Красные сестрицы

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ РОЗИ

Пора.

Смеркается, светящаяся щель вокруг двери темнеет. Фенрисы, проснувшись, лают друг на друга, завязывают драки, глухо рычат, лязгают когтями. Некоторые скребут дверь, но их собратья по стае протестующе щелкают зубами. Не обращая на них внимания, обползаю вокруг генератора в центре комнаты, нахожу боковую дверцу, запускаю пальцы под панель и тяну на себя.

Ничего не выходит. Проржавевший острый край дверцы режет ладони, они начинают кровоточить. Задерживаю дыхание и дергаю еще раз. Дверца поддается, осыпая ржавчиной пол под генератором и мое лицо. Крепко зажмуриваюсь и медленно отжимаю панель от генератора: старые петли ломаются, и тяжелая металлическая створка остается у меня в руках. Опускаю ее на пол и протираю глаза. В нос бьет резкий запах дизельного топлива.

Шарю по грязным полкам за спиной, ощупывая тряпье и бутылки с чистящим средством, наконец, хватаю шланг. Оборачиваюсь к генератору и запускаю руки в открывшуюся полость. Провода, провода… Ничего не видно, но я надеюсь, что пальцы сами распознают, что я ищу. Подцепляю ногтями охапку кабелей, дотрагиваюсь до металлического прямоугольника защелки, без особого усилия поворачиваю ее вправо, открываю топливный бак. Настороженно вскидываю голову. Конечно, фенрисы почуют запах солярки.

Сдвигаю провода в сторону, заталкиваю конец шланга в топливный бак. Сколько там еще осталось? Шланг быстро погружается в жидкость — это радует. Оглядываюсь на дверь, беру другой конец шланга в рот, втягиваю топливо — и отшатываюсь, жадно ловя ртом воздух. Обжигающие дизельные пары попадают в легкие, но, похоже, уловка сработала. Шланг извивается в ладонях, топливо с тихим плеском стекает на пол. Направляю конец шланга к щели под дверью, горючее медленно сочится наружу. Укладываю шланг на одну из бутылок с чистящим средством, переступаю через озеро солярки и отрываю от блузки полоску ткани. Снаружи волки начинаются принюхиваться. Один из фенрисов скребется и воет под дверью, его голос звучит наполовину по-человечьи, наполовину по-звериному.

«Джон жил в пещере со своей сестрой Мэри. Там они родились, там и жили всю свою жизнь и все время держались в темной глубине, потому что у входа по стенам двигались огромные чудища. Джон и Мэри не знали, что чудища были просто тенями».

Перевязываю правый глаз полоской ткани: не так удобно, как повязка сестры, но ничего, сойдет. Стягиваю ткань, чтобы ничего не видеть этим глазом. Волки собираются под дверью, сопение и рык порой прерываются громким воем. Некоторые из них оборачиваются людьми и зовут Альфу.

«В один прекрасный день в пещеру пришла их бабушка. Она взяла Джона и Мэри за руки, подвела внуков прямиком к чудищам, а потом объяснила, что это только тени».

Голос бабули Марч, рассказывающей мне историю, звучит спокойно и ясно, а память о запахе кондиционера для белья, пропитавшего наши пушистые одеяльца, вытесняет из моих ноздрей резкий запах солярки, которая толчками льется из генератора.

— Если я открою дверь, красавица, тебе не поздоровится… — шипит в дверную щель Альфа.

Я намерена довести свой план до конца. Конечно, если дверь не откроется, я погибну, но ведь другого выбора у меня нет. Я успела привыкнуть к темноте и безошибочно протягиваю руку к зажигалке на полке.

Ну, начнем!

Щелкаю зажигалкой, и после долгих часов темноты крохотный огонек кажется мне океаном света. Волки с силой скребутся в дверь, когти вспарывают металл. Топливо из шланга вытекает ровной струйкой, и я рассматриваю огонек единственным открытым глазом.

Глаза у меня слезятся, я слышу угрозы Альфы, волчий вой, безумный хохот тех, кто успел принять человеческую форму, похрустывание позвоночников — фенрисы то и дело меняют свое обличье и рвутся внутрь. Их голод смешивается с желанием узнать, отчего тоннель наполняется горючим. Альфа раздает приказания глухим утробным порыкиванием. Я смотрю на огонь, и перед глазами мелькают образы: мы со Скарлетт в детстве, языки в пятнах ягодного сока; вот я навещаю сестру в больнице после нападения; вот придерживаю для нее боксерскую грушу, когда Скарлетт начала тренироваться для охоты; день, когда я впервые вышла на охоту с ней и Сайласом; миг, когда я поняла, что люблю Сайласа; день, когда мы целовались в грозу…

Время замедляет ход. Альфа открывает засов, дверь распахивается, и я за какую-то долю секунды успеваю разглядеть сотни волков, которые неотрывно смотрят на меня голодными красными глазами. Слюна из распахнутых пастей стекает на пол.

«И тогда бабушка вывела своих внуков на яркий-преяркий свет».

Фенрисы кидаются вперед. Я приседаю на корточки, подношу зажигалку к потоку горючего. Солярка вспыхивает в мгновение ока, языки пламени взлетают вверх и высвечивают граффити. Огонь обжигает руку. Я отбрасываю зажигалку и отталкиваюсь, как спринтер на олимпийском старте.

«У них сразу же заболели глаза, потому что они долго жили в пещере и ни разу не видели солнца».

Волки, ослепленные огненным сиянием, пытаются прикрыть глаза лапами. Мой глаз — тот, который остался открытым, — уже привык к свету. Пламя лижет мне плащ и ноги, на коже вздуваются волдыри ожогов, но я проскакиваю мимо волков, которые, закрыв глаза, щелкают зубами у моих лодыжек. Мне нужно пройти через море огня и острых клыков. Альфа выкрикивает приказы, и фенрисы пытаются бежать в погоню, но слепо мечутся кругами и падают в огонь. Вокруг звучит скулеж и вой — единый, оглушительный вопль агонии.

«Вперед, вперед! Не останавливайся!»

Уже виднеются ступеньки, но фенрисы у двери не так пострадали от огня, и их глаза адаптировались к свету. Я кидаюсь по лестнице, ноги горят от усталости и ожогов, а волки, объятые голодом и яростью, мчатся ко мне, раскрыв пасти. Через одного я перепрыгиваю, другого пинаю ногой в челюсть, уворачиваясь от клыков. Когтистая лапа раздирает мне бок…

«Ничего страшного! Вперед, вперед!»

Прорываюсь через последнюю линию волчьей обороны, и прохладный ночной воздух омывает кожу, облегчая боль от ожогов. Хватаю повязку и передвигаю ее на другую сторону лица, открывая тот глаз, который пребывал в темноте: теперь я в состоянии различить что-то после огненной бури, неожиданная перемена мне не страшна, все отлично видно. Гулкий звук моих шагов по мостовой наполняет пустую улицу. Из задымленного тоннеля вырываются фенрисы — из ослепительного света в ослепляющую темноту.

Не важно, куда бежать, надо убраться подальше, пока волки не опомнились. Между домами эхом отдается яростный волчий вой.

Пора.

«Беги, Рози! Только ты одна можешь себя спасти».