западной оконечности острова.

Богатство отнюдь не делало господина Вишиму человеком щедрым. Напротив, чем больше он имел, тем сильнее экономил, и в первую очередь на своих людях.

Недавно «Принцесса» вернулась из долгого рейса к Забергану, самому большому из островов Империи Юга. Плавание оказалось чрезвычайно удачным, и господин Вишима, весьма довольный результатом, предоставил команде целых три дня отдыха. Он также проявил неслыханное великодушие и выдал сверх обычной платы еще дополнительную, в знак поощрения.

И Рамбалан, и Микуни большую часть заработанных денег отдавали семьям, оставляя себе лишь самое необходимое. А что поделать, если на берегу их возвращения с нетерпением ждали матери… У Микуни, кроме матери, был на попечении калека-дед, а у Рамбалан — младшая сестренка. Что до отцов, то те давно погибли в море.

Стоило бы проявить предусмотрительность и неожиданный подарок господина Вишимы пустить на хозяйственные нужды: починить старую шлюпку, на которой, если выдавалось время, ребята ходили в море, или залатать наконец крышу родной хижины. Однако молодым морякам такое даже в голову не пришло. Жизнь их слишком коротка и скупа на радости, даже самые простые. Не сговариваясь, приятели купили в местной лавочке сладостей и красного вина в глиняных кувшинах, оплетенных лозой таким образом, чтобы их удобно было носить с собой, повесив через плечо. И вскоре они уже столкнулись на пляже, за мысом.

— Эй, Рамбалан! — закричал Микуни, издалека завидев приятеля.

Тот растянулся на песке — глядел на море и лениво потягивал из своего кувшина. Птицы бесстрашно расхаживали поблизости, ожидая, пока человек замешкается и у него можно будет украсть сладости.

Рамбалан махнул Микуни рукой.

— Я так и знал, что ты сюда придешь.

Микуни плюхнулся на песок рядом с другом.

— Что поделаешь, у нас с тобой нет тенистого сада с беседками, чтобы отдыхать после утомительного дня ничегонеделанья, как поступает господин Вишима.

— Ты несправедлив к бедному хозяину! — засмеялся Рамбалан. — В конце концов, он ведь оценил наши труды. Нам хватило на выпивку и еду.

— Кстати, о еде, — заметил Микуни. — По-моему, птицы уже распотрошили твой корзину.

Рамбалан вскочил и с громкими проклятьями начал гонять птиц. Микуни развалился на песке, заложил руки под голову.

— Как чудесно смотреть на море с суши, а не с палубы корабля, — промолвил он. — Моя бы воля — ни за что не стал бы моряком.

— Правда? — Рамбалан вернулся с тем, что удалось отбить у разбойниц-птиц. Одно разломанное печенье он сунул в рот, другое предложил приятелю.

Микуни весело захрустел выпечкой.

— Точно тебе говорю, Рамбалан, — подтвердил он. — В душе я совершенно сухопутный человек. Если бы мне повезло родиться где-нибудь в другом месте, не на острове, где простому человеку нет другого занятия, кроме морского промысла… эх… — Он вздохнул, но без всякой грусти. Микуни никогда подолгу не печалился, не злился, не обижался. У него вообще был легкий характер.

Рамбалан покачал головой:

— Ты никогда прежде об этом даже не заикался.

— К слову не приходилось, — объяснил Микуни.

— И кем бы ты стал, если бы у тебя имелся выбор?

— Садовником, — не задумываясь, ответил Микуни. — Сажал бы цветы, деревья. Впихивал бы их в землю плотно-плотно, чтобы не вырвали ненароком корней и не ушли странствовать по морю.

— Неплохо, — одобрил Рамбалан. — Ну а я…

— Знаю, знаю, — Микуни встал, потянулся, щурясь на солнце. — Ты хочешь разбогатеть и считаешь, что такое возможно только в морском плавании.

— Я не считаю, а определенно знаю. Дело даже не в богатстве, а в чем-то более значительном. Да, моя судьба ожидает меня где-то в море.

Несколько лет назад Рамбалан поделился с Микуни своей тайной и время от времени испытывал острое сожаление о том, что не сумел удержать язык за зубами.

Это произошло, когда Рамбалану минуло четырнадцать, вскоре после гибели его отца, утонувшего во время ужасного шторма. Мать плакала не переставая, с каждой минутой старея на несколько лет. Сестренка мало что понимала — сидела, забившись в угол, как перепуганный зверек.

Рамбалан ощущал страшную тяжесть на сердце. Он понимал, что отныне становится главным кормильцем семьи. Сравнительно беззаботное отрочество навсегда отошло в прошлое — теперь ему предстоит печься о том, чтобы у домашних всегда были кусок хлеба и крыша над головой. По сравнению с этим все другие бедствия отступали в тень. Рамбалану даже казалось, что он не столько горюет по отцу, сколько злится на него за то, что тот слишком рано бросил на сына все свои заботы.

Шторм продолжал бушевать еще несколько дней после того, как потопил десятки рыбачьих лодок и два крупных корабля. Рамбалан, тем не менее, не мог больше оставаться в хижине и слушать лихорадочные всхлипывания матери и жалкое поскуливанье сестры. Он ушел из поселка в бухту, за мыс. Там и ночевал — в бухте, под прикрытием одной из скал.

На вторую ночь Рамбалан проснулся от того, что неожиданно наступила тишина и вокруг пылает неестественно яркий свет, ярче, чем даже солнечным днем. Подросток открыл глаза и едва не закричал от изумления: он совершенно не узнавал местность.

Все вокруг переменилось, словно какая-то таинственная магия перенесла его в иные края. Никаких следов шторма не было и в помине. Море, гладкое, как зеркало, блестело под солнечными лучами. Лучезарный небосвод изливал на землю потоки света.

И, что самое удивительное, посреди моря высился храм какого-то божества, такой прекрасный, что глаз не отвести. Тонкие витые розовато-фиолетовые колонны поддерживали крышу галереи с причудливыми водостоками. Островерхая крыша также имела спиральную форму. Каким-то образом — очевидно, при помощи магии, — вода поднималась вверх по колоннам и низвергалась вниз из водостоков и по желобам с крыши, так что весь храм казался живым, дышащим. Он словно был погружен под воду и вместе с тем высился над водой, парил.

— Это Плавучий Храм, — услышал мальчик тихий женский голос.

Он быстро обернулся, но никого не увидел. Лишь на песке заметил отпечаток босых ног, а в отдалении раздался приглушенный смех.

— Какому божеству посвящен этот храм? — крикнул мальчик.

— А как ты сам думаешь? — донеслось издалека.

Рамбалан задумался. Ему пришло на ум, что весь этот разговор — испытание, в котором потерпеть неудачу все равно что умереть. Поэтому чрезвычайно важно было ответить на все вопросы правильно.

Он осторожно произнес:

— В Империи Южных Островов поклоняются богине Ингераде, возлюбленной и матери, хотя многие моряки предпочитают избирать своим небесным покровителем Котру, друга всех жуликов, путешественников и торговцев.

— Но кого избираешь для себя ты? — снова спросил голос.

— Ингераду! — закричал Рамбалан. И повторил спокойнее и тверже: — Мое божество — Ингерада. Ей я буду верен до скончания века.

И тут на воде прямо перед ним возникла женщина. Она не была похожа ни на одно земное создание из всех, что встречались Рамбалану прежде. Он даже не смог бы определить, красива она или нет, потому что в ее присутствии все эти земные понятия теряли всякий смысл.

Она была самим воплощением красоты, любви, притягательности. Черты ее небесного лица как бы терялись для земного взора, залитые небесным светом. Стройное гибкое тело было окутано сиянием, как полупрозрачной тканью. И она — невозможно поверить! — смотрела на юношу с ласковой улыбкой.

— Ты ничего не знаешь, но многое чувствуешь, — проговорила она. — Я — Ингерада, та, которую ты готов признать своей богиней. Я — истинная повелительница южного моря и здешних архипелагов! Что ты знаешь о моем появлении здесь?

Рамбалан был в состоянии лишь тихо покачать головой. Откуда ему, простому парню с побережья, что-то знать о судьбах богов? Он был почти раздавлен тем обстоятельством, что богиня явилась ему лично…

Ингерада между тем продолжала:

— Столетия назад гордость людей, их властолюбие и алчность, раскололи Кристалл Вечности и отвратили от Империи Света благосклонность богов. В великой войне, которая была названа впоследствии «Падением Кристалла», не оказалось победителей. Проклиная себя, друг друга и даже своих небесных покровителей, люди покинули столицу… В те дни мои жрецы кровавыми слезами оплакивали утраченную связь между людьми и богами. Им не доставало моего присутствия, которое они привыкли ощущать в храме… Из погибающей столицы они бережно вынесли статую, которую прежде умащали дорогими благовониями и наряжали в роскошные одежды. Забрали они и драгоценные сосуды, и украшения, и музыкальные инструменты, и даже занавесы из тяжелой ткани. Все это, рискуя жизнью, они вывезли из разрушенной столицы, когда направились на юг вслед за владычицей Катурией.

Богиня говорила негромко, распевно. Она стояла на волнах, тихо покачиваясь, и свет колебался вокруг нее, словно ткань, потревоженная легким дуновением ветерка. Ее голос звучал ласково, успокаивающе, как колыбельная, и юноше начало казаться, будто он слышит эту песню сквозь сон. Погруженный в сладостное оцепенение, он не смел пошевелиться.

— Жители архипелагов по-прежнему дерзают называть свое государство Империей — Империей Южных Островов, хотя, конечно, это лишь осколок былой великой державы, — продолжала богиня. — Я хорошо помню, как Катурия прибыла сюда. Принцесса, дерзнувшая бросить вызов мужчине-сопернику. Великая чародейка, не побоявшаяся выпустить на волю армию монстров — созданий своего несчастного мужа.

Во главе своей разбитой армии молодая, красивая женщина ехала на юг. В седле она держала сына, маленького императора Борока. Ребенок, которого Катурия мечтала сделать правителем Империи Света, ничего не знал о предуготованной ему короне. Он мог лишь ощущать близость матери, ее сильные руки, ее теплое дыхание. Этого оказалось довольно, чтобы ребенок выжил и даже чувствовал себя счастливым.

Я помню, как Катурия достигла края земли и остановилась на берегу. В тот день бушевал шторм, нередкий осенней порой. Ветер яростно ревел, швыряя волны на берег. Острова лежали, наполовину скрытые серым туманом, безлюдные, одинокие, и лишь птицы гнездились на их изъеденных волнами скалах. Казалось, человеку не выжить в здешних краях. Но Катурия недолго всматривалась в смертоносное море.

Она повернулась навстречу своим людям. Они обступили ее. На их лицах лежала печать отчаяния. Они потеряли все, чем владели, все, чем когда-либо дорожили в жизни. Им мечталось завладеть всей Империей Света — и чем закончилась эта мечта? Одиноким берегом, где ничто не растет?

Катурия обвела их взглядом и остановила свой взор на моих жрецах. Они выглядели еще более жалко, чем воины. Ведь мои жрецы не приспособлены для трудных переходов, для жизни в лишениях. Эти нежные мужчины изранили руки и ноги, их кожа обветрилась и покраснела, из их глаз текли слезы, их губы кровоточили.

«Я хочу, чтобы на самом большом из островов был возведен храм Ингерады, — распорядилась владычица Катурия. — Говорят, боги оставили нас. Что ж, покажем, что, по крайней мере, мы не оставили богов. Я всегда почитала Ингераду, прекрасную и великую богиню-мать, богиню-возлюбленную, идеал всех женщин. Не отступлюсь от этого обычая и теперь! Пусть если не боги, так люди видят, что Катурия осталась верна себе и своей богине».

Меня растрогали эти слова. За множество веков я не забыла их.

Измученные люди разбили лагерь на берегу и оставались там несколько дней в ожидании, пока утихнет шторм. Многие боялись преследования со стороны неприятеля, но никто, кроме них, так и не явился на берег. Едва лишь улеглась непогода, люди по приказу Катурии начали строить плоты. Прошло больше месяца прежде, чем беглецы из столицы Империи Света перебрались на остров — теперь это Заберган, — и начали там обустраиваться.

Как и говорила Катурия, первым при закладке поселения стало здание моего храма. Владычица лично следила за происходящим, она волновалась до слез, когда статую воздвигли на сером камне, укрепили и начали украшать. Она принесла мне первую жертву — свои последние благовония из тех, что имелись у нее при себе после бегства. Она отдала мне также прядь своих волос. Я до сих пор храню эти дары. Гляди!

И на ладони богини возникли предметы — крошечный пузатый сосудик из цветного стекла, теперь уже помутневшего, и свернутый змейкой золотой локон.

Сладкий аромат заполнил воздух, и у Рамбалана закружилась голова. Он коснулся щекой песка.

Богиня вдруг оказалась совсем рядом. Она присела на корточки у самой головы юноши, положила свою невесомую руку ему на плечо.

— Среди тех жрецов был некто по имени Рамбалан, — прошептала она. — Он пришел сюда из столицы Империи Света, сопровождая священные реликвии из моего разрушенного храма. Он был великим жрецом, твой предок! Ни ты, ни твоя несчастная глупая мать даже не подозреваете об этом.

— Почему ты… почему ты называешь мою несчастную мать глупой? — прошептал Рамбалан.

— Потому что она продала жреческий перстень — последнее, что связывало ваш род со мной, — ответила богиня. Теперь ее голос зазвучал резко, как удар медного гонга. — Когда погиб твой отец, бедная женщина потеряла остатки рассудка! Что ты знаешь о своих предках?

— Я? — Рамбалан растерялся. — У меня нет предков… — выговорил он наконец.

Он действительно верил в то, что сказал. У бедняков, людей незнатных, не имеется никакой родословной. Микуни хорошо — он, по крайней мере, знает своего деда. Пусть дед Микуни — несносный старик, ковыляющий на одной деревянной ноге, пусть он вечно пьян и всегда ругает внука, а то и норовит побить его; все же он — какой-никакой, а предок. Что касается Рамбалана, то он не был знаком ни с одним из своих дедов. Теперь ему уже казалось, что он и отца своего вспоминает с трудом.

Казалось, Ингерада читает его мысли. Она рассмеялась — негромко, мелодичным, мягким смехом.

— Быть бедняком и не иметь знатных предков — не всегда одно и то же, Рамбалан! Все твое несчастье — от того, что люди считают свой род только по отцу. А отец твой действительно ничем не примечателен.

— Он умер, — проговорил Рамбалан зачем-то. Он не сомневался в том, что богиня лучше него знает все обстоятельства гибели моряка.

Ингерада пропустила это замечание мимо ушей.

— Если бы смертные по-настоящему чтили богиню-мать, как чтила меня владычица Катурия… — задумчиво произнесла она. — Но Катурия умерла… Давно, очень давно… Знаешь ли ты, мальчик, что в те годы, когда Империю Света хранил Кристалл Вечности, люди жили гораздо дольше, чем теперь? Известно ли тебе, что люди не ведали болезней и легко оправлялись от ран? — Она вздохнула, и по гладкой поверхности моря пробежала рябь. — Катурия была великой правительницей. Красивой женщиной. Она сумела сберечь остатки того, что некогда было прекрасной Империей. Но катастрофа уже разразилась над человечеством. И рано, гораздо раньше, чем предполагалось, Катурия начала стареть. Ей было всего шестьдесят лет, когда морщины покрыли ее лицо. Тебе, наверное, странно слышать такие слова, но когда-то люди замечали первые признаки старения лишь миновав столетний рубеж. Сейчас никто даже не доживает до такого возраста… Каково же было отчаяние красавицы-императрицы! Она никак не ожидала увидеть, что старость настигнет ее так рано. В сто двадцать лет, глубокой старухой, она умерла.

Еще короче оказалась жизнь ее сына и наследника, императора Борока. Он постарел в пятьдесят и в семьдесят уже умер. Такова оказалась расплата за гордость, за то, что не уберегли Кристалла! Борок был последним из императоров Юга, кто считал свой род не по отцу, а по матери. Он называл себя «сыном Катурии», но уже его сын, Фарсал, именовался «сыном Борока».

Вы забыли о том, что главное в жизни человека — не отец, а мать… Будь иначе, ты помнил бы о своем предке, о Рамбалане, который вышел из столицы вместе с другими жрецами Ингерады, — богиня приложила ладонь к груди, показывая, что, в отличие от неблагодарных людей, она умеет хранить память. — Ты знал бы, что твоя мать происходит из этого древнего рода и что кольцо, которое она так неосмотрительно продала сегодня торговцу, — последняя ваша связь с прошлым…

— Что я должен делать? — спросил Рамбалан.

— Найди кольцо, — отозвалась богиня. — Надень его. Служи мне как жрец, не обязательно в храме, — служи мне тайно, служи мне всей своей жизнью. В этом — твоя истинная судьба, в этом твое предназначение.

— Ты обещаешь мне покровительство? — прошептал Рамбалан.

Богиня рассмеялась, и снова рябь пробежала по морю.

— Покровительство? Я? О, нет, неразумный! Боги оставили этот мир, боги не оказывают никакого покровительства неблагодарным смертным!

— Но я буду… благодарным, — поклялся Рамбалан.

— Ты не сможешь, — ответила богиня. — Благодарным может быть сильное существо, долголетнее, крепкое. А такое немощное создание, как человек, чья жизнь обрывается, едва начавшись, — как может оно выразить свою благодарность? В молитвах и слезах? Принося в жертву тленные вещи, в которых нет никакой ценности? Даже если ты отдашь мне свою жизнь — этот дар будет слишком ничтожен для меня. Нет, Рамбалан, я не смогу покровительствовать тебе. Но перстень — жреческий перстень твоего предка — другое дело…

Она хотела, кажется, добавить что-то еще, однако внезапно в глубине моря зародилась огромная волна. Странный гул раскатился по всей бухте, и водяной вал, похожий на чудовище с изогнутой шеей, зародился за спиной богини. Он обрушился на храм и богиню и уничтожил их, а затем ринулся на берег.

Рамбалан закричал, понимая, что не успеет убежать и спасти свою жизнь… и проснулся.

Ничего не изменилось. Он по-прежнему лежал в бухте, вжавшись в маленькую пещерку у основания скалы, а на море все так же бушевал шторм.

Но теперь мальчику казалось, что среди сердитых серых волн он различает на воде крохотное золотое пятно, где скрывается царство абсолютного покоя, красоты и радости. Водяной храм богини Ингерады, которой давным-давно служил некий Рамбалан…

Рамбалан! Почему мать дала ему это имя? Может быть, она что-то знала о своих предках и только притворялась несведущей?

Подросток, спотыкаясь от волнения, помчался домой.

Дома все оставалось по-прежнему: все та же тьма, все то же безнадежное отчаяние. Сестренка спала, беспокойно вздрагивая во сне.

— Мама, — заговорил Рамбалан, — перестань завывать и ответь мне: почему ты назвала меня Рамбаланом?

От изумления вдова замолчала и уставилась на сына широко раскрытыми обезумевшими глазами.

— О чем ты спрашиваешь?

— О моем имени, — настаивал он. — Откуда ты взяла его?

— Оно было написано на кольце, — ответила она наконец, с трудом преодолевая оцепенение. — На старом кольце, которое у меня хранилось.

Рамбалан затрепетал, когда услышал это признание. Стало быть, сон его не был обманом — богиня действительно являлась ему, и его предок на самом деле…

— Где это кольцо? — спросил Рамбалан сурово.

— Зачем тебе какое-то старое кольцо, — начала было мать, но Рамбалан прервал ее:

— После смерти отца я остаюсь мужчиной в нашем доме. После смерти отца я буду нашим кормильцем, и я знаю, что ты ждешь от меня этого. Но не жди, что, став главой семьи, я останусь прежним послушным мальчиком. Ты обязана теперь подчиняться мне, как подчинялась отцу. И я спрашиваю тебя, где это кольцо?

— Я его продала, — пролепетала мать, в страхе глядя на сына. — Но почему ты так обеспокоен? Это всего лишь старое кольцо. Кусок металла, за который я выручила немного денег. Ведь прежде, чем ты заработаешь хоть немного, — она позволила себе чуть повысить голос и даже съязвить, — нам нужно на что-то жить… Твой отец не оставил никаких сбережений, а я обязана кормить вас, иначе вы умрете.

— Ты продала его! — повторил Рамбалан, пристально глядя на мать. — Что ж, все сходится. Расскажи, кто его купил.

— Торговец, — ответила она. — Он приходил в поселок, когда тебя не было.

— Бродячий торговец? Откуда он приходил? Как он выглядит? Он называл свое имя? — Рамбалан схватил мать за плечи и начал трясти, так что у нее лязгнули зубы.

Она испуганно высвободилась.

— Да что с тобой! Почему ты так обеспокоен?

— Это было очень старое кольцо, говоришь? Это было кольцо наших предков!

— Кому сейчас есть дело до предков! — отмахнулась мать. Она поежилась, глядя, как затвердело лицо Рамбалана. — Торговца звали Атреус, по крайней мере, так он говорил. Он с одного из островков архипелага. Вроде как здешний. Нам хватит денег прожить неделю! А за это время шторм утихнет, и ты сможешь наняться на корабль. Попроси половину жалованья вперед, чтобы мы с сестрой могли тебя дождаться.

Рамбалан знал альтернативу: если он не найдет работу и не получит вперед половину жалованья, мама продаст сестренку работорговцам. Выхода нет.

Ему пришлось на время забыть о богине, о перстне, о торговце Атреусе и сосредоточиться на поисках работы. Рамбалану повезло: приказчик господина Вишимы с сочувствием отнесся к сыну погибшего моряка. Он даже заплатил ему чуть больше, чем полагалось бы такому неопытному и такому молодому матросу.

— Сынок, — сказал приказчик, щуря красноватые слезящиеся глазки, — господин Вишима умеет заботиться о своих людях. Разумеется, нам уже известно о гибели нескольких кораблей. Мы знали, что будут сироты. Господин Вишима распорядился позаботиться по крайней мере о некоторых. Он одобрительно относится к тем, кто не просит подаяния, а хочет работать.

На самом деле у приказчика имелось много свободных вакансий — шторм позаботился об этом. Но мальчишке совершенно не обязательно знать о том, что ему оказали не такое уж большое благодеяние.

На «Принцессе Черепахе» Рамбалан крепко подружился со своим соседом — Микуни. Тот тоже потерял отца и вынужден был распрощаться с детством. И если на суше мальчишки нередко дрались, то на море они начали ценить дружбу по-настоящему.

Вот ему-то, Микуни, своему единственному другу, Рамбалан и рассказал как-то раз о видении богини и о жреческом перстне. Тогда Микуни даже не думал потешаться над другом. Он отнесся к истории Рамбалана очень серьезно. По словам Микуни, он испытывал гордость от того, что столь знатный человек не гнушается водить с ним знакомство.

Но со временем притупилась острота новизны и тайны. Микуни привык к тому, что его товарищ происходит от древних жрецов Ингерады. Привык он и к тому, что Рамбалан грезит о возвращении перстня. И постепенно Микуни начал потешаться над слепой верой Рамбалана в то, что когда-нибудь во время своих странствий по морю он найдет торговца Атреуса и выкупит у него свое семейное сокровище.

— Ну хорошо, — говорил Микуни, когда они отдыхали после вахты, — положим, ты даже сумеешь отыскать этого Атреуса. Как ты его узнаешь?

— По имени… Я расспрошу его обо всем, — волновался Рамбалан. — И он, конечно, вспомнит!

— А если нет? — Микуни гораздо более трезво смотрел на вещи. — Предположим, он давным-давно забыл вдову моряка и какое-то кольцо, которое она продала ему в спешке! Такое тебе в голову не приходило? Что же ты думаешь, твоя мать — единственная женщина, которая так поступила? Да у этого Атреуса полна корзина подобных безделушек, и за каждой стоит чья-то семейная трагедия. Больно нужно ему забивать себе этим голову.

Но даже эти, довольно здравые, рассуждения не могли поколебать уверенности Рамбалана в успехе. Когда-нибудь ему повезет. Нужно только подождать, твердил он, нужно лишь найти подходящий момент.

«Принцесса Черепаха» бросила якорь в порту Рагеза. Это сравнительно большой остров, ближайший к Забергану. Пока шла разгрузка, а в портовых конторах велись переговоры о следующем рейсе, у матросов было время отдохнуть в городе, и Рамбалан с Микуни сошли на берег вместе с остальными, кто был свободен от вахты.

Рагез был погружен в лиловые сумерки. Густые кроны деревьев казались черными, а дома, окруженные садами, выглядели игрушечными — в полумраке они казались меньше, чем были на самом деле. Благоухающие цветы за резными оградами, тихое журчание фонтанов, причудливые лестницы, ведущие наверх, на холм, где был расположен город, — все это представало взору путешественника настоящей сказкой. В отличие от других портов, Рагез не мог «похвастаться» скоплением нищих хижин. Создавалось впечатление, что здесь вовсе нет бедняков.

Микуни восхищенно присвистнул:

— Ты только погляди!..

Город, раскинувшийся высоко на холмах, переливался огнями. Казалось, в каждом дворе, перед каждыми воротами зажгли факелы или гирлянды разноцветных фонариков. Море света чудесным образом преображало город, делало его местом вечного праздника, хотя, конечно, на самом деле это было вовсе не так: здесь жили обыкновенные люди, которые точно так же болели, страдали, печалились, как и любые другие. Но морякам на миг показалось, что они очутились в волшебном краю, где не знают слез…

Они быстро нашли кабачок себе по душе. Собственно, это был первый попавшийся, не лучше и не хуже многих других. Рамбалан заказал выпивку, а Микуни принялся разглядывать местных красоток и прикидывать, стоит ли заводить с ними более близкое знакомство.

Постепенно народу в кабачке становилось все больше. «Забавно, — думал Рамбалан, настроение которого улучшалось с каждым выпитым глотком местного вина, терпкого и густого, — у нас на Энтиконе, когда набьется в кабак столько публики, становится тесно, нечем дышать, и хочется убить каждого второго, а здесь — как будто карнавал, и веселья только прибавляется».

Возможно, дело было в вине, уж больно хорошо оно кружило голову…

— Разрешите? — проговорил мягкий, приглушенный голос.

Рамбалан поднял голову. Микуни куда-то отлучился — очевидно, нашел себе подругу и скрылся с ней в веселой, расцвеченной фонариками ночи. Единственное свободное место в кабачке было за столиком Рамбалана.

Молодой моряк приветливо кивнул незнакомцу, и тот мгновенно воспользовался позволением.

— Кажется, я нарушил ваше уединение, — заметил он.

Рамбалан пожал плечами:

— Я не уверен в том, что нуждаюсь в уединении. Со мной был товарищ, но он, по-моему, отыскал себе компаньона более веселого, чем я.

— В таком случае, я закажу себе выпить, — улыбнулся новый сосед Рамбалана.

Ему даже не понадобилось подзывать служанку. Рослая, жилистая девушка с длинным носом и волевым подбородком, похожая на переодетого парня, уже спешила к нему с кувшином.

— Кальмаров или печенье из водорослей, господин Атреус? — осведомилась она, наклоняясь к уху мужчины, очевидно, завсегдатая. — Или обойдетесь сегодня без закуски?

— Неси и то, и другое, — ответил тот. — И прибавь еще кувшин вина. Все равно я не остановлюсь на одном.

— Вы уже задолжали заведению, — напомнила служанка.

— Скоро погашу. У меня намечается хорошая сделка.

— Ладно, передам хозяину, — и служанка удалилась.

Рамбалан уставился на человека, сидящего напротив. Неужели это он — тот, кого Рамбалан разыскивал так долго, так безуспешно? Человек, в чьих руках судьба древнего жреческого рода Рамбалана? Как же обыденно, как неинтересно выглядит этот человек! Средний рост, возраст — около сорока, мягкие черты, чуть прищуренные темные глаза… Пожалуй, взгляд проницательный. Или хитрый. Да, вернее будет определить его как «хитрый». Ну, он же торговец, лукавство — его вторая натура.

— Как она назвала вас? — переспросил Рамбалан, словно не веря собственным ушам.

— Атреус, — отозвался сосед. — Прошу прощения за то, что не представился.

— Атреус… — пробормотал Рамбалан. — Я думал, вы совсем другой…

— Мы разве знакомы? — удивился Атреус.

— Возможно, — сквозь зубы выговорил Рамбалан. — Вы обещаете не удивляться моим вопросам?

— Попробую, — он пожал плечами. — В конце концов, по роду моих занятий я постоянно встречаюсь с самыми разными людьми. Многие из них ведут себя странно. Но жизнь научила меня тому, что у каждого, даже безумного, поступка имеется собственная, вполне объяснимая причина.

— Так и есть, — от волнения Рамбалан едва мог дышать. — Вы — Атреус, бродячий торговец?

— О! — Атреус наморщил лоб. — Вы говорите о давних временах. Да, бывало такое, что я путешествовал по островам. Я устраивался на какой-нибудь корабль, чтобы добраться до следующего острова. Там я разыскивал людей, которым позарез нужны были деньги, и покупал у них разные вещи. Иногда попадались довольно любопытные безделушки, и их я потом перепродавал за значительно большую сумму. Собственно, на этом я и сколотил мое состояние.

— И велико ли ваше состояние? — сквозь зубы спросил Рамбалан.

— У меня есть дом на этом острове, — ответил Атреус. — И кредит в этом кабаке. Благосостояние мое возросло настолько, что я даже нанял служанку, которая готовит мне завтраки и стирает мою одежду. Впрочем, сейчас я опять нуждаюсь в деньгах. Вы же слышали — мне вот-вот закроют кредит, а это было бы крайне нежелательно.

— Ясно, — пробормотал Рамбалан. — У вас хорошая память?

Атреус улыбнулся:

— Иногда я ссылаюсь на забывчивость, но на самом деле помню почти все, что делал в жизни. Начиная, полагаю, с пятилетнего возраста.

— Так далеко мы заходить не будем, — заявил Рамбалан. — Мне нужно узнать от вас одну вещь.

— Спрашивайте, — позволил Атреус. И прибавил: — Я вижу, что вы страшно беспокоитесь. Речь идет о чем-то, что для вас чревычайно важно. Не удивляйтесь — я умею читать человеческие лица и тем более умею прощать человеческие слабости. Нередко то, что другим видится грубостью, мне предстает лишь следствием обычного волнения. Я не был бы хорошим торговцем, если бы не владел этими умениями…

Он накрыл руку Рамбалана своей.

В этот момент явилась опять жилистая служанка и поставила на стол тяжелую глиняную тарелку, расписанную ярко-синими узорами, имитирующими морские волны. На тарелке были навалены плоские зеленые лепешки — очевидно, то самое печенье из водорослей. Рядом лежали вареные щупальца кальмара.

— А вино? — спросил Атреус.

— Увы, — ответила служанка. — Хозяин велел вам передать, что без денег больше обслуживать вас не будет.

— Я заплачу, — вмешался Рамбалан и протянул ей монеты. — Принеси еще выпивки, добрая девушка.

Служанка прищурилась, оглядывая моряка с ног до головы.

— О, — бросила она, — ну тогда другое дело.

И скрылась.

Рамбалан осторожно взял с блюда печенье, похрустел. Оно оказалось соленым и довольно нежным на вкус.

— Неплохо, — одобрил он.

— Здесь готовят лучшее на всем острове, — грустно заметил Атреус. — Однако вернемся к вашей проблеме.

— Лет шесть назад на острове Энтикон вы купили перстень у вдовы моряка, — сказал Рамбалан.

И снова тот ужасный день словно наяву встал перед его глазами. Он зажмурился, тряхнул головой, отгоняя видение.

— Перстень? — Атреус нахмурился. — Наиболее распространенная покупка. В свое время множество колец прошло через мои руки. Видите ли, именно кольца обычно и продают в таких ситуациях… вдова, вы сказали?

— Моя мать. — Рамбалан сжал зубы так сильно, что слезы выступили у него на глазах. — Когда погиб отец, она не нашла ничего лучше, чем продать кольцо.

— Кому оно принадлежало — ей или вашему отцу?

— Оно принадлежало мне, — сказал Рамбалан. — Это жреческий перстень. Знак служения Ингераде, великой богине любви, моря, материнства и ласки.

Атреус прикусил губу.

— Я очень хочу помочь вам, — сказал он наконец. — Но мне нужно подумать. Слишком много колец.

— Да, — горько произнес Рамбалан, — я так и знал. Слишком много колец.

Атреус коснулся его плеча.

— Те деньги, которые ваша мать выручила от продажи, — они помогли вашей семье?

— Наверное, — Рамбалан одним махом допил свое вино и налил еще. — Не помню. Для меня это не имело значения.

— Энтикон, Энтикон… — Атреус повторял название острова, пытаясь вызвать в памяти какие-то картины. — Погодите-ка. Это было после шторма. Ужасный шторм! Мы шли тогда на «Рыжем Кальмаре» от Рагеза. Я не хотел тратить деньги, которых у меня было совсем немного, и поэтому плыл не пассажиром, а каким-то «младшим матросом» или что-то в этом роде. Большую часть времени я мыл палубу. Самое тупое и бессмысленное занятие из всех, которыми я зарабатывал! Впрочем, вам оно, очевидно, знакомо.

Если он рассчитывал вызвать у собеседника хотя бы подобие улыбки, то просчитался. Рамбалан оставался очень мрачным.

— Продолжайте, — приказал он.

Атреус решил не обращать внимания на этот резкий, почти грубый тон.

— «Рыжий Кальмар» бросил якорь в порту Энтикона, чтобы переждать шторм. Мы задержались там больше, чем на десять дней. У меня появилось время побродить по острову, но там немногое заслуживало внимания. Да еще этот шторм! В кабаках не пили, а обсуждали гибель моряков и кораблей, прикидывали, кто наверняка утонул, а кто еще мог спастись. Время от времени вбегал какой-нибудь мальчишка с очередным известием, и все бросались на берег… Ужасно. Вот тогда-то я и встретил ту женщину, вдову. Она постоянно плакала. Никогда не видел, чтобы человек так плакал! Она даже не всхлипывала. Она разговаривала, ела, пила, принимала какие-то решения, а слезы все текли и текли. Она их не вытирала. Вся одежда на ней промокла, но на это она тоже не обращала внимания. Она сама подошла ко мне.

«Люди говорят, что вы торговец, — сказала она. — Что вы покупаете разные безделушки».

Я удивился — быстро же разошлась обо мне молва!

Очень осторожно я ответил ей, что приобретаю некоторые вещи, которые не нужны их прежним владельцам, поскольку рассчитываю когда-нибудь открыть лавку. Если у нее есть что-нибудь на продажу, я с удовольствием посмотрю.

Она вынула перстень. Не в обиду вам будь сказано, это была совсем некрасивая вещь. Серебряная, очень массивная, с грубо вырезанной печаткой. Ничего удивительного, что она не носила его на пальце. Кольцо предназначалось для мужчины, с ее руки оно бы попросту соскальзывало. Единственное, что делало этот предмет ценным, была его несомненная древность.

Я взял его в руки. Она ревниво следила за мной. Она ловила каждый мой взгляд, считала каждый мой вздох. По этим признакам я понял, насколько остро она нуждалась в деньгах.

Шансов продать этот перстень у меня было немного. С другой стороны, эта вещь настолько специфическая, что, если найдется покупатель, человек, которому она действительно нужна, — он отвалит немалую сумму. Риск большой — но и выигрыш в случае удачи будет велик.

Тут вдова проговорила: «Если он вам не нужен, то… может быть… может быть, вы купите мою дочь? Ей восемь лет, но скоро она вырастет в очень хорошенькую девушку…»

— Мама пыталась продать Эланну? — еле шевеля губами, проговорил Рамбалан.

— Эланна, — повторил Атреус, словно пробуя имя девушки на вкус. — Да, теперь я вспомнил имя. Она называл его. Эланна. «Красивое имя, — сказала ваша мать, — а красивое имя гарантирует будущую красоту женщины, уж поверьте».

Рамбалан смотрел на него так, словно не в силах был поверить услышанному.

Атреус рассказывал задумчиво, никого не осуждая и не ища для себя оправданий:

— Она выглядела, как человек, познавший самые темные глубины отчаяния. Я уже говорил вам, что научился читать человеческие лица. Но не потребовалось бы никакого особенного умения, чтобы понять: если я откажусь дать вашей матери деньги, она покончит с собой, а может быть, убьет перед смертью и свою дочь Эланну. Она была готова на любой поступок. Возможно, смерть вашего отца помутила ее разум.

— Я подозревал это, — сказал Рамбалан. Он кусал губы и с трудом переводил дыхание. Хмеля как не бывало. — Только не знал, что дело зашло так далеко.

— Перепродать красивую девочку гораздо легче, чем уродливый древний перстень, — Атреус налил вина себе и Рамбалану. — Выпейте еще. Вы так взволнованы, словно я действительно купил вашу сестру и превратил ее в наложницу. Успокойтесь. Я совсем не злой человек.

Под пристальным наблюдением Атреуса Рамбалан выпил еще и действительно немного расслабился.

— Вы правы, — признал он и даже попытался улыбнуться. — Рассказывайте, умоляю! Рассказывайте дальше.

— Меня остановили две вещи, — Атреус задумчиво постучал пальцами по столу. — Во-первых, отвращение к работорговле. Что ни говорите, а существуют занятия, которые пачкают человека. Я представил себе, как мать приводит девочку, как девочка боится меня, как она будет плакать, умолять отпустить ее домой… Потом придется ее кормить, прятать на корабле, куда-то везти, там подбирать для нее хозяина. Удастся ли мне вообще выбросить из головы все это, даже когда она навсегда уйдет из моей жизни? Слишком много хлопот и слишком много переживаний. Я отказался и предпочел взять перстень. Ваша мать… В общем, она была мне очень благодарна. Она даже перестала плакать.

Рамбалан хмуро глядел на торговца.

— Вы правы, — вымолвил он наконец. — Она действительно перестала плакать, когда продала перстень.

Атреус развел руками.

— Я рад, что мы наконец встретились, и я сумел рассказать вам всю историю.

— По-вашему, это случайность? — осведомился Рамбалан.

— Кто знает? — Атреус усмехнулся. — Бывают, конечно, и простые совпадения. Однако вы так долго меня разыскивали, так хотели меня увидеть, что рано или поздно мы бы все равно столкнулись на какой-нибудь морской дороге. Могу я вас спросить, как поживает Эланна?

— Выросла в красивую девушку, как и обещала мать, — ответил Рамбалан. — Еще не вышла замуж. А мама совсем состарилась.

— Ясно, — кивнул Атреус.

— Расскажите о перстне, — попросил Рамбалан. — Вам удалось продать его?

— Да, и с очень большой выгодой.

— Кто его купил?

— Вам не удастся перекупить у него эту вещь, — предупредил Атреус.

— Полагаете, не хватит денег?

— И это тоже.

— А если я продам ему Эланну?

— Вы, разумеется, шутите?

— Я готов продать ему самого себя, — заявил Рамбалан. — Мне нужен этот перстень.

— Я расскажу вам все о той сделке, — прошептал Атреус, — только для того, чтобы удержать вас от необдуманных поступков. Чем больше вы будете знать, тем безопаснее. Я не из тех, кто предпочитает хранить тайну. Тайна — вещь обоюдоострая: будучи раскрытой, она не ранит, она убивает. Лучше вырвать у нее когти с самого начала.

— Не пытайтесь меня запугать, — предупредил Рамбалан.

Атреус поднял руки.

— И в мыслях не было! Слушайте. Человек, которому понадобился ваш перстень, зашел в мою лавку года три назад. Я сразу понял, что это очень непростая личность. От него… как бы это выразить? От него исходило ощущение могущества. В первое мгновение мне показалось, что я вижу мага, но затем я понял — нет, он не маг… Но в любом случае довольно опасное существо. Следует быть очень осторожным в разговоре с ним.

Он принялся осматривать вещи в моей лавке. Я не мешал ему. Он долго рылся в сундуках, переставлял с места на место статуэтки, резные футляры для свитков, прочие безделушки. Потом взял серебряный перстень и посмотрел на меня.

«Ты хозяин этой лавки?» — спросил он.

Я кивнул. Он задал вопрос о цене перстня. По его тону я понял, что он не намерен торговаться. Я назвал сумму, немыслимую, по моему мнению. Он просто положил на стол передо мной горсть золотых монет, потом еще одну и еще одну. Ему было даже лень пересчитывать их. Он забрал перстень, повернулся и вышел из лавки.

— Вы узнали, кто это был? — жадно спросил Рамбалан.

— Да, — кивнул Атреус. — Это Иларус, капитан корабля, который носит название «Перстень морей». Слыхал о таком?

Капитан Иларус снял большую соломенную шляпу и небрежно бросил ее на стол. Он развалился в кресле, несколько минут посидел неподвижно, разглядывая потолок каюты, а затем заорал:

— Клем! Эй, Клем!

Он замер, прислушиваясь. Среди множества звуков, обычных для корабля, Иларус без труда различил быстрые, торопливые шаги своего босоногого слуги Клема.

…Впервые Клем появился на корабле благодаря недоразумению. Случилось это года три тому назад. В те времена Иларус был гораздо менее известен, хотя рассказы о его «подвигах» уже тогда передавались в портовых кабачках и наводили ужас на торговцев. Но, по крайней мере, Иларуса не узнавали в лицо, когда он бродил по городу, переодевшись в обычное платье и сняв перевязь с длинным мечом. У этого меча была рукоять с особым украшением в виде перевитых щупалец и с глазом кальмара в «яблоке». Впоследствии этот меч стал не менее знаменит, чем его владелец.

Иларус неплохо провел время в портовом кабачке на одном из небольших островов и вышел на свежий воздух в весьма приподнятом настроении. Узкие, темные улицы, застроенные лачугами, никогда не удручали Иларуса, напротив, он чувствовал себя в таких местах, как дома. Он ничуть не огорчился, когда какой-то человек схватил его за рукав. Иларус потянулся к поясу и коснулся рукояти кинжала с длинным, извилистым лезвием.

— Осторожней, приятель, — посоветовал Иларус. — Я не люблю… пустых разговоров…

Он покачал головой и понял, что улица так и плывет перед глазами. Плохо дело, мелькнуло у него, я, кажется, здорово выпил.

Человечек прошипел ему в ухо:

— Господин не желает ли купить?..

— Я? — удивился Иларус. — Купить? Что?.. Обычно я просто прихожу и… ха-ха… отбираю!

— Купить девочку, мой господин, девочку… Нет нужды отбирать ее у такого бедняка, как я, потому что я продам ее чрезвычайно дешево… У господина, разумеется, гораздо больше денег, чем я смиреннейше попрошу. Господин может себе это позволить.

Иларус задумался. Конечно, он был пьян. Но не настолько, чтобы не соображать, о чем ему толкует скользкая личность. В конце концов, почему бы и нет, решил Иларус. Девочка. Это даже забавно. И безопасно. От нее всегда можно избавиться. Точнее, от нее придется избавиться — не тащить же ее на корабль. Завтра он ее куда-нибудь пристроит, а сегодня у него будет теплый ночлег.

— Неплохая идея! — одобрил Иларус.

Человек тотчас же предъявил ему ту, о которой шла речь. Это было тощее создание с узкими, злыми глазами и коротко стриженными темными волосами. Неровные пряди падали на лоб, на глаза. Одну прядку существо сунуло в рот и сосало, как леденец.

— Замарашка, — брезгливо заявил Иларус.

— Зато хорошенькая, — с жаром произнес торговец. — И не такая уж неопытная. Господин убедится в этом, как только захочет попробовать. Нужно только заплатить очень умеренную сумму…

Назвать сумму он не успел. Иларусу надоело разговаривать с этой скользкой и сомнительной личностью, поэтому пират просто сунул в протянутую руку торговца кошелек и схватил девочку за плечо.

— Пойдешь со мной, — приказал он.

Вместо ответа девочка резко наклонила голову и попыталась укусить Иларуса за руку. Откуда ей было знать, что морской разбойник, хоть и был сильно пьян, не утратил ловкости и быстроты реакции! Обычно это срабатывало — незадачливый покупатель попросту не ожидал, что «бедняжка» окажет сопротивление, вырвется и навсегда исчезнет в лабиринтах городских трущоб.

Иларус, как счел продавец, был самой что ни есть подходящей жертвой: красивое, простоватое лицо, могучее облако винных испарений и одежда, явно указывающая на моряка… Что ж, лишнее доказательство тому, что Иларус умел маскироваться.

Мгновением спустя девочка ощутила, как стальные руки капитана скручивают ее кисти за спиной.

— Я тебя купил, — прошипел Иларус, — и ты пойдешь со мной.

Она попыталась высвободиться, потом хотела кричать, но все оказалось бесполезно: Иларус сунул ей в рот вместо кляпа оторванный от ее же одежды лоскут, связал ее руки и поволок за собой на корабль.

Тащить эту дикую тварь в какой-нибудь притон он не решался. Разумеется, никаких «чувств» к новому приобретению Иларус не испытывал, но ему хотелось проучить мошенницу. Разыскивать ее напарника он, разумеется, не стал.

Доставив покупку на корабль, капитан запер ее в трюме, а сам завалился спать. Наутро его разбудил первый помощник, толстяк с обманчиво добродушной внешностью.

— Что тебе, Ларен? — проворчал капитан. — Даже у меня могут быть дни, когда я ничем важным не занимаюсь. Уйди. Дай мне поспать.

— Что за мерзость беснуется у нас в трюме? — прямо спросил Ларен.

— Ты о чем? — Капитан сел, протер глаза, потряс головой. — Какая мерзость? В каком трюме?

— В нашем трюме, — сказал Ларен. — А вот насчет мерзости — не уверен, чья она. И понятия не имею, откуда взялась.

— Погоди-ка… — Иларус дотянулся до кувшина, сделал несколько больших глотков и болезненно сморщился: в кувшине оказалась вода. — Погоди-ка… Вчера напоследок я сделал какую-то глупость в порту…

Он потер ладонью лицо.

— Я купил девчонку у одного оборванца, — признался он наконец. — Она пыталась удрать, и я притащил ее сюда.

— И запер в трюме?

— Именно.

— Зачем? — в упор осведомился Ларен.

— Не знаю… проучить. Она ведь наверняка уже давно морочит голову доверчивым морякам. Предлагает себя, а потом сматывается с деньгами.

— Ага, — сказал Ларен. — Но денег ты все равно не вернешь. Ты хоть много заплатил?

— Понятия не имею. Если мы ее отмоем, будет понятно, хорошенькая ли она. Тогда, возможно, и решим, что с ней делать.

— Если окажется, что она уродина?

— Утопим, — отрезал Иларус.

— А если хорошенькая? — хмыкнул Ларен.

— Перепродадим втридорога.

— Отличный план! — одобрил Ларен, и, как всегда, по его виду невозможно было понять, шутит он или говорит серьезно.

Когда покупку, еще более грязную и лохматую, чем вчера, притащили в каюту капитана, Иларус уже окончательно пришел в себя, оделся, причесался и теперь сидел в кресле, потягивая вино. Ларен бросил девчонку на пол перед капитаном, а когда она подняла голову и зашипела, беззлобно, но довольно сильно пнул ногой.

— Перестань, — посоветовал он. — Как тебя зовут?

— Клем, — просипела «девчонка», глядя в пол.

— Клем? — удивился капитан. И обратился к своему помощнику: — А ну-ка поставь прямо… это существо… Я хочу разглядеть получше, что оно такое.

Ларен подхватил подростка под мышки и водрузил на ноги. Да. Несомненно, Клем был мальчишкой. При дневном свете да на трезвую голову это было очевидно.

— Отпусти его, — вздохнул капитан.

Клем съежился. Он видел, что из каюты ему не удрать. Иларус, положим, сидит, но Ларен стоит возле двери — мимо помощника не проскочить.

— Удачный план, — одобрил капитан, кивая Клему. — Отлично придумано. Вы с напарником продаете пьяному моряку чрезвычайно шуструю «девочку», а потом…

— Продать мальчика гораздо труднее, — пробурчал Клем. — А у меня скоро начнет расти борода, и тогда плакал наш промысел. Придется зарабатывать как-то иначе.

Иларус сказал:

— Ты знаешь, Клем, мне почему-то очень жаль денег, которые я на тебя потратил. Так что ты останешься у меня. И пока не отработаешь долг, на берег ни ногой.

— А сколько вы потратили? — деловито обеспокоился Клем.

— Понятия не имею, — ответил капитан не без тайного злорадства.

Таким образом Клем угодил в своего рода бессрочное долговое рабство к Иларусу. А капитану полезно было ежедневно видеть перед глазами напоминание о том, что необходимо оставаться предусмотрительным и трезвым, даже если тебя зовут Иларус и ты — самый удачливый корсар на всех островах южных архипелагов.

…Клем вошел в каюту с кувшином разбавленного вина в одной руке и корзиной вареных черепашьих яиц в другой. Без единого слова он водрузил и то, и другое на стол перед капитаном.

— Сними с меня сапоги, — распорядился Иларус. — И ступай. Свою долю добычи получишь у Ларена. А если я еще раз узнаю, что ты пытался украсть какую-нибудь мелочь во время дележки — выкину за борт.

Клем скорчил рожу, которая в равной мере могла означать и «да когда я так поступал?», и «ни в жисть не поверю вашим угрозам», и «жди-жди от вас честной дележки»… Да мало ли что могла означать гримаса на подвижной физиономии парня. Капитан особо над этим никогда не задумывался. Клем отличался большой прожорливостью, в драку вступал не задумываясь и, как казалось, ничего на свете не боялся. Это делало его любимчиком команды, которая прощала ему даже упомянутое капитаном жульничанье.

Сейчас ничто не могло испортить капитану настроение. Если бы он дал себе труд задуматься над своим душевным состоянием, то, пожалуй, определил бы его как «счастливое».

Иларус только что в очередной раз прославил свое имя. Теперь береговые крысы будут говорить о нем только шепотом и с почтительными приседаниями. Иларус хмыкнул, живо вообразив себе эту картину. Ну, пусть-ка они поломают себе голову над тем, как капитан «Перстня морей» проделал свой очередной фокус!

На Рагезе «Принцесса Черепаха» взяла чрезвычайно ценный груз. Там были шитые драгоценными нитями ткани, такие тонкие и невесомые, что, казалось, золотые узоры парили прямо в воздухе. Несколько шкатулок были доверху заполнены жемчугами. Да и сами эти шкатулки представляли собой немалую ценность. Они были сделаны из редких пород дерева — красного и черного, инкрустированы перламутром и тончайшими пластинами самоцветных камней. На крышке одной эта инкрустация изображала спящую в камышах кошку, на другой — летящую над озером птицу.

Господин Вишима очень гордился тем, что оказался в числе тех немногих судовладельцев, которых избрал для этой миссии сам Император Южных Островов, государь Борок Семнадцатый.

Дело в том, что Император намеревался вступить в брак. Были приготовлены роскошнейшие свадебные дары для государевой невесты. Их изготавливали самые искусные мастера архипелагов. Для того, чтобы получить этот заказ, мастера шли на всевозможные ухищрения. Многие добивались столь великой чести — и, надо сказать, большинство претендентов получили ее.

Для того, чтобы собрать все эти произведения в столице, требовались корабли. И Император нанял корабли.

Если имена мастеров были широко известны всей Империи Юга, то имена судовладельцев и названия кораблей, напротив, держались в глубокой тайне. Это и понятно. Императорский заказ поднимал престиж любой мастерской. Сам государь, разумеется, не платил своим подданным за работу. Каждый мастер счастлив был трудиться на его величество совершенно бесплатно — хотя и небескорыстно. Ведь потом спрос на его изделия возрастет, а цена на них подскочит просто до небес. Каждый богач будет стремиться сделать заказ там же, где — страшно подумать! — изготавливались украшения и наряды для правящей Императрицы.

Другое дело — корабли. Пока миссия не завершена, никому не следует знать, кто именно повезет дары в столицу. На подходах к Забергану это, разумеется, станет известным, но воды вокруг главного острова Империи патрулируются боевыми галерами Императора. Там пираты будут уже не страшны.

Рамбалан даже рот разинул, когда узнал о том, что «Принцессе Черепахе» оказана столь высокая честь. Микуни — тот просто места себе не находил от восторга. Капитан объявил, что в порту, когда корабль уже бросит якорь в столичной гавани, всей команде будет дозволено увидеть драгоценнейший груз. Такова награда за преданность Императорскому Дому.

— Скорей бы уж увидеть эти побрякушки! — сказал Микуни своему приятелю.

Рамбалан осуждающе покачал головой:

— Как ты выражаешься! «Побрякушки»!

— Ну, драгоценности… — нехотя поправился Микуни и фыркнул: — Не изображай из себя верховного жреца! Можно подумать, ты допущен ко дворцу и знаешь все приличные манеры. А сам после того, как поешь, вытираешь рот рукавами.

Рамбалан пропустил все эти колкости мимо ушей. Он задумчиво глядел куда-то в пустоту:

— Ты представь себе только, невеста самого Императора наденет эти вещи! И мы их увидим…

— Я думаю, невеста Императора — такая же девушка, как те, с которыми мы привыкли иметь дело, — прошептал Микуни, кося глазами.

От такого святотатства Рамбалан даже поперхнулся.

— Нет, Микуни, ты даже думать так не должен! — горячо воскликнул он. — Она в любом случае росла среди совершенно другого окружения. Ее пальцы никогда не прикасались ни к чему грязному, а глаза не видели ничего безобразного. Думаешь, это никак не сказалось на ее личности?

— Понятия не имею. По мне так, самая красивая девчонка в мире — это твоя сестра Эланна, — отозвался Микуни. — И если бы я был побогаче, то не раздумывая женился бы на ней, вот и все счастье, которого я желаю.

— У Эланны довольно глупая голова и вздорный нрав, — предупредил Рамбалан.

— А, так это у них у всех, — засмеялся Микуни. — Они все дурочки и все вздорные. Ничего страшного, потом образумится.

— Когда это — «потом»? — прищурился Рамбалан.

— Когда будет постарше.

— Когда Эланна будет старше, она перестанет быть такой красивой, — грустным тоном заметил Рамбалан.

— Полагаешь, с принцессой все обстоит иначе? — вопросил Микуни.

Рамбалан только всплеснул руками и прекратил этот дурацкий разговор.

От Рагеза до Забергана было совсем недалеко. Это обстоятельство также вызывало у моряков приступы энтузиазма. Еще бы! Совсем скоро они окажутся в безопасных водах… а там — величайшее мгновение в их жизни. Миг, когда они увидят драгоценности принцессы.

Было от чего прийти в хорошее настроение. На Забергане у них появится много свободного времени, можно будет побродить по столице, заглянуть в тамошние кабаки, поглазеть на столичные чудеса, может быть, купить что-нибудь для домашних. Мать Рамбалана жаловалась, что прохудилась кастрюля, — вот кастрюлю бы приглядеть хорошую. А Эланне — платье.

Наутро пал туман. До Забергана оставалось меньше дня пути. Галеры императорского военного флота были заметны на горизонте еще вчера вечером. Никакой опасности. Только вот этот неожиданный туман…

Капитан расхаживал по палубе, то и дело останавливаясь и всматриваясь в серую мглу. Туман не давал ему покоя, тревожил, забирался своими серыми щупальцами, казалось, в самую душу.

— В это время года не должно быть здесь никакого тумана, — бормотал он. — Откуда взялся этот проклятый туман? Ничего не видно!

Постепенно беспокойство передалось и всей команде. Корабль остановился, паруса спустили. Двигаться, ничего не видя перед собой, капитан считал опасным. Он не хотел рисковать. Тем более, что поблизости действительно находились галеры. Не хватало еще наскочить на одну из них.

Несколько раз ему казалось, что совсем рядом с «Принцессой Черепахой» проплывает какое-то судно. Люди принимались кричать, размахивать руками, но из клубящейся мути не доносилось ни звука. То ли чудились им все эти тени, то ли это были какие-то призраки… Случалось, из плотной сырой каши тумана слышались стоны или далекие вопли, но все это оставалось неопределенным и неясным.

Микуни признался приятелю:

— У меня от всего этого просто мороз по коже.

Рамбалан только пожал плечами.

— На море нередко случаются странные вещи. По мне так, лучше туман и призраки, чем настоящая буря.

— Ты неправ, — Микуни покачал головой. — От бури, по крайней мере, знаешь, чего ожидать.

— Ага, гибели.

— Этот туман может погубить нас вернее, чем буря.

— А может и не погубить вовсе, — возразил Рамбалан. — Лучше не знать, что за опасность тебя поджидает. Может быть, ее и вовсе нет.

— Это ведь ты собирался искать свою судьбу в море, — поддел друга Микуни. — Для того, кто намерен всю жизнь рисковать, ты трусоват, не находишь?

— Я всего лишь рассудителен, — возразил Рамбалан. — И не хочу утонуть прежде, чем увижу свою судьбу. А вот ты, кажется, слишком любишь риск для человека, который мечтает провести свой век на суше.

— Я предпочитаю видеть лицо врага, а не гадать о нем по маске, — парировал Микуни.

Желание молодого моряка сбылось гораздо раньше, чем он мог предположить. Едва он договорил эти слова, как из тумана выступил корабль. Корабль этот двигался совершенно бесшумно, словно и впрямь он был призраком.

Паруса его были подняты, но в условиях полного безветрия они были бесполезны. Они обвисли и лишь слегка шевелились при движении. Весел этот корабль не имел. И тем не менее он скользил по воде, как будто его влекла вперед некая неведомая сила.

Появление неизвестного корабля оказалось полной неожиданностью для «Принцессы». Даже капитан в первые минуты растерялся. Ему подумалось, что он на миг заснул — тем тревожным сном, когда видишь короткие, но невероятно отчетливые картины. Так случается, когда человек чересчур устал, чтобы сопротивляться естественной потребности в отдыхе.

Но корабль-призрак не был сном. Он все так же надвигался на «Принцессу» из тумана, с каждой секундой становясь все более реальным. Теперь уже можно было разглядеть каждую доску на его палубе.

Только команды на корабле по-прежнему не было видно. Носовая фигура чуть шевельнулась и нацелилась прямо на борт «Принцессы». Прекрасная женщина со сложенными и прижатыми к спине крыльями глядела, как чудилось капитану, прямо ему в глаза. Он ощутил странный холодок в спине: чудилось, будто деревянная статуя обладает собственным разумом… Разумеется, это была всего лишь иллюзия.

Капитан стряхнул оцепенение и закричал:

— Пираты!

В этот самый миг «Принцесса» содрогнулась: неведомый корабль ударил ее. Мгновенно безлюдная палуба буквально вскипела: неизвестно откуда выскочили полуголые люди с абордажными крючьями наготове. Напрасно стрелки с «Принцессы» пытались остановить чужаков. Создавалось впечатление, что ни одна их стрела не попала в цель. Пираты попросту не обращали внимания на лучников. Сноровисто и умело они пришвартовали свой корабль к несчастной «Принцессе», и скоро уже один за другим перепрыгивали на ее палубу.

Схватка оказалась короткой, хотя и ожесточенной. Капитан пал первым с разрубленной головой. Еще несколько человек получили ранения и одного вышвырнули за борт. После этого моряки с «Принцессы» сдались.

Их отогнали к борту, как скот, и велели стать на колени. Рамбалан глядел, как толпа пиратов расступаются, и вперед выходит человек в широкополой соломенной шляпе. Шляпа частично закрывала его лицо, так что глаза оставались в тени, однако по тому, как он двигался, было очевидно, что человек этот довольно молод и уверен в собственных силах. В руке у него был окровавленный меч. Рамбалан узнал рукоять, о которой столько рассказывали в портовых тавернах: перевитые щупальца и с глаз кальмара в «яблоке». Иларус, капитан призрачного корабля «Перстень морей».

Рамбалан зажмурился. Ему не верилось в реальность происходящего. Все, что он слыхал об Иларусе, рисовало в воображении молодого моряка человека немолодого, иссеченного шрамами, с жестоким взглядом… И вообще, по мнению Рамбалана, Иларус должен быть гораздо выше ростом!

И тем не менее это был он, легендарный пират. Он окинул своих пленников доброжелательным взглядом.

— У меня, к сожалению, нет возможности забрать вашу «Принцессу», — проговорил Иларус задумчиво и совершенно спокойно, как будто не находился на палубе взятого с бою корабля, а где-нибудь в гостиной богатого дома, среди друзей. — Мы слишком близко подошли к Забергану. Этот туман скоро рассеется, и тогда галеры императорского флота смогут нас наконец обнаружить и захватить. Как вы понимаете, допустить этого никак нельзя. Кроме того, я не занимаюсь работорговлей, о чем иногда сожалею. К несчастью, я не такой уж кровожадный злодей и убийца, как вы наверняка воображаете. Еще одна моя ошибка, но увы! Изменить свою природу не в нашей власти. Отсюда вывод…

Он выразительно вздохнул и оборвал свою речь. Люди, чью судьбу Иларус сейчас решал, ловили каждое его слово, а когда он замолчал, — так и впились в него глазами.

На палубу выбрался босоногий паренек, очень смуглый, в шелковых штанах немыслимого фиолетового цвета. Кроме штанов, на пареньке еще имелась соломенная шляпа, подобие капитанской, только изрядно потрепанная. В руках он держал одну из драгоценных шкатулок, наполненных жемчугами.

— Мы нашли их, капитан! — закричал он, приплясывая от радости.

Капитан повернулся к нему.

— Надеюсь, ты ничего не украл, Клем? — строго вопросил он. — Это ведь драгоценности Императорской короны, дружочек, за такую кражу тебе грозит по меньшей мере смертная казнь.

Клем помотал головой и вытаращил глаза, что, по его мнению, должно было усиливать впечатление полной искренности. Капитан легонько пощекотал его, и Клем закашлялся. Кашляя, он выплюнул одну жемчужину, потом другую. Он сунул шкатулку Иларусу в руки, пробурчал проклятье и начал ползать по палубе, собирая упавшие жемчужины.

Капитан покачал головой.

— Ну ты и каналья! — произнес он. Затем Иларус вспомнил наконец про своих пленников. — Ах да! — молвил он. — Вы, вероятно, волнуетесь насчет своей судьбы. Но опасаться вам следует не меня, а вашего Императора, который, конечно же, будет крайне недоволен всем случившимся. И поскольку в руках его величества не окажется истинного виновника позора, то примерно карать он будет именно вас. Поэтому я вас отпускаю. Вместе с вашим кораблем. Вы вольны уходить куда хотите. И мой вам совет — уходите как можно дальше на юг и присоединяйтесь к пиратам. Иначе многие из вас пожалеют о том, что вообще родились на свет…

Он прижал шкатулку к груди, и Рамбалан вдруг заметил, как блеснул на пальце Иларуса перстень. Массивный, старинной работы, с печаткой. Тот самый перстень.

Увидев вещь, принадлежавшую его семье, Рамбалан встрепенулся. В тот же миг для него перестали существовать его незадачливые товарищи, он забыл и о грозящей ему опасности, и о простой осторожности… обо всем. Словно зачарованный, глядел Рамбалан на перстень.

Капитан не замечал этого, он был занят препирательствами с Клемом и разговором со своим старшим помощником, толстяком Лареном. Ларен бурчал насчет того, что не мешало бы взять на борт пару неплохих лучников, и указывал рукой на кого-то из числа пленников.

— Всегда есть риск, — возражал Иларус. — Мы ведь только что опозорили их, без труда сломав их оборону.

— Мы воспользовались магией, а это всегда оправдывает воинов, особенно в их собственных глазах, — резонно возражал Ларен.

Иларус махнул рукой:

— Ладно, предложи им службу. Рассчитываю на твое умение разбираться в людях, Ларен.

Клем пробубнил:

— Одна закатилась в щель между досками. Ну, жемчужина. Никак не выковырять.

— Я сейчас тебя самого законопачу в щель между досками, — пригрозил капитан. — Следовало бы мне лучше завести дрессированную обезьяну.

— С обезьяной нельзя ругаться, а со мной можно, — сказал Клем, усаживаясь, скрестив ноги, на палубе.

В короткой схватке за «Принцессу» он получил несколько довольно глубоких царапин, но совершенно не обращал на это внимания.

Капитан сказал недовольно:

— Шел бы ты умылся, Клем.

Клем скорчил рожу.

— Иларус, — произнес чей-то тихий, дрожащий голос.

Капитан резко повернулся на звук. Перед ним стоял один из моряков «Принцессы» — молодой человек с широким, обветренным, скуластым лицом. Он выглядел чрезвычайно взволнованным. Иларус видел, что беспокоится парень отнюдь не за свою жизнь, — за что-то бесконечно более для него важное.

— Что тебе нужно? — осведомился Иларус. — Ты стрелок? Хочешь ко мне в команду?

Тот очень удивился вопросу.

— К вам в команду? Нет… — ответил он первое, что пришло в голову, то есть правду. — Нет, другое.

— Так что же? — Иларус вдруг ощутил раздражение. — О жизни или о свободе просить незачем — ты и так их получил. Что тебе нужно?

— Вот это. — Рамбалан протянул руку и коснулся перстня.

Иларус вздрогнул так, словно его ужалили. Одним прыжком Клем вскочил на ноги и вытащил кинжал. Мгновение спустя лезвие уже прижималось к горлу Рамбаланы.

— Только шевельнись, и я увижу, какого цвета у тебя кровь, — прошипел Клем.

— Перстень? — медленно переспросил Иларус. — Ты говоришь об этом перстне?

Он поднял руку и растопырил пальцы. Тусклый свет блеснул на старинном серебре.

Рамбалан, едва дыша от волнения, кивнул.

— Это мое, — сказал он.

— Ты уверен? — удивился капитан. — Потому что уже несколько лет я считал, что эта вещь принадлежит мне.

— Нет… мне, — выдохнул Рамбалан.

Свет на кольце заиграл ярче. Иларус поднял голову.

— Туман рассеивается! — крикнул он. — Мы должны уходить как можно скорее! Ларен, ты нашел лучников? Хватай их и переходи на «Перстень морей»! Клем, оставь этого бедолагу и забирай шкатулки. Уходим, уходим! — Он замешкался перед тем, как перескочить на борт «Перстня», и в последний раз посмотрел на моряков «Принцессы»: — И помните мой совет — поворачивайте на юг, иначе вам несдобровать.

— Рамбалан! — закричал Микуни, бросаясь вслед за приятелем.

Рамбалан был уже на борту «Перстня». Абордажные крючья отцепили, корабли начали расходиться. Микуни остался на «Принцессе». Он вцепился в борт и глазами, полными отчаяния, смотрел, как уплывает его приятель.

Скользя по воде без весел и парусов, в условиях полного безветрия, «Перстень морей» уходил все дальше от «Принцессы Черепахи». Туман стремительно расходился, распадался на клочья, которые, в свою очередь, развеивались над морем. И скоро уже яркое солнце пылало в небесах, а от серой мглы не осталось и следа.

Две галеры довольно долго преследовали корабль дерзкого пирата, но в конце концов отстали и они. Если бы на галерах знали о том, что в действительности произошло между «Перстнем морей» и «Принцессой Черепахой», погоня, разумеется, была бы гораздо более настойчивой. Однако никому не было известно название корабля, везущего драгоценности принцессы. Разумная предосторожность обернулась катастрофой! На галерах были уверены в том, что отогнали от «Принцессы» опасного пирата — и только. Ведь сам корабль, кажется, совершенно не пострадал от набега…

Когда Иларус думал об этом, ему хотелось смеяться. Как глупы люди, как легко провести их! Море вокруг пиратского судна было чистым. Иларус направил «Перстень» на юг от Забергана. Наконец поднялся ветер, паруса наполнились. У Иларуса появилось время побеседовать со странным человеком, который претендовал на жреческий перстень.

Драгоценности короны были сложены в капитанской каюте. Время делить их еще не пришло. Клем в каюту не допускался — он сидел на полу под запертой дверью и хмуро глядел на всех, кто проходил мимо. При появлении Иларуса Клем вскочил.

— Приведи ко мне этого парня с «Принцессы», — распорядился Иларус. — Да поживей.

Клем убежал.

Иларус зашел в каюту, положил меч поперек стола, как бы преграждая таким образом доступ к драгоценностям — двум шкатулкам и рулону ткани.

Сам он уселся в свое любимое кресло и уставился на дверь. Ждать пришлось недолго: Клем ворвался в каюту, толкая перед собой Рамбалана.

— Ты, жалкий шут, — обратился к своему слуге капитан. — Ты пачкаешь мой корабль своей кровью. Немедленно зайди к Ларену, он сделает тебе перевязку.

— Ларен меня задушит, — мрачно сказал Клем.

— Убирайся, — рявкнул капитан.

На самом деле его смешила физиономия Клема, который косил глазами на шкатулки и лихорадочно облизывал губы.

Клем скрылся. Иларус обратился к Рамбалану:

— Что ты делаешь на моем корабле?

— Стараюсь держаться ближе к моему перстню, — ответил Рамбалан.

— Я тебе уже говорил, что эта вещь принадлежит мне, — напомнил Иларус.

— А я тебе уже говорил, что она моя, — возразил Рамбалан. — Это жреческий перстень. Его носили служители Ингерады еще в незапамятные времена — до Падения Кристалла.

— Кажется, тебе многое известно об этой безделушке, — бросил Иларус нарочито небрежным тоном.

Лицо Рамбалана передернулось, словно от боли.

— Не отзывайся о нем столь непочтительно! — воскликнул он.

— Ладно. — Капитан вздохнул. — Похоже, отделаться от тебя я могу только одним способом — выкинув за борт.

Рамбалан пожал плечами.

— Если тебе так угодно…

— Почему ты этого не боишься?

— Потому что если бы ты хотел отправить меня за борт, я бы уже кормил рыб, — ответил Рамбалан.

— Как тебя зовут?

— Рамбалан.

Иларус вздрогнул. Несомненно, он прочитал имя, написанное на перстне.

Рамбалан заметил это и позволил себе улыбнуться.

— Стало быть, теперь ты мне веришь! — вымолвил молодой моряк.

— Я верю… что ты видел это кольцо раньше, — медленно проговорил Иларус. — Но ты не убедил меня.

— Это кольцо моего предка, — объяснил Рамбалан. — Моя мать продала его торговцу в тяжелый для нас всех день. А ты купил его в лавке Атреуса.

— Понятия не имею, что это была за лавка, — буркнул капитан. — Я зашел туда от скуки.

— Почему ты купил это кольцо? — настаивал Рамбалан.

— Кажется, это мой корабль, и вопросы здесь задаю тоже я, — напомнил Иларус.

— Хорошо… — Рамбалан сдался. — Пусть будет по-твоему. Но… — Он встретился глазами с капитаном и повторил: — Но почему же ты купил перстень?

— Потому что мне так захотелось! — резко произнес Иларус. — Потому что он… на самом деле он мой. Мои предки служили Ингераде в ее храме в столице Империи Света еще задолго до того, как Кристалл был уничтожен. Любая святыня из того, прежнего, храма для меня бесконечно драгоценна.

— Ты видел Плавучий Храм среди вод? — спросил Рамбалан. — Тебе являлась богиня? Она показывала тебе свое исчезнувшее святилище?

Иларус кивнул.

— Теперь я действительно верю тебе, — проговорил он. — Нет ничего случайного в нашей встрече. Она была предопределена судьбой и богами. Тебе суждено было найти перстень… и меня. — Он помолчал немного и улыбнулся. — Однако не воображай, будто в моем лице ты обрел друга или равного себе товарища. И перстень я тебе не отдам. Твоя семья утратила его, а я подобрал. Ты будешь служить на моем корабле, а когда мне удастся наконец осуществить мою мечту и возродить древний храм Ингерады среди вод, — будешь служить богине… если такой окажется ее воля.

Перстень жреца Ингерады обладал особенностями, о которых не подозревали первые его владельцы. Возможно, особенности эти «дремали» в перстне и только ждали случая высвободиться. Но не исключено и другое: богиня наделила артефакт этими свойствами позднее, когда ее храм в столице Империи Света был разрушен. Этого так никто и не выяснил.

Да и стоило ли копать так глубоко? Главным оставалось другое. По желанию человека, надевшего перстень на палец, море заволакивало туманом, наступало полное безветрие, а корабль двигался сам собой, без всякой видимой причины. Продолжалось это не слишком долго — но достаточно, чтобы подобраться незамеченными к какому-либо острову или кораблю, а потом так же незаметно скрыться.

Разумеется, Иларус никогда бы по доброй воле не расстался с таким сокровищем.

В отличие от Рамбалана, пиратский капитан всегда знал о своем происхождении. Его род считался древним и знатным, и семейная история уходила в глубину веков. Однако с каждым новым поколением семья Иларуса все более беднела и утрачивала влияние. С большим особняком в Забергане пришлось расстаться. Когда на свет появился сам Иларус, его родители едва сводили концы с концами. Будущий пират родился в нищей хижине на самой окраине города.

Он рос, осознавая, что судьба несправедливо обошлась с ним, что его обделили, отняли у него все — власть, положение в обществе, даже возможность уважать самого себя. Он подрабатывал, помогая домохозяйкам чистить рыбу. Уходил в море с рыбаками. Чинил снасти и лодки.

Очень рано Иларус понял, что честным трудом никогда в жизни не сумеет сколотить достаточно большое состояние и уж точно не вернет своему роду былой почет. Он начал подумывать о карьере морского разбойника в тринадцать лет, а в четырнадцать уже стоял на палубе пиратского судна.

Мать Иларуса — в отличие от матери Рамбалана — берегла единственное, что осталось ей от предков-жрецов, — тонкий кожаный пояс с медными бляшками, сделанными в виде морских раковин. Иларус забрал его с собой, когда уходил в плавание в последний раз — чтобы никогда не вернуться в родительский дом.

Он не был на Забергане четыре года, а когда наконец нашел способ пробраться в столицу Империи, то ни родной хижины, ни отца с матерью уже не нашел. Родители умерли от болезни, которая выкосила бедняцкий квартал больше чем наполовину, а хижину сожгли, чтобы уберечь соседей от заразы.

Жреческий пояс — вот и все, что связывало теперь Иларуса с его прошлым. В ту ночь он вышел на берег моря и впервые увидел Плавучий Храм…

«Перстень морей» плыл в водах, которые были Рамбалану совершенно незнакомы. Никогда прежде молодой моряк не оказывался так далеко на юге.

Ему чудилось, что даже небо здесь другого цвета — более низкое, более фиолетовое. И волны тоже выглядели иначе. На закате они словно были облиты маслом, так тихо и ласково они блестели. Разумеется, впечатление было обманчивым: на море ни в чем нельзя быть уверенным.

К утру четвертого дня этого плавания им встретился корабль.

— Парус! — закричал с мачты Клем. — Я вижу парус!

Рамбалан вздрогнул, услышав этот вопль. Единственное судно, которое осмелилось бы плавать в южных водах, так далеко от архипелага, несомненно, было пиратским. Вряд ли морские разбойники находятся в добрых отношениях друг с другом. Рамбалан подозревал, что капитан Иларус вообще не имеет близких друзей. Слишком высокого мнения о себе этот человек, чтобы снисходить до приятельских отношений с какими-то грабителями.

— «Крыло Смерти»! — снова закричал Клем. Парень быстро спускался с мачты, не переставая верещать: — «Крыло Смерти»! Огун! Это капитан Огун! Беритесь за оружие!

Иларус вышел на палубу с мечом в руке. Он пристально всматривался в горизонт, где показался уже большой корабль с темными парусами. Эти паруса блестели на солнце, как антрацит.

— «Крыло Смерти», — задумчиво повторил Иларус. — Стало быть, дружище Огун все-таки повстречался мне на узкой дорожке… Напрасно он это сделал. Я ведь предупреждал его…

Он поднял руку с перстнем Ингерады и прокричал несколько слов на языке, которого никто не знал. Вряд ли знал их и человек, некогда записавший заклятье на перстне — он воспользовался знакомыми буквами, не вникая в передаваемый ими смысл.

Неожиданно стало темно, корабль окутало туманом, и паруса сами собой выгнулись под напором внезапно налетевшего ветра.

«Крыло Смерти» на время скрылось из виду, но все ощущали его присутствие. Рамбалан поймал за рукав Ларена:

— Кто такой Огун?

Ларен с недовольным видом высвободился.

— Никогда больше так не делай, матрос… У тебя есть оружие? Умеешь владеть посохом?

— Немного, — растерянно ответил Рамбалан.

— Огун — заклятый враг нашего капитана, — бросил Ларен. — Этого тебе должно быть достаточно, чтобы ты понял: драться предстоит насмерть.

— По-моему, у нашего капитана сплошные враги, — вырвалось у Рамбалана.

— Точно! — хмыкнул Ларен. — Но этот — худший.

— Он вырезал и сжег две рыбачьих деревни на Рагезе, — вставил Клем, который вертелся поблизости. — Однако ненавидим мы его вовсе не за это.

— Тебе нечем заняться? — напустился на Клема Ларен.

Клем исчез.

И почти сразу же из тумана выступил чужой корабль. Рамбалан содрогнулся, увидев его: со всех рей свисали повешенные люди. Некоторые были мертвы уже много дней, их плоть истлела, одежда истрепалась, и на ветру раскачивались лишь кости. Другие умерли сравнительно недавно. Иные лица до сих пор хранили выражение смертельного ужаса.

Вот почему Огун назвал свой корабль «Крылом Смерти»! Даже смотреть на него — и то было жутко. Рамбалане казалось, что он ощущает исходящий от корабля запах разложения и тлена.

Мгновением спустя чары безмолвия были нарушены: «Перстень морей» протаранил борт «Крыла Смерти». С «Крыла» понеслись крики, загремело оружие, и сразу же закипела битва. Иларус и Огун действительно были давними соперниками и врагами. Взаимной ненавистью пылали и обе пиратские команды.

Огун с окованным металлическими кольцами посохом в руках, темнокожий, с длинными черными волосами, бросился наперерез Иларусу. Тот отбивался мечом, однако посох Огуна оказался гораздо более эффективным: получив сильный удар под ребра, Иларус согнулся пополам и задохнулся, а Огун, рассмеявшись, занес оружие, чтобы раздробить противнику череп.

Ларен бросился на выручку своему капитану и вовремя подставил собственный посох под удар. Огун зарычал от гнева, разворачиваясь к Ларену. Иларус тем временем пришел в себя и атаковал Огуна со спины.

Капитан «Крыла Смерти» ловко отбивался сразу от двоих соперников. Он успевал поворачиваться и наносить удары, так что человеческий глаз просто не мог уследить за движением его посоха.

По сравнению с Огуном Рамбалан был самым настоящим деревенщиной, а посох, которым он вооружился, был в его руках немногим лучше обыкновенной дубины.

Лучники, в том числе и взятые с «Принцессы Черепахи», вели собственное сражение, снимая стрелами врагов.

«Крыло Смерти» начало погружаться в воду: «Перстень морей» протаранил его чуть ниже ватерлинии, и в трюм пиратского судна хлынула вода.

Тем не менее сражение на палубах обоих кораблей продолжалось. Пираты с «Крыла» перебрались на «Перстень» с явным намерением захватить судно Иларуса. Если на «Принцессе» Иларус щадил моряков, то здесь ситуация была иной: никому не следовало рассчитывать на снисходительность капитана. Битва велась только насмерть.

Рамбалану удалось отбиться от одного из врагов, но другой сильно ударил его по голове. Несдобровать бы Рамбалану, если бы на выручку не подоспел Клем: скользнув, как змея, снизу, парень вогнал нож между ребер пирата, а затем перекатился по доскам палубы, вскочил на ноги и увернулся от атаки следующего врага. Безоружный, он уходил от противников, словно танцевал, и так продолжалось до тех пор, пока Клему не удалось вновь завладеть оружием, на сей раз тонким коротким мечом — или длинным кинжалом, который принадлежал одному из погибших с «Крыла Смерти».

Наконец стало очевидно, что моряки «Перстня» одержали верх Люди Огуна начали сдаваться, однако Иларус не спешил принимать их покорность. Одного за другим расстреливали лучники. Побежденным просто не давали возможности попросить о милосердии. Рамбалан заметил, что Иларус никого не бросил за борт живьем: все пираты с «Крыла» сперва получали стрелу в грудь — если, конечно, сам Иларус не давал себе труд перерезать им горло. Всю палубу «Перстня морей» залила кровью, и это, по мнению Рамбалана, было немногим лучше повешенных на реях «Крыла».

Только один человек избежал общей участи. Он по-прежнему стоял на палубе тонущего корабля. Это был не капитан — труп Огуна с рассеченной головой Иларус лично швырнул в волны. Нет, какой-то другой пират отказался разделить участь своих собратьев и предпочел сгинуть в волнах.

Рамбалан вдруг встретился с ним глазами и вздрогнул: молодому моряку показалось, что тонущий вместе с кораблем пират улыбается. Улыбается так, словно ему известна некая тайна. И, более того, эту тайну Рамбалан каким-то образом с ним разделяет.

Моряк ничего не успел ни сказать, ни даже подумать: поднялся водоворот, поглотивший судно Огуна навсегда…

Руки Иларуса были покрыты красными брызгами, вся его одежда была запятнана, сапоги порыжели. Другие моряки выглядели не лучше, да и сам «Перстень», кажется, получил право именоваться кораблем смерти.

Иларус улыбался.

Огромная волна зародилась в недрах моря. Она поднялась над «Перстнем», помедлила и мягко опустилась на судно. На короткое время все как будто погрузились под воду. Дышать было нечем, глаза щипало от морской соли… Но длилось это очень недолго. Волна схлынула, никому не причинив вреда.

Палуба «Перстня морей» была абсолютно чиста, и нигде, ни на руках, ни на одежде, ни на оружии не осталось ни пятнышка чужой крови.

Далеко на севере, в башне среди руин бывшей столицы Империи Света, призрачный владыка Диган соединил пальцы рук в кольцо. Пустое пространство между ними сразу же заполнилось клубящейся белой субстанцией, которая постепенно успокаивалась и разглаживалась, превращаясь в зеркало. И в этом зеркале стали видны фигуры сражающихся людей, очертания двух кораблей, тонущего и плывущего… Диган нетерпеливо качнул головой, как бы подгоняя видение.

— Где же ты, мой Тьяга? — прошептал он. — Где ты?

Видение послушно переместилось на палубу «Крыла Смерти», и владыка Диган узрел наконец того, к кому взывал и о чьей судьбе беспокоился.

Одинокий моряк стоял на палубе погибающего корабля. Он улыбался, как будто предвкушал встречу с чем-то необычным и прекрасным.

Несколько лет назад этот человек, Тьяга, был простым охранником в купеческом караване. Он не состоял ни в Ордене, ни в гильдии гладиаторов. Обычное отребье, нашедшее себе приют на северных пустошах, в предгорьях. Он нанялся провести купцов по опасным землям — мимо руин погибшей столицы… Многие тогда погибли, разорванные когтями и клыками вечно голодных тварей, а Тьяга и еще несколько человек были захвачены Бардесаном.

Один только Тьяга изъявил полное и добровольное согласие служить повелителю и охотно, даже радостно передал свою судьбу в руки Бардесана. Один только Тьяга… Он хотел жить — и, кроме того, он хотел жить хорошо. Богато, в роскоши. Все это было ему обещано.

Уповая на счастливую судьбу и покровительство истинного властелина Империи, Тьяга отправился на юг. Он не стал капитаном пиратского судна — такая власть была для него слишком ничтожной. Но он оставался с морскими разбойниками в ожидании своего часа.

И вот этот час настал. Тьяга погружался под воду. Его легкие наполнились жидкостью, он больше не сопротивлялся… не дышал… он был мертв…

А затем…

Диган еле заметно улыбнулся и слегка сдвинул пальцы, образующие «раму» для магического «зеркала». Тьяга вздрогнул. Из его глаз, изо рта, из ноздрей, из ушей начала вытекать тонкая темная субстанция. Она свилась змеей и поплыла, словно живая, под водой, в то время как тело Тьягы, пустая оболочка, легла на дно, чтобы послужить кормом для рыб и других морских тварей.

Черная змейка хорошо знала свою цель. Она проплыла между водорослями, распугивая косяки рыб, и, наконец, вползла на затонувший корабль, на «Крыло Смерти». Ей предстояло много работы. Она обвилась вокруг тела капитана Огуна и наполнила его темной силой. Под водой, среди трупов и обломков судна, капитан открыл глаза и в ужасе уставился на подводное «царство». Но змейка уже покинула его, она спешила к следующему из погибших. Она не пропустила ни одного, включая и тех, кто были повешены на реях «Крыла Смерти».

И наконец та сущность, которая жила в человеке по имени Тьяга, наполнила собой судно. Вздымая огромную волну, поднимая наверх могучую водную толщу, медленно всплывал со дна уничтоженный Иларусом корабль. Черные паруса были изорваны в клочья, но это никого не смущало: «Крыло Смерти» обладало отныне способностью двигаться без парусов и весел. Пробоины в борту зияли, как раны на теле, но вода не проникала в них: таинственная сила отталкивала воду. На палубе стояла команда «Крыла»: растерянные, озлобленные существа, некогда бывшие людьми.

То, что темная субстанция проделывала с убитыми пиратами, нельзя было назвать «оживлением»; им предстояла долгая не-жизнь на призрачном корабле, который вечно будет скитаться по южным морям в поисках своего исконного врага — Плавучего Храма Ингерады.

На рассвете пятого дня плавания «Перстня морей» по южным водам Рамбалан заметил впереди остров. Очевидно, именно к этому острову и направлял свой корабль Иларус. Рамбалан припомнил все, что рассказывали о неуловимом пирате. Помимо его способности возникать прямо перед носом у жертвы и столь же незаметно уходить от погони, имелась еще одна удивительная особенность. Никто и никогда не мог найти добычу Иларуса.

Рассказывали о самых разных пиратских кладах. Ходили истории о том, как в каком-нибудь очередном доме терпимости, а то и в особняке у легкомысленной аристократки отыскивались сокровища, похищенные некогда пиратами. Но никто и никогда не видел вещей, попавших в руки Иларуса.

А между тем Иларус награбил очень много, если верить трагическим повествованиям пострадавших от него судовладельцев. Где же он держит все эти горы добра? Неужели на своем корабле? Или где-то далеко на юге, там, где у пиратов, по слухам, имеется собственный остров?

Но что-то не верилось в последнее. Нет, у Иларуса припасено какое-то собственное тайное убежище, к которому ни у кого другого больше нет доступа.

И, очевидно, сейчас корабль приближается именно к этому заветному острову…

Рамбалан выполнял на «Перстне морей» точно такую же работу, что и на «Принцессе». Если бы не отсутствие Микуни, он бы вообще, наверное, не заметил разницы. Да вот еще Клем допекал новичка своими шуточками, довольно грубыми, так что пришлось даже с ним разок подраться. Клем не отличался большой физической силой, к тому же в сражении на «Принцессе» его пырнули ножом (рана оказалась серьезнее, чем утверждал сам Клем), так что Рамбалан без труда одолел этого противника. Клем обещал, что нажалуется капитану и что с наглеца «спустят шкуру». После этого Рамбалан отпустил его и, в свою очередь, пообещал при удобном случае свернуть «зануде» шею.

Впрочем, эта драка осталась без всяких последствий. Ларен к Рамбалану не придирался, другие матросы поглядывали на него с легкой иронией, но ничего не говорили. Через пару дней все привыкли к новичку.

Рамбалан почти совершенно успокоился насчет своего перстня. Он сам удивлялся тому, какой покой снизошел на него после встречи с Иларусом. Очевидно, он действительно встретил свое предназначение, и теперь его задача — не противиться, принимать все, что ни пошлет ему судьба.

Окутанный золотисто-розовой дымкой, остров, казалось, плыл навстречу кораблю. Уже можно было различить лиловые скалы и легкие крылатые фигуры, парящие над ними…

Рамбалан обернулся, потому что ему показалось, что за его плечом кто-то стоит. Так и есть — там обнаружился Клем. Чумазое смуглое лицо парня выглядело смущенным. Миг спустя Рамбалан разгадал эту загадку: даже на Клема оказала волшебное воздействие красота острова, и парень сбит с толку, поскольку не привык испытывать подобные чувства.

— Красиво — просто до печенок пронимает, — с похвальной откровенностью сообщил Клем, встретившись с Рамбаланом взглядом. — Тебе тоже нравится?

Рамбалан молча кивнул.

— Я сколько раз вижу, столько раз поражаюсь, — продолжал Клем. Он пожал плечами и криво улыбнулся. Можно было подумать, что он за что-то извиняется.

— Капитан часто сюда заходит? — спросил Рамбалан.

— Ага. У нас тут… как бы это сказать? — Клем задумался. — Что-то вроде дома родного, — выговорил он наконец. — Единственное место, где не надо ждать ножа в спину.

— Что это за остров?

— Это остров кассилий, — объяснил Клем.

— Кассилий? — не понял Рамбалан. — В первый раз слышу такое название!

— Ты нашу носовую фигуру видел? — Клем махнул рукой. — Хорошо ее рассматривал?

— Изображение женщины, как у многих, — Рамбалан нахмурился. — Я все равно не понимаю — что ты имеешь в виду…

— У нее крылья на спине, — Клем наморщил нос. — Ты невнимательно смотрел. Что ж удивительного, если ты ничего не понимаешь! А ты глаза раскрой — сразу столько всего поймешь! Просто попробуй. Я по себе знаю. Пока только камни под ногами считаешь — ничего толком о жизни знать не будешь. — Он умудренно вздохнул. — Кассилия — это женщина, только у нее крылья, — продолжал объяснять Клем. — И еще она — как бы это выразиться? — наполовину лошадь. Маленькая такая лошадка. А хвост у нее как у птицы. Но волосы женские, мягкие. Они очень красивые, эти кассилии.

— Это ведь они летают над скалами? — Рамбалан кивнул, показывая на остров подбородком.

— Точно. — Клем вздохнул. — Один раз, помню, опустилась такая к нам на палубу. Цокала тут копытцами. Хорошенькая — прелесть. Я ее сначала по волосам погладил, потом еще трогал перья у нее на хвосте. А потом она улетела.

— Разве ты не видел их на острове? — удивился Рамбалан.

— На острове? — Клем присвистнул. — На остров-то нам сходить нельзя.

— Как это? — Рамбалан даже рот разинул от удивления. — Ты ведь сам говорил, что здесь у вас почти что дом родной. Ножа в спину не ждете. А сами, оказывается, даже на берег не ступаете!

— Нам нельзя, — повторил Клем многозначительно. — Я в первый-то раз хотел за капитаном увязаться, но он не позволил. Взял другого матроса. Недолго тот матрос бросал на меня гордые взгляды. И десяти шагов не прошел по берегу острова кассилий, как упал замертво. Помер, как есть помер. Мы его потом хоронили. В воду сбросили.

— А как же капитан? Почему он может сходить на берег?

— Капитан — другой породы, — со знанием дела поведал Клем. — Он из жреческого рода. Кассилии, как и его предки, всегда служили богине Ингераде. О кассилиях никогда не знали, потому что они были тайной. Тайная раса. Богиня бережет их, охраняет от чужих людей. Вот болтают сухопутные крысы, будто боги покинули наш мир, не заботятся больше о человечестве. А я тебе знаешь что скажу? Не стоит человечество того, чтобы кто-то о нем заботился, тем более — боги. Но отдельные люди и другие существа — другое дело. Они того стоят. Вот Иларус — стоит, кассилии — тоже.

— Почему? — спросил Рамбалан, чувствуя себя задетым. — Почему Иларус стоит благосклонности богов? Он какой-то особенный? Благодаря происхождению, наверное?

— Гм… — Клем почесал кончик носа. — Повезло родиться аристократом — здорово, конечно, но это только половина дела. А вот ты это происхождение береги, доказывай свое право на знатное имя. Не просто называйся жрецом или там кассилией, а будь ими. Понимаешь? Вот про тебя говорят, будто ты тоже древнего рода. А что ты сделал, чтобы сохранить свой род? Ты даже перстень потерял…

Рамбалан едва было не сказал: «Это не я, это мама его продала» — но вовремя прикусил язык. Хорош бы он был, если бы брякнул такое!

— Становимся на якорь! — послышался голос Иларуса.

Рамбалан обернулся. Капитан стоял у мачты и жадно смотрел на приближающийся остров. Видно было, что он стосковался по этой земле.

«Перстень морей» медленно входил в удобную бухту, укрытую со всех сторон скалами, так что никакая буря здесь не будет страшна.

Скалы эти просто завораживали, если взглянуть на них вблизи. Они состояли из какого-то удивительного камня, какого Рамбалан никогда раньше не встречал. Все оттенки лилового и фиолетового, от едва окрашенного прозрачного до густо-пурпурного, переливались на этом берегу. Из трещин в скале вытекала вода. Скалы расступались, открывая проход широкой реке с низкими, заболоченными берегами. Густая растительность покрывала остров.

Корабль бросил якорь в устье реки. Капитан обернулся и, заметив Рамбалана, махнул ему.

— Подойди.

Рамбалан, недоумевая, приблизился.

Иларус сказал ему:

— Дай мне руку.

И когда моряк подчинился, капитан надел жреческий перстень ему на палец. Плащ Иларуса чуть распахнулся, и Рамбалан увидел, что капитан повязал пояс с медными бляшками в виде морских раковин. Еще одна реликвия, оставшаяся от прежней жреческой династии.

— Ты сойдешь на берег вместе со мной, — приказал Иларус.

Рамбалан побледнел и отступил на шаг, прижимая руку с перстнем к груди.

— Но ведь это… ведь я…

— Клем рассказывал тебе страшную историю о том, что остров кассилий убивает любого человека, ступившего на сушу? — перебил Иларус. — Что ж, на сей раз Клем говорил правду, хотя обычно он и привирает…

— Вы… вы нарочно убили того моряка? — спросил Рамбалан дрожащим голосом.

Иларус хмыкнул.

— Я подозревал, что такое возможно, но наверняка не знал. И мне не хотелось, чтобы погиб Клем — в том случае, если моя догадка верна. Видишь ли, Рамбалан, — Иларус улыбнулся так беспечно, словно речь шла о каком-то совершенно пустяковом деле, — я верю в талисманы. Наверное, эту веру я унаследовал от моих предков. Жрецам приходится иметь дело с предметами, в которых заключены определенные силы. Силы эти велики и бесплотны, они не нуждаются в материальной оболочке, — но мы, люди, не умеем пользоваться этими силами напрямую, поэтому нам просто необходимы вещи: кольца, пояса, браслеты, кинжалы, шары. Понимаешь, о чем я говорю? А Клем — талисман моего корабля. С тех пор, как этот невыносимый ребенок оказался на борту, я не знал ни одной неудачи.

— Клем — не ребенок, — пробурчал Рамбалан.

— Теперь уже нет, — вздохнул капитан. — Но был им, когда мы впервые пришли к острову. И говорю тебе, я не хотел рисковать. Поэтому взял с собой другого человека.

— И этот человек умер.

— Да.

— Как он умер? — спросил Рамбалан.

Иларус пожал плечами.

— Перестал дышать. Упал и перестал дышать. Я не желал ему смерти… но мне нужно было убедиться в том, что я не ошибаюсь. Остров кассилий терпит лишь тех, кто посвящен Ингераде. Это я. И… ты.

— Я боюсь, — признался Рамбалан.

— Ничего не поделаешь, — ответил Иларус. — Тебе придется идти. Ты ведь так настаивал на том, что перстень принадлежит тебе, а теперь, когда пришло время доказать свои права, почему-то трусишь! Ингерада не любит этого.

Рамбалан обреченно кивнул.

— Я согласен.

Они ступили на берег, а вся команда стояла на палубе и смотрела им вслед. Иларус сказал, обращаясь к своему матросу:

— Кстати, Рамбалан, у меня есть еще одна причина взять тебя с собой. Видишь ли, помимо всего прочего, нам предстоит пополнить здесь запасы еды и питья. Раньше я один грузил на корабль бочки с водой, корзины с фруктами и сладкими кореньями. А теперь, пожалуй, этим займешься ты.

Они пошли прямо по реке, держась ближе к берегу, где было мельче. Дно под ногами оказалось песчаным и довольно твердым, в отличие от болотистого берега, заросшего, к тому же, высокой мечевидной травой, о которую запросто можно порезать руки.

Рамбалан оглядывался по сторонам, любуясь пышной растительностью. Многие деревья цвели, над ними летали птицы с ярким оперением. Затем берег стал выше и суше, и моряки наконец вышли в лес.

Навстречу им выступили кассилии. Их было три — небольшие лошадки с женским торсом и птичьим оперением хвоста. Их крылья были сложены на спине — точь-в-точь как изображено на носовой фигуре «Перстня морей». Лица кассилий, необыкновенно красивые, с правильными чертами и огромными, чуть раскосыми глазами, были неподвижными, словно изваянными из слоновой кости. Их волосы, действительно густые и пышные, как рассказывал Клем, падали волной почти до самой земли.

Одна из них заговорила:

— Иларус! Мы ждали тебя.

Вторая прибавила:

— Кого ты привел с собой? Почему он не мертв?

Рамбалан поднял руку с перстнем.

— Я служу Ингераде.

Они переглянулись, затем самая маленькая из кассилий подошла к Рамбалану и потянулась рукой к его кольцу.

— Оно светится, — прошептала кассилия.

Рамбалан коснулся ее волос. Тяжелые и шелковистые.

— Ты красивая, — шепнул он в ответ.

Она удивленно посмотрела на него.

— Разве это имеет значение?

— Ингерада любит красоту, — ответил Рамбалан. — Она создала красоту и охраняет ее.

— Ты прав, — кивнула кассилия.

Она расправила крылья и медленно взмахнула ими. Поднялся ветер. Новый взмах, и еще один, и еще… и вот уже маленькая кассилия парит в воздухе, описывая круги над головами людей.

— Мы ждали жреца, — услышал вдруг Рамбалан голос старшей кассилии. — Ты нашел нам жреца?

Иларус отвечал:

— Похоже на то. Но он совсем неотесанный и почти забыл свое предназначение. Сам по себе он немногого стоит. Вам придется обучать его.

— Богиня поможет тем, кто ей предан, — ответила кассилия.

Первые несколько часов Рамбалан просто бродил по острову, наслаждаясь его красотой. Иногда он видел кассилий — легкокрылые и любопытные, они следили за ним и то и дело представали перед гостем, чтобы поболтать с ним, угостить чем-нибудь или просто подразнить. Наконец Рамбалана отыскал капитан и приказал помочь с погрузкой.

Точнее, погрузкой занимался сам Рамбалан, а Иларус только командовал. На борт поднимали корзины, и там были не только фрукты и коренья, но и яйца, и бутыли со сквашенным молоком, и кувшины с вином. Потом настал черед бочек с водой. Под вечер Рамбалан совершенно выбился из сил, и Иларус позволил ему немного выпить вина и передохнуть. Рамбалан повалился на охапку высушенных камышей и заснул.

Когда он открыл глаза, было утро. Пели птицы, цвели кусты, море блестело, простираясь до самого горизонта, — голубое, залитое золотом ясного дня.

Но «Перстня морей» в бухте не оказалось.

Рамбалан вскочил, как ужаленный. Он бросился к берегу, вбежал в море, огляделся. Никого и ничего. Только вода — куда ни глянь.

Не было смысла не верить собственным глазам. Капитан вымотал Рамбалана работой, напоил крепким вином и ночью, пока обессиленный матрос спал, снялся с якоря. «Перстень морей» исчез, а Рамбалан заперт на зачарованном берегу.

Он медленно побрел обратно, сел на свою «постель» и задумался. Почему все это произошло? Такова ли его судьба? Не следует ли принять и такой поворот событий с радостной покорностью?

Но что-то в душе Рамбалана противилось такой участи. Ему хотелось быть свободным, плавать по морям, добывать драгоценности и тратить деньги, как вздумается. Покупать красивых женщин и отпускать их на свободу, одарив драгоценностями. Приобретать красивые вещи и раздавать их просто так, первым встречным. Ему хотелось… да, ему хотелось быть баснословно богатым аристократом, чудаком, которому все сходит с рук.

А вместо этого он сидит на необитаемом острове, где живут только полуженщины-полулошади… и что его ожидает — неизвестно.

— Ты не должен сомневаться в себе, — донесся до него тихий голос.

Рамбалан повернулся на звук.

— Мои кассилии позаботятся о том, чтобы ты был счастлив, — продолжал голос.

Рамбалан медленно встал. Ему показалось, что он узнает говорящую.

Из розоватой дымки выступила женская фигура. Ингерада стояла прямо на воде, а жемчуга — драгоценности короны, которые так и не достались невесте Императора — висели вокруг нее в воздухе, образуя своего рода покрывало, окутывающее богиню с головы до ног.

— Вы — мои верные служители, возлюбленные мои жрецы, — продолжала богиня. — Иларус привозит мне подарки, а ты будешь следить за моим храмом. Ты не забыл ведь о том, что перстень делает тебя моим верховным жрецом? Ты вернул себе этот знак избранничества! Теперь ты принадлежишь мне всецело.

За ее спиной начал вырастать храм. Прекрасное сооружение с витыми колоннами из воды, с водной крышей, с мириадами сверкающих украшений, созданных из капель и солнечного света.

— Иди ко мне, — произнесла богиня.

Рамбалан сделал несколько шагов, сперва по песку, затем по воде.

— Не бойся, — сказала Ингерада.

По солнечной дорожке, бросившейся ему под ноги, Рамбалан пробежал прямо к храму. Ингерада стояла совсем близко и с улыбкой смотрела, как он идет.

Кассилии кружили в воздухе, радостно крича и взмахивая сильными крыльями, и птицы летали рядом с ними, щебеча и распевая победные брачные песни.

Жемчуг осыпался, как дождь, розовые и голубоватые жемчужины падали в воду, поднимая сверкающие брызги.

Рамбалан вошел в водный храм, поднял вверх руку с кольцом… и внезапно грохот водопада оглушил его.

Храм превратился в огромный водяной столб, взметнувшийся до самых небес, а затем обрушился вниз, под воду, в самые потаенные глубины моря, унося с собой и алтарь, и жреца, и перстень, и жемчуг, и изображение богини… все, что только что светилось и переливалось на поверхности воды, такое прекрасное и живое.

Только кассилии по-прежнему летали над морем, вольные, как птицы, и беспечные, как все молодые девушки.

Весло было тяжелым, неповоротливым и иногда представлялось чем-то вроде злобного живого существа, которое только и ждет момента наброситься на человека и искалечить его. За несколько месяцев Микуни так и не приучился обращаться с ним. Жизнь на галерах императорского флота оказалась еще страшнее, чем можно было предположить. Гребцов не выпускали на верхнюю палубу: они жили, прикованные к своим веслам, в сыром и зловонном трюме.

Пират оказался прав: гневу Императора не было пределов, и чиновники, дабы не ощутить на себе карающей длани его величества, очень быстро нашли виновных. Корабль, который вез бесценные жемчуга и наряды для принцессы, был ограблен пиратами под самым носом у Императорской флотилии! Как такое могло выйти? Причина, разумеется, только одна: моряки с «Принцессы Черепахи» были в сговоре с разбойниками! Это преступники и предатели. Их надлежит примерно наказать, дабы вся Империя Южных Острово знала: гнев государя настигнет любого, кто ослушается высочайшего повеления.

Было произнесено много решительных слов — причем в рекордно короткие сроки. Как следствие: «Принцесса Черепаха» была конфискована, господин Вишима понес неслыханные убытки и вынужден был бежать (говорили, что видели его где-то в Туррисе, но мало ли что болтают досужие сплетники!), а вся команда злополучного корабля была продана на галеры. Последовать мудрому совету Иларуса у моряков попросту не оказалось времени.

И все равно Микуни проклинал свою медлительность. Надо было прыгнуть за борт, скрыться, уплыть, утонуть — что угодно лучше, чем этот вонючий трюм, тяжелое весло и несносные товарищи по несчастью.

Первые дни Микуни был погружен в пучину глубочайшего отчаяния. Он едва ли соображал, что происходит. Но когда туман, окутывающий его рассудок, рассеялся, легче не стало. Осознав свое положение, он понял, что жизнь окончена, и стал попросту ждать ее естественного завершения.

Галеры в основном патрулировали проливы между Заберганом и другими островами, а также ходили между материком и Заберганом. Во время торжеств, связанных с императорской свадьбой, следовало особенно следить за спокойствием в этих водах.

Однако пираты больше не беспокоили столицу. Оно и понятно: после такого дерзкого набега, совершенного — вне всяких сомнений, с помощью предательства (о магии никто почему-то даже не заикался), — пираты наверняка затаились. Наслаждаются плодами своей победы.

Иногда Микуни вспоминал своего приятеля Рамбалана. Где он теперь? Что с ним случилось? Действительно ли он стал морским разбойником? Или давно уже лежит на дне морском?

Неожиданно ритм барабана, задающего темп гребцам, изменился. Ругаясь, рабы увеличили скорость. Еще быстрее, еще… Галера явно уходила от преследования. Проклятье! В это время года ветра почти нет, и корабли ходят на веслах. «Было бы дело осенью — тогда другое дело, — рассказывал Микуни бывалый гребец, человек со впалой грудью и выбитыми зубами. — Осенью почти грести не приходится. Зато во время шторма запросто можно утонуть. Мы ведь прикованы — пойдем ко дну вместе с этой посудиной… Мне даже любопытно делается, помру на этот раз или опять выберусь».

Микуни слушал вполуха. Тяжелое весло — вот его главный враг. Странно, какой скучной, какой безрадостной может быть жизнь.

Галера неслась стрелой, а затем вдруг наткнулась на что-то. Раздался треск, весла противоположного борта начали сминаться, а гребцы — с вывихнутыми руками, со сломанными ребрами, крича, падали на скамьи. Цепи гремели, сползая вбок. Галера явно ткнулась бортом во что-то твердое. Затем на палубе загремело и застучало.

— Крючья, — сказал бывалый гребец. — Нас берут на абордаж.

— Пираты! — завопил кто-то.

Трюм начал греметь, стучать, кто-то хохотал, кто-то плакал. Микуни закрыл уши руками. Ему было просто страшно.

Битва на палубе продолжалась уже какое-то время, когда вдруг откинулась крышка, и в трюм хлынул поток свежего воздуха и света.

Кто-то начал спускаться, держа перед собой меч.

Рабы загудели, угрожающе зашевелились в полумраке.

— Выбирайтесь наружу! — крикнул человек, стоящий на трапе. Он не рискнул сходить вниз, поскольку жижа, заливавшая пол, не вызывало никаких желаний усугублять знакомство. — Освобождайтесь и вылезайте.

Что-то звякнуло — ключи.

Несколько тощих рук разом протянулись к этим ключам, и завязалась потасовка. Человек поднялся опять наверх, на палубу, но крышку оставил откинутой. Наконец дошла очередь и до Микуни. Он сидел на своей скамье и весь трясся, то ли от нетерпения, то ли от страха, что о нем забудут. Но мелькнули пальцы, звякнула цепь, протянулась сквозь кольца на ножных кандалах и, сдирая с лодыжек кожу, уползла дальше. А Микуни встал и попробовал сделать шаг.

Его почти сразу сбили с ног, такая кругом творилась кутерьма. Покалеченных гребцов освободили тоже, и те плакали, умоляя вытащить их наверх. Но люди не слушали, они рванулись к трапу, к свободе.

Микуни тоже выскочил на палубу. Там уже хозяйничали пираты. Они таскали сундуки с захваченным добром, складывали в кучу оружие, разбирались с пленниками.

Человек в соломенной шляпе с мечом, рукоять которого была украшена «глазом осьминога», распоряжался среди общего хаоса. Завидев полуголых рабов, лезущих из трюма, он развернулся к ним и заорал:

— Раненых забрали? А ну живо забрать раненых!

— Там подыхающие, — пробурчал кто-то.

Иларус направил на него меч.

— Подыхающих тоже вытаскивайте. Кто безнадежен — бросим за борт. Да я бы и тебя отправил к рыбам, больно уж ты воняешь.

Люди засмеялись, некоторые действительно вернулись в трюм за остальными.

Иларус вдруг крикнул:

— Микуни! Есть человек по имени Микуни?

Микуни замер на полпути к трюму и медленно повернулся. Главарь разбойников смотрел прямо на него.

— Ты — Микуни? Мне было приказано разыскать тебя.

— Приказано? — Микуни не верил своим ушам.

— Хватит, не рассуждай, — оборвал Иларус. — Ступай на мой корабль. Я закончу с галерой и поговорю с тобой.

Микуни медленно побрел к борту пиратского судна. Это был «Перстень морей», такой же победоносный и великолепный, как и в тот день, когда Микуни увидел его впервые. Тогда с ним был приятель — Рамбалан. И они надеялись полюбоваться сокровищами принцессы, а потом вернуться домой с деньгами и подарками. Столько всего изменилось с той поры…

— Залезай! — крикнули, обращаясь к Микуни, с борта «Перстня».

Это был Клем. Он протягивал Микуни руку и озабоченно скалил зубы.

Микуни бездумно принял помощь и неловко перебрался через борт. Он плюхнулся на четвереньки, потряс головой, как пес, потом сел. Клем тотчас же уселся напротив него.

— Как дела у капитана? — осведомился Клем.

— Грабит, — ответил Микуни.

— Молодец! — одобрил Клем. — Наш капитан — малый не промах. Поэтому-то мы его не оставим. Ты Микуни?

— Да… Почему меня все знают?

— Так уж вышло, — неопределенно ответил Клем. — Мы получили приказание забрать тебя, где бы ты ни находился. Две галеры уже ко дну пустили, просто с досады, что тебя там не оказалось, представляешь?

Микуни не ответил. Происходящее казалось ему дурным сном. Просто один дурной сон сменился другим, только и всего. Клем поглядел на него пристально, плюнул, встал и отправился прочь. Ему предстояло еще помочь с разгрузкой награбленного.

Галера была оставлена в проливе — с переломанными веслами и сорванными парусами. С нее забрали все ценное, включая оружие. Опозоренная команда осталась на палубе, рабы забрали шлюпки и уплыли, благо до берега было совсем недалеко. Некоторые, конечно, попадутся, но многие сумеют унести ноги и устроить свою жизнь как-нибудь по-другому.

Иларус был доволен. «Перстень» отшвартовался от галеры и двинулся прочь.

— Капитан, нас преследуют! — закричал с мачты матрос.

Иларус пожал плечами. Почти сразу же паруса пиратского судна наполнились ветром, в то время как вокруг по-прежнему был штиль. Целых две галеры мчались наперерез «Перстню». Нужно было успеть проскочить, иначе столкновение неизбежно.

Иларус перестал улыбаться. Он напряженно всматривался в морскую даль, словно пытаясь силой воли придать кораблю еще большую скорость.

Но было совершенно очевидно, что галеры догонят корабль раньше, чем он выйдет из пролива и окажется в безопасных для себя морских водах.

И вдруг между «Перстнем» и галерами поднялся высокий водный вал. Он вырос буквально из пустоты, из ниоткуда. Как будто некое морское чудовище поднялось из глубин. Волна росла и росла, пока наконец не сделалась выше корабельной мачты, а затем помчалась прямо на галеры. Словно игрушечные кораблики, галеры были отброшены далеко прочь от «Перстня». Сам корабль подхватило течением и понесло, так что на помощь к рулевому помчалось еще несколько человек, и лишь вчетвером им удалось удержать штурвал. Иларус вцепился руками в ванты. Он не сводил глаз с кассилии, с носовой фигуры корабля, как будто видел в ней залог спасения для «Перстня» и всей команды.

Вокруг потемнело, слышно было теперь, как ветер завывает и как ревут в глубине моря зарождающиеся волны.

«Перстень» уверенно двигался на юг.

Шторм затих лишь через несколько часов. Теперь вокруг не было видно ни островов, ни других кораблей. Только водная пустыня. Даже птицы не летали над кораблем — поблизости не было никакой суши.

Микуни, зеленовато-бледный после пережитого, опять выбрался на палубу и растянулся на досках. Он чувствовал только одно — усталость.

А потом увидел Иларуса. Капитан оказался поблизости — когда и как он подошел, Микуни не понял.

— Встань, — кратко приказал Иларус.

Микуни нехотя поднялся.

— Видишь вон там, впереди, — Иларус показал рукой, — золотое пятно на водной глади?

Микуни прищурился. Действительно, среди бликов, играющих на воде, один выглядел больше других. И к тому же он был странно неподвижен.

— Ступай туда, — сказал Иларус.

Микуни вздрогнул и посмотрел на капитана как на безумца.

— Что я должен сделать?

— Ступай туда, — повторил Иларус. — Прыгай за борт и иди к золотому пятну по воде.

— Но я… я же не могу… Люди не ходят по воде… — пробормотал Микуни, чувствуя себя полным дураком. — Да что же вы со мной делаете! — закричал он вдруг. — Зачем вы издеваетесь надо мной? Неужели нельзя было бросить меня за борт еще там, на галере? А еще проще было оставить меня там умирать!

— Я делаю то, что мне было приказано, — преспокойно отозвался Иларус. — Иди по воде. Если ты не подчинишься, то утонешь.

Микуни еще раз посмотрел на Иларуса, но тот вовсе не выглядел сумасшедшим. Приятная, располагающая к себе внешность, мягкая улыбка.

Иларус ободряюще кивнул.

Микуни перебрался через борт и прыгнул в воду.

Сперва он тонул. Он погружался все глубже, и легкие его сжимало все сильнее. Он понимал, что сейчас вдохнет воду — и это будет конец. Но затем увидел, что стоит на воде, как стоял бы на самой обычной твердой земле. Он осторожно перевел дыхание. Получается! Он дышит! Перед ним лежала, извиваясь, тропа, которая заканчивалась удивительной красоты храмом какого-то божества. Водяной храм весь переливался, как жемчужина.

Микуни не пошел, а побежал туда. Теперь он боялся только одного — что храм исчезнет.

Но напротив, с каждым шагом водяное строение оказывалось все более прочным и реальным. Наконец Микуни ступил под водяную крышу и увидел статую богини и перед ней жреца в длинных, тяжелых одеяниях ярко-фиолетового цвета.

Жрец медленно повернулся. Сверкнул серебряный перстень на его руке… и Микуни узнал своего приятеля Рамбалана.

— Я рад, что ты пришел поклониться богине, — проговорил Рамбалан. — Ингерада помогает морякам. Она — великая и истинная богиня, покровительница Юга, спасительница наших островов.

— Ты исполнил свою мечту, — Микуни вздохнул. — Ты обрел покой и счастье.

Рамбалан смотрел на него с радостной улыбкой. Странно было видеть простого моряка, который сумел превратиться в такое могущественное и загадочное существо, как жрец Ингерады в водном храме посреди моря.

— Мой храм видят моряки, — сказал Рамбалан. — Моряки, взывающие к богине и достойные ее покровительства. Таким она является из глубины. Но дерзких и жестоких она наказывает, представ перед ними в виде большой волны, девятого вала, способного поглотить и корабль, и даже город.

— А Иларус?..

— Иларус служит нам, — величественно и вместе с тем просто объяснил Рамбалан. — Он древнего рода, но менее знатного, чем мой род. Его предки были младшими жрецами, а мои — верховными. Иларус помогает мне… Знаю, о чем ты хочешь спросить. Почему я направил Иларуса на поиски? Потому что ты — моя последняя земная привязанность, и я должен избавиться от этого. Я наделю тебя богатством, чтобы ты мог вернуться на Энтикон и жениться на Эланне. Избавь ее от участи жены моряка. Если она уже вышла замуж — убей ее мужа, или я уничтожу его. Я хочу, чтобы мои близкие были счастливы. Это освободит меня от долга по отношению к вам. Смотри…

Он вытянул вперед ладони, и Микуни увидел шкатулку. Микуни мог бы поклясться, что мгновение назад никакой шкатулки здесь не было.

— Возьми, там деньги, — продолжал Рамбалан. — Возвращайся на «Перстень». Когда у Иларуса будет возможность, он доставит тебя как можно ближе к Энтикону. И помни обо всем, что я тебе сказал.

Пол храма под ногами Микуни изогнулся, зародилась новая волна, и матроса понесло прямо к кораблю. Когда его втащили на борт, Микуни бросился посмотреть на храм Ингерады — но ничего не увидел, кроме золотого пятна на воде и легкой ряби. Микуни похолодел: уж не привиделось ли ему все это? Слишком фантастично, похоже на сон: водяной храм и Рамбалан в качестве верховного жреца… Приказание жениться на Эланне, деньги…

Микуни вздрогнул: если все было сном, то никаких денег у него при себе, конечно же, не окажется.

Но шкатулка с серебряными монетами стояла на палубе открытая, и Клем уже жадно копался в ней смуглыми, чумазыми пальцами. Среди монет вдруг блеснуло что-то, похожее на камень, точнее, на осколок камня. Совсем небольшой, отливающий золотистым и как будто источающий собственное, совсем слабое, сияние.

Впрочем, наверняка это только почудилось Микуни. Последние события совершенно сбили беднягу с толку!