Крестоносец. Византия

Глава IV

Священник остался читать молитвы над умирающим, а мы стали готовиться к набегу на логово разбойников. Роланду и Виму из-за ранений пришлось остаться в деревне. К тому же, кто-то должен был охранять купеческое добро, точнее, уже практически наше. Заодно я поручил им по возможности распродать деревенским наши трофеи. Идти решили впятером. Кроме близнецов и Пьера, я захватил Тео. Это, конечно, было довольно жестоко по отношению к нему, учитывая его увечье, но кто бы кроме него нас провёл к бандитским захоронкам? Четыре человека вроде бы немного, но и разбойников в их лагере, по словам Тео, всего пять или шесть. А больше нам никто и не встретится — других банд разбойников в округе нет. Покойный Адольф Железные Зубы не терпел конкурентов на своей территории, и всех «коллег» по ремеслу, если верить Тео, зачищал быстро и безжалостно. Так что сейчас на дорогах должно быть спокойно. Со временем «вакуум», конечно, заполнится, но мы к тому времени давно будем на Ближнем Востоке. Мы забрались на лошадей, усадив в седло Тео и, привязав, чтобы не вывалился, и взяв наших двух вьючных лошадей в поводу, выехали из деревни. Тем же просёлком выехали на римскую дорогу, добрались до места битвы, где распугали лесное зверьё и пернатых, уже устроивших пиршество на трупах разбойников. Здесь заехали в лес и, следуя указаниям Тео, вскоре вышли на едва заметную тропу. Спешившийся Пьер, оглядев местность, подтвердил, что здесь прошёл немаленький отряд. Следопыту виднее… Наверное. Всё же ни я, ни близнецы в отличие от него не провели изрядную часть жизни в лесу.

Ехали по лесным тропам около трёх часов. Наконец Тео поднял руку, и мы остановились.

— Уже рядом, благородный риттер. Дальше надо пешком, а то заметят. Пройти немного вот этим ольшаником, и будет стоянка шайки. Раньше там находился охотничий домик, но его давно забросили. Дом развалился, однако службы ещё стоят — конюшня, сеновал там, Адольф их для себя приспособил.

— А где же разбойники живут? — спросил Пьер, спешиваясь.

— Землянки нарыли там же, — ответил Тео.

Лошадей пришлось привязать, дальше через ольшаник двигались пешими. Для Тео из небольшого дерева с рогулькой сделали что-то вроде костыля. Вскоре вышли к охотничьему домику, точнее к тому, что от него осталось. Тео не соврал, от домика осталась пара стен и несколько лежащих брёвен. Прочее наверно пошло на топливо. А вот конюшня с сеновалом ещё стоят — кто-то даже крышу подновил срубленными жердями и дранкой. И колодец с журавлём стоит. А вокруг и правда выкопаны землянки, крытые жердями и лапником в несколько слоёв, присыпанными землёй. Среди них расхаживали два разбойника, поглядывая на костёр рядом, над которым варилось что-то в котелке.

— Тот что слева — Вернер, из тех людей Адольфа, что он привёл из Тюрингии. — прошептал стоявший рядом Тео. — Другой из новеньких, забыл, как звать. Тоже швайнехунд[1].

В это время появилась рыжеволосая девушка лет двадцати или немного старше, одетая мужской замшевый костюм, с небольшим клинком на перевязи, перебросилась разбойниками несколькими словами, и снова скрылась за конюшней. Увидев её, Тео едва заметно вздрогнул.

— Фрида, любовница Адольфа, — пояснил он, заметив мой взгляд,

Ну, хорошо хоть что не Ева, понимаешь, Браун.

— Та ещё тварь! — покачал головой Тео. — Обожает мучить и убивать. Ручного медведя завела — свирепая зверюга. Девка тоже из родных мест Адольфа, с двенадцати лет с ним спала, Конрад проболтался.

— Он ещё и pedofilom был!.. Жаль, не вышло побольнее убить этого Адольфа!

Нет, я понимаю что в Средневековье ранние браки — обычное явление, вспомнить хоть шекспировскую Джульетту, вернее, её мамашу. Да что там, и в XXI веке девушки приобщаются к сексу по большей части довольно рано. Но ёбушки-воробушки, затащить в койку ребёнка! Какой бы больной на всю голову ни оказалась эта Фрида, Адольф был намного хуже! Понимаю его братцев, вышвырнувших урода из родового графства! Хотя, вопросы морали вряд ли были их основными мотивами.

Но пора браться за дело. Я быстро распределил цели. Пьер из лука тихо и быстро убирает двоих часовых, затем подбираемся к землянке, из которой вьётся дымок, и где, по словам Тео, должны находиться ещё три разбойника. Разбираемся с ними. Пьер с луком контролирует ситуацию — не забываем девку, у которой ещё и какой-то ручной медведь вроде есть. Тео останется в лесу под грабом. В драке от него теперь толку нет, к тому же он должен показать бандитские ухоронки, рисковать им нельзя. Хотел привязать его к дереву, но решил, что с такой ногой он далеко не уйдёт, да и на коня вряд ли сядет. Пьер его по следам отыщет! Так что пусть посмотрит бесплатное представление.

— Работаем!

Сразу после моей команды с тетивы Пьера с почти незаметным для меня разрывом по времени срываются две стрелы. Ну что, наш «эльф» явно недаром с малолетства проводил время в лесу. Один бандит, присевший на пенёк, заваливается на бок с торчащей из правого глаза стрелой.

«Чтоб шкуру не попортить!» — мелькнула в голове идиотская мысль.

Другой, тот самый Вернер, на которого указывал Тео, легко отличимый по багрово-сине-жёлтой котте (гербовые цвета Адольфа, или просто добыча с большой дороги?), удивлённо глядя на камрада, попытался что-то крикнуть, но со стрелой в шее получилось только пробулькать, после чего ноги пытавшегося шагнуть разбойника подкосились, и он, обо что-то запнувшись, рухнул ничком, подёргиваясь в судорогах.

Я и близнецы, не теряя времени, бросаемся к землянке, из которой идёт дымок. На ходу выкатываю мечом из костра крупную головню, отрезаю кусок котты ещё не затихшего бандита, свернув тряпку, хватаю ею пышущее жаром дерево и, быстро добравшись до землянки, швыряю в дымоход в крыше. Топят разбойники по-чёрному.

Из-землянки доносится "Dummkopf!»[2] и ещё какие-то фразы на немецком, наверное, ругательные. Из-за кожаного полога высовывается здоровый черноволосый мужик с нечёсаной башкой, такой же всклоченной бородой с крошками какой-то еды в ней, с свирепым выражением лица и сжатыми огромными кулаками. Взмах мечам — и буйная головушка громилы слетает с плеч, причём к свирепому выражению успевает примешаться недоумение, а всё остальное валится на пороге, фонтанируя кровью и содрогаясь в конвульсиях.

И тут раздаётся истошный женский вопль, в котором я различаю только слово «Алярм!». Ну, это и без перевода понятно. Чёртова девка! Близнецы немедленно бросаются в землянку, наступая прямо на безголовый труп на пороге. Думаю, они без проблем справятся с двумя оставшимися разбойниками, тем более что те, по словам Тео, не совсем здоровы.

А у меня появляются другие заботы, так как опять слышен истошный женский вопль и я разбираю повторённое пару раз «Винни!», после чего ко мне с рёвом бросается здоровенный медведь! Чёртова девка ещё раз! Вот эта вот зверюга о двух метрах в холке — Винни? Неужто тоже попаданка? Так, меч против медведя особо не катит, хватаю пальму. Оно, конечно, на медведя так себе оружие, тут рогатина была бы в тему, да где ж её взять? Хотя, можно было прихватить в деревне, там же все охотники, за серебро рогатину в аренду уступили бы без разговоров. Чёртов Тео, не мог раньше про девку и медведя сказать, валенок деревенский! Я ещё и копьё в деревне оставил, неудобно с ним по лесу шастать. Но теперь было бы хорошо. А с пальмой против любителя мёда — совсем не так хорошо. Я не Немврод, не Великий Белый Охотник и не покойный барон, заказчик Карла, как его, Шарфенштейн вроде. Да и ему охота на мишку вышла боком…

К счастью, пока в моей голове проносились эти мысли, мне на помощь пришёл Пьер, выпустивший в топтыгина одну за другой три стрелы. Ожидаемо попал и, судя по рёву косолапого, тот сильно обиделся. Увы, Пьер стоял под неудобным углом, и его стрелы не нанесли зверю фатальных повреждений, хотя и уменьшили его быстроту и ловкость, попав в переднюю и заднюю лапы. Зато прибавили ярости. Вот медведь уже рядом, оскаленная пасть, с клыков вниз летят клочья пены, рык, от которого я чуть не глохну, бросается на меня.

Выставляю пальму, целясь в сердце, но зверюга взмахивает лапой, и лезвие пальмы попадает в плечо. Новый яростный рёв, не менее яростный удар лапой по древку пальмы! Стальная оковка выдержала, но согнулась, а вот древко с хрустом сломалось, и держится только на железке. Теперь пальмой без ремонта не помашешь! Новые расходы… Если я, конечно, выживу в схватке с этим монстром.

Бросаю пальму и едва успеваю выставить щит, на который обрушивается не менее могучий удар. Да что ж такое, у этого медведя когти стальные, что ли?! Крепкий дуб пробил насквозь, вон как трещины пошли! Хорошо, оковка и здесь держит. Когти вышли с внутренней стороны щита, и мне невольно приходится его выпустить из левой руки, когда медведь дёргает щит на себя, пытаясь освободить лапу.

На моё счастье, медведя отвлёк Пьер, всадивший в него ещё несколько стрел. На этот раз повреждения явно посерьёзнее, но медведь — зверь весьма живучий, толстокожий, с большой жировой прослойкой, и подыхать не торопится. Пользуясь тем, что зверь, наокнец-то стряхнувший с лапы щит, обернулся было к оруженосцу, подхватываю с земли своего «Святого Януария», выхватываю меч, пытаясь разрубить топтыгину глотку. Но медведь опустил башку, и удар приходится по нижней челюсти. Снова рёв, в котором смешались ярость и боль, а дальше метнувшаяся туша сбивает меня с ног, навалившись сверху, заливая кровью и воняя псиной. Едва успеваю закрыть щитом голову и шею. На щит обрушиваются бешеные удары медвежьей лапы. Другой лапой медведь выбивает подставленный меч, а затем пытается порвать меня на сотню маленьких де Лонэ. Если бы не доспехи, ему бы это вполне удалось! Мастер Карл, клянусь, если удастся добраться до Иерусалима, поставлю за вас пудовую свечку в Храме Гроба Господня! И даже не одну! Вот только, кости явно трещат, и вряд ли долго выдержат такое обращение. Я, конечно, научил хроноаборигенов делать гипсовые повязки, но в гипсе в крестовый поход особо не походишь, а отпускать Роланда одного не хочется, пропадёт он там без меня.

Но тут появились близнецы, похоже, успевшие разделаться с разбойниками в землянке. Эрих с ходу рубанул медведя топором, отрубив левую лапу. А Ульрих со всей дури ляпнул его молотом по башке. Судя по хрусту, черепушка зверюги не выдержала соприкосновения с металлом.

Послышался скулящий визг, а следом отчаянный женский крик: «Винни!». Медведь из последних сил рванулся к новым врагам, что позволило мне выкатиться из-под него! И в этот момент левую ногу пронзило, болью. Я увидел торчащий из левой голени арбалетный болт, а неподалёку рыжую Фриду, отбрасывающую арбалет и бросающую в меня ножи. Едва успеваю повернуть голову шлемом в её сторону, прикрыв лицо руками. Один нож сильно звякает о шлем, другой о наруч.

Чёртова девка в третий раз! Едва зрения не лишила! Вместе с жизнью. Но опасность ещё не ушла. Девка бросается ко мне, выхватив узкий остроконечный клинок, похожий на Иглу Арьи Старк, и кинжал, напоминающий стилет, или мизерикорд. А у меня из оружия только дага, которой я тыкал медведя, лишившись меча, да засапожник, который в бою за оружие не сильно катит.

— Живьём! — ору я, заметив, что Пьер повернулся в сторону девки.

Оруженосец успевает поправить прицел, и стрела пробивает рыжей правую руку. Фрида роняет свою «иглу», а в следующее мгновение метко брошенное уверенной рукой Эриха полено встретилось с лобной костью девки, отправив «амазонку» в нирвану… Тем временем Ульрих окончательно размолотил башку медведя, в загривок которого его брат глубоко засадил свой топор.

С бандой Адольфа покончено полностью! Уфф, ну и побоище! Я так не мандражировал с Репейником и Адольфом, как с этой зверюгой! Так, только не сорваться в истерический смех — похоже, адреналиновый откат догоняет… «Где ты, Винни?». Надеюсь, в медвежьем раю, где много малины, овса, мёда и совсем нет неправильных пчёл. Впрочем, как и правильных. Но одно ясно, охота на таких серьёзных зверушек — не моё. И плевать, что благородные без охоты сейчас жить не могут.

А я вот буду оригиналом, и заведу моду на рыбалку. Спиннинг с катушкой сделать и в XII веке реально, хотя и недёшево. Бамбук ближе Африки не найти, заказать его купцам влетит даже не в копеечку, а в безант. Лески сейчас делают из жил домашних и диких животных, но лучше будет из шёлковой нити, как, собственно, делали и в будущие времена, до появления тонкой проволоки и полимеров. Правда, самое близкое место, где можно добыть шёлк — это Византия, и даже там он ну очень дорог. Впрочем, оно и к лучшему. Чем дороже девайс, тем легче его продвинуть как аристократическую забаву. Средневековье — время понтов.

Так, пока в сторону эти мысли, возвращаемся в суровую реальность!

— Эрих, свяжи девку! Да получше, тварь она весьма опасная. И обыщи, на предмет колюще-режущего. Ульрих, приведи этого бездельника Тео! Пьер, сделай одолжение, приведи лошадей.

Раздав ЦУ, сажусь, стиснув зубы. Чёрт, рана на ноге болит.

Эрих быстро связал бессознательную рыжую и, покраснев, обыскивает её. Он что, первый раз девку щупает, что ли? Вытаскивает пару ножей, иглы какие-то здоровые…

Я решил избавиться от сидевшего в ноге болта. Продвинул его вперёд (чёрт, больно-то как), чтобы наконечник высунулся подальше, затем попросил Эриха помочь отломить его. Эх, не догадался захватить ножницы, сделанные в мастерской Карла, и оставшиеся в седельной сумке! К счастью, обошлись и без них. У Эриха не пальцы, а гидрозахваты; обломил наконечник болта так быстро, что я только выматериться успел. Больно же! Хлынула кровь, но я, закатав штанину, перевязался самодельным «индивидуальным пакетом», засунутым за голенище правого сапога. Кость цела, артерия, вена и прочая важная анатомия — тоже, а мясо нарастёт. Конечно, если инфекции не допускать. Но мы и не допустим!

Тем временем Ульрих привёл из леса Тео, с явным облегчением и удовлетворением смотревшего на связанную Фриду и убитого медведя. И тут вдруг я услышал какой-то необычный звук. Ну не должно его быть в логове разбойников! Но он был, и доносился со стороны сарая. Там плакал ребёнок.

Я поднялся на ноги (перевязанная конечность, конечно, болела, но в принципе рана не мешала передвигаться), и мы с Эрихом побрели узнать, в чём дело. Обойдя конюшню, мы обнаружили землянку, пристроенную к её задней стене. Осторожно зайдя туда, мы увидели в тусклом свете масляного светильника сидевших на скамье двух детей — девочку лет четырёх, блондинку с чёрными глазами, и мальчика лет шести-семи, голубоглазого брюнета. На лицах можно было разглядеть некоторое сходство, видимо, они были из одной семьи. Одеты они богато и даже роскошно, сразу было ясно, что дети принадлежат к знатной семье. Девочка плакала, мальчик, как старший, пытался её успокоить. Оба были прикованы за шею цепями, вставленными в клинья с ушком, вбитые в стену.

Ну, твари бандитские, ваше счастье, что вы все сдохли! Хотя девка-то жива. Увидев нас, мальчик испуганно вскрикнул и попытался заслонить собой девочку, а та заплакала ещё громче. Их можно понять, так как видок у нас ещё тот! В кровище, особенно я, с мечами в руках. У Эриха кроме меча его любимый топор, а у меня дага. Щит мой, к сожалению, стараниями покойного Винни пришёл в негодность — медведь отодрал от него немалые куски, хотя оковка уцелела. Опять надо покупать новый или отдавать этот в починку, да ещё на художество тратиться — я на эти щиты денег не напасусь! Ладно, об этом подумаю позже, а пока надо успокоить детей, благо опыт из прежней жизни есть.

— Не бойтесь!

Я убрал меч и дагу в ножны, заговорил спокойным голосом, понятно, на французском, а Эрих, тоже убрав оружие, переводил на немецкий.

— Мы хорошие. Я шевалье Симон де Лонэ, а это мой слуга Эрих. Разбойников мы убили, и сейчас вас освободим.

После этих слов мальчик несколько расслабился, а девочка перестала плакать и с любопытством посмотрела на нас, хоть и прячась за пацана. Всё же детская психика удивительно пластична.

— Благодарю вас, благородный риттер, за спасение меня и моей сестры, — неожиданно на довольно неплохом французском заговорил мальчик, пытаясь держаться с видом светского аристократа, явно копируя манеры взрослых, что, учитывая его возраст и обстоятельства, выглядело довольно забавно. — Наша семья вас щедро наградит!

— Дети, — я присел перед мелкими, пытаясь не замечать боль в раненой ноге, — а вы кто?

— Я — Зигфрид фон Хельфенштейн, — важно представился мальчик. — А это моя сестра Малу, Амалия-Луиза фон Хельфенштейн.

Моя гипотеза о знатном происхождении детишек явно подтвердилась.

— А как зовут ваших папу и маму, и где вы живёте?

— Папу зовут Папа, — пискнула Амалия-Луиза, тоже на французском. — А маму зовут Мама. А живём мы в замке.

М-да, исчерпывающе, ничего не скажешь. С другой стороны, а чего я хотел от четырёхлетней малявки? Много ли её сверстников в XXI веке смогут назвать ФИО родителей и свой адрес?

— Не слушайте её, она ещё глупая, — Зигфрид снисходительно улыбнулся. — Нашего отца зовут граф Эберхард фон Хельфенштейн, а нашу маму — Луиза де Ламарк. Мы живём в замке Хельфенштейн.

Ну вот, хоть какая-то ясность. Заодно имя мамы объясняет знание детишками французского.

— Твоя сестра не такая глупая. Если бы она не плакала, мы бы вас не нашли, и вы, оставшись здесь, умерли бы от голода и жажды, или вас могли съесть звери. Но всё кончилось хорошо, мы вас отвезём домой. Надо только освободить вас от этих цепей. Эрих!

По моему знаку, парень, кивнув, подошёл к Зигфриду, взялся за его цепь, подёргал пару раз, затем, напрягшись, рванул со всех сил и выдернул цепь из стены конюшни. Затем взялся за цепь, которой была прикована Амалия-Луиза, и так же выдернул одним рывком. Дети смотрели на него большими глазами.

— Я их быстро сниму, господин, — Эрих, звякнув цепями, отдал их детям. — Ошейники не на заклёпках, на штифтах. Нужны только инструменты в сумках. Когда лошадей приведут, мы с Ульрихом всё сделаем.

— А вы правда убили всех разбойников? — поинтересовалась Амалия-Луиза.

— Малу, невежливо сомневаться в словах риттера! — одёрнул её брат, хотя, судя по выражению моськи, этот вопрос занимал его ничуть не меньше.

— Разбойников вроде всех, — ответил я. — Кстати, Эрих, а что с теми двумя в землянке?

— Да хорошо всё с ними, господин, — пожал тот плечами. — Ну, то есть для нас хорошо, а для них не очень. Прикончили их мы с Ульрихом.

— Вот видите! — обратился я к детям. — Разбойников всех убили. Осталась, правда, одна разбойница, рыжая такая, но её мы крепко связали.

— Она плохая и злая! — не по-детски нахмурившись, заявила Малу. — Зиги била, а мне сказала, что скормит медведю, если буду плакать.

— Теперь не скормит, — заверил я девочку, невольно погладив её по шелковистым волосам, которым, впрочем, не помешала бы порция шампуня. — Медведя мы тоже убили. А сейчас, дети, пойдёмте отсюда на свежий воздух.

Я взял на руки Малу, Эрих подхватил Зигфрида, и мы вышли из землянки. Ульрих и Тео тем временем оприходовали убитых разбойников, сняв с них всё ценное. Судя по количеству, те что были в землянке, тоже не остались без внимания. К моменту нашего появления рыжая Фрида, на лбу которой красовалась здоровенная шишка от близкого знакомства с поленом, а простреленная рука, избавленная от стрелы, была перевязана, уже пришла в себя и вовсю осыпала ругательствами и проклятиями Ульриха и особенно Тео, которого сочла предателем. Подходя, мы услышали обещания ужасных пыток и казней, которым его подвергнет Адольф, на что Тео с явным удовольствием ответил:

— Твой Адольф, ведьма, уже окочурился от меча герра де Лонэ, со всей своей шайкой, и ты вскоре отправишься следом!

Разговор шёл, понятно, на немецком, но Эрих мне вполголоса переводил. Услышав новость о гибели главаря и по совместительству любовника, подружка атамана аж задохнулась. И тут подошли мы. Я поинтересовался у Ульриха, как дела, на что тот бодро доложил, мол, всё в порядке, убитых разбойников он обобрал, конюшню проверил, найдя там девять лошадей, теперь ждут Пьера с нашими лошадками. Да, везёт нам в последнее время с коняшками, в барышники, что ли, пойти? Судя по тем торгашам в Эсслингене, дело доходное, хе-хе…

Тем временем Фрида переключилась на меня, причём выражалась бабёнка не только на родном языке, но и на ломаном французском. Нет, не попаданка. Немецкую часть её речи я не понимал, кроме самых ходовых слов вроде «шайзе», «швайнехунд» или «ферфлюхтер», но французские ругательства и проклятия были вполне средневековыми. Вот только имя Винни вызывало недоумение, но его рассеял Тео, которого я спросил, с чего бы разбойница назвала так свою зверюгу.

— Имя как имя, благородный риттер, — пожал плечами парень. — Винсент не хуже других прочих. Конрад рассказывал, что она его новорожденным подобрала, сама молоком выкармливала, он её за мать считал.

Теперь ясно отчего девка так заходится, так что трудно даже понять, чья гибель её расстроила больше — Адольфа или медведя. Защитница живой природы, блин, Грета Тунберг недоделанная! Видел я в прежней жизни таких экологически озабоченных, сильно страдавших за зверушек, но с готовностью голосовавших в западных парламентах и правительствах за то, чтобы бомбить людей в неугодных верхушке Запада странах… Хотя, ручной медведь в средние века не такая уж невидаль. Ходили с ними и скоморохи на Руси, и жонглёры в Европе… Малу и особенно Зигфрид переводили восхищённые взгляды с туши убитого Топтыгина на нас и обратно.

Рыжая тем временем продолжала орать. Мне это надоело, и я потребовал, чтобы она не выражалась при детях. Но девка не унималась, и по моему приказу Эрих вставил ей кляп в рот. Тут послышался топот копыт. В глазах разбойницы мелькнули надежда и радость, видимо, она не совсем поверила нашему рассказу, и решила, что шайка Адольфа возвращается. Каким же было её разочарование, когда появился Пьер с лошадьми в поводу! Я сразу достал флягу со спиритусом, и другую, с настойкой прополиса, вместе с перевязочным материалом, и стал обрабатывать свои повреждения.

Прежде всего, матюгнувшись от души, продезинфицировал дырку в ноге, оставленную болтом чёртовой девки, наложив на неё повязку. Затем смазал царапины, оставленные Винни. Хотя доспехи в целом защитили от мишки, но кое где похожие на кривые кинжалы когти протиснулись сквозь кольчугу и дотянулись до моей кожи. А чёрт его знает, что у Потапыча было на когтях — рисковать подцепить инфекции совсем не хочется.

Эрих и Ульрих сразу взялись за инструменты, наконец освободив детей от ошейников. Затем я подарил Малу иглообразный клинок и стилет Фриды, сказав, что девочки должны уметь себя защищать, чтобы не бояться разбойников и других плохих людей. Мелкая обрадовалась, хотя «Игла» была для неё тяжеловата, и показала язык брату, который ей явно завидовал.

Чтобы его успокоить, я объяснил, что подобные клинки подходят девушкам, у которых мало силы, но много ловкости и гибкости, а будущему рыцарю надо учиться работать более серьёзным оружием. Зигфрид важно кивнул, соглашаясь с моими словами, и сообщил, что в отцовском замке его уже два года учат мечу, правда, пока допуская только к деревянным… Значит ему семь. В это время сыновей в дворянских семьях в пять лет забирают с женской половины, начиная учить воинскому ремеслу. После того, как я подарил ему выбитые Эрихом клыки медведя и отрубленные им же когти, заметив, что из них выйдет шикарное охотничье ожерелье, которому обзавидуются все ребята в его замке, да и в соседних тоже, и которое он вполне заслужил храбрым поведением в плену у разбойников, пацан окончательно просияли, и уже сам с гордостью поглядывал на сестру.

На мой вопрос, когда они попали к разбойникам, Зигфрид ответил, что вчера. По его словам, их кто-то оглушил и сунул в мешки. Я потребовал у Тео объяснений, ведь он сказал что барон, который, как я подозревал, причастен к похищению детей, был тут раньше.

— Ну да, последний раз был четыре дня назад, благородный риттер, — кивнул Тео. — А давеча приезжали двое его людей, тоже морды капюшонами закрыли, и переоделись, да лошадей сменить забыли, по ним и узнал. Мешки какие-то привезли в корзинах, что в них, я не знал, издали только видел. Адольф и Конрад сразу те корзины с мешками приняли и унесли, а мне, если честно, не до того было, только и думал, как сбежать отсюда. Теперь вспомнил! Конрад же говорил, Адольфу что барон должен приехать на разговор сегодня, в начале пятой стражи[3]. А ведь это уже скоро, герр де Лонэ!

Я задумался. Причастность загадочного барона к похищению графских детей уже не вызывала сомнений. Привычки опера подталкивали раскрутить это дело. Тем более что барон вряд ли прибудет на стрелку с Адольфом «в силах тяжких». Он, похоже, изрядно шифруется, и правильно делает. Если папа Зиги и Малу, граф Эберхард фон Хельфенштейн узнает, кто похитил его детей, то барону будет очень хреново. Граф в нынешние времена — это не хухры-мухры, взглянуть хоть на нашего Гильома. Имеет право начать войну, тем более по такому серьёзному поводу, и вести её до полного уничтожения противника, если сюзерен, в данном случае герцог Швабский, не помешает. А он точно не помешает, как и его родич кайзер Конрад, даже если бы был дома. Да и вся здешняя знать однозначно будет на стороне графа, пусть даже на словах. Прецедент уж больно нехороший, а дети есть практически у всех.

Так что, сто пудов барон приедет с теми самыми двумя своими людьми. А значит, нам по силам их захватить, если будем действовать неожиданно. А за захваченного барона-похитителя с подручными граф наверняка будет очень благодарен, как и за разбойницу Фриду. Хотя, дело не только в его благодарности, ещё в прежней жизни ненавидел похитителей детей и всегда старался поступать с ними максимально безжалостно, несмотря на грозившие за это объяснения с начальством и прокурорскими.

Я поделился этими мыслями с близнецами и Пьером (без упоминаний своего служебного будущего, само собой), и был ими горячо поддержан. После этого мы дружно взялись за подготовку к приезду барона. Тушу Винни отволокли лошадьми в лес и сбросили в небольшой овражек. Эрих сокрушался, что не получится снять шкуру, уж больно в бою «попортили сгоряча». Но лапы всё же отрубил, пообещав потом зажарить.

Я слышал в прошлой жизни рассказы знакомых охотников, хваливших медвежатину, но сам никогда не пробовал. Однако возражать не стал, предупредив только парня, чтобы обжарил мясо получше. Всякие паразиты и прочая зараза мне не нужны!

Следом за Топтыгиным в овражек отправились и убитые разбойники. Бешено вращавшую глазами и пытавшуюся что-то промычать Фриду спрятали на сеновале. Туда же отвели Зигфрида и Малу, наказав сидеть тихо, чтобы не помешать поимке их похитителей, и оставив их под присмотром Тео. Сюрпризов со стороны бывшего разбойника я не опасался, гнили в нём тоже не чувствовал. Парень хоть и не отличался большим умом, но явно понимал, что находится с нами в одной лодке.

Эрих и Ульрих, переодетые в бандитские тряпки и с трофейными дубинами в своих крепких руках должны были изображать часовых. Я решил закосить под Адольфа, благо рост у нас был примерно одинаковый и по фигуре мы были довольно похожи, особенно если под плащом, а лицо в шлеме не особо разглядишь с опущенным забралом. Вот только бороды у меня нет, но Пьер, проявив новую грань своих талантов, состриг часть шерсти убиенного Винни и, связав нитками, соорудил некое подобие бородки главаря банды. Не стопроцентное сходство, но думаю, со стороны не отличат.

Другая одежда и доспехи? А что, атаман разбойников не может приодеться в награбленное? Да и не дадим мы барону и его людям времени на разглядывание. Над тропой, ведущей к лагерю разбойников, на самой опушке, раскинул ветви высокий граб. Одна, особенно длинная и мощная, протянулась прямо над тропой у выезда на поляну. На другой стороне, ближе к поляне, мощный тис, ветви которого протянулись в обратную сторону. Подтянув туда лошадью бревно из руин охотничьего домика и, отмерив высоту, мы привязали бревно к ветке тиса, подняв и зацепив за ветку граба, замаскировав его листвой, в том числе побегами срезанными с ветвей противоположной стороны. Пьер постарался, перебираясь по деревьям как Тарзан — чувствуется опыт жизни в лесу!

Теперь достаточно перебить верёвку цепляющую бревно за ветку граба (Пьер гарантировал, что сделает всё без проблем охотничьей стрелой-срезнем), и бревно полетит ускоряясь, прямо в спины тем, кто будет ехать по тропе. Кому не хватит, тем добавит Пьер, который в вещах разбойников нашёл несколько кусков свинца, с помощью близнецов сделал из них что-то вроде шариков, затупив наконечники полудюжины стрел, набил на них свинчатки, превратив в «нелетальное оружие». Если такой стрелой прилетит по голове — обморок гарантирован вместе с лёгким, как минимум, сотрясением мозга.

Едва мы успели всё приготовить, как замаскировавшийся среди ветвей граба Пьер условленным весьма аутентичным вороньим карканьем предупредил о приближении гостей. Мы тут же заняли заранее оговорённые места. Ожидание не затянулось. Через пару минут на тропе появились три всадника в серых плащах с отброшенными на спину капюшонами, направлявшиеся в мою сторону.

Дальше всё пошло по плану. Сорвавшимся с тетивы Пьера срезнем перебило верёвку, и бревно, ускоряясь с каждым мгновением, с неотвратимостью молота понеслось сзади к всадникам. Удар — и все трое вылетают из сёдел, перелетев через головы своих лошадей и кувыркаясь по земле! Двое, похоже, без сознания, а третий, не то оказавшись покрепче, не то ушибленный слабее других, пытается подняться на четвереньки, но прилетевшая ему в голову «нелетальная» стрела Пьера со свинчаткой отправляет его в нирвану.

В следующие мгновения мы с близнецами добегаем до поверженных противников и для верности добавляем им дубинками по тыковкам, после чего начинаем быстро вязать заранее приготовленными верёвками, а Пьер, соскользнув с дерева по сброшенной верёвке, стал ловить лошадей. Даже как-то неинтересно вышло, и близко не сравнить с предыдущей эпичной битвой с медведем и его бешеной хозяйкой.

Сорванные плащи с капюшонами позволили рассмотреть лица пленников. Один какой-то невзрачный, рябой, с пегими волосами. Другой повнушительнее, одноглазый, со шрамом через всё лицо и каштановыми волосами. А вот третий, мужик за пятьдесят, с проседью в тёмных волосах, похоже, и есть барон. И конь у него получше, и одежда дороже, и оружие, да и другие двое держались за ним сзади, как положено с господином. Кстати, это именно он пытался подняться на четвереньки, видимо его люди приняли на себя основной удар бревна, ослабив его воздействие на господина. Всех троих близнецы перетаскали к колодцу. Затем мы позвали Тео с детьми.

— Ой! Дядя Берти! — удивлённо воскликнула Малу, подойдя к нам.

— Что ещё за дядя Берти? — заинтересовался я.

— Святой Михаил! — Зигфрид был удивлён не меньше. — Это же дядя нашего папы!

— А как его зовут? — спросил я.

— Барон Бертольд фон Хельфенштейн-Ротенберг, — пояснил мальчик. — Ротенберг — это его замок. Он вассал отца, младший брат нашего деда. Папа и мама говорили, что он наш двоюродный дед, но мы его зовём дядя Берти. А это его люди — Рябой и Одноглазый, их все так зовут, не знаю, как их по имени.

— Он плохой! — уверенно заявила Малу.

Я присел перед девочкой, глядя в её чёрные глаза:

— Почему?

— Он так смотрел на папу, на маму, на Зиги, когда взрослые его не видели… Я боялась.

Малышка снова нахмурилась. Надо же, всё страньше и страньше… Похоже, невольно я влез во внутренние разборки графского семейства. Ну да ладно, это дело побочное, сейчас есть дела поважнее. Мы ведь сюда за кладом приехали, в конце концов!

Барона и его людей перетащили под навес, где был сеновал, завязав рты и привязав к столбам, как до этого и Фриду. Там же поместили и детей, оставив Ульриха для присмотра и охраны. А я, Эрих, Пьер и Тео, прихватив лошадей для перевозки того, что найдём, отправились на поиски. По словам Тео, в подслушанном разговоре Адольфа с Конрадом, последний, в связи с награбленным добром упомянул берёзовую рощу, а такая в окрестностях есть только одна — на небольшом холме и вокруг него. Более точного места он не знал. Но тут надежда была на Пьера и его умения следопыта.

Добравшись до рощи, мы спешились и стали ждать, пока оруженосец осмотрит местность. Проискав около часа, наш следопыт обнаружил место где проходили люди и лошади, тащившие что-то тяжёлое. Как уж он это разглядел, понятия не имею, но мы пошли в указанном направлении, ведя лошадей в поводу.

Пьер привёл нас засохшему сломанному ураганом дереву на склоне холма. От него остался только высокий пень, почти в человеческий рост, с огромными, уходящими в землю узловатыми корнями. Пространство перед ними вроде бы заросло кустарником, но в одном месте ветки были переплетены не совсем естественно. Пьер раздвинул их, и мы увидели серый валун где-то полтора на полтора метра, как раз между двумя мощными корнями.

— Здесь, — следопыт указал на камень. — Точно здесь спрятали, сюда и следы ведут.

Спорить никто не стал. Мы втроём (Тео в работе не участвовал из-за своей ноги) срубили три молодых дерева, сделав из них рычаги и, просунув между корнями и валуном, как следует нажали. Камень медленно отвалился, и мы увидели между корнями вход в пещеру. Войти туда можно было, только согнувшись. Освещая путь прихваченным из лагеря разбойников факелом, я пошёл первым, следом двинулись Эрих и Пьер. Тео остался снаружи, надеюсь, у него хватит ума не сделать какую-либо глупость. Например, завалить вход обратно камне. Сил одному не хватит, да и мы изнутри этот валун вытолкаем наружу, а потом накостыляем Тео так, что мало не покажется.

Пройдя метров десять, мы обнаружили пару бочонков и четыре больших ящика. С большим трудом нам удалось выволочь их наружу. Один бочонок был доверху заполнен серебряными монетами. В другом оказались золотые монеты где-то на треть, а также золотые и серебряные украшения, в основном с драгоценными камнями. В одном из ящиков было дорогое вооружение, тоже разукрашенное камушками. Во втором — роскошные одежды: мужские, женские, церковные, даже детские, расшитые золотом, серебром, самоцветами, но все с прорехами и пятнами засохшей крови. Вот же твари!

В двух последних ящиках мы обнаружили церковные чаши для причастия, вроде бы они называются потирами, дароносицы, лампады, паникадила, подсвечники и прочую церковную утварь, почти всё из золота, меньше серебра, но украшенного драгоценными камнями, жемчугом, слоновой костью, эмалевыми картинками…

— Нечестивцы! — побледнел Тео. — Они же храм ограбили!

— Или монастырь, — кивнул Пьер, перекрестившись, и мы последовали его примеру.

— Если ограбили, то не один, — рассудительно заметил Эрих.

— Да если б я знал, что этот Адольф… Я бы…

Тео даже задохнулся от возмущения.

— Что ты бы? — поинтересовался Пьер.

— Убил бы! — решительно заявил бывший разбойник, и уже не так уверенно добавил:

— Ну, постарался бы точно. Он-то как боец куда лучше был, чего уж там. Да и вышло бы что — потом всё равно бы убили… Но лучше уж так, чем гореть в адском пекле!

— Ладно! — подытожил я этот обмен мнениями. — За свои дела Адольф и его сообщники здесь своё уже получили, а дальше им отвечать уже не перед людьми. Как там было, мы вряд ли узнаем, разве что девку разговорить. Но этим уже не мы заниматься будем. Сейчас надо решить, что делать со всем этим.

Я я обвёл рукой найденные сокровища, понимая, что мы все, в последнее время и так не бедствовавшие, стали враз богачами.

— Вы здесь старший, мессер де Лонэ, и рыцарь к тому же, — отозвался Пьер. — Мой господин велел вас слушаться и доверять во всём. Эрих ваш слуга. Так что как решите — так и будет. Тем более, вся эта удача и богатство пришли по милости Святого Януария, который к вам является. А святые абы к кому являться не будут. Вы человек непростой.

— Верно сказано! — кивнул Эрих.

Блин, так и до канонизации недалеко! Хотя это вроде только с умершими делают? Или до костра за ересь, что более вероятно. Надо будет потом поговорить с парнями, и остудить этот нездоровый фанатизм. Но сейчас речь о другом.

— Что ж, тогда моё решение будет такое… По деньгам. Принимая вас на службу, я и шевалье дю Шатле поклялись разделить смерть наших врагов. Это уже случилось. И правило мародёра остаётся без изменений. Деньги будут поделены поровну между нами шестью, включая близнецов…

— Но герр де Лонэ, — встрял Эрих. — Мы с Ульрихом ведь не благородные и не оруженосцы, а простые слуги.

— Это ненадолго, — я ободряюще хлопнул парня по плечу. — Как только догоним армию, тебя и брата ждёт нобилитация. Вы вполне заслужили, трижды спасая нам жизнь, да и эта добыча завоёвана в том числе и вашей храбростью. Не думаю, что наш сюзерен, граф Гильом де Овернь, откажет нам с Роландом в этом деле, но хорошее подношение от тебя и Ульриха тоже не помешает. Власть имущие благосклонны, когда у них хорошее настроение. Но даже если что-то сложится не так, думаю, кайзер Конрад с герцогом Швабским и графом фон Саарбрюккен не откажутся поблагодарить за очистку их владений от всяких мерзавцев.

Хм, а ведь мы и правда становимся какой-то грозой разбойников. Уже три банды на ноль помножили, включая и речных пиратов. Не думаю, что спасшиеся с подожжённого корабля сумели уйти от правосудия архиепископа Майнцского.

— Что до драгоценностей и дорогого оружия, то мы их можем разделить прямо сейчас, но это будет небезопасно. Их ведь и опознать могут, если не хозяева, то их родственники или друзья. Неизвестно, кому они раньше принадлежали. Ладно если купцам каким-то, а если знатным особам? Тут устанешь доказывать, что ты не верблюд. А потому будет лучше продать их ювелирам в Ульме. Пусть торгаши сами с ними возятся. А деньги поделить.

— Правильно!

— Верно!

— Остаются только церковная утварь и одежды. С первой, думаю, всё понятно. Взять себе — значит разделить с разбойниками грех святотатства. Думаю, лучше всего будет отдать Тео, чтобы он принёс в монастырь в виде вклада. С таким «приданым» его в любую обитель возьмут без вопросов, и все грехи отпустят. Что до одежд, по мне это грязные вещи, кровавые. Полагаю, и их надо отдать Тео, а он передаст их монастырю, в который поступит. Монахи наверняка сумеют их переделать в ризы какие-нибудь, или что-то такое. Думаю, это будет угодно Святому Януарию.

В эти времена народ не особо щепетильный, и дорогие одежды без каких то моральных терзаний снимают с убитых, не говоря о том чтобы взять снятое другими, но мне претит брать эти тряпки.

— Все согласны?

Я взглянул на Пьера и Эриха, которые одобрительно кивнули.

— Герр де Лонэ! — просиявший Тео заговорил срывающимся голосом. — Я… я… я даже не знаю, что и сказать! Верно сказал герр де Лер, непростой вы человек. И из благородных далеко не всякий так поступит. Церкви то многие жертвуют, но от себя. А вы… Я теперь всю жизнь буду молить Господа, Деву Марию, Святого Януария и других святых за вас, герра дю Шатле, герра де Лера с герром ван Арнвейлером, и за Эриха с Ульрихом! Благодаря вам я не только жив остался, но теперь и в жизни устроиться смогу, а ещё и душу свою спас!

С этими словами бывший разбойник со слезами на глазах поклонился.

— Ну, раз всё решили, то нечего здесь задерживаться. Уже вечереет, а нам ещё в Танненберг возвращаться. Эрих, Пьер, помогайте навьючивать всё это добро на лошадей.

Втроём мы управились довольно быстро, после чего поспешили к бывшему логову разбойников. Достигнув остатков охотничьего домика, мы забрали Ульриха с Зигфридом и Малу, а также захваченных Фриду и барона Бертольда с прислужниками. Последних связанными перекинули через лошадиные спины и привязали чтоб не свалились. Детей же посадили в те самые корзины, в которых люди барона привезли их к разбойникам, соединённые ремнями, перекинутыми через лошадиную спину. Затем наш небольшой караван без приключений доехал до римской дороги и выбрался на просёлок, ведущий к деревне, к наступлению темноты. К счастью, прихваченные у разбойников факелы, и особенно таланты нашего следопыта, не дали нам сбиться с пути.

К Танненбергу приехали уже в полной темноте, не считая луны и звёзд, понятно. Народ уже спал. В это время, особенно в деревнях, вообще ложатся как стемнеет. Зато и встают с петухами. Стражи у ворот, опознав нас, после недолгого разговора открыли створки.

Въехав в деревню, мы без задержки проехали к дому священника, где в окнах горел огонь.

Отец Виллебальд, вернувшись с вечерней службы, беседовал с Роландом и Вимом. Здесь мы узнали, что Барзаги умер во время нашего отсутствия. Жаль купца, хотя мы этого ждали. Покойного поместили в церкви, похороны будут завтра.

Мы тем временем быстро перенесли навьюченные на лошадей бочонки и ящики в свои комнаты, пока священник пошёл в дом соседей, позвать пожилую хозяйку, которая подрабатывала у него служанкой и кухаркой. Та, придя, быстро согрела воду, выкупала Зиги и Малу, переодела их в чистые, хотя и простенькие, одёжки своих внуков, пока их одежда будет сохнуть после стирки, затем валившихся с ног детей покормили и уложили спать. Тем временем мы, с согласия священника, заперли Фриду и барона с Рябым и Одноглазым в его погребе и, наскоро перекусив, тоже отправились на боковую.

На следующее утро, пока все спали, я поднялся первым, вытащил из сундука калейдоскопы, увязал в какую-то плотную тряпку, и засунул в один из возов с тканями, чтобы потом «найти», дабы никто не сомневался, что эти вещи из Персии.

Затем, пока малые отсыпались, а священник ушёл служить заутреню и готовить похороны купца, мы быстро обменялись новостями. Роланд и Вим сообщили, что за время нашего отсутствия осмотрели повозки с товаром купца. В одной повозке нашёлся китайский фарфор. Правда ребята не знали, что это такое, но я сразу опознал вещь из деревянного ящика, разделённого на ячейки, набитые соломой — не представляю, чего стоило дотащить эту хрупкую красоту через всю Азию и половину Европы!

В другой находились изделия из стекла, в основном цветного, тоже очень красивые и явно весьма дорогие, но всё же производившие меньше впечатления, во всяком случае на меня. Третья была загружена разными просмолёнными бочонками, залитыми воском. В бочонках мы обнаружили пряности, среди которых, в частности, я узнал чёрный перец, корицу, гвоздику, имбирь, шафран и мускатный орех. Были ещё какие-то полупрозрачные тонкие и хрупкие пластинки, в которых Вим опознал мускатный цвет, по его словам, продающийся вчетверо дороже одноимённого ореха. Здесь же имелось некоторое количество благовоний — ладана и мирры, как пояснил Вим со своим церковным образованием. От него же с удивлением узнал, что и гвоздику сейчас используют в благовониях, а не на кухне. Три оставшиеся повозки были загружены всевозможными восточными тканями, среди которых я опознал только шёлк разных цветов, парчу, атлас, но это и всё. Никогда не был знатоком всяких тряпок, сюда бы Ольгу, вот кто разбирался!

Была ещё какая-то совершенно прозрачная кисея, видел похожую в прошлой жизни, из неё фату для невест делают, кажется называется тюль, хотя не уверен, что это именно она. Одно ясно — любая нынешняя женщина, до королевы и императрицы включительно, отдала бы за эти ткани, как и за фарфор со стеклом, если не душу (с этим сейчас серьёзно), то несколько лет жизни однозначно. А также любые деньги из своего кармана, или кармана того, кто согласится за неё платить — отца там, мужа, или любовника… Интересно, сколько всё это добро может стоить? Ясно, что очень дорого. Жаль только, продавать придётся с изрядным дисконтом. Не знаем мы настоящих цен, а узнавать некогда.

Невольно закралась мысль, на фига мне теперь этот Крестовый поход? Если в него идут за славой и деньгами, то у меня того и другого уже вдосталь. Особенно денег, причём не только в виде монет, но и дорогущих товаров. Только за один бочонок специй в принципе можно не хилый замок на местной Рублевке присмотреть, а за китайский фарфор титулом графа обзавестись. Но не поймут ведь меня мои товарищи, если я скажу, что остаюсь, да и Роланда не брошу, который наверняка решит продолжить путь.

Помимо списка купеческого товара, Вим составил и список трофеев, которые они с Роландом уже начали успешно реализовывать. Деревенские охотно брали лошадей, сбрую, вооружение и прочий нужный в хозяйстве хабар. Денег у них, правда, было мало, и в основном они рассчитывались шкурами разных зверей, чем страшно удивили Роланда и моего оруженосца, знавших о весьма суровых запретах на охоту для простолюдинов. Но оказалось, что жители деревни Танненберг находились на особом положении. Полей у них не имелось, так как им запрещалось расчищать лес под пашню, только небольшие огороды, напоминавшие родные советские шесть соток. Ещё были небольшие луга вокруг озера, где они пасли скотину. Свиней выгоняли в дубовые и ореховые рощи, жрать жёлуди и орехи. Ими же кормили птицу. В лесных озёрах и реках можно было ловить рыбу, но её тут было немного. В основном деревенские кормились с охоты, как в прямом смысле, так и обменивая мясо и шкуры лесных зверушек на зерно и другие нужные им вещи. Это было вроде как их платой за службу егерями. Как говорили в будущем, что охраняешь, с того и имеешь. Так что шкурок лис, зайцев, рысей и прочих меховых зверушек у них накопилось много, и сейчас они их с удовольствием отдавали, особенно за коней и оружие с кольчугами, шлемами и прочим в том же духе. С местной спецификой, верхами куда удобнее охранять леса от разбойников и браконьеров (неуловимость шайки Адольфа местные объясняли в том числе и наличием у разбойников достаточного количества лошадей, обеспечивавших им мобильность), оружие и доспехи тоже помогают выживанию при встрече с недружелюбными людьми и животными. Это я могу подтвердить на своём опыте, в том числе недавнем.

Вим и Роланд рассудили, что в Ульме за трофеи вряд ли дадут больше, чем здесь, а потому незачем заморачиваться с их перевозкой, лучше обменять их на меха, которые мало весят, но продать их можно достаточно выгодно. В общем, обе стороны были довольны друг другом. Как известно, идеал торговли — это когда и покупатель, и продавец уверены, что обдурил один другого. Я полностью одобрил действия моего друга и оруженосца, предложив им продолжать в том же духе. Помимо шкур решено было брать предлагаемые деревенскими мёд диких пчёл в бочонках, более прочных в путешествии, чем горшки. Это не только сладость, но и неплохое средство для заживления ран. Взяли и прополис от тех же пчёл (тоже в медицинских целях), сушёные ягоды (витамины нам понадобятся, цинга в эти времена не знает жалости) и такие же грибы. В моём будущем грибы у европейцев были не очень в ходу, кроме разве что трюфелей с шампиньонами, но их нынешние предки, похоже, более всеядны, а может это здешние лесовики не привыкли пренебрегать дарами леса. Грибы почти ничего не весят, но будут неплохой добавкой в наш походный котёл.

Со своей стороны, Роланд и Вим полностью поддержали моё решение насчёт взятой у разбойников добычи. Вшестером мы стали подсчитывать золотые и серебряные монеты в бочонках. Насчитали триста восемьдесят золотых монет и тысяча триста восемьдесят серебряных. Неслабая сумма, даже разделённая на шесть! И это ещё без ювелирки и пафосного оружия!

Ребята были впечатлены. Ещё бы, таких денег никто из них прежде никто не то что в руках не держал, а даже не видел! Все пятеро смотрели на меня, как на птицу удачи, которую они ухватили за хвост. Святой Януарий, за что мне это?!

— Симон де Лонэ! — торжественно произнёс Роланд. — Раньше я часто высказывал недовольство, когда ты тратил деньги непонятно на что. Клянусь честью рыцаря, что больше никогда не стану этого делать! Теперь я окончательно убедился, что тебя ведёт Святой Януарий. А ещё я приношу обет Богу и всем святым, что если у меня появится феод, я построю в нём каменную церковь в честь Святого Януария и в благодарность за его покровительство!

Приехали! Это значит, и мне придётся каменный костёл строить, когда своя землица появится? А то как-то странно будет выглядеть, ведь это мне перепадают плюшки от «небесного покровителя», а уж через меня окружающим… Ладно, это терпит до окончания похода, в котором ещё неизвестно что может случиться, сейчас речь о другом. Было единодушно (с участием Тео) решено, что местные о кладе Адольфа ничего узнать не должны. И не за такие деньги убивают, а если навалятся всей деревней, то фиг мы отобьёмся, тем более имея половину раненых. В поклаже (благо Ульрих в бандитском лагере предложил замотать её в найденные в землянках шкуры), было трофейное оружие — и точка! Этому не удивятся, мы этого добра и правда набрали много.

После этого мы, кроме оставшегося в доме Тео, отговорившегося раной (думаю, ему было просто неловко, ведь он тоже участвовал в нападении на караван), отправились прощаться с Барзаги. В церкви яблоку упасть негде. Собралась целая деревня любопытных. Всем интересно взглянуть на персидского купца, пусть и умершего. Отец Виллебальд провёл заупокойную службу, в конце произнеся похвальную речь покойному, назвав уроженца далёкой Персии истинным христианином и щедрым благотворителем, который поднёс храму богатые дары, включая полный кошель золота и серебра. Продемонстрировав всем открытый кошель и другие завещанные купцом ценности, священник под всеобщий одобрительный гул сообщил, что часть будет использована на обновление и украшение храма, облегчив заботы общины на этот счёт, а другая, именно половина денег, пойдёт на помощь сиротам, вдовам с маленькими детьми, девицам-бесприданницам, а также тем кто покалечился в стычках с дикими зверями и плохими людьми…

Однако! Неудивительно, что Виллебальд в таком авторитете у деревенских. Побольше бы таких попов! Подобные люди внушают уважение к Церкви. А то всякие Енохи и Гундяевы с Ридигерами попадаются. При всём своём скептицизме не удержался и зааплодировал. Меня почти сразу поддержали наши. Деревенские сначала смотрели с недоумением, но потом тоже принялись бить в ладоши. Интересно, войдут ли аплодисменты в обычай в этой деревне? Пока я их нигде не видел.

Затем я с Пьером и близнецы подняли сколоченный местными ещё накануне гроб, вынесли из церкви и опустили в могилу, вырытую в церковной ограде, деревенские её засыпали и поставили дубовый крест с надписью латинскими буквами: «Iohanan Barzagi. De Urmiya civitas. Persia.A.D.1147».

Отец Виллебальд сказал нам, что скоро закажет каменную плиту с такой же надписью, и я ему поверил. Вполне возможно, могила персидского купца станет деревенской достопримечательностью. После этого все разошлись по домам. Мы тоже вернулись в дом священника, помянули покойного, после чего стали готовиться к доставке Зиги и Малу в отчий дом, точнее замок. Вместе с захваченными преступниками.

После недолгого, но упорного спора сошлись на том, что Роланд и Вим, от которых по причине ещё не заживших ран мало пользы в бою, вместе с добавленным для усиления Ульрихом, останутся в доме священника, охранять наши ценности и деньги. С ними оставался и Тео, к его большому облегчению, так как встречаться с графом по понятным причинам ему совсем не хотелось. На всякий случай Вим записал его показания на пергамент. Мы с Роландом и наши оруженосцы, как благородные, подписали этот «протокол». Надеюсь, этого хватит. Ну а я с Эрихом и Пьером, сгоняю с детишками и пленниками до замка Хельфенштейн, благо он сравнительно недалеко. Да и на окрестных дорогах сейчас безопасно. Разбойников уже нет (или пока нет), хищные звери в это время года на взрослых вооружённых людей не нападут, если самому их не злить.

Барона с его людьми и разбойницу Фриду решили везти в одной из повозок, освободив её от тканей, перенесённых в наши комнаты. При этом я «нашёл» спрятанные в повозке калейдоскопы. Ребята были потрясены «персидскими диковинами», и единодушно согласились что эти вещицы надо поберечь на подарки сильным мира сего.

Преступников тем временем избавили от верёвок, но близнецы заковали их в цепи, прихваченные Ульрихом из лагеря разбойников. Всё же, сын кузнеца не может равнодушно пройти мимо железа! Детей пожалели, и чтобы избавить от этого пыточного орудия на колёсах, местные мастера по моему чертежу сделали для них что-то вроде детских кресел из прошлой жизни, с мягкими подушками из шкур, набитых шерстью. Ремнями они крепились к сёдлам, сидевшие в них дети тоже были пристёгнуты ремнями, страховавшими от выпадения из кресел. Мы усадили в них Зиги и Малу, уже накормленных и переодетых в их одежду, затем на повозку забрался деревенский коренастый веснушчатый парень по имени Готшальк, рекомендованный священником в качестве кучера, другой, по имени Вольф, поджарый и черноволосый, представленный нам Виллебальдом в качестве проводника (обоим за их услуги мы обещали по коню, мечу и кольчуге), запрыгнул вместе со мной, Эрихом и Пьером в седло, и наш небольшой отряд, выехав со двора приходского дома, вскоре покинул деревню.

Деревня, к слову, к этому времени сильно опустела, и виновата в этом была наша шестёрка, плюс Тео. Мы не скрывали, что побывали в лагере разбойников, где нашли похищенных графских детей. Однако на поиски награбленных шайкой Адольфа Железные Зубы сокровищ у нас не было времени, и мы вернулись, прихватив только захваченное у негодяев оружие. Так что теперь почти всё взрослое мужское население Танненберга ломанулось к руинам охотничьего домика на поиски бандитских кладов. Может и впрямь что-то найдут. Тео нам давеча говорил, что разбойники прятали свою долю добычи, как и ценные вещи перед выходом на дело, не доверяя своим дружкам. Но мест он, понятно, не знал, почему мы и не подумали заморачиваться с их поисками, тем более что даже при удаче, находки и близко не смогли бы равняться по ценности с кладом Адольфа. В целом, по словам Тео, подавляющее большинство разбойников свою долю быстро пропивали или тратили на девок в окрестных деревнях. Выпивку они часто покупали у Фриды, которая была в шайке чем-то вроде маркитантки, так что в итоге ценности всё равно попадали в руки Адольфа, в его ухоронку с кладом. В любом случае, будет лучше если деревенские будут искать бандитские клады до нашего возвращения — нам и нашим друзьям так спокойнее.

Кстати, о кладах. В эти времена о них бытуют совершенно дикие представления. В то что цветок папоротника есть универсальное средство нахождения кладов, народ верит безоговорочно (и зачем я в прежней жизни на металлоискатель тратился?). Ещё все убеждены что клады непременно защищены колдовством, и что их нельзя найти без человека сведущего в магии, который должен провести необходимые обряды и произнести волшебные слова (не «спасибо»), чтобы клад дался в руки. Если сделаешь что-то неправильно, либо не успеешь вовремя сказать «Аминь, аминь, рассыпься!» или что-то в этом роде, клад исчезнет и окажется в совсем другом месте. То, что я нашёл клад Адольфа без всего перечисленного, Эрих, Пьер и Тео единодушно приписали покровительству Святого Януария, разрушившему чары. Роланд, Вим и Ульрих с ними согласились. Боюсь, выйдет ещё мне это боком.

Без задержек миновав просёлок, мы выбрались на римскую дорогу и двинулись на север. Я ехал рядом с мелкими и, чтобы детишки не скучали, рассказывал им «Властелина колец» и «Звёздные войны», понятно, адаптированные для средневековой Европы. Например, вместо Эру и Валар Бог и Святые, вместо майяр Гэндальфа и Радагаста — странствующий монах-чудотворец и лесной отшельник, Сидиус стал злым колдуном-чернокнижником, заколдовавшим рыцаря Аникея и погубившим колдовством его жену, принцессу Амидалу, чтобы захватить их детей, Лукаса и Леокадию, которых спасали добрые монахи из монастыря святого Джедая… Понятно, вместо Арды и Далёкой-Далёкой Галактики наша Земля, вместо дроидов — големы, вместо звездолётов просто летучие корабли на волшебстве, вместо разных звёзд и планет неведомые земли и острова.

Про Гарри Поттера рассказывать не рискнул — всё же магия, ведьмы, колдуны, в XII веке такое могут не понять. Вернее, понять, но так, что сам окажешься на костре. Впрочем, и без Джоан Роулинг «мои» истории зашли на ура. Зиги и Малу слушали меня, раскрыв рты, затаив дыхание и глядя на меня огромными анимешными глазами.

Хотя и куда более взрослые Эрих и Пьер от них не отличались. Вольф и Готшальк поглядывали на них не без зависти, догадываясь, что я рассказываю что-то интересное, но что именно — понять не могли, так как рассказывал я, понятно, на французском, которого деревенские парни не знали.

За этими рассказами мы и не заметили, как проехали лес у опушки, догнав купеческий обоз из двух десятков телег, управляемых и сопровождаемых людьми, говорившими на языке, напоминавшем итальянский. Командовал ими рослый, но как говорится, тонкий в кости, молодой парень, лет двадцати двух на вид, с каштановыми кудрями как у Гермионы Грейнджер, одетый в богатый наряд попугайских цветов, но всё же не дворянский.

Когда мы поравнялись с обозом, я решил познакомиться с его начальником. Как я и подумал, кудрявый парень оказался купцом из Генуи, по имени Луиджи Пеллегрини, который со своим товаром направлялся из родного города в Эсслинген, собираясь затем торговать в Рейнской долине. Так как ему тоже было не миновать замка Хельфенштейн, я решил ехать вместе, заведя с молодым купцом разговор. Это была первая самостоятельная торговая поездка Луиджи за пределы родной Италии, и парень очень беспокоился о безопасности своего товара. Я успокоил его, рассказав об уничтожении шайки Адольфа Железные Зубы и о том, что в ближайшее время разбойников на этой дороге можно не опасаться.

Успокоившийся генуэзец разговорился, и поведал немало интересного о городах Италии, а также южной Франции, Каталонии, Далмации, Византии и Святой Земли, включая Константинополь и Иерусалим, где он побывал в прошлом году со своим отцом. Всё это было довольно любопытно, особенно рассказы о Византии и Сирии, через которые должен был пройти наш путь. Я слушал и мотал на ус, стараясь выяснить цены на дорогие восточные ткани, фарфор, стеклянные изделия, пряности и благовония, а также ювелирку. Если с ценами на трофейных лошадей с упряжью мы разбирались благодаря предыдущим покупкам, а с стоимостью оружия, доспехов и прочей воинской снаряги нас консультировали близнецы, прекрасно ориентировавшиеся в этом как сыновья оружейника и ученики старого наёмника, то вот в ценах на всё перечисленную роскошь, найденную в обозе Барзаги и в тайнике Адольфа, я откровенно плавал, как и все ребята.

Луиджи, перестав беспокоиться о разбойниках, охотно выкладывал мне нужную информацию, тем более что благодаря недурным лошадям, качественной экипировке (спасибо мастеру Карлу!) и наличию оруженосца и слуги, тоже весьма неплохо снаряжённых, я производил впечатление вполне состоятельного крота…в смысле рыцаря, так что мой интерес выглядел вполне естественным. В конце концов, я направлялся воевать (и грабить!) в те места, где перечисленные предметы роскоши водились немалом количестве. Луиджи, из которого, похоже, вырастет неплохая акула бизнеса (если дадут дорасти), даже порекомендовал мне адреса контор торгового дома Пеллегрини, принадлежащего его семье, в Константинополе, Антиохии, Триполи, Тире, Бейруте, Сидоне и Акре, где можно по выгодной цене пристроить захваченную добычу. Так как это и правда могло пригодиться, я записал адреса в взятую из сундука покойного Барзаги папирусную тетрадь, карандашом из серебряно-свинцового сплава, купленным в Саарбрюккене у иудея Абрама, заслужив уважительный взгляд Луиджи — грамотностью в это время могут похвастать далеко не все рыцари.

За этими разговорами мы и не заметили как доехали до таможенного поста, где стражники графа фон Хельфенштейна взимали с проезжих и прохожих пошлину в графскую казну, что и составляло львиную долю её доходов, по словам Луиджи, уже проезжавшего здесь несколько лет назад, путешествуя с его отцом. Луиджи пошлину заплатил без разговоров, а когда с тем же требованием стражники обратились ко мне, я напустил на себя вид высокомерного аристократа, заявив что как крестоносец, направляющийся в Святую Землю, волей нашего Святейшего Отца Папы Римского, и согласно указу кайзера Конрада, я освобождён от любых дорожных пошлин и сборов, кроме воротных и мостовых, а так как здесь нет ни городских ворот, ни мостов, то и платить я ничего не должен. И вообще, я еду к их графу Эберхарду фон Хельфенштейну, везу его детей, а также разбойников, которые их похитили.

Всё это я излагал в переводе Пьера и Эриха, наблюдая за лицами стражников, на которых разочарование сменялось интересом с примесью лёгкой паники. Мои слова вызвали невероятное возбуждение, и после короткого разговора с подчинёнными, начальник таможни, представившийся Петером Штайнером, рыжеватый мужик лет тридцати пяти, с хитрым взглядом, и прямо-таки лоснившийся от благополучия (что на такой должности неудивительно), решил ехать вместе со мной в замок Хельфенштейн. Уж не знаю зачем ему это понадобилось, наверно, решил заработать плюс к репутации у графа, примазавшись к радостному событию в графском семействе. Но возражать не стал. Пусть едет — быстрее объяснит другим графским людям, что к чему.

Попрощавшись с Луиджи, который торопился в Эсслинген, чтобы застать ярмарочное время, мы направились к замку Хельфенштейн, до которого оказалось недалеко. Замок возвышался над крупным селением Гизелинген — так назвал его Штайнер. Собственно, деревней или селом этот населённый пункт назвать было уже нельзя. По понятиям XXI века тут скорее подошло бы название посёлок городского типа, на средневековый лад, конечно. До города, даже небольшого, Гизелинген пока не дотягивал, но, судя по тому, что стоял он на бойком месте, повышение статуса должно было произойти ещё в этом веке, или, максимум, в следующем. Материальное благополучие хозяев этих мест отражалось и на замке. Он смотрелся ничуть не менее грозно чем замок кайзера в Эсслингене, явно превосходя памятную резиденцию графа фон Саарбрюккен, и при этом отличался претензией на некоторую роскошь и даже архитектурное изящество. Было видно, что здешние владетели денежных затруднений не испытывают.

Над донжоном замка развевалось графское знамя с гербом рода фон Хельфенштейн — идущим по золотых холмам на красном поле серым слоном, что довольно необычно для европейской геральдики. О слонах в нынешней Европе огромное большинство народа и не слышало, не то чтобы видеть. Меня, впрочем, слоник не сильно удивил. Ещё в пути Зигфрид не без гордости сообщил что род графов фон Хельфенштейн происходит «от римской крови», что основатель их рода служил офицером в V Галльском Легионе великого кайзера Юлиуса, то есть Юлия Цезаря, с которым завоевал эти места, получив здесь землю и взяв в качестве герба знак Легиона, пожалованный легионерам кайзером за отличие в боях. Всё это, по словам пацана, он узнал из уроков брата Ансельма, учёного монаха, служившего в замковой церкви и занимавшегося графским архивом, а также обучавшего графского наследника чтению, письму, счёту, языкам, и до кучи — генеалогии и геральдике, без знания которых не пустят участвовать в турнирах и прочих подобных развлечениях.

Подъёмный мост был опущен, и в раскрытые ворота замка въезжали крестьянские телеги гружёные мешками, корзинами, свиными и говяжьими тушами и птицей. Видимо, местные пейзане доставили оброк своему графу. Повинуясь зычному окрику Штайнера крестьяне свернули в сторону, давая дорогу, и после того как наш сопровождающий обменялся несколькими словами с стражниками в воротах, мы беспрепятственно въехали в замок. Здесь Штайнер быстро куда-то убежал, попросив немного подождать, а мы остались, ловя на себе любопытные взгляды стражников и слуг, столпившихся вокруг, приветствуя Зиги и Малу, которых мы с Пьером и Эрихом сняли наконец с их «детских кресел», опустив на внутренний двор отчего замка.

Ждать нам пришлось недолго. Вскоре во дворе, в сопровождении сияющего Штайнера (видимо, принесшего хорошие новости гонца по обычаю щедро наградили), появились с десяток людей, из которых двое выделялись хозяйской манерой держаться, уверенным и каким-то повелительным видом. Впрочем, без признаков заносчивости и высокомерия, а скорее с некоей достойной «простотой», отличающей истинных аристократов в дохренища каком поколении. Чёрт, глядя на родителей Зиги и Малу (а это явно были они), начинаешь верить в рассказы про римских предков тысячелетней давности! Граф Эберхард был высоким, крепким мужчиной лет около сорока, с правильными, хотя и резковатыми чертами лица, с чёрными волосами до плеч и уверенным взглядом серых глаз. Мне он напомнил виденный когда-то портрет Чезаре Борджиа, только в несколько более брутальном варианте. Пленный барон был очень на него похож, разве что смотрелся как состаренная и потрёпанная копия. Одет граф был в красную робу, замшевые штаны, с широким украшенным серебряными бляхами поясом, на котором висели меч и кинжал в дорогих ножных, на ногах хозяин замка носил что-то вроде полусапог. При ходьбе он опирался на некое подобие посоха, только богато украшенного.

Как рассказал нам ещё в дороге Штайнер, пару месяцев назад, на охоте, граф Эберхард нарвался на здоровенного кабана, крайне недовольного тем что какие-то двуногие вздумали закусить им самим и его свинским семейством. Для графа это едва не кончилось тем же, чем для Роберта Баратеона в «Игре престолов». Опасно в эти времена быть графом! К счастью, верные дружинники вовремя подоспели на помощь своему господину и отвлекли невоспитанного свинтуса, сделав из него рубец по-швабенвальдски. Но ещё до того, как это произошло, злобный Пятачок, сломав графскую рогатину, успел изрядно помять поверженного владетеля Хельфенштейна. Если бы не кольчуга, надетая графом по настоянию супруги, у которой было нехорошее предчувствие, дело кончилось бы совсем плохо. Но и так поломанные кости пришлось лечить в лубках, так что на ноги граф поднялся всего с неделю назад, и хотя явно шёл на поправку, передвигался ещё с некоторым трудом, почему и не пошёл в Святую Землю с кайзером, хотя очень хотел и активно готовился к походу до злополучной охоты.

Графиня Луиза оказалась невероятно красивой женщиной лет двадцати пяти на вид. Думаю, и в XXI веке она без проблем выиграла бы любой мировой конкурс красоты. Идеальное лицо, огромные глаза глубокого синего цвета, золотистые волосы, заплетённые в пышные косы, уложенные в причёску, накрытую по обычаю накидкой из какой-то полупрозрачной ткани… Женщин с непокрытыми волосами в эти времена вообще не встретишь, если только это не жрицы Афродиты, показывающие товар лицом, или совсем мелкие девчонки вроде той же Малу, которые ещё не доросли до таких условностей — все прочие стараются накинуть что-то на голову. Стройная шея, осиная, несмотря на двукратные роды, талия, перехваченная расшитым серебряными узорами пояском с висящим на нём кошелём (тоже с богатой вышивкой, но золотой). Фигурка хоть и скрытая зелёным платьем до полу и без декольте, но явно более чем недурная. Да уж, если Малу пойдёт в маму (а судя по девочке, так и будет), лет через десять парни начнут укладываться у её ног в штабеля, а рыцари будут превращать друг дружку в металлолом на турнирах ради одного её благосклонного взгляда.

Впрочем, им вряд ли что светит, так как, по словам Зиги, у его сестры уже есть жених. Некий Людвиг фон Шпитценберг, сын и наследник графа Рудольфа фон Шпитценберга, владельца одноименного замка недалеко от Хельфенштейна. Ну а что, для Средневековья это вовсе не редкость, во всяком случае в богатых и знатных семьях. Брак тут не личное дело двоих, а вопрос касающейся всей семьи, и выгодная сделка, помогающая наладить отношения, заключить союз, или поиметь ещё какие-то плюшки. Так что помолвки часто заключают ещё в колыбели, а и с браками стараются не тянуть, причём мнение будущих супругов на этот счёт всех остальных интересует в последнюю очередь. И хорошо ещё, если решают родители, которые чаще всего любят своих отпрысков и которых ещё возможно уговорить. А если это будет опекун? Малознакомый человек из дальней родни, или вообще сюзерен, в случае с аристократами.

Читал я в прошлой жизни про одного английского короля, вот только запамятовал его имя — не то Джон Безземельный, не то ещё какой-то подобный неудачник. Согласно закону, он стал опекуном богатой несовершеннолетней наследницы-сироты — девятилетней девочки по имени леди Грейс. Королю были очень нужны деньги, и он согласился выдать Грейс, точнее продать замуж за одного из своих приближённых, готового внести крупную сумму наличными в королевскую казну, чтобы получить руку наследницы вместе с приданым. Примас Англии, архиепископ Кентерберийский, запретил венчать Грейс, ссылаясь на нарушение церковных законов, и в Риме его полностью поддержали. Но королю очень нужны были деньги, так что он наплевал и на Примаса, и на Рим, и приказал обвенчать пару своему духовнику, который не посмел отказать коронованной особе.

Скандал вышел знатный! Покладистый духовник за свою любезность лишился сана и был отлучён от Церкви, королю Папа и Примас тоже грозили отлучением если он не покается (что король и сделал — правда приложив к покаянной голове неплохой кусок земли в солнечной Гаскони, пожертвованный Риму). Но дело было сделано — Грейс уже оказалась в доме своего мужа, а деньги в королевской кубышке.

Впрочем, через два с небольшим года муж Грейс помер — не иначе Бог покарал педофила, если, конечно, он протянул руки не только к приданому девочки — и юная леди, которой едва стукнуло двенадцать, как несовершеннолетняя, снова оказалась под опекой короля, решившего провернуть удачную сделку с продажей замуж, с ещё одним своим приближённым, содрав с того ещё больше денег. Ведь и Грейс стала богаче, получив помимо своего приданого немалую часть состояния своего мужа в качестве «вдовьей доли». На этот раз уже ни один священник в Англии ни за какие коврижки не соглашался венчать Грейс с новым мужем — урок с бывшим духовником короля запомнился хорошо. Но король нашёл какого-то иностранного монаха, находившегося в Англии проездом, и как-то убедил того совершить бракосочетание. Какие санкции получил этот монах от своего церковного начальства, и как король объяснялся с Церковью, история умалчивает. Но известно, что и этот муж умер через три года, а король, опять став опекуном пятнадцатилетней Грейс, решил в третий раз продать её руку (о сердце речь явно не шла) очередному приближённому, взяв с того больше чем с двух предыдущих. Наверное, потому что невеста стала ещё богаче, унаследовав вторую «вдовью долю», а может и от того, что Грейс росла и хорошела.

Пятнадцать лет в Средневековье считаются нормальным возрастом для замужества, так что против третьего брака юной вдовы Церковь не возражала, и Грейс быстренько отправилась под венец, а деньги её очередного супруга — в лапки предприимчивого монарха. Новый муж отличался лошадиным здоровьем (возможно к сожалению короля, похоже, вошедшего во вкус), зверским характером, прожил долго, и жизнь с ним бедняжке Грейс явно мёдом не казалась. Остаётся только надеяться, что у Малу с этим Людвигом сложится удачнее, примерно, как у её родителей, которые, судя по их взглядам на своих половин, явно любят друг друга. С графом и графиней было ещё несколько довольно хорошо одетых мужчин и женщин, видимо приближённые, а также немолодой монах в тёмной сутане, возможно, тот самый учитель Зиги.

Мелкие, увидев папу с мамой, с громким визгом бросились к ним и буквально повисли на родителях. Ну а дальше сопли, вопли, обнимашки, поцелуи, расспросы старших, и сбивчивые, взахлёб, попытки младших рассказать о своих приключениях, с маханием руками в нашу сторону. В общем, всё ожидаемо, когда в такой ситуации встречаются родители со своими чадами.

Наконец, после нашего представления графской чете, слегка успокоившихся детей графиня и другие женщины увели в замок, заявив, что Зиги и Малу должны привести себя в порядок с дороги, а мы остались с графом.

— Герр де Лонэ, герр де Лер, мастер Эрих, — оглядев нас, заговорил владетель Хельфенштейна на неплохом французском, видимо выученном с помощью жены, а может и раньше, при многоязычном дворе кайзера. — Я и моя супруга очень благодарны вам за спасение наших детей. Род Хельфенштейн перед вами в вечном долгу, как и перед отсутствующими из-за ранений вашим герром дю Шатле с его слугой Ульрихом, и вашим оруженосцем герром ван Арнвейлером. Здесь вы все можете рассчитывать на любую помощь, если она не идёт вразрез с клятвами верности моему сюзерену — герцогу Швабскому, и нашему Кайзеру. О нарушении законов чести не говорю — уверен, никому из вас это не придёт в голову.

После этих слов суровое лицо графа смягчилось, сквозь железную маску средневекового феодала проглянули человеческие чувства.

— На наш дом последнее время сыпятся несчастья. Сначала этот кабан, чтоб его душу в аду зажарили! Потом Зиги и Малу пропали. Луиза чуть с ума не сошла от беспокойства, а и я места себе не находил. Ещё и поисками сам заняться не мог. Слава Богу, пославшему вас! Дети сказали, что у вас схваченные разбойники, и с ними мой дядюшка, барон Бертольд… Поверить не могу, что и он во всём этом замешан! — граф резко помрачнел.

— Ваша Светлость, разбойница у нас только одна, — я изобразил почтительный наклон головы в сторону графа. — Некая Рыжая Фрида, любовница убитого главаря шайки Адольфа Железные Зубы. Есть ещё двое слуг вашего дядюшки и, собственно, он сам, мы их захватили, когда они заявились в разбойничье логово.

— Наслышан я про Адольфа и эту Фриду, — мрачно усмехнулся граф. — Говорят, та ещё тварь! Герцог давно уже приказал поймать эту шайку, я и другие вассалы не раз на них охотились, но разбойники ускользали, как вода из корзины. Видно, предупреждал кто-то. Ничего, теперь узнаем, что и как. И для вас я не светлость, а просто граф. С вашего позволения, герр де Лонэ, я их заберу?

— Они ваши, граф, — развёл я руками, — к вам и везли.

По знаку графа закованных в цепи барона с слугами и сверкавшую здоровенной шишкой на лбу разбойницу, стражники вытащили из повозки.

— Знакомые лица, — с недоброй усмешкой кивнул граф, — кроме рыжей. Ну что же, даму надо пропустить вперёд.

Фон Хельфенштейн перешёл на местное наречие, и Пьер стал переводить:

— Отведите её в темницу и заприте получше. Потом допросим. Надо выяснить всё о шайке Адольфа и их злодействах.

— Ничего я тебе не скажу, свинская собака! — выкрикнула Фрида тоже по-немецки, после чего прибавила на том же языке ещё что-то, видимо настолько нецензурное, что стражники заулыбались, и даже на мрачных физиономиях барона и его слуг мелькнули ухмылки, а покрасневшие Пьер и Эрих затруднились с переводом. Только граф остался невозмутим.

— Скажешь, никуда не денешься, — прищурился граф. — Мой палач, Буркхард, настоящий волшебник, великий Мастер. У него любой все грехи вспоминает, ещё не было случая, чтобы кто-то запирался больше суток. Ему бы в аббаты пойти, цены бы такому исповеднику не было. А с другой стороны, как бы я тогда без него обходился?

По знаку хозяина замка стражники поволокли в темницу упирающуюся девку, сыпавшую ругательствами и угрозами, в основном на немецком, но один раз, оглянувшись, выкрикнула на ломаном французском:

— Я всё равно сбегу! И убью вас всех, проклятые французы!

Интересно, кого она имеет в виду под словом «всех»? Строго говоря, французы в этом деле только мы с Роландом. Эрих и Ульрих являются уроженцами Германии, хоть и от франкоязычного отца, а Пьер и Вим — Бельгии. Не то чтобы угрозы Рыжей Фриды меня сильно напугали, но история Миледи показывает, что и недооценивать таких опасно, если не для самого себя то для близких.

— Граф, — обратился я к фон Хельфенштейну, — а ведь с Рыжей и правда станется сбежать. Например, соблазнив кого-то из тюремщиков. Внешность ей позволяет. Нам, конечно, её угрозы не страшны, мы вполне способны за себя постоять. Но девка может захотеть отомстить не только нам. А у вас жена и маленькие дети, над которыми эта тварь уже издевалась. Решать, конечно вам, но по мне, девку стоит покрепче приковать в темнице, держать при ней сразу несколько стражников, чтобы следили друг за другом, а заходить к ней в камеру с едой и по другим надобностям лучше позволять только женщине поздоровее, и не замеченной в наклонностях к особам того же пола. И после того как вызнаете у неё всё — не тянуть с казнью. Сразу вздёрнуть или голову с плеч. Так спокойнее будет.

— О, не беспокойтесь, герр де Лонэ, — кивнул граф. — Всё так и сделаем. Буркхард своё дело знает, у него ещё никто не сбегали девка не станет первой, кому это удастся.

После этого, по команде графа, стражники увели в темницу Рябого и Одноглазого, Эрих повёл наших лошадей на конюшню, а мы с Пьером, по просьбе хозяина замка, отвели барона в небольшое помещение рядом с донжоном. Граф сел на короткую скамью и недобро глянул на родственника:

— Ну что же, дядюшка Берти, теперь поговорим.

Барон бросил на племянника такой взгляд, что, будь это турболазер из «Звёздных Войн», точно прожёг бы насквозь целый Звёздный Разрушитель.

— Не о чем нам говорить! Тем более пока ты позволяешь этим… держать меня в цепях.

— А вот это решать мне! — в голосе графа зазвенел металл. — Ты не в том положении, чтобы ставить условия. Буркхард вытащит из девки и твоих людей всё что они знают, и даже то, о чём только догадываются, и когда после этого тебя будут судить вассалы, не думаю, что кто-то скажет хоть слово в твою защиту.

— Твои вассалы, — Бертольд язвительно усмехнулся. — Я могу искать суда и выше.

— Можешь, — согласился граф. — Но не думаю, что в курии герцогства или в Имперской камере[4] приговор будет другим. Как только там узнают, чем ты занимался с этим Адольфом, ничто на свете не спасёт тебя от позорной казни.

— С каких это пор слов простолюдинов достаточно, чтобы казнить знатного человека? — барон скроил высокомерное выражение лица.

А неплохо он держится, или просто в этом времени народ такой толстокожий, пообвыклись среди «нормального уровня средневекового зверства», как выражался незабвенный дон Румата Эсторский. А ведь я сейчас и сам напоминаю Румату, только без техники, коллег прогрессоров, связи с Центром. И без интеллигентских заморочек по вопросу выпиливания тех, кто это заслужил. Уже небольшое личное кладбище образовалось.

— С тех самых, как слова простолюдинов будут подкреплены свидетельством двух благородных, — усмехнулся граф. — Надеюсь, герр де Лонэ и герр де Лер не откажут сообщить суду всё что знают об этом деле?

Эберхард вопросительно взглянул на нас.

— Не откажем, — переглянувшись, ответили мы с Пьером в один голос.

Не то чтобы всё, конечно. О кладе разбойников лучше помолчать. Чёрт их знает, эти средневековые законы, особенно немецкие. Вдруг местные власти захотят свою долю? Или вообще всё хапнуть себе, как тот же Трулль ухоронки Репейника и его бандитов? Ещё поди знай, на чьей земле всё это происходило… Дорога через лес вроде находится в владениях кайзера, а логово разбойников и берёзовая роща кому принадлежат? Тоже кайзеру? Или герцогу Швабскому? Или ещё кому? Нет, на фиг, об экспроприации экспроприаторов никому ни слова. Я не кум Тыква, и не хочу всю жизнь собирать по кирпичику на постройку конуры. Мне нужен такой «домик в деревне», в смысле замок, где я смогу комфортно и безопасно жить с Беатрис и нашими будущими детьми. А это дорогое удовольствие, чувствительное для бюджета, как говорили в одной рекламе девяностых. Спасибо генуэзцу Луиджи, оказавшемуся кладезем информации по здешним ценам. Постройка обычной башни без всяких наворотов, обойдётся мне где-то под двести кг серебра. Замок, причём самый типовой, что называется, и близко не стоящий не только со здешним, но и с Саарбрюккенским (Барбаросса бы им быстрее занялся!) — раз в двадцать дороже! Так что деньги мне ещё понадобятся.

Жаба громко и жалобно квакнула при воспоминании о церковных ценностях и дорогих одеждах, которые предстоит сдать в монастырь вместе с Тео. Молчи, земноводное! Знаю, что жалко, но так НАДО! Этот дар даст мне жирный такой плюс к репутации с церковниками. Вряд ли после такого найдётся какой-то Енох, который решится сомневаться в благочестии Симона де Лонэ, во всяком случае вслух.

— Ладно, ваша взяла, — процедил сникший барон. — Чего ты хочешь?

— Хочу узнать, зачем тебе всё это понадобилось?

— Да надоело всё! — Бертольд усмехнулся, глядя на графа. — И быть твоим вассалом, и жить здесь. И вся семейка наша надоела. И ты, племянничек, и твоя благочестивая жёнушка, и ваши сопляки. А ещё раньше братец Эберхард с супругой, родители твои. В общем, решил я в Баварию податься, искать милостей у Вельфов. Но без денег там делать нечего. Баронство я собирался заложить ростовщикам из Ульма и Эсслингена, посмеялся бы потом, глядя, как ты будешь выцарапывать его у этих простолюдинов. Ты хоть и богат, но и для тебя такая сумма не шутки. Однако, с одного баронства нормально не устроишься. Я же не какая-то дворянская мелкота, или безземельный рыцарь-бродяга, человеку моего происхождения надо намного больше.

— Ты и так не бедствовал, — заметил граф. — У большинства моих вассалов и этого нет.

— Я — не большинство! — высокомерно заявил барон. — Сложись всё чуть иначе, и этот замок с графством были бы мои. Братец Эберхард помер поздновато. Если бы на пару лет раньше, я бы по закону унаследовал тут всё. Или рановато. Протяни он ещё лет пять, я бы оброс связями среди вассалов и при герцогском дворе, и без труда стал бы регентом при наследнике-сопляке. А там — как Бог решит. Мало ли молодых придурков болтаются по охотам, турнирам, войнам, и гибнут по своей глупости? Вон, кабанчик тебя помял. А мог бы с таким встретиться лет двадцать назад и без кольчуги. Распорол вепрь молодого графа — такое горе. Но на всё воля Божья. А новым графом стал бы его дядя, который и так всем правил. Никто бы разницы не заметил.

— Ну и тварь же ты, дядюшка! — не выдержал граф.

— А чего это я тварь? — деланно удивился Бертольд. — Я бы тебе дал полную свободу. Ни в чём бы тебя не ограничивал, о таком опекуне все мечтают. А если бы ты сам сломал себе шею, при чём тут я? Вот только не вышло. Братец был хитрой скотиной, вассалов держал крепко, не давал им со мной общаться. Да и у меня по молодости много дури в голове было. Девки, гулянки… Эберхард не скупился, это да. А когда его схоронили, не было времени всё наверстать. Кто для вассалов и герцога был шестнадцатилетний сопляк? Правильно, никто. Вот твоя мамочка и подхватила вожжи, безутешная вдовица. Никто и не пикнул. А бодаться без поддержки с её лотарингской роднёй — я и в молодости таким дураком не был.

— Поэтому ты её ненавидел? — мрачно спросил граф.

Бертольд раздражённо сверкнул глазами:

— Да что ты знаешь?! Я, когда на свадьбе её увидел, влюбился впервые в жизни. И тогда же понял, что ненавижу братца. Вот почему ему всё? Замок, графство, уважение сюзерена и соседей, слава, почёт, самая красивая женщина! Чем он лучше или умнее меня? Он лишь родился раньше, только и всего! Когда Эберхард сыграл в ящик, я предложил Жозефине стать моей женой. А что? Мало ли младших братьев женятся на вдовах старших? И то, что она была старше на три года, ничего не значило — невелика разница, такое бывает сплошь да рядом. Поклялся всю жизнь носить её на руках, не смотреть на других женщин, вырастить её сына как своего. И я бы всё это сделал! А она… Она посмеялась надо мной!

Барон, сжав кулаки, с ненавистью засопел.

— Сказала, что не стала бы иметь со мной дела, даже если в мире не останется других мужчин! Никогда её не прощу! Я бы ещё понял, если бы она была недотрогой. Бывают такие, чистые монашки, только кельи не хватает. Но это точно не о твоей матушке. На её вдовьем ложе за два с лишним десятка лет кто только не побывал. Ладно бы крутила любовь с приличными людьми, графами или баронами, как некоторые знатные вдовушки в герцогстве. А то смотреть было противно — рыцарская шмоль-голь перекатная, оруженосцы, даже министериалы! В эту гавань все флаги заходили. Хотя, все красавчики, тут не поспоришь. Помнится, раза три… нет, четыре, Жозефине вдруг начинали нравиться свободные платья, потом она на несколько месяцев запиралась в своих покоях, «проводя время в молитвах», и допускала к себе только пару доверенных слуг. Да хоть твой верный пёс Эвальд, кого-то он мне напоминает, и глаза такие же зелёные. Кстати, всегда хотел узнать, сколько получили от щедрот вдовствующей графини фон Хельфенштейн её… ммм… «воспитанницы», сумевшие, несмотря на туманное происхождение, захомутать отпрысков трёх почтенных дворянских семейств?

— Дядя Берррти! — буквально зарычал граф, побледнев от сдерживаемого бешенства. — Придержи язык! Твоя голова и так на нитке держится!

Боже ты мой, какие страсти бушуют в глухой немецкой провинции! Шекспира бы нашего, Вильяма, сюда… Или скорее Шиллера, учитывая немецкоязычную среду. Ведь полный набор: комплекс младшего брата, чёрная зависть, неудовлетворённое честолюбие, безответная первая любовь, оскорблённое мужское самолюбие… Добрый дедушка Фрейд, где ты?! В Вене, через семь с половиной веков. А жаль, ты бы тут оказался очень кстати!

— Ты ещё скажи, что это неправда.

Барон не отвёл взгляд, но язвительно ухмыляться перестал.

— Не скажу, — немного помолчав, ответил граф, взяв себя в руки. — Но думаю, герр де Лонэ и герр де Лер не интересуются нашими семейными делами. И тебе лучше о них помолчать. Матушка умерла, а как она жила после смерти отца, никого, кроме неё и её исповедника не касалось. В конце концов она была взрослой, свободной женщиной, вдовой, приличий не нарушала, люди её уважали, а прочее — не наше дело, и трепаться тут незачем!

— Как скажешь, — с напускным равнодушием пожал плечами барон. — Мне тоже не доставляет удовольствия это вспоминать. Я хоть и не простил «любимую невестку», но всё равно тянуло быть с ней рядом, видеть её. Прямо болезнь какая-то. Чего мне тогда стоило сдерживаться! Сколько раз думал, что всё, не выдержу — схвачу её и возьму силой прямо в замке, на столе или на полу, пусть потом хоть казнят! Плевать — зато Жозефина была бы моей! Или поженят, женщине после такого одна дорога — под венец с тем, кто ею овладел, и она это, похоже чувствовала. Недаром со мной виделась только в присутствии толпы стражников. И женить старалась побыстрее. Только и радости было, вызвать такого её любимчика после отставки, а порубить в фарш! Эх, как же она бесилась, до сих пор приятно вспомнить! А больше-то и вспоминать не о чем. Не про то же, как был годами на побегушках у неё, а потом у тебя.

— Тебя за это щедро наградили, барон фон Ротенфельд, — граф смотрел на дядюшку с нескрываемым отвращением. — Титул, замок, земли, выгодный брак…

— Да уж, щедро! — скривился барон. — Намалевали на гербе баронскую корону, тоже мне радость! Баннер пожаловали[5]. Мне не пятнадцать, чтобы красоваться с этими финтифлюшками. Дали старую развалюху и два десятка населённых оборванцами деревень. Тоже мне, выгодный брак… Да, Агнес была достойной женщиной, мне с ней было хорошо, и приданое она принесла изрядное. Но наследника так и не родила — одни девки!

— Эти претензии к Всевышнему, дядюшка, не ко мне. — граф впервые улыбнулся.

— Тебе легко скалиться, твоя-то сына всё же родила!

— Вернёмся к делу, — граф не стал реагировать на слова Бертольда. — Когда ты связался с шайкой Адольфа?

— Три года назад. Решил, что сотня отборных подонков так или иначе пригодится. Предупреждал их об облавах и ловушках, давал прятаться на моей земле, пережидая опасное время, благо чащоб там хватает. Адольф не трогал тех, на кого я указывал, ну и отстёгивал долю малую.

— Не думал я, что ты настолько забудешь о чести, чтобы пойти на такое! — не удержался граф. — Хотя, где ты и где честь?.. Ладно, ты мне лучше скажи, зачем украл Малу и Зиги? Как тебе это удалось? И что ты собирался с ними делать?

— Убивать мальчишку и девчонку я не собирался, — усмехнулся Бертольд. — Я всё же не царь Ирод. Да и смысла не было. Луиза ещё молодая, новых бы тебе нарожала. Думал провернуть всё это, когда ты уйдёшь с Кайзером в Сирию, твоя супруга за спасение детей на всё бы пошла. Но ты под кабана угодил. Хотя, так тоже было неплохо. Луиза день и ночь от тебя не отходила, детей подзабросила. Слуги недоглядели, а детишки-сопляки народ любопытный. Заманить их в безлюдное место было нетрудно, а там мешки на голову — и к Адольфу в лес. А для чего? Из-за денег, понятно! Ради своих отпрысков ты бы скупиться не стал. И выкуп бы доставил я — большую часть в свой кошель, ясно. А с Адольфом мы договорились. Он решил развязаться с разбоем и исчезнуть из Германии с награбленным, но делится со своими не хотел. Вот и условились что большую часть его разбойников я перережу пьяных и сонных, и освобожу любимых внучатых племянников. За головы негодяев была бы награда и от герцога, и от тебя. А Адольф с ближниками собирался пересидеть в укромном месте, чтобы после уйти подальше.

— И ты всерьёз думал, что никто ничего не узнает, и что Адольф с прочими мерзавцами будет молчать?

В голосе графа сконцентрировалось столько презрения, что, казалось, в него можно воткнуть ложку.

— Я всегда был умнее тебя, племянничек, — ухмыльнулся барон. — Этот болван Адольф не подозревал, что Рябой знает лес лучше, чем вся его шайка. Он отыскал «укромное место», где Адольф с ближниками собирался укрыться, когда я пустил бы под нож его шайку. Правда, Рябой не успел найти захоронку Адольфа с награбленным, но они бы сами её вытащили. А там бы я и их прикончил, и вернулся из леса не только героем, покаравшим злодеев, спасителем детей сюзерена, но и прибрав всё ценное. А дальше меня бы здесь ничего не держало. Жена умерла, дочери замужем, у них своя жизнь. А с деньгами Вельфы приняли бы меня как родного. Купил бы в Баварии землю и замок получше, женился на богатой наследнице или молодой красивой вдовушке, с Божьей помощью наследника бы себе сделал, может, и не одного, я ещё не старый для этого. А на вас всех я бы плевал! И всё бы получилось, если бы тойфель не принёс этих французов!

Он с бросил в нашу сторону полный ненависти взгляд, от которого мне сделалось слегка не по себе.

— Брабантцев. — вставил Пьер. — Я и оруженосец мессера де Лонэ — из Брабанта.

— А наши с моим другом дю Шатле слуги, ваши соплеменники из Саарбрюккена, барон, — добавил я.

— Да теперь уж всё равно, откуда вы взялись! — барон с усталой злостью мотнул головой.

— Вот что я скажу, дядя Берти, — заговорил граф фон Хельфенштейн. — Больше всего мне хочется повесить тебя на воротах замка, как собаку. Если меня что-то удерживает, то только нежелание позорить наш род. Но если ты не примешь предложение, которое я намерен тебе сделать, клянусь, я забуду про родовую честь!

Бертольд с интересом взглянул на племянника.

— И что же ты собираешься мне предложить?

— В монахи пойдёшь? — коротко спросил граф.

— Пойду! — после недолгого раздумья ответил барон. — Лучше уж монастырская келья, чем видеть всех вас!

— Ну вот и договорились! — с видимым облегчением вздохнул граф. — Несколько дней посидишь в темнице, подумаешь о жизни, пока допросим твоих людей и девку, сравним ваши признания. А потом я сам отвезу тебя в аббатство Эльванген, к нашему родичу, аббату Губерту. Я его попрошу, чтобы занял тебя делом в обители и следил за тобой. А то боюсь, такие как ты могут и в сутане не уняться.

После этого граф позвал стражников, которыми командовал рослый широкоплечий зеленоглазый блондин с подстриженной бородкой и лихо закрученными усами, на вид лет около тридцати пяти, немного напоминавший лицом Арамиса из советского фильма «Три Мушкетёра». Ещё раньше он отконвоировал в темницу Фриду и людей барона. Хозяин замка называл его Эвальд. Судя по прозрачным намёкам барона, это был сводный брат графа, рождённый его матерью во время весёлого вдовства от одного из её любовников. Внешне граф и Эвальд мало походили друг на друга, хотя это было неудивительно, учитывая, что у них разные отцы. Но несмотря на это, единоутробные братья явно были близки, недаром барон назвал Эвальда верным псом графа. Из рассказа Зигфрида во время поездки из Танненберга в Хельфенштейн я узнал, что Эвальд имеет фамилию фон Мюлендам, по названию деревни с мельницей и усадьбой, пожалованной ему графом вместе с рыцарским званием, что он командует графской дружиной, и живёт в основном в замке с женой и детьми. Зиги хвастался, что «дядя Эвальд» учит его мечу. Судя по простодушному рассказу ребёнка, он и не подозревал, что «дядя Эвальд» реально приходится ему дядей. Рановато ему ещё знать такие вещи. Что ж, Эберхард фон Хельфенштейн обошёлся со сводным братом куда великодушнее, чем с Адольфом поступили законные сыновья его отца. С другой стороны, графу и опасаться нечего. Незаконнорожденный сын его матери ни при каких обстоятельствах не сможет получить графство, а вот признанный бастард графа вполне мог бы унаследовать владения отца, если бы с единокровными братьями что-то случилось.

Пока я об этом раздумывал, Эвальд и стражники увели барона, а граф повёл нас с Пьером и с Эрихом, вернувшимся с конюшни с нашими вещами, сгруженными с лошадей, в донжон, где нас должны были устроить в гостевых покоях.

— Герр де Лонэ, герр де Лер. — обратился к нам по дороге граф, видимо, заметивший брошенные нами взгляды на Эвальда. — Мой дядюшка наговорил немало лишнего о делах нашей семьи. Надеюсь, это останется между нами?

Мы с Пьером заверили графа в нашей скромности. Затем я передал графу «протокол» с показаниями Тео, попросив не предъявлять к парню претензий, ссылаясь на данное ему слово, помощь в освобождении детей, раскаяние, намерение уйти в монахи, и то, что он уже наказан. Выслушав нас, граф ответил:

— Ладно, пусть живёт. Повезло ему, что встретил вас. Я бы вытащил из него всё, а потом вздёрнул.

После чего слуги проводили на в наши комнаты, где мы смогли отдохнуть и привести себя в порядок перед ужином. В замке нашлась и купальня, состоявшая из разнокалиберных ёмкостей из дорогой северной лиственницы, соединённых керамическими трубами. Я поспешил воспользоваться таким приятным сюрпризом, потащив с собой Пьера и Эриха. Горячая вода, подогретая жаром от замковой кухни, натуральные губки, привезённые со Средиземного моря — счастье есть! От слуг, помогавших нам с банными процедурами и забравшими в стирку нашу дорожную одежду, мы узнали, что купальню в замке соорудил покойный отец графа, который бывал в Константинополе с посольством Кайзера, после чего стал большим поклонником византийской культуры. То-то я смотрю, замок выглядит как-то почище и поприличнее, чем в Саарбрюккене.

К ужину мы вышли чистые и довольные. Я и Эрих надели пошитые ещё в Саарбрюккене парадно-выходные костюмы. У Пьера такого не было, но он прихватил кое-что из «персидского наследства». На мой вкус, восточный прикид выглядел излишне попугайским, и с золотой вышивкой явно переборщили, однако парню нравилось. Выглядел он в этом наряде хоть и экзотично, но неплохо, привлекая взгляды обитателей замка, особенно девушек.

«Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста!» — сказал слуга, ставя на стол огромный поднос с жареным поросёнком. То есть он что-то и впрямь сказал, это уже моё воображение само перевело.

В трапезной, за столом, кроме графской семьи и нескольких приближённых, включая Эвальда и давешнего монаха, оказавшегося тем самым братом Ансельмом, о котором рассказывал Зигфрид, были ещё десятка три молодых девушек и парней, а также совсем уж ребятишек обоего пола, одетых как дворяне, хотя и разной степени зажиточности. Граф сообщил, что это дети и внуки, либо младшие братья и сёстры его вассалов, находящиеся на воспитании в замке Хельфенштейн — парни у графа, а девчонки, соответственно, у графини. Ясно, графская семья устанавливает неформальные связи с молодым поколением вассалов, а также неявно заполучила заложников верности дворянских семей графства. Хотя, судя по беззаботным лицам ребят, живётся им тут неплохо.

Меня и Пьера усадили за графский стол на почётные места. Эриха, как слугу, хотели отправить в людскую. Но когда я рассказал, что вместе с моим другом шевалье дю Шатле мы собираемся, прибыв в армию крестоносцев, просить нашего сюзерена, графа де Овернь, о нобилитации наших слуг за их боевые заслуги и неоднократное спасение жизней своих господ, Эриха, по приказу графа, посадили за стол к министериалам в коттах графских цветов с геральдическим слоном. Судя по их лицам, гордых министериалов чуть удар не хватил — какое то простонародье сидит за одним столом с ними! Но Эрих молодец — делает морду кирпичом, и не замечая убийственных взглядов министериалов пристраивается к поданным блюдам!

Мы с Пьером тоже стали героями ужина, нас расспрашивали о битве с шайкой Адольфа, и об освобождении Зиги и Малу. Барона Бертольда присутствующие вообще не упоминали, похоже, граф наложил на эту тему табу. Рассказывал больше я. Пьер вообще, как я заметил, не отличается особой разговорчивостью, если, конечно, речь не идёт про лес и зверей, о которых он может рассказывать часами.

Мелкие тоже вставляли свои пять пфеннигов, расписывая ужасных разбойников и жуткого медведя, которых убили храбрые мы. Девчонки смотрели на нас с восхищением, парни с плохо скрываемой завистью, что такое замечательное приключение прошло мимо них. Народ постарше слушал с любопытством, но без особого ажиотажа — видимо, уже кое-что узнали от схваченных бандитов. Министериалы тоже очень заинтересовались рассказом, хотя им, в другом конце трапезной, было не очень хорошо слышно. Судя по взглядам, бросаемым в сторону Эриха, им очень хотелось его расспросить, но корпоративная гордость мешала обращаться с просьбами к представителю «низов».

В конце ужина, когда Малу и Зиги собирались увести по кроваткам, дети потребовали сказки. Да-да, те самые, от Профессора Толкиена и Джорджа нашего Лукаса в моей интерпретации под XII век. Сам виноват, никто за язык не тянул. Пришлось рассказывать. По-французски, понятно, благо собравшиеся в большинстве своём, как я понял, неплохо понимали этот язык, наверно под влиянием графини Луизы. Впечатлились не только дети и подростки, но и взрослые, слушавшие мои рассказы, затаив дыхание. Ну да, в нынешние времена ничего подобного не услышишь. Античная литература довольно прочно забыта, за некоторым исключением наиболее образованных монахов, это с началом Ренессанса европейцы начнут открывать для себя писателей Рима и Эллады. Средневековая литература, вроде тех же романов о Рыцарях Круглого стола, «Романа о Розе», «Сида Кампеадора» и прочего в том же духе, только начинает создаваться. А тут такое! Футурошок — это по-нашему!

Рассказывал средневековые варианты «Властелина Колец» и «Звёздных Войн», пока детишек, державшихся из последних сил, окончательно не потянуло в сон, и их не унесли в спальни. Сославшись на то, что будет нехорошо, если часть слушателей (то бишь дети) не услышит продолжения, я прекратил дозволенные речи, и вместе с Пьером и Эрихом тоже отправился на боковую.

Утро началось с приезда ещё одной знатной особы. В замок прискакал Людвиг фон Шпитценберг, наследник соседнего графства Шпитценберг и жених Малу. Его папа, граф Рудольф, по словам нашего хозяина был сильно болен, поэтому, узнав с вечера о случившемся, выражать благодарность за спасение будущей невестки, а также радость по поводу освобождения из лап разбойников детей соседа и будущего родича, прислал сына — русого вихрастого худощавого пацана лет двенадцати, с шилом в заднице. Как сообщил нам граф Эберхард, узнав о приезде будущего зятя, графы фон Шпитценберг являются младшей ветвью рода фон Гогенцоллерн-Зигмаринген, одного из самых знатных и богатых в Швабии, так что это будет очень хорошая партия для Малу, и весьма выгодное родство для графов фон Хельфенштейн.

Гогенцоллерн… Знакомая фамилия, однако! Неужели малявка Малу — будущая прародительница королей Пруссии и императоров Второго Рейха? Хотя, это какая-то младшая ветвь, так что фиг его знает. Да и сидели те будущие Гогенцоллерны вовсе не в Швабии, а в совсем другом конце Германии, который сейчас и не Германия вовсе. Людвиг малолетней невестой интересовался мало, что в его возрасте вполне логично. Хотя вручил ей в качестве подарка бусы, ожерелья, браслеты и ещё какие-то золотые и серебряные цацки с разноцветными камушками и жемчугом, а также синее платье из парчи. Зигфриду Людвиг презентовал маленький меч (или большой кинжал) размером где-то с римский гладиус, и с большим интересом выспрашивал будущего деверя о приключении с разбойниками. Выслушав хвалебные отзывы младшего фон Хельфенштейна о нас, пацан немного смутился, подойдя ко мне и Пьеру поблагодарил (на немецком, в переводе Пьера) от имени своей семьи, сказав, что хочет поднести нам подарки, которые пригодятся в крестовом походе… Интересно, что у него? Вроде нормальный пацан, разве что малость высокомерен. Впрочем, для графского наследника в Средневековье, это естественно.

По знаку Людвига, его слуги поднесли две большие закрытые корзины, а Людвиг гордо сообщил что семейство фон Шпитцберг хочет подарить благородным и храбрым риттерам хунда и пардуса. Ну, хунд — это собака, на это и моего знания немецкого хватает, а пардус… В своё время я прочитал немало исторической литературы, и помнил, что пардусом на Руси называли экзотических представителей кошачьего племени, например, леопарда или гепарда. Выходит, нам ещё до кучи и хищную кошку вручат?

Тем временем слуги открыли первую корзину, и мы увидели в ней крупного щенка, глядящего на меня снизу вверх преданными глазами. Щенок явно собирался в ближайшее время вырасти в здоровенного пса неизвестной породы. Больше всего он напоминал помесь дога и овчарки, хотя не думаю, что обе этих породы уже выведены.

В другой корзине оказался котёнок, вот только размерами он превышал взрослого кота! А внешне очень походил на гепарда. Ну да, пардус и есть. Откуда он тут взялся, практически в центре Европы? Сейчас гепардов можно найти в Северной Африке, Западной Азии, а ещё в южнорусских степях, как ни странно. Там до недавних пор и львов можно было найти. Последнего Владимир Мономах убил в низовье Дона каких-то тридцать с небольшим лет назад. А последних гепардов на Северном Кавказе перебили браконьеры аж в двадцатых годах двадцатого века. Перебьют, точнее. А этого котофея, похоже, завезли восточные купцы. Или уже здесь родился? На заданный мною вопрос Людвиг подтвердил, что кошак местный, родился в зверинце замка, а вот папу с мамой привезли из Азии.

Вообще-то шикарный подарок! Охоту с ручным гепардом могут себе позволить только коронованные особы и высшая знать. На Руси, к примеру, пардусы есть лишь у князей, да и то не всех. Пёсель тоже неплохой подгон, думаю, он с телёнка вырастет, если кормить хорошо. В походе эти звери пригодятся для сторожевой службы, а то на Ближнем Востоке хватает мастеров художественной резьбы по глоткам спящих врагов.

Отвлёкшись от этих мыслей, ловлю взгляд кота из «Шрека» от Пьера. Оруженосец просто вцепился в корзину с гепардом. Ага, ещё один любитель котиков. А я думал, они все в XXI веке в интернетах остались. И корзину с щенком подтянул — явно для кузена. Слышал я эту печальную историю. «У попа была собака, он её любил…». У нашего несостоявшегося кардинала ещё в родном замке был здоровый пёс, которого Вим любил. Но когда его выставляли из отчего замка, какой-то дядюшкин холуй, выслуживаясь, оскорбил парня и, получив в морду, схватился за нож. Пёс, защищая хозяина, перекусил холую глотку, но был расстрелян из луков и арбалетов. Наверное, Виму понравится щенок?

— Ладно, забирайте! — бросаю на Пьера строгий взгляд. — Но обихаживать этот зверинец будете сами, и не ущерб службе!

Под восторженные клятвы оруженосца поворачиваюсь к Людвигу, который с завистью смотрит на ожерелье из клыков и когтей медведя на шее Зиги. Так, не нужен нам конфликт будущих родственников. Благодарю Людвига и его семью за щедрый дар, а затем беру лист бумаги из прихваченного в Клерво запаса, делаю из него самолётик и запускаю. У пацана глаза становятся размером с олимпийские рубли. У других ребят тоже. Учу жениха Малу, а за ним и других, складыванию фигурок из бумаги. Ольга была потомственной любительницей оригами, дочку тоже подсадила на это дело, а потом и меня кое-чему вдвоём научили. Журавлики, собачки, кораблики, цветы… Народ в восторге, особенно девочки. Даже графиня Луиза с приближёнными дамами старательно учится.

А-а-а, гулять так гулять! Уже после завтрака попросил прислать замкового столяра, который по моим указаниям сделал тонкие деревянные рейки. Из них и бумаги делаю воздушного змея. В Китае они известны уже давно, а в Европе с ними познакомятся почти век спустя, через монголов. Змея делаю коробчатого, с крыльями, самого устойчивого. Всё! Ребята заболели полётами, а я пока беседую с графиней о лекарствах. В основном о всяких растительных сборах и настоях, укрепляющих иммунитет, и о средствах дезинфекции ран. В эти времена множество детей, да и взрослых мрут от всякой фигни вроде загноившихся царапин или простуд, хотелось бы чтобы Зиги и Малу это миновало. Делюсь частью спиритуса и советую закупать его для настоев, растираний и чистки ран в аббатстве Клерво. Графиня слушает меня очень внимательно, сказывается авторитет показанной накануне ей и графу папской буллы. Подарок принимает с благодарностью. Заодно презентовал и «детские кресла». Мне они ни к чему, а хозяевам пригодятся.

Тем временем граф приготовил свой подарок, да такой, что не графу, а герцогу впору! Слуги выводят шесть боевых коней, каждый в холке чуть ли не с меня ростом.

Однако! Не дестриэ, конечно, их ещё не вывели, но где-то недалеко! Серьёзные звери даже на вид. По словам графа, отлично выезжены, обучены действовать в строю, в боях могут кусать врагов и бить копытами, что будет полезно на войне с сарацинами. Для себя готовил, но выйти в поход оказалось не судьба. К каждому прилагается боевое седло со всей упряжью, а также кольчужная попона почти до копыт, с зерцалом на груди и пластинчатым налобником. На мои слова что у нас уже есть кони, граф ответил, что это кони для путешествия, а на боевых рыцарских конях по дорогам не ездят — их ведут в поводу, и усаживаются на них перед боем. Когда я заметил, что рыцарей в нашей компании только двое, граф возразил, что наши оруженосцы наверняка заслужат рыцарское звание, да и слуги после нобилитации смогут дослужиться до рыцарских шпор, и вообще, парни явно достойны, так как вместе с нами уничтожали шайку Адольфа, освобождали детей и захватывали барона-разбойника.

Кроме того, граф решил помочь нам с доставшимся хабаром, выкупив купеческий обоз и прочее по хорошей цене, для чего предложил послать с нам своего управляющего, круглого лысого живчика по имени Гебхард, с крупной суммой денег, а также Эвальда фон Мюлендама с полусотней дружинников для охраны. Конечно, если мы не против.

Ещё бы я был против! На такую удачу я и не рассчитывал! Проблема свалившихся на нашу голову трофеев, точнее их реализации, решалась быстро и к полному удовольствию всех заинтересованных лиц, включая жабу, рыдавшую горючими слезами при мысли о продаже хабара за полцены или со скидкой в треть. Такая щедрость требовала ответного жеста, и я, достав прихваченный заранее калейдоскоп, из тех, что давеча «легализовал», якобы найдя в купеческом обозе среди других товаров, подарил его графине Луизе. Просто чтобы не обижать никого из детей — их же двое, а вещь одна. Пусть сами с мамой решают. Судя по восторженному визгу и писку женской и детской части присутствующих, калейдоскоп станет любимой игрушкой хозяев замка, а также их приближённых и гостей.

Ну а нам снова в путь. Эвальд с дружинниками под знаменем со слоном, и Гебхард с десятком слуг уже в седле. Мы, попрощавшись с графом, выразившим надежду после полного выздоровления и улаживания домашних дел присоединиться к нам в Святой Земле, графиней Луизой, Зиги и Малу, которым я обещал записать недорассказанные «сказки» и прислать с дороги, а также Людвигом, тоже забрались на лошадей и выехав из ворот замка, направились в сторону деревни Танненберг. Прощай, гостеприимный замок Хельфенштейн! Нас ждут город Ульм и голубой Дунай!

[1] Свинская собака(нем.)

[2] Дурак! (нем.)

[3] В Античные времена и Средневековье сутки делились на шесть страж по четыре часа — времени на которое ставили часовых. Пятая стража была с 16:00 до 20:00.

[4] Имперский камеральный суд — высший суд в Священной Римской Империи. Состоял из вассалов короны и юристов, назначенных императором.

[5] Баннер — рыцарское знамя, вручавшееся рыцарю, имевшему собственный отряд из вассалов. Отличалось от обычных рыцарских и дворянских знамён отсутствием косиц.