Красный Кристалл

Глава 17

Плавание продолжалось, но других островов, помимо того, что возник и растаял в море, больше не встречалось. Матросы, тайно научаемые старпомом Фродриго, снова начали роптать. Прошло уже две недели, а обещанного берега всё не видать.

— Ну что, волшебник? — спросил у Лёна капитан, придя к нему в каюту. — Сотворишь ещё один остров-призрак, или сразу перенесёшь нас на тот берег?

— Избалованная однако у вас команда, — едко заметил Лавар Ксиндара, сидя с книжкой из библиотеки герцога Кореспи.

— Да они с ума сходят, — ответил капитан, — Сказал бы им герцог Даэгиро, какие приключения их ждут — за всё бы золото мира не пошли они в это плавание.

— А это ведь не всё, — назидательно заметил молодой волшебник, оставляя книгу. — Судя по тому, что мне рассказывал об этом море герцог, нас ждут ещё такие приключения!

— Ну да? — тут же заинтересовался Ксиндара, бросая книжку. — И какие?

— Всего не помню. — уклонился Лён. — Но говорил он, что встретили одни мореплаватели сто лет назад гигантскую воронку, которая ведёт не куда-то, а прямо в преисподнюю!

— Да ладно врать, — усомнился Ксиндара. — Мало ли, что им показалось сто лет тому назад!

Капитан переводил глаза с одного на другого, словно пытался понять, кто из них больше потешается над ним. Наконец, не сказав ни слова, Саладжи вышел, а Лён спустил ноги на пол и задумался, сидя на диванчике.

— Расстраиваешься, что его обидел? — участливо спросил Лавар Ксиндара, расхоживая по каюте в шикарном камзоле из золотой парчи и таких же штанах. Шёлковые чулки были на нём, и туфли драгоценной тиснёной кожи с большими пряжками, украшенными изумрудами — Лавар смело позаимствовал одежду из гардероба, оставленного для Лёна герцогом Кореспи Даэгиро. Пышные чёрные волосы Ксиндары были завиты с большим искусством, а усы и борода сбриты. Прекрасные перстни украшали его пальцы, и изысканными благовониями пахло от него. Путешествие на пару с дивоярцем пошло ему на пользу, и Лавар недурно прибарахлился, присвоив себе большую часть гардероба, а также драгоценности в ларцах герцога. Он явно чувствовал себя прекрасно.

— Да, пойду, пожалуй, извинюсь, — вздохнул Лён, надевая сапоги.

Сопровождаемый недовольными возгласами Ксиндары, он вышел из каюты на корме и остановился на небольшой площадке, с которой вели вниз две лесенки красного дерева. Их каюты были на верхнем этаже, а ниже была столовая и каюта капитана.

Ему надоело долгое плавание — шёл уже третий месяц путешествия, и конца морскому путешествию не видно. Очень хотелось сесть на Сияра и отправиться в облёт. Только делать это следовало днём, чтобы всё было видно, а не ночью. Герцог повязал его этой экспедицией, вручив ему под ответственность людей, иначе Лён давно бы взмыл с этого судна на Сияре и пересёк бы море всего за день.

Резкий порыв ветра бросил Лёну в лицо его отросшие волосы. Он в досаде решил вернуться в каюту и поискать там какой-нибудь платок, ленту или резинку, чтобы собрать волосы на затылке. В следующий миг раздались крики. Кричали с левого борта. Лён уже хотел посмотреть, что происходит, как сильный ветер толкнул его в спину да так, что пришлось уцепиться за провисающий канат. Внезапно галеон дёрнулся, задрожал и начал поворот. Паруса захлопали над головой, косые кливера потеряли ветер и провисли, а большие полотна на грот-мачте внезапно выгнулись, но в другую сторону. Мачта заскрипела, и снасти заходили ходуном, верёвки в блоках задымились, а натянутые до отказа ванты загудели, словно огромные струны.

Картина за бортами выглядела нереально. С одной стороны море вздыбилось стеной, с другой как будто возник провал, и в эту бездну соскальзывал корабль. Круговое течение набирало силу — вода неслась, вращаясь, по огромному кругу, центр которого уходил вниз, в края стремительно расширялись. Галеон, подхваченный этим внезапно возникшим течением, оказался беспомощен — его несло, как скорлупку. Вода увлекала судно и волокла его вдоль обода огромной водной чаши. При взгляде вниз кружилась голова, настолько глубока была воронка, а в её центре расширялась тонкая труба — рождалось устье. На глазах у экипажа в отверстие нырнул гигантский фиолетовый кальмар — в щупальцах его ещё бился живой кит. Хроники, зачитанные Лёну герцогом Кореспио, оказались правдой — в море открывались воронки. Наверно, те чашеобразные водные провалы, объяснения которым не было, как раз являлись началом образования воронок.

Слева было ясное, солнечное небо, а справа неслись у самого борта стремительные водные потоки — корабль практически лёг набок, настолько сильное течение было по краям воронки. Струи воды отрывались от общих масс и летели, словно в невесомости, неся в себе живую рыбу и обитателей чудовищного моря Неожиданностей. Пространство палубы словно пронизало сияющими копьями воды, казалось, в воздухе висит пологий водопад. Большие капли зависли рядом с вантами, словно рассыпанный алмазный венец. Тяготение как будто оставило предметы, и множество вещей всплыло над досками, а вместе с ними оторвались от палубы и люди. Подошвы напрасно искали опору и не находили сцепления с досками, и люди вместе со многими вещами заскользили к корме, откуда стали доноситься крики. Весь этот ужас происходил словно вне сознания — разум жадно заглатывал мгновения, а те растягивались и походили на бесконечно тянущуюся массу, в которой утонули все живые мысли, кроме одного: мы гибнем…

На глазах у Лёна бессильно распластался по стене бедный отец Корвин — его сносило медленным течением назад, и не было силы, чтобы остановить это плавное движение — воздух сделался вдруг плотен и материально ощутим. Преодолевая сопротивление среды, Лён протянул к молодому священнику руку, но за спиной бедняги внезапно провалилась дверь в каюту, и только это спасло молодого капеллана — он ушёл во тьму, откуда начали выплывать незакреплённые предметы — одежда, бутылки, посуда, книги — то была каюта Лёна.

Сам он держался за перила, а ноги отрывались от досок и висли в воздухе над водной бездной. Мелькнула спасительная мысль: перенестись пространственным броском внутрь и захлопнуть двери. Но в тот момент до слуха донёсся долгий, уходящий вопль. С трудом видя сквозь плотный, насыщенный водой воздух, Лён обернулся и поискал взглядом: а где Ксиндара? И тут же понял, что этот крик издал его товарищ — Лавара уносило в бездну. Каким-то образом он оказался за бортом, и теперь его искажённое в крике лицо исчезало в бешено ревущих потоках, а прямо сверху светило стоящее в зените солнце, и этот безмятежный свет делал картину нереальной. Мгновение Лён смотрел в глаза Лавару, а в следующий миг совершил скачок.

Бессмысленно мятущиеся руки схватили первое, за что сумели уцепиться — за шею Лёна, затем Лавар вцепился ему в руки. Полные ужаса глаза оказались рядом, наверху навис громадой борт галеона, а внизу ревел водоворот. Ксиндара что-то прокричал, но дикий ветер унёс его слова, а в следующий миг оба оказались на борту «Фартегэроа» и уже машинально вцепились в мачту, ослеплённые потоками воды, давлением воздуха и гулом, исходящим из глубины, которой имя Преисподняя. А в следующий момент что-то изменилось. Внезапно потемнело, тряска прекратилась, вода перестала носиться через палубу, и люди сумели вздохнуть и оглядеться.

Высоко над головой смыкались края воронки, как будто образовывали безупречно ровный край глубокого бокала — это было оптическое искажение, порождённое уплотнённым воздухом. А внизу несущаяся с бешеной скоростью вода, образовывала на стенах воронки гладкий стеклянистый блеск. Галеон был единственным предметом, который несло в этой чаше, и глазу не за что было уцепиться, поэтому казалось, что чаша неподвижна, а корабль прилип к её внутренней поверхности, как муха. Лишь инерция сносила людей к корме. Всё, что могло, уже улетело за борт — бочки, канаты, паруса, обломки мачты. А за правым бортом разверзалось горло ада.

Узкая глотка водоворота по мере приближения к ней корабля, быстро разрасталась. Держась за мачту, Лён и Ксиндара видели, как галеон неотвратимо сползал к этой беспокойно мечущейся дыре — она как будто не могла иметь покоя и всё время смещалась, то сжимаясь, то расширяясь. Корабль дрогнул, попав в особо быстрые слои, все его детали мелко задрожали — завибрировала палуба, бортовые поручни, выскочила сама собой трюмная решётка и заскакала по полу, выбивая мелкую чечётку. Товарищи, крепко вцепившись в мачту, во все глаза смотрели на приближающееся устье водоворота.

Их дёрнуло, водная поверхность затанцевала, то удаляясь, то угрожающе наплывая, а потом огромный галеон оторвался от воды и закружился прямо посреди воронки — он стремительно проваливался вниз. Тогда тьма ринулась в глаза, и свет померк для экипажа «Фартегэроа».

Многочисленные пузырьки запутались в волосах Ксиндары, всплывая и поднимая вслед за собой распустившиеся пряди. Глаза казались неживыми, а взгляд как будто бы застыл, но труп утопленника раскрыл рот и вместе с глухим звуком из него вырвался поток журчащих пузырей. А в следующий миг вода вдруг враз опала и растеклась по палубе, сбегая в шпангоуты. Корабль вынырнул на воздух и закачался на водах. Тогда послышался повсюду кашель — это моряки, чудом уцелевшие при падении в воронку, приходили в себя.

— Мы живы или всё-таки погибли? — раздался недоумённый голос Лавара Ксиндары, но в темноте никто ему не отвечал, лишь слышались звуки ползания по палубе, тяжёлое дыхание, стоны и неясное бормотание.

Быстрые пальцы пробежали по лицу Лёна, и голос Ксиндары удовлетворённо произнёс:

— Ты жив.

— О, лучше бы нам умереть, — прошелестел рядом другой голос, и в этих тихих, полных ужаса словах друзья едва узнали отца Корвина. Священник выжил, и это радовало. Но где капитан Саладжи, где старпом, кто спасся ещё — эти мысли донимали не только двоих друзей, но и прочих — отовсюду послышались голоса, возгласы, вопросы, и оказалось, что выживших немало — многие просто бессознательно вцепились в борта, кто-то успел скрыться в трюме. Выжил и капитан Саладжи, и его помощник.

— Где мы? — спрашивали люди, бродя в кромешной тьме и натыкаясь друг на друга. Рёв водоворота прекратился, и только тихий звук капель, падающих с высоты, давал какие-то понятия о том, куда они попали. Судя по эху, корабль находился в замкнутом пространстве.

— Огонь, нужен огонь, — забормотал капитан Саладжи, издавая время от времени слабые стоны — кажется, он пострадал.

Больше Лён утерпеть не смог, и по его желанию в воздухе затанцевали небольшие огни, освещая корабль и людей. Зрелище само по себе было удивительным, ведь Лён не пожелал выдавать себя и держать огонь в руках. Так что все приняли внезапно вспыхнувшие огоньки за нечто необъяснимое. Свет озарил пространство, и потрясённые люди увидали, что корабль находится среди длинного прохода между скалами и плывёт сам собой по тёмной воде. Меж тем сверху падал слабый дождь, а по почти отвесным стенам текли струйки. Что было наверху, понять невозможно — сплошная темнота. Люди растерянно бродили по палубе, иногда протягивая к стенам каменной ловушки руки, словно пытались осязательно проверить реальность места, в которое попали. Сзади за кормой тихо пенилась чёрная вода, впереди по курсу бежали ленивые струи, указывающие направление течения этой странной реки, подобной Стиксу. И сзади, и впереди пугающая тьма, и тишина неподвижного воздуха.

К Лавару и Лёну подошёл крылатый конь и глянул своим странно разумным глазом, словно хотел спросить, что будет с ними дальше. С тем же вопросом подошёл и капитан Саладжи.

— Известно ли вам, маркиз, нечто подобное? — спросил старый морской волк, держа левую руку правой и, видимо, испытывая сильную боль. — Ведь вы, кажется, имеете к магии самое прямое отношение?

— Позвольте, капитан, — внезапно обратился к Саладжи Лавар Ксиндара. — Вы ранены, а у меня есть средство помочь вам.

С этими словами он увлёк капитана прочь от Лёна, словно давал ему возможность придти в себя. Конечно, никакой реальной помощи Ксиндара оказать не мог, потому что, судя по всему, у капитана был перелом. Но Лён вдруг вспомнил. Ведь герцог не зря зачитал ему тот отрывок из книги Скарамуса Разноглазого! Он хотел, чтобы Лён знал, что их ждёт в пути — не следовало относиться к этим фантастическим сведениям, как к простой фантазии!

Лён стремглав бросился в свою каюту. Внутри ничто не лежало на своих местах — одежда, мебель, ковры, всё было свалено в кучу. Стёкла в окнах выбиты, и туда, наверно, улетела большая часть пожитков. В ужасе Лён кинулся искать свою суму и вздохнул с облегчением, когда увидел, что та лежит целёшенька — зацепилась за что-то. Но библиотеки не было в помине, улетело всё, в том числе и книга Скарамуса.

— Раньше надо было думать, дивоярец, — с досадой прошептал себе Лён. Теперь он лишь смутно помнил то, что было описано в книге — когда Кореспио читал ему это, он думал более о герцоге, чем о истории. Казалось ему тогда, что магистр-аристократ что-то затевает, что-то скрывает от него. Теперь же оказалось, что все эти морские рассказки правда, и следовало ожидать дальнейших чудес, о которых Лён помнил смутно, лишь остались в памяти неясные картины грандиозных видений. Но что было в конце этого пути, как выбрался из этой передряги очевидец — это было тайной. Оставалось только просить помощи у Перстня в надежде, что сила Гранитэли, её знание потаённых глубин мира спасут корабль. Лён вдруг осознал, как хрупко его существование, как мало знает он о своих собственных возможностях, о связях реальности, о причинах того-иного явления. Вот и сейчас, будучи поглощёнными пучиной, они попали в тихое место, которого быть тут не должно. Что тут такое — глубокие пазухи земли, наполненные своей собственной, невидимой внешнему миру, жизнью? Смутно помнилось ему, как описывал Скарамус удивительных существ, но не говорил о том, как разглядел их — откуда взялся свет?

Выйдя из каюты и осторожно пригасив свет на пальце, он удивился: вокруг не было темно.

Скалы всё так же близко подступали к бортам, и иногда можно было слышать, как в своём тихом движении. Послушный ровному течению, галеон слегка касался боками стен, тогда чуть слышный скрип и шорох наполняли безмолвный воздух, а за бортами всплывали на поверхность воды гроздья пузырьков. Но не это было удивительно: вся команда, разинув от изумления рты, смотрела на сидящих на отвесных стенах маленьких ящериц — те, словно крохотные лампы вспыхивали множеством огней. Искорки сбегали с голов ящерок и утекали к хвостам, словно иллюминация. Все скалы, сколько хватало взгляда, были усеяны этими созданиями, отчего стены вперед и далеко позади казались состоящими из вспышек света. Громады, усеянные этими живыми огоньками, уходили ввысь на сотни метров, и над кораблём чернела узкая щель разрыва — что было выше, неизвестно. Вода меж тем тоже начала светиться, и из глубины всплывали, лопаясь и испуская искры, большие пузыри.

Неожиданно в высоте стал зарождаться тихий звук, как будто пели тысячи и тысячи морских раковин. «Небо» в разрыве скал пошло полосами — густо-карминным и чёрным. Цвета множились, добавляясь каждую минуту — казалось, их намного больше, чем бывает в природе. Лица экипажа, неподвижно застывшего на палубе, палуба и весь корабль освещались разноцветными всполохами. Все смотрели вверх, не отрываясь, и не заметили, как картина по сторонам изменилась — больше не было неподвижных ящерок, а скалы отступили и превратились в уступы, уходящие в сумасшедшее небо.

По уступам хищно скользили чудовищные существа — невиданные ящеры со множеством гибких ног, высокими гребнями на головах и огромными глазами ярко-малинового цвета. По их чешуйчатым шкурам тоже бежали огоньки, но не белые, а разноцветные — животные меняли цвет ежесекундно. С их длинных зубов стекали электрические искры. По мере прохождения корабля мимо, ящеры меняли позы, как будто демонстрировали свою необычайную, чудовищную красоту. Они быстро поворачивались, меча длинными хвостами, и провожали плывущих в молчании людей горящими взглядами.

— Они нас не видят, — тихо сказал голос Гранитэли у самого уха Лёна. — Чувствуют, но не видят.

Он был благодарен своей спасительнице за услугу.

Стены внезапно разошлись, оставив своих светящихся обитателей позади, а перед кораблём простёрлось необыкновенное море. Ровные волны едва тревожили его поверхность и были похожи эти гребни на рубиновые ожерелья на фиолетово-глубоких складках шёлка, а сверху светило багряно-лиловое небо, всё в ярких звёздах, быстро плывущих по небосводу. Яркие огни утекали за горизонт и тонули в жемчужно-зелёном сиянии.

Море вспухало большим колоколом, на макушке которого громоздилось нечто местами тупоугольное, а местами островерхое.

— Земля, наверно… — заворожено проговорил капитан Саладжи. Он стоял теперь рядом с Лёном, и его рука была аккуратно забинтована и подвешена в платке. Кажется, Ксиндара действительно сумел оказать помощь капитану, потому что болезненное выражение покинуло лицо последнего.

Громада медленно приближалась, и по её верху стали вспыхивать огни. Все стояли молча и ждали, что будет.

Вот два ярких боковых огня зажглись по бокам «острова», и их лучи протянулись далеко и сошлись на галеоне.

— Корабль! — вскрикнул Лён, поняв, что за глаза это такие.

Это были мощные прожекторы! Здесь была цивилизация!

— Почему ты так решил? — в испуге спросил Ксиндара, глядя, как редкие огни по ободу «острова» превратились в цепочку движущихся огней.

А тот не отвечал и смотрел лишь, широко раскрыв глаза, на громадный трансатлантический лайнер, плывущий мимо. Наверху кто-то был, кто-то кричал сверху, бросали тросы и всякие предметы. Он видел лица в боковых иллюминаторах — бледные лица с вытаращенными глазами. Два корабля плыли мимо друг друга. Один невероятно огромный, с несколькими палубами, лишёнными света, а другой маленький по сравнению с первым — деревянный средневековый галеон со сломанной мачтой. Они разошлись, и моряки «Фантегэроа» с суеверным ужасом провожали взглядами невероятный остров из металла, жилище бледных призраков и неуспокоенных душ. За кормой его кипела вода, вспененная мощными винтами, но в странном освещении казалось, что это мелькают огромные ножи.

— Он нас сожрёт! — закричал судовой капеллан и бросился в каюту, захлопнул дверь и начал неистово молиться.

— Нет. Не сожрёт, — отвечал Лён, глядя, как удаляются от них винты. И галеон мерно закачался в кильватерной струе.

Огненная звезда зажглась на горизонте, стала разрастаться, закружила лучами-рукавами, взлетела в небо и стала приближаться, заставляя кипеть море и взрываться воздух. Вода за бортом стала изменяться, превращаясь в густую вязкую массу тёмно-багрового цвета. Красная звезда взошла в зенит и стала поливать всё вокруг нереально алыми лучами, и всё вокруг казалось красным, словно окунутым в кровь. Воздух восходил дрожащими струями и окутывал корабль удушливыми облаками. Кто-то повалился на палубу, потеряв сознание, но «Фантегэроа» продолжала своё плавание среди моря кипящей крови. Они миновали высокие острова, пальцами торчащие из моря и облепленные странными созданиями, похожими на красные мешки — те тянули слепые морды вслед за кораблём и издавали удивительно мелодичные звуки.

Вслед за морем крови пришло море тьмы — безбрежное пространство глубоко-зелёных вод, освещаемых лишь слегка опалесцирующими водорослями, которые вцеплялись в корабль и пытались задержать его. Длинные волнистые волокна нескончаемо тянулись за бортами, а над головой низко висело беззвёздное небо и освещалось всё это лишь узкой полосой на горизонте — зелёно-лиловым свечением, охватывающим море кругом. Тяжёлые волны мерно били в борт судна, неся с собою холод. С неба пошёл голубой снег, и все моряки поспешили скрыться кто куда. Рассудок изнемогал от множества увиденных чудес, и не было объяснения этим меняющимся картинам.

— Пойду, оденусь, — стуча зубами, сказал Лавар Ксиндара и удалился, оставив Лёна одного.

— Очень плохо, — обронил капитан Саладжи, глядя то на мутное небо, то на палубу, которую заваливал снег. — Если дело так пойдёт, корабль отяжелеет, и мы перевернёмся.

— Может быть, — задумчиво отвечал Лён в ответ на невысказанную просьбу. Он понимал, что капитан подозревает в нём большого мага и надеется, что тот своей волшебной силой избавит их от гибели. Но, если кто и постарался оградить их от опасностей среды, то это никак не Лён. Он остался стоять на носу, плотно завернувшись в меховой плащ и глядя вперёд по курсу, словно ожидал чего-то. Да, что-то ждало его впереди — там, за этой снежной пеленой, в холодном море, под этим сумрачным беззвёздным небом.

— Я что-то чувствую, — сказал он Гранитэли.

— Ты не ошибся, — ответила принцесса, — Это близко.

И в тот же миг вахтёрный закричал, указывая рукой вперёд по курсу. Раздался свисток, и корабль круто взял направо, избегая столкновения с тёмной громадой, вынырнувшей из тумана так внезапно, что галеон едва не врезался в неё.

Люди наблюдали, как вырастают над водой высокие утёсы, как расступаются густые белые клубы и открывают крутые склоны острова, растущего из моря, и узкую полосу земли, окружающую гору, на которой не было ничего живого — ни зверя, ни птицы, ни деревьев, ни травы. Но крутая лестница обвивала бока горы — её было видно хорошо, поскольку снег ложился на её ступени. Небольшая площадка внизу, с круто обрывающимися краями, словно пристань. Капитан не решился причаливать к скале и выпустил на воду шлюпки. Немного было желающих поплыть на остров — так он был темён и печален. Люди предпочли остаться на кораблях, кутаясь в стёганые куртки. Лишь Лавар Ксиндара решил пойти со своим товарищем и осмотреть остров.

Спрыгнув в шлюпку, Лён и Ксиндара легко подплыли к причалу, хотя деревянные вёсла так и вязли в холодной воде. У самой воды был столбик, на который набросили причальный конец. Возможно, когда-то тут были люди, и от них остались кое-какие мелочи.

Подойдя к лестнице, Ксиндара скрёб ногой снег, покрывающий ступеньку.

— Странно как-то, — заметил он. — Ступеньки не носят следа пользования ими. Как будто кто-то вырубил их однажды в породе, да так и оставил.

Действительно, края ступеней сохраняли острый угол, местами были видны следы насечек от каменотёсных инструментов, но нет и следа стертости, которая неизбежна, если пользоваться лестницей.

Вершина горы скрывалась в тумане, но снегопад, к счастью, прекратился. Два следа пролегли по девственно-чистой поверхности голубого снега, словно никто веками не ступал по этим камням. Пока друзья поднимались, чуть потеплело и подул слабый ветер. Снег начал таять, стекая со склонов горы, и вскоре ступени стали совсем сухими. Идти стало гораздо легче, и оба друга взошли на вершину горы. То, что они увидели, поразило обоих.

Высокий каменный дом стоял среди пустой площадки — не было у него окон, только глухие каменные глазницы. Не было и двери — только изображение её в камне. Пятиметровые колонны поддерживали двускатную крышу, а перед входом образовывали портик. И больше тут не было ничего — со всех сторон виднелось только холодное тёмное море, да далеко внизу покачивалось на волнах судно.

— По-моему, это здание вырублено прямо из скалы, — сказал Лавар Ксиндара, оглядывая основание — фундамент явно вырастал из породы.

Лён не ответил, он обследовал вход, ища в нём щели. Но щелей не было — широкие каменные створки наглухо смыкались с мощными косяками. Не было тут ни замка, ни ручки.

— Наверно, это просто монумент, — сказал Ксиндара, обойдя здание кругом.

— А мне кажется, что это гробница, — глухо отозвался Лён.

— Тогда не стоит тревожить её тени, — дрогнув голосом, ответил друг.

— Я попробую.

Лён встал перед дверью, забыв о товарище, который замолчал и с любопытством лишь поглядывал на него. На вершине дул холодный ветер, и это здание казалось таким безжизненно-печальным, что Ксиндара спрятался за колоннами входного портика. Он решил не мешать товарищу — у волшебников свои дела с тенями прошлого.

Ксиндара переминался с ноги на ногу, замерзая в тонкой обуви, не предназначенной для такой погоды. Шикарные сапоги прекрасной кожи, украшенные тиснением и прошитые золотыми нитями, имели слишком лёгкие подошвы. Он сунул нос в меховой борт плаща, подобрал полы и укутался получше. Потом взглянул на друга.

Тот стоял перед глухой преградой, скинув наземь плащ, нагнув голову, как будто собирался бодаться со лже-дверью. Порывы ветра трепали его волосы, раздували полы камзола. Сквозь вой ветра Ксиндаре почудилось странное пение на незнакомом языке. Да и не язык то вовсе, а скорее набор звуков, похожий на стон ветра, гуляющего в ледяных ущельях — как будто тысячи холодных голосов поют на все лады.

Лавар хотел что-то сказать товарищу, отвлечь его внимание от безнадёжной задачи, попросить одеться и поскорее покинуть это забытое живыми существами место.

Внезапно его друг шагнул вперёд и исчез в камне!

С изумлённым криком Лавар бросился к двери и заколотил ладонями по монолиту. Он не мог понять, что произошло — может, Лёна просто сдуло ветром?!

Едва заметное пение мельчайших частиц, составляющих любое вещество, в том числе и камень. Лёгкое поскрипывание и пощёлкивание едва коснулись его слуха. На миг он почувствовал себя растворившимся в твердыне, как в следующий миг вышел к свету.

За дверью было тихо и прохладно — нет ни звука извне. Искусство прохождения сквозь камень стало частью Лёна. Он даже и не думал, получится ли у него, но — получилось. Он стал камнем, обменялся с камнем каждой частичкой самого себя, прошёл сквозь тонкие пустоты и обрёл себя с другой стороны. Даже странно — отчего так легко всё получилось у него: ни сомнения, ни мысли о том, как именно он это делает.

Едва увидев свет, он сразу понял: эти светильники горят уже многие века. Без топлива, без ухода — круглые камни по четырём углам гробницы. Они лежали на столбах и освещали ровным светом всё помещение. В том, что это была гробница, не было сомнений.

Всё было сделано из камня — высечено из тела горы, как внешние стены. Непонятные барельефы покрывали стены, как будто были показаны сцены из жизни героя, спящего тут, под плитой. Наверно, он боролся со множеством чудовищ и воздвигал много городов. Он был на колеснице, запряжённой львами, он сидел на троне в собрании людей. Он шёл впереди войска на странном скакуне и покорял врага. Крылатый лев с птичьими лапами служил ему конём.

Волнуясь от предчувствия, Лён приблизился к высокому монументу, к которому вели ступени. Свет ламп не достигал его высот, и оттого весь верх и вся скульптурная композиция его была погружена во мрак.

На пальцах молодого дивоярца вспыхнул факел — послушный ему, необжигающий огонь. Под свет волшебного светильника попали две массивные фигуры, стоящие по обе стороны от каменной скульптуры. Это были два орла с медальонами на мощных шеях. Величаво раскрыв крылья, они смотрели поверх входящего — на запечатанную дверь. Их будто не касалось всё происходящее — они грезили своими нескончаемыми снами.

Подойдя поближе, Лён понял, что гигантские орлы сделаны в натуральную величину — такими они были, такими он их помнил с того дня, как вернулся из таинственного путешествия в жизнь Гедрикса.

— Вейхорн, — хрипло сказал он, — Джаунго.

Глаза орлов вспыхнули огнями, их головы пришли в движение, и повернулись к тёмной фигуре, сидящей на троне, слегка наклонившейся вперёд и опирающейся локтем на колено. Вокруг скульптуры засиял неяркий свет, но Лён не мог понять, откуда он идёт.

Некто, одетый в королевскую мантию, с короной на голове, сидел в каменном кресле с высокой спинкой. Каменное изваяние было сделано настолько искусно, что, казалось, отражало мысли человека — о чём он думал, пристально глядя перед собой и подпирая рукой щёку? Безбородое лицо было уже немолодым, две глубоких носогубных складки бороздами пролегли до подбородка, глаза окружены морщинами, а длинные волосы извилистыми прядями спускались по спине. На голове статуи была корона, но не из камня, а из настоящих алмазов и рубинов, и так плотно лежали камни в гнёздах, что едва виднелось под ними белое золото. Таким же подлинным был жезл в руке — сплошное сияние камней. Подлинными были и драгоценности, украшающие нагрудник, и широкий пояс, и сплошная драгоценная тесьма по подолу платья. Король был каменным, но драгоценности были настоящими, как настоящими были перстни на его руках, среди которых Лён с замиранием сердца увидал перстень с чёрным бриллиантом, который держали своими ртами две переплетённые телами змеи.

— Перстень Гранитэли! — невольно прошептал он и коснулся камня. Неужели их два?! Но кто второй?!

Однако пальцы не ощутили привычного ответа, каким принцесса отвечала обычно на его касание. Да и при ближайшем рассмотрении стало ясно, что желтый металл оправы был обыкновенной бронзой, с которой облез тонкий слой позолоты, а камень был не бриллиантом, а просто чёрным стеклом. Не понимая, зачем был нужен этот легко распознающийся обман, Лён выпрямился, в задумчивости потирая настоящий Перстень.

— Нет, это не Эльфийский Камень, — тихо ответил Перстень. — Ты знаешь, кто лежит под этим камнем.

— Гедрикс, — как эхо, отозвался Лён.

Каменный король внезапно поднял голову и посмотрел незрячим взглядом на гостя в своей гробнице.

— Говорящий-Со-Стихиями, — сказал глухой нечеловеческий голос. — Скажи слово камню. Вели раскрыться надгробию, если ты тот, кто должен быть.

Поражённый зрелищем, Лён отступил. Его взгляд упал на каменное надгробие, над которым сидел каменный король, вперяя свой незрячий взор в плоскость, на которой было изображение меча — тот лежал остриём к изваянию, а гардой — к двери. Именно на него указывал палец короля — тот самый, с ложным перстнем. А глаза смотрели на Лёна с мудрым покоем, словно от того, что сделает гость гробницы или не сделает, ничего не зависит.

— Камень, повинуйся, — непривычные слова ожгли губы, как жестокий мороз, даже утратилась чувствительность. — Открой себя.

Последние слова он сказал бездумно, но крышка гроба дрогнула, и долгий шелест пронёсся в тишине гробницы — то разошлось на две части изображение меча. Длинная тонкая линия прошлась по острию и разделила надвое гарду — вдоль. Щель расширилась, и половины каменной плиты поехали в стороны. Под толстой каменной плитой, которую сдвинуть с места было бы сложно даже великанам, образовалась ниша — плоское углубление, но тела в нём не было — это был тайник. В тайнике лежала книга.

— Возьми её, потомок Говорящих, — снова заговорил король, и от его слов по спине гостя пробежала холодная струйка пота.

— Прочти её, — сказал каменный Гедрикс. — Я изложил в ней то, что следует знать моим потомкам — кто бы из них ни посетил меня. Закончи мною начатое дело.

Лён взял книгу, и плита тотчас же сомкнулась, не оставив над опустевшим тайником ни щели. Король тут же опустил голову, придя в прежнее положение, и орлы снова развернулись клювами к дверям, как будто продолжали ждать потомков Гедрикса у его могилы.

Рука невольно шевельнула плотную крышку книги, сделанную, наверно, из драконовой кожи, с металлическими уголками, с золотой застёжкой. Язычок замка чуть щёлкнул, и книга легко раскрылась, словно только и ждала момента. Плотные листы с чешуйчатыми следами были не бумагой — возможно, это действительно кожа какого-то животного, потому что бумага не выдержала бы дыхания веков, что протекли над этим каменным склепом, плывущим на своём острове по водам нескончаемого океана.

«Я, Гедрикс Вероньярский, причина гибели целого живого мира, истребитель чудовищ, наследник меча Джавайна, изгнанный волшебник Дивояра, завещаю моим потомкам свою волю и свою ношу. Тот, кто отличит невзрачность ложного Перстня от мнимого богатства настоящих бриллиантов, тот достоин всё знать. Если ты держишь в руках эту книгу, то знай, что ты мой подлинный потомок, владелец Меча Джавайна и причастник эльфийских даров — Говорения-К-Стихиям. Прочти её и сам реши, идти ли тебе этим путём, искать ли тебе вход в Джавайн, нести ли на себе ту ношу, что нес я до самой смерти. Но помни, мой неведомый потомок: всё что ты делаешь во благо своей цели, может принести беду. Это родовое проклятие Говорящих — до той поры, пока узы времени не расторгнут тайну, познать которую я тщился все века, что выпали на мою долгую жизнь. Читай и думай сам. Возможно, многое, что ты узнаешь, раскроет тебе твои собственные тайны и ответит на вопросы, которые доселе оставались без ответов»

Сияние вокруг трёх каменных фигур утихло, и изваяние короля снова погрузилось во мрак, лишь тускло светили шары-лампы у входа. Лён закрыл книгу и направился на выход. Там он подумал и спрятал находку в дорожную суму, с которой никогда не расставался, потом легко прошёл через каменную преграду и очутился на холодном ветру и там к нему подбежал Лавар Ксиндара.

— Что там такое? — возбуждённо спрашивал он, подавая Лёну меховой плащ.

— Там гробница, — не солгал и не сказал правду Лён.

— Ты умеешь проходить сквозь камень!

— Ну что ты! Нет, конечно! — успокоил друга Лён. — Я просто совершил пространственный прыжок, доступный любому дивоярцу. Разве ты не помнишь, как я вытащил тебя, когда ты упал за борт?

Это Ксиндара помнил очень хорошо. Кажется, он удовлетворился объяснениями. Больше делать здесь, на продуваемой холодными ветрами вершине, было нечего, и оба двинулись в обратный путь по лестнице.