Красавчик. Часть 1

Глава 14

На балконе покачивались на бельевой верёвке мужские плавки. Они будто помахивали крыльями, силились взлететь. Солнце призывно смотрело на них с почти безоблачного неба. Заглядывало оно и в мою комнату. Следило за тем, как по разлинованному тонкими полосками трещин потолку гонялись друг за другом серые мухи, посматривало на плечи и на затылок склонившейся надо мной рыжеволосой женщины. Я ощутил на своём лице тепло Валиного дыхания. Почувствовал, как женская ладонь погладила мой живот. Подумал о том, что я будто бы вновь очутился на бильярдном столе. Вместо лица Валентины Кудрявцевой на мгновение увидел украшенное броским макияжем лицо юной генеральской жены…

Я сдержался: не выругался вслух.

Валентина выдохнула:

— Серёжа, так что ты мне дашь?

Её губы приблизились к моим губам.

Валентина упёрлась грудью в мои выставленные вперёд ладони.

— Сделаю тебе кофе, — ответил я.

Выпрямил руки — отодвинул Кудрявцеву от себя. Уронил на покрывало журнал, скрипнул пружинами. Чиркнул плечом по Валиной спине, уселся на кровати, коснулся босыми ногами пола.

— Налью тебе чашку кофе, — повторил я. — Ведь ты за этим ко мне пришла?

Валентина растерянно моргнула.

Я прикоснулся рукой к её плечу.

— Сегодня на пляже ты сказала, что обожаешь кофе, — сказал я. — Когда Нарек рассказал о том кофе, который я привёз из Владивостока. Я пообещал, что угощу тебя. Думаешь, я забыл об этом? Вот и не правда: помню. Как говорится, пацан сказал — пацан сделал.

Я подмигнул Валентине, снова улыбнулся и заверил:

— Сейчас всё будет, Валя. Без вариантов. Подожди пару минут. Я пока вскипячу воду.

Похлопал Валентину по бедру. Отправился в ванную комнату. Прихватил с собой эмалированную металлическую литровую кружку и кипятильник. На ходу взглянул за окно. Висевшие на балконе полотенца и плавки будто бы помахали мне вслед.

Я поставил на тумбочку рядом с Кудрявцевой чашку с кофе — над горячим напитком поднимался пар. Я уселся за стол: на единственный выделенный для жильцов нашей комнаты деревянный стул. Поставил чашку с кофе и перед собой.

— Вкусно пахнет, — сказала Валентина. — Чувствуется, что кофе импортный, дорогущий.

Она подняла на меня взгляд, улыбнулась. Валя всё ещё сидела на моей кровати (с прямой спиной, скромно прижимала друг к другу загорелые колени). Уже разгладила ткань сарафана на груди, поправила причёску. Кудрявцева сейчас не выглядела растерянной и недовольной. Скорее, казалась смущённой. Она постучала кончиками ногтей по обложке журнала «Советский экран», с которой на меня смотрели игриво блестевшие глаза Елены Лебедевой. Валя проследила за направлением моего взгляда — тоже посмотрела на лицо киноактрисы. Хмыкнула, накрыла его ладонью.

— Что вы, мужики, нашли в этой Ленке Лебедевой? — спросила она. — Не понимаю, зачем её вообще сунули на обложку журнала. Самое обыкновенное лицо. На него никто и не взглянул бы, если бы не эта родинка под губой. Не удивлюсь, если эту родинку ей приделали гримёры в театре. Теперь она её таскает на себе, чтобы хоть как-то выделиться из толпы.

Валя повела плечом — правая бретелька сарафана сместилась в сторону и едва не свалилась вниз.

— В кино кого угодно загримируют так, что она покажется красавицей, — заявила Валентина. — Подруга моей подруги общается со всеми этими киношниками. Она рассказывала, как эта Лебедева таскалась повсюду по съёмочной площадке за Вячеславом Тихоновым, когда снималась в фильме «Доживём до понедельника». Тихонов прятался от неё, как от сумасшедшей.

Кудрявцева бросила журнал на покрывало, придвинулась к тумбочке.

— Ещё подруга подруги рассказала, что во время съёмок «Три дня до лета» у Лебедевой было две дублёрши. Потому что фигура у неё — так себе. В сцене купания… в той, что в самом начале фильма… показали вовсе и не спину Лебедевой. Там только её лицо и шея. Потому и снимали её голой со спины, чтобы мужики в кинотеатре не поняли: им подсунули вместо Ленки дублёршу.

Валентина снова взглянула на меня, добавила:

— Подруга подруги сказала, что Лебедева на самом деле ужасно жирная: перед съёмками в кино её бока и живот под одеждой утягивали корсетом. Ещё у Ленки уродливый шрам на животе. Примерно вот тут он находится.

Кудрявцева чиркнула ногтем по ткани сарафана: по животу, чуть ниже своего пупка.

— В детстве Лебедевой сделали операцию, — сказала она. — Разрезали тут… всё. Шрам получился очень большой и уродливый. Лебедева теперь носит закрытые купальники. Перед мужиками она раздевается только в темноте.

Валентина усмехнулась, склонилась над тумбочкой и осторожно отхлебнула из чашки. Взглянула на меня — будто бы проверила наличие шрама на нижних кубиках моего пресса. Кончиком языка провела по нижней губе.

Заявила:

— Вкусно.

— Ну, так!‥ — ответил я. — Контрабанда.

Усмехнулся, опустил взгляд на колени Кудрявцевой. Невольно задумался, похожи ли они на колени генеральской жены. Сунул руку в карман шорт и вынул оттуда белую ракушку (скафарку), погладил её большим пальцем.

— Валя, а ведь мы с тобой поступаем неправильно, — заявил я. — Ты не находишь? Спрятались вдвоём в комнате и за закрытыми дверями пьём кофе. Ни с кем не делимся. Как… скупердяи. Это же не по-товарищески!

Я посмотрел Кудрявцевой в глаза, покачал головой.

Сказал:

— Валя, бери свою чашку. Я прихвачу свою и банку с кофе. Поднимемся наверх и поделимся со всеми. Чтобы они не считали нас жадными эгоистами. Думаю, что у вас в комнате или у Порошиных есть кружка и кипятильник.

Растворимый кофе «Нескафе Голд» пришёлся по вкусу и взрослым представителям семьи Порошиных, и Рите. Только Василий и Серёжа обозвали напиток «горькой гадостью». Совместное распитие кофе показало, что комната пансионата тесновата для всей нашей шумной компании из девяти человек (даже притом, что двое из девяти — пятилетние дети). Поэтому вечером по пути на пляж мы уже подыскивали место для вечернего совместного времяпровождения.

Петин реванш не удался: я снова опередил его в заплыве к буйкам — на этот раз Порошин отстал от меня примерно на пять метров (его на полметра опередил даже Аркадий). Пётр объяснил своё очередное поражение тем, что он не спортсмен — больше «тяготеет» к искусству. Под вечер я всё больше времени проводил в воде или около кромки прибоя. С высоты своего роста осматривал пляж и отдыхавших на нём граждан; замечал, что многие обитатели пансионата рассматривали меня.

По возвращении с пляжа мы прогулялись по аллеям; прошли и мимо детской площадки, и мимо спортивной. После ужина огляделись на территории вокруг столовой. Ничего лучше, чем та небольшая площадь, что находилась напротив входа в жилой корпус, мы не обнаружили. Там было всё то, что мы искали: четыре расставленные полукругом скамейки и нерабочий фонтан, окружённый бетонным бортиком (который тоже можно было использовать в качестве посадочных мест).

Договорились, что встретимся около фонтана в девять часов вечера (когда отключат горячую воду). На этот раз я посетил ванную комнату первый, смыл с себя морскую соль. Повалялся на кровати, пока по очереди плескались в ванной Нарек и Аркадий. С балкона я увидел, что семья Порошиных заняла места на скамейках за четверть часа до оговоренного времени. Пётр принёс с собой гитару — я слышал, как он бренчал на ней: настраивал струны, будто бы готовился к концерту.

За две минуты до девяти к нам в комнату явились Валя, Рита и Василий. Женщины благоухали духами — им навстречу вышли щедро окроплённые одеколоном Давтян и Александров. Мои соседи по комнате вновь нарядились, точно на торжественное мероприятие: натянули на себя отутюженные брюки и рубашки, надели под сандалии носки. Я отправился на вечерние посиделки в «дневном» наряде: в бежевых найковских шортах, в белой футболке и в пластмассовых китайских тапках.

За кронами деревьев (над морем) алел на небе похожий на пожарище закат. Я подумал о том, что с балкона увидел бы не только эти красные отблески, но и само спустившееся к горизонту солнце. Мысленно пометил себе, что непременно полюбуюсь закатом с берега моря: в другой раз. Аркадий сегодня обмолвился, что рядом с пансионатом есть «неплохая» скала для подобных наблюдений. Он даже пересказал нам явно неправдивую историю о том, что именно на той скале героиня романа «Алые паруса» всматривалась по вечерам в горизонт: ждала, когда там промелькнёт алый парус. Александров признался, что услышал об этой скале ещё в поезде, по пути в пансионат. Рассказала ему о той достопримечательности женщина, которая отдыхала в пансионате «Аврора» уже не однажды.

— А у нас во дворе есть девчонка одна… — запел Порошин.

Он посмотрел на свою жену (которая гладила по голове сонно потиравшего глаза сына), перебирал струны. Его чуть хрипловатый голос заглушил все прочие звуки: шум прибоя, стрекотание пробудившихся цикад и доносившиеся из окон пансионата голоса людей. Ветер пошевелил ветви деревьев позади лавки, где разместились Порошины. Едва слышно зашуршала листва и у меня за спиной. Справа о меня замерли Рита и Нарек. Александров присматривал за заглядывавшим в пересохший бассейн фонтана Василием. Я почувствовал, как к моему плечу прижалась тёплым плечом Валентина. Запах её духов смешался в воздухе с запахами росших позади нашей лавки трав и ароматом морской воды. Я ощутил тепло Валиного дыхания у себя на шее. Потёр пальцем вновь извлечённую из кармана ракушку.

— … Я гляжу ей вслед, — пел Порошин, — ничего в ней нет…

Петин концерт собрал на площади около жилого корпуса пансионата больше трёх десятков человек. Я видел, что это не окончательное число слушателей. Людей около неработающего фонтана с каждой минутой становилось всё больше: они приходили и со стороны освещённых аллей, и выходили из своих комнат. Я вглядывался в лица вновь прибывших послушать Петино выступление женщин — они будто чувствовали мои взгляды: улыбались мне в ответ, кокетливо поправляли причёски. Я тоже улыбался женщинам: не только по привычке, но и потому что прятал за улыбкой разочарование. Валентина погладила меня ладонью по спине, положила голову на моё плечо. Томно вздохнула. К запаху женских духов добавился аромат шампуня. Я опустил взгляд на белую ракушку, которая лежала у меня на ладони.

— … А я всё гляжу, глаз не отвожу…

— Товарищи, объявляю небольшой перерыв, — сказал Пётр. — Продолжу концерт чуть позже: минут через десять.

Петя склонил голову к уху жены и тихо сообщил:

— Нужно отлить. Срочно. Еле терплю.

Понимающе усмехнулись стоявшие неподалёку от Порошиных слушатели. Они сошли с мест, огляделись по сторонам: обменялись взглядами и улыбками. Шум листвы будто бы стал громче. Валентина убрала голову с моего плеча — я зевнул, встал с лавки, размял ноги. Заметил, что Василий принёс очередной добытый в фонтане камень и горделиво продемонстрировал его своей маме. За Васиной спиной тут же встал Александров. Аркадий поправил воротник застёгнутой на все пуговицы рубахи, словно невзначай взглянул на Ритины колени. Рита заметила его интерес: улыбнулась, подняла на Александрова глаза.

— Аркадий, — сказала она, — сколько тебе лет?

— Двадцать четыре… исполнится в ноябре, — ответил Александров.

Рита кивнула и сказала:

— Ты на год младше меня. Я помню: ты говорил, что был женат. У тебя есть дети?

Аркадий помотал головой. Проводил взглядом Порошина, поспешившего к входу в жилой корпус.

— Детей нет, — ответил Аркадий. — Так уж вышло. Жены тоже нет… теперь.

Он развёл руками.

Я, Нарек, Рита, Валентина и Ольга Порошина скрестили взгляды на лице Александрова.

— Аркадий, ты так и не рассказал нам, почему развёлся, — произнесла Кудрявцева. — От Нарека жена сбежала к родителям в Ереван. А куда и к кому ушла твоя супруга? Чем ты ей так не угодил?

Александров пожал плечами.

— Всё из-за моей работы, — ответил он.

Аркадий посмотрел на Риту, словно отвечал на её вопрос.

— Моёй жене не понравилось, что я милиционер, — сообщил он. — Она решила, что моя работа недостаточно хороша. По ресторанам я жену не водил. И вообще… Жена мне приводила в пример своих приятелей, которые покупали домой ковры, хрусталь и прочую ерунду. Некоторые были младше меня, но уже ездили на собственных автомобилях. Мне покупка автомобиля не светила. Не с моей зарплатой. Поэтому жена меня поставила перед выбором: или я ухожу с работы, или мы разводимся.

— Правильно сделала, — сказала Валя.

Она хитро сощурилась.

— Что ты ей ответил? — спросила Рита.

Александров вскинул руки.

— Что ещё я мог ей ответить? — произнёс он. — Мой папа почти тридцать лет работает в милиции. Дед служил в уголовном розыске ещё при жизни Ленина. Я никогда не сомневался, что тоже буду милиционером. Не видел для себя другого достойного занятия. В моей семье ковры и хрусталь никогда никого не привлекали. Честно говоря, до свадьбы я не предполагал, что они вообще нужны. Всё больше думал не о деньгах, а о том, как буду защищать людей от бандитов и мошенников.

Аркадий невесело усмехнулся.

— Ты ответил жене, что выбрал не её, а работу, — сказала Валентина (она будто вынесла Александрову обвинительный приговор).

Аркадий дёрнул плечами и ответил:

— Ну… да. Примерно так и сказал.

— Жена подала на развод? — спросила Ольга Порошина.

Она вполглаза следила за копошившимся около кустов сыном, придерживала рукой прислонённую к лавке гитару.

— Подала, — сказал Аркадий.

Добавил:

— Развелись.

Александров вздохнул. Нахмурился: услышал, как иронично хмыкнула Валентина.

— Где она теперь? — поинтересовалась Рита. — Вы общаетесь?

— Давно её не видел, — ответил Аркадий. — Но знаю, что она в Москве. Скоро выйдет замуж. За своего бывшего одноклассника. С которым встречалась до знакомства со мной. Он сейчас в магазине работает. Заведующий отделом.

Рита и Ольга повернули головы, посмотрели на непривычно молчаливого сегодня вечером Давтяна.

Нарек им улыбнулся.

— Ясно, — произнесла Рита.

Она вздохнула.

Ольга усмехнулась, посмотрела на прижавшегося к Ритиным ногам Василия и спросила:

— Вася, а кем ты будешь работать, когда вырастешь?

Василий вскинул подбородок и горделиво сказал:

— Я буду хлаблым милиционером! С настоящим пистолетом! Как дядя Алкадий!

— … И только немного завидуешь тем, — пропел Порошин, — другим — у которых вершина ещё впереди.

Пётр приглушил рукой струны, откашлялся. Покачал головой.

У его ног на земле копошились тени — это кружили около лампы фонаря мошки.

— Всё, ребята, — сказал Порошин. — На сегодня моё выступление окончено. Благодарю за внимание.

По площади у фонтана прокатились печальные разочарованные вздохи.

Порошин потёр горло, снова кашлянул.

— Ещё одна-две песни, — сказал он, — и завтра я смогу говорить только шёпотом. Знаю. Такое со мной уже случалось.

Валентина дёрнула меня за руку и заявила:

— Серёжа, ты ведь играешь на гитаре. Ты сам мне об этом говорил. Ещё тогда: в автобусе.

В моё лицо впились сразу десятки взглядов.

— Сергей, это правда? — спросила Рита.

— Серёга, а чего ж ты молчал⁈ — воскликнул Пётр.

Он поднялся с лавки и сунул мне в руки гитару ещё до того, как я ответил.

Пётр улыбнулся и сказал:

— Ну-ка, покажи нам, что поют у вас во Владивостоке.

— В последний раз я держал в руках гитару, ещё когда учился в… школе фабрично-заводского обучения. Это было сто лет назад.

Валентина улыбнулась.

— Не придумывай, Серёжа, — сказала она. — Ты не кажешься столетним старцем. Ты даже тридцатилетним не выглядишь.

— Давай, Серик, сыграй нам что-нибудь, — попросил Давтян.

Я провёл пальцем по струнам — те охотно откликнулись на моё прикосновение.

— Ладно, — сказал я. — Одну песню я, пожалуй, вспомнил.

Я отыграл вступление — не без удивления отметил, что руки не забыли, как терзали струны во времена моей учёбы в университете. Именно в студенческие годы я и научился бренчать на гитаре. Музицировал на уровне уверенного любителя, как говорил мой «наставник», выпускник музыкальной школы (загадочным образом очутившийся не в консерватории, а в Московском горном университете). Мой «учитель» (когда был пьян) неизменно первым делом исполнял свою любимую песню группы «Машина времени». Мне показалось, что та песня сейчас придётся кстати.

Собравшиеся на площади около фонтана люди притихли.

— Всё отболит, — пропел я, — и мудрый говорит…

— … И упасть, опалённым звездой по имени Солнце.

Я отыграл музыкальную композицию уже онемевшими с непривычки пальцами. Накрыл ладонью струны, взглянул на лица стоявших напротив меня Петра и Ольги. Вернул Порошину гитару, покачал головой и встряхнул руками.

Пётр понимающе улыбнулся.

— Всё, товарищи, — объявил он, — концерт окончен. Это не последнее наше выступление. Встретимся здесь же завтра…

— Завтра танцы, — напомнила Ольга.

— Тогда послезавтра, — сказал Порошин. — Всем хорошего вечера.

Он посмотрел на меня, на Аркадия и на Нарека, произнёс:

— Предлагаю немного прогуляться. Разомнём ноги.

Порошин закурил — ветер подхватил дымок и понёс его в сторону деревьев.

Давтян и Александров взглянули на Риту.

— Хорошее предложение, — ответила Рита.

Я встал со скамьи, поднял на уровень груди кисти рук, развернул их в сторону Порошиных, растопырил пальцы.

Сообщил:

— Я пас, товарищи. Для меня вечерняя прогулка закончена. Дальше без меня. Гуляйте. Удачи вам. Я возвращаюсь в комнату и ложусь спать. Завтра… сегодня мне рано вставать. Утром у меня зарядка и пробежка.

Валентина взмахнула ресницами.

— Как это? — спросила она. — Почему спать? Серёжа, ты нас бросаешь?

— Я с вами ненадолго прощаюсь, Валя. До утра.

Я стойко выдержал Валины уговоры (Порошины, Рита, Нарек и Аркадий тоже предлагали мне остаться с ними, но не так активно, как это делала Кудрявцева). Поднялся в свою комнату, заперся. Завалился на кровать.

Уже через пять минут в дверь комнаты постучали. Похожий тихий настойчивый стук я слышал днём после обеда. Я усмехнулся, зевнул. Положил на тумбочку около кровати белую ракушку и отвернулся лицом к стене.

Нарек и Артём вернулись под утро. Сквозь сон я слышал, как они вошли в комнату и заскрипели пружинами кроватей. Глаза я открыл на рассвете, когда на улице раздались первые крики пробудившихся чаек.

После бега и занятий на спортплощадке я отправился на пляж. Едва только протиснулся через дыру в зелёном заборе, как услышал женский голос. Из-за него у меня по коже снова пробежали приятные мурашки.

— Сергей, ты вчера хорошо пел. Что это была за песня про костёр? Я такую песню раньше не слышала.

Я повернул голову, увидел сидевшую на песке молодую женщину, наряженную сегодня в тонкий сарафан с узором из маленьких чёрных горошин.

Женщина улыбнулась.

— Здравствуй, просто Алёна, — сказал я. — Или как там тебя на самом деле зовут? Елена Лебедева?