Красавчик. Часть 1

Глава 19

— Серик, ты сегодня странный, — сказал Давтян. — Хмуришься, молчишь. Смотришь по сторонам, как будто кого-то потерял. Что случилось? Скажи нам. Ты поругался вчера со своей подругой?

Александров взглянул мимо меня — в сторону стола, где обычно сидела конопатая девица. Девица пока в столовую завтракать не явилась, хотя мы пришли сюда в обычное время.

В зале столовой гудели человеческие голоса, позвякивала посуда.

— Всё нормально, — сказал я. — Не выспался, наверное.

Давтян и Александров переглянулись.

— Мне тоже кажется, что они поругались, — сообщил Аркадий. — Я вот так же себя вёл перед разводом. Хмурился, молчал — мне об этом все друзья говорили. Сам себя грыз изнутри. Думал, что это я во всём виноват.

— Серик, расскажи нам, — предложил Давтян. — Тебе легче станет. Вот увидишь.

Я пожал плечами и ответил:

— Нечего мне рассказывать, мужики. Она не пришла сегодня утром. Наверное, проспала. Такое бывает. Сомневаюсь, что у неё было время высыпаться днём, как это сделал я. Вот и результат. Вечером с ней встречусь.

В обед за завтраком мы снова увидели за соседним столом конопатую девицу.

Александров указал на неё взглядом.

Я покачал головой и впервые признался, что «это не она».

Вечером я больше получаса лежал в комнате: один, в полумраке. Смотрел на потолок, слушал пение Петра Порошина. Прислушивался — не раздастся ли знакомый стук в дверь. Затем я всё же зажёг свет, взял в руки журнал «Советский экран», который Давтян всё ещё не вернул Порошиным. Снова открыл журнал на статье о молодой звезде советского кино Елене Лебедевой. В очередной раз ознакомился с биографией и фильмографией Алёны, вновь рассмотрел её лицо на иллюстрациях.

За час до полуночи я обнаружил, что нервно покусываю губы. Ухмыльнулся, бросил журнал на стол. Решительно встал с кровати. В чём был (в шортах, в белой футболке, в пластмассовых тапках), в том и пошёл на улицу. Немного постоял на ступенях около входа в жилой корпус. Боролся с желанием вернуться в комнату. Не пошёл и на пляж. Вместо этого присоединился к столпившимся на площади около фонтана людям. Меня тут же заметили Давтян и Александров. Увидел меня и Пётр.

Порошин улыбнулся, завершил музыкальную композицию.

Приглушил рукой струны и сказал:

— Серёга, молодец, что пришёл. Сыграй нам что-нибудь. Я пока перекурю.

— Легко, — ответил я.

Порошин освободил место на скамье, вручил мне гитару.

Я уселся рядом с Ольгой, проверил настройку инструмента.

Отыграл вступление и запел:

— На ковре из жёлтых листьев в платьице простом…

…Сегодня я исполнил пять песен — все они были из моего «университетского» репертуара. Сорвал свою порцию оваций. Натёр отвыкшие от касаний к струнам подушечки пальцев. После полуночи Ольга и Пётр Порошины повели Василия и Серёжу спать. Я вернулся в жилой корпус вместе с ними (хотя Аркадий, Нарек, Рита и Валентина пригласили меня на ночную прогулку — гулять я не пошёл). Запаха Алёниных французских духов на лестнице и в коридоре около двери своей комнаты я не почувствовал.

Ночью Алёна не пришла.

В среду утром, после зарядки, я снова не встретил Лебедеву на пляже.

Днём я разговорился с вахтёршей. Дежурившая в коморке на первом этаже женщина обычно была неразговорчивой. Но сегодня под напором моего обаяния она оттаяла. Называла меня «Серёженькой», угостила печеньем и карамельками. Мы выпили по чашке растворимого «контрабандного» кофе, посплетничали.

Ни о каких заселившихся в пансионат артистах женщина не слышала. Призналась, что несколько раз видела «странную» молодую женщину в соломенной шляпе и с родинкой под губой. Вот только ни номер её комнаты, ни даже этаж не вспомнила. Зато заверила меня, что вчера в пансионате не было «несчастных случаев».

— … Всё, как обычно, Серёженька, — сказала она. — Врачи тут не появлялись, никто вчера не утоп. Я бы точно узнала, если б стряслось что-то эдакое. Всё как обычно, Серёженька. Люди, как люди: мусорят, орут, ругаются.

— Она не утонула, — сказал Александров. — Я поговорил со спасателями на пляже. Ни вчера, ни сегодня, ни даже позавчера никто на пляже и около пансионата не утонул и не пропал без вести. Может, твоя подруга уехала? Что-то случилось, и она умчалась отсюда. Впопыхах с тобой не попрощалась: опаздывала на автобус.

Я пожал плечами, ответил:

— Возможно. Скорее всего, так и было.

Я заглянул в тарелку. На обед сегодня подали гречневый суп. В другой предназначенной мне тарелке лежали серо-белые макароны и две румяные сосиски.

— Что думаешь делать, Серик? — спросил Давтян. — Ты же не допустишь, чтобы женщина испортила тебе отдых? Сегодня снова будут танцы. Там соберутся все красивые женщины пансионата. Умницы, красавицы. Выбирай любую! В прошлый раз у меня глаза разбегались: будто в цветочной оранжерее побывал!

— Можно и раньше выбрать, — сказал Александров.

Он взглядом указал мне за спину и сообщил:

— Сергей, рыженькая по-прежнему с тебя глаз не сводит.

— Она и на танцы придёт, — сказал Нарек. — В прошлый раз я её там видел. Вон, она и сейчас с подружками о чём-то договаривается. Наверняка уже вечерние танцы обсуждают.

Позади меня прозвучал заразительный звонкий девичий смех. Давтян и Александров улыбнулись, приосанились.

Я хмыкнул, качнул головой и окунул ложку в суп.

Всё же поддался на уговоры Нарека и Аркадия: вечером отправился вместе с ними на пляж. Шёл я во главе нашего отряда вместе с Петром Порошиным. Как и Петя, я глазел на загорелые женские тела, которых вблизи пляжа было предостаточно. Рассказывал Порошину о песнях, исполненных мною вчера вечером. Я в очередной раз отметил, что быть представителем Дальнего Востока среди москвичей, в моём случае — превосходное прикрытие. Все мои странности жители столицы объясняли расстоянием от Москвы до Владивостока. Я им казался представителем иной культуры и едва ли не иного мира.

Нарек и Валентина шли позади нас. Поначалу они беседовали о своих московских делах. Но вскоре притихли: прислушивались к моим рассказам. Я пару раз обернулся. Нарочно проигнорировал взгляд Кудрявцевой. Посмотрел на шагавших рука об руку Аркадия и Риту. Отметил, что эта парочка на мою болтовню внимания не обращала — они увлеклись собственной беседой и вместе следили за Василием, подбиравшим по пути к пляжу с земли блестящие крышки от бутылок. Ольга Порошина и пятилетний Сергей Петрович замыкали шествие — Серёжа шмыгал носом и выслушивал строгие мамины нотации.

На пляже наша организованная группа оккупировала участок земли около будто бы неуничтожимой земляной крепости. Разбились на парочки «мальчик-девочка». Детям постелили на песке отдельное одеяло. Я остался в одиночестве. Сложил свою одежду рядом с вещами Порошиных и сразу же пошёл к воде. Меня догнал Пётр и снова предложил заплыв к буйкам. Я согласился. Улыбнулся выходившим из воды женщинам — их взгляды вернули мне хорошее настроение. Пробрался на глубину между замершими на мелководье пенсионерами и детишками. С головой окунулся в тёплую морскую воду.

Заплыв к буйкам я снова выиграл. Особенно не напрягся, но всё равно опередил Порошина на три-четыре метра. Махнул уплывшему в направлении турецкого берега Петру рукой. Улёгся на воду, зажмурил глаза. С четверть часа после заслуженной победы я лежал на спине, покачивался на волнах. Смотрел на небо, на облака и на чаек. Сообразил вдруг, что уже несколько дней не думал ни о генеральской жене, ни о разыскивавших меня в двухтысячном году служителях закона. Те события теперь казались давними и подзабытыми. Словно между ними и сегодняшним днём прошло как минимум тридцать лет.

— … Что плохого в том, что я помогаю хорошим людям? — говорил Давтян.

Обращался он не только к нахмуренному Александрову, но и к прислушивавшимся к их беседе женщинам: Ольге, Рите и Валентине. Я остановился в двух шагах от Нарека — с моих рук и ног на песок падали капли морской воды. Я проигнорировал взгляд Кудрявцевой, улыбнулся Рите. Взглянул на копошившихся около стен песчаной крепости детей.

— Почему же ты не помогаешь всем? — спросил Аркадий. — Почему твои дружки получают хорошие куски мяса, а все остальные граждане довольствуются жилами и костями? Или прочие советские граждане не «хорошие люди»? Что бы ты знал: для закона нашей страны все граждане Советского Союза равны. Об этом написано в нашей конституции. Почитай, если не веришь. Так почему для вашего магазина есть категория граждан, которая «равнее» других?

Александров развёл руками.

Нарек вздохнул и покачал головой.

— Законы страны я уважаю и соблюдаю, — ответил он. — Спроси кого угодно. Они тебе скажут, что Нарек Давтян законопослушный гражданин. Какие законы я нарушу, если помогу другим работникам гастронома? Никаких. Моя работа, Арек — рубить говяжьи и свиные полутуши. Свою работу я выполняю честно. Никаких других денег, кроме положенной мне по закону заработной платы, я за это не получаю. Где ты видишь здесь нарушение закона, Арик?

— По закону, всё полученное магазином мясо ты должен выложить на прилавок!‥

— Почему я такое должен, Арик? Назови мне этот закон. Ты наверняка его неправильно понял. Я только рублю мясо, Арик. Я ничего не выкладываю на витрины. Это не моя работа. Если я и выполняю её, то только по доброте душевной. Потому что помогаю коллективу. Не все справляются со своими обязанностями так же быстро и хорошо, как я. Поэтому я и выполняю дополнительную работу. Что плохого в том, что я отдам товар напрямую покупателям?

— Ты отдашь мясо своим дружкам…

— Конечно, Арик! — заявил Давтян. — Я отдам товар тем, кто меня об этом попросит. Я выполняю ту работу, за которую мне не платят. Мне за это премию должны выписать, а не законом угрожать. Я не хожу в зал, Арик. Я мясо рублю. Ты видел мой халат? Как я в таком по торговому залу пойду? Поэтому я и помогаю продавцам только в подсобных помещениях. Мясо купят быстрее — быстрее наше любимое государство получит за него деньги. Всем хорошо…

— Кроме обычных покупателей, — сказал Александров.

Нарек вздохнул, поднял взгляд к небу.

— Все покупатели магазина обычные, Арик, — сказал он. — Перед законом, но не передо мной. Моя работа, Арик, трудная. Работа с покупателями в неё не входит. Но человек я добрый и отзывчивый. Особенно для друзей. Вот и получается: я сам решаю, для кого бесплатно поработаю. Что в этом противозаконного? Ведь ты же, Арик, не трудишься в бухгалтерии. Ты ловишь преступников. Но обязательно поможешь симпатичной бухгалтерше, если… кхм.

Давтян посмотрел на Риту и тут же продолжил:

— Вот так же и я, Арик. Лишнюю работу на себя не беру. Но и не отказываю друзьям. Да и как им откажешь? Ведь сам их часто прошу об услуге. То друг из ЦУМа мне сообщит о поступлении к ним на склад югославской обуви. То приятель-официант из ресторана поможет найти свободный стол в праздничный день. То знакомый… товарищ из проверяющей инстанции выпьет со мной по-дружески чашку чаю. В их рабочие обязанности, Арик, всё это тоже не входит.

— Мне нравится югославская обувь, — сказала Кудрявцева.

Она стряхнула песчинки, прилипшие к тёмным волоскам на плече Нарека.

— Югославская обувь нравится всем, Валечка, — ответил Давтян. — И финская тоже. Ты бы видела, какие привозят осенью в ЦУМ зимние финские сапожки. Прелесть, а не сапожки! Мы вместе с тобой сходим в магазин, и ты выберешь себе самые удобные. У меня там в обувном отделе работает давний приятель. Он тебе подскажет, какие модели самые надёжные. Хороший он человек, отзывчивый… для друзей. И очень честный: обычно выполняет только свою работу на складе.

Давтян ладонью накрыл Валины пальцы — Валентина не отдёрнула руку.

— Мне тоже нравится финская зимняя обувь, — произнесла Рита.

Она нерешительно улыбнулась.

Нарек кивнул, взглянул на Александрова.

— Вот и ты сходи в ЦУМ, Риточка, — сказал он. — Вместе с Аркадием. Когда у него будет выходной. Вот увидишь: в наших советских магазинах работают только честные продавцы. Аркадий не найдёт к чему придраться. Работники в ЦУМе все, как один, соблюдают закон и выполняют свои служебные обязанности. Мастера своего дела! Другие там не задерживаются: это же Центральный универсальный магазин. Они вам честно покажут всё, что вы найдёте на витринах.

Давтян улыбнулся — Александров нахмурил брови.

Во время ужина Нарек снова спросил:

— Серик, так ты пойдёшь с нами на танцы?

Он краем скатерти протёр нож и вилку, придвинул к себе тарелку.

Александров прервал расправу над запеканкой, поднял на меня глаза.

— Серёга, твоя подруга точно уехала, — сказал он. — Сомневаюсь, что она просто морочит тебе голову. Если только она не дурочка. Она же понимала: её место рядом с тобой тут же займут. Здесь желающих стать твоими подругами пруд пруди. Вон, как женщины на тебя смотрят: как кошки на тарелку со сметаной.

Аркадий рукой указал в сторону соседнего стола, где ужинала конопатая девица с подругами.

Девицы будто заметили его жест: их голоса у меня за спиной стихли.

— Я тоже не верю, Серик, что та женщина тебя бросила, — сказал Давтян. — Уехала она, в этом я с Ариком согласен. Возможно, она и приходила к тебе, что бы попрощаться. Да ты её стук не услышал: проспал. Или она сильно спешила: теперь трясётся в вагоне поезда и вспоминает о тебе. Ты хоть телефон её московский знаешь?

Я улыбнулся и сказал:

— Всё нормально, мужики. Не пришла, так не пришла. Летний отдых на этом не закончился. Не переживайте за меня. Ешьте спокойно: запеканка остывает. Горевать я точно не планирую. Было бы из-за чего. Сколько этих женщин было, и сколько их ещё будет. Насчёт танцев я пока не решил. Подумаю. Пойду, если будет настроение.

Я всё же пообещал Александрову и Давтяну, что пойду на танцы. Но к конопатой девице в столовой не подошёл, как предложил мне Александров. Я сказал Аркадию, что без проблем найду себе пару для медленных танцев уже там, около танцплощадки. Заявил, что не сделаю выбор, пока не ознакомлюсь со всем «меню».

Я заметил, как занервничал поле этих моих слов Давтян. Я усмехнулся, заверил его, что ухаживания за Валей Кудрявцевой в мои планы не входили. Пояснил Нареку, что уже считаю Валентину его женщиной — что бы по этому поводу ни думала сама Кудрявцева. Сказал: что с женами и подругами приятелей я даже не флиртую.

Вечером я снова побрился, нарядился в футболку и в джинсы; брызнул на себя туалетной водой. Отрепетировал около зеркала в ванной комнате радостную улыбку. Наблюдал за тем, как собирались на танцевальную вечеринку Давтян и Александров. Смотрел на то, как они чистили щёткой брюки, натирали ваксой обувь, причёсывались.

В комнату постучали.

Первым навстречу гостям ринулся Аркадий — я в это время любовался в окно уже подкрашенным в цвета заката небом.

— Сергей! — крикнул Александров. — К тебе пришли.

В голосе Аркадия я услышал удивление.

Подошёл к двери — увидел стоявшую у порога женщину в белом сарафане, украшенном узором из чёрных горошин. Посмотрел на соломенную шляпу, на очки с большими тёмными стёклами, на родинку у женщины под губой.

— Здравствуй, Серёжа, — произнесла Лебедева. — Я пришла, чтобы извиниться.

— Привет, Алёна, — сказал я. — За что ты собралась извиняться?

— За то, что исчезла без предупреждения. Прости.

— Ты не моя жена. Отчитываться передо мной ты не обязана.

— Знаю, Серёжа, — ответила Лебедева. — Но всё же. Я поступила некрасиво.

Я пожал плечами и спросил:

— Войдёшь?

Посторонился.

Алёна сняла очки; подняла на меня глаза, украшенные кровавыми пятнами от лопнувших сосудов. Три секунды она молчала — я разглядывал Алёнины опухшие веки и тёмные круги вокруг её глаз.

— Сергей, может, выйдем на улицу? — спросила Лебедева. — Прогуляемся, поговорим?