Глава V

Дорога до Танненберга прошла незаметно. Мы могли бы одолеть её и быстрее, если бы не управляемая Готшальком повозка с графскими дарами. Узнав о моём щите, пострадавшем от когтей монстрообразного Винни, граф Эберхард подарил мне новый, весьма недурной. Осталось только изобразить моего «небесного патрона».

Но это уже в Ульме. В Хельфенштнйне и Гизелингене толкового живописца не нашлось, о Танненберге и говорить нечего. Кроме того, граф подарил крепкое тисовое древко для починки поломанной топтыгиным пальмы. В той же повозке находились сёдла и прочая сбруя к подаренным графом лошадям. Коней, оружие и доспехи своего дядюшки и его слуг граф выкупил. А добрая графиня Луиза распорядилась погрузить в повозку вяленые окорока, домашние сыры, корзины с копчёной рыбой, пару бочонков местного вина из долины Неккара… Кстати, совсем неплохого, судя по застольям в замке.

Я в ответ презентовал Зигфриду на добрую память конфискованные у Фриды метательные ножи и иглы, заметив, что они помогут как-нибудь сохранить ему жизнь или свободу, если под рукой не будет меча или другого серьёзного оружия. Наследник Хельфенштейна не скрывал радости. Какой пацан (включая и меня в его возрасте) не любит бросать ножички?!

Добравшись в деревню, я узнал, что Роланд и Вим распродали основную часть доставшегося от разбойников хабара, а также принадлежавшего слугам купца и наёмникам из охраны. Деревенские разобрали лошадей, а также экипировку рядовых разбойников, состоявшую из коротких кольчуг с такими же рукавами и кольчужных шлемов, стёганок, тоже с коротким рукавом, а также кирас, наручей, налокотников, наколенников и рукавиц из варёной кожи и пропитанных воском, вместе с топорами, дротиками, кинжалами, короткими мечами похожими на тесаки, палиц и луков. «Медведь» Конрад и шестеро ближников Адольфа, включая застреленного в разбойничьем логове Вернера, были вооружены получше, имея длинную кольчугу-хауберк, кожаную куртку с нашитыми стальными бляхами и стёганный гамбезон под ней, неплохие мечи, пластинчатые шлемы, арбалеты. Похожим образом были экипированы наёмники-вестфальцы и слуги купца, только у первых имелись ещё копья с неплохими каплевидными щитами, вроде тех, что носят на Руси в это время, и луки вместо арбалетов, а вторые не имели топоров (кроме хозяйственных в повозках) но были вооружены восточными саблями с круглыми щитами восточного типа, и примерно поровну луками и арбалетами.

Кое-что из этого разошлось по нескольким дворам побогаче. Но в деревне мало кому по карману были такие покупки, и большую часть этого вооружения выкупил приехавший в Танненберг Эвальд фон Мюлендам. По его словам, с таким вооружением графскую дружину можно будет разом увеличить на полсотни человек. Довеском пошли собранные на дороге стрелы и арбалетные болты, хотя нам досталась едва треть от того, что потратили противники — остальные были сломаны или потерялись, улетев в лесные дебри, где пробовать найти их — всё равно что искать иголку в стоге сена.

Обрели новых хозяев в деревне кожаные пояса, сапоги, шпоры, палатки, одеяла, бурдюки, котлы, медные и оловянные чаши, ковши, кубки, ложки, найденный в повозках и вьюках наёмников кузнечный инструмент — близнецы, осмотрев трофеи, нашли что они будут похуже подаренного их братьями, обнаруженные там же пилы, пару из которых мы решили оставить на всякий случай себе, и лопаты — те и близко не стояли по сравнению со сделанными по моим чертежам. А также рыболовные крючки с лесками и прочая мелочь. За всё это ребята выручили полсотни серебряных геллеров[1], похоже, полностью опустошив золотовалютные, точнее, серебровалютные, запасы деревни, а также массу всевозможных мехов.

Чего тут только не было!.. Медведи, волки, рыси, лисы, куницы, горностаи, белки, ласки, хорьки, дикие кошки, зайцы, бобры, выдры, норка… Всё это пришлось набивать в мешки, купленные в деревне.

Ещё среди трофеев имелись подковы и гвозди, но это мы решили оставить себе. Запас, как говорится, карман не тянет. Также остался непроданным конь Адольфа — настоящий боевой скакун был бы слишком дорог для деревенских, да и не очень им нужен, в хозяйстве от него мало пользы. Не продали мы и боевую экипировку Адольфа, командира наёмников и купца, включавшую полный кольчужный доспех с такими же шоссами и рукавицами, пластинчатые шлемы, наручи и наколенники, гамбезон на конском волосе, а также вполне качественные мечи бандитского главаря и вестфальца, и кинжалы этих двоих.

Слишком уж устрашала деревенских цена. Местный шульц, то есть староста Танненберга, и ещё пара-тройка сельских богатеев, ходили кругами, облизываясь, но купить никак не решались. Им пришлось пожалеть о своих колебаниях после нашего возвращения. Эвальд фон Мюлендам, не торгуясь, купил все три комплекта, заявив, что у него растут трое сыновей, и им всё это будет очень кстати, когда придут в возраст. Он же купил и скакуна Адольфа. Тальвар, подаренный Барзаги, я, конечно, и не думал продавать, чуйка подсказывала, что этот клинок ещё пригодится.

А графский управляющий Гебхард скупил у нас всю «меховую рухлядь», как говорят сейчас на Руси, дав вполне приличную, если верить услышанному от генуэзца Луиджи, цену. Сам он тоже был доволен сделкой, заметив, что лучшие меха пойдут на одежду для графской семьи, а остальное можно выгодно распродать благородным соседям, либо купцам, живущим в окрестных городах, или проезжающим мимо Хельфенштейна.

Затем начался торг о тканях, пряностях, фарфоре и стекле из купеческого обоза. Так как цены я знал (ещё раз спасибо Луиджи!), а Гебхард имел недвусмысленные указания графа, договорились мы довольно быстро. Фарфор и стекло продали целиком, как и ладан, мирру, камфору с миртовым и коричневым маслом, всего десять бочонков. Полностью продали и два бочонка мускатного цвета. Уж больно он дорог, жаба душила с неимоверной силой от одной мысли об использовании его на кухне, особенно после рассказа Вима, услышанного им от старшего брата. Тот присутствовал на герцогской свадьбе, где жених решил шикануть, побаловав себя и гостей «королевской пряностью» — реально королевской, даже монархи используют мускатный цвет далеко не каждый день.

Из прочих специй мы оставили себе десятую часть. Перец, корица, имбирь, мускатный орех, гвоздика, шафран пригодятся не только в кулинарных, но и в медицинских целях — недаром они очень популярны в жарких странах, столь богатых всякой заразой. Остальное тоже сторговали Гебхарду, так же, как и ткани, оставив по отрезу шёлка для себя, и один в подарок отцу Виллебальду за его помощь.

Как же мне всё-таки повезло встретить караван генуэзца на пути в Хельфенштейн! После моего описания Луиджи узнал те ткани, что я не смог опознать. Помимо обычного шёлка-сырца, которым были загружены две повозки, а также атласа и парчи, которой было несколько видов: дамасская, персидская, индийская ямдани, три разновидности китайской, различающиеся рисунком и отчасти цветами (сунская, по имени правящей сейчас в Китае династии, нанкинская, и «облачная», действительно напоминающая перистые облака на заре — я хорошо запомнил это «национальное достояние», жаба до сих пор рыдает горючими слезами при воспоминании о вечернем платье и рубашке с шарфиком, купленных жене и дочке на выставке-продаже восточных тканей, на которую меня затащили мои женщины!), итальянцем были опознаны занданача и аксамит (тоже виды парчи, но из Бухары и Византии, богато расшитые золотом и серебром), камка (разновидность атласа с цветастым рисунком), бархат и сатин — совсем не похожие на то, что продают под этим именем в XXI веке, сейчас их делают из шёлка.

А взглянув на десяток с лишним отрезов трёх разных тканей, Гебхард аж затрясся! И его можно понять. В одной из тканей Луиджи с моих слов узнал алтабас — шёлк, полностью обшитый золотом, тяжеленный и жёсткий, как доспехи, в другой — зардози, тоже шелковую ткань из Персии или Индии, богато расшитую жемчугом и самоцветами. Если верить генуэзцу, на Востоке и Византии вещи из таких тканей позволено носить только царственным особам и их родне, остальные в лучшем случае могут себе позволить небольшую нашивку на одежде.

А та самая прозрачная ткань оказалась не тюлем, а виссоном. Знакомое название. Помнится, в проповедях были цитаты из Библии, с упоминанием «виссона царского». Уже по этим словам было понятно, кому по карману такая, привезённая из Индии ткань! Между прочим, Луиджи говорил, что платок или перчатки из виссона помещаются в скорлупе грецкого ореха! А есть ещё «морской шёлк» — виссон, нити для которого добывают из ракушек живущих в Средиземном море. Тот вообще стоит безумных денег — по две с половиной сотни безантов за полтора локтя, примерно один квадратный метр!

Интересно, кому Барзаги собирался продать всё это роскошество? Кому-то из князей Церкви или королю Сицилии, у которого денег тоже куры не клюют?

Уже после окончания торга Гебхард сказал, что, только продав эти одиннадцать отрезов, можно с лихвой окупить расходы на покупку большей части остальных тканей. Если только граф Эберхард не захочет поднести их герцогу или кайзеру — за такой подарок можно ещё одно графство получить! Может и похуже Хельфенштейна, но тем не менее!

Всё это мы продали вместе с повозками и упряжными лошадьми. Правда, выяснилось, что у управляющего немного не хватает наличных до оговорённой суммы, но он предложил сопроводить нас до Ульма, где займёт недостающее в местной прецептории тамплиеров. Поскольку мы и так собирались и в Ульм, и к тамплиерам, это предложение нас более чем устроило. Что-то мне подсказывало, что из Танненберга пора уезжать.

Хотя большая часть взрослых аборигенов ещё рыскала в лесу в поисках разбойничьих кладов, некоторые, видимо, самые умные, уже начали возвращаться в деревню, бросая на нас задумчивые взгляды. Похоже, они заподозрили, что в бандитском логове мы нашли не только графских детей и оружие разбойников. Но в присутствии полусотни графских дружинников выкатывать какие-то предъявы пейзане (или бауэры?) не решались.

Мы быстро собрались, попрощались с отцом Виллебальдом, поблагодарив за гостеприимство и вручив упомянутый отрез, а также найденный в вещах Барзаги цветастый персидский ковёр, расшитый птицами и цветами. Священник аж прослезился, сказав, что будет каждый день молиться, чтобы Бог и святые сохранили нас живыми-невредимыми в Крестовом походе, даря нам удачу.

Потом мы все, в том числе Роланд и Вим, раны которых начали затягиваться, сели в седло. На одну из трофейных лошадей, которую мы оставили себе в качестве «грузчика», навьючили графские подарки. Тео усадили на мешки с мехом, в одну из двух телег, нанятых Гебхардом в Танненберге. Готшальк, выполнив свою работу, остался в деревне, так что нас сопровождал только Вольф. Оба парня получили обещанных коней и кольчуги с мечами, хотя услуги проводника нам, если честно, не очень-то и были нужны. Но уговор есть уговор, так что Вольф тоже получил свою плату сполна. Похоже, парень оказался совестливый и, узнав, что мы хотим сопроводить Тео в монастырь, вызвался показать дорогу к выбранному бывшим разбойником аббатству Блаубойрен близ Ульма. По словам Вольфа, он бывал там с отцом, когда тот ходил в монастырь на богомолье, благодарить святых за исцеление от горячки. Слуги графа забрались на повозки с товаром, погрузив туда и ткани, перенесённые в дом священника перед поездкой в Хельфенштейн. Краткое благословение отца Виллебальда — и наша колонна выдвинулась к воротам деревни, направляясь по просёлку к старой римской дороге.

По широкому тракту мы двинулись на юг, без всяких приключений добравшись до выезда из Швабского леса. Редкий разбойник рискнул бы напасть на такой отряд, даже зная о перевозимых сокровищах. Покинув лес, мы так же спокойно достигли Ульма, и вскоре перед нами раскинулся протекающий мимо города Дунай.

Дунай, или Донау, как его называют местные, не голубой, как в песне, но вполне прозрачный, экология в XII веке — это вам не в веке XXI. Чистоту здешних вод подтверждает и богатый улов рыбаков на рыбном рынке у стен города. Сам Ульм, стоящий на левом берегу реки, выглядит новоделом, хотя брат Ансельм в замке Хельфенштейн рассказывал, что городу уже века три. Ульму сильно не повезло в прошлом десятилетии, когда его дважды брал герцог соседней Баварии, Генрих Гордый, папа Генриха Льва. Похоже, у этой семейки те ещё комплексы! Гордый, Лев… Старший Генрих, тот, что Гордый, был крупнейшим феодалом в Германии, владея Баварией и Саксонией, а также будучи мужем единственной дочери предыдущего императора Лотара, что намного круче в эти времена, чем быть кумом королю и сватом Ротшильду. Герцог считал, что императорский трон у него в кармане, а потому смело наезжал на всех, кто ему не нравился, особенно на Швабских герцогов Штауфенов, происходивших по женской линии от предыдущих императорских династий. Захватив Ульм в первый раз, Генрих снёс городские укрепления, а во второй раз, тринадцать лет назад, вообще разрушил город полностью, не пощадив даже королевский дворец. Уцелела только каменная церковь, наверное, Генрих всё же не рискнул ссориться с духовенством.

Но слишком резкий герцог, видимо, напугал других знатных особ Священной Римской Империи, особенно в качестве будущего кайзера. Так что, когда его тесть, кайзер Лотар, упокоился в 1138 году, «электоры» — в том числе Трирский архиепископ де Монтрей и Майнцский архиепископ фон Гарбург, о которых я столько слышал — предпочли поддержать кандидатуру Швабского герцога Конрада Штауфена, ставшего кайзером Конрадом III. А Генрих Гордый отправился следом за тестем в следующем году, похоже, его гордость не смогла перенести такой грандиозный облом.

Зато Ульму и его жителям то обстоятельство, что их бывший герцог пошёл на повышение, оказалось очень в кассу, во всех смыслах этого слова. Благосостояние города, которому кайзер Конрад дал немало льгот и привилегий, росло будто на дрожжах. По словам Гебхарда, торговля и ремёсла здесь цветут и пахнут. Это подтверждается немалым количеством каменных и полукаменных домов в городе, хотя деревянные пока решительно преобладает. Защищающая Ульм стена с валом тоже деревянная. На каменную стену горожане пока не заработали, тут многие десятилетия нужны. Тянущиеся к городским воротам многочисленные купеческие обозы и теснящиеся в гавани торговые суда подтверждают растущее материальное благополучие Ульма.

Въехав в город, мы остановились в рекомендованном Гебхардом и Эвальдом трактире «Королевский щит», узнаваемом по вывеске в виде упомянутого щита с намалёванной золотой краской короной. Оттуда, оставив Тео с вещами (с искалеченной ногой он не сбежит, а без нас до монастыря не доберётся, так что доверять ему можно), и поручив Вольфу присматривать за экс-разбойником, мы в компании Гебхарда и Эвальда с полудюжиной дружинников отправились в местную прецепторию Ордена Тамплиеров.

Путь был недолгим. Прецептория оказалась самой обычной башней с пристроенными службами, окружёнными каменной стеной в три моих роста. Всё производит впечатление стандартно-типового, хотя этих слов пока не знают. В Клерво аббат Бернар рассказывал, что прецептории тамплиеров строят по единому проекту, в одном дне пути верхом одна от другой, чтобы в случае проблем в одном месте соседи успели прийти на помощь. Помнится, в предыдущей жизни гид Алессандро упоминал, что в эпоху своего расцвета, к началу XIII века, тамплиеры покроют такими башнями большую часть Западной Европы. Как и весь город, башня выглядит новенькой, камни ещё не успели потемнеть.

В прецептории, куда нашу компанию пропустили после недолгого разговора Эвальда с охраной на входе, нас встретил местный орденский начальник, хмурый рыцарь средних лет, сильно хромающий на правую ногу. На вид настоящий экспонат для доказательства арийской теории: высокий, атлетично сложенный, резкие черты лица, светлые волосы, остриженные у плеч, пронзительный взгляд голубых глаз… Одет сравнительно скромно — Орден Храма Соломона в эти времена официально не одобряет роскошь, это подчёркнуто даже в их названии — «Бедные рыцари». Поверх накинута белая котта с красным тамплиерским крестом. Хмурое выражение лица рыцаря, похоже, вызвано пребыванием в этой башне. Тут такие дела заворачиваются, братья по Ордену в Святую Землю идут, защищать Гроб Господень, неверных предавать огню и мечу, а его карьера закончилась в этой башне, куда его пристроили вместо пенсии по инвалидности. Правда, о которых сейчас и слыхом не слыхивали. В походы с такой ногой не пойдёшь. Эвальд представил его как Георга фон Врангеля. Интересно, это предок «Чёрного Барона» Гражданской войны в будущем, или просто однофамилец?

Впрочем, долго размышлять об этом не пришлось. Гебхард сразу приступил к делу, заняв у Ордена недостающие деньги под поручительство Эвальда. Хоть с моей подачи Бернар и собирается устранить тамплиеров из банковского бизнеса, но пока Орден оказывает эти услуги, и нам это на руку. После этого управляющий графа фон Хельфенштейн уплатил нам все оговорённую сумму и за меха, и за купеческий обоз. Полсотни безантов и ещё семь, остальное серебро, всего сумма потянула на 134 ливра, 10 ливров и з денье, так что на каждого из нас шестерых пришлось по 2239 ливров, 12 су и 2 денье. Да, очень нехилые деньги пришли нам и с трофеев, и особенно с восточных товаров! Даже для герцога или короля сумма вполне весомая! На приличный замок ещё не хватит, но своей башней каждый из нас обзавестись уже может!

Как мы и уговорились заранее, почти все полученные деньги мы вложили в тамплиерский «банк», оставив себе на дорожные расходы по одной двадцатой. Незачем рисковать и тащить более крупную сумму через восток Европы и запад Азии. Если понадобятся деньги, то их можно получить по дороге в одном из представительств Ордена, предъявив соответствующий вексель, выданный нам фон Врангелем, и снять хоть весь вклад, кроме положенных «банку» комиссионных, составлявших пять процентов.

Между прочим, я предъявил фон Врангелю рекомендательное письмо аббата Клерво, в котором Бернар объявил меня и Роланда как «Друзей Тамплиеров» и просил рыцарей Ордена при необходимости нам помочь. Ознакомившись с письмом, тамплиерский начальник стал поглядывать на меня с интересом, и даже предложил льготный процент с вложенных средств в размере 7 %. Когда Гебхард и Эвальд с его людьми откланялись, а рыцарь выдал нам шестерым векселя на наши вклады, я заметил, что так, конечно, удобнее, чем таскать с собой кучу тяжёлых драгметаллов, да и безопаснее, ведь выданный пергамент можно зашить в одежду или спрятать ещё где-то. Но всё же это не гарантирует от кражи векселя и получения по нему денег кем-то посторонним, назвавшимся моим именем. На заявление тамплиера, что де тут ничего не сделать, кроме как прятать векселя получше, я возразил, что кое-что сделать можно, и довольно просто.

Я подвёл заинтересовавшегося рыцаря к окну, застеклённому слегка мутноватыми стёклами с ладонь, вставленными в свинцовую решётку, и приложил пальцы стеклу. Затем достал лупу, сделанную в Саарбрюккене, и предложил фон Врангелю посмотреть отпечатки. После того как он это сделал, я предложил ему самому оставить отпечатки пальцев на стекле рядом, и сравнить их с моими, убедившись, что линии не совпадают. Далее я попросил Роланда с нашими оруженосцами и слугами тоже приложить пальцы к стеклу, а тамплиер начал сравнивать и их. После моего замечания, что у всех людей отпечатки разные и двух одинаковых нет, фон Врангеля окончательно проняло, и он погнал оставлять отпечатки на стекле своих подчинённых. Наконец, убедившись в моих словах, рыцарь задумался над вопросом: «А как это использовать на векселях?»… Тут он заметил чернильницу на столе, затем посмотрел на кусок пергамента, где делал записи, подойдя к столу, макнул палец в чернила и, приложив его к пергаменту, стал разглядывать свой отпечаток в мою лупу. А молодец он, быстро дотумкал!

— Браво, барон, — я несколько раз хлопнул в ладоши. — Хорошо придумано! Теперь на вексель можно ставить отпечаток пальца, а после предъявления векселя взять ещё один отпечаток и сравнить! Сразу станет ясно, действительно ли предъявивший вексель тот, кто его получил. Это получше подписи будет. Грамоту мало кто знает, да и подделать подпись можно. А пальчики не подделаешь.

— Вообще-то, я не барон, герр де Лонэ, а простой риттер, — немного смутившись, ответил фон Врангель.

— Ну, значит, будете! — продолжил я прикол, которого сейчас никто не поймёт. — За такое открытие ваш Орден непременно пожалует вам титул.

— Не думаю, — покачал головой тамплиер. — Орден Храма Соломона не жалует титулы. Да и титулованные среди братьев встречаются нечасто, откровенно говоря. К нам ведь идут в основном младшие сыновья, которым не светит наследство, а к церковному служению призвания нет. И даже братья, имеющие титулы при вступлении в Орден, ими не пользуются. Хотя, вакантное командорство, наверное, дадут.

Тут рыцарь улыбнулся с предвкушением, а глаза его заволокло мечтательной поволокой.

Когда мы, распрощавшись с будущим командором, вышли из прецептории, Роланд тихо спросил:

— Святой Януарий?

— Ну а кто же ещё? — вздохнул я, оглядывая внимательно смотревших на меня ребят.

Вернувшись в трактир, мы оставили Роланда и Вима, ещё не совсем оправившихся от ран, с нашими вещами, а я с Пьером и близнецами, усадив Тео на коня, и навьючив на двух лошадей ящики с церковной утварью и дорогими одеждами, а также выпросив у Эвальда десяток дружинников на всякий случай (вряд ли Адольф дотянулся до этих мест и зачистил их от других бандитов), в сопровождении Вольфа выехали из западных ворот города, направившись в сторону бенедиктинского аббатства Блаубойрен. Оно находилось в паре десятков вёрст к западу от Ульма, у подножия Швабского Леса. Кстати, рядом с подземным озером Блаутопф, о котором в южной Германии ходит множество легенд.

До аббатства мы добрались довольно быстро и без приключений. Белокаменный монастырь пристроился у поросшего лесом хребта. Стены выглядят не менее внушительно, чем в замке Хельфенштейн, обитель явно не нуждается. По словам брата Ансельма, монастырь был основан шестьдесят семь лет назад на землях, подаренных Римскому Престолу пфальцграфом Тюбингена и другими окрестными аристократами. Дарители не поскупились, и доходов в монастырской казне хватает, что подтверждается активно идущим в аббатстве строительством романской церкви. Главным в монастыре был аббат Ойген — немолодой солидный мужчина, напомнивший крупного менеджера из прежней жизни. Вот надеть вместо сутаны костюм от Армани или Диора с Лагерфельдом, на руку вместо чёток часы «Breguet» или «Patek Philippe», вместо креста — галстук с бриллиантовой булавкой… И пожалуйста, готовый глава совета директоров какой-нибудь солидной корпорации. Впрочем, судя по процветающему виду монастыря, наверное, такой начальник тут и нужен.

Тео он принял как родного, после того как мы с Пьером и близнецами втащили в его покои ящики с церковным златом-серебром, и третий, с тряпками, продемонстрировав их содержимое. Да уж, такой вклад не всякий дворянин в монастырь приносит!

Аббат довольно быстро исповедовал Тео, а затем совершил обряд пострижения. Бывший разбойник Тео, сын Вильгельма, исчез, вместо него появился бенедиктинец брат Теодор. Новоиспечённый монах явно воспрянул духом, и даже на вопрос, чем он займётся в обители кроме молитв, ответил, что в родной деревне у него неплохо получалась резьба по дереву и кости. Ну что ж, в аббатстве можно заняться ремеслом, не глядя на установленные цехами и гильдиями порядки. На наше напоминание аббату, что брат Теодор получил амнистию за прежние грехи только от графа фон Хельфенштейна, а у других власть имущих могут иметься к нему претензии, Ойген нас успокоил:

— Все грехи прежней мирской жизни остаются за воротами обители после пострига. Спаситель наш простил на кресте раскаявшегося разбойника. Кто такие люди, чтобы быть строже, чем Он? Даже герцог или сам Кайзер не рискнут посягнуть на права Дома Божьего.

Тут аббат, конечно, прав, Церковь сейчас — сила! Даже монархи предпочитают не бодаться с Римским Престолом. Хотя времена брутальные и эксцессы на местах случаются. В этом же XII веке, во второй половине, в Англии был… будет громкий скандал. Читал я о нём, запало в память. Началось всё с того, что некий лорд, приехав на богомолье в монастырь, опознал в одном из монахов своего виллана, то есть крепостного. Лорд, естественно, возмутился и потребовал от аббата вернуть уведённую собственность в лице монаха. Но был послан… в общем, по святым местам. Аббат пояснил, что обеты, принесённые Богу, выше обязанностей перед мирскими властителями. Лорда объяснение не удовлетворило, и он похитил своего экс-крепостного, вернув, можно сказать, в первобытное состояние.

Аббат пожаловался Примасу Англии, архиепископу Кентерберийскому Томасу Бекету, который, недолго думая, отлучил лорда от Церкви, освободив его подданных от подчинения их господину. Те тут же прекратили платить налоги и исполнять положенные повинности, а добрые соседи лорда принялись делить имущество нечестивца.

Лорд обратился к королю Генриху II, который вписался за верного вассала, обвинив примаса в самоуправстве. Особенно короля возмутило то, что Бекет был его другом, получившим высокую церковную должность при королевской поддержке, но при этом даже не посоветовался с монархом, не говоря уж о том, чтобы спросить позволения. Однако, что называется, нашла коса на камень. На требование короля отменить отлучение Бекет, поддержанный большей частью духовенства, ответил решительным отказом, обвинив короля в «покушении на честь Господа», и потребовав невмешательства светских властей в любые церковные дела, особенно судебные. Король не стал разводить церемонии и силой выгнал архиепископа из Англии.

После этого внутрианглийский скандал вышел уже на общеевропейский уровень. В дело с удовольствием «вписались» разные высочайшие и даже августейшие особы, включая Папу, короля Франции и германского кайзера. В самой Англии многие задались вопросом: «А не заменить ли короля его старшим сыном?» Трон под Генрихом ощутимо зашатался. Вдохновлённый этим Бекет вернулся на остров, демонстративно наплевав на королевский указ, запрещавший примасу появляться в Англии. Разозлённый король заявил в присутствии придворных: «Неужели не найдётся в Англии человека, который освободит меня от этого попа?!» Каким образом его должны были освобождать, монарх не уточнил. Но несколько придворных додумали за него, и… убили архиепископа прямо в соборе.

Неизвестно, на что они рассчитывали, но ничем хорошим ни для них, ни для короля это не кончилось. Большинство населения отвернулось от Генриха, священники и монахи в своих проповедях называли его «Ахавом, пьющим кровь праведников». Папа грозил отлучить короля от Церкви и освободить вассалов от присяги на верность. Те, не теряя времени, подняли мятеж.

Генрих чудом усидел на троне. Ему пришлось изгнать навсегда из Англии и приближённых-убийц, и лорда, с которого всё началось, лишив их всех владений, а самому принести унизительное покаяние, ползая вокруг гробницы Бекета, после чего высокопоставленные церковники подвергли короля бичеванию, то есть, проще говоря, выпороли плётками, что было не только болезненно, но и весьма позорно для царственной особы. Ну а Томаса Бекета через некоторое время произвели в святые. Наверное, он был бы доволен таким повышением…

Правда, кто его знает, случится ли теперь всё это? Я уж столько всего наворотил в этой своей реальности, что ни за что нельзя ручаться. И это ещё только начало.

Самое главное, что за новоявленного брата Теодора можно не беспокоиться. Вряд ли ему что-то грозит в монастырских стенах, кроме него самого. А то ведь возьмёт и учудит какую-нибудь глупость. Хоть и частично калека, а вполне молодой, здоровый парень, со всеми вытекающими отсюда потребностями и возможностями, некоторые из которых Церковь явно не одобрила бы.

Тут ещё Пьер, набравшийся от охотников в родных местах грубоватого юмора, на прощание заметил, что Теодору не очень повезло с обителью — был бы удачливее, оказался бы в «двойном» аббатстве, где живут как монахи, так и монахини[2]. А Блаубойрен монастырь отнюдь не «двойной», женщин, даже в монашеском облачении, тут и близко нет.

— Ну, нет и нет, — с постным видом вздохнул брат Теодор, сверкая выстриженной тонзурой на макушке. — С ними только грех один. И денег сколько уходит…

А после некоторого раздумья добавил:

— Слышал я, монахи через какое-то время могут сами выбирать, в какой обители поселиться.

Пьер и близнецы только переглянулись с понимающими ухмылками.

Вообще, аббат Ойген, которому я при знакомстве показал для солидности папскую буллу, принял меня очень любезно. Обещал отписать о щедром даре, оказавшемся в обители не без моего участия, самому Папе, а также аббату Клерво. Хотя, по словам брата Ансельма в замке Хельфенштейн, бенедиктинцы с цистерцианцами не особо дружат, они скорее конкуренты. Но Ойген то ли выше этого, то ли просто считает нужным поддерживать хорошие отношение с влиятельными фигурами Церкви.

Из разговора с аббатом я узнал много интересного. Монастырь не оторван от мира и Ойген многое знает от окрестных купцов, с которыми общается по делам строительства и сбыта монастырской продукции, и от монахов, паломников и прочего люда, передвигающегося в верховье Дуная.

Оказывается, армия кайзера Конрада застряла в Венгрии, у города Эстергом. Сначала ждали отставшие отряды, а кайзеру вздумалось развлечься охотой. Потом в лагерь крестоносцев пожаловал венгерский король Гёза II, и завёл с кайзером какие-то переговоры. Затем немецкое войско хватил жуткий понос (при здешней антисанитарии это не удивило). Следом прилетели вести от Папы Евгения, предложившего немцам сплавляться по Дунаю на судах, зафрахтованных на средства Римского престола и Ордена Цистерцианцев. Немецкая знать, как и низовое рыцарство, когда эти новости распространились в армии, встретили их с большим энтузиазмом, сразу сообразив, что плыть за счёт Матери-Церкви на полном иждивении куда приятнее и выгоднее, чем бить копыта коней и ноги на балканских дорогах, да ещё закупаясь едой, фуражом и прочим из своего кармана. Тем более что цены на пути проходящих войск растут, и грабить в христианских странах не очень безопасно. И сейчас немцы готовятся к отплытию, дожидаясь только подхода французской армии, так как Папа предоставил транспорт и снабжение в обмен на совместные действия Конрада и Людовика.

А я-то Бернара убеждал по дороге из Парижа в Клерво и позже, в Саарбрюккене! Похоже, после моего разговора с Сугерием и Теобальдом в Париже высокопоставленные церковники сразу всё решили и приняли меры. Те ещё зубры политики, куда мне до них! Впрочем, на таких должностях другие попадаются редко. Но теперь история явно начинает меняться. И это, похоже, к лучшему. Да и нам будет проще догнать армию. Нет, не зря съездили в Блаубойрен! Поездка оказалась весьма полезной. По крайней мере, наша компания знает, что нас ждёт.

В Ульм мы вернулись в отличном настроении, везя вместо ящиков, оставленных в монастыре вместе с Тео, пару бочонков с монастырским белым вином и пивом, а также пару корзин с разной снедью. Всё это мы получили от аббата Ойгена вместе с благословением. Вот бы все патеры так благословляли!

На радостях я ещё в аббатстве подарил Вольфу за помощь и честность кинжал Барзаги, с лезвием дамасской стали, украшенный золотом и серебром, а также довольно крупной бирюзой на рукоятке, предупредив парня, чтобы не держал его на виду. За такую вещицу и убить могут в тёмном углу или на пустынной дороге, особенно простолюдина. Посоветовал Вольфу выковырять из кинжала камушек и подарить любимой девушке, если таковая есть, в виде свадебного дара, а ножик презентовать её папе — после такой щедрости за него без разговоров отдадут первою невесту на деревне. Судя по покрасневшим щекам парня и его радостному взгляду, я попал в точку. Вольф с поклоном принял кинжал и, завернув в тряпицу, тут же сунул за пазуху.

Вернувшись в Ульм, я отправился на поиски кузена Отто, которого нам рекомендовал Дитер Зальцигхунд. Повезло застать его дома. Дом, кстати, полукаменный, таких в Ульме пока немного после разгрома, устроенного Генрихом Гордым. Хозяин явно не бедствует. Впрочем, имея собственное торговое судно (и даже не одно, по словам Солёного Пса) на главной реке Европы, бедствовать будет только дурак.

Владельца дома повезло застать по месту жительства. Отто Кунце оказался почти точной копией своего кузена, только чуть моложе, борода коротко подстрижена, да вместо лысины полуседая русая грива. Меня он встретил хмуро, но вежливо — с благородным разговаривает как-никак. Прочёл переданное ему руническое письмо Зальцигхунда, после чего заметно повеселел. Кстати, ещё в Танненберге Вим прочёл письмо и подтвердил, что там написано именно то, о чём говорил хозяин «Ундины». Подвезти нас на своём судне «Благословение Господне» хоть до устья Дуная Отто согласился не раздумывая. Он даже предложил нам переселиться в его дом на то время, которое ему понадобится для подготовки судна к плаванию. Само судно, по словам хозяина, было вытащено на берег, где его заканчивали смолить и конопатить. Предложение было кстати, так что я согласился. Надо было ещё сбыть с рук взятые в ухоронке Адольфа ювелирку и оружие, а светить их перед Эвальдом, Гебхврдом и их людьми не хотелось.

Вернувшись в «Королевский Щит», я быстро убедил Роланда перебраться в дом Отто. Затем мы попрощались с Эвальдом и Гебхардом, который уже полностью погрузился в гешефты с местным купечеством, осаждавших графского управляющего. На нас эта публика и спешивший им услужить персонал заведения внимания не обращали, и мы, спокойно собрав наши пожитки, направились к новому месту жительства.

В достаточно просторном доме Отто разместились удобно, там была даже конюшня, куда в тесноте, но не в обиде удалось втиснуть наших лошадей. Сам Отто дневал и ночевал, причём в прямом смысле слова, на своём корабле в порту, а в доме хозяйничала его невестка Лотта, красивая девушка лет двадцати, голубоглазая, черноволосая, с отличной фигуркой, которую не портило даже чёрное траурное платье.

Разговорившись с Лоттой, я узнал, что она вдова. Муж — старший сын Отто — в прошлом году утонул. Топляк, который воды Дуная несли откуда-то из верховьев, пропорол дно его судна, шедшего вверх по реке с грузом венгерской меди, уже в виду Ульма. Судно пошло ко дну мгновенно, унеся с собой большую часть экипажа, включая кормчего, который как раз переодевался в каюте, чтобы встретить семью при параде. Нанятые Отто ныряльщики достали утонувших и груз, но свекровь Лотты от потрясения слегла и вскоре скончалась. С тех пор Отто редко бывал дома, предпочитая жить на реке, а Лотта осталась единственной женщиной в доме, не считая старой служанки и старшей дочери Лотты, Мальвины. Девочка пяти лет, к слову, напоминала героиню советского фильма о Буратино, только волосы были русые, а не голубые. Ещё у Лотты были двое сыновей-погодков, в общем, успел супруг наплодить потомство, прежде чем отправиться на речное дно.

Надо сказать, Роланд и оруженосцы с близнецами, едва устроившись на новом месте, сразу же намылились в бордель. Впрочем, Вим и Эрих не забыли спросить у меня позволения. Я не стал возражать, помня на собственном опыте, как жестоко мучает спермотоксикоз в их возрасте. Так что пусть парни немного расслабятся. Только предупредил, чтобы не подхватили какую заразу из тех, о которых не принято распространяться вслух. Хотя самое зловредное в этом смысле первооткрыватели-колонизаторы из-за океана ещё не завезли, но в Европе всякой местной пакости, ниспосланной Венерой, тоже хватает. Это соображение в основном и удержало от совместного похода с ребятами.

Чёрт, в Америку, что ли, сплавать за резиной? Правда, делать её я не умею. Слышал краем уха о вулканизации, но именно что краем. Впрочем, если найти какого-нибудь «сумасшедшего учёного» (сумасшедшего в плане склонности к научным авантюрам, а не проблем с мозгами), дать ему каучук, серу, деньги, и засадить за опыты, что-то, наверное, получится. Эх, мне бы Бертольда Шварца заполучить! Увы, он только в следующем веке будет жить. Беда-печаль.

А парни, судя по словам Роланда, а также моего оруженосца и слуги, похоже, оторвались по полной. И бордель выбрали самый лучший, посещаемый в основном городскими «патрициями» да окрестными дворянами и заезжими купцами, и профессионалки их обслуживали элитные, причём эти кобели арендовали их круглосуточно. По четыре су с носа за сутки! Это при том, что ночь с обычной путаной стоит всего пару денье! И так все те пять дней, что мы пробыли в Ульме.

Пять ливров вылетели в… понятно куда. И это не считая заказанной в борделе выпивки и прочего. Благо что с деньгами после наших недавних приключений проблем не имелось. Но если так пойдёт дальше, боюсь, к концу похода парни изрядно растрясут свой «золотой запас» (на деле — в основном серебряный). В дом Отто они забегали только проведать меня да перекусить — доставшиеся нам пряности, оказывается, придавали пыла в постели, а оруженосцы ещё кормили гепарда и щенка, названных по моему совету, соответственно, Тагир и Борей.

Зверёныши, между прочим, безоговорочно признали в Пьере и Виме своих хозяев, хотя и к остальным из нашей компании относились дружелюбно, видимо, воспринимая меня и Роланда как вожаков «стаи», а Эриха и Ульриха просто уважая за силу. Из рассказов Роланда я узнал, что для близнецов это было первое погружение в мир секса, так как Карл и Гертруда в родном Саарбрюккене держали их в строгости, и им очень понравилось. Девкам, кстати, тоже. Парни щедрые, здоровенные, неутомимые, а умение в этом деле быстро приходит с «тренировками». Роланд и Вим даже не без некоторой зависти рассказывали о том, как после бурной и продолжительной ночи жрицы Афродиты выбирались из снятых близнецами комнат «раскорячившись, словно крабики» — сравнение Вима, уже успевшего повидать море. Да, похоже, неслучайно именно в Германии появились фильмы из серии «Das ist fantastisch!»

Хотя им и самим грех жаловаться. Вим и Пьер, к слову, хоть и моложе близнецов, но некоторый опыт в сексе уже имели. Пьер, перед изгнанием из родных мест, несколько раз побывал на сеновале с деревенскими девками, благодарными за подаренные им шкуры разных зверушек, добытых нашим охотником. А Вима в родном замке не раз затаскивали в койку молодые служанки, восхищённые любовными стихами Овидия и Катулла, которые мой оруженосец читал им в собственном переводе. Талант, однако! Раскрутить девушек на секс без дорогих подарков, шопинга, ресторанов и прочего! В общем, парни были довольны как коты, дорвавшиеся до погреба, полного сметаны. Смотреть на их радостные морды было бы невыносимо, но, к счастью, и на моей улице перевернулась повозка со сладостями.

Случилось всё в первую же ночь после заселения в дом Отто. Сам хозяин, присматривая за работами в порту, заночевал на судне. Весь дом тоже заснул. Я готовился последовать этому примеру, но вдруг услышал осторожные шаги. Не то чтобы меня это обеспокоило, спать я ложился всегда с оружием под рукой, да и шаги были не похожи на мужские. Но насторожился, прислушиваясь.

Дверь открылась, и я увидел Лотту в одной рубашке. В следующее мгновение рубашка буквально слетела с её плеч, отброшенная в сторону, и я увидел девушку во всей красе. А посмотреть было на что! Длинные, стройные ноги, может и не от ушей, но не очень далеко от этого определения, широкие бёдра, талия хоть и не осиная, но вполне приятная, плоский, несмотря на тройные роды, животик с завитками чёрных волос под ним (с эпиляцией и интимной стрижкой дамы в Европе в эти времена, к сожалению, не знакомы), грудь размера где-то два плюс — мечта мужчин от младенцев до вполне взрослых особей…

Тело Лотты мне показалось знакомым, хотя, конечно, видеть раньше я его не мог. И тут я понял, где видел что-то похожее. Венера Милосская, только с руками! Ничего похожего на тощих моделей XXI века, впрочем, как и на рубенсовских дам. Вспомнилось вычитанное где-то слово «соразмерная». Фигурка Лотты была именно такой. Она буквально источала сексуальность, и мой стосковавшийся по женскому телу организм отреагировал мгновенно, особенно его самая важная часть. Хотя, конечно, краем где-то мелькнула мысль о Беатрис, но, в конце концов, ничто человеческое мне не чуждо, да и, как говорится, в походе даже мусульманам можно есть сало.

Впрочем, времени на раздумья прекрасная хозяйка мне не оставила, мгновенно оказавшись у кровати и набросившись на меня, как пантера на беззащитного кролика. Постараться прикинуться ветошью не удалось, да и не очень-то хотелось.

Тут вообще не до мыслей было, одни инстинкты. Основные… Довольны остались оба. Лотта, похоже, за год вдовства сильно соскучилась по мужской ласке, и буквально изнасиловала меня, не дав за ночь сомкнуть глаз, искусав плечи и руки, исцарапав спину, и выжав, словно попавший под пресс фрукт, ставший за ночь сухофруктом.

Недостаток познаний в области секса молодая женщина восполняла неподдельным энтузиазмом и бурной страстью. Ну а мне пришлось вспомнить опыт прежней жизни, включая «Кому с утра?» и кое-какие фильмы категории 18+, чтобы не разочаровать красавицу. Я даже с женой такого не проворачивал!

Не хвалясь скажу, что мне полностью удалось выполнить программу-максимум. Лотта оказалась очень любознательной и старательной ученицей, быстро раскрепостилась, и схватывала всё новое буквально на лету. И только когда ночное небо за окошком начало светлеть, намекая на приближение зари, девушка, наконец, отвалилась от меня, как пиявка, насосавшись крови, отваливается от вашей плоти и, надев подобранную рубашку удалилась, бросив на прощанье на ломаном французском: «Забудь, между нами ничего не было». После чего закрыла за собой дверь, оставив меня в полном изнеможении и некотором недоумении. Она всерьёз думает, что такую ночь можно забыть? После недолгого раздумья я решил последовать примеру незабвенной Скарлетт О'Хара и подумать об этом завтра, точнее уже сегодня, когда высплюсь. После этого меня окончательно отрубило. Но сны, надо признать, снились приятные.

Проснувшись довольно поздно, я быстро управился с завтраком, накрытым по инициативе Лотты. Девушка при этом держалась так, словно ночью между нами и правда ничего не было. Затем я отправился по лавкам. Прежде всего я хотел прикупить бумаги, так как прихваченный из Клерво запас порядком сократился. Бумага в Ульме стоила не сильно дешевле пергамента. Она в Европе сейчас привозная, причём издалека, от сарацинов, которые её делают уже века четыре, захватив в войне с Китаем мастеров-бумагоделов и вызнав их профессиональные секреты. Европейцы начнут делать бумагу только в следующем веке — довелось об этом слышать или читать в прежней жизни. Теперь, правда, после того, как я подсказал монахам в Клерво технологию производства дешёвой бумаги, дело должно пойти быстрее. Но в европейских странах она распространится ещё не скоро.

Большую часть купленной бумаги я отдал переплётчику, заказав толстые тетради, похожие на старые советские гроссбухи моего детства. Заодно прикупил чернила, которые сейчас тоже недёшевы — даже простые чёрные стоят по два су за галлон — это чуть больше 4,5 литров, а за цветные дерут в полтора-два раза дороже.

Затем зашёл в мастерскую медника и, отдав ему медь и олово, оставшиеся после изготовления в Саарбрюккене самогонного аппарата, подзорных труб и «микроскопа», заказал рупоры, а также корпуса для компасов, или компАсов, как говорят водоплавающие, о которых задумался ещё в Эсслингене, при покупке магнитного железняка. Для этого пришлось рисовать те и другие на бумаге, в разных проекциях, и подробно объяснять мастеру, чего я от него хочу. Рупоров я заказал десять штук — на нашу компанию и на подарки графу Гийому, да нашему христианнейшему королю Людовику, а также, скорее всего, кайзеру Конраду и отирающемуся в лагере крестоносцев венгерскому королю. Чуйка мне подсказывала, что эти двое, увидев у своего царственного собрата рупор, наверняка захотят заполучить такие же ништяки. Корпусов для компасов заказал десятка полтора, потратив на них почти полностью оставшийся цветмет.

Как и переплётчику перед этим, пришлось добавить меднику к цене заказа прибавку за срочность, чтобы управились за четыре дня. Задерживаться в Ульме я не собирался, мы и так выбивались из графика. Уже собираясь уходить, заметил медные фигурки, сделанные несовершеннолетним наследником мастера (судя внешнему сходству), и по совместительству его подмастерьем. Выглядели они очень недурно, у парня явный талант, о чём я меднику и сообщил, вызвав у того лёгкое смущение в сочетании с гордостью и довольным взглядом на собственного отпрыска. Затем я купил фигурки, потратив на это десяток денье, оставив отца и сына весьма довольными этой сделкой.

Вернувшись в дом Отто к обеду, я презентовал часть купленных фигурок ребятам. Роланду достался стоящий на задних лапах лев, который держал в передней лапе меч и опирался на щит. Пьеру — охотник с рогатиной и луком в саадаке, а Виму — монах с посохом и книгой. Эрих и Ульрих получили по фигурке кузнеца: один с клещами и молотком, а другой с кувалдой.

Одаренные остались довольны и, закончив с обедом, быстро убежали, видимо, за «десертом». Остальные фигурки я подарил Лотте и её детям. Хозяйка дома получила медную рысь (подарок с намёком, как и сделанные парням). Если бы я подарил что-то одной Лотте, это могло бы вызвать подозрение, а так, за компанию, выглядело нормально. Девочка Мальвина получила фигурки женщин и птиц, а её младшие братья Вендель и Флориан — воинов и зверей.

Детишки полученным подаркам страшно обрадовались, и тут же принялись с ними играться. А их мама, глядя на детей, тоже выглядела довольной, что и доказала мне, когда наступила ночь. А я что? Я тоже был доволен. Мне ведь с той самой ночи с ведьмой Адель пришлось поститься. Да и вообще, если женщина просит, как говорится, а тем более Такая Женщина, ней лучше не спорить. Как скажут гораздо позже: «Чего хочет женщина — того хочет Бог». Хотя я не совсем уверен, что он хочет именно того, зачем Лотта приходила в мою комнату. В конце концов, француз я теперь или где? Это ведь именно во Франции появился, точнее, появится века через три, девиз: «Бог, Король и Дамы!».

На этот раз между вспышками страсти удалось поговорить с женщиной, благо Лотта хоть и не очень хорошо, но могла объясниться по-французски. По её словам, до замужества она жила в Страсбурге, где родилась в купеческой семье, а в этом городе все, кто как-то связан с торговлей, более-менее знают язык западных соседей. На высказанное опасение, не услышал ли кто-то в доме её громкие крики и стоны прошлой и этой ночью, Лотта ответила, что слышать её никто не мог. Её свёкра Отто ночами не бывает дома, слуги спят на другом конце дома, и к тому же за ужином угостились пивом, в которое хозяйка подлила настойку из некоторых трав, способствующих крепкому здоровому сну. Дети же, набегавшись за день, тоже спали так, что их не добудились бы даже Иерихонскими трубами, о которых говорил фаррер на проповеди в храме.

Кроме того, я заметил, что Лотта ни этой ночью, ни предыдущей, перед тем как заняться любовью, не пила никаких противозачаточных снадобий, вроде того что по рассказам Роланда употребляла красотка Магда в Саарбрюккене. Когда я поинтересовался, не боится ли девушка доиграться до беременности, Лотта ответила, что всё равно через несколько дней выходит замуж за младшего брата её мужа, который вскоре должен вернуться из Регенсбурга, так что если она понесёт, то все решат, что от новоиспечённого супруга.

Ну ни фига себе сюрприз! Сказать, что я был удивлён — это ничего не сказать! В прежней жизни я, конечно, слышал о невестах, наставлявших рога свои суженым накануне свадьбы, но столкнуться с таким среди махрового Средневековья никак не ожидал! Я поинтересовался у Лотты, зачем ей этот брак при таком отношении к будущему мужу?

Та, печально вздохнув, объяснила, что от неё тут ничего ровным счётом не зависит. Свёкор Отто заставил её согласиться на замужество с братом её мужа, пригрозив в случае отказа отобрать детей. Учитывая его связи в магистрате, угроза была абсолютно реальной. На мой вопрос, какое дело Отто до того, за кого ей выходить замуж, и выходить ли вообще, Лотта ответила, что дело в её приданом и в наследстве её мужа, которые свёкор хочет оставить в семье.

Потому Отто и навязал овдовевшей невестке брак с его младшим сыном, чтобы её доля семейного имущества не ушла на сторону, если она найдёт себе другого мужа. Так что для Лотты, по её словам, ночи со мной были её маленькой женской местью свёкру, а также деверю, он же будущий муж, за навязанный брак, а если результатом наших любовных игр станет беременность и рождение ребёнка, то месть будет полной, тем более что по мнению девушки ребёнок должен быть «таким же здоровым и красивым, как отец». А так как её свадьба будет через считанные дни, никто ни о чём не догадается… Ну да, тестов ДНК сейчас нет и в ближайшие восемь веков не предвидится.

Вообще, отношение к этим делам в средневековой Европе, судя по услышанному в прошлой жизни от гида Алессандро, да и теперь от Лотты, довольно своеобразное. Для незамужних девушек секс до брака считается категорически не комильфо. Хотя, в жизни бывает всякое, вспомнить хоть Магду в Саарбрюккене, но в таких случаях девушки стараются всё максимально скрывать. Ведь в случае огласки шансы выйти замуж становятся крайне малы, разве что за девушкой дают большое приданое, да и найденная пара обычно бывает жутким мезальянсом. А уж о ребёнке до свадьбы и говорить нечего. После такого несчастной прямая дорога в монастырь, и это в лучшем случае — многие европейские легенды считают русалок детьми беременных утопленниц, не говоря уж о фэнтезятине пострашнее.

С замужними дамами в чём-то проще. Априори считается, что жена не должна иметь мужчин, кроме своего мужа, и что все её дети должны быть только от него. Право, что римское, что обычное, в принципе считает жену собственностью мужа, несколько более ценной, чем домашняя скотина, вроде лошади или коровы. Так что, когда муж лупит жену как ту же скотину, юридически он в своём праве, и никто ему не указ, разве что кроме родичей жены, которые могут вступиться, если захотят, и будут достаточно сильны для этого. Муж только не имеет права умышленно убить жену. В этом случае его могут казнить (повесить, или, если муж из благородных, отрубить голову). А могут и не казнить. Тут многое зависит от положения и связей мужа и семьи жены, и наличия сильных врагов у первого и вторых. К слову, жену за убийство мужа практически всегда казнят, закопав живьём в землю, а то и отправив на костёр. Только у знатной аристократки есть некоторые шансы отделаться пожизненным заключением в монастырской темнице.

Хотя, тут есть свои нюансы. Например, застав жену в постели с любовником, муж может убить не только любовника, как покусившегося на его собственность (а не только честь), но и жену, как его сообщницу, и особо никто ему ничего не предъявит, если только жена не окажется из влиятельной семьи, или любовник не будет сильно выше по положению в обществе.

Того же шекспировского Отелло в финале хотели арестовать и судить не потому, что он задушил изменившую ему (как он думал) жену, а потому что эта жена была дочкой влиятельного сенатора. Будь тесть Отелло, к примеру, обычным лавочником, или он сам не приблудным мавром, а венецианским патрицием, ему бы никто и слова не сказал. Даже за невиновную Дездемону ему максимум светило бы церковное покаяние, а если бы она реально изменяла своему афромужу, от него бы и этого не потребовали, так как в принципе наставление женой рогов мужу решительно осуждается обществом и Церковью.

С вдовами ситуация более специфичная. Общество смотрит сквозь пальцы, если женщина, оставшись одна, заведёт любовника, особенно если тот не женат. Даже церковники относятся к этому снисходительно, понимая, что «основной инстинкт» никуда не денешь, и лучше уж так, чем иметь дело со всякими психозами, не говоря уж об извращениях. Тут надо только не нарушать приличий и не допускать непотребств, например, меняя любовников как перчатки, или закрутив роман одновременно с несколькими мужиками, или заведя внебрачного ребёнка. Ну или хотя бы хорошо это скрывать. И тогда такая вдова будет считаться вполне уважаемой дамой, как та же мама графа фон Хельфенштейна, а самой большой неприятностью для неё будет покаяние в грехе прелюбодеяния на исповеди, да епитимья, назначенная священником.

По той же причине Церковь крайне одобряет повторные браки вдов, хоть с любовниками, хоть ещё с кем-то, лишь бы жили не «во грехе». А вот родня таких женщин со стороны покойных мужей далеко не всегда встречает одобрительно их желание вступить в новый брак. Нет, бедноте в целом всё равно, они даже рады, если кто-то берёт на себя заботу о прокормлении «лишних ртов». А вот состоятельные семьи, не говоря уж об аристократии, воспринимают это совсем иначе.

Вопрос, как это часто бывает, упирается в деньги. Вдове после смерти мужа возвращается её приданое, если оно осталось, понятно. Кроме того, в знатных или просто богатых семьях по обычаю муж при вступлении в брак выделяет жене за свой счёт «вдовью долю», на которую она может достойно жить, лишившись супруга. Доля эта немаленькая, от одной пятой до трети имущества мужа. Прочее наследство достаётся детям, если таковые имеются. Правда, в случае их несовершеннолетия имуществом тоже управляет мать, если в завещании не указаны другие опекуны. А если детей нет, то вдова наследует всё состояние мужа. И уж коли она выйдет замуж снова, то всё, чем она владеет, достаётся новому мужу.

С титулами несколько сложнее, но, если новый муж подходящего происхождения, и есть связи среди власть имущих, бездетная вдова может передать титулы, унаследованные от прежнего мужа новому супругу, или на худой конец детям, родившимся в новом браке. Понятно, родне предыдущего мужа никак не может нравиться, что кусок фамильных богатств, не говоря уж о титулах, уйдёт к какому-то постороннему мужику.

Чтобы избежать таких неприятностей, они идут на самые решительные меры, отваживая неподходящих, по их мнению, соискателей рук состоятельных, и тем более знатных вдовиц. Таких запросто могут жестоко избить, могут покалечить, в том числе так, что любые планы насчёт женщин придётся забыть. Времена сейчас брутальные, вспомнить хоть драматическую историю Пьера Абеляра, умершего пять лет назад, и вполне ещё живой Элоизы де Аржантей, о которых мне рассказал аббат Клерво, знававший обоих. А могут и убить, причём даже не обязательно мараться самим — отморозков и сейчас хватает, и их услуги стоят не слишком дорого. Могут прикончить и вдову, если проявит упрямство и захочет, не прислушиваясь к настойчивым советам родни покойного мужа, выйти снова замуж.

Не считаться с такой угрозой могут только женщины родом из могущественных семей, либо нашедшие себе высокопоставленных избранников, способных постоять и за себя, и за свою пассию. Прочим приходится довольствоваться любовниками, на что их родичи по мужу обычно закрывают глаза, так как имущество вдовы, не вступившей в новый брак, наследуют её законные дети, либо, если их нет, ближайшая родня по линии мужа.

Правда, тут тоже есть риск. Женщины — народ увлекающийся, и случаи, когда богатая вдова проматывает состояние на любовников, вовсе не редкость. Причём такая вероятность становится тем больше, чем старше женщины и моложе их «бойфренды». Бывает и противоположное, когда вдова, особенно уже в немолодом возрасте и не имея детей, ударится в религию и уходит в монахини, замаливать грехи. Всё своё имущество женщины в таких случаях жертвуют обители, и род мужа теряет его навсегда, ведь по каноническому праву отчуждать церковное имущество нельзя, а бодаться с монастырями и стоящей за ними Церковью в эти времена себе дороже.

Так что самым надёжным способом не дать фамильному достоянию уплыть на сторону считается новый брак вдовы с братом или ещё каким-то родичем её мужа. В этом случае всё, чем она владеет, возвращается в семью мужа. Причём по вышеуказанным причинам с этим стараются не тянуть. Самих женщин принуждают разными способами, из которых самый эффективный — угроза отобрать детей, по закону принадлежащих роду отца. Только женщины с сильной «крышей» могут сопротивляться этому. Остальные вынуждены соглашаться на предложенного мужа. Лотта тоже оказалась в их числе, приняв требование свёкра стать женой его младшего сына.

Ведь её семья находится довольно далеко от Ульма, да и в родном Страсбурге никогда не была особо влиятельной. К тому же, вторая жена её отца невзлюбила падчерицу, и была рада сплавить Лотту замуж подальше. Так что на помощь родни ей рассчитывать не приходилось, и сопротивляться нажиму Отто она не могла, дав согласие выйти замуж, как только закончится траур по её мужу. По этой же причине Лотта была рада представившейся возможности оторваться напоследок.

К тому же, по её словам, секс со мной ей очень понравился. Как призналась Лотта: «Я пять лет прожила с мужем, думала, что люблю его, родила троих детей. Но я даже не представляла, что мне может быть так хорошо с мужчиной. Может быть, это грех, но после нашей первой ночи я молилась Святой Деве, чтобы ты зачал во мне ребёнка, и со мной всегда была часть тебя».

Конечно, слышать подобную оценку от молодой женщины было приятно. Но всё же женщины коварные существа, и обижать их чревато неожиданными последствиями. Вспомнилась история из «Тысячи и одной ночи» про халифа и его брата, встретивших женщину, которую ифрит прятал в сундуке, и которая потребовала от них заняться с ней сексом, после чего взяла у них кольца и предъявила целую связку таких, заявив: «Все они принадлежали мужчинам, я со всеми ними имела дело на рогах этого ифрита. Он похитил меня из дома моего отца, в день моей свадьбы, заточил в сундуке на дне моря, но я доказала, что, если женщина чего-то захочет — её ничто удержать не сможет».

Я рассказал Лотте эту сказку, соврав, что слышал её от персидского купца. Девушке сказка очень понравилась и снова возбудила, после чего она начала мне доказывать, что её тоже ничто не удержит, если она чего-то захочет. Я с удовольствием поддержал эту инициативу, тем более что если раньше я чувствовал некоторую неловкость, от того, что, пользуясь гостеприимством Отто, спал с его невесткой, то после откровенного разговора с Лоттой от этой неловкости и следа не осталось. Наоборот, захотелось доставить побольше удовольствия девушке, да и себе тоже, что там скрывать. Лотта это моё намерение полностью одобрила, до зари набрасывалась на меня с такой страстью, словно эта ночь была последней в её жизни. Хотя, следующей ночью она опять была в моей кровати, и буквально заездила меня, «проскакав» на мне не одну сотню лье в полюбившейся ей позе наездницы.

В общем, пребывание в доме Отто оказалось очень приятным. Даже парни, прибегая из борделя подкормиться, обратили внимание на мой довольный вид, и очень удивлялись, чему я так рад, несмотря на то, что отказался пойти с ними в приют разврата. К счастью, никому из них и в голову не пришло, что между мной и Лоттой что-то было, уж очень строго и неприступно выглядела девушка днём, в своём траурном платье. Невозможно было в ней узнать ту обнажённую красавицу, которая по ночам вытягивала из меня все силы своей страстью. К счастью, Отто не заглядывал, сутки напролёт пропадая в порту. Слуги тоже ничего не подозревали, ну а детишки были ещё слишком малы для таких мыслей.

Впрочем, было бы ошибкой считать, что всё это время в Ульме я только наслаждался любовью с прекрасной домохозяйкой. Дни были заполнены хлопотами и передвижениями по городу. Помимо переплётчика и медника я побывал у стекольщика, заказав ему полтора десятка стеклянных кружков толщиной в полсантиметра для заказанных компасов. Стекло было так себе, сильно не дотягивая до того, которое я сделал в Саарбрюккене. Впрочем, видно через него всё же было достаточно хорошо, пузыри отсутствовали, а прочее было не так важно.

Зашёл я и столярную мастерскую, заказав столько же деревянных картушек с нанесёнными на них румбами, «индийскими» цифрами, делениями, литерами S, N, E, W, SW, SE, NW, NE. В прорези столяр и его подмастерья по моим указаниям затёрли краску, частью чёрную, частью цветную, заполировав лаком, а затем пропитав картушки расплавленным воском. Там же я заказал три сотни шестигранных палочек, длиной в два безымянных пальцев и толщиной с мизинец, поручив разрезать их вдоль на равные половинке, проточив вдоль каждого разреза желобок. Надо ли говорить, что и здесь пришлось приплатить за ускорение работы

Вернувшись домой, я раздробил купленный Роландом в Саарбрюккене кусок графита в мелкие кусочки. Их растёр в порошок, в него добавил купленного на рынке рыбьего клея и добытой в гончарной лавке глины. Пропорции я не помнил, но смешал всё до тестообразной массы. Вроде получилось удачно. По сделанной в столярной мастерской форме изготовил стержни и засушил их на печке. То, что вышло по итогу, я потом, получив от столяра половинки деревянных рубашек, приклеил к желобкам и, склеив половинки рубашек, сделал карандаши. Тем самым сильно опередив англичан, которые должны были додуматься до графитовых карандашей только в XVI веке, хотя сам графит известен уже больше трёх тысячелетий как «чёрный (или серебристый) свинец».

Не то чтобы мне нечем было писать… Ещё римляне использовали свинцовые карандаши, а в следующем, XIII веке, их итальянские потомки изобретут карандаши из серебра. Вспомнив рассказ Алессандро об этих вещах, я ещё в Саарбрюккене решил совместить, заказав ювелиру Абраму полдюжины карандашей из сплава серебра со свинцом. Но и деревянные карандаши будут полезны. Хотя бы для подарков — вещь эксклюзивная, таких больше нигде в мире не найти. Да и самому тоже сгодятся. В часть графитовой массы я добавил купленных у купцов красителей, получив цветные карандаши. На пробу подарил несколько карандашей девочке Мальвине и её братьям, вместе с несколькими листами бумаги. Столько ничем незамутнённого счастья я ещё в своей жизни, кажется, не видел!

Раз уж довелось заняться письменными принадлежностями, заглянул в мастерскую ювелира, тоже рекомендованного Лоттой, покупавшей у него украшения, чтобы изготовить металлические перья, ибо выдернутые из гусей и прочих пернатых реально задолбали! Строго говоря, тут я ничего не изобрёл. Металлические перья делали ещё римляне. Но до второй половины XIX века, когда научились прокатывать тонкую, гибкую и упругую металлическую ленту, из которой штамповали перья, о массовом производстве не приходилось и мечтать, да и качество оставляло желать лучшего. Затык был в том, что перо не должно быть ни слишком жёстким, чтобы не рвать бумагу, ни слишком мягким, чтобы не гнуться и не стираться. А наконечник должен представлять собой две половинки малюсенького шарика, мягко скользящего по бумаге.

Ювелир, совершенно седой, похожий на Джузеппе Сизого Носа из советского фильма про Буратино (его даже звали похоже — Йозеф, хоть и был он совсем не итальянцем, а вполне себе швабом), посмотрев мои рисунки и выслушав пояснения, заказом заинтересовался. Особенно когда я предоставил металлы для экспериментов. Золото, серебро, медь, олово… Жаль, не было цинка, он тут наверно пришёлся бы кстати. Опять же, жесть штука весьма полезная, как и латунь. До первой додумаются лишь в XIV веке, а вот вторую отлично знали ещё римляне, и даже делали из неё монеты. Но цинка у меня нет, и взять негде. Знаю только, что его можно добыть из сфалерита, но где тот сфалерит искать, и как отличить от других минералов — без понятия. Не геолог я, а опер.

Мастер Йозеф, несмотря на комедийную внешность, оказался настоящим профи, и поэкспериментировав со сплавами, сделал перья вполне приемлемого качества. Похуже, конечно, чем в XX веке, и даже в XIX столетии, но для глубокого Средневековья совсем неплохо. Хотя, конечно, ни о какой массовости речь не шла — всего полдюжины перьев, ручная работа, не говоря уж про материал. Ну и цена соответствующая — по пять денье за перо.

После этого я отправился в бордель, где развлекались Роланд и оруженосцы с близнецами. Безжалостно оторвав Эриха и Ульриха от любовных утех, увёл их в арендованную у одного местного кузнеца кузню, где вручил куски магнитного железняка, купленные в Эсслингене, поручив превратить их в металл. При этом заметил, что чем быстрее они сделают работу — тем быстрее вернутся к девкам, «смазливым, фигуристым, гладким, мягким и горячим», как говорил экс-разбойник Тео, а ныне брат Теодор. Близнецы сразу повеселели, с энтузиазмом взявшись за работу. Зря на них Карл наговаривал, трудятся они совсем недурно. Но душа лежит к другому.

Сначала раздробили руду кувалдами. Раскочегарив домницу мехами, засыпали туда шихту и продолжили качать воздух, пока не выплавилась губчатая крица. Вытащив раскалённый металл щипцами, молотили его кувалдами, рассыпая снопы искр и выбивая шлаки.

Примитивно всё до ужаса. Хотя, не с моим уровнем познаний в металлургии что-то им советовать. Тут парни явно знают побольше моего. Впрочем, и таким способом из примерно шести килограммов руды, оказавшейся, по их словам, богатой, Эрих и Ульрих сделали кусок металла вдвое меньше весом. Я проверил его гвоздём, подковой, ножом — липнут. Магнит самый что ни на есть натуральный!

Затем, следуя моим указаниям, ребята отковали из металла стрелки одинакового вида и размера, остроконечные с одной стороны, и с другим концом в форме ласточкиного хвоста, с загнутыми шипами на концах. Закончив работу, стрелки в количестве трёх десятков штук (делали с запасом) мы унесли в дом Лотты, где по моим указаниям приделали на картушки, острым концом у буквы N, а другим, соответственно, у буквы S, смазав жиром. Готовую картушку я проверил, пустив плавать в плошку с водой. Немного покрутившись, она повернулась острым концом точно на север. Что и требовалось доказать!

После этого я взял сделанные медником корпуса с откидывающимися крышками, залил под завязку спиритусом из моего запаса, сделанного ещё в Саарбрюккене, отметив про себя, что надо его пополнить, поместил плавать в нём картушки со стрелками, потом закрыл стеклянными кружками, смазав клеем стык их краёв с корпусом — и вот мы имеем полтора десятка компасов. В крышках прорезь с протянутым вдоль неё конским волосом, а под ними изогнутый и тоже откидывающийся кусок металла с дыркой и прорезью на конце, что позволяет с помощью компаса измерять расстояния точнее, чем на глазок. Думаю, вышло всяко лучше того, что должно появиться в Англии к концу века, да и того, что сейчас пользуют в Китае, наверное. Во всяком случае, шансы не заблудиться в незнакомых странах выросли многократно. И не только у нас, но и у всей армии крестоносцев.

Жаль, не получилось сделать изображения на картушках светящимися в темноте, фосфор откроют только XVII веке, да и будет он ядовитым как сволочь, до безобидного красного додумаются ещё двумя веками позже. Так что и о спичках пока можно не мечтать, довольствуясь огнивом.

[1] Геллер — серебряная монета в средневековой Германии, аналог французского денье = 1,7 грамм серебра,150 геллеров составляли 1 марку=255 грамм серебра = 0.5 германского фунта

[2] Были в средневековой Европе такие монастыри. И в XII веке, и даже в XIII в некоторых обителях монахи и монахини жили под одной крышей. Окончательно их разделили к XIV веку, после повсеместного насаждения целибата и участившихся скандалов. Те же Бокаччо и Чосер писали «по горячим следам».

Загрузка...