Кристалл Вечности

БРАСЛЕТ ИРРИВЫ

— Элаин, тебя зовет Магистр Адара.

Элаин поставил на стол кружку, даже не допив, и тотчас поднялся. Ювент в который раз подивился той готовности, с которой Элаин принимает повеления, исходящие от командиров. Молодой воин никогда не мешкал, никогда не задумывался над приказом. Казалось, он следует старинному принципу храмовых аколитов: «Слышать — значит, повиноваться».

Вслед за Ювентом, более старшим по возрасту, а значит, и более опытным солдатом, Элаин покинул трапезную и направился в резиденцию Магистра.

Цитадель, где располагался Орден, находилась в самом центре города Сагин, что был выстроен в месте слияния великих рек Валдар и Ильдигис. В эпоху войны Кристалла здесь был Старый Форт, место сбора войск королевы Катурии. После Падения Кристалла сменилось уже немало поколений, однако потомки тех, кто остался после войны в Старом Форте, до сих пор служили здесь, охраняя мир и порядок на переправах через реки и далее, на дорогах, ведущих к горам, на север. Эти воины составили Орден, посвятивший свое служение Вересу, воинственному божеству, покровителю всех, кто носит оружие.

Магистром, по традиции, становилась одна из жриц Вереса. Подходящих для этого служения жриц присылали из храма Вереса, что в Олае, городе водопада.

Нынешний Магистр, Адара, была совсем молода. Высокая, с длинными светлыми волосами, заплетенными в тонкие косицы у висков, с большими, очень светлыми, как будто выцветшими глазами. Черные точки зрачков горели особенно ярко в окружении блеклой голубой радужки. Она носила темно-фиолетовые одежды и никогда не расставалась с оружием.

Орденским солдатам не приходилось видеть, чтобы Адара пускала в ход свой длинный меч с позолоченной рукоятью, украшенной головой грифона. В казармах перешептывались о том, что оружие Адары — лишь церемониальное, что это всего-навсего атрибут ее власти. «Вот увидите — как дойдет до дела, она даже простой выпад отбить не сумеет», — болтали солдаты за кружкой пива.

Элаин этих разговоров не поддерживал. И вовсе не потому даже, что боялся кары со стороны служительницы Вереса или не смел нарушить дисциплину, предаваясь пустой болтовне. Просто однажды он видел, как Адара сражается.

Случилось это в первый год, как Элаин поступил на службу в Орден. Новая жизнь потребовала от него полного отречения от всего, чем он жил прежде, разлуки с родными, с семьей, отказа от собственных желаний и личной судьбы. Отныне все, чем владел Элаин, принадлежало Ордену, и в первую очередь — его жизнь.

Молодой солдат тренировался на поле под стенами Старого Форта, когда Магистр проезжала мимо на лошади. Она остановилась на короткое время и стала наблюдать за фехтующими. Затем ее взгляд остановился на Элаине.

— Ты, — произнесла Адара и указала на него пальцем.

Элаин опустил меч, отбросил со лба влажные от пота волосы и удивленно посмотрел на Магистра. Он даже поднял брови, не веря, что такая высокая персона, как Адара, снизошла до новобранца.

Она нахмурилась.

— Я не привыкла повторять дважды, — предупредила она. — Подойди.

Элаин приблизился к Магистру. Противник, с которым тренировался новобранец, с изумлением смотрел в спину своему товарищу. Впрочем, поступки, речи, побуждения Адары всегда оставались тайной для ее солдат.

Адара оценивающе смерила Элаина взглядом.

— Ты хорошо ездишь верхом?

— Да, — ответил он.

Она удовлетворенно кивнула.

— Будешь сопровождать меня.

Как по волшебству, явился конюх и подвел солдату коня. Элаин уселся в седло и двинулся вслед за Магистром. Он видел ее прямую спину и складки фиолетового плаща, копну светлых волос, прихваченных тонким золотым обручем с россыпью рубинов, один из которых показался вдруг Элаину странным, не похожим на другие. Тогда молодой солдат ни о чем не задумывался, но позднее ему приходило на ум, что Элаина владеет осколком Кристалла Вечности, который носит открыто на головном уборе.

Магистр миновала городские ворота и свернула на дорогу, ведущую к переправе через Ильдигис. Элаин понял это, едва она направила коня на северо-восток. Итак, что-то происходит на переправе… Очевидно, что-то по-настоящему серьезное, иначе туда не отправилась бы сама Адара. Ей ведь ничего не стоит послать целый отряд — в ее распоряжении весь Орден.

Словно прочитав мысли Элаина, Магистр чуть придержала коня и полуобернулась к нему.

— Тише, — проговорила она одними губами. — Ты слишком шумно думаешь.

Он покраснел и опустил веки. В Ордене солдат учили гасить мысли, чтобы никто не «услышал» их. В мире гораздо больше странного, чем принято считать, и куда чаще встречаются телепаты, нежели привычно полагают люди. Неловко, что Адара вынуждена была напоминать своему солдату о такой очевидной вещи.

Он еще почувствовал, как шевелится в голове следующий вопрос — «что же там такого произошло на переправе?» — но разумно не позволил этой мысли облечься в слова. Обо всем он узнает в свое время, а сейчас нужно как можно бесшумнее следовать за Магистром.

Адара вдруг подняла руку и остановила коня. Элаин подъехал к ней и замер бок о бок с Магистром.

Адара указала пальцем вперед: там.

Сперва Элаин ничего не видел. Только густые заросли кустов, нависающие над водой ветки и часть широкой грунтовой дороги, ведущей к реке. Дорога была скользкой после дождя, кое-где еще блестели лужицы.

Ноздри у Адары раздувались, она втягивала в себя воздух, как хищник, почуявший добычу. В ее глазах начал разгораться желтый свет — огонь ярости, который неистовый бог войны Верес дарует своим адептам.

Там, впереди, прячется какое-то опасное существо.

Теперь и Элаин замечал некое движение среди кустов. Кто-то крался вдоль берега, пытаясь подобраться к переправе незамеченным.

Адара спешилась. Элаин, не дожидаясь приказа, последовал ее примеру. В Ордене так было заведено: если старший не отдает никаких распоряжений — взглядом ли, жестом ли, или же словом, — следует просто повторять, как в зеркале, каждое его движение. Так Элаин и поступил.

Адара обнажила меч, висевший в ножнах у нее за спиной. Элаин сделал то же самое.

И тут она повернула к нему лицо. Бледное, озаренное странным светом. Элаин не сразу понял, что то пылали рубины, украшающие головной обруч Магистра. Камни вспыхивали отраженным светом, но один из них пылал благодаря собственной мощи, заключенной внутри, — то крошечный осколок Кристалла Вечности ожил и засиял неземным пламенем. По лбу, скулам, по волосам Магистра пробегали красноватые сполохи.

Странно-светлые, почти белые глаза Магистра глядели тревожно, острые точки зрачков словно бы прокалывали пространство.

Адара показала пальцем налево, а сама, пригибаясь, скользнула вправо, на другую сторону дороги. Элаин повиновался, не раздумывая. Они обходили то, неведомое, что кралось вдоль берега, намереваясь затем напасть одновременно с двух сторон.

Прошло несколько томительных минут, прежде чем Элаин увидел врага лицом к лицу. Это был здоровенный оборотень, похожее на кабана существо. Оно передвигалось на двух ногах, выпрямив мощный торс, обнаженный, но густо заросший черной жесткой шерстью. Ростом оно было выше обыкновенного человека почти на голову. Широкий лоб, круглые скулы, нос, похожий на свиной пятак, полуоткрытая пасть, из которой торчали длинные и толстые клыки, смуглая, почти черная кожа — очевидно, этот оборотень выделялся даже среди чудовищ, обитающих к югу от реки Ильдигиса, в зловещих топях, что расстилаются вокруг руин погибшей столицы Империи Света.

Он чуть пружинил на ходу, слегка сгибая в коленях ноги. Всю его одежду составляла набедренная повязка, сделанная из лохматой шкуры, вытертой и засаленной.

Оборотень-вепрь благоразумно не полагался исключительно на свои клыки и когти: в каждой руке он сжимал по короткому прямому мечу.

Неожиданно Адара испустила громкий боевой клич. Звук этот был странным — пронзительным, едва ли не жалобным, похожим на тот, с которым сокол бросается на добычу, камнем падая с высоты.

Вепрь резко обернулся к ней, и тотчас же Элаин накинулся на оборотня, нанося ему рубящий удар в бок. Лезвие скользнуло по толстой шкуре, оставив лишь небольшую царапину. Удар отозвался болью в руке Элаина, как будто он стукнул по камню или очень твердому дереву.

Подняв над головой сразу оба меча, оборотень атаковал Адару. Элаин рванулся на помощь своему Магистру, однако он видел, что не успевает: Адара на короткий миг осталась один на один с чудовищем, которое превосходило ее как ростом, так и силой. Дыхание с хрипом вырывалось из горла Элаина, сердце в его груди отчаянно стучало. Он сам не замечал, как слезы покатились из его глаз. Если Магистра сейчас убьют, это покроет молодого солдата несмываемым позором. Адара позвала его, Адара выбрала именно его — и он подвел ее так постыдно!

Однако Магистр вполне могла постоять за себя. Когда массивная туша вепря обрушилась на нее, Адара присела, уворачиваясь от удара сверкающих мечей, затем бросилась на землю, перекатилась, приподнялась и встретила новый удар, подставив длинное лезвие своего двуручного меча. С виду хрупкая женщина легко удерживала огромный двуручник.

На миг Элаин поймал ее взгляд и понял его значение. Бесшумно — на сей раз никаких боевых кличей! — он подбежал к вепрю со спины и, пока тот выпрямлялся после очередной неудачной атаки на Магистра, солдат ударил его по шее. Только колющий удар мог пробить эту дубленую шкуру. Из загривка вепря на мускулистую спину потекла темная, очень густая кровь.

Вепрь зарычал низким, гудящим голосом, от которого, казалось, завибрировало все вокруг. Он повернулся к Элаину. Молодой человек увидел застрявшие на клыках чудовища кусочки гниющего мяса. Адара грациозно вскочила на ноги и плавным движением подняла над головой двуручник. Словно танцуя, она опустила страшное оружие прямо на голову вепря.

Удар был так силен, а сталь так хороша, что череп монстра развалился на две половины. Элаин увидел разрубленный свинок пятак и почувствовал приступ тошноты.

Он отвернулся, обтирая лицо. Ладони были влажными — от крови, от слез. Зубы у молодого человека постукивали. Кажется, он дрожал. Адара наверняка видит это.

Но если Адара и заметила, в каком состоянии находится ее новобранец, то не показала виду. Она отвернулась, обтирая меч о траву, и занималась этим достаточно долго, чтобы Элаин мог прийти в себя.

Элаин сам подошел к ней.

— Что мы будем делать с трупом? — спросил он.

Она вдруг улыбнулась, и Элаин увидел, что Адара действительно очень юная — почти девочка. Девочка, выросшая под суровой дланью Вереса.

— Мы? — переспросила Адара насмешливо. — Я ничего не буду делать с этой тушей, а вот тебе придется ее закапывать. Я не хочу, чтобы оборотень валялся возле переправы. Мало того, что его могут увидеть мирные жители, которые придут себя воспользоваться нашим паромом… Видишь ли, тело оборотня привлечет к себе ему подобных. Тебе понравится увидеть поблизости от Старого Форта целую ораву разъяренных оборотней, пришедших поквитаться за убитого собрата?

Она пожала плечами.

— Так что, солдат, принимайся за дело, да поскорее.

И пока Элаин рыл могилу, Адара спокойно стояла рядом и наблюдала за ним. Кажется, она продолжала его оценивать.

В конце концов Элаин заговорил снова:

— Могу я задать вопрос, Магистр?

— Разумеется. Это твое право.

— Этот оборотень… Ты справилась бы с ним без моей помощи?

Она посмотрела прямо ему в глаза.

— А ты как думаешь?

Об этом эпизоде неизменно вспоминал Элаин, когда вокруг него велись разговоры о Магистре. Наверное, Адара знала, что вызывает острое любопытство своих людей. Она ни с кем не сближалась, ни перед кем не раскрывала душу. У нее не было ни доверенных лиц, ни фаворитов. Никого она не удостаивала своей дружбы.

Среди солдат Ордена имелись как мужчины, так и женщины, хотя мужчин было больше. Но и с женщинами Адара не заводила дружеских отношений. Держалась с ними так же отстраненно, как и с мужчинами.

Иногда возникало ощущение, будто Магистр вообще не нуждается в людях. Но, разумеется, это ощущение было ошибочным. Те силы души, которые обыкновенные люди расходуют на отношения друг с другом, Магистр отдавала своему господину — Вересу, неистовому богу войны.

Случалось, Элаин думал, будто хорошо понимает Адару. Однако в то же время он отдавал себе отчет в том, что это иллюзия — читать сердце Магистра не дано простому смертному.

Элаин не смог бы ответить на вопрос — почему его избрали для служения в Ордене. Он был младшим сыном простого кожевника, жившего в Олае. В молодости его отец был лучником. Этим же делом занялся и средний сын; старший перенял отцовское ремесло. Младший еще не выбрал, чему посвятит жизнь, когда в дом его отца явилась жрица Вереса.

Богу войны, столь почитаемому северянами, традиционно служили женщины. По меркам изнеженного Юга, они вряд ли могли бы считаться красивыми: рослые, сухощавые, с быстрыми, резкими движениями. У той, что пришла к кожевнику, было скуластое немолодое лицо. Годы, проведенные в сражениях и ритуальных бдениях, преждевременно состарили эту женщину, хотя и не лишили ее своеобразной привлекательности. Она занимала в жреческой иерархии довольно высокое положение, о чем свидетельствовал расшитый золотыми спиралями темно-фиолетовый капюшон, прикрывавший ее волосы. Невнимательному взору казалось, будто одежда жрицы обрызгана водой — но то были крохотные драгоценные камни, прикрепленные к ткани щедрой россыпью.

Более молодые жрицы рангом пониже носили белые одежды с фиолетовыми узорами. Их короткие туники были туго перетянуты золотыми поясами, а на ногах красовались фиолетовые кожаные сапожки с золотыми пряжками. Каждая носила два меча за спиной; поэтому таких жриц называли «крылатыми».

Пять их вошли в открытую дверь и встали на пороге, предваряя появление своей повелительницы, старшей жрицы.

Семья как раз села ужинать: отец, мать, старший брат с супругой, средний брат, сестренка-девочка и Элаин.

При виде посланцев из храма Вереса, все вскочили с мест, отец бросился приветствовать неожиданных высоких гостей. Он опустился на колени и спросил, чем может послужить своему богу.

Жрица сделала жест, повелевающий хозяину дома подняться.

— Как тебе известно, — проговорила она торжественным тоном, — у каждого клана, у каждого рода и города имеется свой защитник, тот, в ком воплощается сила чистоты и способность к высшему служению. Верес открывает имена своих избранников жрицам во время их молитвенного бдения.

Отец страшно побледнел и отступил на шаг в растерянности. Было видно, что он ошеломлен известием, свалившимся как снег на голову. Избранник Вереса? Воплощение силы чистоты? Способность к высшему служению? Но кто это? На кого из домочадцев указала длань божества?

Взгляд отца метался от одного сына к другому, потом на краткий миг замер на младшей дочери, и ужас отразился на лице кожевника.

Казалось, жрица без всякого труда читает в его сердце. На суровом лице служительницы Вереса показалось подобие улыбки.

— Это не дочь, — проговорила она вполголоса. — Девочка останется с тобой — лелеять твою старость… Я говорю о нем.

Она медленно подняла руку, и ее палец уперся в грудь Элаина.

— Твой младший сын избран Вересом. Он сейчас же пойдет со мной, чтобы провести в храме ночь перед алтарем своего бога. Если видение, открытое нашей верховной жрице, не было ошибочным, и Элаин — действительно тот, кого желает бог, — то твой сын благополучно переживет эту ночь и войдет в сонм служителей Вереса в качестве орденского солдата.

— А если верховная жрица… ошиблась? — немеющими губами проговорил кожевник.

— В таком случае, твой сын умрет, — ответила посланница храма безжалостно. — Верес не прощает людям подобных ошибок. Такие вещи случаются… Впрочем, крайне редко. Сердце нашей верховной жрицы достаточно чисто, чтобы видения, которые ее посещают, были незамутненными.

На памяти кожевника был один случай такой роковой ошибки. Это случилось давно. Точно так же явились жрицы в дом богатого и знатного человека и забрали его отпрыска в храм. Юношу провожали с большой помпой. Семья чрезвычайно гордилась оказанной ей честью. Для будущего воина Вереса подобрали роскошные одежды, дорогой доспех, снабдили его первосортным оружием. До храма его провожала вся семья, к процессии присоединились и случайно встреченные на улице прохожие, так что в конце концов возле храма Вереса собралась целая толпа. Входя в храм, молодой богач вдруг обернулся и бросил на своего отца взгляд, полный ужаса и отчаяния. Казалось, он догадывался о своей грядущей участи…

Дверь храма закрылась… а наутро скорчившееся тело молодого человека было обнаружено возле алтаря. Все то же выражение ужаса застыло на мертвом лице юноши. Верес не простил людям ошибки и убил того, кто самим своим присутствием оскорбил его.

Элаин знал эту историю — темными зимними вечерами, под шум водопада, отец не раз рассказывал ее сыновьям, когда те просили «что-нибудь пострашнее».

И тем не менее Элаин не испытывал сейчас ни малейшего страха. Когда жрица указала на него, он тотчас же отложил нож, которым резал мясо, встал и приблизился к ней. Элаин не медлил ни мгновения. Это абсолютное послушание отличало его и впоследствии.

Жрица кивнула ему:

— Прощайся с родными — ты покидаешь их навсегда.

Элаин обернулся к отцу и матери.

— Прощайте, — сказал он.

С братьями у него не было теплых отношений, но сестренка повисла у него на шее, и Элаину пришлось разжимать ее тонкие ручки.

— Прощай, милая, — прошептал он ей на ухо. — Ты будешь счастлива… А я стану защищать твой покой.

— Ты уедешь, — плакала она, — ты будешь далеко.

— Я навсегда останусь в твоем сердце, — ответил он. — А ты — в моем.

И тут она взвыла, как вдовица на похоронах:

— А вдруг с тобой тоже… как с тем богачом… помнишь, папа рассказывал?!

— Нет, — уверенно ответил Элаин, — со мной так не случится.

— Откуда тебе зна-ать?..

— Я просто знаю это, — он поцеловал ее и твердой рукой отстранил. — Прощай, золотко.

И не оборачиваясь Элаин переступил порог отцовского дома. Он слышал, как шуршали жестко накрахмаленные одежды жриц, следовавших за ним.

Никто не провожал Элаина к храму Вереса, кроме этих молчаливых суровых женщин. Они отворили перед ним тяжелые храмовые двери, обитые медью и железом, ввели его в темные покои и переодели в белые одежды без единого украшения, без пряжек и пояса. Они также заставили его снять обувь.

Босиком — что считалось знаком полного подчинения — Элаин был препровожден во внутренние помещения храма и предстал перед изображением Вереса. Огромная статуя грозного бога была изваяна из цельной каменной глыбы. Лицо, терявшееся в вышине, было раскрашено: яркие черные глаза и брови, кроваво-красный рот, пятна гневного румянца на щеках, резкая морщина на лбу. Статуя была облачена в богатые одеяния, расшитые драгоценными камнями и золотыми пластинами. В руках Верес держал меч и копье.

У ног Вереса находился алтарь — потемневшая от времени и крови жертвенных животных (а в былые времена — и людей) прямоугольная мраморная плита.

— Здесь ты проведешь ночь, — проговорила жрица.

Она указала Элаину место возле алтаря и вышла, затворив за собой медные двери.

Элаин остался наедине с Вересом. Тускло горели на стенах факелы, помещенные в углах на высоте трех человеческих ростов. Их было всего четыре, и их багровое пламя не в силах было развеять мрак, сгущавшийся в помещении. Неожиданный порыв ветра, ворвавшийся в зал через оконце, прорезанное под самым куполом, погасил один из факелов, и сразу же сделалось значительно темнее.

Бесформенные тени клубились по стенам. Статуя Вереса казалась живой.

Элаин опустился на пол перед алтарем, положил руки на жертвенный камень, опустил на них голову. Утомленный невероятными впечатлениями минувшего дня, он вдруг задремал. Тьма окутывала его, и даже во сне он ощущал, что тьма эта вещая, что в ней живут какие-то странные существа, способные предсказывать будущее и руководить настоящим…

Элаину виделись картины далекой, невозможной жизни: столица Империи Света, ее высокие башни и величественные дворцы, ее жители… боги, что это были за люди! Ни одного уродливого или больного лица. Все лучились здоровьем, красотой, молодостью, уверенностью в себе… Ни следа приниженности или боязни. Они были наделены долголетием, сопоставимым с бессмертием. Искуснейшие ремесленники, непревзойденные певцы и танцоры. Счастливые люди золотого века.

Но почему же боги хмурятся, глядя на них?

Элаин беспокойно заворочался во сне, словно этот вопрос причинял ему физическое страдание.

Что такого сделали эти прекрасные люди, почему вызвали неудовольствие богов?

А, вот оно! Гордость, непомерная гордость. Высокомерие. Заносчивость. Отсутствие любви…

Прямо на глазах Элаина начали оскудевать красота, долголетие, здоровье, умение владеть мастерством, которое прежде давалось так легко… Люди хирели, гнулись к земле, в их глазах начал появляться привычный теперь страх — страх болезни, бедности, смерти.

Ослепительная вспышка нестерпимого света обожгла глаза Элаина. Он закричал от боли… и проснулся.

Перед его взором все расплывалось, и на мгновение он испытал настоящий ужас: ему показалось, что он ослеп. Но постепенно начали вырисовываться предметы: факелы (теперь горело только два), алтарь, статуя божества. Он вспомнил о том, где находится.

Рыдание сотрясло его тело. Здесь никто не мог видеть, как он плачет, поэтому Элаин не стыдился слез и не скрывал их. Он пережил потрясение, и теперь это чувство находило выход в безудержном плаче. Он видел столицу Империи Света до Падения Кристалла! Верес показал ему это в видении. Но почему? В чем смысл?

Элаин обтер лицо, заслышав, как кто-то снимает засов с медной двери. Он обернулся — в помещение медленно входили жрицы.

Теперь на них были длинные белые облачения, сходные с теми, что надевали на посвящаемых в послушники. Молодой человек увидел также, что жрицы босы. Они торжественно несли на руках фиолетово-серебряную тунику, легкие доспехи, меч и щит. Эти вещи предназначались для нового служителя Вереса, понял Элаин.

Вслед за молодыми жрицами вошла и старая. Она приблизилась к Элаину и кивком велела ему подняться.

— Ты пережил ночь, — проговорила она. — Это хорошо. Это означает, что видение было истинным, и ты действительно избран.

Он молча смотрел на нее, ожидая дальнейших распоряжений. Он не знал, например, где и как будет переодеваться в новые одежды со знаками его нового служения. Элаина немного смущало все это, но он решил полностью положиться на жриц: те наверняка досконально изучили все ритуалы и не позволят совершиться неловкости.

— Что ты видел? — спросила жрица.

Элаин ответил вопросом на вопрос:

— А дозволено ли разглашать увиденное?

Он заметил, как по суровому лицу немолодой женщины скользнула одобрительная улыбка.

— Ты прав, — подтвердила она. — И хотя ты мог бы поведать мне о своем видении, предпочтительнее сохранить его в своем сердце и никому не рассказывать.

Она вынула из складок своего одеяния широкую плотную ленту и завязала Элаину глаза.

— Стой неподвижно и подчиняйся всему, — приказала она.

Он так и сделал. Он чувствовал, как жрицы снимают с него белое облачение и надевают новое, цветное, как они затягивают ремни, застегивают пряжки у него на плечах, как шнуруют сапоги у него на ногах… Наконец ленту сняли, и Элаин увидел совсем близко лицо старой жрицы.

— Ты один из нас, — сказала она, а затем взмахнула рукой, в которой оказался крохотный, но очень острый кинжал, и сделала надрез на ладони Элаина. Капля крови упала на алтарь. Она растеклась по камню — и вдруг впиталась в мрамор, точно то был не камень, а пористая губка.

— Я один из вас, — проговорил Элаин.

В это мгновение он почувствовал, как рвется его связь с родительским домом, с близкими, даже с сестрой. Отныне все они были для него просто людьми — теми, кого следует защищать от чудовищ, но к кому никоим образом не следует привязываться и уж тем более любить.

Поначалу Элаин в своей наивности полагал, что все орденские солдаты — избранные, как и он, но затем понял, что ошибается. Некоторые пришли сюда просто потому, что искали собственного места в жизни. Кого-то заставила нужда, кого-то — простая традиция: ведь ядром Ордена изначально были те солдаты из Старого Форта, которые участвовали в великой битве Падения Кристалла и уцелели после катастрофы. Именно сюда они отошли и здесь закрепились.

Падение Кристалла было чем-то гораздо большим, нежели обычное сражение, в котором одна армия одержала победу, а вторая была разбита. Поражение потерпели обе стороны, потому что в битву вмешались боги, расколовшие Кристалл Вечности. Спасая то, что еще можно было спасти, королева Катурия нашла убежище на островах южного моря, под крылом богини-матери Ингерады, а войска короля Дигана (сам он, как считалось, погиб) отошли к северу, под прикрытие гор, и Верес охранял их в этом пути.

Осколок погибшей армии задержался в Старом Форте. Это и были предки многих из нынешних солдат Ордена.

Внешне Элаин никак не выделялся среди прочих новобранцев. Один из многих — так его воспринимали. Но Магистр видела гораздо глубже. По традиции, никто специально не сообщал ей о том, кто такой этот прибывший из Олая молодой солдат. Адара должна была понять это сама.

И она почти сразу увидела в нем то, что оставалось скрытым для других.

Элаин проходил обычную для орденского солдата подготовку, тренировался с мечом, упражнял сознание, учился читать следы и магические знаки. Обучали его и начаткам магии — на тот случай, если придется сражаться с магом или нежитью, которую не берет обычное человеческое оружие. Конечно, против сильного чернокнижника орденскому солдату не устоять, но некоторые простейшие защитные заклинания помогут продержаться против превосходящих сил противника и дождаться подкрепления. Кроме того, существовали готовые заклинания, заключенные в шар; от солдата требовалось лишь вовремя пустить их в ход, метнув шарик и прибавив несколько необходимых слов магической формулы, высвобождающей чары.

Адаре потребовалось побыть с Элаином наедине, чтобы удостовериться в том, что ее выводы касательно этого парня не были ошибочными.

А сейчас она опять призывала его к себе — для какого-то нового поручения. Элаин шел к Магистру, даже не беспокоясь о том, насколько опасным или трудным это поручение может оказаться.

Он пересек просторный двор и вошел в главную башню цитадели. Ему предстояло подняться по узкой винтовой лестнице на самый верх — именно там размещались покои Магистра. Адара желала иметь обзор на все четыре стороны и при том как можно дальше. Она спала на большой кровати, полностью закрытой балдахином. Кровать эта с массивными деревянными столбами, поддерживащими балдахин, позолоченными и украшенными причудливой резьбой, стояла прямо посреди комнаты. Под одним из окон в огромном сундуке хранилось оружие. Имелся еще стол — возле другого окна, и на этом столе всегда находился кувшин с вином и несколько кружек. В теплое время года вино было холодным, в холодное — подогретым. Комната обогревалась жаровней. Ставень на окнах не имелось — Адара не позволяла себе ослабить бдительность ни на миг. Она никогда не забывала о том, что Старый Форт находится сравнительно недалеко от руин и от болот, где водится смертоносная нечисть.

Когда Элаин вошел, Магистр сидела на подоконнике, подтянув одну ногу к подбородку и покачивая другой. На ней была легкая одежда, какую носят пажи: облегающие брюки, короткая туника с тонким поясом и маленькими, никак не украшенными, пряжками. Волосы ее были распущены и светлой волной падали на плечи. Золотой обруч, украшенный рубинами, контрастировал с этим простым одеянием.

Элаин никак не предупреждал о своем появлении — не стучал в дверь, не топал нарочито ногами. Он просто возник в комнате.

Магистр сразу заметила его, хотя до сих пор она не отрываясь смотрела в окно. Повернув к Элаину голову, Адара сказала:

— Подойди.

Он приблизился и снова остановился.

— Хочешь вина?

— Благодарю.

— Налей себе и мне, — распорядилась Адара.

Вино оказалось легким, разбавленным. Оно хорошо утоляло жажду.

Адара кивнула Элаину на сундук, где она держала оружие и, очевидно, кое-что из одежды. Крышка у сундука была плоской, так что иногда он мог служить чем-то вроде скамьи.

— Садись, разговор не очень короткий.

Все так же безмолвно Элаин подчинился.

Адара рассматривала его несколько минут, не произнося ни слова. Казалось, она пыталась понять, что же такого в этом парне, что делает его избранным, особенным, не похожим на остальных. Чистота, молодость… Честность, доверчивость… Умение повиноваться и вместе с тем, несомненно, умение размышлять над увиденным и услышанным — повиновение Элаина вовсе нельзя было назвать бездумным…

Но это все внешние обстоятельства. Истинные, сокрытые от глаз причины избранничества Элаина известны лишь Вересу.

— Тебе знакомо место под названием Гнилое Копье? — после долгой паузы заговорила Адара.

Элаин неопределенно пожал плечами. Разумеется, ему доводилось слышать это название. Так называлось предместье великого города Кабаллон, что высился у подножья Арделианских гор, в верховьях реки Ильдигис. Элаин там еще никогда не бывал.

Адара вздохнула:

— Скажу сразу, предместье это — одно из самых гнусных мест на земле, однако у Ордена появился там свой интерес… Стало известно, что в Гнилом Копье всплыл браслет Ирривы, который доселе считался давным-давно утерянным. Ты слышал что-нибудь об этой вещи?

Элаин пожал плечами. Ему почему-то не хотелось отвечать Магистру «нет». Адара зорко наблюдала за ним. Казалось, Магистр читает в сердце молодого человека так же легко, как в книге.

— Иррива был чернокнижником, — объяснила Адара. Она говорила очень спокойно, как будто речь шла о чем-то совершенно обыденном, вроде стрельбы по мишеням или ежегодном празднике урожая. — Свои дела он хранил в строжайшей тайне. Люди боялись приближаться к его жилищу, но однажды к нему явился молодой воин и попросил помощи. Это оказалось для Ирривы такой неожиданностью, что чернокнижник согласился выслушать юношу. Воин находился, по его словам, в отчаянном положении. Он оспаривал отцовское наследство, которое пытался захватить его дядя, брат отца. Проблему предполагали разрешить обычным на Севере способом: посвятив мечи Вересу, устроить ритуальный поединок до смерти. Парень не без оснований опасался, что дядя убьет его. Более опытный воин имел все шансы на победу. У юноши осталась последняя надежда — обратиться за помощью к чернокнижнику. Иррива, как ни странно, выслушал просьбу благосклонно. Его увлекла, впрочем, не столько идея восстановленной справедливости, сколько сложность задачи вообще. Чернокнижнику ничего не стоило сотворить какие-нибудь защитные чары, которые охранили бы молодого воина от увечий или придали бы ему силы. Но подобное магическое вмешательство окажется слишком заметным для постороннего глаза. Еще только вчера юноша проигрывал половину учебных боев своим обычным противникам, и вдруг сегодня он с легкостью одолевает куда более опасного врага? Да при таких обстоятельствах любой заподозрит вмешательство магии!

Нет, тут требовалось нечто совершенно особенное. И Иррива создал браслет. Обычный с виду серебряный браслет, какие нередко носят воины. И украшение, и своего рода дополнительная защита.

Всякий, у кого имеется подобная вещица, приобретает чуть-чуть больше силы и самую малость неуязвимости. Защищенного браслетом воина ранить, конечно, можно — но потребуется приложить больше силы. Его доспехи сделаются прочнее, кожа — толще, и к тому же он почти не будет чувствовать боли. Со стороны такое магическое вмешательство не воспринимается как нечто очевидное.

Известно, что юноша, жестоко израненный, все же одержал верх над своим дядей и перерезал ему горло прямо на поле боя. Ирриве он прислал несколько драгоценных камней — лучшие из унаследованных. Иррива, как рассказывают, был этим подарком весьма доволен, поскольку драгоценные камни — отличный материал для магических экспериментов и наложения заклятий.

Судьба же браслета оказалась весьма причудливой. Сперва он принадлежал одному человеку, затем перешел по наследству к другому… В роду заповедано было хранить тайну браслета и открывать ее лишь будущему наследнику. Если бы этот завет выполнялся достаточно строго, то браслет так и оставался бы в семье, но, к несчастью, нашелся среди череды наследников безрассудный человек, открывший секрет своей возлюбленной. Говорят, он был уже немолод, когда без памяти влюбился в юную девушку из простой семьи. Та охотно принимала подарки, бессердечно играла чувствами старика, насмехалась над ним за глаза и открыто говорила, что ничего, кроме денег, от него не желает. И когда он в знак доверия рассказал ей о браслете, она попросту выкрала артефакт и бежала.

С тех пор браслет Ирривы переходил из рук в руки. В магическом мире эта вещь неизменно вызывала интерес. Не всегда получалось отследить перемещения браслета. Порой он пропадал из виду на несколько поколений. Впрочем, один интересный вывод сделать все же удалось. Когда вещь покинула семью, для которой предназначалась, она приобрела одно дополнительное, весьма неприятное свойство: постепенно характер ее обладателя портился. Все происходило незаметно и поначалу не слишком бросалось в глаза. Раздражительность по отношению к домашним, придирчивость к слугам — с этого начиналось. Окружающие терпели выходки хозяина, приписывая их обыкновенно его дурному самочуствию, плохим известиям или затянувшимся дождям. Но со временем симптомы только усиливались. Человек начинал грубо разговаривать не только с подчиненными, но и с равными себе, а то и с вышестоящими. Позволял себе рукоприкладство, не имея к тому ни малейшего повода, влезал во все драки, повсюду раздувал пожар раздоров — и, как правило, в конце концов бесславно погибал от удара ножом где-нибудь в переулке.

Поначалу эти случаи никак не связывали с действием браслета, но затем жрицы Вереса, сопоставив некоторые факты, пришли именно к такому выводу. Обладание браслетом попросту опасно.

И вот стало известно, что браслет Ирривы всплыл снова — на сей раз в Гнилом Копье. Глаза и уши Ордена в Кабаллоне донесли об этом несколько месяцев назад. Столь опасный предмет необходимо отыскать и забрать, чтобы доставить сперва в Старый Форт, а оттуда — в Олай, в храм Вереса. В храмовой сокровищнице браслет Ирривы будет безопасен, поскольку сам Верес позаботится о нем.

Элаин выслушал этот рассказ, сохраняя полнейшее спокойствие. Он понимал, о каком поручении сейчас зайдет речь, и готов был выполнить его.

Однако дальнейшее развитие разговора показало, что Элаин заблуждается. Дела обстояли гораздо серьезнее.

— Мы не хотели отправлять за браслетом орденских солдат, — продолжала Адара, — поскольку это слишком явно продемонстрировало бы интерес Ордена к артефакту. В Гнилом Копье не должны знать о том, насколько мы заинтересованы в браслете. Поэтому мы прибегли к обычной в таких случаях тактике. Как ты знаешь, к Ордену нередко обращаются купцы, воины и властители, которым требуется та или иная помощь: охрана каравана, опытный наставник для солдат или же просто хорошее оружие. Оружие с… как бы это выразить поточнее? Оружие с особенными свойствами.

— Магическое? — спросил Элаин, видя, что Адара запнулась, подбирая слово.

Магистр покачала головой.

— Скорее, жреческое… Оружие, в которое самими богами были вложены определенные свойства…

Она снова замолчала, и Элаин опять предположил:

— Такие, как осколки Кристалла Вечности?

Адара, к его удивлению, вспыхнула, ее лицо и шея залились краской:

— Почему ты спрашиваешь про осколки Кристалла Вечности?

— Потому что ты носишь один такой в своем головном уборе.

— Ты разглядел! — Она даже задохнулась от удивления.

— Почему бы и нет? — Элаин выглядел удивленным. — Я думал, это все видят.

— Нет, не все… — Адара вздохнула. Краска постепенно отступала от ее щек. — Хорошо, положим, ты прав. Поговорим, однако же, о том, чего люди хотят от Ордена. Всех просителей можно условно разделить на две категориии: те, кому нужны солдаты, и те, кому нужны предметы. У нас на оружейном складе хранится немало такого, что могло бы решить проблемы и спасти жизнь многим… Но мы не имеем права просто раздавать оружие, да еще такое особенное, как наше. Претендующие на нашу помощь обязаны доказать нам, что достойны ее. Поэтому мы даем кандидатам ряд испытаний. Те, кто сумеют пройти их, могут рассчитывать на всецелую нашу поддержку. Испытанию подвергаются не только умения и возможности людей, но и их душевные качества, если ты понимаешь, о чем я говорю.

Элаин просто кивнул.

Адара усмехнулась. Ей нравилось, как Элаин слушает ее — спокойно, с полной готовностью встать и начать действовать, как только будет отдан такой приказ.

— Несколько раз кряду я отправляла людей в Кабаллон с заданием отыскать и привезти мне браслет Ирривы, ни в коем случае не надевая его. Не думай, что то были какие-нибудь толстые купцы, которым не известно, как держать в руках меч, или старики, у которых пальцы едва смыкаются на рукояти кинжала. Нет, для такого дела я выбирала крепких, жизнерадостных молодых воинов. И что же? Ни один из них не вернулся, чтобы дать о себе знать. Не думаю, что один из них нашел браслет, надел его и скрылся. Ведь вместе с этими воинами погибали и солдаты Ордена. Я потеряла шесть человек.

— Это невозможно! — вырвалось у Элаина.

Адару поразило, с какой болью он произнес это. Как будто речь шла не о товарищах по Ордену, а о близких друзьях, братьях.

— Нет, Элаин, это случилось, — твердо повторила Адара. — Они погибли, и никто не может в точности сказать, что же случилось с ними на самом деле.

— Дорога на Кабаллон хорошо известна, — стоял на своем Элаин. — Орденские солдаты проходили ее десятки раз. Там невозможно устроить засаду… Да если и возможно — все равно, солдаты Ордена успели бы подготовиться. Как же вышло, что их атаковали настолько внезапно?

— Никто не знает, — в третий раз сказала Адара. — А вчера, — она как будто перевела разговор на другую тему, однако Элаин сразу понял, куда она клонит, — ко мне прибыл сын одного из знатнейших, хотя и обедневших танов Северного Альянса, Фавиол. Его отцу необходим, по его словам, щит из сокровщницы нашего Ордена. Тот, со знаком скрещенных мечей Вереса и Ингерады.

Элаин знал, о чем идет речь: такие обтянутые кожей деревянные щиты с двумя медными накладками в виде скрещенных мечей, обладали особым благословением Вереса и его богини-супруги. Сражаясь под этим щитом за правое дело, воин никогда не получит смертельной раны; но если он выступит на стороне неправды — щит расколется от малейшего удара и оставит человека без всякой защиты. Священными считались эти щиты еще и потому, что скрещенные мечи символизировали соединение Вереса и Ингерады, отца и матери, войны и любви. Поэтому на таких щитах в дом вносили невесту и поднимали ее, демонстрируя всем членам ее нового клана. Вознесенная «мечами Вереса и Ингерады» (как это называлось), молодая жена приносила в семью процветание, многочадие, благополучие. По всем этим причинам щиты Вереса ценились на вес золота. Однако купить их за золото было невозможно — они не продавались. Как уже говорила Адара, всякая великая вещь нуждается в завоевании.

— Этот молодой аристократ, Фавиол, желает непременно заполучить «мечи Вереса и Ингерады» для своей будущей свадьбы, — пояснила Адара. — И, как он говорит, готов на все… Я думаю, для него это не просто вопрос престижа, это дело жизни и смерти. Их клан хоть и считается одним из великих — предок Фавиола был из числа ближайших соратников принца Дигана, — но в последние годы обеднел и захирел. Им необходима, как они выражаются, «свежая кровь»… Я намерена отправить этого человека в Кабаллон, точне — в Гнилое Копье, — чтобы он привез мне браслет Ирривы. Что-то подсказывает мне, что Фавиол сумеет одержать победу там, где другие потерпели неудачу. И я хочу, чтобы ты сопровождал его. Возьми по своему выбору еще двоих солдат — и отправляйся завтра на рассвете…

Элаин встал и двинулся к выходу.

— Погоди, — окликнула его Адара. — Что ты сейчас будешь делать?

— Скажу Васко и Ликке, что завтра на рассвете они покидают Старый Форт и отправляются в верховья реки Ильдигис.

— Ты не хочешь для начала познакомиться с Фавиолом? — удивилась Адара.

Элаин покачал головой.

— У меня еще будет время узнать его.

— А если он тебе не понравится?

— Как это отразится на выполнении моего долга? — удивился Элаин. — Лучше, чтобы он не понравился мне уже потом, когда пути назад не будет, иначе у меня может возникнуть соблазн отказаться от задания, а я этого не хочу.

— Ты слишком самонадеян, Элаин, — сказала Адара. — Погоди-ка, я еще с тобой не закончила.

Он молча смотрел на нее в ожидании, но без малейшего признака нетерпения.

— Возьми.

Он протянул руку, и она вложила в его пальцы маленький гладкий шарик.

— Что это? — спросил Элаин.

— Взгляни.

Небольшой предмет, похожий на украшение, в золотой оправе в виде птичьей лапки, показался Элаину чрезвычайно дорогим и изящным, игрушкой для избалованной дочери из богатой семьи. Только простой кожаный шнурок, продетый в ушко оправы, странно контрастировал с изысканностью самого предмета.

— Это слишком дорогая для меня вещь, Магистр, — сказал Элаин. — И кроме того, прости меня, она больше подходит красивой женщине, нежели солдату.

— Это вовсе не украшение, — возразила Адара. — Жемчужный шар обладает огромной разрушительной силой. Мощное заклинание заключено внутри этого шарика. Тебе не потребуется даже магической формулы — просто брось его в цель и скорее падай на землю, потому что он в состоянии обрушить крепостную стену, развалить дом или башню… Я не уверена в том, что эта вещь тебе вообще понадобится. Надеюсь, что не понадобится! Однако я отдаю себе отчет в том, что путешествие тебе предстоит опасное, и неизвестно, какие испытания ждут тебя в пути. А мне нужна победа, только победа, Элаин. Воспользуйся своим оружием мудро, не трать заклятье попусту, но когда поймешь, что время пустить его в ход действительно настало, — пусть твоя рука не дрогнет.

Элаин повесил шарик себе на шею и улыбнулся.

— Интересно, хороша ли будет у Фавиола невеста? — задумчиво произнес он и скрылся за дверью.

Васко — приземистый, широкоплечий человек лет тридцати, чернобородый, с темными глазами, которые при первом взгляде на них казались мутными, — превосходно владел мечом и отлично управлялся с копьем.

Ликка была лучницей. Высокая и гибкая, эта девушка носила каштановые косы, тонкие, но непомерно длинные, почти до пят. Когда она бежала, они извивались на ее спине, точно две змеи. Ее зеленые глаза источали холод. Несмотря на то, что Ликка отличалась исключительной красотой, не находилось мужчины, который решился бы сказать ей об этом. «Не женщина, а кусок льда», — говорили о ней.

Услышав о том, что предстоит сопровождать танского отпрыска к Кабаллону, Васко смерил Элаина взглядом:

— Ты мне только одно скажи, братец: кто назначил тебя надо мной начальником?

— Магистр поручила мне проследить, чтобы с молодым господином Фавиолом ничего дурного в пути не случилось, — отозвался Элаин, — и прибавила, что я должен взять еще двоих орденских солдат по своему выбору. Я выбрал тебя.

— Почему именно меня? — напирал Васко.

— Тебе не нравится это поручение? — удивился Элаин. — Я думал, что тебе захочется дойти до Кабаллона и отыскать в предместье Гнилое Копье браслет Ирривы.

— Так это наша цель? Браслет Ирривы? — Васко хитро прищурился. — Что же ты раньше не сказал?

— Наша цель — сохранить господина Фавиола живым и невредимым, — объяснил Элаин, — а его цель — добыть браслет.

— Вот не пойму, — протянул Васко, — ты действительно такой дурак или только изображаешь из себя святую невинность.

Элаин пожал плечами:

— Ты идешь со мной или нет? Неволить не хочу, если дело тебе не по душе, оставайся в Старом Форте. Я попрошу кого-нибудь другого.

— Погоди-погоди, — остановил его Васко, — я просто… ну, не был готов вот так сразу. Дай мне подумать.

— А что тут думать? — Элаин улыбнулся. Он видел, что Васко уже согласен. — Нужно просто встать и идти, когда зовут! Тебя смущает, наверное, что Магистр назначила меня старшим, — спохватился он, как будто эта очевидная вещь дошла до него только сейчас. — Однако это был ее выбор, и мне оставалось только подчиниться. Подчинись и ты — худого не будет.

— Ты умеешь убеждать, — пробурчал Васко. — Считай, что я согласен.

И Элаин отправился разговаривать с Ликкой.

Девушка стреляла в цель. Она давно уже не промахивалась и тренировалась, кажется, просто по привычке. На ее правильном лице застыло скучающее выражение.

— Ликка, — окликнул ее Элаин.

Она вздрогнула, последняя стрела прошла мимо цели. Мраморный профиль Ликки слегка исказился — на миг. Она повернула голову к молодому солдату.

— Мы знакомы? — осведомилась она.

Элаин улыбался от уха до уха — как улыбался еще в отцовском доме, когда младшая сестренка радовала его какой-нибудь милой выходкой. Перед этой обаятельной улыбкой не могла устоять ни одна женщина.

— Мы с тобой служим в Старом Форте уже несколько месяцев, Ликка, — сказал Элаин. — И если я с тобой не заговаривал прежде, то лишь потому, что к тому не было никаких поводов. Ты же, кажется, вообще не обращала на меня внимания.

— Это точно, — фыркнула она. — Немного здесь таких, на кого стоило бы обратить внимание.

— Скажи, Ликка, почему ты избрала себе это служение, если оно тебе так ненавистно?

— Ненавистно? — Теперь лучница выглядела озадаченной. — Вовсе нет! С чего ты взял? Это нелепица… Я люблю Вереса и счастлива служить ему. Что ожидало меня в родном городе? Замужество? Толстый муж, десяток сопливых детей, глупые служанки, заботы по хозяйству? Все это претит мне. Я с детства ненавидела отца и мать за то, что привели меня на этот свет в обличии девочки. Вот будь я парнем! Я бы ходила на охоту, я бы участвовала в войнах! В двенадцать лет я сбежала из дома и пришла в храм Вереса. Продолжать? — она подняла брови и с вызовом посмотрела на Элаина.

Он казался ошеломленным. Вот уж от кого он не ожидал такой исповеди, так это от Ликки. Она всегда выглядела такой сдержанной и молчаливой! Казалось, сейчас она ухватилась за возможность излить первому попавшемуся слушателю все то, о чем молчала несколько лет. И то обстоятельство, что слушатель этот оказался ничтожный Элаин, самый младший из новобранцев, любимчик Магистра, парнишка с глупой ухмылкой, только облегчало задачу. Куда труднее было бы откровенничать перед кем-нибудь из солдат постарше, перед мужчиной, который делает вид, будто слушает, а в мыслях раздевает ее.

— Ты оказываешь мне большую честь, Ликка, — серьезно сказал Элаин. Теперь он больше не улыбался.

— В храме Вереса меня не хотели принимать, — продолжала Ликка. — Пришлось умолять, унижаться. Я на все была готова. Провела несколько дней без еды у них под воротами, пока они, наконец, не сжалились и не впустили меня.

— Это обычай, — перебил Элаин.

— Что?

— Всех, кто желает служить божеству, испытывают, так или иначе.

— И тебя? Ты ведь, кажется, избранный? — Ликка прищурилась.

— И меня… — Элаин вздохнул. — Ликка, я бы очень хотел, чтобы ты сопровождала меня в путешествии к Кабаллону.

— Почему я?

— Потому что ты отменная лучница.

— Это единственная причина?

— Да…

Ликка коротко кивнула.

— Я согласна.

Эти несколько минут сблизили ее с Элаином так, как в иных случаях не сближают и годы совместной жизни.

Молодой господин Фавиол уже знал о том, что ему предстоит совершить ради щита Вереса и Ингерады, и нельзя сказать, будто его сильно обрадовало подобное условие. Но уговор есть уговор: в Старом Форте можно получить почти любую вещь, увеличивающую силы человека, его способность побеждать врагов и выздоравливать после ранения; однако платой за это должно быть выполнение какого-либо поручения от Магистра. В этом заключается также элемент испытания: должна же Адара убедиться в том, что проситель действительно достоин просимого!

Фавиол прибыл с небольшой свитой, состоящий из трех человек. Все — привычные к оружию, здоровые, крепкие мужчины, но не профессиональные солдаты: конюх, личный слуга, повар.

Элаин познакомился со всеми тремя, задерживая на каждом внимательный взгляд, когда господин представлял их. Слуги Фавиола понравились Элаину, и он не стал этого скрывать. Зато сам Элаин вызвал у Фавиола серьезные сомнения, которые молодой господин не счел нужным скрывать.

— Ты слишком молод, — проговорил он, смерив Элаина взглядом с головы до ног. — Неужели Магистр действительно решила, что ты в состоянии возглавить наш отряд?

— Почему же нет? — удивился Элаин. — Молодость — не то качество, которого следует стыдиться воину.

— Возможно, более опытный… — начал было Фавиол, но тут он наткнулся на ледяной взгляд Ликки, стоявшей за плечом Элаина, и умолк.

Фавиол был высок ростом, широкоплеч — удалец и молодец, со скуластым открытым лицом. Судя по всему, и с оружием был ловок, и на коне хорош. А что разумом недалек, так ведь молодому аристократу это не помеха. С возрастом всему научится.

Отряд выступил из Старого Форта на рассвете и вышел на дорогу, ведущую к северо-востоку, в предогорья.

У переправы через Ильдигис, где находились дома паромщиков, отряд ненадолго остановился. Переправа также находилась под охраной Ордена, и паромщики подчинялись Магистру. Кроме того, помимо паромщиков, в одном из этих двух небольших домиков жил проводник.

Дорога, проложенная вдоль реки, считалась надежной, однако на деле все обстояло немного не так. Самый опасный участок пути пролегал мимо руин бывшей столицы Империи Света. Некогда река Ильдигис протекала под стенами столицы, однако после катаклизма, когда лицо земли изменилось почти до неузнаваемости, река оставила свое старое русло и пробила новое, севернее. Там, где прежде были плодородные равнины, теперь сделалось болото, гладкое, залитое водой, покрытое обманчивыми огоньками. И среди этого «поля смерти» высились по-прежнему величавые башни и стены, дворцы и храмы… только населены они были не людьми, а нелюдями, мутантами, монстрами разных видов. Даже оборотни, по слухам, побаиваются задерживаться в этих краях после захода солнца, когда большинство чудовищ просыпается и выходит на охоту.

Проводник был нужен, собственно, для того, чтобы безопасно миновать этот участок дороги. Текучая вода Ильдигиса отделяла путников от болота, и нежить, как считалось, не могла преодолеть подобную преграду. Но на каждое правило найдется хотя бы одно исключение. Бывало и так, что чудища оказывались на противоположном берегу Ильдигиса и атаковали путешественников. Всегда требовался опытный следопыт, который определил бы, существует ли подобная опасность сейчас и если да, то помог бы придумать, как с ней справиться.

Несколько отрядов уже погибли по пути в Кабаллон, сказала Магистр. Это было странно. Дорога знакомая, проводник хороший, местность просматривается… Что могло случиться?

Элаин пришел к единственному возможному в таком случае выводу: все его предшественники пренебрегли обычным правилом и отказались от услуг проводника. Понадеялись на собственные силы, на знание здешних краев, на удачу. И поплатились. Не осталось в живых никого, кто мог бы рассказать о том, что случилось на самом деле.

Возможно, Магистр потому и остановила свой выбор на неопытном солдате, что знала: этот не будет полагаться только на себя.

Что ж, она не ошиблась. Возле жилища паромщиков Элаин спешился и приказал отряду подождать.

Васко сказал, когда Элаин скрылся в домике, где жил следопыт:

— Он боится.

— Нет, — возразила Ликка, — он поступает совершенно правильно. Ни одна мера предосторожности не будет сейчас лишней.

— Перестраховщик! — фыркнул Васко.

— Ты предпочитаешь быть трупом? — огрызнулась Ликка. — Не ищи у меня поддержки, ты нее не найдешь.

— Влюбилась ты в этого парня, что ли? — демонстративно захохотал Васко.

Ликка отвернулась, не желая продолжать разговор на эту тему. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Фавиола, и ей было не по себе. Молодой господин как будто оценивал орденских солдат. И мысленно выносил не слишком лестное для них решение. Что ж, если все продолжится в том же роде, Ликка вынуждена будет согласиться с Фавиолом. Ни воинской дисциплины, ни воинской дружбы, ни просто взаимного уважения… хороши солдаты!

Она повернулась и в свою очередь устремила на Фавиола дерзкий взор, заставляя того опустить глаза. Фавиол усмехнулся и тронул коня. Приблизившись к Ликке, он спросил:

— Что происходит?

Она приблизила губы к самому его уху и прошептала:

— Этот несчастный рассчитывает когда-либо завоевать мою благосклонность. Подобно всем особям мужского пола, он воображает, будто дерзя и кривляясь он вызовет у меня интерес.

Фавиол слегка покраснел и ответил также шепотом:

— Почти со всеми особями женского пола это срабатывает…

К счастью, перепалка не зашла слишком далеко. Из домика вышел Элаин, а с ним и следопыт, человек лет сорока, худощавый, с близко посаженными глазами, крупным хрящеватым носом. Он казался каким-то развинченным: вихляющая походка, болтающиеся руки. Но внешность часто бывает обманчива, напомнил себе Фавиол, которому следопыт очень не понравился.

Следопыта звали Орниш. Он буркнул свое имя, забрался на лошадь и молча поехал во главе отряда, всем своим видом показывая, что не желает ни с кем разговаривать.

Поначалу дорога производила очень приятное впечатление: она вилась по высокому берегу, с одной стороны видна была блестящая гладь реки, с другой расстилался лес. Фавиол ехал в одиночестве, как бы отгородившись от своих спутников стеной задумчивости. Никто не решался нарушить его молчания, и молодой господин без помех размышлял обо всем, что происходило в его жизни за последнее время.

Они с братом поклялись восстановить славное имя своего рода. Их предок поддерживал принца Дигана, был одним из ближайших соратников законного наследника престола. Он привел под знамена принца сотни воинов. И потом, когда случилась катастрофа и Кристалл был разбит, многие из этих воинов уцелели лишь благодаря своему командиру, который сумел спасти их, вывести из ловушки, доставить на север. Воспоминания об этом событии передавались в семье из поколения в поколение, они служили предметом гордости и вместе с тем в этом рассказе всегда ощущалась горечь.

Альянс Танов Севера становился крепче год от года, но все же он создавался на руинах некогда величайшей Империи. Современному человеку даже представить себе трудно, какой она была, эта Империя, до того, как человеческие слабости погубили ее.

Постепенно славный род захирел. Все меньшим колчеством земель он владел, все беднее и малочисленнее становился. Фавиол с братом мечтали вернуть себе то, что им причиталось по праву. Старший брат, наследник родового имени, поступил очень просто: взял в жены девушку из богатого дома. Она не была ни красивой, ни даже особо молодой, зато должна была принести большое приданое.

И… все оказалось обманом. Проклятый купец все это время ловко морочил голову знатному господину, когда сватал за его сына свою дочь-перестарка. Роскошные наряды, красивая мебель, даже угощения на пиру — все было чужим, заимствованным. Когда молодой супруг с родителем и братом наутро после свадьбы явился в дом отца невесты, чтобы поблагодарить его, он не застал в особняке ни мебели, ни драпировок, ни золотой посуды. Голые стены и дурно одетый старик, сидящий на подоконнике и громко смеющийся.

Фавиолу казалось, что он находится посреди кошмарного сна. Такого просто не может быть! Еще вчера здесь все искрилось и играло… Какое злое волшебство уничтожило роскошные палаты?

— Никакой магии, мой мальчик, — проскрипел старый купец. — Исключительно человеческие слабости и человеческие хитрости. Твоему отцу хотелось поверить в мое богатство, а я умею отводить людям глаза, особенно когда они желают быть обманутыми…

Молодая жена завыла, стала рвать на себе волосы, пала мужу в ноги… и муж простил ее.

Они ушли из разоренного дома в свой разоренный замок и стали там налаживать жизнь, как получалось. Получалось не слишком хорошо: рождавшиеся дети тут же и умирали, жена хворала и плакала, а старший сын тана просто не знал, что ему делать. Был бы младшим — нанялся бы кому-нибудь в охранники, лишь бы не видеть больше всех этих бедствий.

Фавиол, однако, не сдавался. Он помнил их с братом детскую клятву.

— Я поправлю дело, — сказал он однажды, когда брат его был особенно печален.

— Как? Женитьбой? — в вопросе брата прозвучало столько иронии, столько горечи, что Фавиол едва не задохнулся.

Однако юноша нашел в себе силы ответить:

— Возможно, и женитьбой… Ничто нас сейчас не спасет, только милость богов.

— Да есть ли способы снискать ее, эту милость? — закричал старший брат, а младший твердо произнес:

— Я знаю легенду о щите с двумя скрещенными мечами Вереса и Ингерады. И знаю, где добыть такой щит, — в Старом Форте.

— Старый Форт — оплот Ордена, — покачал головой старший брат. — О чем ты только думаешь! Там с тобой и разговаривать не станут.

— Почему?

— Они горды. Они служат только Вересу.

— Ну так и я хочу служить Вересу.

— Ты хочешь служить своему роду.

— А мой род всегда служил Вересу.

— Тебя, как я погляжу, не переспоришь… Но будь осторожен. Их Магистр — женщина. По слухам, это не простая жрица Вереса. В ней есть нечто особенное. И она видит людей насквозь.

— Вот и хорошо, — заявил Фавиол, — пусть увидит меня насквозь. Она не увидит ничего постыдного или такого, что заставит ее отказать мне в просьбе. А когда я добуду щит Вереса и Ингерады, я возьму себе в жены простую девушку, не богатую и не знатную, и она принесет нашему роду такое процветание, о каком мы с тобой даже и мечтать не могли.

Сейчас Фавиол вспоминал тот разговор, словно искал в этом воспоминании поддержку. Впрочем, ни тени сомнения в том, что он поступает правильно, у Фавиола не возникало. Он знал, что делает. Он не может вернуться домой с пустыми руками и отобрать у своей семьи последнюю надежду.

А если пытаясь добыть браслет Ирривы он погибнет, как погибли его предшественники, — что ж, ему не придется видеть разочарование на лицах брата и отца. И несчастной невестки, прибавил он, желая быть справедливым. Немолодая, некрасивая, не способная подарить мужу сына, эта женщина вызывала чувство жалости. Пусть хоть с племянниками понянчится, если боги снизойдут к семье Фавиола.

Одиночество Фавиола неожиданно нарушил командир отряда — Элаин. Он подъехал к молодому господину и бесцеремонно тронул его за рукав.

Фавиол вздрогнул, как будто его пробудили от глубокого сна.

— Что?! — отрывисто спросил он.

— Скоро мы будем возле руин, — сказал Элаин. — Я уважаю ваши мысли, господин, но сейчас вам следует их оставить и обратить внимание на то, что происходит вокруг.

— А что тут происходит? — удивился Фавиол. Он выскомерно отстранился от Элаина. — И что ты себе позволяешь?

— Я позволяю себе напомнить, что еще остаюсь командиром этого отряда, — спокойно отозвался Элаин, — и отвечаю за вашу безопасность. Хватит мечать и грезить. Вы клонитесь в седле, как будто ранены.

— Может быть, я ранен, — ответил Фавиол.

— Знаете, мой господин, слыхал я, как важные господа утверждают, будто раненая душа болит сильнее раненого тела, — сказал Элаин, — да вот только это неправда. Если бы вас пырнули в живот, всякое душевное страдание тотчас бы от вас отскочило и только одним вы и были бы озабочены — как бы не растерять по дороге свои кишки. Поэтому встряхнитесь. Вы все ж такие воин, хоть и пыжитесь.

От такой неслыханно наглой отповеди Фавиол проглотил язык. А Элаин прибавил:

— Глядите в оба и держите оружие под рукой.

— Где руины? — Фавиол проглотил комок в горле и сумел наконец заговорить. — Их ведь, кажется, не видно?

— На противоположном берегу, — Элаин показал рукой.

Фавиол вгляделся в реку и раскинувшееся за ней болото.

— Но я ничего не вижу.

— Это не имеет значения, видите вы что-то или нет, — возразил Элаин. — Руины от вашего неведения никуда не денутся. Они там, уж поверьте.

Фавиол понял, что ему следует позабыть о своей гордости, если он хочет вытянуть из этого странно простодушного солдата хоть что-то. Элаин явно не признавал языка, на котором изъясняются аристократы. В его обращении чувствовалось нечто особенное… Как будто все люди в мире были для Элаина равны — и равно слабы и ничтожны по сравнению с мощью богов.

— Расскажи подробней, — попросил Фавиол. — Как ты узнал, что руины — там?

— На дороге имеются особые приметы, чтобы орденские могли держаться осторожно, — объяснил Элаин. — К тому же с нами следопыт.

Фавиол наморщил нос.

— Мне не нравится этот Орниш.

— Вам все здесь не нравятся, мой господин, — заметил Элаин, — но это еще не означает, что мы все дурные люди.

— Почему меня не оставляет такое чувство, что ты меня воспитываешь? — осведомился Фавиол.

— Потому что это правда, — сказал Элаин. — Впрочем, мои намерения к делу не относятся. Хороши вы или плохи, воспитаны или не воспитаны — мне поручено оберегать вас, даже и ценой собственной жизни, и я это сделаю, можете не сомневаться.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Фавиол. — Но продолжай про руины.

— Отсюда мы не можем разглядеть их, но там, посреди мертвых болот, находятся остатки разрушенной столицы. Я там никогда не был, — прибавил Элаин, — да и мало кто может похвастаться таким опытом. Тем не менее, о руинах известно довольно многое. Например, то, что под ними находятся многочисленные подземные ходы. Целый лабиринт. И там, равно как и в развалинах, живут существа, о которых нам лучше ничего не знать. Обычно они выбираются на поверхность ночью. Но имеются и такие, которые способны передвигаться днем. Тут не угадаешь. Они все разные.

— Они сохранились там со времен катаклизма?

— Возможно.

— Или же они там размножаются? — настаивал Фавиол.

Непонятно было, пытается он поддеть молодого воина, заставляя того рассуждать на темы, явно не входящие в его компетенцию, или же всерьез интересуется проблемой.

— Говорят, они обладают способностью превращать людей в себе подобных, — просто сказал Элаин. — Другие живут тысячи лет. В точности никто, наверное, не знает.

— А какая именно опасность грозит нам? — осведомился Фавиол.

— Магистр сообщала вам, что на этой дороге погибло уже два отряда? — вопросом на вопрос ответил Элаин.

Фавиол пристально посмотрел на Элаина и промолчал.

Элаин криво усмехнулся:

— Значит, не говорила… Правильно, зачем пугать раньше времени. Вдруг бы вы отказались от своего путешествия? Рисковать не стоило.

— Магистр ничем особенным не рисковала. Она же не взяла с меня денег за сопровождение и охрану, — возразил Фавиол. — Ты работаешь на меня бесплатно, друг мой.

— Ей нужно от вас кое-что, что дороже любых денег, — указал Элаин. — Если вы привезете браслет Ирривы, это будет… очень важно.

— Ты сам не знаешь ценности браслета Ирривы! — засмеялся Фавиол.

— Почему не знаю? — Элаин пожал плечами. — Мне известно самое главное. Это опасная вещь, она должна храниться там, где до нее не доберутся нечистые руки, вот и все.

— Хорошо. Так что мы будем сейчас делать? — спросил Фавиол, вынимая меч из ножен.

— Смотреть в оба, — бросил Элаин. — Собственно, это все, что я хотел сказать.

— Ты мог сказать это с самого начала, — проворчал Фавиол. — Не обязательно было быть таким многословным.

— Иначе вы бы ко мне не прислушались.

И с этими словами Элаин отъехал от Фавиола. Молодой аристократ проводил его удивленным взглядом. Кем бы ни был этот странный командир отряда, а он, кажется, совершенно прав.

Орниш шел теперь пешком, постоянно ныряя лицом к тропе и что-то на ней вынюхивая. Он останавливался, жевал губы, озирался по сторонам, гримасничал, а затем давал знак отряду следовать за ним. Отряд передвигался медленно.

Ощущение опасности, нависшей над людьми, сгущалось с каждой секундой, хотя никто не мог бы в точности сказать, откуда она исходит и в чем заключается.

Фавиол готов был поклясться, что до того, как Элаин завел с ним странные разговоры, никаких дурных предчувствий ни у кого не имелось. Но стоило Элаину напустить ужасов и туману, как, словно по волшебству, явились и душевная тоска, и мурашки на коже, и холодок в спине.

«Набивает себе цену», — подумал Фавиол. Ему хотелось так считать. Тем не менее каждое мгновение убеждало Фавиола в том, что он заблуждается на счет молодого командира. И дело даже не в том, что Элаин был, кажется, совершенно чужд тщеславия и не нуждался в раздувании своего авторитета. Нечто неладно чуяли и слуги Фавиола, особенно его личный лакей: тот был страшно бледен, глаза его расширились, а пальцы непроизвольно сжимались на рукояти кинжала. Насторожились и орденские солдаты: Ликка сняла с плеча лук, а Васко обнажил меч.

Пейзаж вокруг оставался по-прежнему идиллическим, и это особенно сбивало с толку. Дыхание беды леденило кожу, а мир как будто бы совершенно не обращал на это внимания.

Вдруг Фавиол заметил, что над дорогой нависла странная, тяжелая тишина. Совершенно смолкли птицы, не жужжали насекомые. Слышно было, как бьется сердце, — кровь стучала в ушах, виски ломило, словно кто-то стискивал их железными пальцами.

Нет, Элаин ничего не выдумывал. Нежить, о которой он рассказывал, действительно близко. Нежить, которой каким-то образом удалось перебраться через текучую воду…

Дикий крик прорезал эту густую тишину. В первое мгновение он причинял физическую боль, но затем пришло облегчение: зло наконец-то явило себя, и теперь с ним можно сражаться.

Все произошло очень быстро, так что никто толком не успел отреагировать. Только что Орниш бежал по дороге, и вот уже он сидит на лошади позади одного из слуг Фавиола и вгрызается в его горло. Кричал второй слуга — лакей, который это и увидел первым. Несчастный конюх уже не в состоянии был издать ни звука.

Ликка яростно завизжала и выпустила в Орниша две стрелы, одну за другой. Стрелы прошли Орниша насквозь. Они пронзили также бедолагу с разорванным горлом; тому уже ничем нельзя было помочь, разве что оборвать его страдания. Орниш, видимо, ощутил, как прекратился ток живой крови. Он повернул перемазанное темно-красным лицо к Ликке, оскалил тонкие зубы и зашипел. Стрелы не причинили ему никакого вреда.

Оттолкнув от себя труп и сбросив его на землю, Орниш ударил лошадь пятками, явно намереваясь скрыться.

— За ним! — заорал Васко.

Солдат был вне себя от гнева. Подумать только, все это время враг находился совсем близко, а они даже не заподозрили подвоха!

Фавиол стиснул зубы. «Главное — опередить собственный страх, — подумал он. — Сейчас я еще не успел испугаться. Это придет позднее. Я должен что-нибудь сделать прежде, чем меня накроет…» Он помнил, как это бывает: волна липкого, обезоруживающего ужаса. Лучше сейчас об этом не думать. Догнать Орниша — вот что важно.

— Стойте! — кричал Элаин. Он метался среди своих спутников, пытаясь задержать их, но они словно обезумели: его никто не слышал. — Стойте!

Орниш тем временем успел ускакать довольно далеко. Погоня помчалась за ним, и Элаин, увлеченный остальными, последовал за товарищами.

Впереди дорога резко поворачивала, следуя за течением реки. На повороте высился холм, густо заросший высокими кустами. Идеальное место для засады. «Неужели я один это вижу?» — в отчаянии думал Элаин, погоняя лошадь. Если отряду суждено погибнуть, командиру незачем оставаться в живых. Лучше он постарается спасти Ликку, чтобы та рассказала в Старом Форте обо всем, что произошло.

Еще шесть или семь нежитей выбрались из кустов и окружили отряд. Элаин врубился в их ряды, но все было бесполезно — оружие проходило насквозь, не причиняя врагам ни малейшего вреда.

Васко отбивался, как мог. Он отскакивал, кружил, приседал, падал на землю и катился, а нежить с визгливым хохотом гналась за ним и лязгала зубами совсем близко от его шеи. В круглых желтых глазах монстра солдат видел свою близкую смерть. Чудовище попросту играло с человеком, как кошка с мышкой.

Ликка не сходила с коня. Она ловко управляла животным, уворачиваясь от атак сразу двух монстров. Конь испуганно ржал, брыкался, когда нежити пытались впиться в его ноги или добраться до живота.

Фавиол каждую секунду готов был опустить руки и сдаться. К чему это жалкое трепыханье? Оно лишь отсрочивает неизбежную агонию. Он видел, как второй его слуга, лакей, забился в лапах монстра, торопливо терзавшего его шею. Страшный булькающий звук, тихий, бессильный хрип жертвы — и радостный вскрик нежити, получившей то, к чему она так стремилась… Фавиол знал: если он останется в живых, то никогда уже не забудет этого. Ужасная картина будет возвращаться к нему снова и снова — в кошмарных снах.

Однако на смену мгновеньям слабости приходила непонятная надежда. Элаин, Ликка, Васко — они не сдавались, продолжали сражаться, значит, у них есть какой-то план, они рассчитывают на что-то…

И Фавиол вновь поднимал бесполезный меч и вновь выскальзывал из цепких объятий смерти.

На самом деле у Элаина не было никакого плана. Просто он знал, что надлежит биться до самого последнего вздоха. Спасение может прийти неожиданно. А если этого не случится — что ж, во всяком случае, они будут знать, что сделали все возможное.

Ликка тряхнула головой и захлестнула одного из монстров своей косой. И вдруг тот захрипел, заверещал, как пойманный кролик, его затрясла судорога. Ликка дернула сильнее… раздался хруст. Шея нежити сломалась, тело рухнуло и потянуло за собой Ликку — коса все еще обвивалась вокруг горла чудовища. Ликка спрыгнула на землю и высвободила косу.

Монстр быстро превращался в лужу темной жижи, которая, источая страшное зловоние, испарялась на солнце.

Ликка почти физически ощущала, как выходит наружу и рассыпается в прах какое-то отвратительное заклятье. Очевидно, именно эта магия и позволила нежити выйти днем, хотя обычно в светлое время суток всякая нежить прячется в темных тоннелях.

Лучница подняла голову и посмотрела на своих товарищей. Им приходилось туго. Ликка, не задумываясь, вытащила кинжал и отхватила сперва одну, потом другую косу. Вторую она, подбежав, отдала Элаину, а первой принялась орудовать сама.

Элаин, уже задыхающийся и весь красный, крикнул Фавиолу:

— Тесни их к воде! К реке! К текучей воде!

Фавиол зарычал в ответ. Точнее, ему казалось, что он рычит, — на самом деле все, на что он оказался способен, было слабым, сдавленным хрипом. Люди и животные выбились из сил. Бессмысленная борьба, в которой невозможно ранить противника, вымотала их.

Очередной монстр повис на ноге Фавиола, норовя взобраться в седло. На примере своего несчастного слуги Фавиол уже видел, что происходит, если нежити удается этот маневр. Он изо всех сил погнал коня к обрыву. Нежить, кажется, еще не поняла, что задумал человек. С торжествующим криком, скаля зубы и подрагивая от нетерпения, монстр подбирался все выше к горлу намеченной жертвы.

«Сейчас или никогда», — сказал себе Фавиол и заставил коня прыгнуть в реку с обрыва.

Животное повиновалось этому безумному приказанию, кажется, лишь потому, что и само потеряло рассудок от ужаса. Бессловесная тварь гораздо острее, нежели человек, ощущала противоестественность существа, которое атаковало их.

Удар о воду оказался столь силен, что Фавиол на миг потерял сознание. Когда он очнулся, то увидел, что лошадь изо всех сил борется с течением. Нежить цеплялась за хвост коня. Текучие воды буквально размывали монстра, превращали его тело в потоки бурой жидкости, похожей на водоросли, расчесанные речным течением. Темный цвет все более утрачивал насыщенность, и скоро уже от нежити осталась лишь полупрозрачная пленка, да и та стремительно таяла.

Фавиол добрался наконец до коня и ухватился за его гриву. Вместе они направились к крутому берегу в поисках удобного места, чтобы выбраться на сушу.

Наверху по-прежнему шло сражение. Оставалось еще два монстра — на редкость увертливая серая тварь с двумя огромными нарывами на подбородке и сам Орниш. Васко с огромной рваной раной на плече лежал на земле, бессильно наблюдая за схваткой. Ликка и Элаин с кнутами из женских волос подступали к своим противникам.

— Хорошо бы взять одного живьем! — крикнул Элаин. — Спросить!

— Или убить, или умереть! — прокричала в ответ Ликка.

Не сговариваясь, они одновременно атаковали. Косы-плети схлестнулись в воздухе и опустились на монстров, связывая тех между собой. Их тела начали превращаться в жидкость, начиная с того места, где к ним прикасались волосы.

Элаин понял, что это — единственный шанс поговорить с Орнишем.

Молодой человек спрыгнул с коня и подбежал к тому, кого считал проводником.

— Ты! — быстро проговорил он, направляя на Орниша меч.

Нежить смотрела на меч, не моргая. Орниш знал, что обыкновенное оружие не причинит ему никакого вреда.

— Как вы перебрались за текучую воду?

— Есть путь по болотам… в верховьях… — выговорил Орниш, криво усмехаясь.

Ликка потянула за косу сильнее. Физиономия Орниша скривилась от боли.

— Пусть прекратит! Я отвечаю на твои вопросы! — взмолился Орниш.

— Ты боишься боли? — удивился Элаин.

— А ты не боишься?

Элаин задумался, потом пожал плечами.

— Не знаю. Не приходилось.

— Ты покажешь это место, в верховьях? — спросил наконец Элаин.

— Нет, — сказал Орниш.

— Кто сделал вас неуязвимыми для дневного света? — вмешался Фавиол.

— Тот, о ком вы помыслить не можете.

— Магия? — настаивал Фавиол.

Орниш затрясся, глаза его сощурились, из них потекли густые красные слезы. Фавиол с удивлением понял, что Орниш смеется.

— Вы и помыслить о нем не смеете, — повторил Орниш, обрывая свой адский смех.

Его товарищ уже ничего не мог произнести. Он истекал гноем. Зрелище и запах были ужасными. Ликка отбежала в сторону и скрылась в кустах. Лучница была сильным человеком и неустрашимым бойцом, но имелись пределы даже ее самообладанию. Только Элаин держался совершенно спокойно — и Фавиол вынужден был подражать ему, напрягая для того все свои силы.

— Вас остановили косы девственницы? — полуутвердительно-полувопросительно проговорил Элаин.

Орниш не ответил. Он хрипел. Погибель добралась уже до его горла. Элаин понял, что ничего больше от него не добьется, дернул за косы-плети, и отвратительный хруст ломающихся костей знаменовал конец двух последних монстров. И снова мерзкий холодок магии пробежал по воздуху, а нежити растеклись лужами.

— Мы не успели спросить у них еще одну вещь, — Элаин повернулся к Фавиолу. Лицо молодого орденского солдата выражало крайнюю озабоченность. Фавиол, мокрый с головы до ног, дрожащий от пережитого, удивленно смотрел на него. Дыхание с хрипом вырывалось из горла аристократа.

— О чем ты? — с трудом выговорил Фавиол. — Мне кажется, мы все узнали. В верховьях есть переправа, безопасная для нежити. И какой-то маг дает им возможность действовать при свете дня. Что еще?

— Что бывает с теми, кого они покусали, но не убили? — еле слышно прошептал Элаин.

Фавиол невольно повернулся в сторону Васко. Сам Фавиол потерял двоих слуг. А вот Васко был ранен. Что, если он уже заражен? Стоит ли рисковать жизнями членов отряда ради весьма сомнительного спасения одного человека?

— Что будешь делать? — спросил наконец Фавиол.

Васко, несомненно, слышал их разговор. Он громко, хрипло крикнул:

— Не медли, командир! Эта тварь напустила яду в мою кровь! Еще несколько минут — и я наброшусь на вас.

— Нет, — сказал Элаин, — я не стану убивать моего товарища. Это исключено. Должен быть другой путь.

Он подошел к раненому, осмотрел его плечо, затем оторвал лоскут от его рубахи и перетянул рану, чтобы остановить кровь. Лоскут тотчас намок и сделался ярко-красным. Элаин прикусил губу.

— Дай руки, — приказал он.

Солдат протянул к нему руки, и Элаин крепко связал их косой Ликки.

— Если с тобой произошло то, о чем мы подозреваем, то скоро ты это почувствуешь.

Ликка появилась наконец из кустов. Она была очень бледна.

— Командир, — обратилась она к Элаину, — я вынуждена просить тебя… об отдыхе.

С этими словами она без сил рухнула на землю.

Они расположились прямо на обочине. Элаин принял решение не трогаться с места до завтрашнего дня. Сегодня они все равно много не пройдут — нет смысла мучить людей и лошадей. Фавиол хотел было предложить хотя бы отойти от места сражения, но Элаин покачал головой.

— Нет оснований. Это место ничуть не хуже любого другого. Магия уже развеялась, тела монстров растворились, а трупы твоих слуг мы сбросили в текучую воду. Ликка не пройдет и десяти шагов, она еле жива. Да и я, по правде сказать, едва держусь на ногах.

Фавиол видел, что Элаин лукавит. Как раз молодой командир в состоянии был пройти еще не одно поприще. Он выглядел хоть и уставшим, но вполне дееспособным. А вот сам Фавиол действительно шатался и готов был повалиться на землю в любое мгновение.

Фавиол не стал заострять внимание на этом обстоятельстве. Просто сказал:

— Ты командир — тебе видней.

Они заснули мертвым сном, измученные всем случившимся.

Когда взошла луна, Элаин проснулся. Васко рычал и бился в путах из волос девственницы. С ним явно творилось нечто ужасное. Запрокинув голову к луне и мучительно выгнув спину, солдат стонал сквозь зубы. Его зубы, блестевшие при лунном свете, были тонкими и длинными, с подбородка капала слюна.

Элаин подошел к нему, наклонился. Васко подскочил, щелкнул в воздухе зубами. Элаин едва успел отшатнуться.

— Выпусти меня! — хрипел Васко. — Выпусти, чтобы я мог… как хочется пить!

Он впился безумным взором в шею Элаина.

Молодой человек ударил его мечом. Меч прошел сквозь плоть нежити.

— Ты погиб, — сказал Элаин. — Скажи, Васко, известно ли тебе теперь имя того мага, который сделал это с тобой и другими?

— Я вижу… его глаза… — прошептало существо, которое прежде было солдатом по имени Васко. — Камень, пульсирующий в его груди… Я не знаю…

Он опустил веки, созерцая странное видение, представшее его внутреннему взору. И пока Васко был погружен в транс, Элаин взял свободный конец косы, набросил ему на шею и сломал нежити хребет.

Кабаллон, большой город у подножья гор, был виден с холмов издалека: высокие крепостные стены с множеством башен и развевающихся над ними флагов, мощные ворота и великолепные огромные статуи, украшающие центральную площадь, — все это лежало перед путниками, как на ладони. Элаин не скрывал своего восхищения, рассматривая город. Его восторги были простодушными, почти детскими. Фавиол даже позавидовал ему: молодой аристократ не умел так бескорыстно радоваться красоте.

Лицо Ликки оставалось холодным и неподвижным. С того самого дня, как ей пришлось остричь косы и превратить их в оружие, она ни разу не улыбнулась, ни разу даже не перемолвилась со своими спутниками лишним словом. Молча выслушивала распоряжения командира, молча подчинялась. Фавиол отрезал расшитый серебряными нитками подол своей рубахи, чтобы Ликка могла сделать ленту и перевязывать ей волосы. Лучница поблагодарила его сдержанным кивком и сразу же отошла. Элаин, разумеется, заметил эти попытки Фавиола поддержать девушку, но ничего не сказал. Он считал, что в жизни все должно идти своим чередом: рано или поздно уладится и дело с косами. Прическа Ликки была последней из забот командира.

У Фавиола оставался теперь лишь один слуга — повар. В противоположность общему представлению о поварах как о людях упитанных и жизнерадостных, этот был хмур и сухощав и напоминал, скорее, не повара, а отставного солдата. Что ж, среди воинов нередко встречаются отменные кулинары — судьба заставит, научишься варить обед из булыжника и пары сорванных при дороге травинок.

— Жаль, что нам нужно не в сам город, а в предместье, — заметил Элаин со вздохом.

Десятки маленьких строений были разбросаны в беспорядке по долине. Более зажиточные прижимались к самым городским стенам, чуть подальше выстроились сравнительно аккуратные деревянные домики, а дальше начинались настоящие лачуги, с глиняными стенами и соломенными крышами. Зачастую вместо двери здесь висела циновка, а окна были заткнуты тряпьем или же вовсе отсутствовали.

Это и было Гнилое Копье, куда предстояло отправиться нашим героям.

Элаин со вздохом тронул коня, и небольшой отряд начал спускаться с холма в долину.

Повар с лошадьми, по общему уговору, отправился в сам город, за стены. Фавиол дал ему денег, чтобы тот заплатил пошлину у ворот и сумел остановиться в хорошем трактире, где также позаботятся о лошадях. Повар не без сожалений расстался с молодым господином. Они коротко переговорили наедине. Несколько раз Элаин ловил на себе недоверчивые взгляды, которые слуга Фавиола исподтишка бросал на орденского солдата. Совершенно очевидно было, что старый вояка — если только догадка Элаина касательно повара верна, — не слишком-то доверял боевому опыту «мальца». Что ж, с нежитью Элаин худо-бедно справился, возможно, и дальше не подкачает. В конце концов повар забрал деньги, лошадей и направился к воротам, а оставшиеся четверо путников двинулись прямехонько в Гнилое Копье.

Предместье показалось Фавиолу отвратительным. Все, что люди вкладывают в понятие «грязная дыра», было налицо: уродливые лица лохматых, простоволосых женщин, чумазые ребятишки с раздутыми животами, дома, слепленные из липкой глины и отбросов, потоки нечистот на улицах… Трудно было представить себе, что всего в нескольких кварталах начинаются чистые и сравнительно безопасные улицы, а дальше высятся величественные крепостные стены самого большого города Северного Альянса — Кабаллона.

— Могущественное притягивает ничтожное, — пробормотал Фавиол, больше обращаясь к себе, нежели к своим собеседникам. — Я слыхал об этом, но как-то до сих пор не верил.

— Потому что ваша семья исстари держалась золотой середины, — серьезно заметил Элаин, который, как оказалось, внимательно прислушивался. — Это же очевидно, — прибавил он, видя, как напрягся Фавиол. — Если бы вы были могущественны так же, как знатны, то в вашем доме постоянно околачивались бы всякие приживалы, просители, мелкие интриганы, жулики и вообще непонятно кто.

Лучница Ликка вдруг повернулась и схватила за запястье какого-то исключительно чумазого мальчика лет десяти:

— А теперь покажи-ка мне, что у тебя в руках.

— Пусти! — завизжал он, приседая и норовя вырваться. Запястье у него хрустнуло — лучница держала крепко. Мальчик попытался было укусить ее, но свободной рукой она поймала его за волосы и вовремя оттянула назад его голову. Его глаза дико косили, изо рта у него пошла пена.

Ликка встряхнула своего маленького пленника, и он выронил кошелек, который срезал с пояса девушки.

Ликка разжала пальцы, подняла кошелек. Мальчик, как ни странно, не спешил теперь убегать. Он деловито обтер с лица пену и сказал как ни в чем не бывало:

— А хотите, отведу к моей сестре? Она хорошая. Утешает и мужчин, и женщин, умеет готовить, лечить раны, если не очень смертельные. Ну и по мелочи. А? Ее зовут Атесса. А меня — Тасон. Хотите?

От такой наглости Фавиол побледнел, ноздри у него раздулись. Он готов был отвесить наглецу полновесную оплеуху, но Элаин опередил молодого аристократа.

— Почему бы и нет? — спокойно, даже приветливо проговорил он. — Веди нас. Нам, видишь ли, необходимы ночлег, еда и добрая компания.

— Тогда отдайте кошелек, — потребовал Тасон.

— Он будет твоим, когда ты выполнишь все свои обещания, — обещал Элаин.

— Обманете! — уверенно произнес Тасон.

— Почему?

— Такие господа всегда обманывают.

— Я не обману, — сказал Элаин и посмотрел в его пустые, жадные глаза. — Веришь?

Мальчик заморгал, на миг сделался похожим на самого обыкновенного ребенка. Но это длилось недолго, и почти сразу опытный жулик взял верх над ребенком.

— Возможно, — уклончиво произнес Тасон.

Дом его сестры оказался убогой лачугой, слепленной из грязи и досок. Везде, где не хватило строительного материала, использовалось тряпье, которое успело подгнить и источало отвратительную вонь.

Атесса встретила гостей на пороге. Очевидно, там она проводила большую часть времени. Девушка сидела в дверях, перебирала дневную добычу — зерно, рассыпанное на рынке и сметенное в ладонь вместе с пылью и мусором. Она рассчитывала наскрести на чашку каши.

Она была высокой, немного мужеподобной, но, как установил Элаин, миловидной, особенно если ее умыть. Завидев брата, Атесса поднялась.

— Кого ты привел? — осведомилась она, поднося ладонь к глазам.

— Как видишь, четверых, — откликнулся он, горделиво выпячивая грудь.

— Что хотят?

— Не знаю.

Атесса подозрительно прищурилась, окинула взглядом последовательно всех троих. Элаин выступил вперед.

— Ты — Атесса? — заговорил он. — Мое имя — Элаин.

Она попятилась.

— Ты из Ордена?

— Да.

— Уйди, — потребовала Атесса.

— Почему? — удивился Элаин. — Ты меня боишься?

— Я не хочу иметь никаких дел с Орденом, — ответила она сквозь зубы.

— Орден каким-то образом причинил тебе неприятности? — удивление Элаина все росло. — Но этого не может быть! Мы всегда защищали людей от чудовищ, служили богам и… — Он замялся.

— И не имели дело с такими нищебродами, как я и мой брат? — горько заключила Атесса. — Ты ведь это хотел сказать?

Элаин пожал плечами.

Атесса невесело засмеялась.

— Что ж, возможно, ты и прав, и мне незачем вас бояться. Только в прошлый раз, когда здесь побывали орденские солдаты, они держались далеко не так вежливо… Ведь мы с братом — обычные уличные отбросы.

— Не думаю, что это сейчас имеет значение, — сказал Элаин.

Она прищурила глаза, пристально всмотрелась в его лицо.

— Не пойму, — медленно проговорила Атесса, — ты действительно такой или ловко прикидываешься.

Ликка оттеснила Элаина и заявила:

— Он действительно такой. И довольно разглагольствовать. Ты берешься помогать нам или нет?

Кошелек звякнул в руке лучницы.

Атесса насторожилась.

— Не обманешь? — шепнула она.

Ликка покачала головой.

— Держи.

Атесса схватила кошелек, дернула завязки, заглянула. При виде серебряных монет глаза ее вспыхнули, на бледных щеках проступил румянец.

— Тут слишком много, — сказала она. — Чего же вы от меня хотите, если готовы заплатить так много? Ни я, ни мой брат не стоим таких денег, не говоря уж о нашем имуществе.

— Нужно поговорить, — сказал Элаин. — И так, чтобы поблизости не было свидетелей. А то мы уже начинаем привлекать внимание.

Атесса резким движением сунула кошелек обратно Ликке.

— Забери. Да не смотри по сторонам. Твой парень прав — на нас смотрят.

— Он не мой парень, — возмутилась Ликка.

Она взяла кошелек обратно. Атесса продолжала, едва шевеля губами:

— Знаете кривое дерево за городом, у самых гор?

— Мы здесь впервые, — сказал Элаин. — Уточни, что за дерево.

— Вы его не пропустите, — Атесса скривила губы. — Второго такого не сыскать, хоть сколько ищи. Нужно уйти из Гнилого Копья, миновать восточные башни Кабаллона, подойти к самым горам. Справа будет река — там уж не река, а сплошное болото, долина как будто расползается кляксой. Вот там-то и растет это дерево. Оно одно на всю округу. Мы с Тасоном будем там ждать. Ступайте теперь, ступайте!

Она махнула рукой, отгоняя их, и даже притопнула.

— Будут тут ходить всякие с глупостями! — прикрикнула Атесса, нарочно для соглядатаев, которые с любопытством таращились на нее и диковинных ее посетителей. — Убирайтесь! Я честная девушка и с такими, как вы, дел не вожу!

Голос Атессы звучал убедительно, в нем слышались раздражение и неприязнь, но глаза девушки при этом оставались неподвижными, странно расширенными. Элаин вдруг поняла, что она просто-напросто боится.

В Гнилом Копье орденских солдат действительно не любили. Когда тройка путешественников выбиралась из предместья, их постоянно сопровождали приглушенные разговоры за спиной, подозрительные взгляды из-за угла, а то и ушаты помоев, выливаемые из дверей нарочно им под ноги.

— Проклятое место! — сердился Фавиол. — Нужно было мне переждать на берегу, а сюда послать Элаина с Ликкой.

— Это ведь твое задание — отыскать браслет, — напомнил Элаин. — Логичнее было бы оставить прохлаждаться на берегу меня с Ликкой, а в предместье отправить вас, мой господин.

Фавиол вздохнул и ничего не ответил. Элаин был прав.

— Ну так и сделал бы, как говоришь, — буркнул Фавиол.

— Я отвечаю за вашу безопасность, — напомнил Элаин.

Когда они миновали наконец предместье и выбрались за пределы города, то вздохнули с облегчением. Неприязнь, даже не выражаемая явно, может, оказывается, причинять немалые неудобства.

Кабаллон виден был из долины так же хорошо, как и с холма. Теперь он представлялся волшебным видением, плотью от плоти величественных гор, причудливые очертания которого выделялись на фоне отвесных скал и могучих пиков.

Фавиол невольно залюбовался этой картиной. Однако внимание Элаина привлекло иное, куда менее привлекательное зрелище. Он глядел на реку Ильдигис, которая здесь разлилась и затопила изрядную часть долины, превращая ее в болото.

— Странно, — проговорил Элаин. — Это болото выглядит каким-то ненатуральным. Как оно могло появиться? На картах, которые я видел в Старом Форте, в этих краях никакого болота не отмечено.

— Все изменяется, — ответил Фавиол. — Ты ведь знаешь, что русло Ильдигиса сместилось после Падения Кристалла. Почему бы здесь не возникнуть болоту?

— Помните, что говорило то существо, нежить? — Элаин все не мог оторвать глаз от болота. — О переправе через реку. О том, что на одном участке реки нет больше текучей воды.

— Вода всегда течет, — отрывисто бросил Фавиол.

— Иногда она сочится, иногда несется быстро, — возразил Элаин. — Нежить не может перебраться через текучую воду, живое течение для нее губительно… но здесь вода почти стоит. И, сдается мне, болото возникло в этих краях не случайно.

— Плотина? — предположила Ликка.

— Скорее всего… — кивнул Элаин.

— По-твоему, мы обнаружили переправу? — вмешался опять Фавиол. — Ну и что с того?

— Мы должны уничтожить ее, — сказал Элаин. — Только и всего.

— Сперва закончим дело с Атессой, — предложил Фавиол.

Его все больше раздражало то обстоятельство, что он все время вынужден подчиняться орденскому солдату. Чересчур молодой для командирской должности, Элаин явно не обладал большим военным и житейским опытом, и, что в глазах Фавиола делало лидерство Элаина почти непереносимым, явно был низкого происхождения.

— Вон дерево, — указала Ликка, прерывая их спор.

Действительно, не признать «то самое» дерево было невозможно. Атесса оказалась совершенно права.

Огромное, древнее, оно, казалось, помнило богов, когда те еще ступали по земле и одаряли людей своими милостями. Изрезанная глубокими морщинами кора несла в себе память всей вселенной. Если бы дерево могло говорить, оно поведало бы историю Падения Кристалла как очевидец, не как архивариус, и эта история сочилась бы живой кровью.

Длинные ветви, раскинутые в стороны, как руки, были толстыми, узловатыми. На нижних почти не росло листьев, зато верхушка по-прежнему зеленела, и в ней шелестел ветер. В стволе чернело большое дупло — наверняка, приют какого-нибудь ночного зверя, который находит здесь убежище от дневного света.

Трое путников приблизились к дереву, и Фавиол не без удивления понял, что испытывает чувство, очень похожее на благоговение. Как будто само Время глядело на него, приняв обличье старого дерева.

— Вот здесь и передохнем, — предложил Элаин.

Его спутники с облегчением опустились на землю, используя выступающие корни как сиденья. Элаин, однако, усаживаться не спешил. Он все не мог оторваться от болота. Его явно беспокоила эта возможная переправа для разного рода нежити. Наконец он выдал свои мысли, проговорив:

— Удивительно, как никто из Кабаллона не догадался покончить с этой плотиной.

— Возможно, ее охраняют, — предположил Фавиол.

— Ну и что? — Элаин пожал плечами. — Как бы хорошо ее ни охраняли, всегда можно набрать достаточно большой отряд, чтобы разрушить переправу.

— Или попросту не знаю о ее существовании, — прибавила Ликка.

— Как такое возможно? Ведь нечисть бродит под самым городом! — Элаин начал горячиться.

— Я думаю, — сказал Фавиол, — что все нападения нежити приходятся либо на Гнилое Копье, где никому не придет в голову разыскивать пропавшего человека, либо на путников, идущих по дороге. Орниш, очевидно, приводил своим «товарищам» наиболее лакомые «кусочки»…

Разговор прервался появлением Атессы. Девушка пришла одна, ее брат остался в Гнилом Копье.

Сейчас, когда у Элаина появилась возможность рассмотреть эту девушку хорошенько, пока она приближалась, он отметил то, что прежде ускользнуло от его взгляда. Во-первых, Атесса, несмотря на жалкие лохмотья, в которые она была облачена, держалась на удивление горделиво. Заносчивостью осанки она могла бы поспорить с легендарной королевой Катурией. Во-вторых, она была красива, и скрыть этого не могла никакая грязь, пятнавшая ее лицо. И только мертвые, пустые глаза все портили.

Ликка перехватила взгляд Элаина, устремленный на Атессу, и насторожилась, как будто беспокойство командира передалось и лучнице. Она осторожно сняла с плеча лук, вытащила стрелу, но сделала это все как бы невзначай, не демонстрируя никаких агрессивных намерений.

Атесса засмеялась.

— Я пришла одна! Неужели вы боитесь меня, вы, трое вооруженных людей?

— Нет, — отозвался Элаин. Он тряхнул головой, как будто прогоняя наваждение. — Разумеется, нет, Атесса. Никто не боится тебя и никто не испытывает к тебе враждебных чувств. Мы все рады, что ты пришла.

— Хорошо. — Она кивнула. — К делу. Надеюсь, мои добрые соседи хорошенько запомнили, как я прогнала назойливых чужаков и даже не взяла от них деньги, иначе в моей жизни появятся сложности.

— Если ты достаточно хорошо умеешь притворяться и заметать следы, то, поверь, никаких неприятностей у тебя не будет, — заверил ее Элаин.

— О чем вы хотели говорить?

— Полагаешь, мы готовы заплатить тебе за разговоры? — вмешался Фавиол. Ему очень хотелось поставить эту дерзкую нищенку на место.

— Что-то сомневаюсь я, что вам нужны от меня услуги другого рода, — отрезала Атесса и смерила Фавиола нахальным взглядом.

Фавиол отвернулся. Ему стало неприятно и даже стыдно, как будто его уличили в дурных мыслях.

Элаин заговорил так спокойно, как будто никакого обмена резкостями только что не произошло:

— Не будем отнимать твое драгоценное время, Атесса. Речь идет об одной вещи. О магическом артефакте, который, как стало известно Ордену, находится сейчас в Гнилом Копье. Тебе что-нибудь известно об этом?

— О чем? — спросила Атесса как ни в чем не бывало. — Кажется, я не состою в Ордене. Уж тебе-то, красавчик, должно быть об этом известно, ведь ты сам из Ордена и ни разу меня не видел в вашей крепости.

Элаин слегка покраснел.

— Я в Ордене недавно… Может быть, ты приходила в крепость еще до меня.

Атесса пронзительно рассмеялась.

— Да, с тобой не соскучишься! Хочешь жениться на мне?

— Нет, — сказал Элаин.

Атесса дружески хлопнула его плечу.

— Ценю прямоту в мужчинах и женщинах. — Она покосилась на Ликку, которая все еще вертела в пальцах стрелу. Ликка не стала отводить глаза. Ей нечего стыдиться. А вот Атессе следует поостеречься и не размахивать руками так резко. Одно неверное движение с ее стороны, один лишь жест, который может быть истолкован как агрессия, — и стрела Ликки слетит с тетивы.

Атесса сказала:

— Что вы ищете? Не ходите кругами. Может, я что-то знаю.

— Почти наверняка, — сказал Элаин.

Она подняла брови:

— О! Откуда такая уверенность?

— Потом объясню.

— Ладно… — Она покачала головой. — Итак, Ордену что-то нужно в Гнилом Копье. И как оно, это «что-то», называется?

— Браслет Ирривы, — ответил Элаин.

— Браслет чего?

— Не притворяйся, женщина. Ты слышала это название, — сурово произнес Элаин.

— С чего ты взял?

— В Ордене учат читать по лицам. Ты знаешь о браслете.

— Будь проклят ты и твой Орден! — воскликнула Атесса. Она выхватила кинжал, спрятанный в складках ее одежды, и набросилась на Элаина. Тот едва успел уклониться.

В то же мгновенье Ликка выстрелила, и стрела пронзила левую сторону груди Атессы выше сердца. Атесса должна была упасть, но она лишь качнулась от толчка и повторила атаку. Из угла ее рта вытекла струйка крови, однако и это не остановило молодую женщину. Элаин перехватил ее руку с кинжалом, резко вывернул и оттолкнул от себя Атессу. Та упала на землю, однако тотчас же вскочила на ноги. Ее рука оставалась неестественно вывернутой.

Ликка выпустила вторую стрелу.

— Не убивай ее! — вскрикнул Элаин.

Этот крик сбил прицел, и Ликка, которая действительно хотела поразить взбешенную Атессу в горло, снова попала ей в грудь. К счастью, стрела снова миновала сердце.

Элаин схватил Атессу и закричал Фавиолу:

— Свяжите ее! Свяжите крепче!

Вдвоем они навалились на яростно отбивавшуюся женщину и стянули поясами ей ноги и руки. Теперь она лежала на земле и хрипела, ее глаза злобно сверкали.

Элаин взял ее за левую руку, поднял рукав и показал Фавиолу браслет, туго охватывающий запястье.

— Вот эта вещь. Браслет Ирривы.

Фавиол задрожал. Он не знал, откуда взялась эта дрожь: то ли реакция на пережитое потрясение, когда женщина, не чувствуя ран, кидалась на своих противников и вновь и вновь пыталась зарезать их кинжалом, то ли обычная алчность при виде вожделенной цели…

Элаин протянул ему флягу:

— Выпейте. Вам надо немного успокоиться.

Фавиол хотел было сказать, что он вовсе не беспокоится, но предательский стук зубов о флягу выдала его. Его действительно сотрясала дрожь.

— Это действительно браслет Ирривы? — спросил наконец Фавиол, когда благодаря выпитому он немного пришел в себя.

— Да.

— Но как ты узнал?

— Очень просто. Я думаю, Тасон давно искал кого-то, кто избавил бы его сестру от этого проклятия. Помните, как все было? Мальчишка пытался нас обокрасть, но Ликка поймала его. А он, вместо того, чтобы убежать, вдруг заговорил с нами совершенно другим тоном. Спокойно, как будто знал, что сумеет с нами договориться.

— Да, но…

Элаин поднял руку, не позволяя Фавиолу перебивать себя.

— Мальчик сказал, что его сестра оказывает разные услуги. Когда ищешь такую странную вещь, как браслет Ирривы, следует присматриваться к любым знакам, которые попадаются на пути. Предусмотрительнее принимать все предложения, какие только поступают от встреченных людей, нежели отказываться из опасения угодить в ловушку. Мы пришли к Атессе… Не знаю, как вы, господин, и ты, Ликка, — тут на лице Элаина опять проступила краска, — но я сразу увидел, что эта девушка вовсе не торгует своим телом. Правда, у меня очень небольшой опыт общения с девушками, но… — Он пожал плечами. — Я в основном имел дело с такими, кто… не продает себя. И Атесса на них похожа. Ее брат хотел, чтобы мы заинтересовались ею.

— Ты хочешь сказать, что в намерения Тасона входило избавиться от браслета? — уточнила Ликка.

— Разумеется, — ответил Элаин. — Браслет Ирривы причиняет немало неприятностей близким владельца. Помнишь? Портится нрав, появляется склонность к рукоприкладству…

— Ненавижу орденских, — зашипела Атесса.

— Поэтому она нас и ненавидит, — подхватил Элаин как ни в чем не бывало. Он как будто даже благодарен был Атессе за то, что та подтверждала его мысли. — Она, как и ее брат, слыхала о том, что Орден знает о появлении браслета в Гнилом Копье.

— В таком случае, для чего же она пришла на встречу? — продолжал Фавиол.

— Чтобы убить нас, — ответил Элаин.

— Но ей же это не удалось, — начал было Фавиол. — И как она рассчитывала в одиночку справиться с нами троими, если…

Он не успел договорить.

С болота на группу из троих человек надвигался целый десяток нежитей.

Связанная Атесса злобно расхохоталась.

Не колеблясь, Ликка выпустила в пленницу третью стрелу, пригвоздив ее к земле. Этот выстрел тоже не был смертельным — он пробил правое плечо, не задев жизненно важных органов; однако Атесса была теперь лишена всякой возможности двигаться. Несомненно, раны ослабили ее, но вряд ли причиняли ей сильные страдания. О том, чтобы Атесса не испытывала боли, позаботился браслет Ирривы.

Элаин снял с пояса плети из волос Ликки, и бросил одну из них лучнице. Та поймала оружие на лету и тут же вступила в сражение — первая из нежитей уже подбежала к ней, готовая вцепиться девушке в горло. Плеть взлетела в воздух, как живая змея, и оплела шею нежити. Физиономия чудовища исказилась от боли и ужаса: нежить явно не ожидала, что добыча, казавшаяся такой легкой, окажет сопротивление. Волосяная петля жгла тело нежити, и неожиданно холод, в котором существовала нежить уже много столетий, превратился в свою противоположность: в теле чудовища зародилось пламя. Горением была пронизана, как казалось, каждая клетка его тела. Миг — и монстр превратился в живой факел. Ликка едва успела высвободить драгоценную плеть, чтобы та не сгорела вместе с нежитью.

Фавиол беспомощно смотрел на приближающихся врагов. Он знал, что обычное оружие в этом сражении не поможет. А кос у Ликки было всего две, и одну Элаин, несомненно, оставит себе. Аристократу остается лишь в бездействии наблюдать за тем, как его спутники отбиваются от монстров, да уворачиваться от особо прытких особей, которые прорвут оборону и попытаются добраться до самого Фавиола.

Не слишком завидная участь. Фавиол предпочел бы сражаться.

И тут Элаин, словно прочитав его мысли, прокричал:

— Держите!

И бросил вторую плеть Фавиолу.

Тот схватил оружие с такой жадностью, словно был умирающим от жажды, которому предложили воду.

— А ты? — крикнул Фавиол, улыбаясь.

Элаин не ответил. Он увернулся от когтистой лапы, пытавшейся вцепиться ему в волосы, пригнулся, уходя от следующего удара, бросился на землю, перекатился и вскочил на ноги.

— Отбивайтесь! — крикнул он. — Бейтесь за свою жизнь!

И со всех ног пустился бежать.

Плотина, перегородившая течение реки Ильдигис, находилась где-то неподалеку. Элаин был убежден в этом. Он не знал, достанет ли разрушительной силы заклятья, которое носил на шее заключенным в хрустальный шар. Он вообще ни в чем не был уверен, даже в собственной решимости. Просто знал, что необходимо сделать, — а там уж как получится. Никто не упрекнет его в трусости или преступном бездействии.

Нежитей здесь не было. Очевидно, все, кто переправился по болоту, находились сейчас возле большого дерева, призванные Атессой для уничтожения орденского отряда. Никому даже в голову не могло прийти, что найдется человек, у которого достанет дерзости зайти так далеко в тыл опасному врагу.

Элаин остановился, перевел дыхание. Да, нежить постаралась на славу. Болото было неподвижным, и лишь в самой глубине его едва слышно журчала вода. Этого течения явно было недостаточно, чтобы как-то повредить чудовищам.

Увязая почти по колено, Элаин побежал вдоль берега. Он не сомневался в том, что цель близка.

И… вот она! Огромная куча наваленных бревен, стволов, веток, камней перегораживала русло реки. Здесь потрудился не один десяток тварей. Раньше за ними такого не наблюдалось. Очевидно, кто-то руководит ими. Кто-то достаточно могущественный, чтобы проникнуть в дремлющее сознание нежити и подвигнуть ее на такое деяние, да еще не в одиночку, а заодно с себе подобными. Элаин подумал о руинах столицы Империи Света, и холодок пробежал по его спине. Никому в точности не известно, какие существа гнездятся в этих развалинах и кто населяет многочисленные подземные тоннели, проложенные под погибшей столицей.

Элаин потянул за шнурок и вытащил из-под рубахи хрустальный шарик. Положил его на ладонь. Странно представить себе, что в этой маленькой, изящной вещице таится мощь уничтожения. Шарик был чуть больше крупной жемчужины. Он и напоминал жемчужину со своим перламутровым отливом. Золотая оправа в виде птичей лапки охватывала его.

Элаин покрутил шарик в пальцах. Что ж, если молодой солдат хочет опробовать заклинание в действии, сейчас самое время.

Он широко размахнулся и бросил шарик, целясь прямо в центр плотины.

В первое мгновение ничего не произошло. Шарик сверкнул на солнце и исчез, скрытый неопрятным ворохом ломаных, гниющих веток.

Затем Элаин услышал, как в глубинах земли зарождается гул. Почва под ногами зашевелилась, словно готовясь разверзнуться. Влажный воздух накалился, обжигая легкие при каждом вздохе, как будто Элаин вынужден был дышать разогретым паром. Над плотиной закурился дымок… и вдруг раздался ужасающий гром. В воздух взметнулись булыжники и громадные бревна, комья земли, мертвая рыба. Элаин инстинктивно закрыл голову руками и бросился на землю. Огромный водяной вал поднялся из реки, завис в воздухе, а затем накрыл человека, подхватил его и потащил куда-то. Вода затекала в рот, в глаза, в ноздри, вода избивала все тело Элаина и упорно влекла его в темные глубины, откуда уже не будет возврата.

— Слева! — кричал Фавиол.

Ликка злилась на него — он мешал ей собраться и избить нечисть так, как ей, Ликке, представлялось правильным. Она сама видит, откуда набегает враг.

— За своими следи! — огрызнулась она.

Очередной монстр прыгнул на девушку, заранее растопыривая руки, чтобы помешать ей воспользоваться удавкой. Однако Ликка не стала на сей раз размахивать смертоносной для нежити плетью. Она отступила на пару шагов, подманивая монстра к себе, затем ударила его ногой по лодыжке, а когда он вытянулся, хватая Ликку за шею, стянула плеть на его талии.

Прикосновение живых волос обожгло монстра, и он, вздрогнув от неожиданного и непривычного ощущения, выпустил лучницу. Она же рванула плеть с такой силой, что позвоночник твари с хрустом надломился.

Предназначенные для вечной не-жизни, эти существа были довольно хрупкими — если, конечно, найти оружие, способное по-настоящему прикоснуться к их плоти, а не пройти насквозь, как это происходило с обычными мечами, копьями и стрелами.

Лика взмахнула своей косой, как хлыстом, и засмеялась. Очередная нежить попятилась, не решаясь приблизиться к девушке.

Фавиол хлестал косой налево и направо, отгоняя от себя сразу двоих монстров, и при этом что-то непрерывно выкрикивал. Ликка поморщилась: весь этот боевой пыл выглядит, конечно, по-молодецки, но забирает довольно много сил, которые могут еще пригодиться.

И тут сражающиеся услыхали надвигающийся шум. Это не было похоже на обычный шум воды — казалось, стихия кричит, не то от боли, не то в приступе безумного ликования. Ликка обернулась на звук и увидела, как надвигается громада воды.

— Атесса! — рявкнула она, кидаясь к пленнице.

Без всяких церемоний Ликка схватила Атессу и рывком подняла ее с земли. Кровь заливала руки и всю одежду Ликки, однако сейчас не было времени обращать на это внимание, равно как и на состояние пленницы, потерявшей сознание.

Фавиол подбежал к ней, размахивая плетью, чтобы монстры не подошли слишком близко. Ликка передала ему пленницу и помчалась вперед. Фавиол, отягощенный своей ношей, заковылял следом.

Волна неслась от верховий реки Ильдигис. В мутной пене вертелись обломки разрушенной плотины. Бревна плыли, как живые, толкаясь с громким стуком, в стремнине. За одно из бревен хватался, теряя последние силы, человек. Его мотало в воде, так что он то и дело пропадал в темной толще, но затем опять выскакивал на поверхность.

Проточная вода захлестнула всех — и нежить, и людей. Ликка успела схватиться за корень великого дерева, а Фавиола швырнуло так, что он ударился о ствол и потерял сознание. Вокруг размывало тела нежити — бурые пятна растекались по воде, и видны были еще остатки ногтей и зубов, подхваченные водоворотом и уплывающие вместе с другим мусором.

Когда Элаин открыл глаза, ему показалось, что он находится в каком-то совершенно ином мире. Единственное, что сохранилось от прежнего пейзажа, было великое дерево. На берегу валялись ветки, стволы деревьев, вывороченные куски дерна. Река, уже успокоившаяся, бежала в прежнем русле. Свет закатного солнца плясал на поверхности воды, рассыпая золотые и красные монетки. Текучие багрово-золотые змейки мелькали между волнами.

Элаин приподнялся. Он все еще лежал грудью на своем бревне, пальцы у него свело, с такой силой он хватался за спасительный ствол. В носу, в горле все болело — он здорово наглотался воды. Болела и голова, а перед глазами все так и плыло.

Тем не менее Элаин нашел в себе силы встать. Возле дерева темнели какие-то фигуры — очевидно, человеческие. Пошатываясь, Элаин побрел туда.

Он боялся увидеть своих спутников мертвыми. Он и сам был едва жив.

Ликка полусидела-полулежала, опираясь спиной на корень дерева. Ее лицо было в синяках, но она дышала и находилась в сознании. Заметив Элаина, она не пошевелилась, только губы ее слегка дернулись, словно девушка пыталась улыбнуться.

Фавиолу досталось куда больше. Он разбил голову, и из широкой раны на лбу постоянно текла кровь. Ликка пыталась перевязать его, но не слишком успешно. Молодой аристократ оставался без сознания, а у Ликки не хватало сил позаботиться о нем получше.

— Где Атесса? — спросил Элаин, подобравшись к Ликке.

Она повернула голову и указала подбородком. Элаин заковылял туда.

Пленница, как казалось, пострадала меньше всех. Элаин отдавал себе отчет в том, что это — действие браслета Ирривы. Именно артефакт и был причиной тому, что три стрелы, пронзившие тело Атессы, как казалось, почти не повредили ей. Разумеется, предстояло еще вытащить наконечники и перевязать раны, но в целом Атесса по сравнению с остальными была почти здорова.

Элаин заставил ее перебраться под дерево.

— Напрасно, — с трудом шевеля разбитыми губами, выговорила Ликка. — Она перережет нас ночью.

— Мы ее опять свяжем, — сказал Элаин.

— Нужно снять с нее браслет, — сказала Ликка.

— Если мы это сделаем, она умрет, — возразил Элаин. — Я предпочитаю рискнуть.

— Ты предпочитаешь рисковать нашими жизнями, чтобы сохранить жизнь этой голодранке, которая пыталась нас убить.

— Что поделать, Ликка, — сказал Элаин, — я не могу по-другому.

— Ну да, — с горечью заметила Ликка, — ведь ты избранный, ты — защитник своего клана. Единственный в своем роде. Ты не смеешь марать свою репутацию.

Элаин так удивился, что даже не нашелся, как ответить ей. Подобные мысли просто никогда не приходили ему в голову.

Поэтому, не вдаваясь в дальнейшие препирательства с лучницей, Элаин устроил Атессу рядом с Фавиолом, позаботился о том, чтобы у нее была мягкая подушка из куска дерна, а затем привязал ее к выступающим из земли корням большого дерева.

Когда с этим было покончено, Элаин занялся Фавиолом. Он нашел на поясе у молодого аристократа флягу с согревающим питьем. Ту самую флягу, которую дал ему Элаин после схватки с Атессой. Внутри еще булькало — Фавиол оставил несколько глотков. Элаин поднес горлышко фляги к губам молодого человека и заставил его выпить. Тот проглотил, закашлялся и наконец открыл глаза.

— Это я, — сказал Элаин.

— Ты? — Фавиол смотрел на него дико, как будто не узнавая. Потом затрясся, но не от страха: Элаин с удивлением понял, что Фавиол смеется. — Ты! Ну, и что же ты сделал, когда убежал в разгар сражения?

— Я уничтожил плотину, — объяснил Элаин.

Ему было безразлично, что подумает о нем Фавиол. Если аристократу угодно считать его трусом — пожалуйста. Сейчас Элаин просто отвечал на вопросы.

— Ты уничтожил… что?! — спохватился Фавиол. — Так это ты!.. Плотина… там, в верховьях! И ты сумел сломать ее? Но как?

— Заклинание.

— Ты разве маг?

— Нет, этим заклинанием мог воспользоваться любой, а мне его вручила наш Магистр.

Фавиол откинул голову назад и вдруг захрапел. Элаин в первое мгновение испугался — уж не агония ли это. Но тревога была напрасной. Физические и эмоциональные переживания окончательно истощили силы Фавиола; молодой аристократ попросту заснул.

Утром оказалось, что браслет Ирривы почти полностью завершил исцеление Атессы. Наконечники стрел сами выпали из ран, плоть почти залечила саму себя. Теперь только веревки удерживали Атессу на месте, но еще пара часов — и она наберется сил достаточно для того, чтобы порвать любые узы.

Элаин не стал этого дожидаться. Он пробудился с рассветом и первое, что сделал, — снял с руки девушки браслет Ирривы. Атесса яростно шипела, извивалась в своих путах, пыталась кусаться и лягаться, но Элаин надавил локтем на ее горло и вынудил подчиниться.

Исчезновение браслета оказало на Атессу поистине магическое действие. Бесследно пропала ее дьявольская сила. Она обмякла в руках Элаина и на короткое время потеряла сознание.

— Все, все кончено, — пробормотал он, развязывая ее и тихонько похлопывая по щекам.

Она обхватила его шею руками и безутешно заплакала.

— Такая тоска, такая тоска! — повторяла она, мотая головой.

Элаин приблизительно догадывался о том, что творится в ее душе. Только что девушка ощущала, как ее переполняет мощь, она жила, охваченная темной радостью, чувствуя непрерывную связь с источником магии, — и вот все закончилось: она одна во всем мире, наедине с собственной слабостью и с многочисленными бедами, которым почти невозможно противостоять.

— Ты не одна, — сказал Элаин.

Она вздрогнула и замерла в его руках.

— Ты читаешь мысли?

— Нет, просто догадался.

Она вздохнула.

— А где браслет? — спросила она вдруг.

— Я его убрал.

— Можно взглянуть на него хоть разок?

— Нет, — ответил Элаин. — Это запрещено.

Точно так же он заявил и Фавиолу, когда молодой аристократ предложил надеть браслет сперва ему самому, а затем и Ликке — чтобы ускорить процесс выздоровления.

— Мы достаточно молоды и сильны, чтобы поправиться самостоятельно, без всякого браслета, — возразил Элаин. — Мы не имеем права рисковать. Эта вещь чересчур опасна для того, чтобы снова пускать ее в оборот. Вспомните, господин Фавиол, какова была ваша изначальная цель. Вы хотели возвысить свой род, положившись на волю богов. Вот и следуйте своей цели, не сбивайтесь с пути.

И Ликка, как ни мечталось ей избавиться от уродливых кровоподтеков на лице и от постоянной головной боли, вынуждена была поддержать Элаина. К тому же никто так и не понял, где он спрятал браслет.

У ворот Кабаллона путники распрощались с Атессой. Девушка выглядела растерянной и опечаленной, но, в общем, вполне готовой начать новую жизнь. Она намеревалась забрать Тасона и найти работу в городских стенах. Теперь, когда у нее был полный кошель серебра, она собиралась купить себе и брату приличную одежду и вполне могла рассчитывать на хорошее место.

Последний из оставшихся в живых слуг Фавиола, следуя изначальной договоренности, снял несколько комнат на лучшем постоялом дворе Кабаллона, так что у путников была пара дней передохнуть перед возвращением в Старый Форт.

Обратный путь, как это нередко случается, занял гораздо меньше времени, нежели дорога в Кабаллон. Поредевший отряд добрался до Старого Форта всего за двое суток, лишь один раз переночевав в лесу.

Магистр встретила их лично и каждого взяла за руки, одаривая своим сердечным поздравлением. Фавиол, довольно бодрый, несмотря на то, что со лба у него был содран здоровенный лоскут кожи, готов был в любое мгновение приступить к многословному повествованию о тяготах и испытаниях, которые довелось пережить ему, выполняя поручение Магистра.

Но Адара спросила лишь одно:

— Где браслет Ирривы?

Фавиол замялся. Потом он выговорил:

— Мы забрали его.

— Где он? — повторила Адара.

Элаин осторожно приблизился к Фавиолу и незаметно сунул ему в руку какой-то небольшой предмет, завернутый в платок.

Фавиол схватил сверток, мгновенно догадавшись о том, что это такое.

— Вот он, госпожа, — с поклоном произнес Фавиол.

Элаин едва заметно улыбнулся. Вот что значит — истинный аристократ! Ни на миг не смутился.

В общем и целом, Фавиол нравился Элаину. Чуть заносчив, но не труслив и не прячется за чужими спинами. Подвержен обычным человеческим слабостям — однако и это простительно: он ведь не великий государь и не служитель божества, а обычный человек…

Адара взяла приношение, откинула углы платка, и браслет Ирривы засверкал на ее ладони. Фавиол и Ликка не могли оторвать глаз от этой драгоценности. В противоположность им Адара и Элаин смотрели на легендарный артефакт совершенно равнодушно.

— Хорошо, — промолвила наконец Адара. — Ты справился с моим поручением, Фавиол, и доказал, что достоин нашего дара. Ты получишь щит с изображением скрещенных мечей Вереса и Ингерады. И да принесет этот щит в твой дом достойную невесту, а вместе с ней — достаток, славу и благосостояние всему роду!

Элаин недолго просидел в пиршественной зале, где было устроено настоящее празднество в честь благополучного возвращения отряда. Время оплакивать Васко и других погибших придет завтра, а нынче все радовались уничтожению предателя-следопыта, заводившего отряды в ловушку, и возвращению опасного артефакта в храм Вереса, где браслет Ирривы уже никому не сможет повредить.

Выслушав положенное количество здравиц и утолив голод, Элаин скрылся с пира. Он возвратился в казарму и устроился спать. Ему хотелось почувствовать себя в безопасности и наконец-то отдохнуть, не будучи вынужденным спать вполглаза.

Спустя пару часов его все-таки разбудили.

Это была Ликка. Лучница держала в руке глиняную лампу, которая окрашивала ее лицо в мрачный багровый цвет.

— Элаин, — сказала Ликка, — не притворяйся. Ты уже не спишь.

Он застонал.

Она села рядом с ним на кровать и затормошила его.

— Не спишь, не спишь… — повторяла она.

— Не сплю… — покорно согласился Элаин. — Что с Фавиолом?

— Фавиол больше не твоя забота, — напомнила она и увидела, как он с облегчением вздохнул. Должно быть, дорого далась молодому солдату роль командира целого отряда. — Фавиол пьян от вина и радости, он рассказывает, как в одиночку сразил целые полчища нежити, — прибавила Ликка со смешком.

— Хорошо, — пробормотал Элаин. — Теперь я могу поспать?

— Скажи, где ты прятал браслет? — настаивала Ликка.

— Браслет? — не понял Элаин.

— Браслет Ирривы. Ты снял его с руки девушки там, в Кабаллоне, и куда-то спрятал. Где ты его держал?

— Носил на своей руке, — ответил Элаин. — Где же еще?

— Ты носил браслет Ирривы? — поразилась Ликка. — На руке?

— Ну да, а что здесь такого?

— Ты знаешь, что! — воскликнула лучница. — Человек привыкает к браслету, прирастает к нему. Человек никогда добровольно с ним не расстанется…

— Ну а я расстался, — равнодушно зевнул Элаин. — Я ведь избранный. Ты еще не забыла?