Край Ветров: некроманс

Короче, я не мог бы даже предположить, что там нас ждет какая-либо угроза, с которой я не справлюсь.

Единственное, что меня расстраивало, так это то, что новое кладбище находилось совсем в противоположной стороне от старого, по дороге к которому, в частном секторе, и проживала последняя из колдуний вероятностей. А именно к ней, по плану, нам предстоял визит.

Но что-то как-то судьба решила отбросить условности, и теперь мы ехали к Новому Кладбищу в ярком желтом автомобиле за вполне умеренные деньги.

— Не убивал я ее. Ее я — точно не убивал, — с холодной уверенностью повторял Камориль, кажется, в сотый уже раз.

Мужчина в черном длиннополом плаще снял шляпу, чтобы протереть лысину платком. Плащ он зачем-то застегнул на все пуговицы, до самого горла. Мужчина снова надел шляпу и нацелил свой не менее старомодный пистолет на некроманта.

— Ну что вы делаете, право слово, — произнес Камориль.

Он стоял вроде бы как расслабленно, опершись боком о большой замшелый валун, и морской бриз шевелил его легкую черную рубашку, бросая волосы в лицо. Некромант казался спокойным, но это было самое настоящее «затишье перед бурей». Эль-Марко Кападастер прохаживался неподалеку, задрав голову и рассматривая то, что висит на большом бетонном кресте.

А висело там, ни много ни мало, обнаженное тело молодой женщины, по всей видимости, мертвое. Длинные рыжеватые волосы облепили бледный живот, лица было не разобрать за ними, а прикреплена к кресту она была блестящей медной проволокой, перевившей ее руки и ноги так часто и крепко, что она стала похожа на отвратительную белесую колбасу.

— Что за китч, — проговорил Эль-Марко, даже не глядя в сторону некроманта и мужчины в черном.

— Тут рыжим по белому написано, что это глупая и жалкая попытка меня подставить, — устало сказал некромант. — Она же, эта кукла, даже живой никогда не была. Не мог я ее убить, даже если б захотел. И уберите пистолет.

— Я просто выполняю свою работу, — произнес мужчина. — Согласно Уставу вы теперь в моей юрисдикции. Снаряды тут у меня освященные и серебряные, так что я бы вам не рекомендовал проявлять агрессию.

Камориль одарил мужчину уничижающим взглядом. Будь на месте странного этого человека камень, он тут же бы раскрошился от стыда по поводу своей неуместности в этом мире.

— Дражайший, — наконец произнес некромант медленно и вкрадчиво, — а давайте мы с вами договоримся…

По лицу мужчины пробежала тень. На вид ему было лет сорок, телосложением он обладал худощавым и щетиной где-то недельной. В нем запросто можно было бы предположить много чего повидавшего агента каких-нибудь тайных организаций, потерявшего давным-давно и семью, и покой, и какой-либо интерес к жизни, материальным благам и любого вида наживе.

Камориль вздохнул и, сдержав начинающую закипать злость, продолжил:

— В общем, план такой: вы рассказываете мне, что тут делаете и по чьей наводке, и я с вами сотрудничаю. Письма в Гильдию я отправил час назад, и мне, знаете ли, очень интересно, что делает гильдейский полуживой здесь и сейчас. Далее, если вас отправили именно за мной, то по тому же Уставу я имею право знать, что мне вменяется, — он улыбнулся, сдержанно, но хищно. — А если вы берете меня на мушку ввиду пустых подозрений, или, более того, по наговору третьих лиц и без приказа вашего опекуна, то тут может наконец-то появиться один окончательный труп!

К концу фразы улыбка Камориль из сдержанной расползлась в широкую и откровенно угрожающую, да и сам он сменил дислокацию. Удерживая взгляд оппонента, он скользил все ближе к нему, и вся его фигура, за исключением волос и странно подвижных плеч, казалась статичной, но немного смазанной.

Мужчина, которого он назвал полуживым, так же медленно поднял руку с пистолетом и нацелил дуло некроманту в лоб.

Эль-Марко стоял в стороне, спокойный и незаметный, не предпринимая никаких действий.

Послышался крик чаек, и именно в этот момент громыхнул выстрел.

Ветер разнес весть о нем так далеко, как только мог.

Я резко обернулся. Мы стояли у ворот Нового Кладбища, когда мне послышался выстрел. Ромка как раз завязывал шнурки на левом кроссовке.

— Что за дела!

— Что там? — спросил мальчик, поднявшись.

— Не знаю… Чем дальше, тем интересней!

В моей душе боролись два желания: спрятать где-то мальчишку и пойти самому разведать, что и как, и совсем ему противоположное: никуда от себя Романа не отпускать. Второе победило, и я сказал:

— Так… держись за мной, и если что, в общем, тут же ложись на землю!

Мальчик кивнул, а я завязал волосы в хвост и двинулся вперед.

Мы обогнули обвалившийся на углу забор нового кладбища и прошли немного вдоль стены, а потом выбрались на кривую тропку, причудливо бегущую вдоль обрыва. Море было тревожным. Свежий, порывистый ветер вовсю забавлялся с нашей одеждой и волосами. Солнце клонилось к горизонту слева, тень от скал устилала беспокойную водную поверхность широкой темной полосой, а птицы кружили низко, почти что над самыми волнами.

Я издалека заметил, что крест и холм как-то иначе выглядят. Более того, погодные условияникак моему взору не мешали, и вскоре я разглядел там, вдалеке, два знакомых силуэта. Чем ближе мы подбирались к месту, тем медленней я шел. И вот я совсем остановился. Что-то слишком много сложных решений на одну мою голову в ограниченный отрезок времени!

— Что там? — снова спросил Ромка, подходя ближе ко мне и вглядываясь вдаль. Отсюда он, конечно, ничего не видел, только смутно белеющий крест да точки-фигурки.

— Ты как относишься к ужастикам? — спросил я, поразмыслив с секунду.

— Ну, как, — Роман тоже задумался. — К каким ужастикам?

— Ну, где много криков и прочие анатомические подробности…

— Порно ты имеешь в виду?

— Нет, — я покосился на мальчишку. — Где литры крови, кишки и прочее.

— А, — протянул он понятливо. — Я в обморок не хлопнусь, если что. Я надеюсь. Может, пойдем уже, а?

Я еще немного помешкал и зашагал к утесу.

Собственно, произошло то, чего я не столько боялся, сколько стеснялся. Сейчас объясню, в чем дело. Когда мы подошли к подножию холма с крестом, высокие камни заслонили нам обзор, но тело, прикрепленное к монументу, уже можно было разглядеть. Это женское тело не беспокоило меня особо, оно было целым, в конце концов. Я, вообще-то, очень не люблю резать помидоры, к примеру. Я вообще не люблю, когда разрушается целостность. Мне приходится преодолевать некий барьер внутри себя, чтобы хорошенько так изменить установленный порядок вещей. А Камориль Тар-Йер — не такой. Он никакого пиетета к целостности не испытывает.

Хотя, казалось бы, при моих способностях и умениях, такая особенность психики может показаться странной и даже лишней, но, что имеем.

Я, как всегда брезгливо, взглянул на развернувшееся перед нами эпически-трагическое полотно.

— О, Мйар, ну наконец ты явился, — улыбнулся мне Камориль, голый по пояс, художественно заляпанный кровью, держа в руке обломок лучевой кости, острый на сколе.

За ним, на плоском широком валуне, было распластано другое тело, на этот раз — бессистемно вспоротое и безголовое.

— Камориль, что это?! — растерянно спросил я. — Кто все эти трупы? Что тут произошло? Рома, не ходи туда! Откуда ты знаешь, мертвое ли оно!

Рома меня, конечно же, не послушал. Он обошел Камориль и стал рассматривать обезглавленное выпотрошенное тело. Конечно, такое любопытство живет почти в любом мальчишке, но вот чтобы оно сочеталось с подобной небрезгливостью — это меня немного удивило.

— Да все нормально, Мйар, не паникуй, — это сказал Эль-Марко, спрыгнув с камня неподалеку. — Напряженный момент тут был две минуты назад, когда полуживой стрелял, а сейчас все нормально. Агрессор — вот он, обезглавлен и обездвижен, а колбасная тетка — не настоящая. Ты думаешь, Камориль стал бы делать глупости?

— Он-то? Еще бы, — я покосился на загадочно ухмыляющегося некроманта, спрятавшего ту самую лучевую кость за спину. — Ты чего веселишься?

— Ну не плакать же мне, — он пожал плечами. — Весело же. Ох, давно мне не было настолько весело, — он снова улыбнулся.

— Таки что здесь произошло? Кто тебя сюда вызвал?

Камориль плавно повел свободной рукой, и кровь, которой она была испачкана, стала впитываться в его кожу, будто бы высыхая и испаряясь. Так, все кровяные разводы на его теле вскоре исчезли. Эль-Марко протянул ему рубашку, и некромант стал неспешно надевать ее.

— Да, по правде сказать, я и сам не особо понимаю, что тут произошло, — хмыкнул он. — Значит, когда мы с Кападастером обедали, к нам подошла девушка, брюнетка, внешности обыкновенной, долго смотрела и дергалась, а потом таинственным голосом проговорила, куда нам пойти для того, чтобы все узнать. Так и сказала — «там вы все и узнаете». Ну как мы могли милахе такой отказать?..

— На ней были чары управления, — добавил Эль-Марко, — это за версту было видно, потому что волю сломали, как орех. Даже я опознал! Деваху накрыло тем самым, которое управляющему даёт возможность слышать ее ушами, видеть ее глазами и все остальные пикантные подробности тоже ощущать.

— Эти чары довольно распространены, хотя Заповедью Неугомонного Сердца порицаются, — добавил Камориль. — Их часто используют в своих играх извращенцы всякого окологильдийского толка, преимущественно чтецы. Их еще называют «Око Мастера».

— А ну напрочь эти сомнительные подробности, — фыркнул я, — трупы-то откуда?

— Ну, ты погоди, я сейчас до них доберусь, — Камориль застегнул последнюю пуговицу на рубашке, потом закатал рукава. — Когда мы сюда приехали, я, было, подумал, что суть — вот в этой барышне, что на кресте, — он еще раз окинул взглядом мало эстетичный «натюрморт», — но она оказалась… приманкой, что ли? Обманкой? Ловушкой?..

— Ловушкой? — я опять не догонял.

— Она не настоящая. Она никогда не была живой. У нее нет пупка, и, знаешь, некоторых других отверстий тоже нет. Но она совершенно определенно органическая и очень близка к физическому совершенству. Этакое первое дитя неудачливого современного бога.

— Кукла? — невпопад спросил я.

— Она как… проба или эксперимент, очень хороший, но не идеальный, — Камориль повернул голову влево, резко и глубоко, как птица. — Не тронь, — сказал он Ромке, который как раз тянулся к обезглавленному трупу на камне.

— Не очень-то и хотелось, — скуксился мальчик.

— Камориль, может, убери ты это тело куда-нибудь, а? — взмолился я. — Воняет же и вообще… Давай, может, закопаем его…

— Сейчас я оба тела уберу, — кивнул некромант, — отойдите все мне за спину. Так вот, собственно…

Продолжая говорить, он выломал из трупа несколько ребер (я предпочел не смотреть), и воткнул их на равном расстоянии друг от друга в землю вокруг креста, образуя некую геометрическую фигуру. Затем опустился на колени, взял пригоршню земли и пустил по ветру. Отряхнул руки одна об другую. Поднялся.

Камень, на котором лежал обезглавленный труп, треснул, бетонный крест задрожал. Из земли вырвались, похожие на плети, смутно сияющие синим руки-кости, сложенные из множества других костей, принадлежавших не только людям, но и животным. Всего их было шесть, и они разрезали мертвую плоть, как нож — масло. Обезглавленное тело мужчины и рыжая женщина, которая никогда не была живой, таяли на глазах. Мне показалось, что тени далеких гор стали двигаться быстрее, а ветер стал холодней. Все прекратилось вмиг. Камориль устало присел на камень, Эль-Марко протянул ему зажигалку и некромант закурил.

Ромка явно был шокирован и сейчас переваривал увиденное, обходя вокруг треснувший камень без каких-либо следов крови и рассматривая пустующий теперь крест, на котором, тем не менее, осталась медная проволока. Камориль курил, а я пытался думать.

Вот что рассказал некромант:

Когда они приехали сюда, здесь их уже ждал полуживой. Полуживой — это добровольный раб некроманта, персональный или переданный в пользование гильдии. Этих бедолаг, образно выражаясь, будто бы вытаскивают с того света. Если те живые трупы, которых Камориль слал на расстрел в катакомбах, были скорее мертвы, чем живы, то эти — наоборот. Но сходство между ними есть. Полуживых создают так же, как тех горячих зомби, — обретая власть над ними в момент смерти. Но если «горячих зомби» склоняют в небытие и просто используют их тела, пока те не остыли, то полуживых, наоборот, будто бы подвешивают над бездной, в последний миг поймав их, умирающих, силой колдовства. Некромант, создавший полуживого, называется его опекуном. Лишившись благосклонности и магической поддержки опекуна, полуживой сразу же окончательно умрет. Полуживых, по Заповеди, никогда не создают насильно, и каждый из них несет свою службу, в общем-то, добровольно. Я же знаю все это со слов Камориль, и, надеюсь, нигде не приврал.

У полуживого, точнее, теперь уж и вовсе покойного, встретившегося Эль-Марко и Камориль у креста, на плаще имелись гильдейские нашивки. Некромант, было, даже обрадовался, их разглядев. Но потом полуживой стал грозить Камориль пистолетом и раствором серебра, требовать, чтобы тот проследовал за ним под гильдейский трибунал, мол де, некромант использует запрещенные заклятия.

Но серебром он грозил зря. Ведь Камориль — не простой некромант (если может зваться простым хоть кто-то из их братии). Камориль уникален, он сам — практически произведение искусства. Я не знаю, как, когда и зачем он смешал свою кровь с паучьей, или что он там такое с собой сотворил, но факт есть факт: его кровь не содержит железа, в его крови — медь, и я даже запомнил, как это называется — «гемоцианин». И в Гильдии Некромантов об этом знают, и если бы некроманты решили убить его или запугать, то использовали бы никак не раствор серебра. Кажется, наиболее действенным было бы заморозить Камориль, или, что сложнее, превратить медь в его крови в золатунь. Собственно, на слове «серебро» Камориль и понял, что этот полуживой — не тот, за кого себя выдает.

А дальше — дело техники. Кажется, это был «Полет Шмеля», как Камориль называет призыв костей из земли, при котором они разгоняются до огромных скоростей и пронзают жертву, — короче, полуживой был окончательно умерщвлен почти мгновенно. И корить Камориль за то, что тот не придумал ничего гуманней, чтобы мы смогли полуживого допросить, я не стал. Во-первых, сам бы я вряд ли сдержался, а во-вторых, ребята, которых уже коснулась смерть, обычно никому ничего больше «за спасибо» не рассказывают.

— Однако, его оружие кажется мне весьма примечательным, — проговорил Камориль, докурив.

Мы смотрели в морской горизонт, над которым медленно сгущались лиловые сумерки.

Эль-Марко Кападастер взвесил в руке черный длинноствольный пистолет и прицелился во что-то несуществующее.

— Артиллерийская модель, — произнес он. — Удивительно шизомилитаристская штука, вот что.

— Более того, — Камориль растягивал слова, заставляя меня нервничать. — Это «парабеллум» — дорогая бесполезная нелепица, винтажная архаика для любителей исторической реконструкции и безнадежных эстетов. И ему не на стене висеть, ему стрелять. И вот в чем вопрос: кто в наше время будет посылать за мной полуживого с таким примечательным оружием?

— Кто-то, кто хочет передать тебе привет? — предположил Эль-Марко.

— Большой, старый, длинноствольный привет, — кивнул Камориль.

— Ты хочешь сказать, что это, э-э… знак? — спросил я. Как ни крути, в огнестрельном оружии я не разбираюсь, ну не любитель я этих всех штуковин.

— Я могу только предполагать, что этот полуживой принадлежал кому-то из моих коллег, враждебно ко мне настроенных. Учитывая, что парабеллум был на пике популярности в начале прошлого века, то вариантов не так чтобы очень много. Если, конечно, мы заранее не идем по ложному следу и пистолет — не краденный коллекционный экспонат, — Камориль помолчал, а потом добавил: — Если это кто-то из тех, кого я знаю в лицо, то тебя и Романа это дело не касается. Я сам должен разобраться в нем. Тут же, ни много ни мало, кто-то осмелился перечить Заповеди Неугомонного Сердца.

— Но они пытались напугать тебя серебром, — напомнил я.

— Какой-то из старикашек слетел с катушек, перечитал на радостях вампирских саг, сравнил мою фотокарточку с классическим образом кровососа и, найдя десять отличий, решил покормить меня чесноком, — Камориль говорил очень серьезно и убежденно. Чересчур.

Что ж, может, это он так стресс снимает — паясничая.

— Ну и кто бы это мог быть? — терпеливо спросил я.

— Эррата или Веритас, — сказал Камориль и потушил сигарету об камень.

Над городом сомкнулась ночь, по-весеннему стылая и по южному звездная. Мы снова ненадолго разделились, чтобы поймать попутки до города. Парней не очень-то охотно берут, да еще и по ночи, но в этот раз свезло. Ромка ехал со мной и очевидно было, что у него много вопросов, но при водителе он все стеснялся их задавать. Наконец он спросил самое, судя по всему, интересное:

— А Камориль может научить меня тому… ну… что он делает?

Я оценил попытку иносказания. И все же уточнил:

— Бездарно шутить, когда дело — дрянь?

— Не-ет, дядька Зубоскал, ты же понимаешь, о чем я.

— А-а… ну да, ну да. Ну, то есть, нет. Не думаю.

— Ты так не думаешь или он не сможет научить?

— Эм… Мне кажется, это как цвет глаз… врожденное. Ты же не сможешь сделать себе лазерную коррекцию, э-э, таланта, верно?

— Мама говорит, что талантливые люди талантливы во всем.

— А она не говорила тебе, что талантливые люди зачастую — маниакально увлекающиеся трудоголики?

— Нет.

— А зря. Ну вот, думай теперь. А вообще, учитывая все, ты, по идее, можешь быть, как твой дед. Ну, то есть, делать то же самое.

— Знать бы, что он делал… А что такое Эррата Веритас?

Очевидно, это был второй по приоритетности вопрос, и тут я Романа понимал. Потому что сам не знал, кто это или что это. Ну, то есть, я догадывался, что это имя или прозвище другого некроманта, которому, по догадкам Камориль, принадлежал трофейный парабеллум. Но кто такой (или такая?) этот Эррата, я не знал.

— Это мертвый язык, — внезапно подал голос водитель машины, проявив филологические познания, — «Ошибка и истина» либо «ошибочная истина», смотря как читать… А вы, ребята, археологией увлекаетесь, что ли? По вам и не скажешь.

Роман замолчал и ничего не спрашивал до тех пор, пока нас не высадили в одном из спальных районов города, довольно близко к центру. К месту встречи мы решили идти пешком. По моим прикидкам, занять это должно не более получаса, плюс-минус десять минут.

В целом план был такой: перекусить в какой-нибудь тихой забегаловке, а потом, не мешкая, отправиться по выданному мне Элви адресу к колдунье вероятностей. Тем более, Камориль сказал, что навестить ее ночью будет самое то, и, кроме прочего, он в тех местах бывал и знает, куда идти. А колдуньи, по общепринятому убеждению, всегда — совы, и спать ложатся минимум на рассвете. Так что, ежели мы заявимся в гости ближе к полуночи, то даже рискуем снискать благосклонность старухи.

Мы шли по ярко освещенной улице вдоль безликих новостроек. Город кутался в аромат цветущих акаций, которые образовывали над нами живую трепещущую арку. Людей на улице почти не было, машин — тоже, поэтому нам удалось даже поговорить о важном. Ромка пытался словами описать мне тот сияющий мир, который он видел, пока его способности не «приглушили», хотя слов ему порядочно не хватало; потом он расспрашивал меня, какие еще «не простые» существа остались в нашем городе и как их можно увидеть и распознать. И мой рассказ был бы гораздо интересней, не будь я таким затворником с плохо развитыми социальными навыками. Я даже почувствовал некую свою ущербность, потому как внятно мог рассказать только о своих друзьях, не все из которых были «не простыми». Кроме того, мне трудно было у себя в голове отделить чудаковатых соседей-людей от не менее придурочных подвальных троллей, уже год как покушавшихся на мою скромную обитель. Слишком я сам странный, и слишком долго живу, зная и видя бессмысленно-цветастую изнанку невероятного, скучного бытия. Да и сложно так, сходу, вспомнить что-то интересное. Это как с анекдотами.

Впереди, у магазина с мигающей неоновой рекламой, шла девушка, и потому мы стали говорить чуть тише и снова постарались избегать слов «магия» или «некромант». Девушка была одета не по погоде легко, во что-то мешковатое, цвета гнилых овощей, и должна была бы мерзнуть, а оттого идти быстрей, но шла она очень медленно.

Мне подумалось, что она, может быть, в телефоне что-то читает или набирает.

Потом она совсем остановилась. Мы как раз поравнялись с ней.

— Идем, — бросил я Ромке, и мы обошли ее с двух сторон, не сбавляя шагу.

Наитие заставило меня обернуться. Ну, или не наитие, а вековое одиночество и желание увидеть лицо, или удостовериться в своей догадке про телефон, — не суть. Я прыгнул вправо, сбивая Ромку на асфальт, когда нечто темное пронеслось над нами. Нет, скорее, меня торкнул инстинкт. Я посмотрел назад: девушки там не было, посмотрел вперед — она стояла перед нами на четвереньках, и глаза ее были черными-черными, звериными. «Оборотень?» — пронеслось у меня в голове. Она обходила нас по кругу, движения ее были смазанными, как у Камориль, когда тот отвлекает внимание.

— Что за?! — воскликнул Ромка, пятясь к бордюру.

Я решил, что мешкать не стоит. Точнее, что-то во мне это почуяло. Не берусь заявлять, что разум успел бы что-то дельное придумать в тот момент. Мною руководили инстинкты и ничего более. Ну, разве, может, спинной мозг. Я, не поднимаясь на ноги, почти так же, как она, бросился вперед и немного влево, предвосхищая бросок этой… самки чего бы то ни было. Мы вцепились друг в друга и кубарем покатились по дороге. Грудь мне исполосовали когти, но я умудрился зарядить ей лбом куда-то в область лица. Она была сильной, но недостаточно. Достаточно она была тяжелой. Очень, очень тяжелой для своей конституции. Тяжелее раз этак в пять, чем можно было бы от нее ожидать. А то и в десять. Мы ерзали по асфальту, и это было похоже на вольную борьбу, которая оказалась для нападающей шоком, отчего она беспорядочно била руками и ногами, как будто это я собираюсь причинять ей вред. Потом она внезапно обмякла и закрыла глаза. Я был сверху и держал ее за запястья у нее над головой, прикидывая, а не использует ли странная дамочка прием «дохлый ежик» или что-то вроде того.

— Дядька, ты в порядке? — осведомился Ромка, подходя к нам. Дамочка все еще лежала недвижно с закрытыми глазами. По асфальту в беспорядке разметались ее темные, коротко стриженные волосы, глаза были закрыты, и она не предпринимала никаких попыток вырваться, хотя я отчетливо слышал, как бешено бьется под ребрами ее сердце. А потом у нее изо лба начал расти рог. Быстро. Настолько быстро, что я в шоке отпрыгнул куда-то вбок.

Рог как будто бы перевесил ее и она села, уткнувшись этим рогом в асфальт. Длиной он был больше полуметра, так что, наверное, и тяжелым оказался. Руки ее безвольно лежали на асфальте, а рог снова начал расти, расслоился на два спиральных, которые обвили ее ноги, заставив очень странно изогнуться. Ее ногти и волосы тоже росли, и все это мерзкое шевеление ввело меня в ступор.

— Дядька Зубоскал, мы или деремся или бежим отсюда, так ведь? — Ромка тянул меня за локоть, и сдерживаемая паника в его голосе отрезвила меня.

— М-м, бежим, — я не стал спорить, подхватил мальчишку на плечо и дал дёру.

Чудовище, в которого выросла давешняя одинокая подруга, цокая по асфальту кончиками рогов, которые теперь напоминали гигантские лапки сороконожки (а было их штук десять), ринулось за нами, все набирая скорость. На меня сзади обрушился, вдобавок, жуткий смрад, который почти отключил мне обоняние. Я бежал так быстро, как мог. Мозг варил плохо, я бежал по прямой, не оборачиваясь.

— Она по столбам электрическим скачет! — сообщил Ромка, наблюдающий с моего плеча за событиями. — Она их гнет! И провода рвет!

Что-то где-то заискрило, запахло паленым, а потом все фонари в радиусе километра вспыхнули салютом и потухли.

Я бежал что есть мочи. Отсутствие обоняния хорошенько дезориентировало меня, и, хотя Ромка был мне — что пушинка, я совсем не знал, что делать, чтобы все снова стало хорошо. Благо, в темноте я видел отменно. А мальчишку тем временем начала бить крупная дрожь, хоть он и молчал. Он яростно вцепился в мою пайту, и, наверное, зажмурился, чтобы не видеть ничего.

Я пытался выиграть время, но я не мог. Был бы тут Камориль, он бы придумал что-то умное и дельное. Был бы тут Эль-Марко, он бы зажал струны моей души и я смог бы, наверное, совладать с тварью. И со своей паникой. Но их тут не было, и если за себя я не особо боялся, то судьба четырнадцатилетнего мальчишки, попросившего у меня помощи (и защиты, так ведь?) волновала меня сейчас чрезмерно.

Скрежет металла справа — жуткое существо, похожее одновременно на краба и сороконожку, у которого, тем не менее, имелась маленькая девичья голова, массой своей скосило на бок и смяло газетный киоск. Кое-где у него проглядывала человеческая кожа, мерзкая, в кровяных разводах, и под собой она скрывала отнюдь не человеческие кости и потроха, движение и пульсация которых были поистине отвратительны.

Тогда, в первый раз, она прыгнула так, чтобы сбить наземь Ромку. Значит, он — ее цель.

Чудовище замерло на покореженном киоске, как будто бы готовясь к финальному рывку.

Ромка начал брыкаться.

— Пусти меня, Зубоскал! На землю пусти! Давай, я побегу, а ты на нее запрыгнешь и шею ей свернешь! Или живот ей проткнешь!

Я остановился и обернулся к твари, которая все еще медлила.

— Живот? Шею? А ты знаешь, где у нее живот и где у нее шея? Что она вообще такое?

Я опустил Ромку на землю. Меня самого уже дергало.

— Давай, Роман, беги, что ли, Камориль звони…

— Я уже.

— …А я попробую найти, где у нее живот. И шея.

Роман стал пятиться. Я смотрел туда, где в прошлый раз у твари были глаза, и я намеревался перехватить ее, если она вздумает сигануть за ним. Перехватить и хоть по одному ей рога обломать. И этими же рогами вспороть брюхо, буде есть у нее оно.

Тварь издала звук. Это был первый звук, который она издала вообще. Это был стон. Тихий, амелодичный девичий стон, довольно протяжный. Так стонут, чтобы хоть чем-то перебить тупую ноющую боль, сводящую с ума. Этот стон и сам мог бы свести с ума кого угодно.

— Да что же ты за чудовище такое, а? — взмолился я. — Рома, беги давай уже!

Тварь не прыгнула, она стала медленно идти к нам. И эта неспешность вкупе с вонью и жалобным бессмысленным стоном наполняли мое сердце ужасом. Я давно так не боялся неизведанного. И я никогда не видел такого.

Она шла все медленнее, стон почти стих. Ее туша чернела, и от нее стали отваливаться куски, мокро шлепаясь на асфальт. Я видел и слышал это ужасающе отчетливо даже в темноте.

А потом она затихла.

Совсем. И начала крениться вбок.

Я прислушался и услышал только шум деревьев, биение сердца Романа и своего. Гулкое эхо далеких поездов. Людскую ругань, доносимую обрывками ветра.

Тварь грузно повалилась на асфальт и так и осталась лежать без движения.

Мы не стали подходить к ней и проверять, что с ней. Мы молча и спешно ушли, даже не оборачиваясь, и только когда мы оказались в центре, где было людно, где работали фонтаны с подсветкой, мигала реклама и сновали туда-сюда автобусы, легковушки и мопеды, Ромка сказал:

— Она умерла.

Я теребил дыры на пайте, оставленные когтями давешней незнакомки, очумело смотрел по сторонам и пытался понять, что это такое было.

— Интересно, — проговорил Роман, — если бы Камориль оставил мне тот пистолет, может, мы смогли бы убить ее, когда она еще не превратилась в сороконожку?

— А ты бы смог? — спросил я.

— Н… не уверен, — честно признался мальчик.

Итак, Мйар был сыт, напоен и приведен в некое подобие душевного равновесия. Уютный закуток в любимом восточном ресторанчике некроманта располагал к неторопливой расслабленной беседе всеми силами своего вычурного декора. Камориль, вольготно расположившись на алой бархатной кушетке, потягивал дамский ликер и заставлял Ромку в третий раз повторять рассказ о «таинственной незнакомке». Эль-Марко держал руку у Мйара на груди, обнаружив там достаточно глубокие царапины. Мйар не особо сопротивлялся насильственному излечению, хотя лицо его и выражало усталый протест, но не слишком убедительно. Время стремилось к полуночи.

— Это никак не связано с некромантией, — постановил вердикт Камориль.

— Да ясен пень! — эмоционально вскинулся Мйар. — Она не светилась ни разу!

— Не в том дело, — покачал головой Тар-Йер. — В некромантии никогда ничего не «растет». Никакого гниения. Никакой плесени. Гниение — это у нас что? Это у нас сложный процесс с участием микроорганизмов. Так вот, — никаких безумно размножающихся микроорганизмов, иначе… магия не работает! — он сделал страшные глаза.

— А как у вас волосы растут? — удивленно спросил Роман.

Камориль подарил ему долгий, тяжелый и немного недоуменный взгляд.

— Это, бесспорно, очень интересный вопрос, — серьезно сказал он. — Но сейчас меня другое интересует. Мйар. Почему ты не выпустил когти себе и не выпустил ей кишки?

— Я испугался, — просто и обреченно ответил Мйар. — И, к тому же, я тупо не знал, где у нее что. Она была больше меня, ничего не сработало внутри, как обычно бывает. Мой организм сказал — бежать. Рви когти, мол! Ну, я и побежал. Говорю же, Йер, это было что-то с трудом вообразимое, биологический сюр, честное слово. Я такого никогда не видел. Никогда.

— Ну, не станем забывать, что ты можешь такого попросту не помнить, — Камориль развел руками. — Прям глаз да глаз за тобой.

— Ну, я же ничего не делал, чтобы так было! — Мйар мученически уткнулся лбом в ладони. — О, высокое небо, за что мне это!?

— Ей был нужен Роман, а не ты, — резюмировал Эль-Марко. — Можем ли мы связать это нападение с тем полуживым и телом на кресте?

— Их связывает лишь сверхъестественность обстоятельств, — Камориль хотел было отхлебнуть еще ликера, но потом подсунул его Мйару. — Пей давай. А то ты все еще как пружина. А пружина — не струна.

Мйар безропотно принял бокал.

— Мы можем связать эту женщину-краба и с теми мутантами в катакомбах, собственно, их связывает не только сверхъестественность, но и намерение что-то сделать с Романом, — продолжал Камориль. — Однозначно, для некоторой организации (или группы организаций) мальчик представляет ценность. При этом, срочную. Так как он не отходит теперь от Мйара, эти ребята решили действовать напрямик. Однако они не связаны с гильдиями или правительством — иначе бы тут уже были вертолеты или отряды мускулистых поглощающих чародеев. На методы пламенного просвещения это все тоже не шибко походит…. По крайней мере, даже если наш противник связан с могущественными инстанциями, действует он не по поручению свыше. Это напоминает мне, знаете, какую-то междусобойную возню. Вот просто чую, буквально на уровне интуиции. Это как будто горцы пытаются умыкнуть друг у друга особо прекрасную невесту.

Мйар недоверчиво покосился на некроманта.

— И зачем им «невеста»?

— Очевидно же: чтобы использовать по назначению ее «самое дорогое сокровище»!

— Это какое еще сокровище? — нахмурился Мйар.

— Опять-таки очевидно: им интересен магический дар мальчика.

— Но ведь он не умеет им пользоваться!

— Но они-то этого не знают. Да и, может, не надо оно им. С другой стороны, они, в отличие от нас, знают этому дару цену… И на этот аспект нам стоит обратить внимание.

— А на мой взгляд, очевидно, что эти ребята сами вне закона, — заметил Эль-Марко. — Чтобы описанная Мйаром тварь была одобрена к использованию кем-то из гильдий? Кем-то из правительства?

— Ты, что ли, веришь в благие цели руководителей этой страны? — развеселился Камориль. — Может, еще и в мою девственность?

— Камориль Тар-Йер!

— Да, Мйар.

— Потише, а. И все-таки, я одного не пойму. Почему эта сильная, страшная тварь умерла?..

— Мы можем пройтись туда все вместе, — осторожно предложил Камориль, — и посмотреть, что там было такое. Может, я что-то…

— Нет, — резко оборвал его Мйар. — Я туда — ни ногой. Давай, разве что, завтра. На рассвете. Или днем.

— Как скажешь.

— А сейчас пойдемте, как и планировали, к колдунье вероятностей. Гулять так гулять.

И Мйар, уходя, прихватил початую бутыль ликера с собой.

Алкоголь действует на меня, скорее, хорошо, чем плохо. Ну, это по моим наблюдениям. Во-первых, он снимает болезненность слишком четкого восприятия реальности. Я когда боюсь чего-то — у меня же все обостряется. Мне кажется, что об звуки и запахи я могу порезаться. А тут оно все как-то сглаживается, так, как будто бы этого всего вокруг не чересчур, а как раз. Не хочется бежать домой и лезть под одеяло, в блаженный теплый покой. Море по колено, да? Ну, почти. И еще — я расслабляюсь, я перестаю беспокоиться, что называется, совсем. Я отпускаю этот мир на волю, позволяю и ему, и себе быть несовершенными.

Но, вот беда, ночная прохлада быстро выветривает хмель из головы, и к тому моменту, как мы вывалились из такси на западной окраине города, я был снова трезв, как стеклышко.

— Хорошо, Ром, что ты компактный, — Эль-Марко, нагнувшись, тер колени. — Кто придумал эти крошечные иномарки?

— А где здесь дом колдуньи? — Роман оглядывался по сторонам.

За поворотом дорога уходила серпантином в горы. Мы находились уже достаточно высоко, чтобы можно было увидеть панораму города, широко раскинувшегося на морском берегу, и даже не одну его бухту, а все три. Над морем взошла половинчатая луна, бликуя на далеких, хаотично разбросанных крышах. Справа от дороги черной стеной стоял сосновый лес, а слева на холмах, за кованным забором, мирно покоилось старое кладбище. Погост был крайне заросшим и на вид полузаброшенным. Тут и там высились тополя, шумели плодовые деревья, стрекотала оркестрами сверчков дикая ежевика.

— Мы пойдем в обход кладбища по тропинке, — сообщил Камориль.

— А долго идти? — спросил Ромка.

— Два локтя по карте, — улыбнулся некромант.

И мы пошли. Оставив позади дорогу, мы двинулись в ночь, и чем дальше мы продвигались, тем неуютнее мне становилось. Мы все-таки вошли на территорию старого кладбища, потому как именно к боковому входу нас в итоге и привела тропинка.

Камориль приобнял меня за плечи:

— Что, Мйар, опять страшно?

— С чего ты взял?

— Ну, нет — так нет.

Я позволил ему так и идти с собою в обнимку. Нет, просто кладбища и темноты я не боялся. Я теперь боялся внезапного появления твари по типу той, что мы встретили несколько часов назад. Честно сказать — ее превращение так запало мне в голову, что, когда я смотрел на Камориль или Эль-Марко, мне представлялся рог, растущий у них изо лбов. Я отгонял мерзкое видение прочь, но этот визуальный шок, видимо, еще долго будет преследовать меня.

Мы наконец миновали старое кладбище, выйдя на совсем узкую тропку, бегущую по холмам куда-то вглубь леса, параллельно линии берега. По лесу мы брели не долго. Тропка свернула вниз. Мы прошли мимо нескольких заброшенных хибар по старой железной лестнице, врытой в землю. Я увидел отблески электрического света вдалеке, и вскоре мы и правда выбрались к добротным, огороженным заборами особнякам. Нас проводил лай сторожевых псов, но путь наш лежал дальше. Неширокая проселочная дорога вывела нас к роднику в скале. Он был облагорожен каменной плиткой с мозаичными орнаментами. Ромка и Камориль напились, а я умылся. Эль-Марко набрал родниковой воды во флягу, которую спрятал в потайной карман пиджака.

Мы свернули с проселочной дороги на очередную, едва заметную тропку, уходящую круто вниз. Корни деревьев стал укрывать густой туман. Мы углублялись все дальше в лес, прошли еще какой-то заброшенный сарай, затем спустились по большим, поросшим мхом камням и оказались в устье высохшей горной речки. Тут туман слопал нас целиком, и я в который раз осведомился у Камориль, сколько еще «локтей» по карте до нашей цели.

И вот тропинка привела нас к неглубокому болотистому озерцу, однако же, достаточно обширному. В нем на бетонных сваях стоял одноэтажный дом, к которому вел деревянный мост. В занавешенных плотными шторами окнах горел свет, а из трубы поднимался дымок.

— Экое классическое жилище для ведьмы, — присвистнул Эль-Марко. — Но нас же слишком много для кормления-омовения и укладывания спать с целью последующего поедания, так?

— А что, — хмыкнул Камориль, — я бы от баньки не отказался, тем более в вашей, дорогие друзья, компании! Мйарчика веничком похлестал бы!

Я не стал ничего говорить — просто посмотрел на него косо.

— А ты знаешь, Мйар, — Камориль заиграл бровями, — что одна из интерпретаций этого классического сказочного действа с купанием и кормлением включает в себя…

— …ритуал инициации для маленьких мальчиков, — ответствовал я, — а так же символизирует переход героя из мира живых в мир мертвых.

— Ай, Мйар, да не об этом я, — расстроился Камориль, — какой же ты, порою, скучный.

— Я первым пойду, — сказал я, — вдруг что. Вдруг туда толпой нельзя.

— Давай, иди, — протянул некромант, усаживаясь на поваленное дерево. И зачем-то добавил:- Кстати, трупов тут нигде нет.

Я хмыкнул и ступил на деревянный настил моста. Туман заползал и на мост тоже, спешно убегая из-под моих ног. Прежде, чем позвонить в дверной звонок, я обернулся глянуть на ребят: Камориль снова курит, Эль-Марко предлагает Ромке воду из фляги.

Я повернулся нажать звонок. В тот же момент дверь открылась и чуть не заехала мне по носу.

— Ой, — сказала Мари, — простите, а вы ко мне?

— Все нормально, я уклонился, — мои губы непроизвольно разъехались в улыбке. — Да, я к вам, здравствуйте, точнее, добрый вечер. Точнее, доброй ночи.

Из дверного проема на меня пахнуло теплом и светом, а мимо моих ног прошмыгнула на мост рыже-черно-белая кошка.

— А я тут кота выпускала погулять, вот и…

— Точнее, я не к вам… эм… Мари, я как-то очень растерян, еще раз прошу прощения за поздний визит. Я…

— Да ничего страшного, — она смотрела на меня все так же расфокусированно, — то есть, мы знакомы, да?

— Ну да, мы виделись на пляже недавно, я Мйар, ну, хотя, вы можете меня не помнить, конечно…

Я ужаснейшим образом лепетал и нес чепуху. Проклятье.

— Ой, а что это мы на пороге разговариваем, — щеки Мари зарумянились. — Давайте, проходите внутрь, только тихонько, у меня бабушка спит, а я занимаюсь допоздна. Надеюсь, Сливка ее не разбудил…

— Да я… Тут э-э…

— Проходите-проходите. Чаю хотите? В наше время редко кто в гости ходит, я, конечно, думала, что вы мне на почту напишете или постучитесь просто, но раз уж вы человек действия, то что уж тут…

И этот диалог вел меня к эпическому фиаско, но я героически взял себя в руки и твердо произнес:

— Мари. Не сочтите меня хамом или сумасшедшим. Но я здесь как бы не к вам. То есть, я очень, очень рад что мы снова увиделись. Я и не надеялся, если честно. Точнее, не верил в вероятность встречи до последнего. То есть это, мне казалось, практически невероятно. Вот.

И я замолк. Решимость кончилась.

— Почему же невероятно? — улыбнулась Мари. — Вполне вероятно! Может, все-таки, чаю?

— Мы пришли чтобы просить помощи у колдуньи вероятностей, — произнес за меня кто-то другой моим голосом.

Ну, то есть, это был я, но я бы на своем месте этого не говорил. Мне казалось, что эта фраза разрушит на корню все те сумасшедшие перспективы, которые успели буйным цветом расцвести у меня в голове.

— Что ж, — улыбка Мари стала чуть бледней, — это вполне объясняет ваш поздний визит. Но бабушка спит, как я и говорила. А мы — это кто?

Я с шумом выдохнул. Мне как-то разом полегчало. Не знаю, почему, но мне казалось, что после того, как я озвучу истинную цель визита, Мари попросту захлопнет передо мной дверь.

— Я тут с друзьями, — смущенно улыбнулся я. — Все те же, что и на пляже, плюс один.

— Ну, зовите тогда друзей. А они… будут чай?

— Необычные у вас имена, — заметила Мари, насыпая в блюдце конфет.

Камориль отчего-то улыбался во все свои несчитанные зубы шире обычного и был на редкость молчалив. Эль-Марко снял цилиндр и уложил его на свободный табурет. Мйар сидел на кухонном диванчике ближе всего к хозяйке, едва ли не задевая ее локтем. Ромка попросился выйти с компьютера Мари в сеть, поэтому пропадал где-то в соседней комнате.

Дом, к слову, оказался внутри много просторнее, чем выглядел снаружи. Или так казалось от того, что в нем везде горел приглушенный свет. Мйар отчаянно краснел, разворачивая конфетку. Камориль отчаянно улыбался, глядя на Мйара. Поэтому заговорил Эль-Марко:

— Так сложилось исторически. Я, например, имени такого не выбирал, и родители у меня не шутники, просто… так вот получилось. А у Мйара и Камориль история может быть, конечно, и поинтересней. У меня, кстати, мята с собой есть, по дороге нарвал, может, в чай добавим?

— На кладбище нарвал? — мило улыбнулась Мари.

— Ну, близь оного, не скрою, — так же мило улыбнулся Эль-Марко, подмигнув Камориль. Некромант подмигнул Эль-Марко в ответ, и они оба с растянутыми лыбами уставились на Мйара. Тот, казалось, не может быть еще краснее, но после этих перемаргиваний — стал. — А Мйарчику в чай и коньячка можно, если есть, или даже водки.

— А что он такой напряженный? — невинно осведомилась Мари. Сидевший буквально рядом с ней Мйар даже вздрогнул.

— Бессонница, плохие условия работы, низкая зарплата, стрессы, — перечислил Эль-Марко, — все это не имеет никакого отношения к его напряженности, ну, разве что, стрессы… Мы ведь, Мари, к вам на самом деле не просто так.

— Да я поняла уже. Я вижу, что в тот раз мне Мйаровы особенности не привиделись. Я уже думала, что вы, молодой человек, плод моего больного воображения, — она повернулась к Мйару, — а вот вблизи я вижу, что вы и правда… особенный. И самый, что ни на есть, настоящий. Но не совсем человек, так ведь?

Мйар, казалось бы, покрасневший максимально в прошлый раз, переплюнул поставленный рекорд и зарделся втрое ярче. А потом, внезапно, побледнел.

— Совсем не, — ответил за него Камориль. — Как и я. Наиболее «человек» из нас — Эль-Марко. И как вам это, барышня? Не смущает?

— Камориль, — наконец с трудом вымолвил Мйар, глядя в свою чашку, — мне кажется, ты грубишь, а мы все-таки в гостях.

— Так, — Мари поднялась из-за стола. — Чая тут явно мало, Марко прав. Я сейчас глинтвейн сварю и мы в зал пойдем, у камина сидеть. Вы мне будете все рассказывать.

— А мы тебя не отвлекаем от чего-нибудь важного? — спросил Мйар, глядя на нее снизу вверх.

— От бесцельного штудирования мистических саг? Нисколечко, — с улыбкой протянула Мари.

— Вот и отлично, — порешил Камориль. — Может, мы с Эль-Марко пройдем в гостиную сами прямо сейчас, а Мйара оставим тут, тебе помогать с глинтвейном?

— Можно и так.

— Замечательно! Пошли, Кападастер! Нам прямо и налево, да? Все, мы ушли.

И Камориль с Эль-Марко ушли.

А я остался с ней на кухоньке, один.

Кухонька была довольно просторная, чистая. Ползучие комнатные растения заполонили подоконник и разрослись даже по потолку. Яркие пятна специй в прозрачных банках, орнаменты на полотенцах и ухвате, веселые разноцветные губки для мытья посуды и медные трубы создавали торжественный тихий уют.

Мари открывала деревянные дверцы кухонного шкафчика одну за другой, очевидно, разыскивая вино.

— Мари, да может, не надо… С чего бы тебе нас кормить и поить, — наконец проговорил я. — Трое здоровых лбов, свалились, как снег на голову посреди ночи…

— Но это же твои друзья, — она обернулась ко мне, найдя искомое.

— Но ведь ты знаешь меня меньше одного дня!

— Мйар, — она стала вкручивать штопор в пробку, — вот ты — веришь в судьбу?

Пылинки плясали в свете низко висящей лампы, отсветы которой рисовали причудливые узоры на улыбчивом лице девушки. Светлые прядки падали ей на лоб. Ресницы и брови у нее были тоже светлые, но чуть темнее волос. Она была одета в лиловую майку и укороченные джинсы (и куда делся романтический стиль?), и на плечах ее я увидел россыпь блеклых веснушек. Нежная и немного угловатая. И эта линия бедер и талии… И щечки. И пальчики. И вздернутый нос.

Она все никак не могла вынуть пробку из бутылки.

— Давай, помогу, — вызвался я.

А на вопрос ее я тогда так и не ответил.

Казалось, этот дом внутри не просто большой. Казалось, что он огромный. Ромка шел по коридору, которому, чудилось, не будет конца. Коридор был узкий и захламленный. Оленьи рога, обувь, старый телевизор, лыжи, матрасы, какие-то остовы техники, банки, полки, шкафы с одеждой. Ромка шел почти на ощупь, потому как свет от гостиной сюда проникал уже с большим трудом.

Пару минут назад он еще сидел в комнате Мари, общаясь с матерью по сети, и даже камеру включил, чтоб мать его не только слышала, но и видела. Матушка, в итоге, тревожиться почти перестала, миф о девушке ей все объяснял. Фон успокоению способствовал: трюмо с косметикой и яркая одежда, повешенная на спинку стула, недвусмысленно свидетельствовали о том, что хозяйка комнаты женского пола. Некоторое время Ромка разглядывал миниатюрки в шкафу: рыцари, драконы, единорожики и волшебницы застыли в красивых позах, сверкая позолотой и серебром. На книжных полках Ромка обнаружил Книги Мастеров и Книги Игроков, коробки с карточными настольными играми, а так же книги, написанные по играм и про игры. Еще там были словари и художественная литература на иностранных языках.

— Дядька не дурак, — протянул он, отыскав среди книг фотоальбом.

Но смотреть его не стал.

Ромка услышал, как мимо комнаты кто-то прошел, и решил выглянуть и узнать, кто. Ну, или сходить на кухню, попросить и себе чая и конфет. Когда он выглянул из комнаты, то увидел, как Каморль заходит в гостиную. Ромка, было, двинулся за ним, но что-то заставило его притормозить у самой приоткрытой двери. Аккуратно заглянув внутрь, он тут же инстинктивно отвернулся. «Представим себе, что я этого не видел», — подумал он.

Может, конечно, быть так, что это какая-то обрядово-ритуальная магия. Или зачем Камориль стоял там, на коленях, перед Эль-Марко, с пальцами того у себя во рту? Или не во рту? Рука Эль-Марко точно была где-то на уровне лица Камориль, и… Неужели они?.. Какая мерзость!

— Они там надолго, — услышал Роман голос Камориль. — Значит, время есть. Поколдуй надо мной немного, будь так добр.

Ромка сглотнул и быстро юркнул за дверь, вглубь темного коридора.

Его переполняли эмоции. Нет, ясное дело, что он уже видел как Камориль цепляется к Мйару. Но это казалось как будто бы в порядке вещей, это казалось достаточно ненастоящим чтобы быть… приличным? А тут!.. Там некромант играл. Нет, он очень часто играл, он колдовал играючи и ребра тому трупу ломал тоже как-то наигранно, как будто бы это не он делает и все не по-настоящему. Но здесь…

Ромка пробирался вглубь коридора, обходя полки, неработающий холодильник, склад поленьев, выстроенные в ряд раскладушки со скрипящими пружинами.

Или, может, эта ненароком подсмотренная ситуация так шокировала его, потому что там был Эль-Марко? Может, в голове у него уже отложилось и утряслось, что Камориль посягает на Мйара, безрезультативно, привычно, верно и… честно? Как тут можно оперировать понятием честности… чести… чистоты. Почему его не шокировали свежие парящие внутренности, черный монстр, родившийся из девушки, но так здорово дала по мозгам подсмотренная сцена… близости? О нет. Нет-нет-нет.

Какая же это близость. Это извращение.

Ромка пробирался все глубже. Он шел уже совсем наощупь. Ему уже было интересно, насколько длинен этот коридор. И что же находится там, в конце.

Так. Отлично. Хорошо. Но не делает же их то, чем они занимаются, врагами? Не делает же это их хуже, чем они есть? Нет, они на самом деле без мозгов и без башни, вот оно что. Вот в чем дело. Они немного сумасшедшие. Все. Именно потому они и взялись помогать Роману. Все трое. Может, им и не много лет вовсе. Всем троим. Может, они просто выдумали это все, и им на самом деле по двадцать лет.

Но Ромка сам видел магию Камориль. И видел прыжки Мйара, и как у него горели глаза там, в катакомбах. И как зарастали в мгновение раны на его груди под ладонью Эль-Марко.

И Ромка сам, своими глазами видел ослепительно-яркий мир, эту самую изнанку бытия. Может, он и сам уже того… сумасшедший?

Но… Как же сложить все воедино? Можно ли продолжать им верить? И почему он должен переставать им верить, только потому ли, что у них какая-то неправильная «любовь»?

— Но у Мйара же правильная любовь, — напомнил он сам себе, — Мйар — нормальный. И он еще ни разу мне не врал.

Ромка уткнулся в тупик. Через пару секунд он понял, что это дверь — нащупав ручку. Он надавил на нее, и дверь открылась.

В комнате, тускло освещенной зеленоватой лампой, на высокой кровати лежала старуха. Она была тоже большой. Плотной, но не толстой. Кожа ее была желтоватой и морщинистой, глаза закрыты.

Но Ромка всем собой ощущал: она видит его.

— Здравствуй, сыночка, — сказала она, приоткрыв рот и почти не двигая губами. Голос ее был скрипящим, старушечьим, с придыханием. — Как звать тебя?

— Роман.

— Ромка, значит… И что ты тут делаешь, Ромочка?

— Я… Я хотел… Извините, если помешал.

Ромка все еще стоял в дверном проеме, не решаясь войти и не решаясь уйти.

— Да я все равно не сплю, — старуха, кажется, чуть улыбнулась. — Я слышу, как там твои друзья разговаривают, и вижу, какие они прекрасные, и это мешает мне спать.

— Видите?

— На старости лет я совсем разучилась ничего не видеть, — проскрипела старая женщина, — Да минет тебя чаша сия, сыночка. И не стой на пороге, садись вот на стул, дверь закрывай, а то сквозняк.

Ромка закрыл дверь и, секунду помявшись, сел на высокий стул у ее кровати.

— А как вас зовут? — спросил он.

— Имя мое Пелагея, но зовут меня обычно баба Паша.

— Вот оно как, — протянул Ромка озадаченно. — А с вами… у вас все хорошо?

— Могло бы и лучше быть, но и так, как есть, не плохо. Не жалуюсь, так сказать, — и она рассмеялась скрипучим кашляющим смехом. — А ты не бойся за меня. Колдуньи не умирают сразу, и никогда не умирают во сне.

— Колдуньи? — Ромка дернулся.

— Ну да, а, стало быть, зачем ты здесь? Разве вы не искали колдунью вероятностей, чтобы решить, что вам делать дальше?

— Ну да, но…

— А что «но»? Я она и есть.

— Я просто думал, что… Что с вами дядька Зубоскал говорить будет. Ну, или Камориль. Я не думал… Я вообще здесь случайно… Я просто…

— Ничего не бывает случайного, — тихо сказала баба Паша. — Уж поверь мне, я-то знаю. И ты тоже однажды это будешь знать.

— Наверное… — решил не перечить Роман.

— Ты должен знать, сыночка, что колдуньи вероятностей — это самые слабые из практикующих провидцев, — она подняла руку и положила ее Ромке на локоть. Рука была теплой. — И я смотрю на тебя и вижу, что ты — мой брат. Ты из нашего племени.

Она открыла глаза. Они были темные и раскосые. И правда… из одного. Баба Паша смотрела на Ромку недолго, не больше двух секунд. Потом ее веки снова опустились.

— Ты провидец, — сказала она. — Провидец и судьбоплет. Пускай это заботит тебя больше, чем суета.

— Х… хорошо… — Ромка сглотнул. — Баб Паша, а что это значит? Это значит, что я могу видеть будущее?

— Да.

— А что делает «судьбоплет»?

— Плетет судьбы.

— А как?

— Этого я тебе не скажу, — она отпустила его локоть. — Потому что не знаю. Провидцев и судьбоплетов никто не учит. Их некому учить, потому что таких, как ты — один на миллион. Нет, на миллиард. Нет, таких как ты больше нет вообще.

Ромка нервно хихикнул.

— Так я, что ли, получается… избранный?

— Ты одаренный. И ты же — проклятый. Тебе нужно быть очень осторожным.

— Баб Паш… А мой дед… тоже был судьбоплетом и пророком?

— Возможно. Прошлого я не вижу.

— Ага… Ну, в общем, он в письме сказал, чтобы я верил Мйару, и что Мйар мне поможет.

Она снова открыла глаза и внимательно посмотрела на Ромку. В этот момент она чем-то походила на сову.

— Да. Поможет.

Она закрыла глаза.

Ромка немного помолчал и спросил:

— Так а… Что же нам теперь делать?

— Это ты у Маришки спроси, — ответила Пелагея.

— Ага, так она все-таки Марина!

— Да, и она тоже… ведьма вероятностей. И не делай глупостей, сыночка! Помни, высокое небо не посылает нам бед, с которыми мы не в силах справиться. Я верю в тебя. Ты — хороший мальчик. Иди.

Мне было приятно смотреть на то, как ловко двигаются ее руки. Длинные пальцы с аккуратными ногтями. Отсвет лампы на мелькающем ноже. Она быстро порезала яблоко и высыпала очищенные дольки в кастрюльку с разогретым вином. Щепоть корицы, палочки гвоздики, перец, мята, сахар. Помешивая свое дурманящее зелье, она сказала:

— Люблю сладкий глинтвейн. Просто вино не такое вкусное. Я когда была маленькой и читала всякие книги, там, где застолья, где описывался «хмельной мёд» или «густое вино», представляла себе этот мед именно таким — пряным, густым и сладким.

— Да, это не идет ни в какое сравнение с кислотой нынешних столовых вин, — охотно согласился я.

— Ну, рассказывай, как дела, — Мари, помешивая глинтвейн, смотрела на меня. А я молчал. Потому что мне виделось, как в глубине ее лазурных глаз отражается океан. Мой мозг внезапно перестал поддерживать два потока мыслей одновременно, оттого я не сразу понял, что нужно что-то говорить.

— Да вот… очень рад, что мы с тобою снова встретились, — наконец сказал я первое, что пришло в голову. — Хоть и при таких странных обстоятельствах.

— Я так и не поняла, что у вас приключилось. Я только поняла, что вы — классные ребята, но это все!

— А-а… Да, на самом деле… много чего. И все… как на подбор… такое, во что сложно будет поверить.

— Не бойся, рассказывай, — подбодрила Мари. — И, кстати, расскажи мне… кто ты есть?

— В смысле?

— Ну… что ты такое?

Я замешкался. Не то чтобы мне хотелось от нее что-то скрывать. Наоборот. Я бы всё рассказал, что знаю. Проблема только в том, что…

— М-м, проблема в том, что я не знаю, что я. То есть, я не помню. Прости. Я не обманываю. Я на самом деле не помню, что я есть.

— Как так? — она чуть наклонила голову.

— Ну… — я замешкался, — это… Ты прямо так сразу спросила меня самое сложное… Это вообще очень мутная история.

— Тебе больно об этом вспоминать?

— Нет, не так, — я замотал головой. — Это не больно. Да и я не такая уж неженка. Просто это сложно.

Она рассмеялась.

— Ну да, — улыбнулся я. — Сложно и просто… Просто и сложно. Ладно, если вкратце, то так: я совсем не помню своего детства. Мне даже кажется, что не было его никогда. Может, конечно, мне и на него память отшибло, но ведь большую часть жизни своей я помню хотя бы урывками… Ну так вот. Первое мое воспоминание — это…

И я замолк. Я посмотрел на нее. Прочувствовал тепло уютной кухоньки, запах глинтвейна и запах девушки. На границе слуха почуял чужие разговоры за несколькими стенами. Услышал, как за окном, в чаще, мяучет кот, который, на самом деле, конечно же, кошка, ведь не бывает черно-рыже-белых котов… И все искрилось. И блик от луны на воде. И эти голубые глаза. И баночки с пряностями. И локоны неровно подстриженных светлых волос.

И все это было так искренне, чисто и непорочно. И очень непрочно.

А я все-таки решился и рассказал, как был, долго и одиноко, в металлических стенах лагеря, где росли странные, уродливые, больные существа, ни на что не похожие, разные, дикие, неразумные, или разумные, но сумасшедшие. Как люди в белых халатах оберегали меня от этих замерших грязных сирот. Как я коротал время в странной, жилой и нежилой одновременно комнате, пластмассовой, бутафорской, глухой. Как учился читать, писать и говорить, не понимая, чем же я отличаюсь от других, тех, кто ночует под открытым небом в дождь и снег.

Я не рассказывал о том, как изучал свое тело. И как его изучали те люди. И как мне приходилось там быть. И кого мне нужно было убивать, еще до того, как я понял, что лучше бы этого не делать, и что это очень больно и очень страшно. Я же даже не знал тогда, что могу, на самом деле, сам решать, как мне быть, и что мое тело и моя жизнь — только мои и ничьи больше, и что никто не вправе заставлять меня убивать. Но откуда же взяться самосознанию у того, кто больше ничего не видел? А я именно таким и был: ничего не знал, мало что понимал и, уж тем более, не смел «докторам» перечить, потому что чего-то очень сильно боялся. Но вот… чего?.. Страх — это же всегда страх потери. Что я боялся потерять тогда, когда ничего не имел, когда самого себя не считал своим?..

Но я рассказал ей про Даньслава Белого Когтя — то, что помнил. Даньслав был тогда моим другом, лучшим и единственным. Кажется, он был со мной с самого первого дня, который я могу вспомнить. И он же однажды помог мне бежать на Север.

— Это… ужасно, — проговорила Мари. — Но, Мйар… Это не дает ответа на вопрос, кто ты и что ты.

— Я знаю, — ответил я. — Но я больше не помню ничего. Я есть. Вот такой. Тебе… жалко меня?

— Нет, не жалко, — просто сказала она. — Но я сочувствую тебе. Не хотелось бы мне иметь за плечами такую историю, — она вздохнула, а потом спросила с улыбкой: — Ну, а память-то у тебя почему такая дырявая?

Я рассмеялся. Похоже, что у меня ни спроси — ответ будет из разряда «сами мы не местные, так проголодались, что переночевать негде».

— Память дырявая — это уже следствие моего собственного волеизъявления, — я постарался сделать голос пободрей. — Кажется. Судя по всему, что-то очень нехорошее произошло со мной после того, как я вернулся с Севера в этот город. Камориль говорит, будто бы я сам просил спрятать мою память в бусины из золатуни. Собственно, так и стало. С тех пор все вроде бы спокойно течет, без проблем, вот только теперь эта история с Романом… Кстати, Ромка — внук Даньслава, того моего друга. Я думаю, что должен помочь мальчику. Ну, или хотя бы попытаться — в память о Даньке Белом Когте.

Мари снова наклонила голову.

— Погодь. Ты сказал, что Ромка — внук Даньслава?

— Ну да.

— Так а сколько же тебе лет, Мйар Вирамайна?

Я вздохнул.

— Я точно не знаю, но… Учитывая, что Даньславу было двадцать два, когда мы с ним познакомились… И что себя я не помню ни в каком другом состоянии… То есть, я уже был таким, какой я есть сейчас, когда мы познакомились с Белым Когтем… Предположим, что мне тогда было тоже двадцать лет. Учитывая, что Элви сказала, что он родился примерно в сороковых годах прошлого века, то мне… Примерно семьдесят, плюс-минус два-три года. Но это если округлять…

И мы, конечно же, напрочь забыли о вине. И оно попыталось убежать. Но Мари выключила газ и стала разливать глинтвейн в кружки.

— Ты отлично сохранился, Мйар Вирамайна, — наконец сказала девушка, повернувшись ко мне. В руках у нее был поднос. — Мне бы так выглядеть в твои годы. Но мне этого не светит, я ведь всего-навсего человек. Но я верю тебе, я не думаю, что ты шутишь. Ты по-настоящему необыкновенный, Мйар.

И я понимал в глубине души, что в ее устах это — комплимент, но все равно не мог не поежиться. Я никогда не хотел быть «особенным», никогда не хотел выделяться.

— Я просто… уродец, — тихо сказал я. — А больше ничего необыкновенного во мне нет.

Но она этого не услышала, потому как пошла относить глинтвейн в гостиную.

Я открыл окно, чтобы впустить кота, который уже с минуту ломился внутрь, а потом и сам прошел следом за Мари.

Камориль читал томик средневековых пьес, который нашел на журнальном столике. Эль-Марко смотрел на огонь, протянув к нему руки, сидя прямо на ворсистом коврике у самого камина. Ромки где-то не было.

— Я много сварила, так что разбирайте! — весело сказала Мари. — Если кто-то захочет добавки, то еще полкастрюли есть! Вот тут стакан, где побольше яблочек, кому?..

— С яблочками Мйару давай, — авторитетно посоветовал Камориль. — Он любит, но просить стесняется.

Мйар наградил некроманта испепеляющим взглядом, на который тот, в принципе, и рассчитывал, но взял протянутую Мари кружку и пробормотал скомканное «спасибо». Сев прямо на ковер, он стал греть руки об кружку, боясь пока что пробовать горячее питье.

— Ну, рассказывайте! — предложила Мари, расположившись на большом удобном кресле.

Эль-Марко молчал, Камориль медленно перевел взгляд на Мйара. Тот поспешно отхлебнул глинтвейна. Камориль вздохнул.

— Что ж, — проговорил он, — я эту историю хотя бы в первый раз рассказываю. С другой стороны… чтобы не повторяться… Мари, и все-таки, когда твоя бабушка сможет принять нас? И какова процедура получения ответа у колдуньи вероятностей?

Мари поджала губы, смутившись:

— Ну, бабушка моя за это деньги берет обычно… Но сейчас она спит…

— Это-то понятно, — кивнул некромант. — И какова цена? Не стесняйся, пожалуйста, озвучь. Сколько надо — столько и заплатим.

— Да не в том дело, — Мари помотала головой.

Входная дверь скрипнула и в зал вошел Роман. Ничего не сказав, он уселся на ковер недалеко от Мйара. Так как все молчали и смотрели на него, он произнес:

— Я у бабы Паши был. Она сказала, что Мари нам все расскажет.

— У бабы Паши? — Мари удивилась. — Ты разве из дому выходил?

— Я к ней через кладовой коридор прошел, — пояснил Ромка. — Я ж не знал, что вы по нему не ходите. А обратно уже прошел по пандусу, что вокруг дома идет.

— По коридору? Но как ты там прошел? — Мари явно не верилось.

— Да я… как-то вот… ну я же юркий, вот и прошел, — замялся Роман. — Ну и вот, баб Паша сказала, что нам все расскажет Мари, потому что она тоже колдунья вероятностей.

— Тоже? — удивился Мйар.

Мари улыбнулась немного раздосадовано:

— Ох уж эта… баб Паша!

— Ты — колдунья? — Мйар смотрел на нее большими глазами, как будто бы мало на своем веку видал колдуний.

— Ну, я… Типа того. Не знаю наверняка. Но это… вполне вероятно, — она запустила пальчики в волосы, взлохматила челку. — Б-р-р. Может, я и не настоящая колдунья вероятностей.

— То есть, нормальных людей среди нас сейчас нет вообще, — улыбнулся Камориль. — Тем лучше! Мне немного неловко спрашивать, но все-таки очень любопытно… Почему ты сомневаешься в своих способностях?

— Эм… Видишь ли, — Мари отхлебнула сладкого глинтвейна и уставилась на огонь, — мне случалось прозревать вероятности только несколько раз в своей практике. И были они… странные. Тем, кому я рассказала их путь, вряд ли эти мои видения помогли. Они как будто бы… слишком тонкие и слишком сложно спутанные, эти ниточки, а если разум отключить и отрешенно смотреть, то всякая белиберда чудится.

— О-о, это вот, про ниточки, это очень похоже на то, что я тоже видел! — оживился Ромка. — Там, в «изнанке»! И тоже — ничего не понятно! Как будто бы хаос, или слишком сложные чужие письмена, или примеры в вузовском учебнике физики.

— А баб Паша тебе не помогает в этом разбираться? — спросил Мйар.

— Да как же она мне в голову залезет, а я к ней? — Мари пожала плечами. — Единственное, что понятно наверняка — я провижу вероятности.

— А как это понятно? — решил уточнить Роман.

— Маги одной направленности чуют чародейства друг друга, — пояснил Камориль. — И даже, порою, издалека. И даже, обычно, понимают, что было наколдовано.

— А разной направленности? — мальчик смотрел на Камориль завороженно.

— Тут все куда как проще. Бесспорно — я почую акт чужого колдовства. Но не издалека и только ежели оно происходит сейчас или было сотворено совсем недавно. Но вряд ли я смогу отличить что-либо прорицательное от какого-нибудь там контроля разума, не будучи специалистом. Точнее, я-то явно не отличу. Никак.

— Ну вот, и баб Паша говорит, что я именно колдунья вероятностей, — вздохнула Мари. — Но, к сожалению, гарантировать превосходного результата я не могу. Мне, конечно, интересно, зачем вы к нам пришли, это у меня девичье такое любопытство, но если вы хотите чтобы вам ответила моя бабушка, то…

— Она не будет нам ничего отвечать, она уже сказала мне все, что сочла нужным, — покачал головой Ромка. — Кстати, а можно мне тоже глинтвейна?

— Конечно, бери!

— Конечно нельзя!

Мйар и Камориль заговорили одновременно. Переглянулись хмуро.

— Там выпарилось все, можно, я думаю, — примирительно решила Мари. — Ну, значит, придется мне проводить ритуал предсказания.

Я был взволнован. Какое-то смутное беспокойство почесывало мне затылок, зудело на кончиках пальцев. Мысли в моей голове все перепутались, и глинтвейн был в этом явно не виноват.

Камориль начал вкратце рассказывать, что у меня приключилось, а я добавлял иногда то, что считал важным. Мари слушала внимательно, кивала. Вопросов почти не задавала.

Когда рассказ подошел к концу (мне пришлось снова мысленно «пережить» момент нападения той многолапой твари), Мари немного подумала, а потом сказала мне и Роману, обоим, сесть на ковер рядом с ней и взять ее за руки.

Каморль это явно не понравилось, но он смолчал. Только глядел бесстрастно, с постным лицом на то, как мы усаживаемся на ковер и я беру Мари за руку, а потом к нам присоединяется Ромка.

Ручка у нее была тонкая, нежная, холодная. Кожа была тоже какая-то на удивление мягкая, но будто бы хрупкая, пергаментная. Мари молчала, прикрыв глаза, а я думал о том, что ее ладошка в моей руке постепенно согревается. И это тепло возвращается ко мне удвоенным, пронизывая все тело от макушки до пят.

В комнате смешались запахи очага, пряностей, вина и старого дома. Ромка поглядывал так же обеспокоенно то на нее, то на меня. Наверное, он тоже чувствовал тепло.

Несколько секунд ничего такого не происходило вообще. Я даже подумал, было, что Мари и правда ошиблась насчет своей магии. Но потом я заметил, что в полумраке передо мной начинают проявляться светящиеся искорки, мягко мерцая теплым золотом. Как светится море в августе, так светился передо мной воздух в каминном зале. Пшеничные волосы Мари колыхались на невидимом ветру, будто бы неподвластные силе притяжения. Я сам перестал ощущать свой вес, глянул на Ромку — так тот как будто бы приподнялся над ковром, и тот же самый невидимый ветер трепал его светлую челку.

— Красиво-то как, — не смог сдержаться я.

Огонь в камине трепыхнулся, зашумел. Черепаховой масти кошка запрыгнула с пола на диван. Мари не отпускала наших рук, сидела молча и неподвижно, несмотря на происходящие странности. Я почувствовал, как она чуть крепче сжимает мою ладонь. Потом ее веки дрогнули, она открыла глаза, и пока я тщетно пытался в этом взгляде не утонуть, Мари произнесла:

— Найди ключ от всех дверей, кроме одной.

Магия кончилась, как проходит слепой дождь. Настоящий мой вес придавил меня к полу. Камориль поймал в руку одну из эфемерных искорок, а когда разжал ладонь, ее там уже не было.

— Это я что… Это, что ли… Это было пророчество? — хлопала глазами Мари. — А почему такое странное? И что это со мной было такое? Я хоть своим голосом говорила? Или нет? Или страшным каким-нибудь?

— Своим-своим, — успокоил ее Эль-Марко.

— Бред какой-то, — высказался Ромка. — Ключ, который открывает любую дверь, кроме какой-то одной двери?

— Да, это явно было колдовство, и, судя по спецэффектам, это — истинное пророчество колдуньи вероятностей, — произнес Камориль. — Но мы не обязаны понимать предсказание дословно. В то же время, нам не следует отбрасывать возможность буквальной трактовки.

— А у этих предсказаний еще и трактовка есть? — удивился Мйар.

— А то, — некромант поерзал на диване, перекидывая ногу на ногу. — Я слышал, что вот уже лет пять, как провидцы целенаправленно собирают все свои спонтанные пророчества вместе и пытаются восстановить традиции… или заново воссоздать методологию, которая поможет им в расшифровке этих самых пророчеств. Слухи, конечно, непроверенные… Мари, а ты сама можешь нам сказать, буквально это условие или же оно, скажем так, тоже является загадкой?

Девушка, ошарашенная случившимся с ней, молча покачала головой. Выглядела она испуганно.

— Нужно свериться с базой артефактов, — рассудительно заметил Эль-Марко. — Я могу попробовать отправить запрос в гильдию.

— А я в свою, — кивнул Камориль.

— Кападастер, а ты тоже в какой-то гильдии? — поинтересовался Ромка.

— Ну, почти, — улыбнулся Эль-Марко. — Вернее, я вне гильдии, но, как бы, все равно числюсь там… определенным образом. Ведь я же… как бы, маг. Тоже.

— Ключ, который открывает все двери, кроме одной… но ведь никто, наверное, не знает, какую дверь он не может открыть! — тем временем Мйар пытался осмыслить услышанное. — То есть, его можно использовать для того, чтобы пробраться в разные места… Но существует место, в которое с его помощью не проберешься. Дверь, которую им не открыть. Но зачем нам этот ключ? И что это за дверь?

— Если понимать пророчество буквально, то можно предположить, что этим ключом следует что-то открыть, — рассудил Камориль. — В мире миллиарды дверей. И только одну из них он не может открыть. Эту дверь ты рискуешь даже ни разу не найти — за всю жизнь. Но, имея такой ключ, ты будешь способен пробраться куда угодно.

— Если там есть замочная скважина, — добавил Эль-Марко.

— Нет, это слишком сложно для моих мозгов, — застонал Мйар. — Я не понимаю, зачем такая штука вообще нужна.

— Предположим, ты все-таки найдешь дверь, которую этот ключ не открывает, — продолжал Камориль. — Но ведь это же дверь. Значит, она должна открываться… каким-то иным образом.

— Или не должна открываться никогда, — добавил Мйар.

Ему никто ничего не ответил.

— Что, если этот ключ может открыть любую дверь, но закрывает только одну?

— Та-ак, — Камориль почесал ухо. — То есть, мы сможем найти некую вещь, здесь и далее ключ, которая сможет закрыть нечто незакрываемое иными способами?

— Некий абсолютный нейтрализатор, — кивнул Эль-Марко.

— Хм, если так глобально об этом думать, становится немного страшно, — поежился Мйар. — Что такого нужно будет им закрыть?

— Может, эта штука прикроет Роману его дивное магическое дарование? — предположил Камориль, косясь на мальчика. — Или, если кто-то бессмертный откроет им все существующие двери, та единственная неоткрываемая откроется сама…

— Ох, не ожидал я от тебя, Камориль, такого смелого предположения! — хихикнул Мйар, — «Кто-то бессмертный»?

— Очень быстрый и незанятой, — кивнул некромант. — Угу.

И снова замолчали. Ромка, поглядев по очереди на всех, сказал:

— А давайте, может, его найдем для начала? Ну, ключ. А там уже посмотрим, что с ним делать. Может, и не надо им ничего открывать-закрывать… Вдруг он сам сделает все, что нужно?

— Опасно, — заметил Камориль.

— Но ладно, — кивнул Мйар. — Мари, ты как?

— Я все еще немного… ошарашена. Еще ни разу… пророчество… не случалось с такими спецэффектами.

— Это не от пророчества спецэффекты, — улыбнулся Камориль. — Это… у меня возникла мысль, что ты не просто колдунья вероятностей. Точнее, не только.

— А? — Мари встрепенулась. — А кто же еще?

— Пока что даже не смею предполагать, кто, — загадочно произнес Камориль, потирая подбородок. — Итак, план победы следующий: вы тут спите, а я пошел.

— Сам, что ли, один? — спросил Мйар растерянно и немного обеспокоенно. — Ночью? Куда?..

— Меня очень трогает твоя забота, — вздохнул некромант. — Ты даже не представляешь, как. Доброе слово с твоей стороны вообще повышает мне настроение на сутки, но я не о том. Я не буду терять времени и поеду ночным рейсом в город, где жил раньше. Я управлюсь меньше чем за двенадцать часов, поверь мне.

Мари спохватилась:

— Да, точно, спать вы можете тут лечь, вон, диван широкий и раскладушка есть, все поместятся!

Мйар продолжил все так же тревожно:

— Но, Камориль, а вдруг на нас снова нападет эта тварь? Или на тебя? Может, не стоит нам разделяться?

— Со мной все будет хорошо, а с тобой будет Эль-Марко. Если что-то случится — не стесняйся и не мешкай, зажимай струну и покажи этому злому злу, кто есть кто.

Камориль подошел к сидящему на полу Мйару, наклонился и быстро чмокнул его в макушку, пока он не успел опомниться.

— Ай, иди давай уже! — замахал руками Мйар. — Звони! А мы тут пока подумаем, чего куда!

— Увидимся, — Камориль подмигнул Ромке, который смотрел на происходящее неодобрительно, и вышел из зала в коридор, а потом и из дома, нырнув привычно в вязкую, тихую ночь.

Я смотрел в темный потолок и думал о вечном. О том, например, почему Мари так легко оставила нас ночевать здесь. Нас, троих едва знакомых ей… существ. Притом, мужчин. Конечно, мы, как пришли, так и ушли бы, даже несмотря на то, что за окном ночь и холодно. То ли она сама по себе совсем ничего не боится, то ли магия, которая живет в ней, уже все ей о нас рассказала, и даже то, чего мы сами о себе не знаем. И что бояться нас нет никакой надобности, например.

Еще я никак не мог осмыслить тот факт, что Мари — колдунья. Конечно, кого только нет на свете. Я знаю колдунов в избытке, человек пять, и, думается мне, их в самом деле гораздо больше. Но я понимаю их как… успешных поэтов, или балерунов, или устроителей свадеб, или вижу в них что-то наподобие гениальных композиторов. Словом, для меня чародеи и колдуны — это люди редких, специфических профессий. Мне думается, что любой, в принципе, может стать гимнастом или танцором, или вышивальщиком гладью. Но разве все ими становятся? И даже не каждый из попытавшихся добивается успеха. Вот так же я вижу и магию. Ну, разве что, ее может отнюдь не каждый, ибо штука это врожденная. А уж виртуозы типа Камориль встречаются и вовсе редко, и этим в нем, без сомнений, можно повосхищаться, если захотеть.

А тут эта девочка, теплая и хрупкая — и на тебе, тоже колдунья! И, притом, какая-то не простая… Однозначно, волшебная. Но это я не о том, что колдунья, а о том, что она волшебная сама по себе.

И мне бы сейчас поговорить об этом с кем-нибудь, кто умнее меня или хотя бы циничнее, чтобы этот кто-то за меня проговорил самые страшные и самые жестокие слова. Те, что про голод плоти и про бессмысленность чаяний. Те, которые про разницу между любовью и влюбленностью. И чтобы с видом поумнее, и тоном наставительным, и чтобы я поверил снова, что лучше быть одному, что мне на моем веку хватит моих друзей, чая, сластей и струн, красной луны над гребнями старых гор и выдуманных другими юных дев, что живут на страницах недописанных книг; что быть, вот так, самому по себе — это хорошо и правильно, и это единственный оптимальный вариант для таких, как я.

В окно, как нарочно, заглянула луна и стала светить мне прямо в лицо. Я еще немного поворочался, прислушиваясь к мерному сопению Эль-Марко и различая за ним тихое дыхание сладко спящего Ромки.

Да, вот такой минус отличного слуха помноженного на привычку к холостяцкой жизни: незнакомые, аритмичные звуки мешают мне заснуть. Я проворочался еще пятнадцать минут. Сел. Глаза очень скоро привыкли к темноте, как это у меня всегда бывает. Я, понадеявшись на какую-никакую свою ловкость, тихо-тихо встал и, медленно, почти крадучись, вышел из каминного зала. Деревянный пол, которому, казалось бы, ни к чему мне содействовать, на удивление не скрипел, как и дверь в комнату Мари, изначально приоткрытая. Я бесшумно пробрался внутрь, прикрыл дверь за собой и, аккуратно облокотившись на край стола, стал разглядывать спящую девушку.

Я чувствовал себя преступником, извращенцем и… молодым, до ужаса юным. Ощущать свой возраст — пускай и неверно, — было для меня чем-то новым и странным.

Мари спала в пижаме, в обнимку с кошкой. Кошка следила за мной одним зеленым глазом, иногда моргая, но уходить она явно не собиралась. Тем лучше, — меньше шансов разбудить хозяйку.

Не знаю, что на меня нашло и зачем я вообще туда пришел. Знаю доподлинно только одно: смотреть на спящую девушку было не только волнительно, но и очень приятно. Если бы я умел рисовать, я бы обязательно запечатлел ее. В тусклом свете луны она была прекрасна и нежна, и я не видел в ней никаких изъянов, даже если они и были.

Грешным делом я подумал о том, что с радостью махнулся бы местами с кошкой, но кошка была явно против.

Пылинки плясали в приглушенном свете луны. Блики от зеркальца на столе и стеклянных створок шкафа неровно ложились на бледные ключицы и обнаженные плечи. В тонких пальчиках Мари запутались светлые прядки, и какой-нибудь не обремененный изысками оригинальности бард сказал бы, что волосы у Мари цвета верескового мёда. Но вересковый мёд скорее красен или рыж, и лучше бы этот бард сказал так обо мне.

И — да, я в этот миг не думал почти ни о чем, и это я зря. Нужно было понять, как нам искать ключ от всех дверей, кроме одной, — или хотя бы узнать, с чего начать. Но я смотрел на спящую колдунью вероятностей, и эта девочка казалась мне чем-то поистине невероятным.

Я ушел так же тихо, как и пришел. Быть может, ей приснится что-нибудь из юношеского фольклора, того, где у полуночных визитеров огромные черные крылья, огненные глаза и доброе сердце.

Поезд резал ночь, как нож режет масло, вырывая своих пассажиров из резервации городов, неся их в своей утробе — в блаженном «нигде». Времени здесь как будто бы не было, телефонная связь пробивалась урывками, запахи, приглушенный свет, разговоры — все это казалось частью иной реальности.

Камориль любил поезда. Когда он ехал в поезде, ему нравились даже его попутчики. Причем, вне зависимости от того, кто это: женщины, мужчины, старики, дети, инвалиды, попрошайки, жулики или проповедники. Откуда-то в этом «нигде», которым представлялся ему поезд, рождалась в нем приязнь к роду человеческому, к которому он сам, по большей части, все еще принадлежал. Люди ему нравились не только сами по себе, но даже в совокупности со своими проявлениями, что, по сути, достаточно странно. Его умилял храп грузных усталых мужчин и ор годовалых младенцев, ругань семейных парочек и нестройные песни под раздолбанную гитару, которыми развлекали себя похмельные короткостриженные юнцы.

Ему очень хотелось курить. До прибытия оставалось всего ничего, и Камориль вышел в тамбур. За окном, в тусклом предрассветном зареве, мелькали соленые озера, похожие на множество серебристых зеркал.

— Давненько я здесь не был, — проговорил он.

Озера сменил лес, затем предгорья с рассыпанными тут и там маленькими поселками, потом поезд пересек арочный железный мост над широкой порожистой рекой, и, здорово поднявшись над уровнем моря, причалил к белостенному вокзалу в крохотном городке посреди высоких гор, который, как всегда, был плотно укутан облаками. Постояв здесь с четверть часа, поезд двинется вглубь материка.

Камориль ступил на перрон, и влажный, промозглый холод, свойственный этой местности, тут же безжалостно обнял его, поприветствовав, как родного. Выдыхая облачка пара, золотящиеся в первых солнечных лучах, некромант направился к кофейному аппарату.

Редкие утренние прохожие смотрели на него удивленно: для такого небольшого города он выглядел диковинкой.

Горячий черный кофе без сахара был именно тем, что нужно. Камориль согрел об пластиковый стакан озябшие пальцы. Потягивая дрянной дешевый напиток, он с ухмылкой вспомнил о том, как Ромка спросил, а как же у него растут волосы. Вероятно, мальчуган свято верит, что Камориль мёртв. «Но знал бы ты, как тяжело я боролся за эту жизнь и за само желание жить… Ты бы наверняка во мне разочаровался», — подумал Камориль.

Вдохнув поглубже непривычно чистый горный воздух, Камориль как будто бы «нырнул» в город. Он скользил по узким запутанным улочкам, как черный призрак своего собственного прошлого. Он с легкостью узнавал улицы, по которым шел, но его самого тут некому было узнать.

Вскоре Камориль вышел на пустырь, упирающийся в почти отвесную скалу, в которой была выдолблена каменная лестница. Лестница уходила в облака — в прямом смысле слова. Вздохнув и еще раз обернувшись на город, купающийся в теплом утреннем свете, Камориль стал подниматься вверх, постепенно погружаясь в еще больший холод и ограниченную видимость.

Подъем длился примерно час, но некромант знал, что этот отрезок пути — не самый сложный. Он требует физической подготовки, но в целом не представляет собой ничего сверхъестественного.

А вот дорога по плато, где ветер носит облака с огромной скоростью, — этот путь дастся ему тяжело, хотя бы потому, что бередит в душе не самые лучшие воспоминания.

Здесь повсюду острые голые камни, а уши закладывает от перепадов давления. Нормальные люди не стали бы жить здесь, если бы только не крайняя нужда. Если бы только им не хотелось выстроить дом там, где их никто не будет искать.

Густая тень от ветхого на вид особняка с заколоченными окнами накрыла Камориль. Стало еще холоднее, но дом защитил его от ветра. Некромант окинул взглядом потемневший от времени фасад, мусор во дворе, мертвые, пустые канализационные трубы с разорванной изоляционной обмоткой, погнутый во многих местах чугунный забор.

— Э-э, да не ходи туда, сынок, — внезапно окликнула его бабка, погоняющая куда-то вверх по тропке пятерых коз. — Гиблое место!

— Знаю, — улыбнулся Камориль. — Будь здорова, мать! — зачем-то крикнул он старухе вслед. И подумал, что сделал так только потому, что так бы на его месте повел себя Мйар.

Калитка скрипнула, и некромант вошел во двор.

Место было и правда «гиблое». Ощущение смерти было острым. Ее здесь было много, и не вся она была старой. Камориль слегка прикрыл веки, прислушался к своим ощущениям, позволяя неприятному, тревожному зуду распространяться с пальцев выше по рукам, до локтей, и по плечам, перебираться на спину и поясницу.

Здесь совсем недавно убивали коров, кошек, волка и двух человеческих детей. Детей восстанавливали скелетами, и вон их раздробленные кости лежат на земле, перемешанные с углем. Во многих неживых предметах во дворе, казалось бы, для этого вовсе не предназначенных, заключены духи умерших, как насильственной, так и естественной смертью.

Камориль коснулся рукой треснувшего чугунного горшка, мгновенно разрушая тонкую связь между духом и его обиталищем. Некромант не хотел освобождать всех мертвецов, томящихся здесь из-за капризов его сумасшедшего знакомца. Так он просто предупредил хозяина о своем присутствии.

Входная дверь оказалась не запертой. Камориль вошел внутрь и сразу же погрузился в почти кромешную темноту.

Но он знал здесь все.

Наощупь он нашел лестницу и стал подниматься наверх. Ощущение смерти стало еще более отчетливым. На втором этаже света оказалось чуть больше. Солнце все-таки проникало в щели заколоченных окон, образуя прямые желтые столбики яростно пляшущей пыли.

Камориль шел по правому крылу особняка, к самой большой комнате второго этажа. Двери в нее не было, но вход загораживали ярко-синие занавески с пришитыми на них медными монетами.

Монеты мелодично звякнули, когда Камориль вошел.

— Я знала, что ты придешь, — произнес низкий женский голос.

— Вы идите, — сказала баба Паша, — вы ее с собой не берите. Видели, она спит? Вот пускай себе спит.

Я поставил на стол пустую чайную чашку.

— Спасибо за чай, и за ночлег, и вообще, — я зарылся пятерней в волосы, почесывая затылок. — Плохо, конечно, вот так, не попрощавшись, уходить…

— Я ей передам от всех вас приветы, не волнуйся!

Баба Паша мыла посуду зеленой губкой. В утреннем свете латунные трубы блестели особенно ярко и тепло. Ромка дожевывал бутерброд, Эль-Марко сонно тер глаза. Я, встав, пододвинул стул к столу.

— И знаешь еще что, — баба Паша обернулась ко мне, оторвавшись от своего занятия, — ты не думай чего. Вы еще точно встретитесь.

— Кто? — не понял я.

— Вы все встретитесь. Ну и ты встретишься с тем, кто тебе дорог, это я тебе как колдунья вероятностей говорю.

— И за это спасибо тоже, — я улыбнулся. — И все-таки, баб Паш, что такое «ключ, открывающий все двери, кроме одной»?

— Знать не знаю, — жестко отрезала старая женщина. — Это кто тебе такой чепухи наплел? Маришка что ли?

— Ну.

— Ну, если разве Маришка, — голос бабы Паши потеплел, — тогда это может иметь смысл.

— Это было ее пророчество, — решил уточнить я, — я сам видел и… чувствовал это. Это была настоящая магия.

— А ты будто разбираешься в магии? — ухмыльнулась старуха. — Ты как будто бы магию видел?

— Дядька Зубоскал, ты с баб Пашей не спорь, — вмешался Ромка. — Она всяко лучше знает.

Я подумал, что мальчик очень даже прав, а потому замолк. Наверное, к людям с возрастом приходит некая иррациональная мудрость, смешанная в равных пропорциях со смирением и обреченностью. Спорить с ними, и правда, нелепо.

Но иногда такого осознания недостаточно, и любопытство пересиливает. И я все-таки произнес:

— Что бы это ни было, вы же не… — я замялся, — ну, вы же отказались отвечать нам на наш вопрос.

— Все ответы у вас уже есть, просто вы их не видите, — сказала баб Паша, не оборачиваясь. — И я не вижу, потому что я — это я, а ты, сынок, это ты и есть.

— Ну, мы пойдем, — произнес Эль-Марко, увлекая меня за собой, к входной двери, пока я еще чего не спросил. Не то чтобы баба Паша мне не нравилась. Нет, старухой она была вполне сносной. Просто я не знал, что нам дальше делать. И я пытался получить от нее хоть какую-то дополнительную информацию. Камориль ведь говорил, что колдунья вероятностей нам поможет. Но предсказание Мари (лично мне) все только больше запутало. Что за ключ? Где его искать? С чего начать хотя бы?..

Когда мы уже вышли на мостик, ведущий через озеро от дома к берегу, баба Паша окликнула меня:

— Эй-ей, молодежь, погодите чутка… Да-да, ты, рыжий, постой. Я тут кое-что вспомнила, посмотрев на тебя издалека…

Я не стал ничего спрашивать, ожидая, что она сама продолжит. Но она молчала.

— Что? — все-таки спросил я.

— Ты Даньку Белого Когтя знал, — сказала она. — Да. И он тебя выходил. И он тебе был как отец.

— Он был мне… скорее другом, — хмыкнул я.

— Это все поверху, — старуха махнула рукой, — а по сути…

— А вы знали Даньслава? — напряженно спросил я. Внутренне я понимал, что если упрекнуть ее в том, что она не рассказала этого раньше, старуха может взбрыкнуть и не ответить. Потому я как можно более просто спросил: — И какой он был?

— Он был… очень статный, красивый, — ответила баба Паша, подумав. — Все девки по нему сохли. Но в нем жило тяжелое одиночество, и вся его красота, ум, все его возможности его самого не грели и не утешали. Глупо так жить, счастье — оно ведь штука простая, на самом деле.

— А откуда вы знаете его? — я говорил медленно, бесцветным голосом. Мне казалось, что я хватаюсь за ускользающую атласную ниточку, за тусклый намек на истину, которую мне нужно знать.

Бабка задумалась.

— Он приходил ко мне, за советом, как водится. Все ж таки в одном городе живем, а колдуний вероятностей не так уж много, чтобы перебирать. И он спросил…

Я терпеливо ждал, когда она вспомнит. Ромка молчал, Эль-Марко опустился на корточки и стал глядеть в озеро.

— …и он спросил, что может ему помочь, — наконец выговорила старуха. — Такой вот вопрос, все как будто сговорились, приходят и спрашивают все время одно и то же, одно и то же!

— И что вы ответили ему? — спросил я, не надеясь на какой-либо ответ вообще.

Бабка поджала губы и отвела взгляд:

— Я, как было, ему сказала. Ничего, говорю, тебе уже не поможет. Слишком много ты наделал, слишком все перепутал. Есть во всем предел, у всего есть конец. Тебя, говорю, ничего не спасет. Жестоко так говорить? Пускай. Но не врать же я ему должна была, так?

— Так, — кивнул я.

— Но ведь мой дед был судьбоплет и пророк, вы же сами так сказали! — выпалил Ромка. — Зачем ему приходить к колдунье вероятностей, если колдунья его слабее?

— Так ведь не боги горшки обжигают, — улыбнулась баб Паша. — А теперь все, все, кыш, заболтались на пороге… Удачи вам! Идите с миром!

Она закрыла за нами дверь, и мы пошли. Просто молча пошли вперед, кое-как ориентируясь на местности. По идее, к трассе можно было пройти каким-то путем покороче, чем тот, который мы одолели ночью. Перед тем, как ложиться спать, Мари распечатала нам карту местности и нарисовала примерно, как и куда идти.

Я запоздало понял, что она и не собиралась с нами никуда уходить. Откуда у меня в голове взялась мысль, что Мари пойдет с нами? Она и так нам очень помогла. Наверное, мне просто не хотелось расставаться с ней так скоро, хотелось пообщаться с ней подольше.

— Дядька Зубоскал, и что же мы будем делать? Как мы будем искать этот ключ? — спрашивал Ромка.

Его можно было понять. Если бы тут был Камориль, я бы спрашивал то же самое у него.

— Эх, Ромка… сложное ты мне задание, конечно, подкинул, с этими своими снами, похищениями, тетками монстроидными… Ключами странными! Мне не хочется этого признавать, но, похоже, мы в тупике. Точнее сказать, я не имею никакого понятия, как нам искать этот самый ключ, и где.

— Я вчера предлагал проверить базу артефактов, — напомнил Эль-Марко.

— Базу вашей гильдии? — уточнил я.

— Не знаю, будет ли это эффективно, — Эль-Марко задумался. — Официальных гильдий всего четыре. Естественно, что информацией друг с другом они делятся неохотно. Даже если базу гильдии некромантов проверит Камориль, а я сверюсь с информацией в гильдии целителей, то останутся еще чтецы и элементалисты. Ну, и поглощающие, конечно же, но как к ним пробраться — вообще другой вопрос…

— О-о, Мйар, расскажи мне про все гильдии! — воодушевился Ромка. — А у пророков гильдия есть? И кто такие чтецы?

— Чтецы — это сборное название всех тех, кто имеет дело с мыслями и сознанием, — пояснил Эль-Марко вместо меня. — Они телепатически общаются, умеют вселяться в животных во сне и наяву, умеют менять людям память, а самые сильные даже могут прямо вот на живую личность перекраивать… но это, конечно же, запрещено.

— И Камориль, кажется, немного в этом всем сечет, да? — предположил я.

— Немного есть, — согласился Эль-Марко. — Иначе как бы он с памятью умирающих работал тогда.

— Камориль крут! — заявил Роман.

— В профессиональном плане — несомненно, — я чуток скривился. — Но… Эти его… Короче. Нужно подумать, можем ли мы получить доступ к базам артефактов всех четырех гильдий. Сдается мне, такие полномочия есть у поглощающих.

— Если весь инвентарь оцифрован, — добавил Эль-Марко, — то нам можно и не связываться с поглощающими. За определенные денежки можно нанять специалистов, которые (чисто теоретически) могут нам эти базы взломать.

— Криминал, — погрустнел я. — Не люблю я правила нарушать так вот однозначно. К тому же, думаешь, это реально устроить?

— Были б деньги — почему нет? — Эль-Марко пожал плечами.

Тем временем, следуя карте, мы вышли на пригорок, с которого была видна трасса. Ветер трепал тонкий листок, норовя вырвать его из рук. Мы еще некоторое время осматривались, выбирая, как пройти к трассе наиболее коротким путем, а потом решили идти напрямик по случайным тропкам, коих тут было вдосталь. Авось выведут куда надо, тем более что заплутать тут днем весьма сложно.

— А что, если нам нанять чтеца, который завладеет на время поглощающим, и через него проверить базы? — высказал я сумасшедшую идею.

— Не выйдет, — просто ответил Эль-Марко. — На то он и поглощающий. Он только почувствует себя бодрее, вот и все, попросту усвоив направленную на него магию.

— Хм, да, чародейств я не знаток, — признался я.

— Так а у пророков есть гильдия? — снова спросил Ромка.

— Официальной нету, — Эль-Марко сунул руки в карманы. — Считается, что магия пророков и прорицателей… слишком непрактична, чтобы как-то какие-то гильдии организовывать. Да и мало их. Меньше, чем даже целителей.

— Понятно, — с сожалением протянул мальчик.

— Что же тогда делать… — я никак не мог собрать разбежавшиеся мысли. — Может, опять в департамент сходить…

— Мне, чтобы послать запрос в гильдию целителей, придется немного поплясать с бубном, образно выражаясь, — заметил Эль-Марко. — Там же все не просто так.

— С каким бубном? — не сразу понял я.

— Это я так бездарно шучу, не обращай внимания, — Эль-Марко отмахнулся. — Ну, в общем, это тебе не электронным письмом в гильдию некромантов обращаться. И даже не бумажным по почте.

— А каким еще?

— А вот почтовым голубем, — как-то немного горько и чуть-чуть смущенно ответил Эль-Марко.

— Почтовым голубем? — хором переспросили мы с Романом.

— А смысл?.. — это спросил уже я.

— Смысл… — Эль-Марко задумался, как будто бы пытаясь адаптировать сложный для понимания специализированный текст, — смысл довольно не тривиальный. Я сейчас, конечно, тайну разглашаю, но что уж тут попишешь… В общем, гильдия целителей плотно сотрудничает с чтецами. Вместе они как бы «дружат» против гильдии некромантов и элементалистов. Почему именно такой расклад? Как я понял, это у нас сложилось исторически. Не то чтобы гильдии как-то открыто воевали друг с другом. Нет. Это, скорее, похоже у них на взаимную обиду из-за, ха-ха, недостатка взаимности. Некроманты и элементалисты, в целом, более «атакующие». Но им труднее защититься от происков чтецов, которые, будучи упрямыми моралистами, издавна поддерживают целителей. Как, спросите вы, это все относится к надобности посылать запрос почтовым голубем? — Эль-Марко странно улыбался.

— Спросим-спросим, — кивнул я, — рассказывай давай уже.

— Ну так вот. Самый большой секрет гильдии целителей заключается в том, что все ее материалы и знания хранятся в… — Эль-Марко замолчал, запнувшись на полуслове. Но потом, выдохнув, все же сказал: — В мозгах у птиц.

Я недоуменно нахмурился:

— В мозгах… птиц?

— Так точно. Это совместная работа целителей и чтецов. Есть определенная популяция э-э… магически модифицированных птиц. Когда они собирают птичий базар, то представляют собой живое скопление информации, этакий организм из организмов… то есть, разум из разумов. Да, Мйар, я понимаю, как странно это звучит. Соответственно, одна птица не представляет собой никакой ценности для вражеского шпиона.

— Вот век живи, век учись! — я был несколько ошарашен. — Так и… и это голуби, да? Но разве это… выгодно? Держать информацию в птицах? Они же… смертны…

— Вот именно, Мйар. Они не только смертны, но еще и отлично размножаются, — Эль-Марко улыбнулся, — Это же целители, Мйар. Все, что связано с жизнью, регенерацией, с процессами роста и размножения… это все их ремесло. Ну, наше ремесло, конечно же, просто я немного не по этим делам… И эти птицы — они изменены не поверху… они глубинно изменены. Голуби ведь оседлые, так? А эти меняют дислокацию своих базаров, причем, хаотически. И те почтовые голуби, которыми отправляются запросы, — они узнают о месте сбора сородичей тоже… не сами по себе, а из-за внесенных в их природу изменений.

— А если стая как раз в полете? — уточнил Ромка.

— Голубь может созвать нужных ему особей… Это не слишком быстро, зато — по мнению гильдии, — очень практично, — Эль-Марко пожал плечами. — Я сам не в восторге от такого. Я бы живую природу не трогал так глобально. Смею надеяться, что чтецы и целители прошлого так все рассчитали, что экологии это особо не повредило и не вредит. Короче говоря, чтобы отправить запрос, мне нужно поехать в специализированную голубятню.

— Мы с тобой поедем, — сказал я. — Во-первых, других идей у меня нет, а во-вторых, я бы сейчас не хотел рисковать и оставаться один. Ну, Ром, с тобой, конечно же… Просто, я не уверен, что смогу сам одолеть тварь типа той, что мы… встретили… вчера. Проклятье, мне кажется, это было неделю назад!

— Да без проблем, — Эль-Марко пожал плечами. — Голубятня — на маяке. Если поспешим, будем у меня в полдень, быстро пообедаем, а там сядем на моего стального коня и за час доберемся до маяка.

— Втроем, что ли? — удивился Ромка.

Эль-Марко хмыкнул:

— Ну, Мйару можно зажать струну и пустить бегом, но я не уверен, что…

— У тебя там, по соседству, прокат мопедов есть, я видел, — напомнил я, отнюдь не обрадованный перспективой легонькой пробежки в пятьдесят километров. — Так что, разберемся, если что.

Человеколюбие Камориль иссякало сразу же, как он выходил из поезда. Но от мизантропии он, тем не менее, не страдал. Он вообще не страдал от сильных чувств, коих ощущал в себе недостаток, а потому наслаждался ими. Кроме, разве что, нелюбви к своей семье.

— Я не собирался тебя как-то радовать или разочаровывать, — произнес он бесстрастно. — Но раз уж ты… прислала за мной свое мясцо… хотя я говорил тебе не единожды, чтобы ты прекратила все это. Но ты все равно пытаешься. И теперь ты захотела убить меня! Да, я пришел, Эррата, теперь уже я не мог не придти.

— Все верно, — с улыбкой ответила молодая женщина пышных форм, возлежащая на синей софе. — Так и есть, Йер. Ты пришел. Именно это мне и было нужно. Ты иначе бы не пришел.

Камориль брезгливо поморщился. Он все еще стоял в дверях, придерживая рукой синюю занавесь, и теперь молча рассматривал, во что превратилась гостиная в «чутких» руках Эрраты.

Наконец он решил, что сесть на стул возле запыленного рояля более-менее можно. В конце концов, обивка его на вид чиста, пятен крови, вроде бы, нет. Уже хорошо. Опустившись на синий бархат, он вздохнул:

— Проклятье, Эррата, что ты творишь, сумасшедшая? Как ты можешь тут жить? Что ты делаешь вообще?

Эррата, потянувшись, села на софе. С нее соскользнули полупрозрачные черно-красные кружева, прикрывавшие до этого ее прелести, и исправлять это обстоятельство она никак не собиралась. Она улыбнулась Камориль, проведя рукой по левой груди и вниз, по плоскому бледному животу, до пупка.

— Как же это мерзко, — произнес Тар-Йер. — Как можно было до такого докатиться, Эррата!..

Она встала с софы и сделала два шага вперед так, чтобы встать в узкой полоске света, пробивающейся из-за не плотно задернутых штор. Свет рельефно выделил ее неестественно худую талию, покатые бедра и большие, тугие груди, блеснул на носках ее высоких лаковых сапог.

— А что тебе не нравится, Камориль? — спросила она нежным, почти детским голосом.

Камориль закрыл лицо рукой. Ладно, гостиная. Ладно, эта несусветная вонь. Да, некроманты работают с неживым, мертвым и с пограничными состояниями между жизнью и смертью. Да, у каждой профессии есть издержки. Но есть же и какие-то границы у всего. Есть же этика, в конце концов, есть эстетика.

Был бы тут Мйар, его бы точно стошнило, причем, сразу же. С его-то чутким носом.

Камориль отнял руку от лица, чтобы обнаружить Эррату прямо напротив себя, нерешительно теребящую наманикюренными пальцами последнее, что спасало ее от полной наготы — латексную юбку-ленту-пояс. Он отвернулся от нее. Бесстрастно оглядел гостиную еще раз, подсчитывая количество мертвецов. Итак, двое под софой, самые свежие, не стабилизированы ни разу, но еще не протухли. Выпороты посмертно. Трое в прозрачных аквариумах, лирически плавают в формальдегиде. Пять-шесть свалено бесформенной кучей в углу, но они высушены напрочь. Так что же это так воняет?.. А вот, видимо, и источник «благоухания» — сшитые боками безголовые тела мальчиков, нанизанные на железные пруты. Эррата не потрудилась кинуть на них консервацию разложения, и в прошлом прекрасные тела представляли собой по меньшей мере — отвратительное зрелище, по большей — мерзкий перевод материала.

Эррата глянула в ту сторону, куда смотрел Камориль.

— А, это… — она поджала пухлые губы. — Я, знаешь, все пытаюсь понять… какова связь между братьями… Какова она на самом деле. Или какой может быть.

— Ты живешь здесь? — еще раз спросил Камориль.

— Нет, хороший мой, я здесь только последние несколько дней, до этого я редко навещала наш дом, только для проведения экспериментов.

— Тупая ты курица, — тихо проговорил Камориль. — Ты бездарность, Эррата. Как же ты мне отвратительна.

Она рухнула перед ним на колени, схватилась за лодыжку и прижалась к ней, дрожа.

Камориль опустил взгляд на заплетенные в десятки спутанных косиц волосы Эрраты. Они были выкрашены в зеленый, синий, фиолетовый и платиновый цвета. Камориль взял ее за волосы и заставил посмотреть себе в глаза. Она смотрела на него с улыбкой, смотрела темными страшными глазами, ежевично-фиолетоватыми, и разрез их был знаком и привычен до боли, до ужаса, до отвращения.

— Чего ты хочешь, заблудшее ты дитя?.. Чего ты хочешь от меня? — спросил Камориль все так же тихо.

— Я хочу быть вместе с тобой, — Эррата отпустила его лодыжку, положив ладони ему на колени. Подалась вперед. — Ты нужен мне, Йер, я без тебя схожу с ума. Я хочу быть снова с тобой.

Всей его относительной безнравственности не хватало, чтобы принять ее, как есть. Впрочем, Камориль и не хотел ее принимать, хотя бы потому, что не мог.

Эррата скользнула руками по его бедрам:

— Камориль, ты ведь тоже хочешь быть со мной. Ты хочешь меня. Давай станем одним. Давай снова станем одним целым.

Камориль нахмурил брови, сжал губы и резко встал, отбросив от себя Эррату. Он едва сдерживался, чтобы не взорваться. Стал ходить по комнате. Остановился, обернулся к девушке. Она лежала на полу, бесстыдно расставив ноги, и руки ее скользили по ее же бедрам, животу и обнаженным грудям.

— Что ты сделал со мной, — произнес Камориль. — Чем я так не нравлюсь тебе, Эррата?

Девушка села.

— Я люблю тебя, Камориль, — сказала она. — Больше, чем кто-либо еще. Больше, чем кто-либо когда-либо будет любить тебя.

Камориль шагнул к ней, тоже опустился на колени, взял ее правую руку в свою. Ладонь Эрраты была довольно крупной. Того же размера, что и у Камориль.

— Но тогда зачем, скажи мне, девочка, ты послала ко мне своего полуживого с отцовским парабеллумом? — спросил он.

— Все просто, — улыбнулась Эррата, отняв свою руку у Камориль и начав расстегивать пуговицы его рубашки. — Я люблю тебя. И она это знает. Она пришла ко мне во сне и сказала, что нужно делать, чтобы ты стал моим. И — как видишь — она не ошиблась. Ты — мой. Ты пришел ко мне.

— Кто такая «она»? — спросил Камориль, стараясь не выказывать своего отвращения ни единым жестом.

— Она… Богиня, — Эррата запечатлела на шее Камориль поцелуй. Он остался недвижен. — Она сказала, что ты принадлежишь мне. И что мертвым ты станешь моим навсегда. Что тебя нужно убить, — Эррата добралась до уха некроманта и слегка прикусила его. — Ха-ха, она знает, что мне нужно, но мертвых игрушек у меня много, а ты… ты — другое… И я подумала, что, раз она хочет тебя убить, то лучше уж ты будешь моим по-моему. Чтобы живой, и чтобы как раньше, — Эррата спустилась ниже, к груди, и сейчас смотрела на Камориль снизу вверх. — Но знаешь, братец, я пробовала соединять двойняшек, но что-то у них не срослось… Потому, я думаю, мы можем соединяться иначе, как это делают мужчины и женщины, время от времени…

Камориль лихорадочно соображал. Итак, «Богиня». Богиня, которая переоценила сумасшествие Эрраты и недооценила ее «любовь». Или, поняла то и то неверно, превратно, в меру своего собственного безумия. И эта Богиня хотела его смерти. Камориль опустил взгляд вниз, на макушку Эрраты, самозабвенно облизывавшей его сосок.

— А я могу поговорить с этой Богиней? — спросил он.

Эррата отстранилась, скуксившись.

— Нет, конечно, ты ведь теперь только мой, Камориль!

Некромант стиснул зубы на секунду. Что ж. Похоже, иного пути нет.

— Ты была очень плохой девочкой, — сказал он вкрадчиво и бархатно, как умел иногда, и опрокинул Эррату на пол. Ногтем провел ей от выемки ключиц до пупка. Эррата выгнулась дугой, застонав. — Скажи мне, кто такая эта Богиня, и я награжу тебя, наказав.

Эррата замерла, почуяв некую несостыковку. Камориль понял, что сказал что-то не то, и быстро добавил:

— Впрочем, я выпорю тебя в любом случае. Ну, кто такая Богиня? Почему она хотела, чтобы я умер?

Эррата обхватила его талию ногами, а руками притянула к себе голову и быстро, жарко зашептала:

— Она пришла во сне, и приходила не один раз, а много, много раз, пока я не поверила, что это не сон. И она сказала, что ты должен умереть. И что если я тебя убью, и убью себя, то она тебя возродит. Возродит вместе со мной, как раньше, одним целым. Но я не поверила ей, хотя сказала, что поверила. Потому, что ей сложно противиться. И я сделала, как она велела, но тот полуживой никогда бы не убил тебя, ты же знаешь. И вот теперь мы вместе, и скоро станем одним целым, и для этого не нужно умирать.

Камориль заставил ее перевернуться на живот и нежно заломил ей руки. Ему нужно было немного подумать. Приметив невдалеке на полу наручники, он совсем не удивился находке, потянулся к ним, достал и зафиксировал на запястьях извивающейся Эрраты. Колдовать ей это, конечно, не помешает, но сейчас колдовать она не будет. «Плохая девочка» смиренно ждет наказания.

Камориль встал, пододвинул стул ближе к Эррате. Сел и сложил на нее ноги. Так ей будет спокойней, пока он думает.

Да, Эррата больна. Более того, очевидно, что за те годы, что они не виделись, она двинулась еще более основательно. Она практически не контролирует себя. А эта ее идея провести «Богиню»? Ну так, талант не пропьешь.

Камориль думал, что же ему делать теперь с этой непутевой родственницей. По-хорошему, ее бы надо бы убить. Прекратить, так сказать, эти напрасные страдания, слишком уж затянувшиеся. И берет же откуда-то деньги, и даже к какому-то целителю-нелегалу ходит… Да и самому Камориль морально стало б намного легче, знай он, что Эрраты больше нет. Но. Эррата состоит в гильдии. И Веритас не поймет. Веритас не простит, а он, хоть и дурак, но все равно дорог Камориль.

Некромант, наконец, принял решение.

Он встал и подошел к высушенным трупам в углу, коснулся их рукой и сотворил свое смертельное волшебство. Кости, вырвавшись из оков плоти, собрались в клеть. Камориль подошел к Эррате, поднял ее и почти за шкирку оттащил в клетку из костей. Эррата верещала и сопротивлялась. Но она все еще думала, что это игра, и что сейчас они «соединятся», и что он ее «накажет». Камориль вытянул из трупов сухожилия, которыми привязал Эррату к кресту из тех же костей.

— Да, делай со мной все, что хочешь! — это было последнее, что она сказала перед тем, как Камориль заткнул ей рот черепом филина. Затем он наглухо запечатал костяную клеть еще несколькими чарами.

Наблюдая за тем, как начинает дергаться Эррата, понимая, что «наказания» не будет, Камориль достал мобильный телефон, набрал номер и произнес:

— Здравствуйте. Это Камориль Тар-Йер, и я по поводу Эрраты Тар-Йер… Да, мы, наконец, приняли решение. Мы согласны, что Эррате необходимо срочное и долговременное лечение. Можете забирать. Да, семья все оплатит. Я говорю, как глава семьи. Приезжайте как можно скорее, и постарайтесь, чтобы… чтобы санитары были поопытней. Не менее шести человек. Записывайте адрес…

Он продиктовал, как добраться до заброшенного особняка.

А Эррата пыталась кричать и дергалась. Дергалась и ее не настоящая грудь, и нарощенные женские бедра. Камориль смотрел на свое изуродованное тело, измененное хирургией и магией до почти полной неузнаваемости. Эррата, как и Веритас, была его братом-близнецом. Единокровным братом-близнецом, с которым они втроем срослись воедино еще в утробе матери так, что имели каждый по позвоночному столбу, но один на всех изуродованный таз, и еще пять кривеньких ног. Медицина и сейчас мало что смогла бы сделать с таким… ребенком, а в те времена, когда появились на свет братья Тар-Йер, им и вовсе не светило ничего, кроме скорой мучительной смерти. И тогда отец обратился к целителям. А эти ребята оказались не без смекалки. Они придумали, как разделить троих детей так, чтобы те остались живы. Нужно было всего-то добыть каждому некую замену двух его братьев. Этой заменой для Камориль стали паук и черный кот. Эррате достались кролик и кукушка. Веритасу — кабан и пес. Операция прошла успешно, но сущность животных, конечно же, наложила некий отпечаток на личности братьев. И почему-то Камориль и Веритас лишились удушающей тоски по недостающим частям себя, а вот Эррата… он с этим не справился.

Камориль еще подумал зачем-то, что если бы Эррата не стал транссексуалом — были бы они с ним похожи? Наверняка, были бы, генотип-то один. Разве что, растолстевший непомерно Веритас с этими своими бакенбардами, хоть и не делал с собой ничего дурного, совсем на Камориль не похож. Хотя, конечно, глаза…

— Давно нужно было это сделать, — проговорил Камориль, вставая. — Незачем было с тобой нянчиться. И да… спасибо, что решил не убивать. Ты, конечно, сейчас этого не поймешь, но потом, может быть, до тебя дойдет. Мы квиты. Лучше бы нам больше не встречаться, брат.

И Камориль ушел из дома, в котором он вырос, теперь уже навсегда.

Я с любовью смотрел на море, а морю до меня, кажется, не было никакого дела. Оно все еще было холодным, и, по правде говоря, у меня в голове не умещалось, отчего оно теплеет каждый год, и как это вообще возможно. Эта лазоревая толщь, чернильно-черная у дна, как будто бы тает на поверхности, как шоколадная глазурь на мороженном. И ты ступаешь по берегу, утопая в песке по щиколотку, а море слизывает твои следы, и так ты навсегда остаешься в нем, а оно — в тебе. В твоей душе, если быть наиболее точным.

— Эй, дядька Зубоскал, хорош втыкать, ехать пора! — окрикнул меня Роман, очень уж, на мой взгляд, не деликатно. Я вздохнул и поплелся по берегу назад, к повороту дороги, где и дожидался меня пацан.

— Иду-иду, — заверил его я. — Эх, люблю море.

— Мне тоже оно нравится, — согласился со мной Ромка.

Мы шли вверх по узкой улочке. Через несколько поворотов будет дом и гараж Эль-Марко.

— Я бы хотел, чтобы, если умру, мой пепел развеяли над морем, — очень серьезно сообщил мальчик. — Или сделали из меня драгоценный камень и бросили в море, знаешь, делают сейчас такое?

— До чего цивилизация докатилась, — покачал головой я. — Но что-то в этом определенно есть. Что-то такое пубертатно-романтическое… Но мне, определенно, нравится. Хотя, чего это ты вдруг о смерти?

Роман смотрел на дорогу перед собой, держа руки в карманах. Полуденное солнце уже слегка припекало.

— Да я о Камориль думаю. Как он там?

— Хм… может, позвони ему?

Ромка покачал головой:

— Нет, не буду. Вдруг, отвлеку от чего-то важного?

Я пожал плечами.

— Как хочешь.

Мы, наконец, подобрались к дому Эль-Марко. Гараж был открыт и смотрелся черными вратами в бездну из-за того, что там было темно, а все стены вокруг были белые и многократно отражали полуденное солнце.