Крид – Пир костей

Глава 9

Константинополь, два месяца спустя

Город на семи холмах встретил путешественников ярким полуденным солнцем, отражающимся в куполах бесчисленных церквей и в спокойных водах Золотого Рога. Для Виктора возвращение в Константинополь было странным опытом. Он видел этот город многократно за свою долгую жизнь — ещё когда тот назывался Византием, затем в его расцвете при Юстиниане, в тёмные годы иконоборчества и теперь, в эпоху Македонской династии. Но никогда прежде он не воспринимал его так остро, с такой полнотой ощущений.

Цвета казались ярче, звуки — чётче, запахи — насыщеннее. Изменённая природа Дара Теней делала его восприятие мира более интенсивным, словно он заново учился пользоваться своими чувствами после тысячелетнего онемения.

— Не верится, что мы снова здесь, — произнёс Велимир, когда они сошли с корабля на причал.

— Да, — согласился Виктор. — И в то же время кажется, будто мы никогда и не покидали этот город.

Решение о возвращении в Константинополь было принято ещё в монастыре Святого Георгия. Мефодий должен был воссоединиться со своим братом, архиепископом Кириллом, и продолжить свою церковную миссию. Велимир хотел завершить свои дела в варяжской гвардии перед возвращением на север. А Виктор… для него Константинополь был всего лишь очередной остановкой на бесконечном пути, но теперь, с его новообретённой способностью чувствовать, он решил задержаться здесь подольше, чтобы лучше узнать Велимира, завершить его обучение и насладиться красотой и величием города, который когда-то называли «Новым Римом».

Как и ожидалось, возвращение в варяжскую гвардию вызвало некоторые вопросы. Харальд Жестокий был удивлён и недоволен тем, что они самовольно покинули делегацию в Крепости Солнца, но благодаря вмешательству архиепископа Кирилла и некоторой сумме серебра, проблема была улажена. Официальная версия гласила, что Виктор и Велимир выполняли особое поручение для церковных властей, связанное с древними манускриптами в армянских монастырях.

Они вернулись к службе в гвардии, но теперь их жизнь значительно отличалась от прежней. В свободное от дежурств время Виктор обучал Велимира всему, что знал о наследии хранителей, — особым медитациям, усиливающим чувствительность к нарушениям равновесия, техникам защиты разума от внешнего влияния, умению распознавать существ из иных измерений.

Они проводили долгие часы в уединённых уголках огромного города — в заброшенных храмах, на берегу моря, в тихих садах — где Виктор передавал своему ученику знания, накопленные за две тысячи лет жизни.

— Ты делаешь успехи быстрее, чем я ожидал, — сказал Виктор однажды, когда они сидели на холме, глядя на закат над Мраморным морем. — Твоя связь с наследием хранителей сильнее, чем я думал вначале.

— Всё благодаря твоему обучению, — скромно ответил Велимир.

— Не только, — покачал головой Виктор. — Ты имеешь предрасположенность к этому. Возможно, ты прямой потомок одного из первых семи хранителей. Это объяснило бы, почему ты так легко понимаешь концепции равновесия и так быстро осваиваешь техники, которым я тебя учу.

Велимир задумчиво посмотрел на горизонт.

— Знаешь, иногда мне кажется, что я всегда знал эти вещи, просто забыл их. Когда ты объясняешь что-то новое, у меня возникает чувство, будто я вспоминаю это, а не узнаю впервые.

— Так и есть, — кивнул Виктор. — Знания хранителей передаются через кровь, через поколения. Они спят в тебе, пока что-то — или кто-то — не пробудит их.

— Как ты, — улыбнулся Велимир.

— Как я, — согласился Виктор, возвращая улыбку.

Месяцы в Константинополе превратились в годы. Виктор, который изначально планировал лишь завершить обучение Велимира и двинуться дальше, обнаружил, что ему всё труднее представить свою жизнь без этого молодого человека, ставшего для него не просто учеником, но близким другом, почти сыном. Связь между ними, основанная на общем наследии хранителей и пережитых вместе опасностях, становилась всё глубже и крепче.

Велимир, со своей стороны, расцветал под руководством Виктора. Из неопытного, хоть и храброго юноши он превратился в уверенного мужчину, сочетающего воинские навыки с мудростью и духовной глубиной. В варяжской гвардии его уважали и немного побаивались — за его необъяснимую способность предчувствовать опасность, за странные знания, которые он иногда проявлял, за дружбу с загадочным Клыком Рюрика, о котором ходило столько слухов.

На четвёртый год их пребывания в Константинополе Велимир встретил и полюбил красивую греческую девушку по имени Елена, дочь богатого торговца шёлком. Их свадьба была скромной, но радостной, и Виктор с удивлением обнаружил, что испытывает искреннюю радость за своего ученика. Это чувство, такое простое и человеческое, было для него словно откровение — ещё одно подтверждение того, что его душа действительно исцеляется от тысячелетнего онемения.

После свадьбы Велимир оставил службу в варяжской гвардии и стал помогать тестю в торговом деле, но не прекратил своего обучения у Виктора. Теперь они встречались реже, но их занятия стали глубже и интенсивнее. Велимир проявлял всё большую чувствительность к нарушениям равновесия и всё лучше понимал тонкую структуру мироздания, которую хранители были призваны защищать.

А затем, на пятом году их жизни в Константинополе, случилось то, чего Виктор втайне боялся, но знал, что это неизбежно, — Велимир объявил о своём решении вернуться на родину, в северные славянские земли.

— Я чувствую зов, — объяснил он, когда они в последний раз сидели на их любимом холме, глядя на море. — Что-то происходит там, на севере. Равновесие нарушается, и мне нужно быть там, чтобы противостоять этому.

— Я знаю, — кивнул Виктор. — Я тоже чувствую это. Тьма собирается вокруг Ладоги, хотя и не такая сильная, как присутствие Хозяина Даров в Храме Врат.

— Ты пойдёшь со мной? — спросил Велимир, и в его голосе звучала надежда.

Виктор долго молчал, глядя на горизонт. Часть его хотела сказать «да», последовать за своим учеником и другом, защищать его, помогать в новых испытаниях. Но другая часть, более мудрая, понимала, что для Велимира пришло время идти своей дорогой, стать самостоятельным хранителем.

— Нет, — сказал он наконец. — Твой путь лежит на север, а мой… — он замолчал, не зная, как закончить фразу.

— А твой? — мягко спросил Велимир.

— Я ещё не знаю, — честно признался Виктор. — После стольких веков следования приказам и необходимости, будь то служба императорам, князьям или потребности выживания, я впервые по-настоящему свободен выбирать свой путь. И я ещё не решил, куда он меня приведёт.

Велимир понимающе кивнул.

— Что бы ты ни выбрал, знай, что в моём доме для тебя всегда найдётся место. Если когда-нибудь твой путь приведёт тебя на север, к славянским землям, ищи меня в Ладоге или спрашивай о Велимире Хранителе. Меня знают под этим именем.

— Я буду помнить, — пообещал Виктор, растроганный этими словами. — И я уверен, что наши пути ещё пересекутся, Велимир Хранитель.

Прошло ещё пять лет. Виктор оставался в Константинополе, продолжая служить в варяжской гвардии, но теперь уже в ранге офицера, командующего небольшим отрядом. Его опыт и невероятные боевые навыки сделали его ценным членом гвардии, хотя немногие решались близко сходиться с загадочным воином, в чьих глазах читалась мудрость, не соответствующая его внешнему возрасту.

Он получал редкие вести от Велимира через купцов и путешественников, следующих из северных земель. Его бывший ученик, похоже, хорошо устроился в Ладоге, где стал уважаемым советником нового князя, сменившего Рюрика после его смерти. Велимир основал нечто вроде школы или братства, где обучал избранных молодых людей основам учения о равновесии, готовя новое поколение хранителей.

Мефодий тоже иногда присылал письма из разных уголков христианского мира, куда его направляли церковные миссии. Монах не забыл своего обещания искать потомков первых хранителей и создал небольшую сеть единомышленников внутри церковной иерархии, тайно продолжающих традиции культа Равновесия под внешностью ортодоксального христианства.

Виктор ценил эти связи и новости, но всё чаще чувствовал растущее беспокойство, желание двигаться дальше, увидеть новые места или вернуться к старым, но с новым восприятием, которое дарила ему изменённая природа Дара Теней.

И однажды, почти не удивив самого себя, он подал прошение об отставке из варяжской гвардии. Начальник гвардии, всегда ценивший его службу, неохотно принял это решение и даже предложил щедрую пенсию в знак признательности. Виктор вежливо отказался от денег, сказав, что у него достаточно сбережений для безбедной жизни, но принял в подарок прекрасный меч византийской работы — скорее как символ уважения, чем как необходимое оружие.

Покинув Константинополь на торговом судне, направлявшемся на запад, Виктор почувствовал странное смешение печали и радостного предвкушения. Печаль от расставания с городом, где он провёл десять насыщенных лет, и радость от свободы и новых возможностей, открывающихся перед ним.

Корабль шёл вдоль берегов Средиземного моря, останавливаясь в различных портах. Виктор не спешил, высаживаясь в каждом городе, изучая местные обычаи, общаясь с людьми, впитывая новые впечатления. Он был словно путешественник, впервые открывающий для себя мир, хотя на самом деле видел большинство этих мест много раз за свою долгую жизнь.

И вот, почти случайно, его путь привёл на остров Сардиния — жемчужину Средиземноморья, место, где встречались культуры разных народов, от древних нурагов до финикийцев, карфагенян, римлян, византийцев и теперь — итальянских торговых республик.

Город Кальяри, главный порт острова, встретил Виктора ярким солнцем и свежим морским бризом. Пёстрая толпа на набережной, смесь языков и одежд, ароматы экзотических специй и свежей рыбы — всё это создавало атмосферу живого, пульсирующего места, где история и современность переплетались в удивительном узоре.

Виктор снял комнату в небольшой таверне у порта, планируя провести здесь несколько дней перед тем, как двигаться дальше. Но судьба, как часто бывает, имела другие планы.

В свой второй день на Сардинии он посетил местный рынок, желая купить свежих фруктов и, возможно, найти хорошего портного для новой одежды. Рынок кипел жизнью — торговцы громко расхваливали свои товары, покупатели торговались с не меньшим энтузиазмом, дети сновали между прилавками, преследуя бродячих кошек.

Виктор неспешно прогуливался по торговым рядам, наслаждаясь этой повседневной суетой, когда его внимание привлёк небольшой прилавок с книгами и свитками. В мире, где письменное слово всё ещё оставалось редкостью и роскошью, такая лавка была необычным зрелищем. Заинтригованный, он подошёл ближе.

За прилавком сидела молодая женщина, погружённая в чтение толстого фолианта. Её тёмные волосы были собраны в простую, но элегантную причёску, а одежда, хотя и скромная, выдавала хороший вкус и определённый достаток. Но самым поразительным были её глаза — когда она подняла взгляд от книги, Виктор увидел в них такую живость ума и такую глубину, что невольно остановился, словно громом поражённый.

— Чем могу помочь, господин? — спросила она на латыни с лёгким итальянским акцентом. — Ищете что-то конкретное?

Виктор не сразу нашёлся с ответом, что было удивительно для человека, прожившего столько лет и привыкшего к любым неожиданностям.

— Я… просто смотрю, — наконец сказал он, тоже на латыни, но с более архаичным произношением. — Не часто встретишь книжную лавку на городском рынке.

Женщина улыбнулась, и её улыбка словно осветила всё вокруг.

— Вы правы, это необычно. Большинство людей предпочитают тратить деньги на еду, одежду или украшения, а не на знания. Но мой отец верит, что книги — самое ценное сокровище, которое может собрать человек.

— Ваш отец мудрый человек, — искренне сказал Виктор.

— Так и есть, — с гордостью подтвердила она. — Он торговец, но не обычными товарами. Он ищет редкие манускрипты, древние знания, забытые истории. А я помогаю ему с переводами и продажей.

— Вы знаете языки? — заинтересовался Виктор.

— Несколько, — кивнула она. — Латынь, греческий, арабский, некоторые диалекты итальянского. А вы, судя по акценту, не из этих мест?

— Я много путешествовал, — уклончиво ответил Виктор. — И тоже интересуюсь древними знаниями. Меня зовут Виктор.

— Мирабель, — представилась она. — Мирабель ди Сальваторе. Приятно встретить единомышленника, Виктор. Особенно здесь, на Сардинии, где большинство путешественников интересуются только торговлей или военными делами.

Их разговор продолжился, перетекая от книг к истории, философии, легендам разных народов. Виктор был поражён образованностью Мирабель, особенно необычной для женщины в эту эпоху. Она, в свою очередь, была заинтригована его обширными знаниями, часто удивляясь точности его сведений о давно минувших временах.

— Вы говорите так, словно сами были свидетелем тех событий, — заметила она в какой-то момент, когда Виктор рассказывал о падении Карфагена.

— У меня хорошие учителя и много книг, — улыбнулся он, привычно уходя от прямого ответа. — Но ваши знания не менее впечатляющи, особенно для…

— Для женщины? — закончила она с лёгкой насмешкой. — Да, большинство мужчин удивляются, когда узнают, что я могу читать не только молитвенник. Но мой отец не из тех, кто ограничивает стремление к знаниям полом или положением. Он учил меня всему, что знал сам, и поощрял моё любопытство.

— Он редкий человек, ваш отец, — сказал Виктор. — Я бы хотел с ним познакомиться.

— Возможно, вы и познакомитесь, — ответила Мирабель. — Он сейчас в путешествии, ищет редкие тексты в монастырях Сицилии, но должен вернуться через несколько недель. Если вы всё ещё будете на Сардинии…

— Я никуда не спешу, — неожиданно для себя сказал Виктор. — И Кальяри кажется приятным местом для задержки.

Их первая встреча закончилась тем, что Виктор купил у Мирабель старинную копию «Размышлений» Марка Аврелия — книгу, которую он когда-то читал в оригинале, вскоре после её написания. Уходя с рынка, он чувствовал странное волнение, которого не испытывал уже очень давно. Мысли о молодой женщине с умными глазами и удивительными знаниями не покидали его весь день.

На следующее утро Виктор снова пришёл на рынок, к книжному прилавку. Мирабель, казалось, не удивилась его возвращению. Она встретила его с той же очаровательной улыбкой и предложила чашку горячего напитка из обжаренных зёрен, который только начинал входить в моду среди торговцев, имеющих дела с арабским миром.

Их разговоры стали ежедневным ритуалом. Иногда они говорили о книгах и истории, иногда о путешествиях и разных странах, которые видел Виктор (хотя он и был осторожен, чтобы не выдать свою истинную природу). В другие дни они обсуждали философию, религию, искусство — и Виктор всё больше удивлялся глубине мыслей Мирабель, её способности видеть суть вещей, её открытости к новым идеям.

Через неделю таких встреч она пригласила его на воскресный обед в свой дом — небольшую, но хорошо обставленную виллу на холме, с видом на залив. Дом был полон книг — они стояли на полках, лежали на столах, даже громоздились стопками на полу. Повсюду были письменные принадлежности, карты, странные артефакты, привезённые её отцом из путешествий.

— Извините за беспорядок, — сказала Мирабель, проводя его в небольшой внутренний дворик, где был накрыт стол. — Отец всегда говорит, что порядок в доме и порядок в мыслях — это разные вещи, и если нужно выбирать, он предпочитает второе.

— Мудрый выбор, — улыбнулся Виктор. — И не беспокойтесь, мне нравится атмосфера вашего дома. В нём чувствуется… жизнь.

Обед был простым, но вкусным — свежая рыба, приготовленная с местными травами, хлеб, оливки, фрукты и вино с виноградников неподалёку от города. Они ели, разговаривали, смеялись, и Виктор с удивлением обнаружил, что наслаждается каждым моментом, каждым глотком вина, каждым словом их беседы. Это было не просто удовольствие, которое он научился ценить после своего освобождения от полного контроля Дара Теней, это было нечто большее — чувство связи, близости, которых он не испытывал уже очень, очень давно.

Когда день клонился к закату, и прислуга Мирабель зажгла лампы во дворике, Виктор понял, что не хочет уходить. Не хочет, чтобы этот день заканчивался, не хочет расставаться с этой удивительной женщиной, которая за такое короткое время стала для него важнее многих людей, встреченных за тысячелетия.

— Уже поздно, — заметила Мирабель, глядя на темнеющее небо. — Вам, наверное, пора возвращаться в город?

— Да, пожалуй, — нехотя согласился Виктор. — Хотя, признаюсь, мне не хочется покидать ваше общество.

Она улыбнулась, и в свете ламп её глаза казались особенно выразительными.

— Мне тоже приятно ваше общество, Виктор. Приходите завтра, если хотите. Я покажу вам библиотеку отца — думаю, вам будет интересно.

— С удовольствием, — ответил он, чувствуя неожиданную радость от этого приглашения.

Так начались их ежедневные встречи — уже не на рынке, а в доме Мирабель. Они проводили часы в библиотеке её отца, изучая редкие манускрипты, обсуждая древние учения, делясь знаниями и идеями. Иногда они выходили на прогулки по окрестностям Кальяри, посещали древние нурагические руины, поднимались на холмы, откуда открывался вид на бескрайнее Средиземное море.

С каждым днём Виктор чувствовал, как его привязанность к Мирабель растёт, превращаясь во что-то более глубокое и сильное. Он ловил себя на мысли, что вспоминает её улыбку, когда они не вместе, что ищет в книгах и разговорах с другими людьми темы, которые могли бы её заинтересовать. И это пугало его.

За свою долгую жизнь Виктор много раз испытывал привязанность к людям, и каждый раз это заканчивалось болью — он оставался молодым, в то время как они старели и умирали. С годами он научился держаться на расстоянии, не позволяя себе слишком сближаться с кем-либо. Но теперь, когда его способность чувствовать вернулась в полной мере, эти старые барьеры рушились, и он не знал, хорошо это или плохо.

Очередное свидание или, как он всё ещё называл это… посиделки за интересной беседой.

Виктор нервно одёрнул одежду, глядя на своё отражение в старинном зеркале гостевой комнаты. За века своего существования он успел позабыть, как это — готовиться к свиданию. И тем более к такому, что заставляло его сердце биться чаще, словно он был не древним, видавшим виды существом, а юношей, впервые познавшим трепет влюблённости.

«Это всего лишь ужин», — напомнил он себе, проводя рукой по волосам.

Но он знал, что лжёт сам себе. Это был не просто ужин. Мирабель вновь специально выбрала день, когда её отец уехал в Неаполь по делам. Она лично приготовила еду и подобрала вино. И вчера, перед сном, когда они желали друг другу спокойной ночи в коридоре виллы, её взгляд обещал нечто большее, чем обычную беседу.

Спустившись в прохладную кухню, он застал Мирабель за последними приготовлениями. Она стояла спиной к нему, укладывая что-то в большую плетёную корзину, и не услышала его шагов. Виктор позволил себе секунду полюбоваться изящным изгибом её шеи, тонкой талией, подчёркнутой простым льняным платьем цвета слоновой кости, тяжёлыми волосами, собранными в небрежный узел на затылке.

— Могу я чем-то помочь? — спросил он, наконец выдавая своё присутствие.

Мирабель обернулась, её лицо озарилось улыбкой, которая заставила Виктора почувствовать, как будто его сердце сжимается в тисках нежности и радости. Эта улыбка, полная искренности и тепла, словно пронзила его насквозь, заставляя забыть обо всех тревогах и заботах. В этот момент Виктор понял, что ничто в мире не сравнится с этим мгновением, когда их взгляды встретились, и между ними промелькнула искра взаимного понимания.

— Виктор! Ты как раз вовремя. Я почти закончила, осталось только вино уложить.

Она достала бутылку из небольшого шкафчика и аккуратно завернула её в льняную тряпицу.

— Ты уверена, что твой отец не будет возражать? — спросил Виктор, наблюдая за её действиями.

— Отец в Неаполе, вернётся только через две недели, — ответила она, улыбаясь уголками губ. — Но даже будь он здесь, я сомневаюсь, что он стал бы возражать против того, чтобы я провела вечер в компании нашего уважаемого гостя.

Она бросила на Виктора лукавый взгляд из-под густых ресниц, и его сердце сделало кульбит.

— К тому же, — добавила Мирабель, укладывая последний свёрток в корзину, — мне двадцать четыре года. Думаю, я вправе сама решать, с кем и где проводить время.

Виктор кивнул, невольно залюбовавшись ею. Несколько тёмных локонов выбилось из её аккуратной причёски, обрамляя лицо мягкими волнами. Эти пряди придавали ей ещё больше шарма, подчёркивая чистоту кожи цвета оливкового мёда. Её глаза, большие и глубокие, словно тёмные омуты, притягивали взгляд Виктора. В них отражались все оттенки эмоций: от лёгкой грусти до затаённой радости.

— Чему ты улыбаешься? — спросила она, заметив его взгляд.

— Тому, как легко ты разрушаешь все мои представления о правильном, — честно ответил Виктор. — Я прожил… долгую жизнь, и привык считать себя человеком осторожным, расчётливым…

— И вдруг какая-то сардинская девчонка приглашает тебя на тайное свидание, и ты соглашаешься, не раздумывая? — рассмеялась Мирабель.

— Что-то вроде того, — улыбнулся Виктор. — Но ты не какая-то девчонка, Мирабель. Ты… особенная.

Её смех оборвался, и в глазах мелькнуло что-то сложное, глубокое.

— Пойдём, — сказала она тише. — До заката ещё пара часов, но я хочу показать тебе своё любимое место на побережье. Оно довольно уединённое, там редко бывают люди.

Виктор подхватил тяжёлую корзину, и они вышли из прохладной кухни виллы ди Сальваторе в жаркий летний день. Воздух был напоен ароматами разогретых на солнце трав, солёного моря и цветущего жасмина. Узкая тропинка вела вниз по склону холма, на котором стояла вилла, прямо к берегу.

— Осторожнее здесь, — предупредила Мирабель, когда тропа стала круче и каменистее. — Держись за мою руку.

Она протянула ему ладонь, и Виктор принял её, ощущая тепло и нежность кожи. Это простое прикосновение отозвалось в нём странным волнением.

Тропинка вывела их к небольшой бухте, окружённой высокими скалами, которые надёжно скрывали её от посторонних глаз. Пляж был усыпан мелкой галькой, переходящей в золотистый песок у кромки воды. Море здесь было удивительно спокойным, лишь лёгкие волны лениво накатывались на берег.

— Вот мы и пришли, — объявила Мирабель, обводя рукой бухту. — Что скажешь?

— Это… идеально, — искренне ответил Виктор. — Словно кусочек рая на земле.

— Я нашла это место в детстве, — сказала она, опускаясь на песок и доставая из корзины большое покрывало. — Бродила по окрестностям и случайно набрела на тропинку. С тех пор прихожу сюда, когда нужно подумать или просто побыть в тишине.

Виктор помог ей расстелить покрывало. Он аккуратно разложил его, чтобы создать уютную и романтическую атмосферу. Затем он установил маленькие свечи в железных подсвечниках, которые она предусмотрительно захватила из дома. Мягкий свет свечей освещал их лица, создавая теплую и таинственную обстановку. Виктор отошел на несколько шагов, чтобы полюбоваться результатом своих усилий, а затем вернулся к ней, предлагая присесть.

— Ещё рано для свечей, но лучше подготовить заранее, — пояснила Мирабель. — К ночи здесь становится очень темно — нет ни фонарей, ни света из окон. Только звёзды.

Она занялась распаковкой еды, а Виктор присел рядом, наблюдая за её ловкими движениями.

— Как получилось, что такая образованная и начитанная девушка, как ты, живёт в таком уединённом месте? — спросил он. — Я думал, ты захочешь уехать в большой город — Рим, Флоренцию, может быть, даже Константинополь.

Мирабель на мгновение замерла, а потом улыбнулась с лёгкой грустью.

— Я и хотела, — призналась она. — В восемнадцать лет мечтала поступить в университет, изучать историю или литературу… Но потом умерла мама, и отец… он не показывал виду, но я знала, что он нуждается во мне. К тому же, кто-то должен был помогать ему с библиотекой, с коллекцией. Это наследие нашей семьи, оно слишком важно, чтобы его забросить. Ну и главный нюанс… Я женщина? Так что я делаю это тайно… — лукавая улыбка вызвала у Крила лишь добродушный смешок.

— Ты не жалеешь? — мягко спросил Виктор.

— Иногда, — честно ответила она. — Но потом я смотрю на море, на горы, на звёзды ночью… и понимаю, что получила взамен кое-что не менее ценное. Свободу. Возможность быть собой, не подчиняясь глупым общественным условностям. И время — время на чтение, на размышления, на изучение того, что действительно интересно.

Она протянула Виктору бокал, наполненный золотистым вином.

— За свободу, — предложила она тост.

— За свободу, — эхом отозвался Виктор, и их бокалы встретились с мелодичным звоном.

Вино было превосходным — сухое, с лёгкой кислинкой и ароматом трав и фруктов. Местное, как пояснила Мирабель, из маленькой винодельни в деревне неподалёку.

Они устроились на покрывале, наслаждаясь простой, но изысканной трапезой: свежий хлеб, оливки, сыр нескольких сортов, вяленые помидоры, а главное — морепродукты, приготовленные Мирабель утром: осьминоги, кальмары и креветки, маринованные с чесноком, оливковым маслом и травами, а затем обжаренные до идеальной нежности.

— Ты прекрасно готовишь, — заметил Виктор, пробуя сочного кальмара.

— Спасибо, — улыбнулась Мирабель. — Наша кухарка Лючия научила меня всем секретам. Она из рыбацкой семьи, так что особенно хорошо знает, как готовить дары моря.

Разговор тёк легко и непринуждённо. Они говорили о книгах — оказалось, что Мирабель разделяет его любовь к древнегреческой поэзии; о путешествиях — Виктор рассказывал ей о местах, которые посетил (умалчивая, конечно, что некоторые из этих путешествий состоялись столетия назад); о философии, искусстве, науке.

Постепенно солнце опускалось к горизонту, окрашивая небо и море в фантастические цвета. Мирабель зажгла свечи, и их маленький лагерь озарился тёплым, мерцающим светом.

— Расскажи мне о себе, Виктор, — попросила она, наполняя их бокалы во второй раз. — Кто ты на самом деле? Я чувствую, что за образом учёного, интересующегося древними манускриптами, скрывается нечто большее.

Виктор замер, глядя в её глаза, тёмные и глубокие в сумерках. Он давно научился создавать легенды о себе, менять личности как перчатки, не привязываться к людям, сохранять дистанцию… Но сейчас ему отчаянно захотелось быть честным — насколько это возможно.

— Ты права, — сказал он наконец. — Я не совсем тот, за кого себя выдаю. Моя жизнь… сложнее, чем кажется. И в ней есть тайны, которые я не могу раскрыть — не потому, что не доверяю тебе, а потому что они могут быть опасны.

Он ожидал разочарования, возможно, обиды, но Мирабель лишь кивнула с пониманием.

— У всех нас есть тайны, — сказала она тихо. — И у меня тоже. Но иногда… иногда так хочется найти кого-то, с кем можно разделить их бремя.

В её голосе звучала такая искренняя тоска, что Виктор невольно потянулся к ней. Он протянул руку и коснулся её щеки, ощущая, как его пальцы погружаются в мягкость её кожи. Эта нежная поверхность была тёплой, словно согретой внутренним светом, который, казалось, отражал всю глубину её печали. Виктор почувствовал, как его сердце сжалось от жалости и желания утешить её. Он не знал, что сказать, но в этот момент ему показалось, что любое слово будет лишним.

— Возможно, — сказал он, — однажды мы сможем доверить друг другу свои тайны. Но даже если нет… я рад, что встретил тебя, Мирабель.

— И я рада, Виктор, — ответила она, слегка подавшись навстречу его прикосновению.

Время словно остановилось. Было слышно лишь шум моря, потрескивание свечей и их дыхание — две живые души под бескрайним звёздным небом Сардинии.

— Поплаваем? — неожиданно предложила Мирабель, нарушая волшебство момента. — Вода должна быть идеальной сейчас.

Не дожидаясь ответа, она поднялась и начала расстёгивать пуговицы на своём платье. Виктор поспешно отвёл взгляд, но она рассмеялась.

— Не беспокойся, я не собираюсь купаться обнажённой, хотя… — она сделала паузу, и Виктор почувствовал, как его шея и щёки заливает предательский румянец, — хотя иногда, когда я абсолютно уверена, что здесь никого нет, я так и делаю.

Сбросив платье, Мирабель осталась в тонкой сорочке, плотно облегающей её стройное тело. В мерцающем свете свечей её силуэт казался почти нереальным, подобным видениям нимф, которых древние греки представляли обитающими в уединённых бухтах.

— Идёшь? — позвала она, сделав несколько шагов к воде.

Виктор поднялся и начал снимать всю одежду, стараясь действовать спокойно, хотя всё внутри него пело от странного, почти забытого чувства предвкушения и волнения.

Он оставил всё на покрывале и последовал за Мирабель к кромке воды. Море встретило их тёплыми объятиями — вода была идеальной температуры, не слишком холодная, не слишком тёплая.

Мирабель с лёгким смехом нырнула в набегающую волну, а потом вынырнула, отбрасывая мокрые волосы назад. Её сорочка, намокнув, облепила тело, но в полумраке это выглядело скорее загадочно, чем откровенно.

Виктор последовал её примеру, с наслаждением погружаясь в море. Он всегда любил плавать, ещё с тех времён, когда был обычным смертным, и эта любовь не угасла за века. В воде он чувствовал себя свободным, словно все бремена и обязательства его долгой жизни оставались на берегу.

Они плавали бок о бок, иногда погружаясь в глубину, где вода светилась мириадами фосфоресцирующих организмов, иногда просто лёжа на спине и глядя на звёзды. Разговаривали мало — слова казались лишними в этот момент чистой, незамутнённой радости бытия.

Наконец, когда первая прохлада начала ощущаться в воздухе, они вернулись на берег. Мирабель достала из корзины ещё одно большое покрывало, и они укутались в него вместе, прижавшись друг к другу в поисках тепла. Её мокрые волосы пахли морем и жасмином — странное, но удивительно приятное сочетание.

— Спасибо, что пришёл со мной, — прошептала Мирабель, поворачиваясь к нему лицом. В свете свечей её глаза казались бездонными, как само ночное море. — Мне давно хотелось разделить это место с кем-то особенным.

— Спасибо, что поделилась им со мной, — ответил Виктор, осторожно убирая мокрую прядь с её лица. — Это… самый прекрасный вечер, который я помню за долгое время.

Он хотел сказать «за столетия», но вовремя остановился. Пока ещё не время для таких откровений.

— Знаешь, с тех пор как ты появился на вилле, — сказала Мирабель, глядя ему прямо в глаза, — я чувствую себя иначе. Словно что-то изменилось в воздухе, в самой ткани реальности. Словно с твоим приходом в моей жизни появилась возможность, которой раньше не было.

— Какая возможность? — спросил Виктор, хотя уже догадывался об ответе.

— Возможность быть понятой. Возможность не чувствовать себя чужой. Возможность… — она запнулась, а потом решительно продолжила, — возможность любить и быть любимой по-настоящему, а не так, как это представляют себе в нашей деревне, где брак — это контракт, а не союз душ.

Её слова тронули что-то глубокое в душе Виктора, что-то, что он считал давно умершим. За свою долгую жизнь он научился не привязываться к смертным — слишком больно было терять их, снова и снова. Но сейчас, глядя в эти удивительные глаза, чувствуя тепло этого живого, пульсирующего жизнью тела рядом с собой, он понял, что проигрывает битву с собственным сердцем.

— Мирабель, — сказал он тихо, — ты должна знать, что я… что моя жизнь очень сложна. Что я не смогу остаться здесь навсегда. Что есть вещи в моём прошлом, которые…

Она прервала его, приложив палец к его губам.

— Я ничего не требую, — прошептала она. — Ни обещаний, ни клятв, ни объяснений. Просто позволь мне быть с тобой сейчас, в этот момент, под этими звёздами. Остальное не имеет значения.

И прежде чем Виктор успел ответить, она подалась вперёд и коснулась его губ своими. Поцелуй был лёгким, почти невесомым — вопрос, а не утверждение. Виктор замер на мгновение, борясь с последними остатками сомнений, а потом ответил ей — осторожно, нежно, словно боясь спугнуть эту невероятную, хрупкую близость.

Но Мирабель не была хрупкой. В ней жил огонь, который только и ждал искры, чтобы разгореться в полную силу. Её руки скользнули на его плечи, притягивая ближе, и поцелуй из невинного превратился в нечто совсем иное — страстное, жадное, отчаянное в своей искренности.

Виктор почувствовал, как рушатся все его внутренние барьеры, все стены, которые он так тщательно выстраивал веками. Его руки нашли её талию, скользнули по спине, ощущая тепло кожи сквозь мокрую ткань сорочки.

Они отстранились друг от друга, тяжело дыша, и Виктор увидел в её глазах своё отражение — тот же голод, то же желание, ту же внезапную, острую необходимость в другом человеке.

— Я… — начал он, не зная, что сказать.

— Не говори ничего, — прошептала Мирабель. — Просто будь со мной. Сейчас.

Она потянулась к завязкам своей сорочки, и Виктор перехватил её руку.

— Ты уверена? — спросил он серьёзно. — Я не хочу, чтобы ты потом жалела…

— Я никогда не пожалею об этом, — ответила она с такой убеждённостью, что все сомнения исчезли.

Их следующий поцелуй был медленным, глубоким, исследующим. Руки Виктора нашли завязки её сорочки и осторожно развязали их. Ткань соскользнула с её плеч, обнажая грудь — небольшую, но идеально округлую, с затвердевшими от холода и возбуждения сосками.

— Ты прекрасна, — выдохнул Виктор, глядя на неё с восхищением.

Мирабель улыбнулась — немного смущённо, но без стыда. Потом её руки потянулись к его нижнему белью, единственной оставшейся на нём одежде.

— Могу я?.. — спросила она с той же прямотой, которая так поражала его в ней.

Виктор кивнул, не в силах произнести ни слова. Её руки были нежными, но уверенными, когда она освобождала его от последней преграды. А потом и сама сбросила остатки своей одежды, представ перед ним полностью обнажённой — прекрасная, как молодая богиня, вышедшая из морской пены.

На секунду они просто смотрели друг на друга — два обнажённых тела в свете свечей и звёзд, окружённые шумом моря и ночной тишиной. А потом Мирабель протянула руку, приглашая его, и Виктор принял приглашение, опускаясь рядом с ней на покрывало.

Их тела встретились — кожа к коже, тепло к теплу. Виктор целовал её лицо, шею, плечи, медленно спускаясь ниже, к груди. Мирабель выгнулась навстречу его губам, тихо вздыхая от удовольствия. Её руки блуждали по его спине, плечам, зарывались в волосы, притягивая ближе, требуя больше.

— Ты когда-нибудь… — начал Виктор, снова поднимаясь к её лицу.

— Нет, — ответила она, глядя ему прямо в глаза. — Но я хочу, чтобы это был ты. Здесь и сейчас.

Виктор кивнул, целуя её снова. Его рука скользнула между её бёдер, находя самую чувствительную точку, и Мирабель застонала ему в губы, инстинктивно подаваясь вперёд.

Он ласкал её медленно, нежно, внимательно наблюдая за каждой реакцией, каждым вздохом, каждым движением её бровей. За свою долгую жизнь Виктор познал многих женщин, но никогда ещё он не был настолько сосредоточен на партнёрше, настолько заинтересован в её удовольствии. Не потому, что хотел произвести впечатление или доказать своё мастерство, а потому что искренне желал, чтобы для неё этот первый раз стал воспоминанием, которое она будет хранить с нежностью всю жизнь.

— Виктор, — прошептала Мирабель, когда его пальцы скользнули внутрь неё, — я хочу тебя… всего тебя…

— Ты уверена? — спросил он снова, хотя его собственное тело практически кричало от желания.

— Абсолютно, — ответила она, раздвигая ноги в недвусмысленном приглашении.

Виктор устроился между её бёдер, опираясь на локти, чтобы не давить на неё всем весом. Их взгляды встретились и не отрывались друг от друга, когда он медленно, осторожно вошёл в неё.

Мирабель вздрогнула и на мгновение напряглась от боли, и Виктор замер, позволяя ей привыкнуть к новым ощущениям.

— Всё в порядке? — спросил он мягко.

— Да, — выдохнула она, расслабляясь. — Просто… дай мне минуту.

Виктор ждал, целуя её лицо, шепча ласковые слова, поглаживая её бока и бёдра. Постепенно напряжение ушло из её тела, и Мирабель сама двинулась навстречу ему, давая понять, что гот

ова продолжить.

Их движения были медленными, осторожными поначалу, но постепенно становились всё более уверенными, гармоничными. Тела двигались в едином ритме, как будто они всегда знали друг друга, всегда были единым целым. Мирабель обвила ногами его талию, притягивая глубже, а её руки скользили по его спине, оставляя лёгкие царапины — следы от ногтей, которые Виктор будет с нежностью рассматривать на следующее утро.

Звёзды, море, свечи, песок — всё слилось в единый калейдоскоп ощущений, центром которого была Мирабель — её глаза, её губы, её тело. Виктор чувствовал, как нарастает волна внутри него, но старался сдерживаться, желая продлить это невероятное единение.

Мирабель была менее опытна в контроле — её дыхание становилось всё более прерывистым, движения — более отрывистыми, неровными. Виктор почувствовал, как она начинает дрожать под ним, и скользнул рукой между их телами, находя ту точку, что раньше уже дарила ей удовольствие.

— Виктор! — воскликнула Мирабель, выгибаясь навстречу его прикосновению. Её тело содрогнулось в экстазе, и внутренние мышцы сжались вокруг него в ритмичной пульсации, которая стала последней каплей и для него.

— Мирабель, — прошептал он, целуя её в последний раз, прежде чем собственный оргазм накрыл его, заставляя забыть обо всём — о прошлом, о будущем, о вечности, которая ждала его впереди. В этот момент существовало только настоящее — эта ночь, это море, эта женщина.

Они лежали рядом, тяжело дыша, глядя на звёзды. Виктор притянул Мирабель к себе, и она положила голову ему на плечо, вздыхая с удовлетворением.

— Ты в порядке? — спросил он, поглаживая её волосы.

— Лучше, чем когда-либо, — ответила она с улыбкой в голосе. — А ты?

— Я… — Виктор запнулся, пытаясь подобрать слова, которые могли бы адекватно описать то, что он чувствовал. — Я счастлив, Мирабель. По-настоящему счастлив, как не был уже… очень давно.

Она приподнялась на локте, вглядываясь в его лицо в мерцающем свете свечей.

— Знаешь, — сказала она задумчиво, — в твоих глазах иногда появляется такое выражение… словно ты видел вещи, которые никто из нас даже

— Кто вы на самом деле, Виктор?

Вопрос застал его врасплох, хотя он должен был ожидать чего-то подобного. Мирабель была слишком умна, чтобы не заметить странностей в его рассказах о себе, несоответствий, которые он не всегда успевал отследить.

— Что вы имеете в виду? — осторожно спросил он.

— Ты говоришь о далёких странах с точностью очевидца, но некоторые детали, которые вы упоминаете, относятся к событиям столетней давности, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Читаешь древние языки, которые сейчас знают лишь немногие учёные. Рассказываешь об исторических фигурах так, словно лично их знали. И иногда… — она замялась, — иногда твои глаза кажутся намного старше вашего лица.

Виктор молчал, не зная, что ответить. Часть его хотела солгать, придумать какое-то правдоподобное объяснение, как он делал бесчисленное количество раз за свою долгую жизнь. Но другая часть, та, что была освобождена в Храме Врат, жаждала честности.

— Если я расскажу правду, — произнёс он наконец, — ты, скорее всего, не поверишь мне. Или, что ещё хуже, испугаешься и не захотишь больше видеть меня.

Мирабель взяла его за руку, и этот простой жест был полон такой теплоты, что Виктор почувствовал, как что-то внутри него тает, рушится последняя стена, которую он воздвиг между собой и миром.

— Попробуй, — мягко сказала она. — Я многое повидала и о многом читала. Возможно, ваша правда не так уж невероятна, как вам кажется.

И Виктор рассказал. Не всё сразу, но достаточно, чтобы она поняла его истинную природу — о его долгой жизни, о Даре Теней, о том, как он веками скитался по миру, наблюдая взлёт и падение цивилизаций. Он говорил осторожно, готовый в любой момент остановиться, если увидит в её глазах страх или отвращение. Но видел лишь интерес, сочувствие и что-то ещё, чему не решался дать название.

— И недавно, — закончил он, — природа моего бессмертия изменилась. Я был освобождён от контроля существа, даровавшего мне его, и вернулся к своему истинному предназначению — быть хранителем равновесия между мирами. Я всё ещё не могу умереть окончательно, но теперь это не проклятие, а ответственность. И, что ещё важнее, я снова могу чувствовать — по-настоящему, полно, без той отчуждённости, которая преследовала меня веками.

Мирабель слушала с удивительным спокойствием, не перебивая, лишь иногда задавая уточняющие вопросы. Когда Виктор закончил, наступила тишина. Ночь была тёплой и безветренной, звёзды ярко сияли на чёрном бархате неба, а издалека доносился шум прибоя.

— Ты мне не веришь, — произнёс наконец Виктор, глядя на неё с болезненным ожиданием.

— Нет, — покачала головой Мирабель. — Я верю тебе.

— Почему? — удивился он. — Большинство людей сочли бы меня сумасшедшим или лжецом.

Мирабель улыбнулась, и её улыбка была полна нежности, которую Виктор не ожидал увидеть после такого признания.

— Потому что, — сказала она, — в моей семье из поколения в поколение передаются истории о хранителях равновесия, о Дарах Теней и о великой битве, которая произошла в начале времён. Мой отец не просто торговец книгами — он хранитель знаний, как и его отец до него, и его дед, и так далее, уходя корнями в глубокую древность.

Виктор смотрел на неё в изумлении, не в силах поверить в такое совпадение.

— Ты… ты потомок одного из первых хранителей? — выдохнул он.

— Если верить семейным преданиям, да, — кивнула Мирабель. — И я всегда чувствовала, что моя судьба каким-то образом связана с этим наследием, хотя не знала, как именно. А потом появился ты — человек, чьи глаза помнят века, чьи знания не могли быть получены за одну жизнь. И я почувствовала… связь. Словно мы знали друг друга всегда, словно наша встреча была предопределена.

Виктор протянул руку и осторожно коснулся её лица. Этот простой жест был полон такой нежности, что у Мирабель перехватило дыхание.

— Я тоже это чувствовал, — сказал он тихо. — С первого дня, с первого взгляда. Словно что-то внутри меня узнало тебя, откликнулось на твоё присутствие. Но я боялся признаться в этом даже самому себе.

— Почему? — так же тихо спросила она.

— Потому что я боялся… боюсь потерять тебя, — ответил Виктор с болезненной искренностью. — Я буду жить веками, а ты…

Мирабель взяла его руку и крепко сжала её в своей.

— Мы все когда-нибудь умрём, Виктор. Даже те, кто живёт обычной человеческой жизнью, теряют близ

— Ты будешь жить, — твёрдо сказала Мирабель, сжимая его руку. — Потому что в этом твоё предназначение. Потому что мир нуждается в тебе. И потому что я буду жить в твоей памяти, в наших детях и внуках, в деле, которому мы посвятили свою жизнь.

Виктор кивнул, не в силах говорить из-за комка в горле. Он знал, что она права, и это знание было одновременно утешением и бременем.

Полвека спустя

Мирабель умерла следующей весной — тихо, во сне, не испытывая боли. Виктор сидел рядом с ней всю ночь, держа её руку, чувствуя, как уходит жизнь из её тела, и каждый удар её сердца отдавался в его душе эхом вечности.

Похороны были простыми и красивыми, как и вся её жизнь. Пришли дети и внуки, друзья и ученики — все те, чьи жизни она затронула своей мудростью и добротой. Виктор держался стойко, произнёс трогательную речь и принял соболезнования с достоинством. Но когда все разошлись, и он остался один у свежей могилы, его горе нашло выход.

Он рыдал, как не рыдал никогда в своей долгой жизни — даже в те далёкие дни, когда только обнаружил своё бессмертие и осознал, что обречён наблюдать смерть всех, кого любит. Тогда его горе было абстрактным, теоретическим. Теперь оно было реальным, конкретным, пронзительным в своей непосредственности.

Когда слёзы иссякли, он ещё долго сидел у могилы, наблюдая, как солнце клонится к закату, окрашивая небо и море в огненные цвета. В этот момент он почувствовал странное спокойствие — не отсутствие боли, но принятие её как части своего существования, своего пути.

— Я буду жить, любовь моя, — прошептал он, касаясь прохладного камня надгробия. — Как ты и хотела. Ради тебя, ради наших детей, ради равновесия. И когда-нибудь, когда моя миссия будет завершена, я надеюсь найти тебя по ту сторону всех миров.

Прошло пять лет после смерти Мирабель. Виктор продолжал жить на вилле ди Сальваторе, поддерживая её традиции как центра знаний о равновесии между мирами. Он не замкнулся в своём горе, как можно было бы ожидать, а напротив, с новой энергией посвятил себя миссии, которую разделял с Мирабель и её отцом.

Однажды осенним вечером, когда он работал в библиотеке, сортируя недавно приобретённые манускрипты, прибыл неожиданный посетитель.

Служанка Мария, единственная, кроме Виктора, постоянная жительница виллы, объявила о приходе странного гостя.

— Синьор, — сказала она, с некоторым беспокойством, — там человек, который хочет видеть вас. Он не назвал имени, только сказал, что пришёл издалека и что дело касается равновесия.

Виктор мгновенно насторожился. «Равновесие» было кодовым словом, известным только посвящённым.

— Пригласи его в малую гостиную, Мария. Я сейчас подойду.

Когда он вошёл в гостиную, то увидел высокого, худощавого мужчину средних лет с длинными серебристыми волосами, собранными в хвост. Незнакомец стоял у окна, глядя на море, и обернулся, услышав шаги Виктора.

— Доброго вечера, хранитель, — произнёс гость на языке, который Виктор не слышал уже несколько столетий — древнем диалекте, на котором когда-то говорили жрецы культа Равновесия.

— Кто ты? — спросил Виктор на том же языке, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

— Меня зовут Александр, — ответил незнакомец. — Я последний хранитель третьей линии.

Виктор замер. Третья линия хранителей — самая таинственная и могущественная ветвь ордена — считалась полностью уничтоженной во время великой чистки, организованной Хозяином Даров ещё до рождения Виктора.

— Это невозможно, — прошептал он. — Третья линия погибла более трёх тысяч лет назад.

— Не вся, — покачал головой Александр. — Семеро выжили и ушли за Грань, где время течёт иначе. Там они основали новую линию, которая существует вне обычного мира, вне его законов и ограничений. Я — последний из их потомков.

— И зачем ты здесь? — спросил Виктор, всё ещё не полностью веря этой невероятной истории.

— Потому что равновесие снова под угрозой, — просто ответил Александр. — Хозяин Даров не был уничтожен полностью, как многие верили. Его сущность была лишь раздроблена и рассеяна по разным планам существования. Теперь, спустя века, эти фрагменты начали притягиваться друг к другу, стремясь воссоединиться. Если это произойдёт, новое воплощение Хозяина будет даже сильнее предыдущего.

Виктор слушал с нарастающим ужасом. Он сражался с Хозяином Даров в прошлом и знал, насколько разрушительной была его сила даже тогда.

— Как предотвратить это? — спросил он, уже зная, что ответ не обрадует его.

— Необходимо собрать все семь Ключей Равновесия, — сказал Александр. — С их помощью можно создать новую Печать, которая навсегда запечатает фрагменты сущности Хозяина Даров в отдельных карманах реальности, где они никогда не смогут воссоединиться.

— Ключи Равновесия… — повторил Виктор задумчиво. — Я слышал о них в легендах, но считал их метафорой, а не реальными артефактами.

— Они вполне реальны, — заверил его Александр. — И один из них, Ключ Памяти, находится здесь, на Сардинии, спрятанный в древнем нураге, построенном первыми хранителями.

— Почему ты пришёл ко мне? — спросил Виктор. — Почему хранители третьей линии не займутся этим сами?

Александр посмотрел на него с печальной улыбкой.

— Потому что мы не можем долго находиться в этом мире. Законы реальности, в которой мы существуем, слишком отличаются от ваших. Чем дольше я остаюсь здесь, тем сильнее деформируется ткань бытия вокруг меня. Я могу только указать путь, но пройти его должны вы — хранители этого мира.

Виктор глубоко вздохнул, осознавая, что его относительно спокойная жизнь подошла к концу. Новая миссия, новые опасности, новые испытания… Но разве не этого хотела бы Мирабель? Разве не для этого он был создан?

— Хорошо, — сказал он твёрдо. — Я найду Ключ Памяти. Но один человек, даже бессмертный, не сможет отыскать все семь Ключей и создать новую Печать. Мне нужна помощь.

— Вот поэтому я и пришёл именно сейчас, — улыбнулся Александр. — Твои дети и внуки выросли в традициях хранителей. Твой сын Микаэль установил контакты с суфийскими мистиками, которые хранят Ключ Сердца. Твоя дочь Елена воспитала новое поколение одарённых, среди которых есть те, кто может помочь в поисках. А твой внук Данияр, сын Елены, унаследовал не только твои знания, но и частицу твоего бессмертия — сейчас ему восемнадцать, и он уже проявляет признаки замедленного старения.

— Дани? — удивился Виктор. — Я не замечал в нём ничего необычного…

— Потому что процесс только начался, — объяснил Александр. — Но он станет твоим самым важным союзником в предстоящей битве. Ваша кровная связь и общая судьба делают вас естественными проводниками силы Ключей.

Виктор задумался. Мысль о том, что его внук унаследовал его бессмертие, была одновременно тревожной и утешительной. С одной стороны, это означало, что мальчику предстоит пережить всех, кого он любит, как когда-то самому Виктору. С другой — Виктор больше не будет одинок в своём бессмертии, у него будет родная душа, которая разделит с ним бремя вечности.

— Я должен поговорить с ним, — решил он. — И с Микаэлем, и с Еленой. Мы соберёмся здесь, на вилле, и составим план действий.

— Мудрое решение, — кивнул Александр. — Я не могу остаться и помочь вам, но я оставлю карту, на которой отмечены примерные местоположения всех семи Ключей, и древний манускрипт, содержащий описание ритуала создания новой Печати.

Он достал из внутреннего кармана пожелтевший свиток и сложенный пергамент и передал их Виктору.

— И ещё, — добавил он серьёзно, — будьте осторожны. Хозяин Даров, даже в своём разделённом состоянии, чувствует угрозу и будет пытаться помешать вам. Он уже создал своих агентов в этом мире — людей, чьи сознания частично захвачены фрагментами его сущности. Они будут охотиться за вами и за Ключами.

— Как мы можем распознать этих агентов? — спросил Виктор.

— По глазам, — ответил Александр. — В момент, когда фрагмент сущности Хозяина активен в человеке, его зрачки становятся вертикальными, как у змеи. И ещё они не отбрасывают тени при лунном свете.

— Спасибо за предупреждение, — кивнул Виктор. — Есть ли что-то ещё, что я должен знать?

— Да, — сказал Александр после секундного колебания. — Мирабель… Её душа не ушла полностью за Грань.

Сердце Виктора пропустило удар.

— Что ты имеешь в виду?

— В момент своей смерти она была так тесно связана с тобой и с делом хранителей, что часть её сущности осталась привязанной к этому миру, к тебе. Она стала чем-то вроде духа-хранителя, невидимого для обычных глаз, но реального и способного влиять на события в критические моменты.

Виктор почувствовал, как к горлу подступают слёзы.

— Она… она всё это время была рядом со мной?

— Да, — мягко подтвердил Александр. — И она продолжит оберегать тебя и помогать в миссии. В моменты величайшей опасности или нужды ты сможешь почувствовать её присутствие, возможно, даже увидеть её мельком или услышать её голос. И если повезёт, то следующая её реинкарнация будет помнить тебя… Ибо ваши души связаны единым кольцом судьбы.

Эта новость была как бальзам на старую рану. Виктор всегда верил, что их связь сильнее смерти, но получить подтверждение этому…

— Благодарю тебя, — сказал он хрипло. — За всё.

Александр склонил голову в знак уважения.

— Моё время здесь подходит к концу, — произнёс он. — Я должен вернуться. Прости…

«Конец»