Глава VIII
Я решил, что стоит договориться с Аргуэльясами об уроках манер для близнецов. Застал всю эту компанию негромко репетирующими на свежем воздухе, позади шатра, чтобы не привлекать зевак, которые, услышав звуки музыки и увидев танцующих девушек, с радостью соберутся на бесплатное зрелище.
— Отчего бы и не помочь, — с достоинством кивнул Гаспар. — Уверяю, сеньор де Лонэ, что через три дня вы Эриха с Ульрихом не узнаете.
И посмотрел на близнецов с этакой плотоядной улыбочкой, отчего те смущённо переглянулись. А я в качестве благодарности решил сделать Аргуэльясам приятный сюрприз. С утра всю семейку повёл в Эстергом, где через Вима договорился с лучшим портным округи о срочном пошиве сценических костюмов из своего материала. Естественно, с хорошей доплатой за срочность. На возражения услышавших итоговую сумму Аргуэльясов, мол, получается слишком дорого, я заявил, что тоже заинтересован в успехе песен и без костюмов никак, так как встречают по одёжке. А вернут они всё с гонораров быстрее, чем думают, так как ВИА будет нарасхват.
Братья и сёстры Аргуэльяс, воодушевлённые моими словами, тут же дали согласие, и близоруко щурившийся носатый портной по имени Захария вместе со своими двумя помощниками, оказавшимися к тому же его сыновьями, принялся снимать мерки.
А мы с Вимом двинулись по местным ювелирам, нужно было заказать «микроскопы»
для Людовика и Гёзы. Лучший ювелир города, как я и подозревал, также оказался иудеем. Я объяснил, что от него хочу, после чего столковались о цене. Ноах — как звали ювелира — свои услуги оценивал недёшево, но гарантировал качество, и обещал управиться за три дня.
Далее наш путь пролегал к медникам. Здесь обошлось без иудеев. Здоровый черноволосый бородач, оказавшийся греком Анастасием Иордану, получил задание смастерить три треноги с зубчатым подъёмно-поворотным механизмом и держателем для трубы, чтобы три монарха могли использовать оптику и как телескоп. Плюс бронзовые фиксаторы для калейдоскопов, чтобы королевы могли переносить узор на бумагу, не боясь его стряхнуть.
Вернулись домой… тьфу, к нашим шатрам во второй половине дня. Оказалось, здесь нас с Роландом поджидал уже чуть ли не час посыльный от нашего графа.
— Его сиятельство хотел бы видеть шевалье де Лонэ и шевалье дю Шатле, — с явным неудовольствием пробурчал тот.
— А на предмет чего? — спросил я.
— Не имею понятия. Он сам вам все сообщит.
Ну, ладно, мы в позу вставать не будем, тем более что по пустякам граф точно не стал нас дёргать. И вскоре выяснилось, что дело, ради которого он нас к себе пригласил, действительно весьма важное и, я бы даже сказал, почётное.
— Друзья мои, — с самым серьёзным видом начал он. — Завтра в полдень в кафедральном соборе Эстергома пройдут крестины принца Иштвана — первенца короля Гёзы и его супруги Фружины. Крёстными принца станут не кто иные, как сам король Франции Людовик VII и его супруга Алиенора. Я также в числе приглашённых, а Гёза упомянул — думаю, что без Фружины тут не обошлось — что хотел бы видеть там и вас двоих. Завтра, как солнце взойдёт над стенами Эстергома, жду вас возле своего шатра верхом в парадном облачении. Оруженосцев можете не брать, мои приглядят заодно и за вашими лошадьми.
Ого, не каждый дворянин удостоится такой чести, а вот мы с Роландом после презентации микроскопов и калейдоскопов оказались в числе избранных. Не за красивые же глазки нас приглашают на столь важную церемонию!
— А затем, — продолжил граф, — в королевском дворце будет торжественный обед в честь наследника перстола принца Иштвана. Вы вдвоём также приглашены лично королём Венгрии и его супругой.
— Это высокая честь, — сказал я. — Но как же мы без нашего переводчика?
— Пусть будет с вами, — махнул рукой граф.
— А можем мы с собой привести наших знакомых музыкантов, чтобы они своими песнями и танцами усладили слух и взор гостей пиршества? — набравшись наглости, спросил я.
— Что за музыканты?
Я тут же принялся на все лады расхваливать семейку Аргуэльяс, на забыв упомянуть название ансамбля — «Семь самоцветов».
— Я-то не против, — задумчиво произнёс Гильом после моего небольшого монолога, — но они так же должны получить приглашение как минимум от местного ишпана[1]. Знаете что… Я, пожалуй, сейчас же отправлю гонца с письмом в королевский замок, посмотрим, каков будет ответ. Я сразу же поставлю вас в известность. А пока ступайте, готовьте платья к завтрашнему торжеству.
Уже когда мы готовились отойти ко сну, появился гонец от графа с положительным ответом относительно моего предложения. Тут же известил наш ВИА, что завтра им предстоит выступление на королевском балу, так что пусть немедленно Гаспар, как старший, чешет к портному, чтобы тот с сыновьями ночь работал, но к завтрашнему полдню наряды должны быть пошиты.
— Добавь ему несколько денье, чтобы шустрее работал, — посоветовал я и отсчитал Гаспару из своего кошеля несколько серебряных монет.
Когда тот вернулся в лагерь, я ещё не спал.
— Обещали управиться, — доложил Гаспар и, не удержавшись, широко зевнул.
— Отлично, ступай спать, завтра вы все должны выглядеть свежими и отдохнувшими.
Ни свет, ни заря заставили Эриха с Ульрихом драить наших «парадных» лошадок, подаренных когда-то графом фон Хельфенштейном за то, что спасли из лап разбойников его детишек. Близнецы вернулись час спустя с лоснящимися от чистоты лошадьми, и сразу же принялись их для нас седлать. К тому времени Аргуэльясы уже умотали в город к портному, в надежде, что тот, возможно, управится пораньше. Надеюсь, старый иудей и его отпрыски проявят должную сноровку.
Мы с Роландом и Вимом — нашим неизменным толмачом — тоже сходили к ручью, чтобы полностью помыться, не забыв тщательно вымыть головы, заодно смыв пропитавший волосы отвар репейника, который мы втирали от вшей перед сном. Виму я тоже промыл голову вечером отваром, пригрозив, что, если не избавится от паразитов — я обрею его наголо. Наверное, я выглядел достаточно убедительным, так как парень всерьёз перепугался и позволил делать с собой всё, что мне заблагорассудится.
После лёгкого завтрака, состоявшего из неизменных сыра и ветчины с хлебом, умывались и чистили зубы обеззараженной активированным углём водой с зубным порошком из толчёного мела — в долине Дуная, на месте доисторического моря, его хватает. Запас АУ ещё оставался, но я прикидывал, что хватит нам его на неделю максимум, и если не сегодня, то завтра надо бы заняться его изготовлением.
Аргуэльясы обернулись ещё до нашего отъезда. Я посмотрел, как сидят на них цветастые одёжки, сдержав улыбку. Балаган балаганом… Но ребятам, похоже, эти наряды пришлись по вкусу, да и не только им, судя по комментариям Роланда, близнецов и Вима с Пьером. Мы с Аргуэльясами ещё раз повторили порядок исполнения песен на сегодняшнем концерте, после чего я пожелал им удачи, и мы с Роландом и Вимом отправились к штаб-квартире нашего сюзерена.
Когда мы спешились возле шатра графа Гильома VII, Его сиятельство, как нам доложили, облачался в парадные одежды. Что ж, дело хорошее, запас времени имеется, а на таком мероприятии, да ещё в присутствии монархов, нужно выглядеть на миллион. Ну а что, думал я, разглядывая чуть позже наконец-то появившегося графа, если брать в пересчёте на российские рубли, этот наряд, пожалуй, мог бы потянуть на такую сумму. В первую очередь за счёт драгоценных цацек, коими Его сиятельство был обвешан, как новогодняя ёлка. Если не золото, а серебро — то как минимум в сочетании с бриллиантами, рубинами и изумрудами. По перстню чуть ли не на каждом пальце — тут он сильно перещеголял даже меня с двумя моими перстнями от Людовика и Фружины.
— Сегодня выступление ваших трубадуров состоится перед началом пира, — заявил Гильом, — во дворе королевской резиденции. Я договорился с ишпаном Гёзы, он всё устроит. Надеюсь, «Семь Самоцветов»… Так, кажется, они называются?.. Надеюсь, они выступят достойно. Эй, ты!
Он подозвал слугу, что вчера был на посылках, и велел ему снова отправляться в наш лагерь, дабы передать Аргуэльясам, чтобы они выдвигались к королевскому дворцу и готовились к концерту.
Ну а мы двинулись в Эстергом. Свита у нашего сюзерена была что надо, процессия по пути к воротам Эстергома растянулась чуть ли не на полкилометра. Или на десятую часть льё, если брать привычные для Франции меры длины. Нам выпала честь ехать сразу следом за графом и его друзьями — такими же молодыми и разряженными дворянчиками.
Из экскурсии в своей прошлой жизни я помнил, что кафедральный собор Эстергома в прошлом веке сгорел подчистую, и восстановительные работы должны были примерно в это время закончиться. Похоже, они и закончились, нигде никаких строительных лесов я н6е увидел. Может, внутри ещё какие-то работы идут, но нас туда, как заверил Гильом, не пустят. И пусть сейчас это был не совсем тот величественный храм, которым ему суждено стать после восстановления в XIX веке от турецких разрушений тремя веками раньше, но всё равно снаружи производил впечатление. Этакий собор Святого Петра в Ватикане на минималках. К слову, венгры XXI века были уверены, что именно Эстергомский собор итальянцы взяли за образец при строительстве знаменитого собрата в Риме. Уроженцы «сапога» это решительно отвергают, считая, что венгры, восстанавливая собор в Эстергоме, сами подражали их шедевру. Хотя, если вспомнить, что ватиканский собор в его всемирно известном в будущем виде, был построен в XV веке, а Эстергомский существует с XI, вопрос, кто кому подражал, представляется весьма спорным.
Лошадей мы к тому времени сдали графским оруженосцам, как и сам граф со своим окружением ещё перед появлением на площади. А она уже заполнена зеваками, в числе которых мелькают явно, судя по прикиду и источавшим высокомерие физиономиям, представители дворянства. Те держатся в стороне от простолюдинов.
В толпе напротив нас стоит группка аристократов в парадных рыцарских одеяниях, в которой я вижу не кого иного, как маркиза Альфонса Лиможского и его друзей, ставших свидетелями моего позора на узких улочках Клермона. И было это всего-то пару месяцев назад, а кажется, будто прошла целая вечность. А на безымянном пальце его посверкивал рубином перстень, подаренный мне когда-то после бурной ночи ведьмой Адель.
Интересно, каково ей сейчас в аду, если тот существует? И тут же кольнуло где-то в груди. Всё же я немного бесчестно поступил с этой женщиной, втёрся, так сказать, в доверие, после чего самым бесцеремонным образом подсыпал в вино отраву. И где-то её дитя осталось без матери, сироткой.
А между тем Альфонс тоже узрел нас с Роландом, и его брови поползли вверх. Ещё бы, вряд ли он ожидал увидеть полунищих шевалье, даже не имевших собственных оруженосцев, в таких нарядах и при таком оружии, да ещё в окружении самого графа Оверни Гильома VII Молодого. А потом нахмурился, дёрнув верхней губой, непроизвольно или намеренно схватив пальцами правой руки рукоять висевшего слева меча. Я в ответ нагло ухмыльнулся и не только погладил пальцами оголовье меча, но и слегка вытащил его, на несколько сантиметров, из ножен. Обрамлённые щегольски подстриженными усиками и бородкой губы маркиза задвигались, произнося в мой адрес явно какое-то ругательство или угрозу, я же, продемонстрировав снова снисходительную улыбку, демонстративно переключил своё внимание на Роланда, решив обсудить с ним оставшийся путь на Ближний Восток, прикидывая, когда наконец уже ступим на Святую землю. Встрявший в разговор Вим даже размечтался, как мы будем играючи рубить головы сарацинам, на что я отвечал ехидной улыбкой.
В храм пока никого не пускают, приходится стоять на специально отведённом для графа и его приближённых, в число коих мы вошли, месте. Причём на солнышке, которое припекало уже достаточно изрядно.
Наконец появляются примас Венгрии и Апостолический легат Святого Престола, архиепископ Эстергомский Макарий, а с ним кардиналы Теодвин и де Бар, магистр тамплиеров, епископ Оттон, капеллан Одон Дейль, и крестные принца — король и королева Франции. Здесь же и Конрад III в качестве важного гостя, а с ним его племянник, польский принц Болеслав — длинный, плечистый парень лет двадцати, симпатичное добродушное лицо с крупными чертами, светло-русая шевелюра, лихо закрученные усы и карие глаза. Чем-то напоминает польского актёра советских времён Станислава Микульского, запомнившегося ролью капитана Клосса в сериале «Ставка больше, чем жизнь». На принце белая котта с красным орлом, на груди и растопыренных крыльях которого изображён жёлтый лежащий полумесяц и над ним — такой же крест.
Под вопли толпы они прошествовали в собор, и минуту спустя появился королевский кортеж. Представлял он собой дальний прообраз кареты — прямоугольную повозку с четырьмя столбиками по углам, на которых держался навес, под ним два стоящих рядом кресла. На одном восседал король Гёза, на втором — его супруга Фружина с младенцем на руках, облачённым в длиннющую белую рубаху, похожую на платье. Где-то я читал, что длиннополая одежда символизирует длинную жизнь, а белый её цвет — чистоту души, практически возвращение в рай. Малыш сладко посапывал, однако, разбуженный воплями толпы, зашёлся в плаче. Я видел маленький раззявленный ротик и зажмуренные глазки, с которых Фружина кончиком кружевного платка стирала слёзы и говорила что-то успокаивающее.
Ходовая часть кареты была без рессор, и у меня тут же мелькнула мысль, что эту вещь можно внедрить раньше на несколько столетий, нежели это случилось в моей реальности. Но это потом, пока же из храма выходит церемониймейстер с мечом, объявляя, что церемония скоро начнется, и просит пройти в собор приглашённых. Гильом двигается вперёд, а мы следом, стараясь не отстать. Помощник церемониймейстера или кто он там, но тоже важный и надутый, как индюк, сверяется со списком, чтобы лишние люди не попали внутрь.
Всё это затягивается минут на пятнадцать, но наконец мы занимаем свои места. В соборе французы, венгры и вассалы кайзера размещаются отдельно — последние во главе со своим монархом и польским принцем. За ними прочие, заняв места в соответствии с неофициальной «табелью р рангах», согласно знатности и могуществу. В венгерской и французских группах похожая ситуация, только с венграми нет их монархов, а наши король с королевой стоят отдельно у алтаря, вместе с церковниками. Мы с нашим графом занимаем места довольно близко к купели, ближе нас только герцог и герцогиня Бургундские (сегодня, в виде исключения, она в платье), и ещё несколько знатнейших и сильнейших вассалов короны. Маркиз со своими людьми снова расположился напротив и подальше нас от купели, согласно той же феодальной «табели о рангах».
Тем временем наконец-то появляется королевская чета. На Фружине небесно-лазурного цвета платье и украшенная самоцветами диадема. На Гёзе изумрудный с золотой оторочкой камзол и синие, заправленные в красные сапоги штаны. Пояс украшен серебром, ножны меча сверкают каменьями. Ну цыган цыганом!
А я замечаю, как взгляд Людовика задерживается на группе дворянчиков, которую возглавлял Альфонс, а на монаршем челе пролегает глубокая складка. И смотрит он явно на маркиза, который пока не замечает этого, продолжая о чём-то перешёптываться со своим дружком. Та-ак, и что бы это значило? Уж не на руки ли Альфонса смотрит Людовик… Не на перстень ли, так хорошо ему знакомый?
Дальше в исполнении Макария начались песнопения на латыни, в которой я не очень силён. Проходило всё торжественно, благоговейно, в общем, как и положено, наверное, на крестинах принца. А я опять погрузился в мечты. О том, как когда-нибудь вернусь в Клермон, найду дом кузнеца и попрошу у него руки его дочери. Да, он не дворянин, да и земли своей нет, только оружейная мастерская, и не думаю, что за дочкой будет большое приданое. Но я не на деньгах жениться хочу, у меня их у самого хоть одним местом жуй, а на девушке, которая мне в данный момент времени милее всех на свете. Ольга, конечно, тоже, жена всё-таки, но она находится от меня сейчас почти в тысяче лет вперёд, а Беатрис — вот она, всего-то в паре-тройке тысяч километров. И надеюсь, так же часто думает обо мне, как и я о ней. При этом, уверен, в отличие от меня, наверняка ни с кем не спит. Стыдно, конечно, но в походе солдатам разрешены ни к чему не обязывающие связи. Чисто сбросить напряжение.
— Ave! — услышал я громкое восклицание Макария, вернувшее меня в реальность.
Все улыбались, даже на моём лице непроизвольно выступила благостная улыбка, а наследный принц Иштван уже не заходился в плаче, а удивлённо хлопал своими большими глазёнками, словно пытался понять, что же такое с ним произошло.
А дальше часть собравшихся, включая Гильома с его свитой и нас с Роландом, и даже маркиза Альфонса Лиможского, но уже без друзей, следом за монархами направилась к королевскому дворцу. Тот во всей красе виделся издалека. Правда, резиденция, честно говоря, не впечатлила. Ни тогда, ни теперь. Трёхэтажное прямоугольное каменное здание под четырёхскатной черепичной крышей. Мне он напомнил Баскервиль-холл из советского фильма о Шерлоке Холмсе, только окружённый каменной стеной с приземистыми угловатыми башнями. Для графа — самое то. Для герцога — приемлемо. А для королевской резиденции — скромненько как-то. Правда, Венгрия сейчас считается в Европе тем ещё захолустьем, мадьяров на полном серьёзе называют гуннами, хотя они и сами не отказываются от такой родословной, и одно из популярных имен здесь — Аттила. Так что по нынешним временам и «для сельской местности», наверное, сойдёт.
Ого, а это что? Во дворе замка была оборудована круглая площадка наподобие цирковой арены, только посыпанной не опилками, а песком. Вокруг — деревянные, трёхъярусные трибуны, занимавшие почти всю окружность, и отдельный помост с мягкими сиденьями и навесом от солнца. Это, похоже, предназначено для монарших особ.
Ничего себе, неужто это всё возвели за ночь специально для концерта нашего ВИА? Или тут до этого устраивались какие-то мероприятия типа корриды? Хотя для корриды ради безопасности зрителей построили бы и бортики, тут же ничего такого не было.
— Проходите, рассаживайтесь, — предлагали слуги гостям.
Говорили они на латыни, так как венгерского не знал никто из французов, да и из подданных кайзера мало кто им владел. Для тех, кто не слишком знал и латынь, монахи, сопровождавшие армию, переводили на французский и немецкий. А в ответ на вопросы, что здесь будет, отвечали, что для благородных гостей приготовлено необыкновенное зрелище, и это ещё больше разжигало любопытство. Не отказался никто.
Места распределялись по жеребьёвке, чтобы не было обычных для Средневековья обид и ссор в стиле «не так сели». Эту систему я накануне предложил нашему графу, а тот здешнему ишпану. Сначала три монарха разыграли между собой разные стороны сооружённого «амфитеатра». Затем их вассалы, каждый в той части что выпала его монарху, разыграли «сектора», а затем уже их вассалы разыгрывали места в секторе своего сюзерена. Жеребьёвка происходила просто. Каждая из «национальных» частей была обозначена номерами I, II и III красного цвета. «Сектора» в каждой из частей были тоже обозначены римскими цифрами, но жёлтыми. Номера отдельных мест в каждом из секторов были зелёные. Сначала три монарха вытащили деревянные бирки с красными номерами из поднесённого им мешочка. Следом три мешка с бирками, украшенными жёлтыми номерами, достались трём «национальным группам» знати. Разобрав «сектора в своих группах», они получали по мешку бирок с зелёными номерами и следили, как уже их вассалы делят между собой места, вытягивая бирку и отыскивая свой номер на скамьях. В числе других из мешка доставшемуся графу Гильому тянули бирки и мы с Роландом. Повезло — места выпали рядом.
Гильом не без тревоги в голосе заметил:
— Надо было мне самому заранее убедиться, на что способны эти «Семь Самоцветов». Надеюсь, мне не придётся краснеть за ваших музыкантов.
— Что вы, Ваше сиятельство. — натужно улыбнулся я, — это настоящие мастера своего дела.
Ох, только бы не облажались… Наверняка им ещё не доводилось выступать перед такой внушительной аудиторией, тут от волнения что угодно может случиться. Сотни полторы зрителей уже практически закончили рассаживаться, и опять мой взгляд словно специально выцепил маркиза Лиможского. Тот со своими дружками обосновался на дальней от нас трибуне.
Так, а вот и монархи пожаловали. Людовик с Алиенорой, кайзер Конрад, принц Болеслав, ну и Гёза с супругой… Фружина уже без младенца. Ну и правильно, пусть лучше нянька им занимается, или кормилица, так как, судя по скромной груди королевы, та не большая любительница кормить сына своим молоком.
Рядом с монархами присели церковные сановники, с которыми мне уже доводилось общаться пару дней назад. Интересно, эти как воспримут моё творчество
На центр арены не спеша, с чувством собственного достоинства вышел «шпрехшталмейстер» с длинным жезлом в руке. Так же не спеша начал что-то говорить на венгерском языке и на латыни, как я понял, объявлял наш вокально-инструментальный ансамбль. Два монаха- переводчика рядом, зычно переводили на французский и немецкий. После чего глашатай уступил место семейке Аргуэльяс. Ребята выглядели нарядно, но немного растерянными. Оно и понятно, такая ответственность… Никогда им доселе не приходилось выступать перед сильными мира сего, да ещё при таком стечении высокопоставленных особ.
— Не робейте! — крикнул я, сложив ладони рупором и тут же поймал на себе несколько удивлённых взглядов.
Аргуэльясы мой призыв восприняли правильно. Гаспар дал отмашку, и… Застучал бубен, задавая ритм, запиликали виелы, а Хоакин, Луис, Иоландита и Инес затянули песню Леонарда Коэна «Аллилуйя». Только на французском — я немало времени потратил, пока мы плыли к Эстергому, чтобы перевести несколько песен с русского и английского на французский. А уж сколько времени Аргуэльясы потратили, чтобы всё это выучить и отрепетировать до совершенства под моим чутким руководством… В общем, пота было пролито немало, но, надеюсь, оно того стоило.
Стоявший поначалу над ареной шум по мере исполнения песни понемногу стихал, и вот уже слышны только чистые, нежные голоса исполнителей, и последние слова песни: «Alleluia, alleluia».
И тут я начал аплодировать. Чисто интуитивно, как когда-то в моём прошлом-будущем на концертах эстрадных исполнителей. А затем увидел, как Людовик, а следом за ним и остальные монархи и их жёны тоже начали хлопать в ладоши, и у меня отлегло от сердца. По идее начать аплодировать должны были королевские особы, но я до сих пор в этом времени не видел, чтобы кто-то кому-то или чему-то аплодировал. Может быть, такое выражение чувств просто здесь не принято. Как бы там ни было, вскоре аплодировал весь «колизей», а осмелевшие Аргуэльясы принялись кланяться направо и налево.
Второй была более весёлая «Перелечу за камень» из репертуара группы «Кукуруза». Её следовало исполнять в стиле кантри, да ещё и при участии банджо, но приходилось обходить бубном и виелами, а ритм я сделал чуть более медленным, и слова получались чуть протяжнее, чем в оригинале. Главное, что народу зашло.
Были исполнены «Город золотой» и «Зелёные рукава», потом переложенные опять же на французский «Чёрная флейта» Арефьевой, «Лорд Грегори» от группы «Мельница», а на закуску «Ave Maria» в исполнении Иоландиты и Инес. После каждой песни шли аплодисменты, а когда концерт объявили оконченным, овация длилась минут пять. Даже церковники аплодировали, хоть и не отбивая ладошек, а чисто символически. К тому же на их лицах, особенно после исполнения «Ave Maria», читались умиротворение и одобрение.
Что ж, а теперь, после нашего с Аргуэльясами заслуженного триумфа можно и перекусить. Тем более что проголодался я изрядно, под ложечкой чувствительно посасывало. Надеюсь, на угощении хозяева празднества не сэкономили.
«Чертог сиял…» Кто это написал? Вроде как Пушкин. Впрочем, неважно, потому что в замке короля Венгрии в XII веке ничего не сияет. Не то что до интерьеров Версаля времён Людовиков (виденных по ящику и в сети перед поездкой во Францию) и Зимнего дворца с прочими императорскими резиденциями в окрестностях Питера (эти довелось осмотреть самолично) — до кремлёвских хором и ренессансных итальянских палаццо очень далеко. Всё простовато, грубовато, бедновато, в чём-то даже слегка диковато. Во всяком случае на глаз попаданца из почти девять веков тому вперёд.
Хотя на взгляд хроноаборигенов дворцовые интерьеры скорее всего смотрятся нормально. На стенах из украшений в основном головы и шкуры разных зверушек, видимо, охотничьи трофеи, и ещё цветные полотнища и щиты с гербами короля Гёзы и его супруги, а также пожаловавших в гости кайзера, короля Франции и польского принца. Местами попадаются гобелены с вышитыми на них славными и достопамятными эпизодами из истории династии Арпадов, главным образом победами предков Гёзы над кем-то. Под потолком подвешены «люстры» из колёс, утыканных по ободу масляными лампами и свечами. К ним в дополнение — факелы на стенах.
А вот окна с цветными витражами не хуже тех, что в соборе, смотрятся достойно, этого не отнять. Мебель радует прочностью, но не изяществом, посуда тоже не поражает роскошью и тонкой работой. Хотя за королевским столом вроде бы накрыто на серебре. Несколько менее знатным особам сервировали на олове, а всем прочим приходится довольствоваться керамикой.
Пока я всё это разглядывал, хозяева и гости рассаживались. Августейшие особы и одна высочайшая, в лице принца Болеслава — за своим столом. Прочие — за своими для каждой категории: вассалы обоих королей и кайзера отдельно, их вассалы отдельно, и так далее. Борис, по понятным причинам, в королевский замок на концерт зван не был, как и в собор на крестины до того, и здесь его тоже нет. Места за каждым столом распределены по жребию, чтобы не было обид что одних посадили выше других — моя задумка на концерте, пришлась очень по душе и монархам, и знати, и дворянам рангом пониже. Не удивлюсь, если этот обычай вскоре распространится при всех европейских дворах. А может и не только европейских. А вот церковников, включая магистра Тамплиеров, как и царственных особ, посадили явно не по жребию, за отдельным столом, справа от королевского — слева разместился Палатин Венгрии[2] с канцлером и другими высшими чинами королевства. Нам с Роландом и Вимом повезло, наши места по жребию выпали рядом. К моему огромному удивлению, вместе с Теодвином и компанией усадили братьев и сестёр Аргуэльяс. Неужели святых отцов так проняла «Ave Maria» в исполнении Иоландиты и Инес?
Наконец все расселись, и король Венгрии на латыни, со времён Иштвана Святого являющейся государственным языком Венгрии (что довольно разумно, так как венгров среди населения королевства, по словам Отто, едва половина), объявил словами незабвенного Альбуса Много Имён и Титулов Дамблдора: «Да начнётся пир!»
И тут же засуетились слуги. Вереницей они несли подносы с дичью, олениной, запечёнными поросятами и даже целым кабанчиком на огромном подносе, опустившимся перед монархами. Рыба речная-озёрная в отварном и жареном виде. Кувшины с пивом, винами разного цвета и крепости… Фрукты были представлены скромно, яблоками, грушами да сливами. Хотя наверняка поспели какие-нибудь ягоды, но, видно, они не считались достойными королей. А вот таких «исконно венгерских» блюд, как паприкаш, нет и в помине — красный перец из Америки ещё не завезли.
Ого, да это же «Салат Крестоносца»! Да ещё и с соусом «Клервез»… Гляди ты, повар нашего Людовика, видать, подсуетился, а может, даже успел поделиться рецептом с поваром Гёзы. Глубокие серебряные блюда, которые в данном случае можно было назвать салатницами, ставились на каждый стол через равные промежутки. Интересно, как оценят это блюдо те, кто никогда его раньше не пробовал?
Заценили, да ещё как! Особенно приятно было, когда Людовик поднялся и представил меня как изобретателя сего блюда. Пришлось вставать и кланяться, в очередной раз поймав на себе злобный взгляд маркиза Лиможского.
М-да, вот тебе и дворяне, думал я минуту спустя. Чавканье, хруст разгрызаемых костей, вытирание жирных пальцев о скатерть и одежду… Причём дамы в этом плане если и отставали от кавалеров, то ненамного. Средневековье, одним словом. Хорошо ещё, нет шмыгающих собак, которым швыряют те самые разгрызаемые кости, как водится сейчас в многих дворянских замках в Европе, чтобы не сказать — в подавляющем большинстве.
Я покосился на Роланда, зачерпнувшего салат серебряной ложкой. Вилок нет, они ещё не пользуются популярностью в Европе, а вот ложки в ходу. С другой стороны, «Оливье», он же «Салат Крестоносца», удобнее есть ложкой. Следом и Вим Я тоже зачерпнул себе из быстро пустеющего глубокого блюда и отправил ложку в рот. Нормально, почти как тот, которым я когда-то потчевал Людовика. Хотя вроде бы чего-то не хватает, и я даже знаю, чего… Но народу нравится. Не буду кидать прилюдно камни в огород королевского шеф-повара, неважно, чьего именно — Гёзы или Людовика.
Утолив первый голод, мы с Роландом принялись более внимательно разглядывать окрестности. А посмотреть было на что. Напротив нас за столом сидели дамы. В эти времена женщины на пирах сидят отдельно от мужчин, если только эти мужчины не их мужья или отцы. Хотя, и в этом случае часто предпочитают усаживаться с другими дамами — редкая женщина не любит почесать языком, а мужчинам, особенно нынешним, обсуждаемые прекрасной половиной темы просто неинтересны и непонятны.
— Смотри, — толкнул меня локтем Роланд, — а вон та, в красном, вроде как ничего.
Я обратил внимание на двух красивых девушек лет восемнадцати. Одна — голубоглазая пепельная блондинка (облачённый цвет от природы, не крашеная же!) в красном платье, расшитом серебром, другая — с зелёными глазами, как у королевы Фружины, но волосы цвета бронзы, а платье синее, с вышивкой золотом. На головах накидки из лёгкого шёлка, вышитого цветными нитями, волосы у обеих заплетены в косы и уложены в обтянутые сеткой причёски. Хорошо всё же, что дамы сейчас не носят эннен[3], который мы с Ольгой видели в музее в Алессандрии! Эта дура за любую притолоку цепляться будет. Девушки, судя по их взглядам, тоже заинтересовались нами. Блондинка украдкой бросала игривые взгляды на Роланда (везёт ему на них в последнее время!), а её зеленоглазая подруга откровенно разглядывала меня. Оч-чень интересно… И перспективно, если я правильно понял взгляды красавиц.
Тут объявили танцы. Хотя некоторые церковники и вообще люди религиозные нередко осуждают танцы как «дьявольский соблазн», но танцевать любят во всех сословиях, от деревень до королевских дворцов, причём в последних люди образованные даже приводят в оправдание танцев цитаты из Библии, например, про царя Давида, который «скакал во славу Господа».
Впрочем, и среди духовенства в этом вопросе нет единого мнения. Некоторые более умные и дальновидные служители Церкви, видимо, решив возглавить, раз не получается победить, сами вводят в церковные процессии элементы танца в сочетании с пением церковных гимнов. А уж при дворе молодой и красивой королевы, что Алиеноры, что Фружины, на танцы точно вряд ли кто-то рискнёт нападать
В общем, мы с Роландом не стали терять время и, первыми выскочив из-за стола, подошли к также вставшим девушкам. Роланд, понятно, к блондинке, а я разумеется, к зеленоглазке, пригласив разделить платок в каро́ле[4]. Девушки согласились, причём обе сравнительно неплохо знали французский, хотя до времён, когда любая уважающая себя дворянка в Европе могла объясниться на языке Вольтера и Рабле, ещё многие века. В общем, услуги Вима пока не понадобились. Заодно и познакомились. Блондинку звали Эржбет (то есть, «по-нашему, по-французски», Элизабет) де Берзифалинт, а «мою» зеленоглазую красавицу — Маргит де Метсенгершти, Марго, стало быть.
Правда, долго говорить нам не пришлось, начался танец. Что ж, не так трудно это оказалось, как я опасался. Шаг левой ногой, потом шаг правой… Танцоры двигаются не быстро, хотя временами ускоряются. Главное — не оторваться от хоровода и не запутаться при перестроениях в разные фигуры. Ещё надо петь, но тут я пас. Венгерским я не владею вообще, как и все в нашей компании, даже наш полиглот Вим успел пока выучить всего несколько фраз. Так же, как и все прочие подданные короля Франции, присутствующие здесь, да и, видимо, подавляющее большинство подданных кайзера. А подданные Гёзы и Фружины поют на родном языке. Так что остаётся только разевать рот и мурлыкать в нужный момент мелодию припева. Кстати, так же поступает и Роланд и, насколько могу судить, другие не местные, кому слух и голос позволяют.
Вим тем временем тоже умудрился найти себе партнёршу — конопатую толстушку-хохотушку, с лица которой не сходила улыбка. Наш переводчик не сводил жадного взгляда с её аппетитной груди, казалось, вот-вот облизнётся. Не удивлюсь, если эту ночь парень проведёт в обществе местной красотки. Причём красотки без кавычек — многим нравится именно такой типаж девушек.
В перерывах между танцами, отойдя в сторону, чтобы передохнуть, мы с моим другом ухаживали за нашими девицами, угощая их вином из оловянных кубков, которые Вим нахально, с таким видом, словно так и положено, забрал со стола, где сидели с церковниками Золотые Голоса Второго Крестового Похода, а также сладкими печеньками и сваренными в меду фруктами, добытыми нашим несостоявшимся кардиналом там же, похоже, не без помощи сестричек де Аргуэльяс. Маргит и Эржбет рассказали немного о себе. Обе происходили из почтенных дворянских семей — не высшей знати, но и не голи худородной, так что росли, ни в чём не нуждаясь.
Правда, расти им пришлось большей частью далеко от родных замков, и даже не в своей стране. Восемь лет назад отцу Гёзы, прежнему королю Беле Слепому вздумалось выдать дочку Софи, младшую сестру Гёзы, за наследника кайзера Конрада — Генриха Беренгара. Бела реально был незрячим, так как родственник, занимавший трон ещё до его воцарения, приказал ослепить в процессе дележа власти его вместе с батей. — спасибо хоть на аудиенцию к Святому Петру не отправил — по нынешним временам это в Европе совсем не редкость при разборках в царственных семьях, а уж в Азии или Африке вообще нормальная черта придворной жизни. Так вот, западный сосед против династического брака не возражал, и четырёхлетнюю принцессу быстренько отправили к двухлетнему жениху… Пипец, они тут про права детей хоть что-то слышали?!.
Естественно, с принцессой отправили подобающую свиту, включая девочек немного постарше, из благородных семей, которые должны были стать после свадьбы Софи и Генриха фрейлинами супруги наследного принца, а затем и императрицы. В их числе оказались десятилетние Маргит и Эржбет, которых их семьи (кстати, живущие по соседству и связанные родством и дружбой) сумели пристроить в свиту принцессы. Самих девочек, понятно, никто не спрашивал. Впрочем, они и не возражали. Какой ребёнок в десять лет не захочет попутешествовать, увидеть другую страну и двор иноземного государя, да не какого-то, а самого Императора, одного из двух имеющихся в христианском мире?!
Правда, на деле всё вышло не так увлекательно. Принцессу привезли к императорскому двору, но после этого Софи отправилась в монастырь Адлон в Австрии, где невеста наследника должна была жить, пока и она и её жених не достигнут брачного возраста. А до того учиться языкам, этикету и прочему, что понадобится императрице. Вместе с принцессой в монастыре учились и другие девочки, дожидаясь, пока их госпожа станет женой кронпринца. Именно там Маргит и Эржбет выучились не только латыни и немецким наречиям, но и французскому и провансальскому языкам, а также ломбардскому диалекту. Как-никак Софи предстояло царствовать не только в Германии, но и в Бургундии с Италией.
Но стать фрейлинами при императорском дворе им не довелось. Через пару лет после помолвки умер король Бела, добивавшийся этого брака и отношения Венгрии с Священной Римской Империей стали ухудшаться, так что вопрос со свадьбой подзавис. А когда три года назад в Германии объявился Борис Коломанович и стал подбивать кайзера и его вассалов напасть на Венгрию и вернуть ему корону, помолвка девятилетней Софи и семилетнего Генриха Беренгара была окончательно разорвана.
Гёза потребовал вернуть сестру, но Софи не захотела возвращаться, пожелав стать монахиней. То ли церковники хорошо поездили девочке по мозгам, то ли сама принцесса не пожелала, чтобы брат продолжал торговать её рукой и решила, что в монастыре ей будет спокойнее, а может и то и другое. Король Венгрии поначалу не верил, даже грозился прийти к монастырю с войском и брать его штурмом, но, когда Софи в присутствии королевских послов и высокопоставленных церковников повторила своё решение, Гёза смирился. Принцесса и своим фрейлинам предлагала стать монахинями. Но подругам хватило пяти лет в монастыре, карьера Христовых невест пятнадцатилетних девчонок не привлекала. Маргит и Эржбет предпочли вернуться домой.
Дома родители быстренько выдали девушек замуж за довольно пожилых, но весьма богатых баронов. Мнения Маргит и Эржбет, конечно, не спрашивали. Зачем? И так всем ясно, что партии очень выгодные. Хотя и сами девушки особо не возражали — альтернатива в виде монастыря им нравилась ещё меньше. Впрочем, в навязанных им браках они прожили недолго. Через пару лет их мужья отправились в лучший мир, оставив Маргит и Эржбет по маленькой дочке и по большому состоянию — последнее было особенно любезно с их стороны. Оказаться вновь под опекой родни девушкам не хотелось, так как их опять захотели бы выдать замуж. Подруги решили отправиться к королевскому двору и попроситься в придворные дамы к королеве Фружине, которая только что приехала в Венгрию. И теперь подруги, проживая при дворе, хотели и людей посмотреть, и себя показать, а может быть и подыскать себе по новому мужу, но такому которого выберут они сами, а не семья или ещё кто-то.
Пока мы с Роландом танцевали и общались с Маргит и Эржбет, очень поздний обед плавно и незаметно перетёк в ужин, затем стемнело, празднество подошло к концу, и гости с хозяевами потянулись по койкам. Многих, правда, пришлось туда уносить. Неужели, с моей подачи, народ начнёт засыпать в салате лет на семьсот-восемьсот раньше?
Мы с Роландом и Вимом тоже хотели отправиться в лагерь, но на выходе из зала нас остановили две девушки лет двадцати. Одна, невысокая, черноглазая и смугловатая фигуристая брюнетка, по имени Илонка, была служанкой Маргит, вторая, рыжеватая, с серыми глазами, немного повыше и потоньше, прислуживала Эржбет. Звали её Юлишка. Обеих мы видели рядом с их хозяйками, и из их разговоров уже знали имена. Илонка на французском языке (похуже, чем у её госпожи, но всё же понятном) сказала, что «витеза де Лонэ одна дама просит прийти поговорить». Юлишка тоже по-французски (наверное, служанки научились этому языку со своими хозяйками в Империи, в свите принцессы) передала аналогичное приглашение «витезу дю Шатле».
Однако! А в Эстергоме, оказывается, вовсе не скучно! Зря я переживал, расставшись с Лоттой, что теперь придётся обходиться без секса так же долго, как после ночи с Адель, пока опять не попадётся кто-нибудь поприличнее жриц Венеры! Это Роланд не заморачивается. Ему что парижская путана-надомница, что дочка трактирщика, что элитная профессионалка из дорогого борделя… Но и ему тоже везёт. Впрочем, раз выпал такой шанс, упускать его просто глупо. И, отправив Вима в лагерь, предупредить ребят, что сегодня мы ночуем в другом месте, я и мой друг двинулись соответственно за Илонкой и Юлишкой, в предвкушении сладенького.
Ну, что я могу сказать… Ночь удалась! Как и последующие. Маргит оказалась просто ненасытной. Помнится, в советские времена говорили, что в СССР секса нет (хотя автор изречения во время телемоста СССР-США выразилась немного в другом контексте, но выражение стало крылатым), но про Венгрию этого и тогда никто не мог сказать, а уж о более поздних временах и речь не идёт. Двоюродный брат учился в восьмидесятых на филфаке с венгерскими студентками-филологинями, и вспоминал этот эпизод своей жизни с упоением.
Средневековая венгерская баронесса ничем не посрамила своих далёких пра-пра-пра много раз внучек. Впрочем, судя по сияющему виду и признанию Роланда на следующий день, Эржбет, похоже, не уступала подруге в постельных выкрутасах. Вим тоже ходил с видом кота, нажравшегося сметаны. Предупредив ребят в лагере, этот проныра пробрался обратно в замок, сумел разыскать опочивальню своей пассии, оказавшийся одной из фрейлин Фружины — девушка хорошо знала немецкий и могла объясниться на латыни, что облегчило ей взаимопонимание с моим оруженосцем — и явно очень неплохо провёл там время, что нетрудно было понять по радостным лицам парня и его толстушки-хохотушки, которую звали Паула. Хотя, по мнению парня, она никакая не толстушка, а просто «очень фигуристая, есть за что подержаться», и ему это очень нравится.
Пьер и Ульрих тоже недолго оставались в одиночестве. Уже на следующую ночь обоих затащили в свои кровати соответственно Илонка и Юлишка, чем парни остались премного довольны, как сейчас выражаются. Видимо, по части раскрепощённости в постели служанки не отстают от хозяек. Хотя обе уже замужем за слугами в тех же домах и имеют детей. Но в данный момент их половины находятся в отъезде в хозяйских замках по каким-то делам, и девушки решили воспользоваться выпавшей свободой. В общем, Маргит с Эржбет, как и Илонке с Юлишкой, а также Пауле, всё определённо понравилось, так как эти отношения продолжались всё то время, пока наша компания находилась на территории Венгерского королевства.
А между тем на следующий день после крестин, концерта и пира армия крестоносцев наконец начала грузиться на суда, которые в достаточном количестве подогнали по реке в Эстергом, стараниями Папы и Ордена Цистерцианцев. Немало было и посудин с продовольствием и фуражом, что явно радовало сердца предводителей и участников похода — не придётся тратить свои денежки. Гёза и Фружина с принцем Иштваном и двором, тоже решили сопроводить наше войско до южных границ королевства. Суда у них были свои. Маргит, Эржбет и Паула, скооперировавшись, также зафрахтовали какую-то лоханку, размерами раза в полтора меньше нашего «Благословения», но тоже с каютой-надстройкой.
Отто, пока мы занимались подношениями, просветительством, присутствием на крестинах и прочих развлечениях, закончил свои гешефты в Эстергоме, что-то продав, что-то купив, и был готов двигаться дальше, вниз по Дунаю. Мы загрузили на «лодью» коней, успевших отдохнуть и размяться на земле, пощипав травку, а также зверят, свои палатки и прочий скарб. Едва успели забрать в городе у ювелира и медника заказанные «микроскопы», треноги и держатели для калейдоскопов. Поднести их царственным особам мы не успевали, придётся ждать следующей стоянки в Ваце.
В отличие от нас, Аргуэльясы так и жили всё проведённое в Эстергоме время на судне, а потому особо не заморачивались погрузкой, и спокойно репетировали. Парни и девчонки поверили, что вытянули свой счастливый билет. После первого концерта монархи и прочие знатные слушатели осыпали их серебром и золотом, а также разной ювелиркой, в основном перстнями со всевозможными камушками и жемчугами, так что они смогли вернуть заплаченные за костюмы деньги, рассчитаться с ишпаном в королевском замке за сооружение арены, и при этом остались довольно состоятельными молодыми людьми.
На следующий день слухи о концерте в королевском замке разнеслись по лагерю, и вся армия, даже несмотря на хлопоты с погрузкой, захотела услышать, как поют «Семь Самоцветов». Быстренько соорудили помост у воды, сидячие места для знати, остальным пришлось стоять на пологом постепенно поднимающемся берегу реки, так что и задним всё было видно. Эхо от реки усиливало звук, так же как ветер со стороны Дуная разносил его в сторону слушателей. Ребята спели тот же репертуар, что и накануне, прибавив ещё несколько песен. В частности, песню «Мельницы» под названием «Бродяга», которую я назвал «Рыцарь-бродяга» для большей презентабельности среди аристократов, да и предназначил я её, понятно, под мужское исполнение — у Гаспара отлично получилось под нашу лютне-гитару. А из песни «Дуб, терновник и ясень» я, мысленно встав на колени перед Хелависой, изъял упоминание об Англии (в свете возможных проблем с этой страной в будущем, включая Столетнюю войну и прочее), заменив на Камбрию — латинское название Уэльса, тем более что валлийцы и живут на острове куда дольше англов, и с Францией будут против них дружить ещё в XV веке, да и тисовый лук — это про них, а также попа в последнем куплете заменив на Отца (ссориться с церковниками ни мне ни Аргуэльясам не нужно). Плюс итальянскую песню «Cavaliere io saro», про короля Артура… Самое то по нынешним временам, с припевом как раз под два девичьих голоса. Нет, итальянского я почти не знаю, но более-менее знаком с испанским, и запомнил слова в клипе с двуязычными титрами, что показывал Алессандро, да и язык Данте и Петрарки легче того же английского воспринимается русским ухом:
«Феличита! Я студент института советской торговли тебе не чета! Феличита!».
Плюс там пишется как слышится, так что Вим и Аргуэльясы помогли записать песню на нынешних итальянских диалектах, и довести до ума музыку. Концерт имел оглушительный успех, на братьев и сестёр опять просыпался дождь монет, на этот раз, правда, в основном денье и геллеров, а не безантов с милиарисиями. Впрочем, и публика большей частью собралась попроще, чем накануне. И ВИА, погрузившись на судно, начал готовиться к новым выступлениям.
А дальше всё пошло, как в советском мультфильме «Волшебное Кольцо». «В промежуточных городах концерты давали. С большим успехом». Сначала в Ваце, где мы с Роландом вручили Конраду, Людовику и Гёзе треноги, показав, как пристроить к ним трубы, и наступившей ночью все три монарха с удовольствием разглядывали Луну и другие планеты. Одновременно наш король и венгерский монарх получили свои «микроскопы», тоже уплатив по пять безантов, плюс за треноги мы оба получили по золотому перстню с драгоценными камнями от каждого из двух королей и от кайзера.
Королевам мы презентовали держатели, научив фиксировать в них калейдоскопы. Алиенора и Фружина тоже отдарились перстеньками. Если так дело пойдёт, скоро каждый мой палец будет сверкать бриллиантом, изумрудом, рубином или топазом. Шутка юмора. Вещицы, конечно, полезные, синьор Гальтиери в Ульме не даст соврать. И не только в плане превращения в деньги. Показав их людям соответствующего монарха, можно рассчитывать на их внимание. Роланд вообще счастлив. Колечки от пяти коронованных особ — это как много веков позже «грудь в крестах». Это вам не колечко королевской любовницы, от него одни неприятности, особенно если таскать его на руке, перед глазами оскорблённого монарха. Маркиз Альфонс не даст соврать.
Кстати, он куда-то пропал из нашего поля зрения. Уже позже по армии крестоносцев поползли слухи о некоем скандале между Людовиком и Альфонсом Лиможском. Говорили, что монарх долго расспрашивал маркиза об одном колечке на его пальце, а тот вроде как оправдывался, а потом, если верить приятелям маркиза, он нанял самое быстроходное судно, какое смог найти в тех местах, и покинув армию, устремился вверх по Дунаю в направлении города Ульма. Подозреваю, для того, чтобы побеседовать с синьором-герром Гальтиери о происхождении купленного колечка с рубином. Ну-ну, интересно было бы поглядеть, как он будет допрашивать синдика цеха ювелиров и советника Герренрата в императорском городе, в чужой стране. А если тот захочет ответить на его вопросы — как будет искать шевалье Шарля д'Артаньяна из Гаскони? Вряд ли маркизу придёт в голову заглянуть в ульмскую прецепторию Тамплиеров, и узнать у моего приятеля Георга фон Врангеля про дедуктивный метод и бертильонаж.
Сам король о случившемся между ним и маркизом помалкивал, но при его упоминании у Людовика было такое лицо, словно он съел ведро лимонов, так что подобные упоминания быстро прекратились, во всяком случае в королевском присутствии. Одно ясно — Альфонс попал в немилость всерьёз и надолго. Да и вообще попал. Теперь, пользуясь ситуацией, его начнут обижать все соседи. Зато Алиенора не скрывала глубокого удовлетворения. Ну да, какой женщине не понравится узнать, что любовница мужа наставляла рога этому самому мужу?.. И всё это из-за одного колечка! Опасно в эти времена носить ювелирку!
Карма, судьба — называйте это как хотите. Но, получается, сработала моя мина замедленного действия, которую я непроизвольно заложил, продав колечко в Ульме ювелиру Гальтиери.
Но вернёмся к нашим баранам… То есть дворянам. Во время подношения в Ваце наш граф с явной завистью смотрел на треноги для подзорных труб, при этом оставшись довольно равнодушен к «микроскопам» — микробусы явно вызывали у него отвращение. А вот заполучить штуку, которую можно сделать и ниже, и выше, и вертеть трубу в любую сторону, наставляя куда пожелаешь, нашему сюзерену определённо хотелось.
Да, неудобно получилось… Гильом для нас столько сделал, а мы про него забыли! Пришлось при горячей поддержке Роланда обещать, что мы сделаем ему треногу в… чуть не сказал Будапеште, но такого города на карте пока нет. Есть Буда, ниже по Дунаю, на правом берегу, и напротив, на левом, Пешт, в один город они сольются веков через семь.
Вообще-то, ни одна из половин будущей столицы Венгрии сейчас не внушает. Пешт — городок лавочников и ремесленников. К удивлению Роланда и наших оруженосцев (но не моему — я это знал после той турпоездки в Будапешт в прежней жизни), среди местных жителей оказалось немало мусульман, приехавших сюда по торговым делам пару веков назад, ещё до крещения Венгрии, да так и прижившихся. Ну, помогай им Аллах. Если наши узнают, что «сарацины» прямо на пути… Даже боюсь представить, чем всё может закончиться.
Как позже рассказал Вим, узнавший это от своей хохотушки Паулы, местные власти этого тоже опасались, так что всем пештским мусульманам было велено прекратить торговлю и не выходить из своих домов до тех пор, пока армия крестоносцев не пройдёт дальше, а с местной мечети — которая, к слову, на мечеть совсем не похожа, ни купола, ни минарета — временно даже сняли полумесяц. Впрочем, здешние правоверные, похоже, и сами дураками не были, затихарившись так, что их было не видно и не слышно. Хотя, если я правильно помню, в следующем веке их это не спасёт, всех, кто не захочет креститься, попросят из Венгрии.
Буда — архиепископская резиденция, столицей город станет через два с лишним века, и город богатых купцов, по большей части немцев. Последнее, впрочем, для нынешних венгерских городов дело обычное. Сам город совсем не похож на себя в будущем, нет даже королевского замка на Замковой горе, который построят ровно через сто лет, да и сама гора, точнее холм, так пока не называется. Из знакомого только гора Геллерт (холм под две с половиной сотни метров высотой, увы, пока без памятника Освобождения, украсившего это место в будущем), прославленная тем, что больше века назад здесь был убит язычниками епископ Геллерт, в конце прошлого столетия признанный святым и покровителем Венгрии, а также древние римские термы на горячих источниках на острове Маргит. Это показалось мне символичным, и я затащил парней вместе с нашими девушками в это заведение. Мы арендовали по купальне и плескались с нашими подругами целый день. И не только плескались… В общем, всем очень понравилось. Кстати, королева Фружина тоже навестила термы в сопровождении Алиеноры, и им тоже понравилось. Как и сопровождавшим королев Людовику и Гёзе. Братья и сёстры Аргуэльяс также не обошли термы стороной. По их словам, для них это не было чем-то непривычным. В Ливорно термы тоже имелись ещё с римских времён, и отапливались добываемым неподалёку углем, — дрова обходились дорого.
Впрочем, не термами едиными. Для встреч с нашими подругами нам были не нужны древние бани. Каждую ночь, когда наш флот останавливался (в темноте сейчас по рекам не ходят, опасаясь мелей, камней и топляков), «Благословение» и судно, на котором плыли Маргит, Эржбет и Паула со служанками, становились на якорь рядом, и мы бросали жребий, кто остаётся в нашей каюте (их в надстройке было две, вторую занимала семейка Аргуэльяс), приведя свою пассию, а кто отправится на судно девчонок, разгородивших свои каюты ширмами. За ними может и не видно, но слышимость была прекрасная. Не берусь судить насчёт парней, но девушек это, по-моему, только дополнительно заводило. Правда, пить противозачаточное снадобье они не забывали, похоже, в Венгрии с этим дела обстоят не хуже, чем в Эльзасе и его окрестностях, и сюрприза, что преподнесла мне Лотта в Ульме, можно не опасаться.
Вообще, девушки оказались на редкость активными, и буквально измочалили нас во время этого путешествия, так что на мне и парнях одежда начала висеть как на вешалке. Кажется, я понял, от чего покойные мужья Маргит и Эржбет так быстро нас покинули. Похоже, зеленоглазка и блондинка просто залюбили их до смерти, как дама Изабелла, про которую рассказывал Вим, своего мужа, как его, графа фон Клетгау, вроде… Не самый плохой конец для мужчины, надо признать, далеко не самый.
Дни у нас были не менее насыщенными чем ночи. Тут и спарринги между собой и с братьями Аргуэльяс, и репетиции с разучиванием новых песен. Среди прочего я решил задвинуть двойняшкам творчество Лары Фабиан. Ольге нравилось, уверен, женской аудитории XII века тоже зайдёт. Да и не только женской. Тут же и переводы с помощью Вима и Рамиро, у которого тоже оказался талант к этому делу. В частности, песни Стаса Михайлова и Григория Лепса, кое-как записанные мной на французском, ребята шлифовали и «доводили до ума». Впридачу я решил изобрести что-то вроде средневековых усилителей, сделанных из труб с широкой воронкой раструбом с одного конца, и рупором с другого, собираемых в целую батарею и так же разбираемых. Трубы с раструбами и рупоры мы заказали медникам ещё в Ваце, а собирать пришлось в Буде. Испытали — звук к вящему удовольствию публики разносится далеко. Заодно сделали треногу для графа, и поднесли её с Роландом, отказавшись брать плату с нашего благодетеля — реально благодетеля, так как без Гильома мы бы к королю хрен пробились, да и без его трёх безантов не смогли бы сделать самогонный аппарат, выкупленный аббатом Клерво за сумму почти в семнадцать раз больше. А без этих денег мы не смогли бы сделать подзорные трубы, калейдоскопы, компасы, рупоры, карандаши и другие нужны вещи, включая спасательные круги, жилеты и пояса — без которых Роланд и Эрих наверняка утонули бы в Рейне, а также купить фляги и прочее, включая лошадей со сбруей для близнецов. Да и самих близнецов с нами бы не было, так как мы не смогли бы спасти Карла и его семью от Пфефферкорна. А без близнецов нас однозначно прикончили бы пираты на Рейне, да и с разбойниками в Швабском Лесу мы бы точно не справились, не получили наследство от Барзаги, да и Зиги с Малу не спасли бы. Такая вот «круговая порука».
Ещё было заготовление дополнительного запаса активированного угля, а также целебных трав и настоев. В покупках сырья большую помощь оказал Вим, который выпросил у своей Паулы одного из её слуг, по имени Лаци. Тот хорошо знал немецкий, так что с продавцами тех же трав на рынке я общался через Вима, а тот через Лаци. Участие принимал и Пьер, который, живя в лесу, приобрёл немалый опыт травника. Конечно, растительность в Венгрии отличается от Брабанта, но и одинаковых растений немало.
Кстати, в отличие от других оруженосцев, да и нас с Роландом, для Вима и Паулы это, похоже, не мимолётный дорожный роман, у них там всё серьёзно. В Буде Вим попросил меня походатайствовать за него перед королевой Фружиной, чтобы та разрешила своей фрейлине выйти за него. Пришлось побыть свахой. Или сватом? Королеве Венгрии, через Гаспара Аргуэльяса, хорошо знавшего латынь, я объяснил, что Вим достаточно знатного происхождения — сын барона, и законный наследник баронства! Правда, баронство отжала подлая родня, но всё может измениться, если Вим отличится в крестовом походе. К тому же, даже сейчас у парня в тамплиерском «банке» лежит весьма солидная сумма в серебре и золоте, и это только начало, так как мы с моим другом шевалье дю Шатле решили всю добычу делить поровну с нашими оруженосцами, а на добычу нам везёт. Это даже не касаясь храбрости и образованности Вима и прочих его талантов.
Вызванная королевой Паула упала на колени перед своей госпожой, умоляя позволить ей стать женой Вима. Мой оруженосец присоединился к своей пассии. Фружина оказалась девушкой доброй, не став мучить ни свою фрейлину, ни её избранника. Вильхельм ван Арнвейлер и Паула де Тольнаи были объявлены женихом и невестой. То, что Виму пятнадцать исполнится через пару месяцев, а Паула на год с лишним его старше, никого не смутило, и меньше всего их самих. В Средневековье нормальный возраст для бракосочетания, на которое, кстати, не нужно даже согласие семьи Паулы, девушка сирота — отец умер в прошлом году, мать значительно раньше, всей семьи только замужняя старшая сестра.
Впрочем, бракосочетание по воле королевы отложили до возвращения Вима из крестового похода. Фружина заметила, что на войне всякое бывает, и что ей не хотелось бы, чтобы её фрейлина стала вдовой, не успев толком стать женой. Разумно, в общем-то… Хотя для Вима и Паулы это мало что изменило. Они и так с самого Эстергома были по факту мужем и женой, а после официальной помолвки практически перестали скрывать свои отношения.
После того как закончили с помолвкой, Фружина с милой улыбкой сообщила, что израсходовала все карандаши, зарисовывая получившиеся в калейдоскопе узоры, и захотела приобрести ещё, да побольше, про запас. Алиенора, заглянувшая на огонёк, обратилась с аналогичным пожеланием. Я безропотно отдал большую часть цветных карандашей и часть обычных, получив за них аж по безанту от монаршей милости. Правда, предупредил королев, что мои запасы исчерпаны, а новых карандашей я в ближайшее время сделать не смогу из-за отсутствия необходимых материалов. Вернувшись на судно, я призадумался. Для изготовления карандашей у меня нет ни графита, ни времени. Посоветовавшись с Роландом, которого я считал компаньоном в этом деле (не купи он в Саарбрюккене графит по своей инициативе — никаких карандашей не было бы), мы решили продать секрет изготовления этих писчих принадлежностей Церкви. Святые отцы наверняка и графит быстро добудут, и производство по всей Европе наладят. Судя по тому, как расхватали мой запас карандашей две королевы, товар будет пользоваться большим спросом.
С этим предложением мы отправились к Теодвину, который в качестве легата Римского Престола в Сирии был главным церковником в армии. Кардинал-епископ Санта-Руфина, явно успевший попользоваться подаренными карандашами, мгновенно въехал в тему, сообразив, какие доходы Церкви может принести эта затея. Вслух он этого не сказал, но по его жадно заблестевшим глазам всё было понятно даже Роланду. После чего с наигранным равнодушием поинтересовался, сколько мы хотим за секрет изготовления карандашей, включая цветные.
— Тысячу безантов!
Я толкнул локтем в бок вытаращившего глаза и закашлявшегося Роланда, добавив: — Каждому!
Теодвин крякнул, поёрзал в своём стуле-кресле, но всё же согласился на запрошенную сумму. Хм, не продешевил ли, думал я, глядя, как кардинал-епископ Санта-Руфина отсчитывает деньги. Тысячу безантов он выдал наличными, всё это было затем упаковано в несколько кошелей-мешочков. Я взвесил один на ладони… М-да, килограмм, не меньше. А на другую половину суммы церковник выписал векселя архиепископу Буды и архиепископу Калочи — города ниже по Дунаю.
Вообще долговые обязательства прелатов сейчас считаются очень надёжными, ведь епископ или кардинал не способный расплатиться по долгам, не может занимать свою должность. Так как полученное золото не было добычей, делить его было не нужно. Мы с потрясённым до глубины души Роландом уплаченное кардиналом золото вместе с безантами, которые получили у архиепископа Буды, обналичив кардинальский вексель, отнесли к магистру Тамплиеров на хранение — тот как раз открыл прецепторию Ордена в Буде. Магистр при виде такого количества золотых монет только покачал головой, не задавая ненужных вопросов. Он и до этого не раз зазывал меня к себе, показав письма аббата Клерво, в которых тот писал обо мне и о предсказаниях святого Януария, и выспрашивал о будущей судьбе своего Ордена. Я рассказал всё, что знал о тамплиерах в следующие полтора с лишним века, в частности о том, что нынешнее графство, а впоследствии королевство Португалия и королевство Арагон окажутся единственными христианскими странами, где Орден Храма сумеет сохраниться, сменив название на Орден Христа и Орден Монтеза соответственно. Заодно для сравнения поведав о куда более благополучной судьбе их коллег — госпитальеров-иоаннитов.
Расстроенный магистр долго молился, а затем огорошил вопросом: не говорил ли святой Януарий, как избежать такой судьбы? Н-да, и что тут отвечать? А отвечать надо быстро. К счастью, уже были разговоры с Бернаром на эту тему. Я предложил для начала тамплиерам побыстрее развязаться с банковским бизнесом, передав его планируемым беспроцентным «христианским банкам», действующим под эгидой Церкви и государственных властей. Магистр ответил, что аббат Клерво писал об этой идее, и что он сам её тоже поддерживает. Да, не зря говорят, что Эврар равнодушен к богатствам! Пожалуй, такому идейному человеку по силам развернуть Орден на другой путь. Ещё я высказал мысль что Тамплиерам стоит обзавестись приличным островом на окраине христианского мира, и создать там своё государство, как через полтора с лишним века сделают Госпитальеры. Там им точно не надо будет опасаться христианских владык, а от прочих рыцари Храма отобьются. Эту идею магистр воспринял с большим интересом и явным энтузиазмом. Да, для нынешних времён это нечто новое. Кроме того, я посоветовал тамплиерам не увлекаться мистикой и не заводить странных и таинственных обрядов, чтобы не давать повода для слухов и сплетен, приведя русскую поговорку из будущего:»Будьте проще, и люди к вам потянутся». После этой мысли Эврар де Бар надолго загрузился, обдумывая всё услышанное.
Заодно, чтобы успокоить жабу, я попросил Теодвина выхлопотать у кайзера позволение делать и продавать карандаши в городе Ульме только семейству штойермана Отто Кунце, якобы в благодарность за помощь в перевозе по Дунаю. Кардинал согласился, и вскоре соответствующая императорская грамота с подписью и печатью Конрада III оказалась у меня. Думаю, Лотте и возможному ребёнку этого хватит — даже на монопольной торговле в одном богатом торговом городе можно озолотиться.
Хотя доход нам принесло не только золото за проданную технологию изготовления карандашей. Ещё в Эстергоме к нам пожаловал польский принц Болеслав, племянник Кайзера, пожелавший купить подзорную трубу и рупор. Кстати, как и у Гёзы, у него русская жена со звонким именем Звенислава, дочь предыдущего великого князя Киевского и всея Руси Всеволода Ольговича и четвероюродная кузина Фружины. Уже сейчас среди царственных особ в Европе сплошь родня, а что будет дальше, даже думать не хочется… Генетику, что ли, «открыть» именем святого Януария?
Рупор я оторвал от сердца, предупредив парней, чтобы об оставшихся пяти, спрятанных в вещах, не проговорились ни одной живой душе. Про трубы соврал, что не осталось ни одной (от греха подальше спрятав три последние в сундук), а принцу предложил сделать подзорную трубу самому, сказав, что это несложно. Нужны только медь, олово, «каменный лёд», то есть горный хрусталь, которого в Венгрии немало, хороший ювелир и опытный медник. И знание, как всё сделать. Я нарисовал Болеславу на пергаменте чертеж подзорной трубы с подробным описанием технологического процесса, и довольный принц, уплатив за пергамент с чертежом безант, а за рупор отдав семиссий[5], покинул нас. Похоже, он с толком использовал мои советы, так как уже в Буде я видел Болека, разглядывающего окрестности в подзорную трубу.
После этого к нам хлынул поток знатных и просто денежным крестоносцев, а также дворян и купцов из числа подданных короля Венгрии, тоже захотевших приобрести трубы и рупоры. Я разводил руками, уверяя что все трубы подарил монархам и нашему графу, Рупоров тоже не осталось, последний откупил польский принц. Но я могу продать чертежи труб и рупоров, с пояснениями, как их изготовить из подручных материалов, у обычных ремесленников. Практически все заинтересовались. На вопрос о цене я отвечал, что совсем недорого — безант за чертёж подзорной трубы, полбезанта за чертёж рупора. На вопрос, откуда такие цены, ссылался на принца Болеслава, заплатившего ровно столько за чертёж трубы и рупора. Последний, правда, был уже в готовом виде, но это я не уточнял. Не могу же я брать меньше заплаченного высочайшей особой! Это было бы оскорбительно для принца. Между прочим, после Болеслава заглянула ещё одна высочайшая особа. Борис Коломанович, блондин лет тридцати пяти на вид, среднего роста и худощавого сложения, волосы до плеч, борода аккуратно подстрижена, круглое лицо с крупным носом и упрямо сжатыми губами, внимательный и немного настороженный взгляд глубоко посаженных тёмных глаз. Родич византийского императора, женат на его племяннице. Одет как простой рыцарь, видимо, «для конспирации». Он же находится в свите Людовика «инкогнито», хотя это секрет Полишинеля. Борис тоже купил у нас «техдокументацию» на трубу и рупор, но об этом я другим покупателям не рассказывал, и ребят предупредил, чтобы помалкивали. Не хватало только поссориться с Гёзой и Фружиной! Пусть уж они между собой, без нас разбираются!
Покупатели по большей части морщились, но платили. Так что документация по каждой подзорной трубе приносила нам по девять денье с одним оболом на нос, два чертежа рупоров — столько же.
Уверен, что некоторые бесплатно делились чертежами с другими крестоносцами, или за меньшую, чем я озвучил, сумму, но, судя по количеству просителей, до такой «благотворительности» если и додумались, то немногие. А нам пришлось впрячься в работу в светлое время суток. Близнецы и Пьер чертили чертежи — у опытного охотника и бывших подмастерьев оружейника оказались хороший глазомер и верная рука. Вим и я писали описания техпроцесса. Роланд сидел на раздаче, принимая деньги и выдавая бумаги.
Оруженосцы трудились с энтузиазмом — Вим хотел получить побольше денег к своей свадьбе с Паулой, Пьеру и Ульриху серебро на подарки девушкам тоже лишним не было. Когда Роланд поинтересовался, насколько это занятие соответствует дворянской чести, я ответил, что вполне соответствует, так как это сродни составлению карт и лоций, а это дело несомненно благородное, его и царственные особы не чураются. Так что, стоило судам, на которых сплавлялась по Дунаю наша армия, пристать в одном из прибрежных городов, на берег первым делом выкатывалась толпа обеспеченных крестоносцев, жаждущих обзавестись оптикой и матюгальниками, которые опустошали лавки, торговавшие медью, оловом и «мармарошскими диамантами», а затем заваливали заказами медников и ювелиров.
Тем временем слава ВИА «Семь Самоцветов» мчалась впереди них. Уже в Буде на концерт собрались не только крестоносцы, но и здешние горожане с окрестными дворянами. Понравилось всем! Затем триумфальное шествие ВИА продолжилось в других придунайских городах Венгрии. Пакш, Калоча (где мы обналичили у местного архиепископа вексель кардинала Теодвина, полученные пять сотен безантов отдав на хранение магистру Ордена Храмовников), Апатин, Вуковар… Ребята превращались в настоящих звёзд, особенно девушки. Иоландита, которую братья и сестра чаще называли просто Йоля, и Инес выглядели настоящими принцессами. Когда несколько знатных придурков захотели заполучить девушек в постель, и были посланы, но не унявшись, позволили себе хамское поведение, то получили сотни вызовов от фанатов «Семи Самоцветов», и были вынуждены извиняться перед сестричками Аргуэльяс, так как шансов на выживание у них не оставалось. А вместе со славой и популярностью росло и состояние братьев и сестёр. Теперь они могли сами организовывать концерты, строить сцену и места для публики, покупать костюмы и прочее, включая «усилки». Ну а мне и Виму стали платить за песни, я получал свой процент авторских, и выходило вполне неплохо.
Со всеми этими делами мы и не заметили, как наше путешествие через Венгрию подошло к концу. Армия крестоносцев и венгерский двор добрались до Вуковара. Городок не крупный и не мелкий, но с замком. Собственно, Вуковар на смеси мадьярского и местного славянского наречия и означает «Волчий Замок», как объяснила Паула Виму, а он уже нам. Недалеко начинается граница Византии, проходящая по Дунаю, и объединённая армия крестоносцев собирается, готовясь к новому этапу пути до дельты Дуная.
В таверне под вывеской с кружкой и подковой, где мы засели с моими соратниками, было довольно уютно. От камина веяло теплом, мы с Роландом попивали тёплое вино с пряностями, закусывая жареным фундуком с мёдом. Вкус — специфический, но неплохо. На дворе уже сентябрь и, хотя днём тепло, по вечерам у реки становится прохладно. В общем, сидеть в таверне приятнее, чем в каюте.
Рядом грустит над кружкой Эрих. Его можно понять. У парня любовь, только в отличие от Вима с его Паулой, тут всё сложно. Началось с того, что Эрих, которого вместе с братом Аргуэльясы понатаскали насчёт светских манер, сопровождая нас в Буде, увидел одну из служанок королевы Алиеноры. И пропал! А служанка, надо сказать, была необычная, в будущем её назвали бы негритянкой или, по-политкорректному, афро-африканкой, а сейчас, в христианском мире, таких называют мавританками. Это в XXI веке в Европе от негров не протолкнуться, а нынче они тут очень большая редкость. Правда, до настоящей негритянки девушка сильно недотягивала, максимум светлая мулатка. Черты лица левантийские или южноевропейские, огромные светло-голубые глазищи, точёная фигурка, от уроженцев Африки разве что копна чёрных мелких кудрей да пухлые губы. В общем, девушка шестнадцати лет была очень красивая, так что моего оруженосца можно понять. Хотя и не ждал, что спокойного, чуть меланхоличного Эриха потянет на экзотику!
Маргит и Эржбет благодаря знанию французского зацепились языками с придворными дамами Алиеноры и смогли узнать историю девушки по имени Мари де Тигрэ. На самом деле девушка была родом из Эфиопии (или Абиссинии, как её ещё называют), а чистокровные эфиопы на негров не очень похожи. К тому же мама Мари была «френджи», то есть уроженкой Европы, которую её папа отбил у работорговцев. Те везли девушку для какого-то мусульманского сатрапа в Суакине. Белая женщина в тех местах в диковинку, а пленница была ещё и красавицей, так что папа Мари сделал её любимой женой. Хоть эфиопы и христиане, но многожёнство у них встречается, особенно в высших слоях, с ссылками на библейских патриархов и царей. Папа девушки имел зубодробительный титул, который для удобства стали переводить как граф. Он управлял довольно крупным городом с округой, имея в подчинении тысячу профессиональных воинов-дружинников, чем не всякий граф в Европе мог похвастаться.
В отчем доме девушка получила неплохое для женщины в эти времена образование, постигнув грамоту, а также выучив помимо пары тройки местных наречий ещё арабский, коптский, греческий и язык матери — «латинский» Судя по всему, один из средиземноморских языков. Когда Мари, названной при рождении Мариам, исполнилось тринадцать, папа решил выдать её замуж за соседнего князька. Перед этим девушка отправилась с одной из родственниц в монастырь на богомолье. Но на караван напали кочевники из дикого племени адалов. Большинство людей в караване погибли, немногим, включая Мариам, посчастливилось оказаться в плену. Хотя насчёт посчастливилось — это ещё бабушка надвое… Короче говоря, адалы продали девушку египетскому работорговцу, тот отвез её в Каир и продал магрибинскому купцу, который повёз Мариам Средиземным морем куда-то на запад. Куда именно её везли, девушка так и не поняла, но разразившийся шторм загнал судно купца в устье реки Эбро в Испании, к городу Тортоса.
Местный сарацинский сатрап решил выкупить у купца эфиопскую красавицу, для подарка в гарем эмира Валенсии. Но Мариам не хотелось в гарем, и она выразила решительное несогласие на хорошем арабском языке, попутно высказав всё, что думала обо всех сарацинах, включая купца, сатрапа Тортосы, а также самого эмира, и их пророка. Наш человек! Речь девушки привела оскорблённых фанатиков в такую ярость, что они отрезали ей язык. Потом решили, что этого мало, и повезли в Валенсию для показательной казни на глазах большой аудитории и лично эмира. Однако, тут Мариам наконец повезло. По дороге им встретились каталонские рыцари, участвовавшие в походе Рамона Беренгера, графа Барселонского и регента королевства Арагон, на Мурсию. Сарацины этой встречи не пережили, кроме пары-тройки успевших сдаться в плен, а Мариам была освобождена.
К сожалению, из-за отсутствия языка, девушка не могла рассказать о себе своим спасителям, несмотря на знание ими арабского. Хотя крестик на шее, цепи на руках и ногах, да и клетка, в которой её везли, кое о чём говорили. К счастью в отряде оказался грамотный священник, хорошо знавший греческий. Мариам смогла с ним объясниться с помощью записок. Пленные сарацины частично подтвердили её рассказ. После этого рыцари прониклись к мавританке большим уважением, как к знатной девице пострадавшей за христианскую веру. Освобождённую Мариам, или Марию, как стали её называть местные, отвезли в Сарагосу, ко двору регента Рамона Беренгера, и его подопечной, а также наречённой невесты, арагонской королевы Петронилы.
Когда я услышал это имя, то чуть не заржал как ненормальный. Мне вспомнился, замечательный французский фильм о попаданцах, только наоборот, из этого же XII века в будущее (хотя, они в обе стороны шастали) — «Пришельцы-2. Коридоры времени». Один из этих попаданцев упоминал некую Петронилу С Большими Сиськами. Правда, арагонской Петрониле сейчас всего одиннадцать, и вряд ли у неё есть не то что большие, а хоть какие-то сиськи, а уж о том, что было три года назад, и говорить нечего. Зато у созревшей под африканским солнцем девушки с этим всё было нормально, в тринадцать лет у неё фигурка была на все пятнадцать. Так что Рамон Беренгер не решился держать освобождённую мавританку при дворе, опасаясь слухов, из-за которых арагонская знать могла расстроить помолвку своей малолетней королевы с графом Барселонским и турнуть его из регентов — прецеденты бывали. В общем, регент быстренько отослал экзотическую девушку к родственнице Петронилы — нашей королеве.
Алиенора, в отличие от соплюшки Петронилы, сразу поняла, какой шикарный подарок упал в её руки. Служанка, которая при всём желании не разболтает секреты своей госпожи! Разве что напишет, но не отрубать же ей руки! Мари, как стали звать девушку при французском дворе, прибавив вместо фамилии название её родной провинции в Эфиопии, приняли, обласкали, и после того, как она выучила французский и латынь («латинским языком» её матери оказался провансальский, родной для Алиеноры) сделали доверенной служанкой, которая сопровождала королеву, выполняя разные поручения. Для лучшего взаимопонимания Мари и королева даже разработали систему знаков. Ещё девушка всё время носила с собой восковые дощечки, чтобы записывать то, что хотела сказать.
Вопреки тому, как это обычно бывает при дворе, новая фаворитка не вызвала зависти и враждебности у других придворных дам. Они считали, что им в жизни повезло куда больше — у них-то языки имелись! Кроме того, хоть Мари и была дочерью абиссинского «графа», её родня осталась в далёкой Африке и шансов на их появление при французском дворе не было ни малейших, как и на то, что девушка будет тянуть наверх своих родичей в ущерб местным аристократам. Да и страдания Мари за веру, принятые от «безбожных агарян», при дворе тоже вызывали уважение. К тому же девушка была умной, тактичной, неконфликтной… Возможно, этому в том числе или даже в большей степени способствовало отсутствие языка. Дамы французского двора полюбили плакаться Мари в жилетку о своих проблемах, зная, что та никому это не разболтает, а им самим станет легче на душе.
По всем этим причинам Эрих сейчас грустил в таверне, напиваясь местным красным вином, совсем недурным, кстати. Парень сильно сомневался, что сможет добиться понравившейся девушки. Ведь Мари — дочь графа, хоть и своеобразного, приближённая самой королевы, а он всего лишь новоиспечённый экюйе, вчерашний ремесленник, хоть и сумевший уже нажить немалые деньги, но не имеющий ни кола, ни двора. Правда, я обещал выделить ему, как и Виму, кусок земли из владений пожалованных нашими королём и королевой, а также монархами Венгрии и Кайзером, но до тех земель нужно ещё добраться.
Надо помочь моему оруженосцу, пока он совсем не раскис. Похоже, придётся опять побывать сватом, только теперь не у венгерской королевы, а у нашей. Вообще-то, их величества, включая и Алиенору, ко мне благосклонны после наших подношений, и особенно после того, как я снова обогатил местную кухню блюдами из будущего. Для начала я решил познакомить Конрада с борщом. Ага, тем самым, украинским, который Бог послал Альхену из «Двенадцати стульев». Так-то он должен появиться веке в XVI или около того. Причём это будет далеко не тот борщ, что известен всем в России в XXI веке. И это не считая отсутствия картошки. Его делали из растения «Борщевик обыкновенный» (не путать с ядовитым «Борщевиком Сосновского», родом с Кавказа, который какие-то идиоты, или вредители, в советское время вздумали выращивать на корм скоту, и уничтожать его приходилось даже в начале третьего тысячелетия). Два вида различаются в основном цветками — у безвредного борщевика они розоватые, у ядовитого белые.
Всё это я узнал от Ольги, которой нравилось изучать историю разных блюд. Она даже как-то приготовила на пробу борщ из того самого обыкновенного борщевика по старинному рецепту. На мой вкус — очень так себе, хотя, если нет чего-то по лучше, сойдёт, как и лебеда. Но «классический» борщ из свёклы, появившийся в XIX веке, намного лучше. И всё, что для него нужно, здесь уже есть. Ну, почти всё.
Картошка, как я уже упоминал, пока остаётся в ещё не открытой Америке. Но её, как и в здешнем варианте «Оливье», можно заменить репой и тыквой. А прочее всё имеется на рынке. Мясо, сметана, свёкла, капуста, лук, петрушка, укроп, чеснок, морковь… Правда, когда я в Буде отправился с Вимом и Лаци, слугой Паулы, на рынок за ингредиентами для борща, морковь там оказалась какая-то странная. На вид это были самые обычные морковки, но почему-то фиолетового, белого или красного, как ещё неизвестные в Европе помидоры, цвета. Привычных оранжевых не было вообще![6] Грешным делом я даже заподозрил, что попал не в наше прошлое, а в какой-то параллельно-фэнтезюшно-магический мир. Тут ведь и ведьмы есть, и вполне рабочие колдовские мази. Но, как следует подумав, отбросил эту мысль. Скорее всего, это какие-то местные сорта. Помнится, в детстве я объедался малиной на бабушкиной даче. И была та малина не только привычная малиновая, пардон за тавтологию, но и жёлтая, и тёмно-фиолетовая.
Накупив всё необходимое, и используя налаженные ещё в Клерво контакты с поваром нашего короля, я вышел на поваров Конрада. Те уже заценили рецепты «Салата Крестоносца» и соуса «Клервез», которые их французский коллега поведал им по приказу своего монарха, откликнувшегося на просьбу царственного собрата, заодно расхвалив «изобретателя», шевалье де Лонэ, и моя идея порадовать кайзера новым невиданным супом зашла на ура. Понятно, борщом я его называть не стал (борщевика-то там не было и в помине), придумав с помощью Вима латинское название «Имперский суп» («Sorbito Imperial») — он же для императора предназначался!
Новое блюдо понравилось! И кайзеру, и обедавшим с ним знатным особам, включая его зятя Германа Баденского, и сводных братьев — маркграфа Австрии и епископа Фрейзинга, а также кардиналов Теодвина и Этьена де Бара. Смолотили всё до последней ложки, после чего…потребовали добавки!
За сие блюдо кайзер меня изволили отблагодарить снятым со своего пояса дорогим кинжалом в усыпанных самоцветами ножнах, с крупным сапфиром в рукояти. Забегая вперёд, скажу, что с тех пор «Сорбито Империаль» стал одним из традиционных угощений на императорском столе. И не только императорском. Гёза с Фружиной и Людовик с Алиенорой тоже заценили мой супчик. При этом королева Венгрии вопросительно поглядывала на представленного в качестве автора нового супа шевалье де Лонэ. В её взгляде так и читалось: «А как же мне?»
Пришлось продолжить кулинарное изобретательство. Эх, лечо бы сделать! В своё время меня этому бабушка научила. Для Венгрии было бы самое то, как-никак в будущем лечо станет национальным блюдом венгров! Увы, и с помидорами, и со сладким перцем (который в будущем ещё почему-то называют болгарским, хотя Болгария была отнюдь не первой страной в Старом Свете, куда его завезли из-за океана) европейцы познакомятся только во времена Колумба. Немного подумав, предложил венгерской королевской чете пиццу, обозвав её на латыни, после консультации с Вимом, «Королевской Лепёшкой» («Tortilla Regius»). Настоящая пицца появится только в XVI веке, когда до Италии доберутся помидоры, хотя лепёшки с сыром, зеленью и прочим известны с античности. Но я приготовил с помощью венгерского королевского повара и Паулы нечто такое, что здесь ещё не видели. Фружина пришла в восторг, особенно когда я объяснил, что тут нужны только лепёшка, сыр, да соус погуще, а дальше всё зависит только от фантазии поваров и их хозяев — полная свобода комбинировать разные виды мяса, всевозможных рыб и прочие дары моря, рек, озёр, всякие овощи-фрукты и прочие грибы-ягоды.
Гёзе новое блюдо тоже пришлось по вкусу. Когда я увидел, как довольный король стягивает с пальца кольцо с изумрудом и мелкими сапфирами и протягивает его мне, только вздохнул про себя, однако не забыв рассыпаться в благодарностях. Ещё один мой палец украсился перстнем. И не снимешь, иначе дарители увидят, что подарок не носится — обидятся, чего доброго.
А вот его жена удивила. Ещё когда я просил руку Паулы для Вима, проговорился, что в родной Оверни живёт девушка, на которой я хочу жениться после похода. И теперь Фружина подарила мне для моей будущей невесты красивое ожерелье из довольно крупных жемчужин. Щедрая в Венгрии королева! За пиццу — жемчужное ожерелье! И это не считая перстня от Гёзы. Узнай кто о таком в прежней жизни — охренели бы! Осталось только преклонить колено и почтительно поцеловать ручку за настоящий королевский дар.
Ну а после этого не презентовать какой-нибудь оригинальный рецепт нашей королеве было бы натуральным свинством. Пораскинув мозгами, я заказал меднику пару небольших бронзовых котелков на подставках, и к ним две горелки на спиритусе. Затем, перегнав в сделанном по заказу нашего короля самогонном аппарате черешневую настойку, получил нечто вроде кирша. Ну а дальше всё было просто. На глазах Алиеноры, обмазав котелок внутри оливковым маслом, я раскочегарил спиртовую горелку-фондюшницу, засыпал сыр, пояснив, что можно экспериментировать с разными его видами (где, как не во Франции с её сотнями видов сыров, делать это?), добавил белого вина, самопального кирша, крахмала, приправил чесночком, лучком, перцем, расплавил сыр, и вуаля — блюдо, которое я, разумеется, назвал исконно французским словом «фондю» — ну а как ещё назвать растопленный, расплавленный, тянущийся сыр — готово! Осталось только макать туда кусочки хлеба, мяса, рыбы, овощей и прочее, для чего я вручил королеве набор серебряных вилок, показав, как ими пользоваться.
Вообще-то, как рассказывал Алессандро, вилки придумали задолго до этого времени, в Китае, два с половиной-три тысячелетия назад. Ещё в античные времена вилки дошли до Египта и Рима, правда, там их использовали только на кухне, чтобы не хватать во время готовки горячие куски руками. Три века назад на Ближнем Востоке додумались до употребления вилок за столом. Вскоре этот обычай переняли и в Византии. В прошлом веке вилки появились на юге Италии. На севере «сапога» вилками станут есть в следующем веке, а во Франции первую вилку увидят только в двадцатых годах XIV века. Вообще, вилки распространялись в Европе туго, к примеру, в Англии с ними познакомились лишь в XVII столетии. Считалось что это из-за формы двузубых вилок, похожих на те вилы, которыми в аду черти поддевают грешников. Но я сразу заказал у серебряных дел мастера в Пеште привычные мне вилки изогнутой формы, с четырьмя зубцами, без всяких аналогий с разной чертовщиной. Алиеноре и вилки, и тем более фондю, очень пришлись по вкусу, во всех смыслах. Людовику тоже.
Вдобавок я поднёс королевской чете ещё одну придумку, которую в будущем называли китайским фондю, хотя на фондю это блюдо не особо походило. Тут больше подошло бы китайское название «хо го», то есть «горячий котёл». По сути, тот же котелок со спиртовой горелкой, но в нём греется не сыр, а овощной или грибной бульон. В него окунают тонко нарезанные кусочки мяса, которые сразу свариваются в кипятке, затем «купают» в соусе и едят. В получившемся в итоге на этом мясе бульоне варят пельмешки с грибами, и всё это тоже едят. Я слегка усовершенствовал рецепт, предложив макать кусочки мяса, сварившегося в бульоне, хоть в соус, хоть в тот же расплавленный сыр, а пельмени, которые я назвал «ушками» («les feuilles»), делать с самой разной начинкой — и тоже по желанию макать на вилке в фондю. Сам «горячий котёл» или «китайскоё фондю» я назвал «Котелок Королевы» («Melon de Reine»).
«Фондю» и «Котелок Королевы» имели не менее громкий успех, нежели «Имперский суп» с «Королевской Лепёшкой». Довольная Алиенора наградила меня золотой заколкой-фибулой для плаща, украшенной бирюзой, явно восточной работы. Людовик расщедрился на ещё одно колечко, с крупной розовой жемчужиной. Мать моя женщина! Вот теперь точно скоро пальцев не хватит в буквальном смысле слова.
Затем монархи угощали друг друга подаренными им блюдами, причем наши король и королева сами заказали в подарок венгерским «коллегам» и кайзеру котелки фондюшницы со спиртовыми горелками, и вилки, которые монархи уже самостоятельно додумались использовать не только для фондю. Как до меня дошли слухи уже позже, глядя на монархов, и прочая знать стала перенимать новые блюда и столовые приборы. Затем мода пошла в низы, благо и для простого рыцаря приготовление «Сорбито Империаль» или «Тортилья Региус» вполне по силам и по кошельку. С фондю и «Котелком Королевы» посложнее, тут спиритус нужен. Хотя самогонные аппараты в армии постепенно распространяются, думаю, рано или поздно и с этим проблем не будет.
В любом случае, Алиенора ко мне относится хорошо, и вряд ли негативно отреагирует на предложение пристроить её служанку за моего оруженосца. Эрих теперь дворянин, и не беден, не исключено, что и у нашего графа заслужит в походе землицу. А Мари существует при дворе на птичьих правах, исключительно милостью королевы, и её будущее выглядит довольно туманно, а за Эрихом она окажется, как за каменной стеной, парень её будет на руках носить. Во всяком случае, я был в этом уверен.
Впрочем, сначала надо выяснить, как девушка относится к моему оруженосцу. Если не сразу помолвка, то хоть ухаживания начать. Конфетно-букетный период, ага! Конфеты, что ли изобрести? Шоколада ближайшие века четыре не будет, но как делать те же цукаты или леденцы, я знаю, спасибо Ольге. Правда, для них сахар нужен, а он нынче не только дорогой, но и редкий, собака. Сахарный тростник растёт не ближе Индии. Хотя ещё египтяне и римляне придумали более простые варианты из кусочков инжира, фиников и других сладких фруктов, орехов, ягод, смешанных с мёдом или сваренных в нём, и обвалянных в кунжутных семенах. Эриху присоветовать? Думаю, девушке, даже без половины языка с уже отсутствующими вкусовыми сосо́чками (сразу вспомнилась реклама мороженого и поющие хором вкусовые сосо́чки) должно понравиться.
Пока я раздумывал обо всём этом, в таверну зашли два аристократа. Судя по покрою одежды — местные, в смысле венгерскоподданные, лет по двадцать пять на вид. Одеты в парчу-бархат, расшитые златом-серебром, дорого и с претензией. Один рослый, жилистый, светло-рыжеватые волосы по плечи, короткая бородка и подстриженные усы. Несколько смахивает на артиста, который в советском детском фильме «Королевство кривых зеркал» играл наиглавнейшего канцлера Нушрока. Худое лицо, ястребиный нос, на тонких губах презрительная усмешка, холодные голубые глаза. Второй пониже, но более широкоплечий, с типично мадьярской внешностью, скуластый брюнет с прилизанными волосами, коротко стриженной бородой и длинными висячими усами подковой, глаза тоже чёрные, горящие, как уголья. Вооружены мечами с золотыми рукоятками и в ножнах, усыпанных драгоценными камнями, за золотыми поясами такие же пафосные кинжалы. Оба смотрят на окружающих, как на солдат на вошь, и не только на нашу компанию, но и на группу дворян из свиты нашего графа, которые тоже пьют в таверне. Так-так, видели мы таких. ЧСВ, вызванное высоким положением, деньгами и связями, прёт изо всех щелей. Впрочем, плевать! Пока не лезут, вот и нечего обращать внимания на клоунов.
Не обращать не получилось. Подойдя к стойке, эти типы заказали по кувшину вина, а проходя мимо нашего стола, вдруг выплеснули в нас вино из своих кувшинов — рыжеватый верзила в меня, а его приятель-брюнет в Роланда. Ещё и довольно ухмылялись при этом! Вот ведь скоты! Я как раз надел новый костюм, пошитый в Апатине из персидского шёлка, чтобы быть с Маргит на концерте «Семи Самоцветов» при параде!
— Спокойно, Роланд!
Я схватил за плечо моего друга, рванувшегося было из-за стола, схватившись за меч.
— Эти urody явно добиваются поединка. Будем считать, что они его добились. Теперь, как благородные люди, мы должны узнать имена этих смертников. Вы кто будете, ubogie? Эрих, переведи. Надеюсь по-немецки они понимают? А то у меня с латынью пока не очень.
— Я граф Дьюла Неметуйвари, — назвался рыжеватый, выслушав перевод Эриха.
— Я граф Золтан Борши, — представился брюнет.
Значит, немецкий они знают. Ну что ж, хоть объясниться можно без проблем.
— Ну и чего вам от нас надо?
Я внимательно разглядывал обоих, придерживая Роланда.
— Нам надо было, чтобы худородные чужеземные бродяги не заглядывались на благородных венгерских дам. А теперь мне надо отправить тебя в ад! В рай-то прелюбодеев не пускают!
Граф Неметуйвари, хищно оскалившись, буравил меня взглядом. Вот оно что! Как чувствовал, что этот роман так просто мне не сойдёт. Впрочем, я ни о чём не жалею.
— А мне надо прикончить тебя, франк! — граф Борши с свирепой усмешкой поглядывал на Роланда.
— Ясно, — я отпустил плечо Роланда. — Что ж, я вас вызываю, граф Неметуйвари.
— А я вызываю графа Борши! — радостно воскликнул Роланд.
— Принято! — усмехнулся мой противник.
— На смерть? — уточнил Борши.
— На смерть! — подтвердил Роланд, взгляд которого полыхал решимостью разрубить наглеца вдоль и поперёк.
— Когда? — поинтересовался я.
— Завтра, пополудни, — ответил Неметуйвари.
— Устраивает! — вслед за мной кивнул и дю Шатле.
— Где? — спросил Роланд.
— На арене, где пели ваши испанцы, или итальянцы, или кто они там.
На предложение Неметуйвари мы с Роландом согласно кивнули.
— Оружие?
— Любое, по усмотрению каждого, — предложил в ответ на мой вопрос Неметуйвари, не встретив возражений с нашей стороны.
— Кроме луков и арбалетов! — вставил Борши.
Мы не возражали.
— В доспехах и со щитами? — поинтересовался Роланд.
— Да! — в один голос ответили оба мадьяра.
— Значит договорились.
Я поглядел в лица нашим противникам.
— Больше мы вас здесь не задерживаем, граф Неметуйвари и граф Борши. Вам здесь не рады.
Тем временем выпивавшие в таверне дворяне из свиты графа Гильома скучковались рядом, внимательно слушая наш разговор, который один из них, владевший немецким, переводил остальным. На нас они смотрели с явной симпатией, а на венгерских аристократов весьма недружелюбно. Видя, что превосходство сил не на их стороне, граф Дьюла обвёл всех презрительным взглядом, его приятель Золтан плюнул на пол, и оба, произнося какие-то экспрессивные фразы на мадьярском, явно ругательные, покинули таверну.
— Вы достойно держались, благородные шевалье! — одобрительно заметил переводчик, имя которого я не помнил. — Надеюсь, завтра вы рассчитаетесь за оскорбление с этими нахальными гуннами. Мы будем желать вам победы на арене!
Вот только этого нам не хватало — косплеить гладиаторов на глазах у воинства крестоносцев. Или это больше похоже на ордалии?[7] Но вслух я выразил благородным рыцарям благодарность за поддержку, а затем увёл Роланда в мою комнату, чтобы с глазу на глаз поговорить о делах наших скорбных.
— Что обо всём этом думаешь? — поинтересовался я, глядя на моего преисполненного энтузиазма друга.
— А что тут думать? — Роланд махнул рукой. — Приревновали к Элизе и Марго, твари! Ну, пусть только доживут до завтра! Мы их порубим, как овощи для «Имперского супа»!
— Самоуверенность — опасная штука, дружище, и многих доводила до беды.
Я попытался настроить Роланда на серьёзный лад,
— Эти двое — здоровые лбы и, судя по мозолям на руках, оружие держать умеют. А мы — не в самой лучшей форме. Уж больно наши прекрасные дамы нас измочалили с самого Эстергома.
— Это да, конечно, девчонки много сил вытянули, — признал очевидное Роланд. — И что же делать?
— Прежде всего: до поединка — никаких девок! Отдыхать и отсыпаться. Хотя этого будет недостаточно.
Покопавшись в вещах, я нашёл заказанную в Ваце серебряную ёмкость, похожую на трёхлитровую банку из прежней жизни, но с более широкой завинчивающейся крышкой. В ней я ещё с того времени настаивал корень женьшеня, из тех, что нашлись в обозе Барзаги. Налив настой в две кружки, я выпил одну сам, другую протянул Роланду. Мой друг, взяв кружку, с интересом принюхался.
— Что это?
— Настойка корня жизни. Покойный Барзаги рассказывал, что он растёт далеко на Востоке, в Китае, лечит от множества болезней и придаёт сил. Святой Януарий подтвердил это. Пей.
Выудив ложкой из настоя в банке четыре кусочка корня, я стал жевать один из них. Роланд, выпив настой, тоже начал жевать переданный ему корень.
— Ну и гадость!
— Зато полезная. Вот тебе ещё. Завтра выпьешь и съешь половину с утра, другую перед поединком. Будешь сильным и бодрым, как твой тёзка в Ронсевале.
Я протянул проглотившему разжёванный корень Роланду флягу, в которую через воронку перелил часть настоя, и оставшиеся два куска корня, завёрнутых в чистую тряпицу.
— Ему это не слишком помогло… А знаешь, Симон, — заметил Роланд, пряча в карманы флягу и тряпицу, и прислушиваясь к себе, — я и правда стал чувствовать себя бодрее. Усталость как рукой сняло, вроде как сил прибавилось, словно тогда, в Эстергоме, перед первой ночью с Элизой.
— Даже не вздумай! — я постарался говорить максимально серьёзно. — Драка завтра будет насмерть. До Святой Земли дожить хочешь? Да и Элиза твоя не дура, ей уже наверняка сообщили. Там внизу Юлишка с Ульрихом в уголке сидели, она уже, наверное, прибежала к своей госпоже с рассказом обо всём. Так что ничего тебе до поединка не светит.
— Ну ладно, — деланно огорчился Роланд. — Тогда я на судно, спать.
Вот ведь, думал я, глядя ему в спину, спать он пошёл! Если и спать, то не в одиночестве. Остаётся только надеяться, что Эржбет и правда не дура, и этой ночью ему не позволит тратить силы на любовные утехи.
В одиночестве я пробыл недолго, так как вскоре в таверну прибежала Маргит.
— Марго, как я рад тебя видеть! Не поверишь, как раз думал о тебе!
— Сегодня не дам! — решительно заявила Маргит. — И не проси! Подождёшь до завтрашнего вечера. Обещаю тебе сказочную ночь, когда ты разделаешься с этим противным Дьюлой Неметуйвари! Последнюю, к сожалению.
Она печально вздохнула.
— Это почему?
— Наш король и королева решили из Вуковара возвращаться в Эстергом.
Интересно, что Маргит, говоря о предстоящем поединке, сказала не «если», а «когда». Приятно, что девушка в меня верит.
— Да, жаль, что вы не сопровождаете нас до Святой Земли.
Я провёл рукой по груди и животу Маргит, затем спустился ниже, но тяжело задышавшая девушка оттолкнула мою руку. Похоже, и правда не даст. Хотя, ей явно хочется.
— Послушай, а что у тебя и Эржбет с этими Неметуйвари и Борши? — спросил я, разглядывая как всегда очаровательное личико Маргит. — Я бы ещё понял ревность. Но что-то непохоже, чтобы у этих двоих была к вам какая-то любовь. Кроме злобы я ничего не заметил.
— Да нет там никакой любви, — печально вздохнула девушка, — только жадность и расчёт. Они нас преследуют с тех пор, как мы с Эржбет оказались при дворе. Мой муж приходился близкой роднёй графам Неметуйвари, а это очень могущественный дом, как и род Борши. С ними сам король должен считаться. Дьюла хочет жениться на мне, чтобы заполучить всё, что я унаследовала от мужа. Кроме того, он станет опекуном моей дочери до её совершеннолетия, будет управлять её наследством, и наверняка выдаст замуж за кого-то из своей семьи, чтобы прибрать всё к рукам. У Эржбет с Золтаном Борши та же история. Эти двое предупредили, что никого рядом с нами не потерпят и будут убивать всякого, кто нам понравится. Нескольких молодых дворян, которые стали за нами ухаживать, они вызвали на поединки и убили или покалечили. Говорят, Дьюла и Золтан сильные бойцы. Особенно Дьюла. С тех пор нас все обходили стороной, мы с Эржбет уже и женщинами себя не чувствовали, пока не появились ты и Роланд. Если бы королева не держала нас при себе, это было бы невыносимо! Так они всё же сдерживаются, — на глазах Маргит выступили слёзы. — Вас они вначале не решались трогать, потому что ты и Роланд в милости у наших короля с королевой, и у ваших, и у кайзера, но теперь всё же не выдержали. Наверное, узнали о помолвке Паулы и Вима, и решили, что у нас тоже так может быть, и тогда наши богатства уплывут из-под носа. Мне страшно!
Девушка всхлипнула, я прижал Маргит к себе и стал гладить по волосам.
— Не бойся! Я никому не дам тебя в обиду. Мне плевать, какая там у этого Дьюлы могущественная семья. Мы с Роландом и до этого собирались прикончить этих типов, а после того что ты рассказала — особенно постараемся!
— Ты — мой рыцарь из легенд, — девушка улыбнулась сквозь слёзы. — Но семейства Неметуйвари и Борши очень богаты и сильны. И они ни перед чем не привыкли останавливаться. Они не простят, если вы убьёте Дьюлу и Золтана. К тому же, тогда у них не выйдет заполучить меня и Эржбет. Других подходящих женихов у них нет — прочие или женаты, или слишком молоды.
— Плевать! — отозвался я максимально уверенным тоном. — Стоянка в Вуковаре последняя в Венгрии. Послезавтра мы отплываем, и вскоре оставим пределы вашей страны. А там пусть злобствуют сколько хотят!
Мы ещё некоторое время поговорили, пока Маргит более-менее не успокоилась. Потом девушка ушла, а вскоре после этого в таверну вернулся Роланд. Судя по его расстроенному виду, Эржбет с сексом его тоже обломала. Умная девочка.
— Знаешь, Симон. — Роланд, оторвавшись от кружки с вином, наконец нарушил молчание. — Я тут подумал…. Драка завтра и правда будет серьёзная. Надо бы нам исповедаться. На всякий случай.
Ну, мне-то оно не особо и надо. Вот только в средние века исповедью манкировать не принято. Враз заподозрят в ереси, если не в чём похуже. А я не исповедовался со времён отъезда аббата Клерво из Саарбрюккена.
— Да, исповедаться не помешает, — согласился я с предложением друга. — Вот только у кого?
— Давай у капеллана Одона Дейля? — предложил Роланд. — Он к нам вроде бы хорошо относится.
— А давай!
Я не стал спорить, так как предложенная кандидатура исповедника и меня устраивала больше прочих.
Рассиживаться мы не стали, и сразу отправились к шатру капеллана. Он оказался на месте. Узнав о нашем желании исповедоваться, Одон сразу заявил, что это его обязанность, и первым увёл в свой шатёр Роланда. Пробыл он там с полчаса и вышел довольный. Похоже, груз грехов с него сняли. Затем капеллан пригласил в шатёр меня. Внутри так же аскетично, как в шатре магистра тамплиеров, сразу видно ученика Сугерия. В углу распятие и пара икон. Если у Эврара де Бара выделялось высококачественное оружие, здесь внимание обращают только пара раскрытых сундуков с книгами и свитками. Один свиток лежит на походном столике, рядом чернильница с перьями и, что приятно, подаренные карандаши, но уже порядком сточенные. Похоже, монах писал свою хронику крестового похода, когда мы пришли. Впрочем, терять время я не стал, опустившись на колени рядом с распятием и иконами.
— Благословите меня, святой отец, ибо я грешен.
— Кто бы сомневался, — хмыкнул Одон. — Господь благословит, сын мой. В каких грехах ты хочешь покаяться?
— В грехе убийства, отец мой, — я с покаянным видом склонил голову. — Вообще-то, этих грехов довольно много.
— Расскажи о них, сын мой, — благожелательно кивнул капеллан.
— Сначала в Саарбрюккене на нас с моим другом дю Шатле и нашими слугами напала шайка в два десятка разбойников, которым один подлец заказал наши головы. Бо́льшую часть мы убили, других сдали страже, их повесили. Я тогда убил с полдюжины негодяев. Потом на Рейне на наше судно напали около полутора сотен пиратов на двух судах. Одно я вместе с нашими слугами сжёг, мало кто с него спасся. С теми, что были на другом судне, мы с моим другом, слугами и командой нашего судна дрались, и всех перебили. Я тогда убил где-то с полтора десятка злодеев, а может меньше или больше, точно трудно сказать. Ещё была шайка разбойников в Швабском Лесу, на дороге из Эсслингена в Ульм. На нас они, правда, не нападали, но напали на купца, которого мы пообещали защищать. Мы дрались с ними, и перебили тех, кого не убили купец и его спутники — десятка два. Из них я убил пятерых, в том числе главаря шайки.
— Раскаиваешься ли ты в этом, сын мой? — спросил Одон, перебирая чётки.
— Да как сказать, святой отец… Если бы они нас не тронули, то и мы бы не стали с ними драться. А как начался бой — тут уж поздно думать и каяться. А та шайка на дороге вообще были конченые твари. Они похитили малолетних детей графа фон Хельфенштейна и издевались над ними. Среди награбленного в их логове мы нашли дорогие одежды, явно снятые с убитых — детские, женские, церковные… А ещё драгоценную утварь, украденную из храмов или монастырей.
Капеллан перекрестился, нахмурившись.
— Хотя, — продолжил, — там, на дороге, мы нашли покалеченного разбойника. Он раскаялся, помог нам спасти детей, и мы оставили его в живых, доставив в аббатство Блаубойрен близ Ульма, где он постригся в монахи. Туда же мы пожертвовали взятые у разбойников церковные вещи и одежды.
— Что ж, сын мой, — заговорил капеллан после недолгого раздумья. — Убить, защищая себя от напавших злодеев — это небольшой грех. Так же как защитить от них других людей. Я думаю, Господь избрал тебя орудием кары преступников, превысивших меру Его терпения, и для спасения безвинных душ. А то, как ты и твой друг поступили с раскаявшимся разбойником, говорит, что вы лучше поняли Заповеди Божьи, чем многие, называющие себя христианами. Я отпускаю тебе твои грехи, сын мой. В каких ещё грехах ты хочешь покаяться?
— В грехе прелюбодеяния, отец мой.
Видя, что монах ведёт себя адекватно, я решил не скрывать подробности своей личной жизни.
— Точнее, в грехах.
— Расскажи о них, сын мой. С кем ты грешил?
— С двумя женщинами, святой отец.
Про грех с Адель, как и Бернару, я решил ничего не рассказывать, от греха, пардон за тавтологию.
— Одна из них в Ульме, невестка кормчего нашего судна.
— Она замужем? — поинтересовался Одон.
— Вдова, — ответил я. — То есть она вышла замуж перед моим отъездом из Ульма, но после этого у меня с ней ничего не было.
— А кто вторая? — спросил капеллан.
— Баронесса Маргит де Метсенгершти, — ответил я, немного поколебавшись, ведь Лотта далеко, в другой стране, а Маргит здесь.
— О ней я наслышан, — усмехнулся Одон, — как и о баронессе де Берзифалинт. Что ж, та женщина в Ульме была свободна. Баронесса тоже вдова. А люди слабы…
Особенно на передок, мелькнула ёрническая мысль, но озвучивать её я, понятно, не стал.
— Так как вы не нарушали узы брака, освящённые Церковью, это не слишком большие грехи. Ты раскаиваешься в них, сын мой?
— Сейчас, в данный момент? Да, раскаиваюсь, святой отец, — я снова покаянно склонил голову перед монахом. — Хотя, должен признаться, это было приятно. Ведь Бог в свой мудрости создал женщин, чтобы радовать нас.
— В законном браке, с благословения Церкви, сын мой! — строго заметил капеллан. — Я отпускаю тебе эти грехи. Может быть, ты хочешь покаяться в чём-то ещё?
— Святой отец, я не знаю, можно ли каяться в грехе, который ещё не совершил. Я и мой друг дю Шатле завтра дерёмся на дуэли с графом Неметуйвари и графом Борши, которые нас оскорбили. Кроме того, они принуждают баронессу де Метсенгершти и баронессу де Берзифалинт к замужеству, чтобы завладеть их богатствами. Мы с Роландом собираемся прикончить их, если на то будет воля Божья.
— Церковь не одобряет ссоры и дуэли, — задумчиво сказал Одон. — Но вашей вины тут нет, и рыцари должны защищать свою честь. И защитить женщин — дело достойное. Я буду молиться, сын мой, за тебя и твоего друга, чтобы Господь и Святой Януарий сохранили вас и послали вам победу.
Последние слова капеллан произнес со значением. Он тоже знает о моих предсказаниях? Хотя, он же ученик Сугерия, тот вполне мог сообщить.
После этого исповедь закончилась, и мы с Роландом вернулись в таверну, где уже собрались и Отто, и семья Аргуэльяс, и даже пожаловал граф Гильом со свитой. Все выражали уверенность в нашей победе завтра, поднимая за неё тосты. Постепенно общее настроение захватило и меня. Я вдруг решил тряхнуть стариной — трубадур я или где?! — и, взяв лютне-гитару, подаренную Магдой в Саарбрюккене, начал петь подходящие к случаю песни из будущего, частично изменённые и переведённые с помощью Вима на французский.
Сначала исполнил песню «по мотивам» из фильма «Приключения Петрова и Васечкина»: Рыцарь в путь! Перед тобою простирается дорога
Если хочешь стать героем, то не кисни у порога!
У тебя свои законы и, рискуя головой,
Великанов и драконов ты зовёшь на смертный бой!
Если ты подался в рыцари — надо соблюдать традиции:
Надо драться и влюбляться, смело действовать кинжалом.
Прежде чем с врагом встречаться, стоит выпить нам, пожалуй!
Песня была встречена горячими аплодисментами, особенно со стороны рыцарской части аудитории. Не меньше понравилась и чуть изменённая песня Арамиса про дуэль, из фильма «Три мушкетёра»
Хоть Бог и запретил дуэли,
К клинку я чувствую талант.
Дерусь семь раз я на неделе…
Но лишь тогда, когда задели!
Когда вы честь мою задели!
Ведь право, я не дуэлянт,
Ведь право, я — не дуэлянт…
— А-а-а, а-а-а-а-а-а… — подтягивали на два голоса сестрички де Аргуэльяс под восхищённые охи собравшихся.
И наконец, прежде, чем пойти выспаться перед завтрашним поединком, я, мысленно попросив прощения у великого Леонида Филатова за то, что немного изменил его строки применительно к текущему моменту, спел его «Песенку о дуэлях»:
Не важно то, что вас нечаянно задели,
Не важно то, что вы совсем не из задир.
А важно то, что в мире есть ещё дуэли,
На коих держится непрочный этот мир!
Не важно, что враги в итоге не убиты,
Не важно то, что ваша злость пропала зря.
А важно то, что в мире есть ещё обиды,
Прощать которые обидчику нельзя!
Не важно то, что вас мутит от глупой позы,
Не важно то, что вы рубиться не мастак.
А важно то, что в жизни есть ещё вопросы,
Решать которые, возможно только так!
Не важно то, что для дуэли нет причины,
Не важно то, что ссора вышла из-за дам.
А важно то, что в мире есть ещё мужчины,
Которым совестно таскаться по судам!…
Под восторженный рёв собравшихся Иоландита и Инес, поднявшись, бросили свои мантильи к моим ногам. Так в Испании чествуют победившего тореро.
[1] Ишпан в средневековой Венгрии — управитель королевского замка с округой, назначенный королём, имел административные, военные и хозяйственные полномочия.
[2] Палатин — в Венгрии с XI по XIX век второй по значению сановник после Примаса, что-то вроде вице-короля).
[3] Эннен — женский головной убор в Европе XIV–XV веков, в виде остроконечного конуса, иногда с усечённым верхом и, обычно с куском ткани свисавшим с конца, в дальнейшем имел два или даже три конца, напоминавшие рога.
[4] Каро́ль или каро́ла — популярный в Европе XII XV веков танец, танцоры двигались с с песней хороводом за запевалой, держась за руки и составляя разные фигуры. В аристократическом варианте дамы и кавалеры часто держались не за руки, а за платки, что давало больше простора в танце
[5] Семиссий — византийская золотая монета, равна половине безанта.
[6] Главный герой не знает, что оранжевую морковь вывели в Голландии в XVII веке.
[7] Ордалия — судебный поединок в средневековой Европе.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ