Край Ветров: некроманс

— Вот лежишь ты весь такой голый и без сознания, почти как мертвый, и делай с тобой, что хочешь. Эх… — вздохнул он. — Я наконец вижу все письмена на твоем теле. И вообще. А я ж некромант. Профессиональная деформация, все дела. Зря ты так со мной. Опасно это. Но, Мйар… я тебя слишком люблю, чтобы так тебя использовать!

Камориль снова стал тыкать бессознательное тело пальцем в бок:

— А может, мне тебя все-таки поцеловать, а? Ты все равно проснешься и ничего не узнаешь. Или узнаешь. Но потом не догонишь! Ха-ха! Кстати, рисунки и литеры на тебе сегодня особо яркие… О! — Камориль широко распахнул глаза. — Так это значит, я могу их спокойно изучить!

Где-то на задворках его сознания промелькнула мысль, что сейчас может зайти Ромка и застать его в двусмысленной ситуации, и прощайте налаженные отношения, но Камориль было не до того. Он увлеченно рассматривал диковинные руны на теле Мйара. Знаки, похожие на отдельные буквы странного узорчатого алфавита, перетекали в рисунки, как будто бы жили под поверхностью кожи своей особенной жизнью, подчиненной причудливой графической системе. Камориль знал, что эти «татуировки» Мйар получил во время своих странствий по крайнему Северу, освещенному, конечно же, пьяными звездами, непрерывно осыпающимися в дебри колдовских чащ. Он даже нашел книгу, где были похожие символы, но Мйар никогда не давал себя разглядывать настолько долго, чтобы Камориль успел расшифровать хоть что-то…и сфотографировать себя крупным планом Мйар тоже не давал. А тут — такое! Камориль был захвачен диковинным танцем рисунков на теле Мйара, он согнулся над ним, провожая взглядом руну, означающую в одной из интерпретаций понятие «кровная месть».

Длинные острые клыки на сантиметр вошли в шею Камориль спереди. Долей секунды позже он зафиксировал голову Мйара так, чтобы тот, качнувшись, не разорвал ему горло.

— Мйар, — прохрипел Камориль, — отпусти меня. Аккуратно. Отпусти.

Секунда, которую Мйар осмысливал, кто он и что он, показалась некроманту несколько длиннее секунды. Конечно, убить бы его Мйар так просто не смог, но все равно… старый человеческий страх заставлял дорожить целостностью своего тела.

Наконец, челюсти медленно разжались. Мйар вынул клыки из плоти некроманта, а тот наскоро отстранился на почтительное расстояние. След от глубокого укуса образовал на шее Камориль узор, похожий на синий кружевной цветок, и капли прозрачной голубоватой крови заструились по его шее к ключицам. Некромант зажал рану ладонью, поднимаясь и ворча:

— Ну и что это ты со мной вознамерился сделать? Я, знаешь ли, не люблю настолько грубые ласки!

Мйар сел на полу и тут же ухватился за ушибленный затылок.

— Проклятье, здорово я навернулся об эту хрень, — выдавил он, болезненно застонав. — Ух. И тут ты еще… Скажи спасибо, что цел!

— Так, Мйар, тебя, случаем, упырь не кусал?

Камориль выдержал взгляд Мйара, которым можно было бы поделки из дерева выжигать и, заодно, сверлить дыры в соседских стенах.

— Как голова? Болит? — продолжал опрос Камориль, прижав к своей шее кухонное полотенце. — Может, ты пойдешь, оденешься?

Мйар встал, но пошел не в комнату, за одеждой, а к холодильнику. Достал оттуда полпалки колбасы и пакет кефира, плюхнулся на кресло и стал жевать колбасу.

— В иной ситуации я был бы счастлив видеть тебя так… полно, — вздохнул некромант, доставая из того же холодильника лед в формочках и прикладывая его на место полотенца. — Но когда ты западаешь на очередную барышню, у тебя невообразимо портится характер. Ты стаешь совершенно, абсолютно невыносим.

— Ага, конечно, — промычал Мйар, жуя. Замер. Поднял взгляд на Камориль: — Что? Запал?

— А то. Скажешь, нет?

— Нет!

— Ага. Да у тебя вон глаза стали свет отражать, а это — явный признак. У тебя ж гормоны работают так, что по тебе все видать. Небось и нюх обострился, а? Хочется драться за самку, рвать и метать, да?

— Завидуешь? — спросил Мйар, улыбаясь хищно.

— Хотя, с другой стороны, — не обращая на провокацию внимания, продолжил размышлять некромант, присаживаясь на другое кресло, — может, оно и к лучшему. Если ты будешь вести себя так грубо и с ними, — с барышнями, я имею в виду, — то у меня появится гораздо больше возможностей для…

— Ну ты и заноза в мягких тканях, Камориль. Сам-то, блин, герой местечкового драмкружка!

— Я предпочитаю думать, что я лицедей, — Камориль заулыбался. — Жизнь моя — опереточный дым! Мне свойственны перепады настроений. А ты мог бы и «спасибо» сказать! Нет, ну я, конечно, предполагаю, что все это у тебя из-за длительного…

— Камориль!

— Кстати, мы с тобой никогда основательно не обсуждали интимные отношения мужчин и женщин. Может, ты чего-то не знаешь, или не понимаешь, и в этом причина твоих неудач? Хочешь, я прям на тебе покажу, что надо делать с жен…

— Сколько, ты думаешь, времени тебе понадобится на восстановление мною отъеденной руки? — Мйар оценивающе оглядел некроманта с ног до головы, — или, чем ты там хочешь меня ласкать и нежить, как женщину?

— Нежить? — не сразу понял Камориль. — А-а… Ох, Мйар, как же ты бываешь груб! Кстати, где эта твоя полная противоположность, ну, тот трепетный юный мальчик, очаровавший меня чуть более чем полностью? Куда запропастилось это невинное, прелестное дитя? Уже полдесятого, между прочим.

— Нашел невинное дитя, — Мйар отхлебнул кефира. — Нашел и спаивает, укуривает и такими темпами еще совращать начнет!

— Да ну тебя в пень! Ты вообще понимаешь, чем базово отличаются гомосексуалисты от педофилов?

— Что за чушь ты несешь?

— Базовое отличие в том, что педофилы видят в маленьких мальчиках нежность женщины, — терпеливо вздохнул некромант. Нащупал на полу свою папку с фотографиями. — Умеешь же настроение испортить, а… А я тебе фотки хотел показать. Но все, настроения нет, как нет.

— Сам иди в пень, — лаконично ответил Мйар.

Камориль закатил глаза и мысленно досчитал до семи мертвых котят, прыгающих через скелет лося. Некроманту захотелось курить.

— Я закурю?

— Во двор, — Мйар был категоричен.

Бормоча ругательства, Камориль выбрался на улицу. Нетерпеливо вытащил сигарету и закурил. Время не ждет, а мальчика все нету. Мйар, как дикий зверь, жрет, пьет и фыркает. Что за незадача…

Давешних кошек, собранных в демона-кота, Камориль той же ночью отпустил обратно. Добравшись до своих могил, животные зарылись туда и снова упокоились с миром.

Пуская дымные колечки и прогуливаясь по разоренной детской площадке, Камориль заметил небольшую оплошность работы. Возле перевернутой набок горки, прямо на виду у всех, лежал небольшой черепок котенка. А может, это дети вырыли, кто их знает. Камориль наклонился к нему и пошевелил пальцем. Зверек умер недавно… точнее, не слишком давно.

— Бедная киса, — прошептал некромант, — быть отделенной от тела… а ну-ка, давай поищем твое туловище.

Он снова коснулся пальцем черепка, и в том засветились меленькие призрачные глазки. Камориль взял череп в ладонь и стал поглаживать малыша двумя пальцами:

— Ну, давай, давай поищем, где тут остальные твои косточки… да, да, котенок, людские дети — уроды… Что? Это они тебя?.. Мда. Значит, ты маленький демон-кот, которому не хватает силенок для полноценной мести. Потому, что ты маленький-маленький-маленький. Но, поверь мне, иногда маленьким быть куда полезнее, чем быть большим. Ну, был бы ты большой, съел бы тех детей, а потом что? Исчезать совсем? В морок-то ты не вернешься… А так ты даже более-менее живой, скажи «спасибо» этим жестоким тварям, можешь гулять тут… Вот найдем твое тело, и ты сможешь тут поиграть.

Некромант еще о чем-то сюсюкал с черепком, наматывая круги по детской площадке.

— Стоп, — он заметил следы на песке и, почти сразу же, почуял свежую кровь. — Это что у нас такое?

Он присел на корточки, рассматривая множество нечеловеческих следов.

Череп котенка в его руке вдруг стал щелкать челюстью.

— Что? Ты что-то знаешь? Ты видел?

Камориль заглянул черепу в маленькие светящиеся глазки и замолчал на несколько секунд.

— Упокойся, — сказал он тихо и бесстрастно, сдавив череп большим и указательным пальцами. Череп рассыпался в пыль, демон-кот перестал существовать.

Камориль выкинул сигарету и стремглав побежал в подвал Мйара.

— Одевайся и хватай скорее свои «клинки ярости», — бросил он с порога. — Мальчика украли.

Мйар поднялся с кресла.

— Давай-давай скорей, лежебока. Твои навыки «машины для убийств» вполне могут понадобиться, попомни мои слова, — говорил Камориль, заглядывая в комод, на нижней полке которого, как он знал, Мйар хранит замотанное в тряпки оружие. — Унюхаешь след, там глянем, что и как, может, прямо сегодня ночью и вернем мальчишку. А может, мы уже опоздали…

Мйар надел широкие, камуфляжной расцветки штаны, взял из рук Камориль тяжелый сверток. По пути на улицу Камориль продолжал:

— Котенок видел, кто это был, а случилось это еще до того, как пришел я, где-то без пятнадцати девять. То есть, примерно час назад. На светленького пацана напали некие темнокожие гуманоиды, оперативно скрутили и потащили куда-то на восток. Он, умница, успел тяпнуть одного из них, прямо весь в тебя! Да, вот здесь вот смотри, кровь на песке…

Они уже были на детской площадке. Мйар, припав к земле, тянул носом прохладный ночной воздух, сверкая зелеными глазищами вправо-влево.

— Трое, — сказал он, — и еще трое ждали за углом дома. Пошли.

— Я попробую ему позвонить, — сказал Камориль.

— Нет, — отрезал Мйар, — если Ромка связан, то он не сможет дотянуться до телефона. Можно надеяться на то, что похитители о наличии мобильного не подумали. Тогда это даст нам дополнительные возможности, в случае чего.

— Без проблем, — согласился Камориль, — тогда идем по следу. Ты не понял, что за чучела его украли?

— Судя по запаху, который они оставляют, это не люди, а собаки, ящерицы и (или) обезьяны. Но это — бред. Или парня украли смотрители зоопарка.

— Чернодырых на них нет! — вырвалось у некроманта. — Красавцы, конечно! Я даже боюсь развивать мысль, откуда эта радость взялась!

Они скоро шли через дворы. Редкие прохожие не обращали внимания на двух молодых людей, спешащих куда-то по темноте.

Дворы кончились и за ними показалось широкое, темное поле, лишь на горизонте подсвеченное редкими огоньками. Местность пересекала двухполосная трасса, уходящая дугой на север и юг. Яркие фонари поначалу ослепили чувствительные глаза Мйара и Камориль.

— Ну, куда дальше? — спросил некромант.

Мйар повертел головой.

— Тут они, наверное, сели в машину. Запах слабее, но есть. Проклятье, — он ухватился за голову. — В этот раз меня так серьезно крутит, что я этот запах даже вижу!

— Это как раз хорошо! — Камориль огляделся в поисках чего-нибудь полезного. — Пока ночь, никого особо в этой дыре нет, а у нас есть след!

— Они могут быть уже как угодно далеко! — возразил Мйар.

— Погоди, сейчас… Сейчас все будет.

Камориль выбежал на трассу и стал ходить возле обочины, заглядывая в канавы и внимательно обследуя придорожный ров.

— То, что доктор прописал, — удовлетворенно произнес он, застыв возле какого-то пригорка.

Некромант расправил плечи, распростер руки вниз и немного назад. Потом с силой хлопнул в ладоши у себя над головой, припал на одно колено, поцеловал себя в открытую ладонь, затем как-то особо ее выгнул, и вонзил прямо в землю, казалось бы, твердую и сухую. Напрягся весь и вытянул… сначала рог, потом целый череп быка. За черепом потянулась шея. Земляной холм стал рушиться, а из него выходить скелет крупной рогатой скотины, видимо, сбитой несколько лет назад каким-нибудь грузовиком.

— А зачем нам мертвый бык? — не понял Мйар.

— Ну, я бы организовал коня, если б он тут был, — пожал плечами Камориль, — но из крупного зверья тут только бык! Он особенный, фольклорный наполовину, и наполовину — призрачный, а значит, моей силы почти не жрет. Только на поддержку формы и контроль поведения идет кое-чего. Я сейчас немного поколдую с амортизацией его суставов, чтоб быстрей и глаже шел, а потом нас ждет веселая ночная прогулка, с ветерком!

— На быке?

— На демоне-быке, который ненавидит жалких людишек и хочет их всех наколоть на рога. Потому он не будет медлить, он помчит нас на крыльях ночи!

Камориль суетился вокруг скелета, бык как-то смущенно смотрел призрачными огнями глаз на Мйара, а Мйар смотрел на быка так, что засмущаться было не грех. Наконец некромант хлопнул рукой по боку мертвой скотине, и та присела. Камориль забрался на быка верхом.

Обратился к Мйару:

— Ну, милейший, не робей, залезай!

Мйар умостился позади некроманта.

— Держись за меня и ори погромче, куда скакать!

— А зачем орать-то? — не понял Мйар.

Камориль хохотнул, бык поднялся и медленно пошел. Стал разгоняться. Мйар почувствовал, что сидеть на костях стало удобнее, глянул вниз и обнаружил, что останки животного обтекает некая светящаяся субстанция, полупрозрачная, и что из нее одна за другой вырастают новые ноги, а ход быка становится все более плавным. Глянув вперед, Мйар обнаружил у скотины три головы.

— Хорошего должно быть много! — донес ветер голос Камориль.

— Направо сворачивай! — крикнул Мйар.

Камориль пригнулся к общей шее трех голов, а бык, почти без заноса, свернул с трассы на второстепенную дорогу.

Сорок минут подобной сумасшедшей скачки хорошенько продули Мйару мозги, так, что он более-менее пришел в себя. Копчик болел. Путеводный запах, а Мйар видел его светло-фиолетовой рваной нитью, направлял их между частных домов куда-то за город, в сторону пролива и маяка. Потом похитители резко свернули к морю, а затем даже сошли с проселочной дороги и поперли напрямую через степь. Призрачному демону-быку любой ландшафт был нипочем, он рвал из-под себя, светился не счастием, так мертвенным нездешним задором, и нес своих седоков в чернильную ночь.

— Тпрууу! — приказал Камориль.

Бык начал замедляться. Не дожидаясь полной остановки, Мйар спрыгнул на землю. Через пару секунд к нему присоединился Камориль. Бык, правда, все так же сиял, перебирая огромным количеством копыт. Камориль щелкнул его по лбу пальцем.

— Упокойся.

Сияние вмиг потухло, а кости шмякнулись об землю.

— Бункер, — произнес Камориль.

— Катакомбы, — добавил Мйар.

В двухстах метрах от них черной дырой на фоне ночи зиял один из входов в давно рассекреченный военный объект. Обычно такие места облюбованы приверженцами военных спортивных игр, но этот бункер почему-то такой участи избежал. Или избегал — до некоторых пор. Ясно было одно: теперь здесь, скорее прочего, база загадочных ночных похитителей, и удивительного (или оригинального) в этом мало.

— Надо идти, — сказал Мйар. Потом почему-то замешкался. — Камориль… Я же… убью их… а вдруг они — просто дети?..

— Не бойся, солнце, — улыбнулся Камориль. — Если даже убьешь — я их тут же воскрешу!

— Правда?

Взгляд Мйара, искренний и слегка шальной, прожигал в Камориль дырку, аллегорично, конечно. Камориль понимал, что сейчас это существо — смертельно опасно и вполне может не просечь тонкого юмора, но ничего не мог поделать со своей манерой выражаться.

— Конечно, правда. Я сейчас свеж и бодр, почти огурцом, и взбудоражен зверски! Я тебя, если что, замечательно прикрою. Ты их, главное, если решишь убивать, убивай наверняка. Тогда — точно воскрешу.

В темноте блеснули лезвия. Мйар защелкнул два механизма так, что оба «клинка ярости» стали настоящим, физическим продолжением его рук, не мешая, в случае чего, выпускать когти.

— Пошли, — скомандовал он.

Камориль последовал за ним.

В отличие от Мйара, некромант запаха грабителей не слышал, но прекрасно видел, насколько богата здесь земля древними смертями. Путь ко входу в бункер буквально стелился по ушедшим в землю старым могилам и по более новым костям умерших при постройке объекта заключенных. Да и во время Войны Причин тут явно кто-то умирал, причем, не просто так, а хитро, и от того еще более мучительно. Это обилие смерти мешало, сбивало с толку, и, по правде сказать, Камориль боялся, что ему придется применять какое-нибудь по-настоящему сильное волшебство. Изрытая могилами земля могла среагировать непредсказуемо.

Может, именно эта гнетущая атмосфера погибели и отпугивала игроков?..

Они беспрепятственно вошли в бункер, в первый длинный коридор. Сюда проникало немного света снаружи, и его хватало.

Через несколько поворотов оказалось, что света больше нет.

В полной темноте Камориль видеть не мог, а эхолокации как-то не умел, и в кромешной тьме ему не помогали даже его сокрытые под кожей лба нечеловеческие глаза. Поэтому он подобрал какой-то крысиный черепок и вдохнул в него немного «жизни». Маленькие глазки засветились — побочный эффект кратковременного оживления, обычно бесполезный.

Мйар крался бесшумно. Он был босиком и он был… не совсем Мйар. Он смотрел своим особым зрением, различающим температуру, обонял обостренным нюхом и слышал в расширенном диапазоне частот, так, что смог бы, наверное, воспринять плач кита. Удивительные перемены с ним случаются, когда дело доходит до самочек человеческих! Даже обидно.

Камориль наткнулся на ладонь Мйара, распростертую, чтобы его остановить.

— Яма, — сообщил он.

Черепок к тому времени уже погас.

— Нет, я так больше не могу! — зашептал Камориль, поджигая спичку. Времени, пока она горела, ему хватило, чтобы обозреть двухметровый разъем в полу и отблески воды на дне пропасти. На другой стороне лежал деревянный мостик, который убрали дюжие похитители, перейдя.

Мйар мог бы перепрыгнуть сам, а потом оттащить мост на место. Но это бы было слишком шумно.

Он опрокинул Камориль к себе на плечо и прыгнул.

— Хам, мужик и быдло, — немного обиженно прошипел поставленный на землю некромант.

— Идем, я чую тепло, — сообщил Мйар едва слышно. — И скоро будет свет.

Камориль старался идти тихо, но не мог красться совсем бесшумно, как Мйар. Он понимал, что бдительный дозорный легко заметит их. Если, конечно, кто-то сейчас охраняет вход в основные помещения бункера, ведь вовсе еще неизвестно, насколько похитители дисциплинированы. Может, это какие-то отвязные раздолбаи — тогда с ними будет не так уж сложно. Может быть и наоборот. И есть еще, конечно, вариант, что похитители прошли этот подземный лабиринт насквозь и вышли в какую-нибудь бухту, а там поминай, как звали мальчика. Но гадать — бестолку, остается один вариант: проверить, как оно есть на самом деле.

Глаза некроманта уловили свет. Судя по всему, это неоновая лампа, висящая на шнуре, ибо свет ритмично дергается.

Мйар застыл у выступа стены, прислушиваясь. Обернулся к некроманту и что-то изобразил рукой. Интуитивно Камориль понял, что Мйар просит его обождать. Кивнул.

Через прошитый свинцовыми пластинами бетон мертвые звали его куда как тише.

Мйар опустил плечи на миг, а потом собрался и тут же молниеносным рывком сиганул вперед, сгинув в ярком неоновом свете. Камориль опасливо выглянул из-за укрытия. Раздался выстрел, и в метре над головой некроманта просвистела пуля. Оказалось, Мйар уже обезвредил противника. Он сидел верхом на каком-то непонятном гуманоиде, поваленном на пол, держа его руки своими руками, и вцепившись тому в горло зубами, как недавно в горло Камориль. Гуманоид еще дергался, но вскоре перестал, поняв, что деваться ему некуда. Пистолет валялся рядом, Мйар успел его выбить.

Некромант вышел из-за укрытия, приблизился к скульптурной паре и вытянул шею, чтобы разглядеть лицо плененного существа.

Черная кожа, висящие тряпочками уши, череп, покрытый, вместо волос, наростами, похожими на панцирь черепахи, и складчатые веки, обрамляющие красные глазки.

Существо, видимо, уже догадалось, в какую передрягу попало. Оно молча смотрело на Камориль.

— Дернешься и умрешь, — на всякий случай подтвердил его опасения некромант. Присел рядом на корточки. — А если не скажешь, сколько вас и где мальчик, тоже умрешь.

Гуманоид обнажил в широкой улыбке множество мелких желтых зубов, острых и в два ряда.

— Я все равно умру, — прошипел он.

— Все мы рано или поздно умрем, — пожал плечами Тар-Йер. — Это не означает, что надо быть идиотом.

— Сам идиот, — заулыбалось плененное нечто, — не за тем пошел.

Красные кожистые глаза его зыркнули куда-то влево вверх. Проследив его взгляд, некромант узрел черное око камеры наблюдения.

— Ох, — сказал он, — Мйар, а у них тут ка-амеры… Что-то мы с тобой правда погорячились, сунувшись сюда этак запросто и даже не обговорив плана. Или, как ты думаешь? Если с ними по-хорошему, то нам крышка. Поэтому, наверное, нам все-таки придется по-плохому.

Мйар напрягся, сжимая челюсти. Гуманоид заскулил, наконец почувствовав настоящую боль.

— Рви быстрей, — прохрипел он.

Камориль подобрал пистолет, передернул затвор и, прицелившись, выстрелил.

Камера разлетелась на осколки, существо вскрикнуло и зашлось в конвульсиях, Мйар встал, отпихнул тело ногой и привел клинки в боевое положение.

— Сюда идут двое, — сообщил он, — осталась минута-две.

Некромант подошел к Мйару, наклонил голову и медленно слизал потекшую кровь с его шеи. Мйар не шелохнулся, смотря строго вперед.

— Сейчас начнется потеха, — улыбнулся Камориль.

Он нагнулся к еще теплому трупу, приложил ладонь к грудной клетке и надавил.

Тело с разорванной глоткой, нелепо расставив руки, поднялось и пошло через коридор во тьму.

Через три секунды тишину разорвали выстрелы, но немертвого раба некроманта этим было не остановить.

Мйар пригнулся и ринулся вслед за трупом.

Камориль не спешил подставляться под пули, он просто следил за тем, как молниеносно мечется между вспышками выстрелов быстрый, смертоносный Мйар, как движения бойцов теряют какой бы то ни было смысл, и они, почти в одночасье, валятся на бетонный пол, заливая кровью стены.

Некромант подошел к каждому и приложил руку к сердцу, останавливая существ на границе между жизнью и смертью, отбирая контроль над телами и поднимая их для последней битвы. Это — не простые зомби, в этих еще течет горячая кровь, и есть около получаса, чтобы выжать их потенциал до капли.

Камориль послал своих «бойцов» вперед. Мйар тяжело дышал, держась за стенку. Да, он уже давно не дрался в полную силу, а эти твари были выше него и тяжелее, да и кожа толще, пускай они и уступали ему в скорости.

— Цел? — спросил некромант.

— Почти.

Мйар оттолкнулся от стены и пошел вперед. Камориль двинулся следом за ним. Они перешагнули через разворочанное пулями тело первой твари.

— Задели немного, — произнес Мйар. — Плечо.

— Отрегенишь?

— За счет массы.

— Ладно, пошли. Покойники знают, где держат мальчика.

— Сколько их там еще? — проскрипел Мйар.

— Девятеро…

— Хреново.

— Ничего, прорвемся.

Камориль надеялся, что сил хватит.

Ромке было тесно. Здесь было на самом деле очень тесно. Он не мог даже распрямиться в полный рост. Куб, метр на метр, сплошь из холодного бетона, схоронил мальчика в себе, будто ящик с апельсинами или же странный, авангардистский такой гроб. В эту его бетонную клетку вели маленькие трубки вентиляции, с которых капало что-то мерзкое, и еще там была железная дверца с штурвальным засовом. К тому же, руки мальчику надежно связали за спиной, а на голову надели непонятную штуку, как будто маску, состоящую из металлического обода повыше бровей и кожаной части, наглухо закрывшей рот. Штука напоминала о стоматологах и крайне усугубляла и так незавидное положение.

Еще Ромке постепенно становилось холодно.

Запихнули его сюда сразу, как притащили. Нет, сначала, конечно, связали дополнительными ремнями и надели эту странную маску на голову.

Мальчик корил себя, что не отлепил со лба пластыря, когда шел к Зубоскалу. Кто знает, если б он все еще видел сияющий мир, может, тогда он почувствовал бы опасность загодя.

Когда на него надевали маску, пластырь отодрали, и на несколько мгновений Ромка разглядел сущности пленивших его монстров и нити их судеб. Вот почему Ромка не боялся. Он всего лишь испытывал раздражение, дискомфорт и нетерпение.

Алые ниточки, сплетенные искусственно, были почти ничем не привязаны и рвались легче легкого, и должны были порваться очень скоро. Все до одной.

К Зубоскалу он тогда нес старый дедов фотоальбом, несколько писем к бабке, которые дед писал и не отправлял, когда бабка уехала, и последнее письмо, где непосредственно называлось имя Мйара. Так как сумку свою он оставил в доме Зубоскала, тогда, когда его ночью выкрал Камориль, Ромка нес все эти вещи в целлофановом пакетике с цветочками, выданном мамой. Когда мама увидела, что Ромка кладет в пакет, она наконец начала верить в мифическую девушку и отпустила сына с легким сердцем. А когда на Ромку из ночной тишины выпрыгнули мутные типы устрашающих габаритов, он попытался от них убежать и кинул пакет под старую карусель. Но мобильник, бывший в кармане джинсов, мутанты все-таки отобрали.

Таким образом, Ромка не знал, нашли похитители пакет с письмами или нет. Сам он письма читал, конечно, но полностью не помнил, и ему казалось, что детали, которые из памяти выветрились, могут быть самыми важными.

А когда пластырь сняли… он тогда еще очень удивился. Дело в том, что в похитивших его мутантах он не разобрал их сердцевины. Точнее, он просто ничего в них не увидел. Значит, их нет? Более всего они походили на скелет Кристины, в котором тоже было пусто. Теперь разговор Мйара и Камориль о сущности души и его способностей стал казаться не таким бредовым. Как же так, судьба есть, души нет? Непонятно.

Что-то гулко ухнуло за пределами бетонной коробки. Послышались выстрелы и крики. Все, как в лучших образчиках жанра, только вот… темно и тесно. И нервирует, когда не видишь, что происходит там, на поле боя.

Ромка начал беспокоиться. Он не знал, кто пришел в логово чернолицых мутантов, и не убьют ли его заодно. Но больше ему, все же, верилось в то, что это за ним пришли Мйар и Камориль.

Еще один глухой звук, а потом гулкий звон, потом звуки выстрелов. На металлической дверце выступила дорожка из округлых вмятин. Ромка, как мог, отполз подальше от дверцы.

Вентиль засова заскрипел и дверь стала приоткрываться. Свет поначалу ослепил, но мальчик сумел различить чей-то странно движущийся силуэт. Сразу он не понял, кто это, но потом разглядел обвислые уши и корку панциря на голове. А затем ужаснулся. На мутанте было столько открытых ран, что… черная кожа являла темно-красную плоть, из красной плоти глядели сколы сломанных костей. И, тем не менее, это существо двигалось. Более того, оно тянуло к Ромке свои беспалые окровавленные руки. Красная жижа стала заливать пол камеры.

— Не тронь пацана! — прогремело слева.

Ромка узнал голос некроманта, и от сердца отлегло.

Окровавленное тело мутанта отпихнули в сторону, и Ромка увидел лицо Камориль, осунувшееся и безэмоциональное, и тем более странной была его внезапная широкая улыбка. Сам некромант тоже был весь в крови, но, кажется, в чужой.

— Пошли, — сказал Камориль. Потом понял, что сам выбраться мальчик не может, и с силой вытащил того из клетки. — Мйар! А ну разрежь тут бандаж!

Ромка посмотрел влево, и увидел, как Зубоскал орудует неким странными оружием, причудливо закрепленным на его руках. До этого он подобные ножи только в играх встречал, и не думал, что у этого оружия есть реальные прототипы. Теперь, впрочем, стало понятно, кто распотрошил мутанта и переломал ему кости. Нынешняя жертва Зубоскала упала мешком, а Мйар, не глядя на нее, двинул к Ромке и молча разрезал ножами ремни на запястьях и локтях мальчика. Потом Мйара повело, он зацепился за некроманта, чтобы не упасть и неразборчиво выругался.

— Валить отсюда надо, — сказал Камориль, снимая с Ромки металлический ободок и маску. — Они у тебя документы забрали, да?

Сияющий мир снова застлал Ромке взор. Металлический обод сдерживал видение изнанки, да получше, чем пластырь Камориль. А теперь свечение тысячи нитей вернулось. Глаза привыкли много быстрее, чем в прошлый раз. Ромка всё косился на Зубоскала: Мйар выглядел не лучше того излишне резвого для мертвеца мутанта. Камориль поймал его взгляд:

— Ничего, выживет! Так они забрали?..

— Думаю, нет, — твердо сказал мальчик.

— Хорошо.

Камориль достал мобильный телефон и стал набирать какой-то номер. В это время вокруг шатались изуродованные мутанты, один даже без головы. Он как раз тыкался обрезом туловища в стенку и никак не мог ее обойти.

— А, не ловит, — Камориль спрятал телефон в карман. — Ладно. Пойдем другим путем. Мйар…

— Я так понимаю, — послышался рычащий низкий голос, принадлежащий ныне Мйару, — они через эти вот экраны следили за проходами.

Камориль подошел к Зубоскалу и уставился на панель с мониторами. Экраны мерцали синим, кое-где — красным, показывая, в основном, коридоры. Но вот, слева внизу, бухта, в ней небольшой катер, а вот и выход к подземной стоянке.

— Что это такое? Звери? — спросил Мйар, вглядываясь в экран.

На одном из мониторов был виден огромный, плохо освещенный зал, уставленный клетками и вольерами, большими и маленькими, и многие из них были пусты. В других долбились мордами об прутья какие-то несуразные черные твари, совершенно неразличимых пород и видов.

— Где-то я такое уже видал, — проговорил Мйар.

Камориль молчал секунду. Мёртвые из могил в земле, что окружала бункер, тоже молчали и не звали его. Они знали, что звать уже некого.

— Мйар… Нам нужно срочно… Слышишь, срочно валить отсюда, — тихо сказал он. — Шутки кончились, с животными мы вдвоем не управимся!

Зубоскал прикрыл глаза и проговорил спокойно:

— Я слышу, они идут. Рычат, ярятся. Надо уходить.

Мйар щелкнул пружинами клинков и нырнул в черный проход.

Камориль развернулся и высадил обойму в системные блоки на полу.

— Пошли скорей, — он кивнул на выход, — хватит разглядывать зомби, не для этого они.

Но Ромка, оглушенный и ошарашенный звуками выстрелов, не мог отвести взгляда от завораживающей, хоть и чудовищной картины: мерцающие, хаотично расставленные мониторы транслируют шум, системники дымятся и искрят, бетонный пол весь в крови, а на фоне железных дверей в стене, ведущих в такие же каморки, как та, куда его посадили, двигаются, подергиваясь, изуродованные нечеловеческие трупы. Зрелище не для слабонервных. Должно тошнить. Должно пугать. Должно сбивать с ног ужасом. Но, почему-то, все это воспринималось как какая-то компьютерная игра, не более.

— Пошли, пошли, — Камориль увлек Ромку за собой, приобняв за плечо. — Шокирует, понимаю, разделяю, сочувствую. Не смей к такому привыкать. А то патологоанатомом станешь, а оно тебе надо? Зарплата низкая, коллектив так себе…

Камориль что-то еще вещал, но Ромка не слушал.

Он оглядывался постоянно и видел, что обезглавленные тела все еще идут за ними, следуют по пятам, не думая отставать. Эти зомби были достаточно быстрыми. Их сотворил Камориль. Насколько он контролирует их? Как именно он руководит этими живыми трупами?

Страх, доселе как будто бы закупоренный в бутылке, внезапно высвободился, нагнал, накрыл. Ромка вовсе перестал понимать, сон это все или такая вот жестокая реальность.

— Чую солярку, — сказал, замерев, Мйар, — море… море близко.

Он повел их по широкому тоннелю вправо. Коридор, составленный из бетонных блоков, был освещен редкими лампами дневного света, непрерывно мигающими. Где-то капала вода и гудели трубы. Потом Ромка почувствовал ветер и густой соленый запах гниющих водорослей. Шахта бункера врезалась в скалу, а скала разверзлась большой, закрытой сверху каменным утесом, бухтой. Вдалеке обозначилась граница между водой и ночным небом, по краю сероватым.

К пристани был пришвартован маленький катер.

— Ну, выходит даже лучше, чем я надеялся, — произнес Камориль. Протянул руку куда-то назад, нащупывая что-то в воздухе. Обернулся: — Эй, ты! Да, давай сюда.

Один из зомби — большой, массивный, с остекленевшим взглядом и чудовищно порванным горлом, проковылял поближе к некроманту и стал неуклюже топтаться рядом. Камориль, закатив глаза, сунул руку в карман военных брюк, надетых на покойнике, и вынул оттуда связку ключей.

— Отпускай их, — сказал Мйар, принимая ключи из рук Камориль.

Некромант упер руки в боки:

— Это мне, для опытов.

— Нет. Отпускай.

— Но, Мйар, такой материал..!

— Оставь их здесь. Едем к Эль-Марко.

Камориль очевидно не хотел терять свои полуживые трофеи, но возражать более не стал. Махнул рукой небрежно — и на деревянный настил мешками шлепнулось три бездыханных тела.

— К Эль-Марко, так к Эль-Марко, — согласился некромант. — Скорее запускай эту штуку.

— А кто такой Эль-Марко? — спросил Ромка, перебираясь на борт, устеленный белым пластиком.

— О, — улыбнулся Камориль, запрыгивая следом, — это наша беленькая девочка.

Ромка тогда не понял, почему девочку зовут Эль-Марко. Наверное, потому, что это была не девочка.

Катер, наконец, завелся. Его качнуло, дернуло вперед и он взрезал килем тихое море.

В тот же момент из выхода в бункер выбежали черные псы с красными, тускло светящимися в темноте глазами. Их контуры смазывались, как во сне, а рык был похож одновременно и на кошмарную скулящую песню. Твари наводнили пристань, выбежали на деревянный настил, остановились у воды и стали яриться, гнуться, выть. Некоторые прыгали в воду, но, проплыв метров десять, возвращались.

Псов привел один их давешних человекоподобных чудищ. Он смотрел на удаляющийся в ночь катер, с легкостью удерживая на привязи троих особенно крупных особей. Это был последний из уцелевших уродцев.

— А ведь ночь обещала быть томной, — протянул Камориль.

Я проснулся на чистых белых простынях под еще одним чужим потолком. В косых солнечных лучах танцевали пылинки, светлые занавески колыхались у открытого настежь окна. Снаружи доносился шум моря и крики чаек.

Я попытался сесть, но не сразу смог. Я попытался вспомнить, как сюда попал, но не смог вовсе.

Потом мелкими отрывками стало подкрадываться озарение насчет места моего пребывания. Это, конечно, не сулило мне ничего хорошего. Нет, Эль-Марко удивительный и очень приятный человек, но я бы не стал беспокоить его просто так…

Я обратил внимание на себя, любимого. Итак, вот, на боку и плечах белесые рубцы свежих шрамов, еще не успевших пропасть. Башка тугая, штанов нет. И что это я повадился голышом расхаживать… Я вспомнил, как выскочил из ванной, и тут меня накрыло четкое осознание неизбежности падения. Что было потом, я помнил в виде череды размытых образов, гротескных, преувеличенных… не люди — а огромные венчики цветов из запахов, пронзенные стрелами мимолетных эмоций, нечеловеческая вонь искусственно собранных по кусочкам монстров и острый запах крови, который проедал меня насквозь… Камориль прав. Такие перемены восприятия для меня обычны, если мне начинает нравиться человеческая женщина. Гребаный организм. Чтоб его. Почему все так? Чем я это заслужил? Почему я такой?.. Еще говорят, что у меня в такие моменты невообразимо портится характер. Но почему я этого не замечаю? Почему я воспринимаю себя в эти периоды так, как будто бы все в порядке?.. Хорошо, что эти всплески быстро проходят.

— Эль-Марко, значит, — проговорил я и все-таки поднял тело с кровати. Как ни странно, стоило мне сесть, я понял, что помру не скоро. Тело слушалось, мышцы болели, да, саднили белесые рубцы по плечам, тоже да, но! Это и все. Что меня, признаюсь, насторожило. Нынешнее мое неплохое состояние ну никак не вязалось с воспоминаниями о бойне в бункере… Меня ведь тогда потрепали, изрядно причем. Неужели…

— О, нет, — прошептал я, — только не это!

Я встал, нашел в углу свои штаны цвета хаки и снова расстроился. Они были порваны в трех местах и почти полностью заляпаны кровью. Моей, чужой, вперемешку. Ну конечно, истинный холостяк Эль-Марко запамятовал с ними разобраться, зараза волосатая! Вот и что теперь делать? Я, за неимением других вариантов, порылся в комоде. Нашел кучу полотенец, постельное белье и синие широкие шорты с изображением ярко-желтых летающих коров. Вздохнул. Надел.

Зачем-то подошел к окну и глянул наружу. Нужно собраться с мыслями.

Итак, я здесь, а это значит… Ничего хорошего это значить не может. Эль-Марко Кападастер, как его еще называют — по-своему гениальный парень. Очень талантливый. Очень. Он не… он… ох! Да что же это… Да, точно, это он, скорее всего, вылечил мои раны. Причем, все. Кажется, на плече у меня была самая серьезная — но теперь ее нет. А как Эль-Марко лечит раны?.. Почему же все так непросто, а.

За окном (все еще) была поздняя весна, но этого совсем не чувствовалось; видно было море — большое, тихое, близкое. Как осколки разбитого кувшина, рассыпались по побережью алые черепичные крыши домов, яркие мазки виноградников, хаотичные петли дорог, тропинки и лестницы. Небольшая церковь Потерянного сверкала вытянутыми светлыми башенками, символизирующими пламя; кричали чайки; сидя на трубе, терлись друг о друга черный кот и рыжая кошка.

Вообще-то, Эль-Марко, сам по себе, полезен. Кроме того, что он способен лечить, он может еще и придать сил, уменьшить чувствительность к боли. Еще он может «зажать струну», как он это называет. Я не знаю, что это за чародейство такое, и откуда берутся все эти внезапные улучшения, но, например, если Эль-Марко зажмет струну Камориль, то магия некроманта станет сильнее и тоньше, превратится в еще большую смертельную угрозу. Камориль расправит плечи, а может, даже перейдет в свою следующую форму, и тогда предполагаемому врагу не поздоровится. Если Эль-Марко «поработает» со мной, то… я даже не знаю, как это точно объяснить… словом, я сольюсь с этим миром и временем, что сделает меня как бы… хозяином здесь. Сложно словами все это выразить, тонкость перемены этой описать… Эль-Марко, правда, никогда не повышал наши умения до предела. Мне даже кажется, что это опасно делать, мало ли что. Состояние измененного сознания и зажатой струны — оно такое, непредсказуемое. Ну его.

А вообще, Эль-Марко, светловолосый и синеглазый, — это полупрозрачный человек, аквамарин в серебряной оправе, обладающий притом обжигающей своим холодом харизмой «загадочных», тех, которым есть о чем молчать и есть что скрывать. Даже я на это повелся однажды и решил, что молчит он в связи с чем-то очень серьезным и печальным. Может, так оно и было, но о причине своей печальности Эль-Марко так никому и не рассказал, а оттого у меня создалось впечатление, что и не о чем ему грустить. Кстати, несмотря на все это, пущего любителя вкусно поесть и качественно отдохнуть я тоже еще не встречал.

И да, лечит он, прикасаясь руками к травмированным местам. За это его бы отпинать, да и Камориль отпинать не помешало бы… не за что-то, а так, для профилактики. Да, все коллеги Эль-Марко используют наложение рук. Но он-то не практикующий целитель! А потому я не могу воспринимать его, как врача. И Камориль же еще… Надеюсь, все было не так, как мне представляется. Ну, не нравятся мне все эти их нестандартные наклонности, это неправильное и вездесущее нарушение моих личностных границ… и да, возможно, они таким образом просто подчеркивают свою индивидуальность… или как там еще можно было бы оправдаться? Но мне уже, если честно, надоело их оправдывать. И если мне хоть раз еще придется из-за этих шуточек покраснеть — гнев мой будет ужасен, а суд — справедлив.

Приняв это твердое решение, я отлип от окна и двинулся искать Камориль и Эль-Марко.

Нашел я их на кухне, вдвоем. На столе стояла бутылка красного уксуса, печь отсчитывала последние секунды приготовления чего-то дурманяще пахнущего, Эль-Марко и Камориль, шагов моих не слышащие, самозабвенно распивали пиво и вдохновенно мыли мне кости. А может, и слышали они меня, кто ж их знает.

— Всем с добрым утречком, — хмуро заявил я. — И Мари не баба, а девушка…

— Здравствуй, Мйарчик, — улыбнулся Камориль.

— Здравствуй, — улыбнулся Эль-Марко. — Давно не виделись.

— Где пацан? — спросил я, садясь на высокий табурет рядом с Камориль.

— На чердаке, читает учебник по базовой элементалистике.

— А это ему зачем? — удивился я.

— Дык у меня нет ничего больше, кроме того, по чему Никс самообучается, — ответил Эль-Марко, снимая с крюка кухонные рукавицы. Как только он это сделал, газовая печь пикнула и разблокировала замок дверцы. Эль-Марко открыл ее и вытащил на свет противень с огромной дымящейся пиццей. Выложил пиццу на деревянную подставку и перенес на стол.

— Камориль, — я повернулся к некроманту, — у меня такое чувство, будто бы все хреново.

Тот, не смотря на меня, медленно ответил:

— Да что, не так уж и хреново… Бывало и хуже…

Тут к нам сзади подошел Эль-Марко и обнял обоих за плечи:

— Друзья, полно вам. Надо же радоваться! Мы снова собрались вместе. А вместе мы кое-чего можем, так? Мйар, я скучал.

Он стал теребить меня за щеку, но я, не стерпев этаких надругательств, проворно и, надеюсь, достаточно больно щелкнул его по лбу.

— Ой, — сказал Эль-Марко, — зачем ты это?

— А вот нефиг, ты и так… чувствую… приложился к делу моей регенерации… А я, между прочим, за сутки бы сам все отрегенерировал!

— У нас нет времени, чтобы ты разлеживался, — сказал Камориль. — Хрупкая красота моей теперешней жизни может рухнуть в любой момент. И твой покой отшельника — тоже!

— Не драматизируй! — отмахнулся я. — Все не так плохо!

— Но и не хорошо, совсем не хорошо, — некромант не сдавался. — Ты, наверное, как всегда ничего не запомнил, пока твой организм алкал боя и крови… И получил все, что хотел, — следует признать. Так вот, совокупность фактов, плюс обрывки сведений в мозгах мертвецов… заставляют меня волноваться.

— Мм… — протянул я, — теперь мой организм алчет мяса… то есть, еды. Эль-Марко, хватит дразнить, давай угощай!

— Один момент! — оживился тот.

— Я ему уже рассказал, что происходит, — продолжал Камориль. — И оно не касалось нас, пока мы не полезли вызволять мальчишку. Оно-то, понятно, деяние, соответствующее твоему наивно-хаотическому мировоззрению и даже некоторым моим увлечениям потакающее, но — необдуманно это все. Теперь у нас, наверняка, будут проблемы, довольно тягостные, хотя и разрешимые. Кабы, знаешь, еще чего не вышло.

Я ничего не сказал, вгрызаясь в сочный кусок пиццы. Нет, ну а что? Что тут скажешь? Я вообще не слишком-то помню, что случилось прошлой ночью…

— В умах мертвецов было пусто, — продолжал некромант, — почти у всех, кроме одного…

— Ну да, ты же не можешь в обыкновенной ситуации читать всю информацию, — Эль-Марко сел напротив нас и повязал на шею салфетку. — Если б вы меня сразу с собой позвали, сведений было бы больше.

— Ну, кто ж знал, — Камориль педантично разрезал пиццу на квадратики. — У одного в момент смерти своя жизнь была на уме, у другого вообще какая-то фигня… третий думал о сжавших его бедрах Мйара, и только четвертый думал о том, что все произошло из-за мальчика. О чем они тревожились, то я и узнал. Если бы того «собаковода» смогли порешить, может, что-то еще бы всплыло. А так… Какие-то гибриды человека и животных, тоже мне, химеры антропоморфные. Не так удивительно, насколько не понятно, зачем?.. Сейчас? Кто и зачем в наше время занимается магической гибридизацией? Очевидно же, что в обход Заповеди, — дикая дикость, или дикая дерзость… И Ромка им зачем? Понятно теперь, что ценность у пацаненка не надуманная, она правда есть, и она велика… Но узнали они о нем — как? От кого? Я думаю послать письмо в гильдию некромантов…

— Ты ж вольный, — Эль-Марко запил пиццу персиковым соком. — Думаешь, помогут?

— Ну, я надеюсь. Может, хотя бы дадут официальное разрешение на использование каких-то артефактов. Сформулирую запрос по возможности хитро, на всякий случай.

Да, Камориль был «вольным». Он, будучи нетривиально талантливым магом, тяготился надобностью исполнять гильдейские обязанности, и, к тому же, не любил какое-либо руководство. Более того, изучать одну лишь чистую некромантию казалось ему скучным, а по закону использовать сложное безмолвное волшебство на стыке школ было то ли нельзя, то ли не очень можно. Кроме того, с его членством в гильдии связана какая-то довольно мутная история, которую я целиком не знаю. За сим Камориль не входит в гильдию некромантов, но в тамошних документах числится. Более-менее точно я знаю одно: в свое время он каким-то образом выкупил себе эту относительную «волю», что само по себе удивительно. Теперь он обязан хранить у себя некоторые особо ценные и опасные творенья человеческого гения, но пользоваться ими на свое усмотрение ему нельзя.

Вообще-то сейчас гильдия некромантов не такая уж большая. Постоянной локации она не имеет, маги собираются несколько раз в год по письменной договоренности то у одного, то у другого члена гильдии, благо, состояния им позволяют не скупиться и разъезжать куда угодно в любое время. Сдается мне, все ныне существующие гильдии (а их насчитывается пять штук) устроены примерно так же. Кроме поглощающих, конечно, это ведь совсем отдельный разговор… Различает эти магические товарищества, кроме направленности, только численность магов да внутренние уставы, которые в любом случае координируются с Заповедью Неугомонного Сердца. В редких случаях главы гильдий собираются вместе и вписывают некие новые тезисы в эту таинственную и полумифическую книгу, или просто решают что-нибудь очень важное.

Если уж говорить о системе контроля магии в целом, то… Я никогда не хотел вникать во все эти подробности, но как-то так получилось, что немного вник. Как по мне, все это — ересь и бюрократия, но что и как в мире устроено решаю не я, так что… Мне приходится раз в год заполнять анкеты и прочую макулатуру, так как я зарегистрирован в департаменте исключительных дел как «потенциально опасный агент», что бы это ни значило. Ах, да. Департамент. Это явление никак к гильдиям магов не относится и полностью подчинено руководству страны; чиновники на местах, по сути, контролируют «несознательных» чудаков вроде меня и низших полуразумных тварей типа троллей, русалок, домовых, ашей и аров, о существовании которых после пресловутой Войны Причин простой люд предпочитает говорить либо плохо, либо никак. Еще я слышал, что, вроде бы, в наших краях есть вампиры, но они крайне асоциальны и в контакт ни с кем не вступают. Кроме вампиров и организованных магов, тут можно напороться на оборотней, уже упомянутых троллей и леших, — ежели в горных чащах блуждать потемну. В общем, нечеловечины здесь водится в достатке, но она вся тихая, редкая, напуганная, практически незаметная, и, потому как для человека бесполезная — то и незамеченная почти. Раньше, и я даже это помню, как-то по-другому все было. Больше было странного и оно было агрессивней. А уж что после войны творилось… Ох. Так что, нынешнее состояние дел кажется мне естественным, и осторожность магов вполне понятна.

Действия колдунов контролируют поглощающие — опасные и, на мой взгляд, непредсказуемые ребята, которые сами, по сути, являются магами. Классика жанра, как ни крути. Репутация у них та еще. Я, правда, из них тоже ни одного не видел — и это меня несказанно радует. Хоть я и не маг.

Есть еще то самое «пламенное просвещение» — разветвленная сеть спецкурсов для простых людей под протекцией церкви Потерянного, где неофитам втолковывают (за деньги, естественно) основы науки обращения с энергиями, заодно выявляя среди них потенциальных чародеев и(или) просто шизофреников, применяя особые свои церковные методы. Талантливые дети, бывает, рождаются и у простых, ни в жизни волшебного не видевших родителей — и цель пламенного просвещения как раз в том, чтоб этих деток вовремя распознать. Так же, говорят, неприкаянные провидцы мутировали в неформальное объединение бабок-ведуний, но тут уже я никак не разбираюсь, знаю только, что оно есть.

В общем, организаций всяких много, разобраться в них всех не просто, и мне кажется, что я знаю только треть того, что мог бы знать. Уверен, Камориль ведает больше. Но вот куда идти с повинной в случае разорения нами подземного бункера с химерами-мутантами?.. Ума не приложу.

— А что там с документами? — спросил я. — Или с письмами, что там Ромка тащил?

— Хо-хо, — Камориль вздернул брови, — а тут вообще забавная история вышла. Пацанчик же, смышленая наша зверушка, оказался непрост, и, сбегая от любезных химер, выкинул пакет с письмами и фотографиями под раздолбанную карусельку. Мы туда смотались утром, пока вы с мальчишкой дрыхли… ага, как только Эль-Марко тебя отреставрировал чуток.

— На моем новом красавце, — Эль-Марко сверкнул белоснежными зубами.

— Ага, байк — заглядение, просто зверь! — согласился Камориль. — Почем, кстати, брал?

— Эй-ей, так что там с письмами? — напомнил я. Развели тут болтовню светскую!

— Так вот, приезжаем, роемся на детской площадке. А неисповедимы пути ценных бумаг, пускай то и чьи-то каракули… Пакета нет, писем нет. Что делать? Мы в расстройстве, уже мозгуем, стоит или не стоит соваться снова в бункер, чтобы его хорошенько обыскать… Тут мне позвонил наш зверек, — Камориль блаженно улыбнулся, — и заявил, что все в порядке.

— Короче, суть в том, что мать, в спешке, всунула ему пакет с бухгалтерскими отчетами, а не с фотографиями, — весело встрял Эль-Марко, — и письма деда спокойно лежат по его адресу! Камориль отдал мальчишке мобильник, который тебе купил, тот позвонил матери, а она стала отчитывать его за пропажу документов. Ну, а после этого Ромка позвонил Камориль.

— Женщину, конечно, жалко, на работе ее не похвалят, — отметил некромант. — Но для нас это неслыханное везение. Так что, Мйар, давай, ешь, пей, и пойдем докапываться до истины.

— Поедем, — уточнил Эль-Марко.

А я жевал и не говорил. Собственно, я даже был рад, что Камориль этак стройно расписал план мероприятий. А везение… ха, на то я и рыжеват! Мне если уж не везет — то по-крупному, а в мелочах я вполне привык полагаться на удачу.

— Одна маленькая проблема, — сказал я, поставив на стол стакан с соком. — Если наши, ныне покойные, приятели-мутанты забрали те самые бухгалтерские отчеты, то они уже всенепременно знают адрес проживания Романа. По крайней мере, тот единственный собаковод вполне мог додуматься…

В кухне повисла тишина, нарушаемая лишь гудением кондиционера в дальней комнате.

— Приедем на место, я зачарую входные двери, — пожал плечами Камориль. — На сигнал, да что-нибудь такое-этакое наворожу с элементами кружевного «авось». У меня даже уже руки чешутся и есть идея, что именно ворожить! Кападастер, ты зажмешь мне струну для тренировки? Давно мы этим не занимались, кто знает, как тебе приноравливаться теперь будет…

— Попробуем, никаких проблем, — Эль-Марко бросил свою тарелку в раковину. — Сейчас, мигом переоденусь, и поедем, куда там нас снова несет нелегкая.

«Суть волшебства колдуньи вероятностей заключалась в том, что она видела возможности вещей и людей, и тут же могла поспособствовать тому, на что вышеперечисленные способны. К примеру, если от статуи вот-вот отколется правая рука, колдунья вероятностей могла бы глянуть на это дело, и… ничего бы не произошло. Но вот если бы кто-то коснулся руки статуи, то тут уж не избежать мраморных осколков по полу. Ее сила действовала и на варианты типа „А если вот тут подклеить, а тут подмазать, а здесь вот скотчем замотать!“ — непременно при условии выполнения поклейки, замазки и обмотки. Была и обратная сторона у этого колдовства: если ей казалось, что что-то невозможно, то хоть кол на голове теши, — дело с места не двинется,» — прочел Ромка абзац из довольно-таки новой книжицы. Издание прошлого года, одна из типографий областного центра. Странно. Написано на обложке — «Особые Случаи Края» и год проставлен внизу. Он думал, это что-то художественное (если понимать «край» не как местность, а как точку перелома событий), а это оказались причудливо подобранные отрывки из отчетов и писем, чуть ли не дневников. Документальная такая, судя по внутренностям, книженция. Достаточно интересно, но как-то совсем не то, что могло бы ему помочь на данный момент.

Ромке хотелось конкретики. Какого-то четкого руководства с план-схемами, так, чтобы наглядно было указано и расписано, что означает красный, оранжевый или голубоватый цвет сияющей нити. Одними смутными ощущениями и догадками толку не добиться, нужно знать, доподлинно знать. Пример не решить без формулы, а с магией этой, судя по всему, не совладать без теории. Ромке, судя по всему, досталось какое-то крайне запутанное информационное колдовство, без всяких там плюшек к атаке, в котором, к тому же, никто особо и не разбирается. Ромка даже подумывал о том, чтобы настоять и, несмотря на опасения Мйара, выпить-таки то темно-фиолетовое зелье, которое давеча хотел влить в него Камориль. Ну, случится у него пищевое отравление, но не помрет же он от этого… А то даже не ясно, какую именно информацию искать, каким текстом запросы в сети писать… Такие материи не разобраны в большинстве игрушек. Никаких тебе огненных шаров и близко. Никаких тебе цепных молний или заморозки. Ромка вздохнул: раньше, до прихода кошмаров, ему часто снилось, как он зажигает огонь в своих ладонях. Потаенная эта мечта — стать огненным чародеем, — была слабо осознаваемой и такой, из разряда неосуществимых никоим образом, светлых, идеальных мечт. А теперь он… кто? Экстрасенс? Медиум? Телепат? Эти-то хоть что-то могут на практике сообразить, а он… кажется, ничего не может. Просто видит странные вещи. Но это, все же, много больше, чем есть у других ребят, таких, каким он и сам когда-то был, которым волшебство — любое волшебство! — только снится — тайное, запретное, позабытое, но прописанное в сердце с той, другой стороны.

Каждый мальчишка знает, что есть вещи, о которых не говорят. Со временем даже самые суровые родители пробалтываются о чем угодно, кроме этого. Когда тебя настигают твои четырнадцать, рано или поздно, — к тебе придут, всучат книжку с целомудренными, выхолощенными картинками, написанную энциклопедическим языком, — на, мол, ознакомься, что такое межполовая любовь. Сеть, конечно, расскажет тебе об этом раньше, откровеннее и циничнее. Хотя, это как повезет и смотря, куда попадешь.

Но о гильдиях магов тебе не расскажет никто. А спросишь — правда ли, что в той войне принимали участие чародеи? — промолчат или высмеют. Говорить о том, что было — неприлично. Нельзя. Но это было. Мальчишки чуют это, и когда об этом говорят — встает дыбом короткая шерсть на загривках. Мальчишки подозревают друг друга в причастности к тайне и отчаянно этой причастности хотят, настолько, что придумывают небылицы. Никто этим сказкам не верит, и Ромка тоже не верил в дружеские россказни до поры до времени, хоть и продолжал видеть сны о том, как в руках его распускается невиданный цветок огненного волшебства…

И вот, оно произошло. То, чего быть не может, и то, чего Ромка ждал.

И даже пускай это в сущности никакой не магический дар, а помутнение разума, — пускай. Но он видел восставших мертвецов и, кроме прочего, держал за руку человека, у которого в каждом пальце четыре фаланги и глаза горят в темноте желтыми угольками. И это значит, что мальчишеские легенды, неотличимые от слухов, правдивы, и все догадки — не зря. Чародеев не повывели под ноль, и то, о чем молчат родители, молчат бабки и деды — существует, дышит, живет совсем рядом и умирать не думает. Маги — не сказка, не блажь, не ложь, они реальны, сильны и разумны, настоящие, обыкновенные, невероятные. И еще… Но это слово даже произносить нельзя, оно — фоном, оно — серое, оно — как дымок или шепот…

Всемогущие.

Да. Кто-то. Где-то. Пускай не он сам, и не Камориль Тар-Йер — но где-то ж может быть такой волшебник, чтобы почти, как Потерянный бог?..

Ромка потер пластырь. Ну, хоть обошлось без фигурных шрамов.

Снимать — не снимать… интересно, а будет ли видно нити тех трех мужчин в комнате, что этажом ниже? И как разделить все эти слои энергий, и что как правильно называется? И… и все это призрачное, полупрозрачное великолепие, похожее на внутреннее солнце каждого, подернутое рябью, горящее или тлеющее, сияющее или тусклое — что же это на самом деле? Правда ли — та самая «душа»? Долго смотреть — убиться можно, слишком… странно. Завораживающе. Кружит голову, наскоками плывет, а то и исчезает враз… Как с этим быть? Может, со временем пройдет? Столько вопросов, и ни одного ответа. Чудаковатый некромант знаком с предметом поверхностно, сконцентрированный на своей профессии и специализации. Что уж говорить о Зубоскале, Мйаре Вирамайна. Но в знаковом том письме дед сказал, что Мйар поможет, и пока что причин усомниться в его словах Ромка не видел, тем более что страшных снов не случалось вот уже третью ночь подряд.

Ромка искоса глянул на большую круглую прорезь чердачного окна. Там, верно, и уместиться можно легко, стена-то толстая, форма как раз соответствует изгибу спины, и от пола расстояние с голень. Можно сидеть и книжки читать… или на дождь пялиться осенью.

Его мысли прервал скрип винтовой лестницы.

— Пойдем вниз, — махнул рукой Мйар. — Кстати, тебе же Камориль мобильник-то отдал, который мне покупал? Он говорит, что простейший взял, чтобы я не путался, ну а, раз такое дело, тебя мама-то наверняка не похвалит за утрату старого…

Ромка улыбнулся: его старый мобильник был бесподобно допотопен, черно-бел и исцарапан знатно.

— Отдал, — кивнул он и вернул книгу на стеллаж. — А что, едем ко мне?

— Ага, — Мйар растянул края цветастых шорт, как юбку, — будешь представлять маме трех пришибленных мужиков! Даже не знаю, стоит ли, на самом деле…

— Да ее дома не будет, скорее всего, — задумчиво ответил мальчик. — А если будет… Ну, скажу, что вы… э-э… женихи сестры?

— О, у тебя сестра есть?

Мйара очевидно обрадовала перспектива.

Ромка кивнул.

— Симпатичная? — спрашивал Зубоскал уже по пути вниз.

— Ну, такая… — протянул Ромка. Замолк. С минуту подбирал эпитет к Алечке, пока, наконец, не определился: — Она разная… раньше лучше была, потом поменялась, сейчас вот обратно куда-то меняется, чем-то новым увлеклась…

Ромка скосил взгляд на Зубоскала: тот был румян и чем-то доволен. В нем тоже чувствовалась перемена, если не случившаяся, то намечающаяся. По крайней мере, между этим Мйаром и тем, которого Ромка видел при первой встрече в подвале четырнадцатого дома, разница была ощутима.

Эль-Марко Кападастер предстал перед ними в широких пятнистых штанах, полосатой телогрейке, приталенном болотного цвета пиджаке и в невысоком черном цилиндре.

— Думаешь произвести впечатление на даму? — подмигнул Мйар.

— Мы с тобой просто давно не виделись. Я сейчас всегда так хожу, — заявил Кападастер. — Давайте торопиться. Скоро электричка отходит?

— Через восемь минут, — выплыл из-за перегородки с комнатными растениями Камориль. — Все всё забыли, ничего не взяли?

Выходя следом за Мйаром из дома, Ромка грустно проводил взглядом хромированный байк Кападастера.

— Вот это… вещь, — восхитился он чуть погодя.

— Что, покататься хочешь? — спросил Мйар. — Я думаю, как будет время, Эль-Марко тебя покатает, если захочешь.

— Правда? — встрепенулся Ромка.

— Ну, да. Зуб даю — не откажет. Он, вообще-то, добрый.

Расправившись с дверным замком и воротами, Эль-Марко догнал успевшую было скрыться за поворотом компанию.

Теперь они шли по красной черепичной крошке, устилающей тропинку, вверх, к искусственной насыпи железнодорожной полосы. Резкое полуденное солнце давало плотные тени. Начинало припекать, и, как это всегда бывает в таких местах, время засахарилось, как сироп, практически замерло. Дорога пылила, над городком внизу реяли чайки. Женщины с авоськами и неформального вида девочки оккупировали единственную на станции лавочку. Ромка вздохнул и приготовился ждать.

А ведь его одноклассникам, возможно, прямо сейчас, дают новый материал по геометрии…

— О да, да! Пахлава — это именно то, что нужно моему милейшему другу!

Ромка вздрогнул и обернулся: Камориль протягивал деньги одной из старушек на лавочке. Некромант возвращался, играя бровями:

— Мйарчик, а смотри, что у меня есть!

Лицо Мйара не выражало никаких эмоций, но на нем предательски дергался левый глаз.

— А, фиг с тобой, давай ее сюда! — не выдержал Мйар и алчно вгрызся в хрустящее слоеное тесто, обильно пропитанное медом и посыпанное корицей.

Эль-Марко шлепнул себя по лбу и пробормотал какое-то ругательство, а Ромка хихикнул в ладошку.

Как того и следовало ожидать, вскоре развалившиеся в электричке на свободных сидениях Мйар и Камориль причитали в два голоса, что страдают невообразимо и зверски хотят пить. Камориль устал от этого первым, встал и пошел курить в тамбур.

Странно, что никто из троицы не смотрелся в электричке слишком уж чужеродно: ни Эль-Марко в цилиндре и полосатой фуфайке; ни Мйар в цветастых широких шортах, ни эпатажный Камориль в черном и узком, а местами и слишком блестящем. Наверное, — думалось Ромке, — это от того, что они все тут выросли, где-то здесь. Или, хотя бы, в этой стране. А может и вовсе, — друзья детства, когда-то почти одинаковые, одетые в истертую и мятую мальчишескую одежку, подстриженные под ежик, катались они в этой электричке из дома Эль-Марко в город и обратно… разве что, Камориль, например, всегда был ниже и худощавей ширококостного Мйара, рослого не по годам, и, наверное, зачастую ломал то руку, то ключицу, оттого и стал учить язык костей, а потом и в некромантию подался…

— Смотри, отклеился, — незаметно вернувшийся Камориль провел пальцем по лбу Ромки, приклеивая лепесток пластыря на место. — А ты все ворон считаешь, зверек?

Ромка вздрогнул: прикосновение было холодным.

— Ой, не заметил… он отклеился, а изменений как-то и не было никаких… все как всегда. Может, прошло все?

Камориль вздернул бровь:

— Да ну…

— Смотри! — вскрикнул Мйар, указывая куда-то в окно. Эль-Марко приник к стеклу со своей стороны, а Камориль вытянул шею. — Это же тот самый горный монастырь! Крыло левое обрушилось!

— Тысяча дохлых кошек, а мы же там лазили! — произнес Эль-Марко.

— Так давно это было, — Мйар сел спокойнее, все еще смотря в окно.

Мимо проносилась скала с выдолбленными в ней окошками, пещерами, лестницами и переходами. Некоторые окошки были застеклены грубыми витражами, а на самых нижних дверях висели замки. Обрушившееся место электричка давно проехала.

— Я там череп козла нашел, — медленно и почему-то немного смущенно поведал Камориль. — Хотя память и правда очень… какая-то… кусками.

— Долго нам еще? — спросил Ромка. Сам он в эту часть пригорода ни разу не ездил. Тем более, в электричке.

— Минут двадцать, — сказал Камориль, — скоро уже.

Оставшиеся двадцать минут Эль-Марко рассказывал о делах на винограднике отца его бывшей девушки, который стал его хорошим другом. Ромка не слушал и думал о своем.

Вероятность того, что на людном вокзале его встретит кто-либо из знакомых, была низкой, но все же была. Он старался идти чуть поодаль от странной троицы мужчин, и даже место в автобусе выбрал с краю.

Волшебство — это хорошо. Но… есть еще кое-что. Ромке не давал покоя следующий вопрос: какой смысл, в самом деле, некроманту заботиться о делах Мйара и его, Ромкиных? Не то, чтобы Камориль ему не нравился. Просто немного обескураживала готовность Камориль и Эль-Марко Кападастера ввязываться в проблемы Зубоскала. Ромка считал себя проблемой именно Мйара и не думал спрашивать помощи ни у кого, кроме него. Может, некромант и Эль-Марко так развлекаются. А может, они чем-то обязаны Мйару. Хотя, на обязанность их поведение не похоже было: это или удивительной крепости и наваристости дружба, или Ромка совсем ничего не смыслит в отношениях между людьми. Хотелось бы, конечно, верить, что все так и есть. В душе Ромка радовался, что познакомился с этими особенными людьми, — даже без всякой магии. А Эль-Марко ведь наверняка так же не прост, как и Мйар, и Камориль. Но с другой, изнаночной стороны Ромку терзала мысль о «синдроме утенка», и он еще не мог точно охарактеризовать свои чувства по этому поводу. Люди, конечно, не книги и не кинофильмы, но, если мужчинами руководит тот самый, недостойный вид привязанности — когда ты любишь кого-то не за то, кем он является, а потому, что это просто первый попавшийся человек, проявивший к тебе симпатию, — то как же их уважать при этом?..

— Нам налево, — указал мальчик, когда они зашли во двор его дома. Подошел к двери, быстро набрал код замка. — Пойдемте, нам на седьмой этаж, на лифте поедем?

— Мы на лифте, Мйар пешком, — Камориль закатил рукав, подкручивая что-то на часах.

— Почему это? — возмутился Мйар.

— Потому, что твоя тушка должна вспомнить, каково ее предназначение, — сказал некромант, заходя в лифт и нажимая кнопку. В закрывающихся створках мелькнула недовольная физиономия Зубоскала:

— Даю вам фору в шесть секунд! — бросил он.

Ромке стало немного стыдно за то, что одежда Камориль может соприкоснуться с грязными стенками лифта. Иррациональное чувство. Он отогнал его, уставившись на металлические двери. Механизм неторопливо отсчитал семь этажей, и створки разошлись.

— Я еще в прекрасной форме, — вздернул брови «скучающий» у перил Мйар.

— Ты обогнал нас на пятом этаже, а это весьма посредственно, — ткнул его ногтем в плечо некромант, — а ты сытый, выспавшийся и довольный! Это никуда не годится!

— Да я только отрегенил половину массы, ты чего!

— Не половину, а даже пятой части там не было, не я ли тебя из катера вытаскивал?

— Тихо вы! — шикнул Ромка. — Кажется, там, дома, кто-то есть. Или ма, или сестра.

— Позвоним? — предположил Эль-Марко.

— Нет, у меня свой ключ.

— Так, — произнес Мйар, подходя ближе, — пускай Эль-Марко и Камориль займутся дверью, а мы с тобой пойдем знакомиться с твоими родственниками.

— Хо-хорошо, — запнувшись, согласился Ромка.

Я был небезосновательно горд собой: во-первых, я вовремя вспомнил о том, что Камориль грозился зачаровать входную дверь от всяких бед, а во-вторых, не менее вовремя сообразил, каким образом Эль-Марко зажимает струны души Камориль. Ромка вставлял ключ в замок, а Эль-Марко подходил к опершемуся о стенку Камориль. Мальчик провернул ключ, а Эль-Марко облокотился рукой о стену, встречая взгляд медовых глаз Камориль. Замок щелкнул, и мальчик вошел в дверь. Я отвел взгляд и шагнул следом за ним.

По правде говоря, мысль представиться маме Романа парнем его сестры мне не очень нравилась. Ушей моих, конечно, сейчас не видно, но разговаривать мне много все же не стоит — клыки, как никак, имеют место быть. Я наклонился к Ромке и тихо спросил:

— А мать в курсе твоих особенных способностей, или как?

— Нет, — ответил Ромка через плечо, — кажется, я уже говорил…

Из кухни донесся женский голос «Ром, ты?»

Мальчик снял кроссовки, поставил их ровненько рядом с другой обувью и молча пошел на кухню. Я пожал плечами и, разувшись, осторожно заглянул в ближайшую комнату, стараясь не вникать в тихую беседу на кухне. Иногда я просто ненавижу свой острый слух: безэмоциональные жесткие упреки чужой матери задевали меня, как будто кто-то очень для меня важный оскорблял меня лично.

Комната, куда я вошел, была, судя по всему, комнатой Ромы и его сестры. Внутри было светло, опрятно и на удивление чисто. Я прикрыл дверь и занялся разглядыванием мелочевки на полках. Вот совместная фотография: Ромка, помельче года на два, худощавая нескладная девочка и женщина с вьющимися осветленными волосами. Семейный портрет, вестимо.

Вообще, я заметил, что мальчик у нас довольно-таки интровертный. Замкнутый, другими словами. Он достаточно развязно вел себя тогда с Камориль, и на пляже; смело, без единой жалобы пережил побывку у веселых гостеприимных химер; вставлял свои пять копеек в разговоры, однако… этот взгляд миндалевидных темных очей, уходящий все время вбок, и сама манера держаться… у него большими буквами на лбу написано: «я себе на уме».

Я сел на диван. Итак, наша первоочередная задача — глянуть, что там ему написал дед. А так же, нужно просмотреть фото, на которых, якобы, мелькаю я. Вообще я стараюсь не попадать под дуло фотоаппарата, ну, в смысле, под объектив. Для меня это одно и то же, учитывая, сколько я живу. Это Камориль все равно, потому что он без башни, а мне так нельзя, нет. Пускай меня лучше забудут, чем поймут, что что-то со мной не так, очень не так.

Дверь приоткрылась, и в нее, как бы внезапно это ни было, вошла женщина в домашнем халате. Та, с фотографии. Улыбалась она достаточно мягко, однако, полагаю, очки на ней — не просто так, и что-то как-то очень уж несет от нее мелом и казенным домом, как выразилась бы карточная гадалка.

— Здравствуйте, так вы из музыкальной школы? — спросила она.

Бурю моих эмоций по поводу вопроса описать кратко — сложно, почти невозможно. Я и радовался, что Ромка придумал такое веселое вранье, что я даже подыграю в легкую, и сетовал, что мне придется-таки разговаривать с этой дамочкой. Я решил говорить мало и, по возможности, не открывая рта, как чревовещатели. Вот же полудурком я тогда выглядел, наверное…

— День добрый, — пробормотал я. — М-м… мы из хора.

— Мы? — вздернула брови женщина, присаживаясь на стул у стенки.

Тут в комнату вошел Ромка:

— Да, ма, там еще двое.

Когда мальчик подошел ближе ко мне, я прошелестел:

— Бери и пошли!..

Мне было неуютно в этом человеческом жилище. Стыдно, в моем-то возрасте!

— Может, вам чаю сделать, да вы мне расскажете, как у Ромы дела? — предложила мать Романа. — Кстати, меня Светлана Сергеевна зовут, а вас как?

— А его Геннадий Петрович, — вмешался Ромка, шелестя чем-то в шкафу.

Я кивнул, чуток скривившись от имени.

— Рома у меня как-то никогда особым слухом не отличался, я удивлена, что им интересуются из музыкальной школы. Он, конечно, ярко-выраженный гуманитарий, но…

Судя по всему, мальчонка смекнул, что я сейчас начну на стенку лезть. Как-то не в своей тарелке я себя ощущал, право слово. И с чего вдруг? Странная женщина эта его мать, явно не из тех, с кем можно драться подушками и лазать по деревьям… и не такая, которая тут же накормит тебя пирожками и супчиками. Я очень смутно себе представлял, какой тут нужен подход. «Камориль, спаси меня,» — взмолился я мысленно.

— Мальчик способный, — безапелляционно заявил бархатным голосом Камориль Тар-Йер, явившийся так вовремя, что я аж вздохнул от облегчения. Он чуть поклонился женщине с порога. — От чая мы, пожалуй, откажемся, а вот поговорить с вами — это именно то, чего бы мне сейчас очень хотелось. Тапочки вот эти можно надевать, да?

Нацепив красные тапки, он прошествовал вперед и грациозно, насколько это возможно в данной ситуации, опустился в вертящееся кресло у компьютера.

Я размышлял, куда делся Эль-Марко.

Камориль продолжил:

— Роман — очень талантливый мальчик, и сейчас как раз стартует международная программа по обмену студентами. Ну, знаете, симпатичных восточных деток отправляют на запад, чтоб им потом было сподручнее завоевывать мир, а наших отпрысков шлют к ним, туда, на берега красной луны, чтобы они вдоволь набрались чуждой им культуры. Наконец-то подобная практика докатилась и до нашего прекрасного города. Но это — дела удаленной перспективы, сейчас же есть реальная возможность поднатаскать Рому в плане сценического вокала. Сами понимаете, это потребует времени, и, вероятно, ему придется изредка пропускать занятия в школе. Повторюсь, в перспективе, я нацелен на то, чтобы помочь мальчику пройти отборочный тур в класс, который поедет…

Я перестал слушать. Судя по всему, Камориль уже все решил, сел на любимую лошадку и сейчас проецирует на даму все свое обаяние. Жаль будет, если дама на самом деле предпочитает усатых плотненьких дядь, типа начальника департамента исключительных дел.

Я глянул на Ромку. А он — на меня. Мальчик сидел на диване рядом со мной и держал в руках какие-то бумаги. Ромка опустил взгляд на свои руки, перебрал пару листков и выудил на свет пожелтевшее групповое фото.

Я вгляделся в размытые лица людей. Ромка указал пальцем на статного высокого красавца с острым, решительным подбородком, развитыми плечами, в серой кепке набекрень.

У меня в глазах помутнело, и я чуть куда-то не улетел. Я знал этого человека, наверняка знал. Знал определенно. А если не знал — то должен был знать. Он был таким… как будто воплощал в себе все то, что можно ценить в настоящем мужчине, плюс все это было сдобрено силой, искренностью и добротой, которая просто напросто сияла, искрилась, переливалась в его светлом взоре, печальном и мудром.

— Это дед, — сказал Ромка, — Даньслав Никанорович. Он тут молодой, он писал, что ты должен помнить его молодым.

— Я… знаю его, — проговорил я, — но… я не помню его.

Я поднял взгляд: Камориль встал с кресла и пошел за матерью Ромки куда-то вглубь квартиры. Я мог только предполагать, зачем.

— Смотри дальше, — сказал Ромка, — вот еще фотки деда, а вот эта, глянь — это же твоя рука.

Я вгляделся в фотокарточку: тот же самый статный мужчина с футбольным мячом, а на мяче лежит кисть с удлиненными ногтями. Владелец кисти безжалостно обрезан краем фотографии, но это все же вполне мог быть я. В то время таких «украшений», как длинные ногти, нормальные мужчины не носили, а рука определенно не женская.

— У меня тут еще есть два неотправленных письма к бабке, и письмо непосредственно тебе, Зубоскал.

— Давай, которое мне, — пробормотал я, пристально вглядываясь в черты мужчины на фото. — Думаю, не слишком красиво читать чужую личную переписку, пускай и покойных людей… Чай мы им не душеприказчики.

Ромка зашелестел бумагами и передал мне пожелтевший конверт. На нем было написано: «Мйару Вирамайна». Внезапно меня затрясло. Я не понимал, что такое творится, но у меня реально волосы на руках и затылке зашевелились и чуть ли не встали дыбом. Ромка поднялся и захлопнул форточку, в которую врывался тревожный сквозняк, а я открыл не заклеенный клапан письма и развернул сложенный вчетверо листок.

Мйар Вирамайна сидел, как будто бы опущенный в холодную воду. В одной руке — письмо, другая лежит на колене. Потом он прикрыл свободной рукой глаза и проговорил:

— Белый Коготь, это же Данька Белый Коготь. За что мне тебя прощать, глупый ты человек? Я не понимаю… Что за чудеса без объяснений? Что за стиль письма?.. Дислексия? Дисграфия? Маразм? Шифровка? Ничего не понимаю!

— Ты его вспомнил? — спросил Ромка. — Моего деда? Вспомнил?

— Да как тебе сказать, — Мйар подпер ладонью щеку, — я знаю, будто бы нутром чую, что он был хорошим человеком и очень сильным колдуном. Это письмо — оно странное, да… Но, понимаешь, я точно знаю, что Данька был из таких… особенных людей, которыми хочется гордиться и которых никак не хочется отпускать из своей жизни. Такие производят впечатление надежности гранитных скал, и как будто бы даже знают, куда идти… и как из любой передряги выбраться.

— Я не знал своего деда, так что…

— А ты письмо само читал?

— Да.

— Хм. Значит, есть еще отдельное фото, где есть я, Даньслав и Варя. Поищи его, а я пока подумаю да это письмо внимательней перечитаю… ладно?

Ромка кивнул. Фотографии троицы он сам ни разу еще не видел. Была отдельно бабка, был дед, и была та, с перфорированным краем, где был Мйар. Что примечательно, были в доме и фотографии деда в старости, и среднего возраста, и совсем еще юного… А от бабки почему-то осталась всего одна фотография.

Ромка нашел ее среди дедовых и протянул Мйару. Сам он видел в этом бабкином изображении разве что ответ на вопросы одноклассников по поводу его восточных глаз. Точь-в-точь, как у бабки, раскосые, черные, с особенным абрисом век, глаза Ромкины никак, по его мнению, к светлой челке не шли.

Мйара, судя по всему, окончательно закоротило на этом единственном изображении Варамиры. Он смотрел на него, не моргая, брови нахмурены, губа нижняя прикушена. Ромка впервые увидел Зубоскала настолько сосредоточенным.

Что ж, значит, он на самом деле нашел именного того, кого следует. Цепочка замыкается. Страшные сны ушли, а Камориль своей необременяющей властностью дал надежду на то, что Ромка сможет обуздать силу, которая в нем проснулась, и, более того, понять ее. Чем бы таким особенным она ни была.

Ромка оставил Зубоскала наедине с фотографиями и письмами, а сам решил поискать мать и Камориль. Через полупрозрачное стекло кухонной двери он разглядел их размытые силуэты: они все-таки что-то пили, причем не чай и не кофе. Ромка без стука приоткрыл дверь и вошел. Некромант держал в руках прозрачный бутон хрустального бокала, наполненный домашним вином. Мальчик уселся на краешек мягкого уголка, рассматривая, что сладкого есть на столе.

— Так вот, приворот на самом деле действенный, я пробовал, — говорил Камориль, — однако, толку? Любимый человек становится, как овощ. Ест, пьет, спит — но все, как будто каторгу отбывает. Не жалуется, что вы, ни разу! Тут два пути — отворожить или убить. Уж к чему сердце больше лежит. А, Рома, — Камориль, наконец, обратил внимание на мальчика, — ну, что там наш Геннадий?

— Он, кажется, о чем-то очень задумался, — осторожно сказал Ромка, — но все, что надо, я ему показал.

— Что ж, тогда, — улыбнулся некромант женщине, — нам пора покинуть ваш дом! Спасибо за интересную беседу!

— Да что вы! — воскликнула высоко и весело Светлана Сергеевна, щеки которой изрядно разрумянились. — Редко сейчас встретишь настолько грамотного молодого человека. Я рада, что вы занимаетесь с моим сыном…

Камориль Тар-Йер замер, приподнимаясь из-за стола. Он смотрел на кухонную дверь, потом медленно перевел взгляд на Светлану Сергеевну.

— А у вас, — сказал он, поднимая руку и указывая трехсуставчатым гибким пальцем куда-то на лицо женщины, — тут вот крошка от бутерброда…

Женщина уставилась на палец Камориль и внезапно осознала, что что-то с ним не так. Перевела взгляд на лицо некроманта, у которого на лбу в тот же самый миг раскрылся его третий сияющий глаз. И ежели основные нечеловеческие глаза некроманта она как-то смогла для себя объяснить, то третий, а так же открывшиеся следом остальные шесть оказались для нее чересчур. Женщина икнула, глаза ее закатились и она обмякла. Камориль черной кошкой скользнул вперед и вбок, так, что успел ее подхватить. Уложил на пол возле холодильника.

— Оставайся здесь, не смотри в окна, — быстро приказал он Ромке и вышел из кухни.

Ромка встрепенулся и кинулся к маме, проверять, все ли в порядке. Потом он понял, что так просто вытворять этакое Камориль не стал бы. Значит… что-то происходит. Ромка, не зная, что делать, придерживал мать за голову, бережно сняв с нее очки.

Где-то в другой комнате ритмично хлопала форточка.

До меня не сразу дошло, чего от меня хочет Камориль. Я смотрел в бездонные черные очи Варамиры и шептал полузабытые стихи: «Размах крыла-руки, глаза — как угольки, их черное стекло во льду седой тоски…»

— Мйар, мать твою! — рявкнул Камориль. — У нас гости!

— Кто? — удивился я.

— А я почем знаю? Сработало заклинание, которое я с Эль-Марко сплел.

— И что там за?..

— Эль-Марко ждал нас на крыше здания. Где он сейчас, я не знаю. Но мне может понадобиться твоя помощь… пошли, узнаем, что там такое.

— Погоди! — я отложил документы и фото. — А что за заклинание ты на дверь привязал?

— Два. Два заклинания, — поправил сам себя Камориль. Молния на его высоких сапога пропела два раза. — Одно — сигнальное, а другое, — с зажимом струны, — «Красное Лезвие Гуманности».

— Что?! — я опешил. — Ты что, сдурел?

— Сдурел я или нет, это мы сейчас проверим. Обувайся.

Я скользнул в свои кеды и даже не стал их шнуровать, так, заправил шнурки за язычок. Камориль открыл входную дверь. На половой коврик шлепнулась отрезанная кисть. Стены коридора были в свежей еще крови. Кисть была зеленоватая и покрыта густой шерстью с тыльной стороны.

— Я поставил лезвие на любую материальную нечеловечину, — Камориль наклонился над отрубленной конечностью. — А бывший хозяин вот этого сейчас, наверное, убегает со всей возможной скоростью, оставляя по себе след крови.

Я вдохнул запах этой крови и чуть не раскашлялся.

— Пошли, — сказал я. — Я вижу этот… запах.

Когда мы спускались вниз по ступенькам, Камориль проговорил:

— Я вот только не уверен, следует ли нам идти за ним.

— Почему нет?

— Ну, знаешь, не люблю я все эти незапланированные спонтанные мероприятия…

Он вытащил мобильный и набрал, судя по всему, Эль-Марко. Сказал тому спускаться в квартиру Ромки и всячески оберегать мальчика, пока мы не вернемся.

Эль-Марко, конечно, целитель и все такое, но если что, лучше уж он… тем более, ставить какое-то заклятие на вход в квартиру снова нет времени.

Стремглав спустившись по лестнице, я вылетел на улицу через распахнутую дверь подъезда. Пробежался взглядом туда-сюда, повел головой, улавливая запах. Вот, здесь, эта острая с кислинкой тревога, вот-вот будет горчить, как настоящее отчаяние… Это оно. Я бросился бегом по этому следу, точь-в-точь, как бежала моя цель. Я перепрыгивал скамейки и лестницы, проползал под обрушившимися столбами, прорывался через заросли волчьей ягоды и ежевики, просачивался в узкие тоннели между многоэтажками, пробегал по трубам над маломощными сточными речками, насквозь проходил парящие подвалы домов. Повторяя все уловки и петли раненного существа, я начинал понимать, что это такое и с чем мы имеем дело. Или тварь в момент регенерировала свою конечность, или зализала рану. В любом случае, прыгать по три метра с моста через арматуру даже мне было немного неудобно, а я-то — целый и почти не устал. Куда же несется в ужасе это сильное разумное существо, так испугавшееся «лезвия гуманности»?

И тут запах исчез. Точнее, растворился в множестве других, чрезмерно сильных запахов. Я обнаружил себя стоящим у огромной помойки, образовавшейся на месте каменного карьера. Помойка была большая: ржавые остовы машин, кучи гнили, целые холмы негодного бытового хлама.

Запах больше не вел меня, но то, что я узнал о существе, следуя его путем, немало меня насторожило. Я бы, честно, поостерегся лезть туда, где я не смогу вольно обращаться с привычными мне органами чувств, если там меня ждет… это.

Камориль, ясное дело, давно отстал. И, наверное, материт меня сейчас, на чем свет стоит, и курит. Надо возвращаться.

Мйар возлежал на диване слева, смотря в пустоту. Справа на диване сидел Камориль, напряженный, подергивая ногой и вертя в руках фотографию Варамиры. Эль-Марко, сидя на ковре у стены, переводил взгляд с одного на другого, не находя повода, чтобы что-то сказать.

— А где Ромка? — спросил Мйар.

— Уроки делает, — пожал плечами Эль-Марко. — Мы мать перенесли на кровать, а я потом стал вас дожидаться.

— Итак, что мы имеем, — голос Камориль был низким и холодным. — Мы имеем трех разумных нас, более-менее дальновидных, настолько, чтобы предугадать визит наших неприятелей в дом Романа.

— Может, я чаю сделаю… — дернулся Мйар.

— Сидеть! — Камориль глянул на Мйара строго и тот утих. — Но мудрости нам бы отсыпать не помешало. Так, мы все еще не знаем, зачем им Роман.

— Ну, как «зачем?» Вестимо, их интересует его новоприобретенная силушка! Не на органы ж они его сдавать собираются? — пожал плечами Эль-Марко.

— Но мы не знаем, как именно им нужен мальчик и как они о способностях его узнали. Может, им и мертвое тело подойдет? — продолжал размышлять некромант. — Хотя, в бункере они держали его живым…

— Мотивы могут быть какими угодно, — заметил Мйар. — Как насчет кровной мести потомков? Даньслав Белый Коготь был колдуном, а значит, вполне мог иметь врагов. И оттуда же, собственно, информация могла просочиться. Не думаешь же ты, что это Ромку кто-то из департамента сдал, да каким-то антропоморфным химерам?

Камориль вознес вверх указательный перст:

— Вот! Департамент! Мйарчик, мы обязаны узнать, с чем столкнулись, и, я думаю, обратиться к инстанциям самое время.

— Кстати, да, — это сказал Эль-Марко. — Может, в департаменте знают, что творится в бункере? Вдруг наши гости проходят по каким-то статьям? Может, они переселенцы какие-нибудь, или эксперимент правительственный? Мйар, у тебя ж там связи, попроси малую о помощи!

Мйар сосредоточенно молчал. Очевидно, думал.

— В письме сказано, — продолжил Камориль, — что силушка потомков Даньслава может натворить бед и нуждается в контроле. И что Мйар знает ее «истину», то есть, понимает, что это такое. Мйар, так что ты об этом знаешь?

— Ничего я об этом не знаю. Видимо, это относится к той моей памяти, что хранится в шкатулке у тебя дома, Камориль.

— Ох, твоя память… — протянул Кападастер. — Я так и знал, что когда-нибудь нам это аукнется.

— Бусины памяти Мйара не пронумерованы, — медленно проговорил некромант. — Я не знаю, что в них. Уверен, Мйар так же не знает, иначе бы к чему вообще весь процесс затевать? Одно могу сказать точно: ритуал был произведен не по прихоти, а по большой надобности, — он поджал губы и произнес с сожалением: — Мы все знаем, что это болезненный вопрос, но ежели его не озвучивать, то мы будем не лучше семейки алкоголиков… — Камориль покосился на Мйара. Тот сидел неподвижно и не реагировал. — Так вот, Мйарчик, конечно, был прекрасен во всем своем демонически-злодейском величии, просто поразительно обаятелен, пытаясь вырвать мне кишки, и всячески прелестно мил в своем нечленораздельном сумасшествии, однако… меня, образно выражаясь, немало смутило все это буйство нерастраченной «нежности» нашего друга, и… неспроста меры были приняты.

Камориль задумчиво погружался в воспоминания. Голос его звучал глухо и размеренно, но чудилась в нем и тихая, затаенная тревога, невысказанная и для некроманта не характерная.

— Ритуал был проведен несколько спонтанно, — продолжал Камориль, — но было очевидно, что каждый раз, когда Мйар лишался очередного пласта своей памяти, чувство, заставляющее его рвать и резать, уступало место разуму. «Я хочу забыть кое-что еще. Довольно много чего еще», — вот что он тогда сказал, как сейчас помню.

Камориль замолчал.

— Мда, — протянул Эль-Марко. — То есть, ты все-таки уверен, что, используя бусины памяти, мы рискуем получить все того же свихнувшегося Мйара из прошлого, крайне агрессивного и мало невменяемого? Не вариант, я считаю.

— Во даете, — Мйаров голос прозвучал бесцветно. — Прямо истеричкой меня такой описали. Но, что уж. Если говорите, что это было, значит, было… А может, раскрошить какую-нибудь бусину на авось…

— Ну уж нет! — вмешался Камориль. — Ты там не был, а я был! Точнее, ты-то был, но, поверь мне — оно того не стоит. Да и, кроме прочего, нормальные герои не ищут легких путей, так?

— Ага, они их просто не замечают! — хихикнул Кападастер.

— Мне кажется, что на вопрос, что же такое охотится за Ромкой, память Мйара нам ответа не даст, — подытожил Камориль. — Настоящим надо жить, это я вам как некромант говорю! И вот сейчас я предлагаю отправиться в департамент, там глянем что и как, да может, поднимем архивы и посмотрим, кто из старых ведьм вероятностей все еще жив.

— Ведьм вероятностей? — переспросил Эль-Марко. — Но зачем? Я слышал, они… специфичны.

— Ну, а что делать? — пожал плечами некромант. — Все же лучше, чем к гадалке идти! Если мы найдем ведьму вероятностей, и она скажет, что нам может помочь — оно нам наверняка поможет! А иначе я лично не знаю, что делать!

— Все, решено, — это подал голос Мйар. — Я только домой зайду, у меня для Элви кое-что есть. Кстати, оказывается, я не так далеко от Ромки-то живу. И еще, — он взял со стола фотографию бабки Романа, — Варамиру, как и Даньслава, было бы неплохо тоже пробить по картотеке департамента, на всякий случай…

— Вот и молодец, — улыбнулся Камориль. — Значит, ты иди домой и в департамент. Мальчика бери с собой и глаз с него не спускай. Мы с Эль-Марко повторно зачаруем дверь, и окна заодно, где-нибудь пообедаем и присоединимся к тебе уже на месте.

Мйар сунул фотокарточку Варамиры в карман.

— Договорились.

Я рассматривал фотографию Варамиры. Пора бы уже выходить и идти в департамент, но чай-то надо допить. Я уже сложил шелковистую пряжу, сплетенную мною для Элви, в коробочку и прихватил свои документы, — я думал заодно проставить подписи где надо, раз уж я иду туда, потому что лучше сделать это сейчас — мне очень тяжко каждый раз выбираться в департамент исключительных дел, так как там, по-моему, слишком много людей, а это крайне неприятно.

Да, большие скопления людей меня нервируют. Кажется, это называется «социопатия». Моя же социопатия порою резко перетекает в мизантропию, и этот процесс злит меня еще больше.

Фото Варамиры не пахло колдунством ни капли, но как будто бы магически притягивало к себе взгляд. Варамира не казалась мне особо красивой. Она была из тех женщин, которые балансируют между бытием дурнушкой или красавицей, причем, состояние это зависит не только от прически, макияжа или возраста. Видение ее является прямым следствием отношения человека к ней. Если воспринимать ее фото бесстрастно — то и нос у нее большеват, и линия бровей смазана, и вообще, созерцание такой экзотической восточной внешности на фоне декораций тех времен не приносит какого-либо эстетического удовольствия. Но я знаю, что она была женой моего друга Даньслава, а дурного человека он бы рядом с собой не потерпел. Или это все — домыслы… Возможно, я зря стараюсь логически объяснить, что именно меня так зацепило в этой фотографии. То ли воловьи очи, черные, глубокие, гипнотизирующие и манящие, как две ледяные полыньи, то ли темные вьющиеся локоны, спускающиеся по плечам блестящими змеями, то ли тонкие длинные пальцы, унизанные массивными узорчатыми перстнями, а может быть, улыбка, посланная мне тогдашнему… Мне ли? Неужели может быть так, что этот снимок сделал я, и я пытался запечатлеть именно эти ее эмоции, эту ее улыбку, этот свет в ее глазах? Запечатлеть, чтобы показать — кому-то, кому угодно, кто сам не может видеть, — насколько гибельная красота живет в темном омуте этом?

— Мйар, а куда ты ходил? — спросил Ромка.

— А, что? — не понял я, с трудом отрываясь от созерцания старинной фотографии. Женщина, чей взгляд из прошлого так легко пленил меня нынешнего, наверное, уже давным-давно мертва.

— Ну, в письме деда написано… что ты ходил туда, где другое небо, и что ты знаешь слова, — разъяснил вопрос Ромка. — И речь шла обо мне. То есть, о том, что я теперь умею.

Я уставился в окошко. Воспоминания, как огромные ленивые киты, медленно ворочались в моей голове, а слова никак не хотели внятно ложиться на язык, казались пустыми и неподходящими.

— Я ходил… — начал я медленно, — я ходил на далекий Север.

Слова не желали выстраиваться в предложения. Я помню, там был снег, темнота, холод и редкие очаги жизни, а над всем этим — мерцающая пелена северного сияния… крепко натянутый кожаный бубен… варган и утробное пение шамана, и ледяная, черная вода.

— Там, на Севере, я встретил колдунью, — наконец проговорил я. — Она шла на Юг, чтобы встретить мужчину, предназначенного ей судьбой. Я понял, что это — особенная женщина, и вместе с ней я найду ответы на свои вопросы. И я пошел за ней.

— Прямо вот так и пошел? — Ромка округлил глаза.

— Нет, — я улыбнулся. — Она сама взглянула на меня и сказала, чтобы я шел за ней.

— Ага, а дальше?

Я обхватил руками теплые бока чайной чашки, вспоминая давний путь по заснеженным лесам, через широкие реки, по горным дорогам, по устьям высохших ручьев. Дни становились короче, вокруг просыпалась природа, но наш путь был далек от завершения.

— Мы двигались через материк к его краю, туда, где молодые горы, где над лавандовым полем реет гордый ястреб, где широко разливаются мелкие реки, а морской берег пологий и долгий, настолько, что не хватает глаз различить границу песка и моря. Мы остановились как раз у подножья гор, которые можно видеть с перевала — может, ты был там, смотрел на юг?.. Так вот, как раз тогда, в тени той седой громады… погожим, безветренным утром я проснулся и увидел, что моя колдунья одета в белое платье, а длинные золотые волосы ее расплетены. Пальцы ее перебирали струны лютни…

— А она красивая была? — перебил Ромка.

— Да кто ж знает, — я пожал плечами. — Может, тебе бы она красивой и не показалась, хотя, я особо-то и не помню ее лица… И вот, когда первые лучи солнца стали золотить и плавить туман, что собрался в низинах, как будто бы из ниоткуда не белом коне к нам выехал тот, кого искала северная колдунья.

— На белом коне? — Ромка скептически хмыкнул. — Правда, что ли?

— Ну, по правде, так на белой кобылице, — снова улыбнулся я, — но суть от этого не меняется. Я помню того человека лучше, чем колдунью, уж не знаю, отчего. Бабка твоя, кстати, похожа на него чем-то. Он был крепким и высоким, и волосы цвета воронова крыла спиральными волнами ниспадали на его обнаженный, не побоюсь этого слова, торс. Еще он был очень смуглым, и, конечно же, за версту от него исходило ощущение такого волшебства, что у меня волосы становились дыбом. И тогда северная колдунья отложила лютню и взяла в руки веретено, и…

— И?.. — мальчик выжидающе уставился на меня.

— …ну, и… они начали чего-то магичить. Этот шаман, или кем он там был, увешанный амулетами и перьями, золотыми кольцами, браслетами и прочей фигней, размешивал свою кровь и виноградный сок, наносил узоры на чистое, почти белоснежное лицо северной колдуньи. Она брала эту краску фарфоровыми пальчиками и рисовала на нем руны и знаки, большое солнце на груди и точку на лбу, как раз там, где у тебя травяной пластырь. Она сплетала нить из песен своего народа, а он ловил для нее прибрежные ветра и помогал подчинить их веретену. Да уж, звучит, конечно… Но иначе сказать я не умею, к несчастью. Мне, знаешь, даже кажется отчего-то, что это они так крылья себе создавали. Магия у них была другой, не такой, которую Камориль колдует. Мне чудилось, что это их волшебство — древнее гор, исконнее, что ли… они были — ну, словно оживший миф, дивные такие видения, наполовину мороки, на треть люди, частично — даже не знаю, что. А вскоре после того, как колдунья прекратила прясть и отложила веретено, они подошли вдвоем к краю скалы над морем. Ветер расправил их волосы, разметал перья и вздул белый подол, и они шагнули вниз… а в следующий миг в небо взмыли белая и черная птицы. Не уверен, что это они были. Может, просто совпало так. А может, это они так «героями стали», если ты понимаешь, о чем я. Но что-то подсказывает мне, что нет, и что северная колдунья и менестрель-шаман живее всех живых. По крайней мере, мне кажется, такие, как они, просто так не умирают.

Ну, а я забрал веретено себе.

— Странная какая-то история, — Ромка склонил голову набок. — Ты помнишь, что случилось… Ага, а ты потом разобрался, что это за веретено и что вообще произошло?

Я позволил себе немного помолчать и собраться с мыслями. Наконец, ответил:

— Я знаю, что умеет это веретено. Не думаю, что в нем суть. Кажется, они его мне и оставили просто потому, что надобности в нем больше не было… Кажется. Но я, честно говоря, вообще не помню, зачем именно я поперся на далекий Север. Колдунью я, кстати, встретил не сразу… Эти отметины, — я показал на мелкие узоры, обвивающие мои руки по плечам, — я получил там же, двумя месяцами ранее, еще до того, чем повстречал эту, стало быть, волшебную женщину. Их нанесли шаманы, чтобы помочь мне найти гармонию с самим собой… ну, то есть, с моим существом, с тем, что я на самом деле такое.

— Как все запутанно!

— Ага… пошли уже, что ли.

— Так это, Зубоскал… — мальчик никак не унимался, — и что же в итоге это за веретено такое? Что оно умеет?

Я щелкнул выключателем, оставляя свой дом в полумраке. Обернулся к Ромке:

— Я точно не знаю, ибо пользую его только для пряжи всяких милых, хоть и немного удивительных, нитей. Когда я пытался о нем что-либо узнать, то нарыл лишь одну старую легенду. В ней упоминалось что-то о связи с магией судьбы, какие-то женщины, духи-хранители, небесные промыслы, древние сущности… Мало чего вразумительного, словом. Но, вроде как, ежели уметь, то с помощью особенного веретена (не знаю, я так и не понял, имеется ли в виду такое, как у меня, или нет) можно сплести воедино нити судеб двух людей так, чтобы им пришлось… эмм… как бы так сказать?.. Прожить вместе жизнь.

— То есть, типа, влюбиться друг в друга?

— Ну, — я старался подобрать слова точнее, — им не обязательно быть вместе, чтобы прожить вместе жизнь. Ну, знаешь, вроде как… люди, наверное, могут стать предназначением друг друга. И это вовсе не обязательно любовь.

— Мда, — коротко резюмировал малец.

— Колдунья Варамира (Варя-Воронок) погибла в июле 1979-го года. Середина лета, стало быть, эпическая жара… Тело ее, точнее, то, что от него осталось, нашли в лесу и опознали по кольцам, ибо все, что сохранилось более-менее целым — ее левая рука. Труп ее, выходит, был сильно изуродован, и в документах значится, что причиной смерти стало нападение росомахи. Хоронили в закрытом гробу, старое кладбище, десятая аллея.

Я тупо смотрел на Элви.

Элви была из рода западных домовых, неплохо приспособившихся к веянию времени. Если мой разум туговат для того, чтобы враз освоить так быстро меняющуюся современную технику, то крошечные мозги Элви как будто бы созданы для таких дел. То ли я — дурак и лентяй, а она умница.

— Элви, у нас же тут не водится росомах, — наконец сказал я.

Изящный маленький человечек отложил стилус, которым управлялся с карманным компьютером, подключенным к другой, более мощной машине, соединенной, в свою очередь, с цифровыми архивами. Усевшись на краешек стола рядом со мной, Элви отхлебнула кофе из наперстка.

— Росомах не водится, а оборотень один есть, — пожала плечами маленькая фея. — Старый, правда. И колдунов в достатке, — тут же, в центре, элементалистов учат, забыл? И вампиров целый обширный выводок-клан, и подразделение поглощающих, и даже твой друг… ну, этот, который в кожаных штанах все время ходит… А, Камориль! Он ведь тоже умеет менять форму, разве нет?

— Но это же не он?

— А ты у него спрашивал?

— Да ну, это не мог быть он. Но я спрошу. А что у тебя есть про Даньслава Белого Когтя?

Элви ввела запрос в свой агрегат, понажимала какие-то кнопки.

— Ну, полное его досье засекречено. Тут немного совсем о нем. Даньслав Никанорович (Белый Коготь) Заболотницкий, родился в 1937 м году, по специализации он числится как «стратегический чародей». Уже странно, есть чем заинтересоваться. Имел множество правительственных наград. В гильдиях не состоял. Умер в том же 1979 м году, выходит, за несколько дней до Варамиры. Скоропостижная смерть зафиксирована в больнице, причина — остановка сердца.

— То есть, ему всего 42 года было? — я потер подбородок, прикидывая, как люди выглядят в таком возрасте. — Это ж мало очень для людей. И что-то, судя по фото, потрепанный он был к своим сорока намерено…

— Зато какая красивая у них была история любви! — вздохнула Элви мечтательно. — Жить долго и счастливо, умереть в один год…

— Не очень-то и долго, — пробормотал я, задумавшись.

— Нормально, — с некоторым нажимом ответила домовая.

А, точно, я и забыл, что их народ живет в среднем не дольше человека. А то и меньше. Но, я отвлекся.

— Так а что там насчет колдуний вероятностей?

— Есть одна, — Элви, переборов глупую обиду, поставила наперсток на стол и еще раз погладила крохотной ручкой моток пряжи, который я ей принес. — Ты, рыжая морда, хоть и вредина, но хорошо потрудился, и тебе за пряжу спасибо. Она чудесная, я даже не думала, что ты, с этими своими огромными ручищами, сможешь такую прелесть сотворить. Адрес колдуньи я сейчас напишу. А у тебя что, опять проблемы какие-то?

— Проблемы и довольно серьезные, — я, в свою очередь, тоже притронулся к чашке с кофе. — Жалко, что начальника департамента нет. Мне бы… нам бы… эх.

— Да что ж там такое-то? — Элви стала карабкаться по моей руке, явно намереваясь покататься на плече. — Ты чего-то совсем убитый. Витаминки, наверное, не кушаешь, да?

— В общем, саспиенс какой-то нагнетается, — я озадаченно почесал лоб. — Внука этих самых Даньслава и Варамиры похищали недавно какие-то мерзкие антропоморфные твари, оккупировавшие бункер рядом с катакомбами, и мы радостно вступили с ними в конфронтацию. Я даже не знаю, что нам за это будет, и кто этими делами вообще занимается?.. Эти твари были нелюдями, у них было оружие и они совершенно не боялись смерти, а потому нам даже не удалось больше выяснить ничего… Затем, кто-то из той же химерной компании пытался проникнуть к Ромке домой, но ему не повезло, мы там как раз Ромкину мать обрабатывали. По здравому разумению, мы решили собрать всю возможную информацию о неприятеле, и, возможно, сразу же нанести упреждающий удар, а если повезет, как-то мирным путем что решить, переговоры какие устроить. А Камориль вон письма в свою гильдию шлет, хочет артефакты распечатать.

— Совсем с ума посходили, — вздохнула Элви. — А что такого в мальчике?

— А в мальчике какая-то сила эзотерическая проклюнулась, — сообщил я. — Души он людские видит, «изнанку», вроде как, и сны нехорошие.

— И все?

— Я многого не знаю, с пристрастием его не расспрашивал, а то, что он сам рассказывал, я не понимаю. Камориль его силу пока что какой-то волшбой прикрутил, третий глаз пареньку прикрыл, и сны у мальчика ушли. Ведьма вероятностей нам нужна, чтобы узнать, что нам на самом деле поможет.

— Хорошо, я все это передам начальнику департамента, — кивнула Элви.

— А может, не все? — поежился я. — Ты как считаешь, Камориль за это под трибунал поглощающих не попадет? И я ж там еще клыки распустил… хоть мне и не хотелось… но мальчик…

— Из того, что ты рассказал, я делаю вывод, что от департамента твой некромант сможет откупиться в случае чего, — произнесла Элви, ловко спрыгивая с моей руки на стол. — Все произошедшее вполне проканает, как самозащита. Да и убивал он, судя по всему, безымянных нелегалов. А поглощающим — что? Он же не использовал неразрешенных чар и артефактов. А уж чьи там трупы он поднимал — не их дело. А ты… ну, ты же знаешь, что из-за сложностей с классификацией ты представляешь из себя ту еще занозу в булках. О тебе предпочитают не помнить. Слушай, может, тебе в этом году подстроить фиктивную смерть?

— А? — не понял я. Потом дошло. — Элви!

— Ну, а что? Станешь свободен, как орел. Тебе по бумагам-то лет уже достаточно. Но эти бумаги воняют Войной Причин, как валерианой. А ты знаешь, какое отношение у чиновников к этой теме, — они и сами рады всю эту муть замять. Я бы с этим всем покончила бы, будь я на твоем месте.

— Я подумаю над твоим предложением, — улыбнулся я. — Вот за что тебя люблю, так вот за эту изящную безбашенность — наверняка! А серьезная ведь домовая…

— Это все сеть виновата, — призналась Элви. — С мое посидишь на анонимных ресурсах, и не такое в голову полезет. Да и скучно мне. А ты — хороший. Все для тебя, мой большой рыжий друг! Короче говоря, попробуем пробить, что за дела с бункером, и вообще. Может, удастся найти полное досье на Даньслава. Это может тебе помочь?

— Не знаю, пожалуй… Ты, в общем, если что-то узнаешь, звони Камориль!

— Ты себе все еще телефона не завел?

— Не завел… Так что насчет колдуньи вероятностей?

Через несколько минут я уже шел по коридору в холл здания дворца культуры, а через него в большую гулкую столовую, где употреблял пирожки с вишней непосредственно Роман. В руке моей была бумажка с адресом колдуньи вероятностей, а вот имя указать Элви позабыла. Но я не стал уже возвращаться, я и так ругал себя за то, что по-идиотски не взял мальчика с собой на четвертый этаж. О чем я думал? Ромка еще сказал, что был в этом здании и подождет меня в столовой, осмотрит и опробует новые автоматы с кофе и горячим шоколадом. В общем, меряя широкими шагами гулкие коридоры, я успел изрядно разволноваться. Как оказалось, впустую, ибо Ромка, как и договаривались, ждал меня в столовой, целый и невредимый.

— Фух, — я плюхнулся рядом с ним за столик. — Камориль и Эль-Марко все еще нет?

— Нету!

— Вот же!

Мальчик покосился на вход:

— Мне буфетчица сказала, что тут на самом верхнем этаже живет какая-то городская шишка, или офис снимет. Мол, чтобы я спокойно себя вел и аппараты с кофе не трогал.

— Поразительная логика, — посочувствовал я.

— Ага, — согласился Роман. — И еще, говорит, недавно приезжала бригада из храма Утраченного, освящать все, что можно, и делегация специалистов из «просвещения». И шаманили тут около двух суток.

Я шлепнул себя ладонью по лбу:

— А я-то думаю, что меня на входе как ёршиком пропесочило, а!

А потом я рассмеялся.

— А вдруг Камориль тупо войти не может? Он же, в некотором роде, тот еще нелюдь!

Ромка хлебнул кофейку и ничего не сказал. Я обернулся глянуть на вход. Ну, бывает же так, что только что упомянутое «солнце» тут же заглядывает в оконце. Но Камориль не было, не было и Эль-Марко Кападастера, и мое чувство времени говорило мне, что стоит начать беспокоиться.

— Я позвоню Камориль, — сказал Ромка, доставая мобильный. Я кивнул, отхлебывая кофе из его чашки и глядя мальчику за спину, в большое окно, выходящее во внутренний двор здания.

Кофе был чересчур сладким и совсем уж синтетическим, а Ромка держал трубку возле уха и почему-то улыбался.

Я отвлекся от размышлений и вопросительно поднял брови: мол, ну, чего там?

— Песня играет на фоне хорошая, — наконец произнес мальчик. — Только старая, мама такое иногда слушает.

— Это, то есть, зачем? Я слышу. Камориль почему молчит?

— Не знаю… это у него не вместо гудков, это как будто он трубку снял, но не говорит ничего.

— И что делать? — нахмурился я.

— Не знаю, — повторил Ромка. Он все еще держал мобильный возле уха. — Похоже, что…

Зрачки мальчика сузились, и он замолчал. Я прислушался, отфильтровывая покореженный цифровой звук.

Но я мало что успел разобрать, а потом услышал шуршание и гудки.

— Что там было? — начиная беспокоиться, спросил я.

— Холм с крестом у нового кладбища, — проговорил Роман. — Это которое частично на обрыве, за гостиницей «Лукоморье»?

Я кивнул. Странное дело вообще, но, похоже, это место будет сейчас поважнее записанного у меня на бумажке адреса колдуньи вероятностей.

— Пойдем скорей, — я поднялся.

— Туда?

— Ну, а куда ж еще! Что там за голос был?

— Голос женский, — Ромка подхватил сумку. — Спокойный вполне, деловитый такой, как мне показалось.

Я направился к выходу широким шагом, Ромка споро поспевал за мной. Мы шли через гулкие полупустые коридоры дворца культуры довольно быстро. Вообще, дело странное. Если бы не мобильный телефон, так и сидели бы мы здесь, кукуя.

— Дядька Зубоскал, — Ромка ухватился за край моей безрукавки, заставляя идти помедленнее, — а что, если нам не надо туда? Что, если это ловушка?

— Какая такая ловушка?

Мы миновали секьюрити у входа и прошли через большие стеклянные двери наружу. Я стал искать взглядом такси.

— Ну… как, какая… Например, вдруг кто-то выкрал Камориль и заманивает нас к себе?

— Да ну, брось, — я, наконец, разглядел шашечный рисунок на машине, припаркованной невдалеке. — Там же обрыв! Там слишком светло для таких дел! Ну, или как…

Новое кладбище, вообще-то, было своеобразным местом. Мало того, что новое (а лет ему тридцать от силы), так еще и спроектировано оно было таким образом, что новые могилы стали рыть, постепенно сдвигая ограду погоста к морю, а следовательно, и к обрыву. Как это позволили ответственные за такие дела инстанции, не понятно, но суть от этого не меняется: в конце концов, метров этак сто земли и костей рухнуло в море вследствие обширного оползня. Пресса, конечно же, не преминула все это осветить, церковь Потерянного — повторно освятить, а власти стали предпринимать попытки обелить свою репутацию и что-то с этим всем сделать. Но, стихия в очередной раз решила показать, кто здесь хозяин, и все пять попыток укрепить берег у нового кладбища оказались тщетными. Теоретически, при достаточном финансировании всего этого балагана можно было бы избежать, если, например, забетонировать местность раз и навсегда, или другое что придумать — инженерам видней, — но власти каждый раз ограничивались полумерами. Может, это им выгодно было, мне-то почем знать. А ребятишки в тех местах и в прилегающей бухте с непреходящим постоянством вылавливают из воды человеческие черепа и прочие кости, что их, ребятишек, немало забавляет.

Если обойти кладбище слева и пробираться минут десять вдоль обрыва, можно на самом деле набрести на возвышенность, окруженную крупными валунами, где стоит впечатляющих размеров бетонный крест, отмечающий, если я ничего не путаю, место, где в мирные годы разбилось и затонуло пассажирское судно. Прибрежные воды в тех краях, и правда, опасные, камней разных уйма, и удивительно разве то, что этот почивший корабль вообще подошел здесь так близко к берегу. А может, шторм какой подсобил или случилась срочная надобность. А может, и врут все про этот крест. В любом случае, надписей на кресте не было, деревьев вокруг него не росло, и место это продувалось всеми ветрами.